Содержание к диссертации
Введение
Часть I. Смысл как продукт: форма воспроизводства абсолютного текста.
1.1. Стратегический и тактический способы доступа к смыслу. Синтетическая модель текстопроизводства 17
1.2. Содержательный элемент формы воспроизводства абсолютного текста 39
1.3. Реальный элемент формы воспроизводства абсолютного текста 66
Часть II. Экология смысла и проблема выражения.
2.1. Момент реальности производства: принцип чистой аналогии 82
2.2. Проект Алена Бадью. Особенности следования в герменевтическом шве и резервация традиции 108
2.3. Биомеханика крови 127
Заключение 142
Библиография 145
- Стратегический и тактический способы доступа к смыслу. Синтетическая модель текстопроизводства
- Реальный элемент формы воспроизводства абсолютного текста
- Момент реальности производства: принцип чистой аналогии
Введение к работе
Язык является одним из основных условий социального. Он выполняет функции (коммуникативная, информативная, когнитивная и др.), вне осуществления которых немыслимо общество. Как известно, осмысление языка отличается той особенностью, что само имеет языковую природу. Таким образом, когда познавательная активность человека, как один из факторов его существования, направляется на язык, возникает ситуация взаимозависимости между предметом исследования и процессом исследования. Осмысление в круговом порядке распространяет предикат осмысленности на язык. То, что данная гносеологическая модель оказывается изначально вписана в поле действительного языкового обращения, определяет следующее положение дел: поскольку любое исследование имеет вербальный характер, в нем имплицитно содержится проблема отношения осмысленного языка к неязыковой реальности, или, другими словами, -проблема выражения.
Для исследования под рубрикой «социальная философия» это поставленная Марксом проблема отношения осуществляющегося в языке мыслительного производства к социально-экономической реальности, эксплицированная им как критика идеологии1. Так как исследователь сам включен в реальные социальные процессы, его деятельность всегда оказывается инвестирована в текущие общественные отношения: в режиме ли утверждения или изменения наличной социальной конфигурации. Это тем более верно для современной конфигурации социальных отношений - общества потребления, в поле которого одним из наиболее востребованных
1 См. Маркс К. Немецкая идеолоітся // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения: в 9-ти т. Т. 2. -М., 1984
продуктов является интеллектуальный. Последний в условиях такой формы социального всегда оказывается ориентирован на её утверждение. Любая индивидуальная активность, выражением которой становится исследовательская деятельность (по крайней мере, осуществляющаяся в рамках гуманитарных наук), работает тогда на воспроизводство потребительского отношения, сама при этом отчуждаемая в заранее рассчитанном на осмысливающее потребление концептуальном продукте.
Современная метафизика со времен Хайдеггера гипостазирует нераздельность языкового производства смысла и выражаемой посредством такого производства реальности. Критерием соответствия смыслопроизводства реальности «пересеченного смертью» социума оказывается выраженная в вербальном продукте индивидуальная конечность его производителя, конкретно данная как смысловая целостность, законченность продукта. Таким образом, социальное измерение индивидуальной конечности вводится в режиме материальной фиксации производства - как производство упаковывающего смысловую целостность текстуального продукта: ведь нефиксируемое продуцирование всегда оставляет возможность для прерывания смысла и выведения, тем самым, конечности из социального модуса. Уже отсюда смысловая целостность производства полагается в порядке восстанавливаемого в герменевтическом опыте, выразительного отношения к реальному положению дел (Г. Г. Гадамер). Его критерием становится тогда подтверждающий соответствие продукта наличной конфигурации социума консенсус по поводу этой последней. Отчуждение интеллектуальной деятельности полагается преодоленным в понимающей активности индивида, однако лишь задним числом - опосредованное производственным утверждением уже данного социального порядка, установившегося
отнюдь не на основе взаимопонимания и поэтому на него не рассчитанного.
Радикализация такой производственной установки в идее интертекстуальности (Ю. Кристева, Р. Барт, Ж. Деррида) освобождает социализированную конечность отдельного индивида от опосредования в смысловой целостности продукта: но лишь ценой тотализации материальной фиксации и соответствующего тотального отчуждения в ней индивида. Реальность «понимания самой сути дела» или «бытия-к-смерти» упраздняется, исчерпываясь теперь реальностью текстопроизводства, или, другими словами, - реальностью воспроизводства бесконечно рассеиваемого в интертексте множественного смысла. Интеллектуальная деятельность индивида отчуждается в тотальном воспроизводстве потребительского отношения: любое интеллектуальное производство отныне оказывается воспроизводством потребительской активности, на которой и зиждется соответствующая конфигурация общества. Так как продукт уже не должен представлять смысловую целостность, индивидуальная активность направляется на производство продукта, критерием соответствия которого неязыковой реальности является теперь лишь его концептуальный строй, т. е. - его смысловая употребимость. Таким образом, проблема языкового выражения, индуцированная в рамках романтизма и получившая философский статус в романтической герменевтике (Ф. Шлейермахер), в XX в. оказывается сведена к проблеме философского производства. Воспроизводится понятийно распределяемый смысл и весь вопрос лишь в способе распределения. При этом блокируется возможность проблематизации современной конфигурации социального - общества потребления. Постановка проблемы изнутри такой производственной установки всегда
оборачивается ещё одним рассчитанным на потребление продуктом и, тем самым, реально лишь утверждает наличную социальность.
Однако выступивший в качестве текстуального (т. е. материального) продукта смысл оказывается открыт для проблемного поля социальной экологии. В контексте последней текстуальное производство смысла предстает одним из факторов, определяющих отношение человека с его жизненной средой. Общественное производство текстуального продукта - вместе с другими видами материального производства - перманентно влияет на жизненные условия индивида, т. е. на естественную среду его обитания. Полагание смысла как экологической категории позволяет преодолеть отчуждение индивида в интеллектуальном производстве, заняв в процессе такого производства дистанцию по отношению к продуцируемому смыслу. Смысл считывается тогда как один из видов отходов человеческой деятельности, уже не могущий - с точки зрения воспроизводящего его индивида - претендовать на какое-либо выразительное соответствие реальности социального порядка. Благодаря такой дистанции индивидуальная активность утверждается как реальное индивидуальное отношение к социальному, освобожденное от включенности в его воспроизводство (в режиме ли утверждения или изменения его наличной конфигурации). В контексте социальной философии это соответствует кинической установке (П. Слотердайк), представляющей отношение индивида как такового к обществу как таковому, и поэтому позволяющей осуществлять критику наличной конфигурации социального из метапозиции. Такая критика всегда предстает метакритикой по отношению к критике идеологии, в условиях общества потребления самой воспроизводящей некую «идею Революции» (Ж. Бодрийяр).
Ввиду того, что попытки обнаружения и развертывания кинической установки в современных условиях не избегают причастности к воспроизводству общества потребления, настоящее исследование преднаходит таковую в рамках наиболее радикального и экстремистского субкультурного движения современности - в punk движении. Будучи частным социальным феноменом, возникший на волне ситуационизма (Г. Дебор) punk наиболее адекватно отражает стихийные проявления кинического импульса. Тем не менее, в рамках такой формы социального бытия - ввиду её сугубо маргинального характера - кинический импульс не получает развития. Ориентированный на разрушение социума, он включается в общество потребления, но уже как деструктивное для самого индивида, движение саморазрушения. Жизнеспособность индивида, выступающего на реальной дистанции к социальному, предполагает форму, обладающую характером всеобщности. В настоящем проекте возможность таковой связывается с реанимацией романтического субъекта, или - субъекта выражения, концепция которого получила отражение в установках художественного сознания XIX в. (от Ф. Гёльдерлина до Э. Гофмана). Однако иррациональные темноты субъекта, собственно резервирующие в романтизме индивидуальность, требующую выражения, должны - в концепции неоромантического субъекта - уступить место прозрачной объективности случайного движения в биосистеме человека. Однако иррациональные темноты субъекта, собственно резервирующие в «классическом» романтизме индивидуальность, и требующую выражения, должны - в концепции неоромантического субъекта -уступить место прозрачной объективности случайного движения в биосистеме человека. В связи с этим, отдельное внимание будет уделено естественно-научному рассмотрению крови, которая - являясь единственным всегда подвижным веществом в биосистеме -
I,
интерпретируется как реальная основа такого движения. Так как система средств выражения также обладает движением (материальное развертывание траектории знака, движение краски на поверхности холста и т. д.), проблема выражения в современной модификации выступает как проблема организации и поддержания реально (объективно) подвижного отношения между двумя открытыми (незавершенными) формами материального движения - имеющего случайный характер движения в биосистеме субъекта выражения и в системе средств выражения.
Таким образом, анализ экологического отношения к
продуцируемому смыслу связывается с выходом к проблеме
выражения, предполагающей очерчивание контуров
неоромантического субъекта и наметку возможных путей его дальнейшей реанимации. Именно выразительный характер интеллектуальной деятельности должен предупредить отчуждение индивидуальной активности в производстве смысла и позволить осуществить действительную критику наличной конфигурации социального.
Степень разработанности проблемы. Проблема экологии смысла вырастает из проблематики распределения смысла в философском продукте, т. е. - проблемы его производства, и возможность её развертывания связана со степенью разработанности последней. Хотя получившая отражение уже в трудах древнегреческих философов (например, в «Кратилле» Платона, «Поэтике» Аристотеля, у стоиков), как таковая проблема смыслопроизводства была поставлена Ф. Ницше (как проблема ценности продуцируемого смысла) в условиях кризиса метафизики XIX в. Далее в XX в. она получила развитие в двух основных направлениях. Это, как уже отмечалось, обусловленная хайдеггеровским поворотом герменевтика смысла (поздний М.
Хайдегтер, Г. Г. Гадамер и, отчасти, П. Рикёр) и утвердившийся на структуралистском, системном подходе к смыслу французский постструктурализм (это, в первую очередь, проблематизировавшие текстуализацию смысла Р. Барт, Ж. Деррида, Ю. Кристева, а также Ж. Делёз, Ф. Гваттари, М. Фуко, Ж. Бодрийяр, М. Бланшо и др.). Принципиальное отличие этих двух способов проблематизации - а и в том и в другом случае производство рассматривается как интерпретация - заключается в статусе, который в рамках их придается материальной фиксации репродуцируемого.в процессе интерпретации смысла. И это отличие является причиной, по которой они в рамках общего интерпретативного поля дополняют друг друга, формируя проблему производства смысла в её современном виде - как проблему осмысленного текстопроизводства.
Следуя постструктуралистской установке, - «смыслогенный», интерпретирующий язык исчерпывается письменной фиксацией (текстом). Здесь проблема материальной фиксации репродуцируемого смысла становится общей проблемой философского производства. Смысл производимого текста определяется смыслами прошлых, настоящих и будущих текстов. Производство текста тогда разомкнуто как воспроизводство бесконечно рассеиваемого, множественного смысла абсолютного текста. Неязыковая реальность исчерпывается силовой игрой «на обороте» продуцируемого текста, догматически полагаемой синхронной его смысловой игре.
Герменевтика закрепляет за языком естественное отношение. Это значит, что текстуальное производство смысла всегда предваряется его пониманием. Такое предпонимание, нацеленное на смысловое единство, полагает смысловой продукт как герметичную целостность «произведения». Смысловая целостность становится гарантом отношения интерпретирующего языка к неязыковой реальности:
горизонт прояснения единого смысла будет синхронным «реальному» горизонту соответствующего мира. Текст в герменевтике задает историческое измерение интерпретации. Поэтому проблема текстопроизводства в данном случае это проблема историчности самой герменевтики. Ведь текст по теории герменевтики должен, с одной стороны, выполнять нормативную функцию, т. е. задавать правила понимания-толкования и поэтому сам иметь нулевую ценность для интерпретации. Но с другой стороны - должен сохранять эту ценность, чтобы посредством интерпретации быть включенным в действенно-историческое движение.
Проблемная актуальность обоих подходов к смыслу позволяет говорить о третьем, представляющем их синтез. Тематизация синтетической герменевтики, совмещающей установки её составляющих, и дает возможность развернуть экологическое отношение к репродуцируемому в тексте смыслу, т. е. проблематизировать ценность рассчитанного на осмысленное потребление, концепторазмерного артефакта.
Кроме того, новейшая французская философия (А. Бадью, П. Вирильо, Ф. Лиотар, Ж. Рансьер, Ф. Лаку-Лабарт, Ж. Л. Нанси и др.) со своей стороны предпринимает попытки ограничить власть саморазвивающегося посредством текстопроизводства дискурса и выйти на реальность, отличную от реальности «изнанки» речевой деятельности, что соответствует проблематизации экологического отношения - индивида к репродуцируемому им смыслу. Однако, развиваясь в рамках уже успевшей сформироваться «постмодернистской» традиции, данные проекты во многом не избегают её технических установок и требуют поэтому ревизии с точки зрения возобновленной проработки указанной проблематики.
'і
Проблема производства смысла представлена также в концепциях значения и знака в аналитической философии, но лишь как узко специальная проблема смысла высказывания (Г. Фреге, Л. Витгенштейн). Не последнее место она занимает в психоанализе (3. Фрейд, Э. Фромм) и особенно в структурном неопсихоанализе (Ж. Лакан, С. Жижек). С совершенно другой стороны, уже непосредственно к проблеме экологии смысла подходит европейский - и русский, в частности - художественный авангард. Это, во-первых, наследие В. Хлебникова, наиболее продвинувшегося в данном направлении. И, во-вторых, традиция литературного абсурда: от поэтики русских обэриутов (А. Введенский, Д. Хармс, Н. Олейников и др.) и франко-немецких дадаистов (Т. Тцара, Г. Арп, Ж. Рибемон-Дессень и др.) до послевоенного театра абсурда (Э. Ионеску, С. Беккет).
Проблема производства смысла нашла своё отражение и в работах отечественных исследователей текста, культурологов и философов (П. Флоренский, М. Бахтин, В. Пропп, Б. Гройс, В. Подорога, В. Бибихин и др). Весомый вклад в её разработку внесли, и, отсюда, - приблизили постановку проблемы экологии смысла, новейшие петербургские мыслители (А. К. Секацкий, Н. Б. Иванов, Н. М. Савченкова, А. А. Грякалов, А. А. Погребняк, В. В. Савчук и пр.).
Предмет, цели и основные задачи исследования. Предметом настоящего исследования является отношение между индивидом и смыслопорождающими контекстами социального бытия. Исследуются представленные в тексте актуальные модели производства смысла. То, что и само исследование имеет характер текстуального производства смысла, тем самым индуцируя ситуацию взаимозависимости между предметом и процессом исследования, определяет специфику его проблематики и поставленных перед ним задач.
Именно такая ситуация позволяет ввести в действительное поле интеллектуального производства радикальную производственную установку, согласно с которой смысл теряет свои продуктивные свойства, но позиционирует себя реально как бессмысленный продукт. Это и определяет цель исследования: индуцировать киническую установку (обнаруживаемую в качестве стихийного импульса в одном из сегментов социальной реальности) в поле современного философского производства. Производство изначально не рассчитанного на осмысливающее потребление продукта полагает смысл экологически - в качестве одного из отходов производственной деятельности человека, что соответствует действительной дистанции производящего индивида по отношению к наличной конфигурации социума.
Данная цель предполагает решение двух принципиальных задач. Во-первых, это синтез новой формы текстуального производства смысла. Именно синтетическое совмещение двух способов его производства (герменевтики и интертекстуальности), основанное на актуальном сосуществовании обоих, позволит развернуть экологическое отношение к репродуцируемому в тексте смыслу. Текстуальный подход постструктурализма с его установкой на исчерпанность осмысленного языка текстопроизводством дополнится естественным отношением герменевтики. Зазор предпонимания будет соответствовать редукции продуктивных свойств разнородного, бесконечно рассеиваемого в воспроизводстве абсолютного текста смысла. Игра смысла, предпонимаемая на дистанции, как таковая, уже не сможет быть синхронно дополнена «реальной» игрой. Вместе с тем, окажется трансформировано и естественное отношение герменевтического подхода: лишенный формального единства смысл расщепит целостность герменевтической ситуации (ситуации
предпонимания). Предпонимание выступит не как осмысленное понимание некоего «самого дела», к которому будто бы отсылает текст, но в качестве понимания смысла как такового, изначально упакованного в текстуальном артефакте.
Кроме того, перед исследованием стоит и другая задача: наравне с понятийным регистром текста, уходящим - ввиду бессмысленного характера репродуцируемого смысла - на второй план, выделить и утвердить в качестве фундаментального другой текстуальный регистр. Таковым выступит тематизированный в поздних работах Хайдеггера -но не получивший в них должного статуса - регистр ритма.
Методологическая основа исследования. Исходной основой
для синтеза герменевтической и текстуальной моделей
смыслопроизводства выступает герменевтический метод, включая
являющиеся его позднейшими модификациями постструктуралистские
текстуальные стратегии - деконструкцию и текстовый анализ. Однако,
следует констатировать, что в до сих пор не преодоленной ситуации
постмодерна, неустранимой чертой которой является
плюралистичность подходов к предмету, герменевтическая модель
утрачивает свое генетическое преимущество и сама оказывается лишь
одной из стратегий смыслопроизводства. Герменевтика может
претендовать на универсальность лишь изнутри производства,
воспроизводя, таким образом, саму себя, что никак не влечет отмену
других интерпретативных стратегий, также реализующихся изнутри
^ своей продукции. Общим для такого рода производственных моделей
является их принадлежность к стратегии, которая, согласно с военным искусством, предполагает формализацию не только задачи, но и - цели. Формальной целью любого стратегического философского проекта (т. е. целью, заранее вписанной в форму его реализации) является рассчитанный на осмысливающее потребление текстопродукт, с
необходимостью утверждающий на своей «обратной стороне» некую единственную и единую реальность: в данном случае, наличную конфигурацию социального - общество потребления.
Экологическая установка предполагает проблематизацию потребительной ценности производимого смысла, что соответствует реальной цели: в конкретном акте текстопроизводства продемонстрировать бессмысленный, абсурдный характер репродуцируемого смысла, т. е. - представить текст, в который вписана дистанция по отношению к смыслу, упакованному в нем. Следовательно, методологическая основа настоящего исследования подразумевает также обращение к аксиологической установке, тем самым фиксируя проблему производства смысла в её исходном смысле.
Именно тактика при формальном характере выполняемой задачи ориентирована на достижение реальной цели. Таким образом, стратегическая установка должна уступить место правилам тактики. То, что в качестве реальной цели исследования выступает киническая установка, представляющая, по сути, бессмысленный процесс воспроизводства смысла как таковой, легитимирует совместное использование стратегических производственных моделей изнутри претензии на универсальность каждой из них. Синтетическое смешение моделей - на основе такого тактического доступа к репродуцируемому (в его разнородности) смыслу - предполагает выявление простейшего элемента синтеза, каковым выступит ритмически организованное предложение. Последняя процедура потребует обращения к семантической теории логического анализа (в лице Г. Фреге и, отчасти, Л. Витгенштейна), а также к анализу музыкальных и литературных форм.
Ввиду того, что бессмысленный процесс воспроизводства смысла интерпретируется как объективное механическое движение в
>>
биосистеме человека (движение нанесения знака) - а последнее принадлежит к предметной области естественных наук - настоящее исследование включает тематизацию основанного на жесткой методологической границе отношения между гуманитарной и естественно-научной областями. Поэтому настоящий проект предполагает задействовать также некоторые исследования по эпистемологии и философии науки (П. Фейерабенд, Э. Жильсон, В. И. Вернадский, А. Пуанкаре, М. Фуко и др).
Научная новизна исследования. Новизна представляемого исследовательского проекта заключается в следующем:
- предпринимается одна из первых попыток тематизировать
проблему экологии в отношении социального производства и
воспроизводства смысла, что открывает возможность для преодоления
отчуждения индивида в интеллектуальной деятельности и,
соответственно, - осуществления критики идеологии в современных
условиях, т. е. критики экономики потребления, на которой
утверждается наличная конфигурация социального - общество
потребления;
- удержание и тематическое развертывание в тексте
исследования экологической установки соответствует реализации
кинической установки (выступающей как стихийный импульс в рамках
сугубо частного социального феномена современности) и, отсюда, -
прививке его к философскому производству, что открывает в
дальнейшем возможности для реанимации субъекта, в данном случае, в
качестве неоромантического субъекта выражения;
- осуществляется синтетическое совмещение в рамках одного
проекта различных моделей производства смысла, что позволяет
говорить о способствующей разгерметизации текста формализации
множественного смысла (по аналогии с тем, как в «классической»
герменевтике тематизируется круговая форма единого смысла) и тем самым - о преодолении на новом герменевтическом витке ложной плюральное постмодерна;
- выявление другого фундаментального регистра производства (ритмического регистра в пику понятийному) позволяет скорректировать наиболее удачные в плане преодоления постструктуралистской «традиции» французские проекты, во многом не избегающие технических установок последней.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Введение в философский текст экологической установки может стимулировать поиск новых возможностей в одном из основных направлений интеллектуальной работы - производства текста. Материалы исследования могут быть использованы при подготовке спецкурсов по социальной философии, культурологии и философской антропологии.
Апробация результатов исследования. Результаты исследования были изложены и опубликованы в трех статьях. Основные положения работы обсуждались на заседаниях кафедры социальной философии и философии истории философского факультета СПбГУ, а также представлены в форме доклада на конференции «Звучащая философия - 2» (Санкт-Петербург, 2006).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух частей, заключения и библиографии. Работа изложена на 152 страницах.
Стратегический и тактический способы доступа к смыслу. Синтетическая модель текстопроизводства
Саморепрезентация смысла в качестве продукта предполагает установку на тотальную объективацию интеллектуального производства или, по крайней мере, ориентацию на открытую возможность такой тотализацни, что отражается в соответствующем проблемном статусе, придаваемом факту материальной фиксации философской речи. Именно отличие в подходах к данному факту позволяет синтетически объединить актуальные производственные модели (герменевтику и текстуальность) и индуцировать, тем самым, экологическую установку в отношении воспроизводимого посредством их смысла.
Изначально возникшая как специальная, техническая проблема в рамках практик истолкования сакральных текстов, проблема материальной фиксации речи трансформировалась в «творческую», в её общности, проблему производства. Конечным пунктом таковой трансформации и оказывается двадцатое столетие. Как уже было отмечено, одним из общих мест «эпохи» постмодерна, по наследству определяющих и современную философскую ситуацию, является идея интертекстуальности - термин, введенный Ю. Кристевой в рамках литературоведческого анализа на основе диалогической концепции литературного творчества, разработанной М. Бахтиным. Идея интертекстуальности состоит в том, что любой отдельно взятый текст участвует в диалоге со всеми остальными (предыдущими, последующими и настоящими) текстами, оказываясь, таким образом, принципиально разомкнутым в бесконечном интертекстуальном поле. Такая продуктивная открытость (поначалу лишь литературоведческого объекта - в тексте соответствующего исследования) делает причастным к «изначальному» (объективно данному как факт) творческому процессу и читателя, и в первую очередь самого критика, как читателя, владеющего соответствующими культурными контекстами. Узко литературоведческая проблема творческого акта декларацией такого рода сотворчества выводится на уровень философской, претендующей на всеобщность. Но лишь в качестве проблемы текстопроизводства: всякое производство текста является воспроизводством, актуализацией интертекста, или - абсолютного текста.
Требующая уточнения в плане оснований своей всеобщности, проблема текстопроизводства далее развивается Бартом в его концепции текстового анализа (где интертекстуальность уже фигурирует собственно под именем текста3). Хотя и опираясь ещё на литературоведческие подходы, Барт проблематизирует теперь референциальные основания текста (как референциальные основания языка вообще), утверждая тем самым проблему текстопроизводства в её философском статусе, а вместе с тем реальность - в качестве внетекстовой. Окончательно закрепляет за «производственной» проблематикой значимость философской Деррида, выходя на идею интертекста (понятийно обыгранную им как письмо, со всей чередой тянущихся за ним понятий) историко-философскими путями. Проект деконструкции полностью легитимирует проблему текстуальной производительности как философскую.
Наряду с трансформированным (гипертрофированным до проблематичности общего характера) отношением к факту материальной фиксации слова, развивается и «специальная», герменевтическая точка зрения на текст (представленная немецкой ветвью). Последний тогда рассматривается в качестве произведения, принципиально герметичного в плане упакованного в нем смысла. Это смысловое единство закрепляет за отдельным текстом его изначальное, нередуцируемое отношение не просто к внетекстовой, но к внеязыковой вообще реальности «самого дела», подтверждаемое в актуальности истолковывающего понимания. Ввиду того, что интерпретация может быть и устной, за текстопроизводством закрепляется сакральная и одновременно историцирующая функции, в условиях современной герменевтики объединяемые в рамках единой бивалентной функции. Ведь ещё со времен Шлейермахера объектом герменевтического интереса являются только «хорошие речи» , качество которых теперь проверяется их временным отстоянием3 от интерпретатора. «Хороший вкус» последнего в данном случае и оказывается залогом историчности.
Однако на деле, как было указано, герменевтику также затрагивает проблема производства: для неё это проблема языка самой герменевтической теории, возникающая при её изложении в трактатной или публицистической форме. Кроме того, лишь на первом этапе герменевтика со всей строгостью следует принципу временного отстояния. Уже толковательные тексты позднего Хайдеггера (например, его толкования поэтики Гёльдерлина) требуют интерпретации и поэтому позволяют осуществлять её не только прижизненно, но и немедленно6. Исток первоначала, обнаруживаемый в поэтическом произведении (это и есть для современной герменевтики модус сакрального), таким образом, преодолевает временное отстояние и одновременно укореняется в письменном тексте, распространяя сакральный характер на саму материально фиксированную интерпретацию7. Отношение к «самому делу» уступает место самодостаточности, самопредъявленности текста, не затрагивая тем не менее базового условия герменевтического опыта. Основанием текста остается обращающееся в герменевтическом круге (уже в форме письменного самопредъявления) смысловое единство, которое теперь, правда, чудесным образом переплетается со звуковым образом слова. Таким образом, согласно с герменевтической установкой, предпонимание (как проекция смыслового единства) опережает процесс текстопроизводства, оставляя за текстом статус произведения. Это и блокирует интертекст, удерживая сознание от текстуализации - в качестве «живого», языкового сознания. Именно аксиома предпонимания (тематизируемая как предположенная смысловая целостность произведения), ещё отсылая к изначальному, «специальному» статусу проблемы материальной фиксации речи, сохраняет естественность за письменным словом.
Реальный элемент формы воспроизводства абсолютного текста
Таким образом, содержательный элемент формы смысловой несоразмерности оказывается артикулирован на всех уровнях её функционирования: на уровне общей, «внешней» формы (потенциальная истинностная модель), на уровне «внутреннего», динамического элемента (сбрасывающее предложение избыточного синтаксиса) и, собственно, на силовом, уровне реализации (интонационное распределение интенсивности смысла).
Содержательный, смысловой элемент формы соответствует её экстенсивному аспекту. Перераспределение интенсивности содержания каждого (целостного) предложения, осуществляющее сбрасывающее недержание истинности, предполагает протяженную соположенность метафорических полей текстуры. Сбрасывание общего, «синтаксического» смысла транспортируемых имен из параллельного поля (причем реципиент и донор при таком развертывании предложений могут постоянно меняться местами, привлекая в качестве доноров и «третьи» поля) и будет составлять динамику масштабного сдвига, не являющуюся самоценной и исчерпывающуюся функцией сдвигания аналогически сходящихся полей.
Реальный элемент формы несоразмерности представляет форму в её временном аспекте, в аспекте её конкретного развертывания. Реализация формы, т. е. развертывание её в реальном времени, предполагает, однако, что временной аспект будет дан и в качестве одного из уровней самой формы, полагаемый поэтому тоже как протяженный. В соответствии с тем, что в настоящем проекте выражение рассматривается как овеществленное (выражение - это всегда интериоризованный в продукте фрагмент абсолютного текста), протяженный аспект реального времени представлен одним из уровней выражения. Это один из регистров (наравне с интонационным) мусорной компоненты предложения, регистр ритма. Он рассматривается как число и порядок слов в предложении (обладающем логическим каркасом ), вариативностью которых (числа и порядка) и определяется синтаксическая структура предложения. Реальное время, таким образом, выступит в двух своих аспектах, на первом из которых, представляющем элемент реальности формы смысловой несоразмерности и в котором поэтому (потому что любой элемент формы, рассматриваемой здесь как артефакт-механизм, протяжён) реальное время дано протяженно, следует остановиться подробнее.
Феномен ритма наиболее обстоятельно рассматривается в рамках дисциплин, ориентированных на эстетику упорядоченных звуковых процессов: в теории музыки и теории стиха. Поэтому ритм определяется как один из основных формообразующих элементов (соответствующего) продукта. И анализ музыкальной формы и анализ литературного объекта, оставляя за рамками своей проблематики аксиологический аспект производства и всегда выступая анализом ценностей, исходят из нормативных определений ритма. Ритм - это всегда один из уровней организации целевого продукта83. Таким образом, ритм сразу же отягощается упорядочивающей функцией: он определяется как принцип порядка, организованности движения 4. Тем самым оказываются блокированы гносеологический, и может быть даже онтологический, аспекты ритма: ведь ритм может оказаться и принципом движения, а не лишь принципом его упорядоченности.
На деле оба вида анализа подчиняют ритм смысловой компоненте формы (для музыковедения единицей смысла будет мотив, для теории стихосложения - слово) с заделом на анализ произведения, несущего смысловую целостность. Именно силовой перепад (распределение интенсивности) задает в обоих случаях смысловую единицу (которая автоматически переносится на ритмическое отношение в качестве уже метрического такта). Для теории стиха - это естественное ударение , выделяющее осмысленное слово и позволяющее циркулировать языковому материалу в метрических рядах (например, сонета). Для музыкального анализа - это акцент, вокруг которого группируется нерасчленимый в пределах смыслового единства темы «смысловой сгусток», мотив, согласно со структурными характеристиками которого - в процессе экспозиции и разработки несущей мотив темы - и будет происходить членение . В связи с этим, изначальное, «кинематическое» определение ритма (соотношение длительностей звуков в их последовательности ) трансформируется, нагруженное вторичными для движения (т. е. метафизическими), динамическими характеристиками. Звуковой поток (движение) тогда полагается не просто последовательно разделенным (артикулированным ) в череде его частей, но слагается из периодической повторности, оказывается мерным чередованием сильных и слабых долей. Такого рода «динамизация» ритма в гуманитарных науках не в последнюю очередь обусловлена распространенностью и устойчивостью в полях текстуры метафоры сердца, сердечной пульсации, будто бы отсылающей к естественности ритмических процессов (хотя известно, что операция по пересадке сердца стала возможной именно благодаря вероятностным методам, позволяющим предугадать скорость и вектор движения крови в кровеносной системе).
Момент реальности производства: принцип чистой аналогии
Совмещение двух подходов (интертекстуального и герменевтического) к фиксированному в тексте смыслу позволило выступить последнему тактически - в своей принципиальной разнородности. С одной стороны, смысл в условиях текстуальности предстает в овеществленной форме (концептуального текстопродукта): он оказывается динамическим (и уже - так как динамика предполагает еще и материальную, вещественную составляющую - содержательным) элементом формы текстуальности в её воспроизводстве. Это соответствует собственно машинарному бытию смысла. С другой, -будучи формой данности интертекста, смысл в своей принципиальной несоразмерности позволяет укрепиться текстуре на уровне предпонимания, что соответствует «герменевтическому» вкладу в тактический проект. Правда ситуация предпонимания полагается не отягощенная ценностными проекциями классической герменевтики, т. е. как бы более изначально. И уже на этом нулевом уровне понимания (понимания смысла как собственно смысла115) возникает ситуация масштабного сдвига, собственно и являющаяся действенным (т. е. герменевтическим) принципом тактического доступа к тексту. Такого рода «неоромантическая герменевтика», которую не без оснований (ввиду её искажающе-сдвиговой природы, соответственно: несоразмерность смысла, сдвиг масштаба) можно назвать герменевтическим гротеском, предполагает данность абсолютного текста в форме смысловой неоднородности, в которой было выявлено два элемента: содержательный и реальный.
Понятие абсолютного текста совмещает (как их своего рода равнодействующая) смысловые акценты «текста» интертекстуальных стратегий и «абсолютного текста» (а именно; абсолютного в плане ценности для интерпретации) романтической герменевтики, каковым является Писание117. Ввиду формализации смысловой неоднородности, которая, будучи скрыта «игровым предрассудком», обосновывала продуктивность стратегических проектов, смысл выступил лишенным своих продуктивных (творческих) свойств (или - сущности, что в данном случае не принципиально отлично). Будучи рабочим элементом формы, он проявил себя в качестве репродуктивной функции. Вместе с тем, «динамическое понятие» (как таковое), введенное на волне идеи Шлейермахера об апокалиптическом развитии несобственного значения, предполагает, что в плане своей семантической продуктивности смысл уже состоялся в Библии и теперь может лишь использоваться в его интонационном перераспределении. Однако, принятие такого безусловно сакрального, трансисторического текста (другими словами, этой метанаррации) не означает совместного проникновения в проект герменевтического гротеска апокалиптического, «несвоевременного» интуитивизма романтической герменевтики. Его функцию выполняет, как было показано выше, потенциальная модель истины, сбрасывающая семантику в известном аффекте и направляющая тем самым (уже на уровне временной реализации) форму к логизированной вечности чистого суждения. Как бы изъятый в такой составной форме, смысл, с одной стороны - устремленный в метафоре к прояснению уже состоявшегося (апокалиптически) духовного значения - лишается в своей динамике игровой, «творческой» потенции, что соответствует его принципиальному пост-единству. С другой - изначально гетерогенный в предпонимании (т. е. - в понимании игрового, множественного распределения, таким образом, тоже метафорического), смысл сохраняет свою разнородность, пост-единство которой означает тогда его формализацию. Форма смысловой несоразмерности предстает сдвигаемыми метафорическими полями. Абсолютный текст, таким образом, в плане семантики оказывается избыточным, однако в своей архивной, «культурной» вещественности, в которой по мусорному остову бытия интериоризована действительная форма с её рабочим (собственно, содержательным) элементом, - всё же требующим реализации. Итак, речь может идти теперь не о производстве концептуального текста, якобы являющегося выражением некоей «игры на пределе»11 , но и не об интуитивном прозрении духовного смысла в процессе толкующего текстопроизводства, а о воспроизводстве абсолютного текста в его ритмически «укорененном» фрагменте.
В пику внеязыковой, «предельной» реальности игры интертекстуальных стратегий, а также - вере как моменту реальности романтического интуитивизма, герменевтический гротеск требует «своей» реальности. Это момент реальности масштабного сдвига, тесно связанный с реальным элементом его «формы смысловой несоразмерности», другими словами - момент реализации последней. Реализация означает собственно момент воспроизводства абсолютного текста. И так как воспроизводится смысл (в его метафорическом перераспределении между полями, т. е. в его множественности), имеет место бессмысленное производство мусорного времени. Оно разворачивается в моменте реальности между реальным элементом формы (ритмически расчлененной как минимум надвое (на подлежащее и сказуемое) траектории предложения) и механическим движением (фиксации членения) в биосистеме субъекта. Другими словами, имеет место абсурд. Смысл как бы складывается в коллапсе формы: абсурд это по сути и есть формализация смысла. Как это видно, исходной точкой введения данного понятия в проекте герменевтического гротеска является не «философский» абсурд французского экзистенциализма, но скорее определенные установки художественного сознания XX в. на действительное исследование форм абсурда119. Если первый, так сказать, статичный абсурд, полагается неким особым чувством реальности, чувством утраты смысла, на котором экзистенциализм базирует свою «проблематику существования» , то второй имеет скорее формальные характеристики и выступает как абсурд динамический. Смысл утрачивает себя в своей машинарности. Именно поэтому «литературный» абсурд так тесно связан с комическим (в отличие от статичного «философского» ): ведь для функционирования формы смысловой несоразмерности необходим аффект смеха, который только и может обеспечить складывающий (коллапсирующий) сброс семантики.