Трансформация идеологического пространства в условиях глобализации: проблемы и перспективы Гринь Максим Валентинович

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1 Идеологическое пространство в ракурсе социально философского рассмотрения 25

1.1 Идеология и идеологическое пространство как теоретические явления 25

1.2 Динамика идеологического пространства: ретроспективный взгляд 77

Глава 2 Глобализация: сущность и социальная проблематика 99

2.1 Опыт социально-философского осмысления глобализации 99

2.2 Глобализационные вызовы современности 168

Глава 3 Глобальное идеологическое пространство на современном этапе 193

3.1 Условия формирования глобального идеологического пространства на стыке модерна-постмодерна 193

3.2 Основные субъекты идеологического производства: специфика современного взаимодействия 224

3.3 Глобальный космополитизм и эклектизация идеологического пространства: результаты и перспективы 250

Глава 4 Национальное идеологическое пространство в условиях глобализации (российский опыт) 268

4.1 Государственная идеология России: традиция и современность 268

4.2 Проблемы идеологии для современного российского общества 300

4.3 Вызовы глобализации и российская национальная идеология: проблемы и перспективы 346

Заключение 361

Список литературы 375

Приложения 403

Приложение А 404

• Идеология и идеологическое пространство как теоретические явления
• Глобализационные вызовы современности
• Основные субъекты идеологического производства: специфика современного взаимодействия
• Проблемы идеологии для современного российского общества

Введение к работе

3
Актуальность темы исследования. Современный человеческий мир
демонстрирует стремительную динамику в своих онтологических,
аксиологических и гносеологических аспектах. Налицо диалектика
социального бытия – онтологическое пространство стремится к единству и в
то же время к фрагментации и разрозненности. Для осмысления новых
тенденций и явлений в обществознании появляются новые категории, быстро
становящиеся распространенными – «глобализация», «постмодерн»,

«информационное общество» и т. п.

Ускоряющиеся процессы затрагивают сферу и материи, и духа, где
неким посредником выступает идеология. Будучи теоретическим

образованием, идеология в то же время рассматривается «как материальная сила», не только осмысляющая, но и преобразующая социальную действительность. При всем многообразии трактовок и неоднозначности оценок идеология считалась едва ли не главным средством социальной мобилизации и консолидации, в силу чего недавно прошедшее столетие характеризовалось как «век идеологий». Тем не менее в современных условиях категория идеологии уже не столь адекватно отражает наличествующие явления и нуждается в некотором переосмыслении.

В общественных науках уже полстолетия назад некоторые ученые
(Д. Белл, Р. Арон) рискнули провозгласить «конец идеологий», и в
настоящий момент популярна точка зрения о кризисе идеологий, что имеет
под собой серьезные основания. В ходе приспособления к условиям
«текучей» (З. Бауман) или «ускользающей» (Э. Гидденс) реальности
констатируется усиление открытости идеологических систем,

интенсификации межидеологической коммуникации¹. Это составляет
заметный контраст с «веком идеологий», когда идеологическое

мировоззрение тяготело к замкнутости, собственной абсолютизации и максимальной дискредитации оппонента (К. Маннгейм). Кроме того,

¹ Буковская Н. В. Метаморфозы политико-идеологического дискурса: интеграция ценностей / Политическая теория, язык и идеология. М., 2008. С. 296–297.

4
идеология всегда рассматривалась в качестве определителя долгосрочных
задач, связывающим индивида и общество. Однако сейчас констатируется
доминанта «неукорененного» рефлексивного индивида, в основном
подверженного краткосрочным целям, совершающего постоянный выбор из
собственных склонностей, а не общественных интересов². При этом речь
идет не о возрастающей индивидуальной свободе, но об усиливающейся
зависимости человека от воздействия общественных структур, главным
образом со стороны массмедиа. Функции последних состоят «в непрерывном
порождении и переработке раздражений» (Н. Луман), формировании легко
манипулируемого массового человека (Г. Шиллер). Как с нескрываемой
тревогой констатирует Ю. Хабермас, повседневное сознание пребывает в
состоянии безнадежного распада, а «место «ложного» занимает

«фрагментированное» сознание»³.

Таким образом, в нынешних условиях духовная сфера наряду с
социальным бытием подвержена быстрым трансформациям, а зачастую
деформациям, что вовсе не отменяет факта искусственной выработки идей с
целью регуляции социального поведения. Данное обстоятельство

справедливо и для западного общества⁴, представители которого пытались заявить о «конце идеологий». Характерной чертой современности выступает идейная плюрализация (провозглашаемая постмодернизмом как «размытость истины»⁵) в отличие от целостных мировоззренческих систем «века идеологий». Это отражается на социальном сознании феноменом кентавризма (Ж. Тощенко) – теперь отдельно взятые люди в течение своей жизни «воспринимают отдельные элементы разных идеологий, становятся последователями какой-то идеологии, потом от нее отказываются, потом воспринимают как свою другую идеологию…, потом становятся

² Федотова В. Г. Хорошее общество. М., 2005. С. 15.

³ Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего
капитализма / Теоретическая социология: Антология: В 2 ч. М., 2002. Ч. 2. С. 353–372.

⁴ URL: (дата обращения 30.01.2017).
⁵Борисов Б. П. Постмодернизм. М.- Берлин, 2015, 316 с.

5 сторонниками третьей идеологии»⁶. Общественное сознание наполняется различными по содержанию идеологическими структурами, иногда согласующимися, но чаще представляющими собой конгломерат, своего рода «лоскутное одеяло». В связи с этим для осмысления взаимодействий духа и материи представляется более адекватной категория «идеологическое пространство», которая допускает внутренний эклектизм в отличие от концептуально непротиворечивой «идеологии».

Необходимость заявленной темы исследования диктуется рядом
обстоятельств. Идейный плюрализм породил ценностно-нормативную
неопределенность, или аномизацию, создавшую проблемы для ранее
устойчивых социальных сущностей. Наиболее сильный удар получает
общественная консолидация. Так, социологические исследования

констатируют размывание государственной идентичности в общественном сознании европейских стран⁷. С. Хантингтон в своей последней работе с характерным названием «Кто мы?» исследует проблематику национальной идентичности США, обострившуюся в связи с масштабным наплывом мигрантов⁸. Подобные трансформации бытия и сознания, охватившие основную часть человечества, рассматриваются либо как следствие перехода от индустриализма к постиндустриализму (Ф. Фукуяма), либо как результат глобализации (У. Бек, З. Бауман, В. Федотова), либо связываются с наступлением постмодерна (Ю. Хабермас). Источники и факторы трансформации идеологического пространства методологически удобно осмыслять в контексте глобализационных процессов, расширенное толкование которых позволяет включить туда явления постиндустриализма, информационного общества и постмодернизма.

Идеологическое пространство российского общества закономерно формируется под влиянием как внутренних, так и внешних (глобальных)

⁶ Тощенко Ж. Т. Кентавр-проблема в познавательной и преобразующей деятельности человека // Социологические исследования. 2005. № 6.

⁷Доган М. Падение традиционных ценностей в Западной Европе: религия, государство-нация, власть. Мировая экономика и международные отношения, 1999, № 12. С. 23–30.

⁸Хантингтон С. Кто мы?: Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004. 635 с.

6 факторов. Россия, несколько оправившись от экономического и культурного шока 1990-х гг., в настоящий момент заявляет собственные геополитические и цивилизационные права, на что указывает присоединение ею Крыма и активное участие в украинской проблеме. Однако более открытый миру постсоветский отечественный социум не лишен весьма серьезных внутренних противоречий, в том числе и ценностно-нормативного плана. Причем воплощенные в глобализме универсальные тенденции испытывают здесь существенное локальное преломление, вызванное расхождением цивилизационных основ России и Запада.

Таким образом, исследование факторов, тенденций и перспектив трансформирующегося идеологического пространства в мировом и национальном (на примере России) измерениях представляется актуальным как в теоретико-методологическом, так и в практическом плане.

Степень разработанности проблемы. Феномен идеологии имеет обширную исследовательскую литературу, в которой прямо или косвенно изучается также и предмет «идеологического пространства». В этой литературе изначально выделялись две позиции, если в первой (К. Маркс, К. Маннгейм, А. Грамши, В. Кузнецов, Е. Бабосов, Дж. Шварцмантель)⁹ ощущается объективистский уклон (идеология – продукт общественных процессов), то в других (В. Парето, П. Новгородцев, Дж. Томпсон, У. Матц)¹⁰ прослеживается влияние субъективистской парадигмы (предпосылки идеологии коренятся в природе человека). В то же время имеются подходы, утверждающиеся на стыке объективизма и субъективизма (К. Гирц,

⁹ Маркс К. Немецкая идеология / К. Маркс // Социология: сб. М., 2000; Маннгейм К. Идеология и
утопия // Диагноз нашего времени. М., 1994; Грамши А. Тюремные тетради. [Электорнный ресурс]. Режим
доступа:: Кузнецов В. Н.
Социология идеологии. М., 2007; Бабосов Е. М. Идеология белорусского государства: теоретические и
практические аспекты. Минск, 2009; Шварцмантель Дж. Идеология и политика. Харьков, 2009.

¹⁰ Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991; Парето В. Социалистические системы//
Теоретическая социология: Антология в 2-х ч. Т. 1. М., 2002; Томпсон Дж. Б., Назаров М. М. Идеология и
современная культура // Массовая коммуникация и общество. Введение в теорию и исследования. М., 2004;
Матц У. Идеологии как детерминанта политики в эпоху модерна // Хрестоматия по теории государства и
права, политологии, истории политических и правовых учений. М., 2000. С. 1049–1071.

7
А. Кольев, В. Левашов, В. Васильев, П. Петрий, И. Кондаков)¹¹. Феномен
государственной идеологии, которому в диссертации уделяется значительное
место, рассмотрен в разных работах через призму определенных политико-
философских предрасположенностей: в либеральном ключе его
рассматривает Г. Мусихин¹², скорее в либерально-консервативном духе –
А. Хабибулин, Р.Рахимов¹³, в консервативно-традиционном ключе –

A. Исаев¹⁴.

Проблематика глобализации исследуется в обширной

обществоведческой литературе. В целом явление глобализации

рассматривается в русле эволюционистской парадигмы, хотя имеются авторы (В. Федотова, В. Колпаков, Н. Федотова, Э. Андреев, В. Савельева,

B. Сербиенко)¹⁵, отмечающие определенные циклы глобализма. Выделяются
две точки зрения по поводу глобализации, а именно: глобализации как
естественного явления, что объединяет в основном сторонников рыночного
либерального информационного и постиндустриального обществ (Дж. Най,
Кеохане, В. Иноземцев, Дж. Розенау)¹⁶; а также глобализации как явления,
где существенное значение имеет искусственный фактор. Данная позиция
включает приверженцев неомарксистских взглядов (И. Валлерстайн,

¹¹Гирц К. Идеология как культурная система // Интерпретация культур. М., 2004.; Кольев А. Н. Политическая мифология. Реализация социального опыта. М., 2003; Петрий П. В. Общественный идеал как фактор модернизации России в условиях глобализации // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: С. 55–63; Левашов В. К. // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2004. № 1 (69). С. 12–23; Кондаков И. В. Контрапункт: две линии в развитии русской культуры: Славянофилы и революционные демократы // Рус. лит. 1991. № 3. С. 3–24; Васильев В. В. Трудная проблема сознания. М., 2009.

¹² Мусихин Г. И. Идеология и власть // Полития. 2010. № 3–4 (58–59).

¹³ Хабибулин А. Г., Рахимов Р. А. Государственная идеология: к вопросу о правомерности категории //
Государство и право. 1999. № 3 .

¹⁴ Исаев И. А. Национальная идея и национальная идеология // Национальные интересы. 2006. № 5.

¹⁵Федотова В.Г., Колпаков В.А., Федотова Н.Н. Глобальный капитализм: три великие трансформации. М.: Культурная революция, 2008; Андреев Э. М. Проектолoгия как основа методологического исследования и решения ключевых проблем модернизации России и евразийской интеграции // 2015. 6–1 ; Сербиенко В. В. О глобалистских и антиглобалистских интенциях в истории русской мысли // Глобализация и мультикультурализм. М., 2004; Савельев В. Н. Символы и образы глобализации. М., 2009.

¹⁶ Най Дж. Новый Рим сталкивается с новыми варварами // Прогнозис Осень 2005. №3(4) С. 37–43; Иноземцев В. Л. Глобализация наивная мечта XX века // Человек. № 5. 2003. С. 38–45. Розенау Дж. Управление неуправляемым: проблема глобального рассредоточения власти [Электорнный ресурс]. Режим доступа:

Дж. Арриги, Д. Харви)¹⁷, сторонников либерального кейнсианства (Дж. Стиглиц, Д. Роткопф, К. Крауч)¹⁸, а также некоторых теоретиков информационного общества (М. Делягин, О. Астафьева)¹⁹.

Рассмотрение идеологических источников глобализации осуществляется
в работах, посвященных анализу истоков и перспектив либеральной
политической и идейной традиции (К. Маннгейм, А. Кольев, Л. Ионин)²⁰, а
также духовных процессов, связанных с контекстом динамики,

переживаемой англо-саксонскими обществами (А. Токвиль, С. Хантингтон, Н. Нарочницкая, Т. Кузнецова, А. Уткин)²¹. Глобальная сущность неолиберализма основательно рассматривается в трудах Д. Харви, К. Крауча, А. Арсеенко, С. Мадж, Ж. Дюмениль, Д. Леви, Д. Гэлбрейта²². Политические механизмы трансляции глобальной политкорректности анализируются в работах Л. Ионина, З. Бжезинского, Т. Полянникова, С. Кара-Мурзы, Г. Хориной, Б. Кагарлицкого, И. Валлерстайна²³.

Социально-философская разработка постмодерна как социокультурного явления имеется в работах Ж. Лиотара, А. Дугина, Л. Ионина Ю. Бубнова,

¹⁷ Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб., 2001; Арриги Дж.
Глобальное правление и гегемония в современной миросистеме // Прогнозис. Осень 2008. № 3 (15).; Харви
Д. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. М., 2007

¹⁸ Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции М., 2003.; Роткопф Д. Суперкласс. Те, кто правит
миром. М., 2010; Крауч К. Странная не-смерть неолиберализма М., 2012.

¹⁹ Делягин М. Г. Мировой кризис. Общая теория глобализации. М.: Эксмо, 2003; Астафьева О. Н. Россия
на пути к информационному обществу: перспективы открытого правительства в контексте идей
модернизации // Евразийская интеграция. Экономика. Право. Политика. 2013. № 13.

²⁰ Маннгейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. М.: Юрист, 1994; Кольев А. Н. Нация и
государство. Теория консервативной реконструкции. М.: Логос, 2005; Ионин Л. Г. Апдейт консерватизма.
М.: Изд. дом Гос. ун-та Высшей школы экономики, 2010.

²¹Токвиль А. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992; Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской
национальной идентичности . М.: АСТ, «Транзиткнига», 2004.; Нарочницкая Н. И. Россия и русские в
мировой истории. М.: Международные отношения, 2005. Кузнецова Т. Ф., Уткин А. И. История

американской культуры. М., 2010; Уткин А. И. Удар американских Богов. М.: Алгоритм, 2006.

²² Арсеенко А. Что такое неолиберализм в контексте современных «экономикс» и экономики / А.
Арсеенко // Социология: теория, методы, маркетинг. 2011. № 2; Дюмениль Ж., Леви Д. Природа и
противоречия неолиберализма // Прогнозис Лето 2005 2 (3).; Крауч К. Странная не-смерть
неолиберализма. М.: Дело, 2012; Крауч К. Постдемократия. М.: Изд. дом Гос. ун-та - Высшей школы
экономики, 2010; Харви Д. Неолиберализм и реставрация классовой власти. [Электорнный ресурс]. Режим
доступа: Харви Д. Краткая история неолиберализма.
Актуальное прочтение. М., 2007.

²³ Ионин Л. Г. Апдейт консерватизма. М.: Изд. дом Гос. ун-та – Высшей школы экономики,
2010; Бжезинский З. Великая шахматная доска / З. Бжезинский М.: Международные отношения, 1999.;
Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием в России сегодня. М.: Алгоритм, 2001.; Кагарлицкий Б. Ю.
Идеология и глобализация [Электорнный ресурс]. Режим доступа:
Хорина Г. П. Глобализм как идеология //
Глобализация и гуманитарное знание. 2005. № 1.; Валлерстайн И. После либерализма. М.: Едиториал
УРСС, 2003.; Валлерстайн И. Европейский универсализм: риторика власти // Прогнозис. № 2. 2008.

9 А. Радугина и др.²⁴ Комплексный подход, включающий и синтезирующий основные направления изучения постмодерна, представлен в работе современного российского философа Б. Борисова²⁵. Вместе с тем для настоящего диссертационного исследования имели значение труды исследователей, детально описывающих духовно-идеологические истоки постмодернизма в модерне и объективно-социальные предпосылки первого в глобализирующемся капитализме. Это работы Ю. Хабермаса, С. Кара-Мурзы, Л. Ионина, Э. Гидденса, Н. Поляковой, Т. Полянникова²⁶.

Сущность, истоки и содержательная динамика классических идеологий
находит теоретическое отражение у представителей классической

обществоведческой мысли (К. Маркс, М. Вебер, В. Зомбарт, Г. Ле Бон,
Ж. Сорель, К. Шмитт, А. Грамши, К. Маннгейм, Э. Юнгер, О. Шпенглер,
Ю. Эвола)²⁷; а также более современных мыслителей – известных западных
авторов (Э. Макинтайр, Дж. Роулз, Д. Готиер, Р. Нозик, К. Поппер, Ф. Хайек,
И. Берлин, Дж. Грей, Н. Хомский, М. Уолцер, М.Сандел, Б. Аккерман,
П. Бергер, И. Валлерстайн, Дж. Шварцмантель, П. Эльцбахер)²⁸;

²⁴ Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998.; Дугин А. Г. Четвертая политическая теория. Россия и политические идеи XXI века . СПб.: Амфора, 2009.; Ионин Л. Г. Апдейт консерватизма / Л. Ионин М.: Изд. дом Гос. ун-та – Высшей школы экономики, 2010; Бубнов Ю. А., Радугин А. А. Трансформация мировоззренческих оснований западной культуры от премодерна до постмодерна // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 1 (27) 2014. С. 92–99.

²⁵Борисов Б. П. Постмодернизм. М. Берлин: Директ-Медиа, 2015, 316 с.;

²⁶ Хабермас Ю. Модерн незавершенный проект / Ю. Хабермас // Политические работы М.: Праксис,
2005; Полянников Т. С. Национализм в (пост)современном мире. «Неожиданности» постбиполярного мира:
национализм, сепаратизм и межэтнические конфликты // Полития. 2006. № 3.; Кара-Мурза С. Г. Экспорт
революции. Ющенко. Саакашвили. М.: Алгоритм, 2005. Полякова Н. Л. XX век в социологических теориях
общества. М.: Логос, 2004.;

²⁷ Маркс К. Немецкая идеология / К. Маркс // Социология: сб. М., 2000; Маннгейм Идеология и утопия. /
Диагноз нашего времени (сборник работ). М.: Юрист, 1994; Сорель Ж. Размышления о насилии. М.:
КРАСАНД, 2011.; Шмитт К. Духовно-историческое состояние современно парламентаризма. Политическая
теология. М., 2000; Юнгер. Э.Рабочий. Господство. Гештальт. М., 2000; Зомбарт В. Буржуа. Этюды по
истории духовного развития современного экономического человека. М., 2004.

²⁸Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т 1, 2.; Хайек Ф. Дорога к рабству // Вопросы
философии. 1990. № 10–11. Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. [Электорнный
ресурс]. Режим доступа: Берлин И. Два понимания свободы / И. Берлин //
Философия свободы. Европа. М., 2001; Ирхин Ю. В. Политическая наука в США // Полития, 2004, № 2,
С. 175-199.;Валлерстайн И. После либерализма М., 2003; Rawls J, Politicalliberalism. New York:

ColumbiaUniversityPress, 1993; Берлин И. Два понимания свободы // Философия свободы. Европа. М., 2001; Кашников Б. Н. Либеральные теории справедливости и политическая практика России / НовГУ имени Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2004; Sandel M. Liberalism and the Limits of Justice. Cambridge, 1982; Хайек Ф.Дорогакрабству // Вопросыфилософии, 1990, №10-11; Ackerman B. Social justice in the liberal state New Haven, 1980.; Бергер П. Социалистический миф // Социология. Хрестоматия / сост. Ю. Г.Волков, И. В. Мостовая. 2003.; Грей Дж. Поминки по Просвещению: Политика и культура на закате современности / Дж. Грей. М.: Праксис, 2003.; Шварцмантель Дж. Идеология и политика. Харьков: Гуманитарный центр,

10 представителей российской мысли (М. Туган-Барановский, П. Новгородцев, Н. Бердяев, Л. Тихомиров, В. Пастухов, А. Уткин, А. Кольев, В. Аверьянов,

A. Дугин, И. Кондаков, К. Гаджиев, Н. Нарочницкая, В. Макаренко,
Г. Барашков, Э. Попов, А. Зиновьев, И. Шафаревич, Т. Ойзерман,
Е. Самарская, А. Шубин, В. Шелохаев, А. Медушевский, А. Кара-Мурза,
М. Федорова, Н. Нарыков, В. Пусько, В. Малицкий и др.)²⁹, а также
белорусских ученых (В. Ровдо, В. Чернов А. Казакевич, Е. Бабосов,

B. Мельник)³⁰.

Привязка к глобальным процессам идеологии осуществляется в работах
К. Крауча, Н. Хомского, И. Валлерстайна, Дж. Грея, Б. Кагарлицкого,
А. Чеснокова³¹, Е. Самарской, Е. Бабосова, где в большей степени
исследуются глобальные причины кризиса той или иной из классических
идеологий. В работах Г. Джемаля³², А. Дугина³³ каждый из авторов
осуществляет собственную попытку реанимации и модернизации

консерватизма в постмодернистских условиях, причем если первый использует теологическую основу ислама, то второй – евразийство.

2009. ; Валлерстайн И. Альбатрос расизма: социальная наука, Йорг Хайдер и сопротивление // Социс. 2001. № 10.

²⁹Туган-Барановский М. И. Социализм как положительное учение // К лучшему будущему: сб. соц.-филос. произведений. М., 1996.; Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990.; Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991.; Зиновьев А. А. Идеология партии будущего. М.: Эксмо. Алгоритм, 2003.; Уткин А. И. Мировой порядок XX века. М.: Алгоритм, 2002. ; Дугин А. Г. Четвертая политическая теория. Россия и политические идеи XXI века. СПб.: Амфора, 2009; Пастухов В. Б. Конец русской идеологии. Новый курс или новый путь? // ПОЛИС: Политические исследования. 2001. № 1.; Кондаков И. В. Контрапункт: две линии в развитии русской культуры: Славянофилы и революционные демократы // Рус. лит. 1991. № 3. С. 3–24.; Гаджиев К. Политическая философия. М., 1998; Макаренко В. Главные идеологии современности Ростов н/Д. 1999; Нарочницкая Н. О нашем либерализме, правом и левом // http: // www. Narochnitskaia.ru.; Самарская Е. А. Подъем и упадок индустриального социализма. М: ИФ. РАН, 2007. Модели общественного переустройства России. XX век / отв. ред. В. В. Шелохаев. М., 2004.; Кара-Мурза А. А. Духовно-идеологическая ситуация в современной России: перспективы развития // Полис. 1995. № 4.; Нарыков Н. В. Теория и история русского либерализма. Краснодар: Изд-во КрУ МВД России, 2013.; Федорова М. М. К вопросу о генезисе понятия идеологии (Просвещение и идеология) // Политическая теория, язык и идеология. М., 2008.; Шубин А. В. Дессиденты, неформалы и свобода в СССР. М.: Вече, 2008; Пусько В. С. Идеология в конституционнном поле современной России //Историческая и социально-образовательная мысль. 2015. № 3 С. 136–141; Пусько В. С. Какая идеология нужна современной России // Поиск. 2016, № 1 С. 34–43; Малицкий В.С. Идеология в современной России // Вестник Адыгейского государственного университета. 2012. № 2.

³⁰Бабосов Е. М. Идеология белорусского государства: теоретические и практические аспекты. Минск, 2009.; Ровдо В. В., Чернов В. Ю., Казакевич А. Н. Мировые политические идеологии: классика и современность. Минск, 2007.; Мельник В. А. Политические идеологии / В. А. Мельник. Минск, 2009.

³¹ Чесноков А. Роль идеологии в условиях глобализации // Космополис. 2007. № 16 [Электорнный ресурс]. Режим доступа:

³²Джемаль Г. Освобождение Ислама. М.: УММА, 2004 416 с.

³³ Дугин А. Г. Четвертая политическая теория. Россия и политические идеи XXI века./ А.Дугин СПб.: Амфора, 2009 351 с.

11
В совместных работах А. Бузгалина и А. Колганова имеет место та же самая
попытка в отношении социализма³⁴. Исследования современной

информационной среды, транслирующей идеологические формы,

осуществляются в трудах В. Пугачева³⁵, Г. Шиллера, Л. Ионина³⁶, В. Пусько³⁷, М. Назарова³⁸, Г. Почепцова, С. Кара-Мурзы, Е. Морозова³⁹, В. Буряка⁴⁰, С. Туронок⁴¹, О. Кольцовой, Э. Киркиж⁴² О. Астафьевой⁴³; глобального гражданского общества – в работах С. Перегудова⁴⁴, В. Степаненко⁴⁵, К. Лэша⁴⁶, В. Буряка и др.

Традиции формирования отечественных духовно-политических идей
отражены в работах Н. Бердяева, С. Франка⁴⁷, П. Новгородцева,
В. Пастухова⁴⁸, А. Кольева, Б. Кагарлицкого, Э. Андреева⁴⁹, В. Пусько⁵⁰,
Малицкого⁵¹, А. Шубина⁵², С. Кара-Мурзы. Механизмы и способы
идеологического производства современной российской власти

³⁴Бузгалин А, Колганов А. Мы пойдем другим путем! От «капитализма Юрского периода» к России будущего. М.: Яуза: Эксмо, 2009. 384 с.

³⁵Пугачев В. П. Управление свободой. М.: КомКнига, 2005. 272 с.

³⁶Ионин Л. Г. Апдейт консерватизма М.: Изд. дом Гос. ун-та Высшей школы экономики, 2010 304с.

³⁷ Пусько В.С. Социальные аспекты манипулирования сознанием современной молодежи // Этносоциум и межнациональная культура, 2017 . № 3 . С. 25–32.

³⁸Назаров М. М. Массовая коммуникация и общество. Введение в теорию и исследования. М., 2004

³⁹Морозов Е. Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети. М.: ИздательствоCorpus, 2014, - 528 с.

⁴⁰Буряк В. Глобальное гражданское общество и сетевые революции Симферополь, Изд-во «ДИАЙПИ». 2011 150 с.

⁴¹Туронок С. Г. Интернет и политический процесс // Общественные науки и современность 2001. № 2. С. 51–63.

⁴² Кольцова О. Ю, Киркиж Э. А. Влияние Интернета на участие в протестах // Полития, 2016, № 1.

⁴³ Астафьева О.Н. Россия на пути к информационному обществу: перспективы открытого правительства
в контексте идей модернизации// Евразийская интеграция. Экономика. Право. Политика. 2013. № 13.

⁴⁴Перегудов С. П. Глобальное гражданское общество как субъект публичной политики. // Полис. Политические исследования. 2006. № 2.

⁴⁵Степаненко В. Глобальное Гражданское общество: концептуализация и посткоммунистические вариации // Социология: теория, методы, маркетинг. 2005. № 2

⁴⁶ Лэш К. Восстание элит и предательство демократии.М.: Издательство «Логос» – Издательство
«Прогресс». 2002.

⁴⁷ Франк С. Л. Русское мировоззрение // Духовные основы общества. М.: Республика, 1992. С. 470–500.
⁴⁸Пастухов В.Б. Конец русской идеологии. Новый курс или новый путь?// ПОЛИС: Политические

исследования. 2001. №1.

⁴⁹ Андреев Э. М. Проектолoгия как основа методологического исследования и решения ключевых
проблем модернизации России и евразийской интеграции / Э. М. Андреев // 2015, 6–1. С. 21–27.

⁵⁰ Пусько В.С. Идеология в конституционнном поле современной России //Историческая и социально-
образовательная мысль. 2015. № 3 с.136-141; Пусько В.С. Какая идеология нужна современной России //
Поиск. 2016. № 1. С. 34–43.

⁵¹ Малицкий В.С. Идеология в современной России // Вестник Адыгейского государственного
университета 2012 -№2.

⁵²Шубин А.В. Дессиденты, неформалы и свобода в СССР М.: Вече, 2008 384 с.

12
рассматриваются О. Малиновой⁵³, Г. Зверевой⁵⁴, Б. Кагарлицким,

В. Смирновым⁵⁵, В. Пугачевым, С. Кара-Мурзой. Анализ идейных течений
российского общества и государства небезуспешно проводится в рамках
информационно-аналитического центра «СОВА» (А. Верховский,

Г. Кожевникова, В. Шнирельман, Г. Зверева, В. Прибыловский и др.)⁵⁶, хотя работы указанных авторов пишутся под заметным влиянием либерализма. На содержание исследовательских работ, собранных в рамках организации «Изборский клуб», оказывает влияние уже консервативно-патриотическая антилиберальная позиция⁵⁷. Это работы В. Аверьянова, Н. Нарочницкой, А. Дугина, Архимандрита Тихона (Шевкунова)⁵⁸, В. Коровина, М. Делягина и др.

Что касается концепта «идеологического пространство», вокруг которого
собственно строится настоящее исследование, то он в последние годы
применяется все чаще в обществоведческих исследованиях, что объясняется
усилением ценностного плюрализма и эклектизма. Вместе с тем
методологическая база, к которой осуществляется привязка данного
концепта, может быть весьма разнообразной. В работах В. Пусько
идеологическое пространство понимается как «место реализации

идеологических явлений, процессов и событий, в которых заинтересовано большинство индивидов, социальных групп (классов) и институты власти»⁵⁹. А. Фролова больше следует традициям субъективистского подхода. Идеологическое пространство здесь видится как особое «поле напряжения»,

⁵³ Малинова О. Ю. Идеологический плюрализм и трансформация публичной сферы в постсоветской России Полис // Политические исследования. 2007. № 1. С. 6–21.

⁵⁴Зверева Г.Русский проект: конструирование позитивной национальной идентичности и обществе – Eurasian Review. 2008. Т. 1, № 3.

⁵⁵ Смирнов В. М. Фронт Владимира Путина. Как побеждают на выборах / В. М. Смирнов. М.: Алгоритм,
2011.

⁵⁶ Верховский А. М. Эволюция постсоветского движения русских националистов // Вестник
общественного мнения. 2011, январь–март. № 1 (107). С.11–35.; Зверева Г. Русский проект:
конструирование позитивной национальной идентичности и обществе . Eurasian Review. 2008. Т. 1. № 3.–
С. 15–46.; Шнирельман В. «Чистильщики московских улиц»: скинхеды, СМИ и общественное мнение.
М.:Academia, 2010. С. 63–152.

⁵⁷ Изборский клуб. [Электорнный ресурс]. Режим доступа:

⁵⁸ Шевкунов Т. С Божьей помощью возможно все. М.: Изд-во Изборского клуба, 2013.

⁵⁹ Пусько В.С. Идеология в конституционнном поле современной России // Историческая и социально-
образовательная мысль. 2015. № 3 С. 137.

13
в котором происходит символический обмен и ретрансляция

интерпретированных смыслов. Оно «представляет собой синергетическую
совокупность взаимодействующих и оказывающих влияние на массовое
сознание (а в контексте сетевого общества – на элементы сети) теоретически
проработанных и обоснованных, получивших артикуляцию смысло-
ценностных конструктов и ориентиров, существующих на территории
России»⁶⁰. В более объективистском ключе рассуждает А. Реннард-Коктыш,
предпочитая термин «информационно-идеологическое пространство». Под
ним понимаются «установки населения (восприятие жителями ресурсного
потенциала государства, надиндивидуальные ценности жителей, их взгляды
относительно места и стратегии своей страны в мире), с одной стороны, и
направленная на их корректировку пропагандистская политика государства –
с другой»⁶¹. Методологическое разнообразие, безусловно, расширяет поле
исследования и дает возможность более углубленного изучения предмета.
Вместе с тем заметна тенденция в тех работах, где идеологическое
пространство выступает в качестве объекта исследования, ограничивать его
национальными рамками. В то же время в условиях глобализации имеет
смысл вести речь о мировом идеологическом пространстве. Кроме того, как
представляется, в современной ситуации информационного

взаимопроникновения целесообразно рассматривать национальное

идеологическое пространство в контексте мировых духовно-идеологических процессов, выделяя в нем общие и специфические тенденции. Таким образом, можно предположить некий пробел в научных представлениях о том, каков характер изменений глобального идеологического пространства, а также какой отпечаток накладывают мировые духовные процессы на идеологическое пространство российского общества.

Гипотеза исследования. В контексте усиления глобализационных процессов происходит плюрализация, эклектизация и хаотизация мирового

⁶⁰Фролова А. С. Сетевое общество и идеологическое пространство России: специфика взаимовлияния и протекания сетевых процессов: автореф. дисс. канд. философ. наук. Ростов н/Д. 2015.

⁶¹ Ренард-Коктыш А. В. Геполитическое и идеологические пространства евразийского

нациестроительства Сравнительная политика 4 (16-17), 2014. С. 29.

14
идеологического пространства, что ведет к аномизации социального
сознания, «размывания» его культурно-традиционных основ особенно у
незападных народов. Это содействует в перспективе закреплению
глобальной иерархической структуры, сложившейся в последние

десятилетия. Выходом из этой ситуации (в масштабе действия
охранительного рефлекса традиционной национально-ориентированной
социальности) представляются усилия национального государства по
формированию государственно-национальной идеологии на собственной
цивилизационной основе, которая обеспечит выработку общенациональных
целей, максимально адекватных текущему моменту. В перспективе это
усилит центробежные тенденции наметившегося глобального

идеологического пространства, обозначив своеобразный идеологический
«сепаратизм» на государственно-национальном и культурно-

цивилизационном уровнях, однако, в конечном итоге, обеспечит более основательное и естественное осуществление процесса глобализации.

Объектом исследования выступает идеологическая сфера в социально-философском измерении.

Предмет исследования – тенденции трансформации внутреннего пространства идеологической сферы в контексте глобализационных процессов в международном и национальном масштабах (на опыте постсоветской России).

Цель работы – выявить характер, содержание и последствия процессов
трансформации идеологического пространства в контексте

глобализационных процессов в мировом и российском измерениях.

Данная цель предполагает последовательную реализацию следующих

задач:

1. Уточнить адекватную современным условиям трактовку понятия идеологии, проанализировать ее основные источники и субъекты, на основании чего разработать и предложить собственное определение идеологического пространства.

2. Выявить и описать тенденции динамики идеологического
пространства в доиндустриальную и индустриальную эпохи.

3. Проанализировать явление глобализации с целью уточнения его
сущности: классифицировать теоретические подходы, изучить
объективистские и идеологические основания.

4. Уточнить и систематизировать основные глобализационные вызовы
современному обществу.

5. Проанализировать условия формирования глобального
идеологического пространства в контексте переплетения модернистских и
постмодернистских тенденций.

1. Уточнить круг основных субъектов современного идеологического производства на глобальном уровне, выявить специфику их взаимодействия.

2. Выявить основные тенденции динамики современного глобального идеологического пространства, охарактеризовать составляющие его компоненты, наметить перспективы.

3. Проанализировать деятельность российского государства в качестве субъекта формирования национального идеологического пространства в постсоветский период, выявить ее содержательную динамику.

9. Выявить роль российского общества как идеологического актора,
определить специфику идеологических тенденций общественного сознания.

10. Выявить характер и содержание ключевых вызовов глобализации в
отношении российского социума, рассмотреть в этом контексте перспективы
государственной национальной идеологии.

Теоретико-методологическая основа диссертации. В процессе написания работы автор стремился следовать принципам историзма и целостности – рассмотрения явлений идеологии, глобализации, институтов государства и общества и прочих в соотнесении с нынешним историческим этапом динамики социального мира, а также с учетом многообразия факторов и источников этих явлений. В качестве философской основы настоящей работы послужили подходы, предметом анализа которых

16 являются взаимодействие и взаимообусловливание объективно-социальных и духовных процессов. Это своего рода стык марксистской и гегельянской традиций, предполагающий неразрывную связь общественного бытия и общественного сознания как равнозначных сущностей без приоритета какой-либо из них. Подобная линия прослеживается уже у некоторых классиков социально-философской мысли (Э. Дюркгейм, поздний М. Вебер, К. Маннгейм, В. Зомбарт)⁶², а также у ряда современных социальных философов (С. Крапивенский, И. Гобозов, Е. Шацкий, В. Шевченко, С. Соколов, Л. Гринин)⁶³. Из подобной установки следует представление о взаимообусловливании идеологического и политического бытия, что характеризует работы А. Хабибулина, Р. Рахимова, Л. Гринина, А. Исаева и др.

Авторская интерпретация идеологии складывается на основе

методологического синтеза социоцентризма и антропоцентризма.

Идеология, безусловно, социальное явление, продукт объективных
общественных процессов, в то же время не может функционировать без
опоры на определенные внутриличностные структуры. Подобный подход
находит отражение в современных социально-философских разработках
Э. Гидденса (теория структурации), П. Бурдье (теория габитуса),

Ф. Минюшева (теория «констант существования»⁶⁴). В отношении идеологии подобная методологическая комбинация проявляется в работах А. Кольева⁶⁵, А. Дугина⁶⁶, Ж. Сореля⁶⁷, Дж. Шварцмантеля⁶⁸ и других авторов.

⁶² Дюркгейм Э. Социология религии и теория познания / Религия и общество: Хрестоматия по социологии религии- М.: Аспект Пресс, 1996. С. 111–144.; Зомбарт В. Буржуа. Евреи и хозяйственная жизнь М., 2004; Маннгейм К. Диагноз нашего времени. Избранные работы М.: Юрист, 1994.

⁶³Гобозов И. А. Материалистическое понимание истории и современность // Философия и общество 2008 № 2 (50) С. 5–21; Крапивенский С. Э. Еще раз об основном вопросе философии // Философия и общество - № 2 (23) 2001. С. 5–15; Шацкий Е. Утопия и традиция. М.: Прогресс, 1990, 456 с.

⁶⁴Минюшев Ф.И. Феномен существования: экзистенциальные основы изменений в России. Константы человеческого существования // Человек и современный мир. М., 2002. С. 163–220

⁶⁵Гринин Л. Е. Философия, социология и теория истории. (Опыт философско-социологического анализа некоторых общественных законов и построения теории всемирно-исторического процесса). Волгоград, 2000.

66 Дугин А. Г. Четвертая политическая теория. Россия и политические идеи XXI века. СПб.: Амфора, 2009. 351 с.

67Сорель Ж. Размышления о насилии. М.: КРАСАНД, 2011. 160 с.

68 Шварцмантель Дж. Идеология и политика. Харьков: Изд-во Гуманитарный центр, 2009. 312 с.

17 Рассмотрение идеологии в данной работе предполагает привлечение структурно-функционального метода в ходе анализа ее внутренней структуры, а также психологического метода при уточнении значения ее иррациональных элементов, главным образом мифов. В то же время анализ идеологического пространства как явления внутренне противоречивого в отличие от идеологии рассматривалось с привлечением диалектического и исторического методов. Герменевтический метод применялся при анализе источников и текстов идеологии (президентских Посланий, политико-публицистических работ и пр.).

Рассмотрение деятельности государства и общества рассматривается
главным образом с привлечением институционального и структурно-
функционального методов. В качестве основных идеологических акторов,
формирующих идеологическое пространство, анализ государства и общества
осуществлялся с опорой на социально-философскую теорию

коммуникативного действия Ю. Хабермаса⁶⁹, а также на социально-
психологический подход С. Московичи (концепция социальных
представлений)⁷⁰.

Философско-историческая проблематика, неизбежно затрагиваемая в
работе, опирается на синтез эволюционной и циклической парадигм. С одной
стороны, несомненно универсальное стремление человечества к

совершенствованию материальных сторон своей жизни, а также к единению
(А. Чумаков, Л. Гринин), с другой – социальная история всегда являла собой
арену цивилизационно-культурного противостояния (А. Тойнби,

С. Хантингтон). Авторское рассмотрение глобализации опирается на
диалектический и исторический подходы – это, безусловно, развивающееся
явление, характерное для определенного временного этапа, в то же время не
лишенное существенных внутренних противоречий. Кроме того,

исследование объективных глобальных явлений осуществлялось с

⁶⁹ Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма /
Теоретическая социология: Антология: В 2 ч. М.: Книжный дом «Университет», 2002. Ч. 2. С. 353–372.

⁷⁰ Московичи С. Социальные представления: исторический взгляд.// Психологический журнал 1995, № 1,
№ 2.

18 привлечением социологических методов. Нынешний глобализационный процесс носит в чем-то естественный характер, опираясь на культурную тягу людей к единению; однако он также представляет собой усиливающуюся цивилизационную экспансию, в чем следует видеть искусственный аспект, отражение определенных интересов. Данные методологические принципы отражают историософское видение Ю. Семенова⁷¹, в определенной степени содержатся в построениях школы мир-системного анализа (И. Валлерстайн, Дж. Арриги), в теоретических разработках как апологетов глобализма (З. Бжезинский, Дж. Бхагвати, В. Иноземцев), так и его критиков (А. Уткин, М. Делягин, А. Панарин).

Что касается проблематики национальной системы, то здесь автор
главным образом опирался на социально-философские подходы

структурного функционализма (прежде всего Т. Парсонса), а также
культурно-исторического организма (Н. Данилевский, О. Шпенглер и др.),
каждый по-своему рассматривающие общество в качестве социокультурной
системы, вырабатывающей собственные стратегии и принципы

применительно к наличествующему средовому существованию. Именно в
русле данных задач одно из ведущих значений принадлежит духовной
проблематике. Кроме того, при изучении влияния политических процессов
на социальное поведение применялся бихейвиористский метод, а отражение
социальных процессов в общественном сознании изучалось с привлечением
ценностно-нормативного метода. Собственное эмпирическое исследование
проводилось с помощью метода анкетного опроса, а при обработке данных
использовались математический, статистический, обобщения и

сравнительный методы.

Научная новизна диссертационного исследования и результаты, полученные соискателем, заключаются в следующем:

⁷¹Семенов Ю. И. Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). М.: «Современные тетради». 2003. 776 с.

1. Диссертационное исследование открывает новое направление в исследовании оснований идеологии. Новизна направления состоит в учете особой мифологической природы идеологии, накладывающейся на постмодернистскую специфику при формировании идеологического пространства в условиях глобализации.

2. Осуществлено переосмысление основного содержания понятия «идеологическое пространство». Уточнена классификация методологических подходов в исследовании предмета, более органично учитывающая обусловленность его политическим и национальным контекстом, различным пониманием задач и функций идеологии.

3. В научный оборот введено новое понятие «глобальное идеологическое пространство»; предложено видение механизмов его формирования на базе выявленных особенностей взаимодействия основных идеологических производителей в условиях постмодерна, распада идеологической триады, противоречий глобализации.

4. Определены перспективы развития глобального идеологического пространства с точки зрения выявленных его структурных особенностей, а также намечены пути решения проблематики аномизации, возникающей вследствие утверждения глобального идеологического пространства.

5. Показана положительная значимость подхода, заостряющего внимание на ретроспективном аспекте в освещении эволюции идеологического пространства в истории человечества, важность такого подхода в качестве предпосылки успешности решения проблем, касающихся специфики глобального идеологического пространства в современном мире.

6. Осуществлено качественно новое обобщение теоретических и эмпирических источников по проблеме оснований глобализации. Предложено новое видение комплекса глобальных вызовов, доказан их специфический характер применительно к различным частям мировой системы, на основании чего выявлено их контекстуальное значение для

20 формирования идеологического пространства национального и мирового уровней.

7. Предложен новый угол зрения в понимании идеологической ситуации в России, основанный на ретроспективном обобщении форм взаимодействия главных производителей идеологии, с учетом глобального контекста.

8. Определены основные тенденции развития национального идеологического пространства в современном российском обществе посредством данных собственных эмпирических исследований, выявления динамики государственной идеологии, а также идеологических аспектов общественного сознания.

9. Разработаны практические рекомендации по формированию государственной национальной идеологии, направленной на консолидацию российского общества как необходимого условия для адекватного ответа на вызовы современного глобального мира.

В результате проделанной работы на защиту выносятся следующие положения:

1. Сущность идеологии – главной структурообразующей компоненты идеологического пространства – формируется посредством сочетания антропологических и социологических источников. Для современного российского общества адекватна расширенная интерпретация идеологии, согласно которой идеология – это определенная система представлений, в первую очередь затрагивающая расширенную проблематику основ социального порядка и социальных процессов, апеллирующая к когнитивным, ценностным и эмоциональным аспектам сознания и воплощающаяся в определенных социальных практиках.

Форма и содержание идеологии обусловлены статусом, интересами, целями, а также действиями конкретных социальных групп или общностей. Обязательный структурный и движущий элемент любой идеологии – миф. Главное значение в идеологических процессах современного общества имеют национальный миф и классовый миф, либо конкурирующие, либо

21
выступающие в связке в определенных политических обстоятельствах.
Универсальные субъекты идеологического производства – государство и
общество, между которыми возможны несколько вариантов взаимодействия:
диалог, жесткое противостояние и автономное сосуществование.

Идеологическое пространство выступает результатом действий

субъектов идеологического производства, представляет собой срез
общественного сознания, содержащий идеологические компоненты

различных соотношений и форм взаимодействий, и характеризуется различной степенью согласованности и эклектичности, отражающейся на характере общественной консолидации.

2. В доиндустриальную эпоху идеологическое пространство опиралось главным образом на иррациональную религиозную основу, охватывая в основном наднациональные региональные масштабы. В эпоху Нового времени идеологическое пространство монополизировали тотальные идеологии – либерализм, социализм, консерватизм, явившиеся результатом существенных онтологических сдвигов, связанных с индустриализацией. Конкуренция в рамках идеологической триады велась как на национальном, так и на международном уровнях, определяя состояние идеологического пространства в соответствующих масштабах. Победа в этом противостоянии либерализма обеспечила широкую реализацию его принципов в глобальном масштабе. Однако постлиберальная перспектива глобального рыночного общества делает более неопределенным и «текучим» социальное пространство, накладывая существенный отпечаток и на духовные формы. Меняется институциональная и функциональная суть государства и общества – ведущих субъектов формирования идеологического пространства, в связи с чем актуализируется осмысление этих изменений в контексте глобализационных процессов.

3. Природа глобализации представляет собой сочетание естественных и искусственных факторов, но в условиях современности возрастает степень значения вторых. Глобальные процессы диалектичны, характеризуются

22
внутренней противоречивостью. В онтологии современной глобализации
господствует процесс формирования геоэкономического, геополитического и
геокультурного пространств, согласно интересам стран Запада. Менее

приоритетным положение Запада является в сфере духа, суть которого во многом партикулярна.

Основными идеологическими предпосылками современной

глобализации следует рассматривать: в качестве первичной предпосылки –
католическое христианство, выступившее идейным обоснованием мировой
конкисты; вторичной предпосылки – проект Просвещения, утверждающий
универсальные социальные стандарты в разных интерпретациях (либерализм
и социализм); третичной предпосылки – англосаксонскую культурно-
духовную традицию, где основную роль сыграл пуританизм кальвинистского
толка, определивший мессианскую направленность американского

национального духа. Неолиберализм выступает идеологическим стержнем
нынешнего этапа глобализации, представляя собой классовый проект,
восстанавливающий (развитые страны) или закрепляющий (развивающиеся
страны) на национальном уровне господство правящих групп; а также
проект глобальной гегемонии западного мира, способствующий

международной консолидации экономических и политических элит.

4. Вызовы глобализации имеют самодовлеющий характер, отражаясь на идеологическом пространстве национального и глобального уровней. Иерархические вызовы глобализации дополнительно стимулируют тенденции неравенства как в международном, так и в национальном масштабах, усиливая закрытость элитных групп и их дистанцию от остального социума, что влечет актуализацию классовой проблематики. Политические вызовы глобализации объективно изменяют роль национального государства, причем в отношении развивающихся незападных стран эта проблема выглядит значительно острее. В отношении западных стран следует вести речь не столько о размывании государственного суверенитета, сколько о снижении государственного авторитета ввиду обострения внутренней классовой

23 проблематики, тогда как большинство государств развивающегося мира подвержены обеим названным тенденциям. Идеологические вызовы глобализации выявляются в духовных и политических практиках политкорректности, представляющей собой модификационный вариант либерализма, широко подкрепляющийся политико-властными ресурсами. Их следствием являются тенденции общественного раскола, групповой диффференциации, а также социальной атомизации. Глобализация бросает серьезный вызов традиционным культурным устоям незападных стран, что стимулирует их защитную реакцию в виде появления версий почвеннических проектов. Итогом является плюрализация, а местами и эклектизация национальных идеологических пространств.

5. Процессы формирования глобального идеологического пространства
современности следует рассматривать в контексте переплетения

модернистских и постмодернистских тенденций. Постмодернизм как

социокультурная ситуация прежде всего есть следствие реализации
либеральных принципов. Декларирующаяся свобода проявляется в
ценностном плюрализме, чему способствуют ослабление коллективных
структур, в значительной мере воплощенных в традиционных институтах.
В условиях либерализации социального бытия тотальный охват

общественной проблематики, присущий классическим идеологиям,

оказывается затруднительным. Происходит дезинтеграция социальной базы
нелиберальных идеологических систем, что затрудняет их практическую
реализацию, вытесняя их в область теоретического. Часть сторонников
консерватизма и социализма идут с неолибералами на неравный компромисс,
фактически подстраивая свои идеологические формы под неолиберальные
принципы; тогда как другая часть радикализируется. Однако

противостоящие либерализму формы сознания сохраняют актуальность на частичном (молекулярном) уровне, имея ограниченные перспективы к более масштабному выражению.

6. В качестве господствующих источников формирования глобального
идеологического пространства выступают субъекты, обладающие
значительными экономическими и политическими ресурсами. Это
государственные и корпоративные структуры, как правило, действующие в
тесной связке. В то же время современное гражданское общество
представляет собой довольно рыхлое образование, где доминируют не
столько солидарные, сколько дезинтеграционные тенденции. Расширившиеся
информационные возможности привели к более глубокому и масштабному
вмешательству государственных и корпоративных структур в процессы
гражданского общества, что делается как через манипуляцию общественным
мнением, так и через переориентацию некоторых важнейших «низовых»
институтов (профсоюзы). Это является дополнительным фактором
препятствия духовной консолидации общества, в силу чего его роль как
идеологического субъекта слабеет и становится более фрагментарной.
В результате социальной дезинтеграции и атомизации существенно
расширяются возможности социального манипулирования в условиях
информационной виртуализации.

7. Глобальное идеологическое пространство на сегодняшний день
характеризуется поляризационной структурой. Мировоззрением
международных элитных групп, четко осознающих свои цели и интересы, а
также пребывающих в схожих социокультурных условиях, выступает
глобальный космополитизм, опирающийся на довольно умозрительную
либеральную основу, неизбежно противостоящую национальной мифологии.
Отсутствие почвеннической подпитки ослабляет иррациональные позиции
этой идеологии у незападных приверженцев. Это обстоятельство, наряду с
очевидной классовой ориентацией глобального космополитизма, фактически
лишает его возможности стать подлинной планетарной идеологией.

Однако глобальный космополитизм на данный момент не испытывает полновесной конкуренции именно в мировом масштабе. Остальная духовная сфера оказывается заполненной множеством частичных идеологий, часто

25
оппонирующих друг другу, что способствует эклектизации идеологического
пространства. Следствием этого становится аномизация, преодоление
которой возможно лишь усилиями национальных государств, способных к
формированию целостного мировоззрения на основе конкретных

общенациональных задач.

8. В процессах формирования российского идеологического
пространства традиционно приоритетные позиции захватывает
государственная власть, действующая с позиции силы и часто методами
принуждения. Как правило, государство, являясь непосредственным и
главным творцом российской политики, слабо взаимодействует с другим
идеологическим макроактором – обществом. Российская государственная
власть подвержена воздействию как национальных, так и классовых
интересов, что во многом объясняет колебания его политики,
накладывающей отпечаток на особенности идеологического творчества.

В течение постсоветского периода просматривается линия содержательной
направленности российской государственной идеологии – от либерального
конституционализма в 1990-е годы до консерватизма с либеральным
оттенком в 2010-е годы. Это во многом объясняется провалом российских
попыток комплексно интегрироваться в европейские структуры, ввиду явных
цивилизационных различий и геополитических противоречий. На данном
историческом этапе отмечается усиление ориентации государственной элиты
на национальные интересы. В то же время острой проблемой российской
государственной идеологии является ее декларативность, не

подкрепленность реальной политикой.

9. Российское общество как субъект формирования национального
идеологического пространства традиционно представлено кругами
интеллигенции, политико-философская деятельность которых зачастую
имеет уклон в абстрактность и иллюзорность ввиду сохраняющейся
значительной дистанции между политикой и наукой. В российском
политико-философском дискурсе идеологическое размежевание

26
накладывается на культурно-цивилизационное. В контексте усиления
глобализации и постмодернизма здесь наметились две противоречивые
тенденции. С одной стороны, ряд теоретических разработок демонстрирует
«открытость», допуская идейный синтез с конкурирующими теориями
(национальный либерализм, левый консерватизм), с другой – усиливается
идейная непримиримость. Подобные процессы имеют институциональное
отражение: если в 1090-е годы гражданские политические организации
выдерживали идеологическую целостность, то со временем тенденция
идеологического синтеза стала усиливаться, порой доходя до эклектизма
(«Другая Россия»). Очевидно ослабление идеологической линии,

отталкивающейся от западной политической культуры, при одновременном усилении движений, выражающих консервативно-почвенническую идею в державной форме («Изборский клуб»).

Российское общественное сознание как важная характеристика национального идеологического пространства консолидируется не по линии классических идеологий, но по цивилизационным параметрам. Активация тех или иных элементов идеологической триады в отечественном сознании происходит обычно ситуационно при актуализации той или иной проблематики, а в целостном выражении здесь наблюдается значительный эклектизм. Намного явственнее идейная консолидация современных россиян проходит по линии западничество – антизападничество. Заметна тяга большинства россиян к традиционным категориям и объектам, на которых выстраивается общественное единство, что отражается фактом реабилитации державного имперского сознания. Констатируется наличие меньшей, чем на Западе, но все же значительной группы россиян, демонстрирующих малую степень национальных чувств или проявляющих в этом плане колебания. В целом просматривается некоторая тенденция идеологического сближения государства и общества, способствующая консолидации национального идеологического пространства. 10. Вызовы российскому обществу со стороны глобализации:

27 – навязывание периферийного статуса в мировой капиталистической системе, результатом чего становится отраслевой перекос в национальной экономике, частичная модернизация, деформация суверенитета;

– неолиберальный проект, классово привлекательный для лидирующих
слоев, но обостряющий социальную проблематику, объективно

содействующий общественному расколу;

– распространение массовой культуры потребления, содействующей ценностной деформации и аномизации;

– распространение западного мировоззрения (глобального космополитизма), враждебного национально-культурной традиции.

Базовым условием для формирования адекватного ответа со стороны отечественного социума выступает национальная консолидация, которая может быть успешно простимулирована государственной национальной идеологией, где консервативно-патриотический элемент будет играть ведущую роль, а либеральные ценности занимать подчиненное вторичное положение.

Теоретическая значимость исследования может заключаться в том,
что предлагается новое видение идеологического пространства, где упор
сделан преимущественно на объективистскую методологию, через

взаимодействия государства и общества, основных субъектов

идеологического производства.

Кроме того, диссертантом предложен комплексный подход к пониманию глобализации как объективного и как идеологического феномена фактически на стыке и объективистской, и субъективистской парадигм. Описаны духовные предпосылки глобализации и предложен комплекс идеологических средств, используемых субъектами глобализации в собственных интересах. Автором уточнена природа идеологии как проекта, в котором переплетаются рациональный и иррациональный компоненты; при этом роль иррациональной составляющей играют классовый и национальный мифы, во многом побуждающие людей на определенное социальное

28 поведение. Подобный подход позволяет определить перспективы того или иного идейного течения прежде всего через возможности расширения его социальной базы с учетом объективных социально-экономических и политических условий, а также особенностей национально-культурной почвы. Показана взаимодействующая роль государства и общества в формировании национальной идеологии, что может быть методологически использовано при исследованиях этого феномена и определении его перспектив. Автором рассмотрено явление постмодерна через тесную связь с предыдущей модерновской эпохой и либеральным мышлением, что подкрепляет определенный ракурс рассмотрения постмодерна. Выявляются тенденции сближения отечественных общества и государства как идеологических субъектов, что в перспективе предполагает дальнейшее развитие темы исследования.

Практическая значимость исследования. Положения и выводы диссертационного исследования могут быть полезны при формировании государственной политики в сфере идеологии, а также других аспектов управленческой деятельности. Предложенные результаты могут послужить материалом в ходе написания и издания учебников, учебных пособий, курсов лекций по следующим дисциплинам: «Социальная философия», «Геополитика», «Политическая философия», «Политическая психология» «Социология политики»; в разработке спецкурсов: «Идеология как современное явление», «Глобализация и место России», «Современная политика России».

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав и десяти параграфов, заключения, списка литературы, приложения.

Идеология и идеологическое пространство как теоретические явления

Задачи настоящего исследования обусловливают необходимость рассмотрения в первую очередь идеологии, выступающей главной компонентой собственно идеологического пространства. Кроме того, идеология выступает одним из наиболее неоднозначно трактуемых феноменов, а, следовательно, его авторская формулировка имеет базовый смысл для настоящего исследования. Вместе с тем, как представляется, содержательная трактовка идеологии связана с социальным контекстом, из чего следует некоторый учет как мировых, так и современных российских реалий.

Идеология как компонента общественного сознания

На уровне высокой абстракции принято рассматривать идеологию в качестве одной из двух основных составляющих общественного сознания, фактически центра духовной сферы общества. Другая составляющая общественного сознания – общественная психология – предполагает более стихийный способ отражения общественной действительности, где на выходе получаются во многом эклектичные представления о мире. Идеология же нацелена на осознанное и преднамеренное отражение социальной действительности посредством активно-деятельного мышления, оперирования понятиями, выражаясь в систематизированной, концептуальной форме [131, с. 129]. Закономерно, что идеологическое производство предполагает деятельность профессионалов в отличие от спонтанных механизмов общественной психологии.

Ряд отечественных социальных философов (С. Крапивенский, Д. Грядовой) видят в идеологии систему теоретических взглядов, отражающих степень познания обществом мира в целом и отдельных его сторон [129]. Подобная трактовка отличается абстрагированностью от социальных процессов. Более конкретизированный подход к идеологии указывает, что в ее основе лежит определенным образом познанная или «сконструированная» реальность, ориентированная на человеческие практические интересы, имеющая цель манипулирование и управление людьми путем воздействия на их сознание» [43, с. 290]. Таким образом, во втором подходе на первый план выдвигается политико-аксиологическая составляющая идеологии.

Философская сущность идеологии выявляется четче в контексте рассмотрения взаимоотношения общественного сознания и общественного бытия. Напомним, что известные философские парадигмы – идеализма и материализма – трактуют первичность и вторичность этих сущностей противоположным образом, хотя относительная самостоятельность общественного сознания признавалась обоими подходами. С. В. Соколов предлагает на почве сочетания названных парадигм так называемый историко-реалистический подход, где подобная проблема решается более диалектическим образом. Взаимосвязь общественного сознания и общественного бытия в разные исторические эпохи меняется. Так, в доиндустриальных обществах «природное бытие людей полностью определяло общественное сознание, а через него и общественное бытие». Что касается индустриальной эпохи, то здесь детерминирующая роль общественного сознания в отношении общественного бытия резко возрастает. В постиндустриальную или информационную эпоху происходит стремительное увеличение количества информации, резкое повышение проективной и управляющей роли общественного сознания людей, что опровергает марксовский принцип об определяющей роли общественного бытия по отношению к общественному сознанию [236, с. 38-39].

Как представляется, упомянутый автор верно определяет динамику взаимосвязи общественного бытия и общественного сознания, однако несколько спешит с с опровержением известного принципа марксистской методологии. Есть смысл несколько подробнее затронуть исторический срез данного взаимодействия, обратив более пристальное внимание на роль идеологии. С. Соколов в ходе своих рассуждений делает упор на возрастающую роль науки [236, с. 165], что во многом справедливо, но тем не менее не должно абсолютизироваться.

Если рассматривать доиндустриальную эпоху, то более или менее систематизированный уровень теоретического отражения социальной действительности предполагал преимущественно религиозную форму. Другими словами, именно религия выполняла функции идеологии традиционных обществ. Известный отечественный мыслитель А. Зиновьев, предлагая классификацию идеологий по эволюционному уровню, считал, что для традиционного общества присущ уровень предидеологии, когда идеология выступает в качестве особой функции более сложного социального субъекта, в целом идеологией не являющимся. В данном случае основная идеологическая функция была присуща церковной организации [78, с. 27].

Однако развитие даже мировых религий происходило на существенной дистанции от объективных социальных структур. По словам А. де Токвиля, христианство или ислам рассматривают изолированного индивида, не принимая в расчет влияние конкретных исторических и культурных факторов. Здесь в качестве цели выступает упорядочивание общих отношений человека с Богом, общих правил и обязанностей людей между собой, «независимо от формы обществ…. чем больше религии обладали абстрактным и всеобщим характером … тем шире они распространялись вопреки различиям между законами, природными условиями и людьми» [249, с. 22].

При всем функциональном сходстве религии и идеологии очевидно их содержательное различие: если первая основывается на вере как иррациональной сущности, то вторая делает ставку на рациональное знание, приобретая наукообразную форму. Закономерно, что в традиционную эпоху религия отвечала за духовное поддержание общественной системы, выступая главным источником коллективного сознания (Э. Дюркгейм). Как отмечает Ю. Хабермас, исходящий от повседневного опыта потенциал рациональности сильно ограничивался сакрализованными мировоззрениями, которые, тем не менее, «были лучше проработаны и артикулированы интеллектуально» [266, с. 367]. Религиозные системы в основном обосновывали социальную действительность, принимая весьма ограниченное участие в ее формировании. Главным источником последнего выступали в значительно большей мере объективные факторы, на что делает ставку марксистский подход. По большей части собственно религиозные институты не столько изменяли общественную ситуацию, сколько изменялись сами под ее воздействием [ 243, с. 294].

Ситуация меняется в эпоху Нового времени, когда по ходу индустриализации происходит духовная секуляризация, сопровождающаяся возрастающим влиянием рационального знания («расколдовывание мира», согласно М. Веберу). По словам А. Зиновьева, духовная сфера западных обществ эволюционирует к уровню собственно идеологии, суть которого в выделении идеологии «как особого объекта менталитетной сферы, отличного от других (от религии, науки, литературы и т. п.). Здесь идеология существует наряду с другими объектами менталитетной сферы» [78, с. 27-28]. Стремительно ускоряющаяся социальная динамика усложняет общественное бытие, что предполагает усложнение и общественного сознания: появляются группы, отделяющие себя от других групп как в объективном, так и в субъективном плане. Отсюда возникает необходимость более конкретизированного отражения социального мира, предполагающая определенную деятельность по преобразованию этого мира. Именно в эпоху победы индустриализма идея «нормальности» и типичности социальных изменений (включая революции) прочно входит в общественное сознание (И. Валлерстайн) [35, с. 76].

Закономерно, что отличие идеологии от религии сводится не только к большему наукообразию, но также к более ярко выраженной проектной части, направленной на преобразование социальной действительности в соответствии с тем или иным общественным интересом. Рассматривая механизмы воздействия идеологии на социальную практику, имеет смысл интерпретировать ее в понятиях социального проекта, что в свое время пытался осуществить социальный философ К. Касториадис, много сделавший для понимания взаимообусловлености политической теории и политического действия. Он отмечает, что реальные человеческие действия находятся между двумя полюсами: с одной стороны, рефлекторного неосознанного действия и, с другой стороны, действия «чисто рационального», опирающегося на знания [110, с. 84]. Дело в том, что рациональное знание является фрагментарным и временным, поскольку человек постоянно получает новые знания. В то же время собственно теория «постоянно рождается из деятельности». Таким образом, идеологический проект в трактовке К. Касториадиса есть «ясно выраженное намерение трансформации реальности, направляемое представлением о смысле этой трансформации, принимающее во внимание реальные условия, при которых последняя возможна» [110, с. 89-80]. По ходу политической практики один и тот же идеологический проект может со временем приобретать различные формы в зависимости от изменения обстановки.

Глобализационные вызовы современности

Несомненно, что глобализация есть сложное явление, где переплетаются как естественные, так и искусственные механизмы. Определенное зерно истины надо признать как за либеральными, так и за марксистскими трактовками глобализации, различие этих подходов – в разной степени значения, которое придается ее либо естественным, либо искусственно образующим механизмам. В то же время, рассматривая глобализацию как динамичное явление, легко увидеть ее диалектический характер. Например, проявление закона единства и борьбы противоположностей иллюстрируется переплетением тенденций централизации (международные институты) и децентрализации (регионализация), универсализма тех же потребительских стандартов и постмодернистской фрагментации. И сторонники, и критики глобализации отмечают ее противоречивость (хотя могут давать здесь разную оценку), заостряя внимание не только на вышеперечисленных тенденциях, но и на явлении антиглобализма, неотъемлемого спутника глобализации. Как пишет Юрий Яковец: «Человечество все больше ощущает себя единым целым, хотя и разделенным на противоречивые, а то и противоборствующие группировки, страны, конфессии» [299, с. 6]. Это обстоятельство можно рассматривать в рамках тезиса – антитезиса, если следовать гегелевской методологии.

Закон перехода количественных изменений в качественные можно наблюдать в поле интенсификации взаимодействий между странами, что ведет к образованию международных институтов. Наконец, третий закон диалектики – закон отрицания отрицания – проявляется в том, что процессы глобализации носят поступательно-повторяемый характер. Так, согласно концепции Джовани Арриги, каждый новый глобальный гегемон основывался на уничтожении порядка, выстроенного предшествующим гегемоном, и претендовал на куда более широкий охват мира поскольку являлся значительно мощнее в организационном плане [5]. США вытеснили Великобританию в качестве международного гегемона как раз на базе ликвидации колониальной системы, долгое время обеспечивающей британское экономическое и политическое доминирование.

Глобализацию следует признать одним из самых мощных факторов социальных процессов современности. Причем их воздействие весьма разнообразно, в том числе и на идеологическое пространство как национального, так и международного планов. Задачи настоящего исследования определяют необходимость конкретизированного рассмотрения глобальных вызовов, выявляя их социально-экономические, политико-культурные и идеологические стороны.

Иерархические вызовы глобализации

Исходя из социально-экономических аспектов глобализации очевидно, что развитые индустриальные страны значительно более благополучны в плане материальной обеспеченности населения. Однако этот разрыв стремительно нарастает во многом ввиду самодовлеющего неолиберального проекта. Если в 1960 г. разрыв в доходах одной пятой жителей наиболее богатых стран и одной пятой жителей самых бедных стран составлял 30:1, то в 1990 г. он уже вырос до 60:1, а в 1997 г. стал составлять 74:1 [277, с. 31]. В странах нынешнего Евросоюза проживает 20 % мирового населения, на которых приходится около 80 % мирового дохода.

По данным на 1998 г. процент населения, живущего менее чем на 1 долл. США в день для Латинской Америки составлял 15,6, для Европы – 5,1 (причем этот показатель значительно вырос в последние годы по большей части за счет наплыва мигрантов), для Южной Азии – 40, тогда как в Африке к югу от Сахары подобному критерию соответствовало почти половина населения – 46,3 % [4, С. 303]. Данные таблицы 1 подтверждают наименьшее социально-экономическое благополучие стран Центральной и Южной Африки, а также Южной Азии. Неслучайно именно африканские страны оказываются политически нестабильными и коррумпированными [126, с.131].

В то же время мировое социально-экономическое расслоение углубляется не только между национальными государствами, но и с точки зрения социальных групп. Большинство исследователей глобализации также не отрицает образование некоей мировой социальной верхушки, все сильнее дистанцирующейся от других слоев населения.

Подобный стратификационный срез предлагается в работах А. Бузгалина и А. Колганова, сочетающих марксистско-веберианскую методологию. Вершину глобальной стратификационной структуры занимает «номенклатура глобального капитала», охватывающая представителей «от высших менеджеров, держателей крупных пакетов акций и государственной номенклатуры до лиц, контролирующих основные права собственности в корпоративных группах» [26, с. 149]. Подгруппы буржуазного класса составляют господствующие слои стран «второго» и «третьего» миров, зависящие от корпоративной номенклатуры (арабские шейхи, российские олигархи).

Данные Д. Роткопфа указывают на тенденцию дистанциирования транснациональной элиты. В 2006 г. 10 % жителей планеты владели 85 % мирового богатства, тогда как беднейшая половина человечества (нижние 50 %) имели в своем распоряжении только 1 %. Но расслоение усиливается внутри самой элиты – верхние 2 % из упомянутых 10 % обладают половиной всего богатства мира, а самый верхний 1 % владеет около 40 % [223, с. 66].

Этот американский автор констатирует наличие современной космополитической элиты с единой идеологией, которую он определяет как «суперкласс». Он составляет примерно из шести тысяч человек, куда включены высшие должностные лица примерно 120 правительств (имеющих определенную степень мирового влияния), командующие сильнейших в мире армий; руководители двух тысяч крупнейших компаний, тысячи богатейших финансовых институтов и где-то пяти сотен крупнейших инвестиционных фирм; начальники крупнейших НПО и ведущих международных организаций; некоторые члены преступных элит; наконец, лидеры некоторых наиболее влиятельных религиозных организаций, а также те ведущие ученые, деятели культуры и образования, авторитет которых достиг мирового уровня [223, с. 68].

Дополнительным фактором формирования «суперкласса» выступают неформальные социальные связи, усиливающие его социальную консолидацию. Прежде всего это ежегодно организуемые встречи на швейцарском курорте в Давосе, имеющие формат Всемирного экономического форума. Выработка глобальной повестки дня и есть подлинный результат Давосского форума [223, с. 382]. Кроме того, дистанцированность суперкласса от остального мира усиливается посредством изолированных от остального мира курортов, мест проживания, досуга, деловых встреч.

Более многочисленные средние слои закономерно более дифференцированы. Здесь выделяют «традиционный средний класс», состоящий в основном из представителей малого и среднего бизнеса, обладателей некоторых свободных профессий, а также «новый средний класс» [85, с. 101-102]. Представители традиционного среднего класса чаще теряют устойчивые позиции на рынке труда, и в нем наблюдаются процессы расслоения преимущественно в сторону нижних, чем верхних страт [292, с. 215].

Новый средний класс образовался в результате информационной революции и глобализации, и его представители определяются как «информациональные работники» (М. Кастельс) или «знаковые аналитики» (Р. Райх). Такого рода работники в основном занимаются анализом и символами, чувствуя себя уверенно на мировом рынке труда. На их знания и навыки спрос все возрастает, так как средства коммуникации, обеспечивающие доступность и оперативное распространение этих знаний и навыков, все совершенствуются [215]. По сути, «знаковые аналитики» есть глобальный средний класс, для существования которого имеются как сугубо экономические, так и культурные и даже политические причины. С одной стороны, для обеспечения эффективного управления транснациональной буржуазии нужны лояльные ей социальные группы, укорененные в конкретную социальную реальность. С другой стороны, количественное распределение глобального среднего класса непосредственно связано с иерархией мировой системы. В силу того что центры технологических разработок сдвинуты в наиболее развитые страны мира, глобальный новый средний класс неизбежно концентрируется именно там [84]. Как справедливо указывает Б. Кагарлицкий, средний класс в «незападном мире» обречен оставаться меньшинством» [97, с. 34].

Основные субъекты идеологического производства: специфика современного взаимодействия

Кризис присущий классическим идеологиям, способствует распространению иных форм мышления. Исходя из онтологической привязки любой идеологии, следует поставить вопрос об источниках этих новых духовных структур. В первой главе был обозначен подход, согласно которому определять идеологических производителей целесообразно как «сверху», так и «снизу». Что касается первых, то здесь распространено мнение о тенденциях монополизации информационного пространства в условиях глобального капитализма, а такжеубеждение ряда ученых (Г. Шиллер, Б. Кагарлицкий) в том, что главный толчок информационной революции дали именно крупные организации. Г. Шиллер определял три главных субъекта информационной революции – государство, крупные корпорации и военно-промышленный комплекс (ВПК) [258, с. 197]. Уместно проанализировать информационную функцию корпораций и властных структур, зачастую работающих в тесной связке. Что касается производства идеологии «снизу», то здесь внимание будет обращено на современное гражданское общество и его институты.

Корпорации как идеологический субъект

Весьма сложную и неоднозначную роль в современных идеологических процессах играют крупные фирмы – корпорации. Причем, рассмотрение их в качестве идеологических субъектов так или иначе заставляет вспомнить об их экономическом и политическом значении, о чем выше уже шла речь. Крупные корпорации в условиях глобальных процессов проявляют себя как эффективные и гибкие организации, что выгодно отличает их от тяжеловесных, во многом забюрократизированных государственных структур. Однако политическое влияние корпораций выросло настолько, что считается уже не совсем адекватным его описание в терминах лоббирования [133, с. 197]. Крупные фирмы – полноправный политический субъект, вполне сопоставимый с национальным государством, в связи с чем в деятельности корпораций логично просматривается идеологическая составляющая. При этом идеологическая роль крупных фирм, как трансляторов неолиберальных положений этим не исчерпывается.

Рассматривая корпорации как субъекты идеологического производства, следует различать внешний и внутренний уровень. На внешнем уровне отмечается серьезное участие в реализации неолиберального проекта, что особенно четко просматривается во взаимоотношениях корпоративных и правительственных структур, объединенных классовыми интересами. Выше отмеченное переплетение функций государства и крупных фирм (вернее, частичное наделение корпораций государственными полномочиями) оценивается в целом критично. Проведенное Институтом Гэллапа на рубеже тысячелетий исследование, где опрашивались 34 тыс. респондентов из 46 стран, продемонстрировало падения уровня доверия к корпорациям, которое опустилось ниже, чем к 17 другим важным социальным институтам [182, с.133]. Тем самым доверие как своего рода символический ресурс превращается в серьезную стратегическую проблему для руководства корпораций, что заставляет предпринимать немалые шаги по исправлению ситуации.

В этом русле, вероятно, следует рассматривать деятельность корпораций в качестве субъектов гражданского общества. К этому ведет логика выстраивания отношений со стейкхолдерами – гражданами и организациями, так или иначе причастными к работе корпораций. Подобное обстоятельство имеет выражение, о чем свидетельствует концепция корпоративного гражданства, а также активно продвигаемый лозунг корпоративной социальной ответственности (КСО). В продвижении к корпоративному гражданству, считает С. Перегудов, «важен не столько "конечный результат", сколько сам процесс и вовлечение в него все большего числа индивидуальных и коллективных акторов» [182, с. 131]. Трудно не согласиться, что в этом случае создаются благоприятные условия для формирования либеральных ценностей как у работников фирмы, так частично и у людей, которых функции корпорации так или иначе касаются [].

Надо сказать, что подобные тенденции в деятельности корпораций порождают неодинаковое отношение обществоведов. Так, С. Перегудов, Ю. Красин [130, с. 132] склонны оценивать данный факт в целом положительно и оптимистично. Куда более сдержаны в своих комментариях левоориентированные ученые (Б. Кагарлицкий, А.Тарасов и др.). Однако скептицизм просматривается и у некоторых либеральных ученых (К. Крауч).

По мнению К. Крауча, корпоративное гражданство и КСО нацелены в основном на пиар и продвижение брендов, что помогает в формировании потребительского спроса. Корпорации по своей природе вовсе не демократичны и их интеграция во власть уменьшает реальное пространство демократии. Подчиненная прежде всего экономическим целям корпорация, проникая во власть содействует моральной деградации последней, о чем уже писалось в предыдущей главе. В то же время этот ученый не рассматривает данную проблему односторонне, допуская, что гражданская деятельность корпораций может содействовать их некоторому моральному подъему [133, с. 224].

Что касается внутреннего идеологического производства, то в рамках корпорации происходит довольно серьезная работа в этом направлению. Речь идет о выработке корпоративизма – идейно-ценностных оснований работы компании. Причем, если либеральные авторы видят в корпоративизме задачу духовной интеграции коллектива, тогда как левые исследователи более склоняются к трактовке корпоративной идеологии как инструмента классовой борьбы. На наш взгляд, имеют место обе функции.

В работах М. Делягина отмечается необходимость корпоративного сознания прежде всего с функциональных позиций. Индивидуальное сознание физически попросту лишено возможности переработать самостоятельно все возрастающее количество информации [62, с. 84]. В результате закономерным выходом из информационного тупика выступает надличностное (групповое) сознание, как «своеобразный предохранительный клапан, встроенный стабилизатор, при помощи которого индивидуальные сознания защищаются от нарастания информационных объемов» [Цит. по: 246, с. 363 ]. В то же время, такого рода духовное структурирование своеобразно меняет сознание всех вовлеченных в коллектив корпорации людей. С одной стороны, рядовой персонал становится менее ответственным за результаты собственного труда, поскольку здесь теперь имеет место ответственность организации. С другой стороны, практически каждый работник занимается неизбежно узкой и, обычно все более сужающейся теме, в результате его развитие закономерно приобретает односторонний смысл. Собственно, как не без оснований подчеркивает упомянутый автор, для организации вовсе не необходимы и даже где-то нежелательны всесторонне развитые личности [62, с. 137].

Но каковы механизмы формирования корпоративной идеологии? Е. Гриднева пишет о том, что любая компания стремится к выработке собственной специфической субкультуры, подчеркивающей ее уникальность не только перед внешней средой, но и в плане внутренней скрепляющей основы. Особые «техники» интеграции корпоративной целостности нацелены на формирование внутрикорпоративной солидарности, которая представляет собой очень важное средство адаптации к внешней среде, способствует росту активности и долголетию фирмы [55].

Таким образом следует предположить, что идеология корпоративизма представляет собой систему идей и взглядов, выражающих отношение сотрудников компании как к самой компании, так и к другим социальным группам и обществу в целом. Соответственно такого рода идеология определяет ценности и нормы поведения корпорации на рынке и в обществе и позиционируется как конкурентное преимущество.

Вполне естественно, что корпоративная идеология может эффективно работать, выполняя свою управленческую миссию, толькопри условии принятия ее ценностей сотрудниками компании. Для этого применяются разнообразные методы и каналы ее транслирования, сочетающие теоретическое и практическое воздействие. Так, внушение идей происходит посредством пропаганды, убеждений, манипуляционных воздействий, в систему обучения персонала включаются и соответствующие воспитательные элементы. Применяются и организационное воздействие посредством стимулов, ограничений, поощрений и наказаний, а также кадрового отбора.

Как указывает А. В. Арапов, при формировании корпоративной идентичности используется авторитет трех видов – руководящих работников, внутренних экспертов, а также авторитет объективности, основанный на взглядах извне. Авторитет первого вида выражен в основном в официальных формулировках философии и миссии организации (Кодексы, Ценности компании, Книги сотрудника, Гимны и т. д.). Значительная роль придается речам, интервью руководителей, в которых воплощено живое, персонифицированное и доступное содержание корпоративной идеологии. При этом всячески навязывается исключительно позитивный образ, в котором «нет места для противоречия между личностью и компанией. Между ними существует полное моральное единство» [2, с. 27].

Проблемы идеологии для современного российского общества

Российское общество в качестве производителя политических идей достаточно дифференцированно, что во многом объясняется тем, что постсоциалистические преобразования происходили под знаком реставрации форм капиталистических отношений, предполагающих логику социальной поляризации. В связи с этим вполне естественны противоречия групповых социальных интересов, отражением которых является противостояние политико идеологических форм [152]. Для проникновения в данную проблему имеет смысл отдельно рассмотреть теоретические разработки ученых, публицистов, а также динамику общественно-политической практики, воплощенной в институциональных формах. Затем следует выявить особенности политико идеологического среза общественного сознания, привлекая данные эмпирического исследования социологического характера.

Политико-философский дискурс В России на протяжении постсоветских десятилетий не существовало недостатка в попытках проектирования национальных задач. Несмотря на значительную дистанцию от политических верхов, российское обществознание, однако, не может не реагировать на сложность и противоречивость социальной действительности. Однако общественная проблематика в научных кругах получает различное истолкование, что обусловливает наличие здесь множества теоретических разработок, зачастую опровергающих друг друга. В основе разнообразия этих теоретических проектов можно назвать следующие причины: 1. Классовое расслоение в интеллектуальной среде, отмечаемое Б. Кагарлицким [102, с. 74], что представляется вполне закономерным в свете распространения жестких рыночных принципов на ученую сферу. 2. Традиционное разделение российских мыслителей на поклонников Запада (западников) и сторонников развития по традиционному пути (славянофилов) отнюдь не потеряло своего значения в настоящее время. Тому в немалой степени способствует та неоднозначность, которая присуща в отношении восприятия стран Запада.

Западническое направление насчитывает достаточное количество сторонников, к которым обычно относятся ученые, настроенные как лояльно, так и критически к постперестроечным реформам. В первом случае это сторонники либерализма, во втором – социал-демократии. Но всем им присуще активное оперирование западными политико-ценностными категориями (демократия, права человека, гражданское общество и т. п.).

В основе подхода ортодоксальных либералов (Е. Гайдар, В. Мау, С. Гавров и др.) лежит парадигма эволюционизма, предполагающая ориентацию на западную либерально-демократическую модель как своего рода идеал. Трудности, встретившиеся на пути преобразований, объясняются здесь обычно непоследовательностью в проведении либерализации и демократизации. Тем не менее подобный подход быстро явно вошел в противоречие с отечественной практикой. Для поддержания либеральных идей «на плаву» их методология требовала расширения.

Нечто подобное было реализовано на рубеже 1990–2000-х гг. в работах, отстаивающих принципы национал-либерализма (А. Колесов, И. Чубайс, А. Френкин), довольно нового явленияв российском идеологическом пространстве. А. Френкин относит национал-либерализм к разновидности собственно либерализма, имеющей прецеденты в истории. Суть национал-либерального подхода сводится к следующему. Либеральная ориентация на защиту свобод и индивидуальных интересов граждан в то же время конкретизируется тем, что речь идет о гражданах данного государства, о защите их против угроз со стороны чужих, т. е. граждан других стран (например, преимущественное право на рабочие места для граждан своей страны). Рост национал-либерального сознания в России обусловлен, во-первых, остротой национальных и либеральных проблем; во-вторых, необходимостью защиты национальных интересов российских граждан в противовес пришельцам – тем же выходцам с Кавказа и из Средней Азии, в которых видится источник распространения криминальных тенденций.

Справедливо полагая консервативную природу понятия «национальное», А.Френкин видит здесь возможность взаимного сдерживания либерализма и консерватизма. Однак при этом национал-либерализм нетождественен национализму. Национал-либерализм, обращая внимание на национальные интересы, тем не менее терпим к отсутствию национального самосознания, что совершенно недопустимо для национал-консерваторов. В то же время, если последние исходят из примата общественного над личным, то для национал либералов важны в первую очередь индивидуально-личностные интересы.

Отсюда последними принципиально отвергается маккиавеллизм – если поставленные цели требуют большой человеческой цены, то, стало быть, эти цели должны быть отвергнуты (например, сохранение Чечни в составе России). В этом, а также в своего рода иммунитете на радикализм видится автору одно из главных преимуществ национал-либерализма. Именно сторонники последнего «и есть настоящие, рациональные патриоты, желающие блага своей нации, а не ущерба другим нациям, как этого добиваются российские «иррациональные националисты», безумные патриоты, для которых соотечественники – пушечное мясо, подставка для державного штандарта» [263, с. 21].

Рассмотренный подход уязвим с нескольких позиций. Во-первых, самая существенная «слабость» заключается в недооценке внешнего контекста, а именно фактора глобализации. Хотя автор и обращает внимание на приток мигрантов из других стран, он, однако, не углубляется в суть формирующих мир-систему механизмов. Но анализ последних показывает, что взаимосвязь либерализма и национальных интересов прежде всего определяется статусом в мир-системе. Лишь субъекты глобализации, страны так называемого «центра», имеют возможность вписывать в этот контекст свои национальные интересы. Иное положение дел складывается в странах «периферии», где либерализация приводит к ущемлению национальных интересов и, как следствие, к ослаблению данных государств. Отсюда термин национал-либерализм более уместен применительно, скажем, к США, нежели к России.

Во-вторых, подчеркивая характерный для национал-либерализма примат личностного перед общественным, А. Френкин попросту игнорирует ряд фактов, когда забвение общественного приводило к умножению личных трагедий. Например, настаивая на предоставлении независимости Чечни, он мотивирует это необходимостью избавления россиян от источника криминала и террора. Однако период существования независимого государства Ичкерии с 1996 г. по 1999 г. отнюдь не продемонстрировал решения подобной проблемы. Более того, попустительство Чечне создавало прецедент для других территорий и вполне могло повлечь за собой негативные для России геополитические последствия.

Подход В. Иноземцева, известного теоретика постиндустриального общества, следует руслу классического либерализма, трактуемого весьма своеобразно. В качестве модели предлагается не США, но Европа, тогда как между первыми и Россией констатируется ряд сходных и малоконструктивных качественных характеристик [86].

Отвергая тезис о российской культурной самобытности, В. Иноземцев объявляет и Америку, и Россию европейскими «окраинами». Мировоззрению обоих обществ присущи ощущения «избранности» и «мессианства», порождающие амбиции и гегемонистские стремления. Страны Старого света же, избегая резких движений, сумели добиться наилучших результатов. По мнению автора, явной ошибкой американского и российского руководства является переоценка силового фактора в современных международных отношениях. В то время как подобная «высокомерная спесь отсутствует в странах Европы, что делает их гораздо более приспособленными к политическим реалиям XXI века». Экономическое развитие как США, так и России отстает от их политических притязаний.

В. Иноземцев пересматривает давно устоявшееся положение, согласно которому индивидуализм присущ западному сознанию, тогда как коллективизм – российскому. Повседневная практика якобы доказывает совсем обратное. «Как можно считать приверженным коллективизму общество, в котором заборы воздвигаются не только вокруг жилищ богачей в пригородных поселках, но даже вокруг могил бедняков на деревенских кладбищах?» Америка и Россия, утверждает автор, не что иное как жесткие индивидуалистические общества, а вот в европейских странах государство выступает в роли социального защитника, ограничивая дикий индивидуализм. Это утверждение автор пытается доказать, ссылаясь на данные, характеризующие большую глубину социального расслоения российского и американских обществ по сравнению с Европой [86, с. 92]. В странах Старого Света экономика более ориентирована на максимизацию общественной полезности, а не на немедленное извлечение прибыли. Тем самым В. Иноземцев считает, что россияне и американцы отличаются от европейцев примерно так же, как провинциалы от коренных граждан [86, с. 96].

Вышерассмотренная точка зрения отличается оригинальностью, что вовсе не исключает ее очевидных теоретических слабостей. В. Иноземцевым игнорируются принципы формирования геополитического пространства, где фактор силы по-прежнему играет ведущую роль, что доказывается работами известных международников (О. Арин, А. Рогов, А. Уткин и др.). Потеря силовым фактором своего значения – это скорее утверждение о должном, но никак не характеристика настоящего.