Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Методологические аспекты исследования: философско-культурологические интерпретации социального генезиса 18
1. Алгоритмы социального познания: элевационный подход 18
2. Социальная эпистемология: исследовательские подходы и векторы социальной истории 48
3. Проблема социальной векторности в обществознании XX века 61
4. Типологическая система координат: субстанциональный и экзистенциальный подходы 84
5. Механизмы моделирования культурно-деятельностных архетипов 102
Глава 2. Варианты репрезентаций «русского» пути 126
1. Особенности экзистенциальной проекции: специфика «русского пути» 126
2. Аксиология культурного двоемирия: феномен евразийства 143
3. Исходные положения утопизма: особенности «русской» интерпретации 171
Глава 3. Элевационные модели социальной динамики 193
1. Линейная модель 202
2. Циклическая модель 222
3. Эвентуальная модель 242
4. Эвентуальные стратегии элевационизма 260
Заключение 277
Литература 288
- Алгоритмы социального познания: элевационный подход
- Особенности экзистенциальной проекции: специфика «русского пути»
- Линейная модель
Введение к работе
Актуальность темы исследования. При выявлении социальных перспектив люди постоянно сталкиваются с необходимостью получения знания о совокупности возможностей, открывающей перед ними горизонты самореализации. Человечество пытается рационально обустроить мир. Для этого оно целенаправленно стремится приобрести информацию об основных направлениях своей жизнедеятельности. Особую значимость это знание приобретает в эпоху коренных социальных преобразований.
Для России рубеж тысячелетий стал временем переоценки главных жизненных приоритетов, которые задают регламент и масштаб мировоззренческих ротаций. Научное сообщество усилило внимание к проблемам, связанным с пересмотром базисных положений в экономической, идеологической и политико-правовой сферах. Значительная нагрузка выпала на долю и мировоззренческой составляющей, понесшей существенный урон от девальвации и дискредитации еще совсем недавно сакральных, аксиоматично безусловных социальных и культурных ценностей.
В рамках гуманитарных наук назрела необходимость разработки концепций преодоления негативных социальных последствий, вызванных легитимацией и возвышением материальных потребностей, заслонивших идеалы бескорыстия и самопожертвования. Общество начинает все острее ощущать ошибочность преклонения перед стихией рынка, меркантилизацией жизни, вещной идеологией, несущих в себе значительный деструктивный потенциал.
В связи с этим возникла насущная потребность в определении социальных перспектив и дееспособных прикладных методик, способных ііомочь эксплицировать познавательные установки, вычленить культурное ядро, описать динамические векторы грядущих общественных изменений и алгоритмов последующего развития, как для России, так и для мира в целом. Успешность решения подобной задачи зависит от того, насколько полно
будут учтены все возможные варианты общественного развития, имеющиеся в цивилизационном арсенале.
Данный исследовательский поиск получает особую актуальность в силу его направленности на интеграцию познавательных социально-философских усилий, нередко подразумевающих взаимоисключение, обрекающее на бесполезность любые попытки концептуальной кооперации. На выбор темы исследования повлиял уже оформившийся социальный заказ, требующий завершения работы по снятию концептуальной дискретности доминирующих смыслов социально-философского дискурса, способного системно унифицировать регламент демонстрации основных содержаний и направлений общественного генезиса и соответствующих форм его репрезентации.
В последние десятилетия обществоведческие дисциплины нацелены на проблему диалога и аутентичного понимания феномена инокультурности. Распространение угрозы массового террора и, как следствие, исламофобия, экспансия западного образа жизни, институализация глобалистской идеологии вызывают недовольство со стороны многих, в том числе густонаселенных стран. Воспитание симпатии к другому, живущему по своим, существенно отличным от твоих (осознаваемых в качестве общепринятых), правилам, нахождение обоюдоприемлемых норм взаимодействия, выработка транскультурных форматов международной кооперации - все это нуждается в теоретическом осмыслении.
Актуальность темы исследования определяется тем, что современная философия пытается преодолеть вековой раскол между Востоком и Западом, традицией и инновацией, локализацией и глобализацией, позиционируя самоидентификацию посредством культурного синкретизма. В связи с этим создание общего цивилизационного абриса с соразмерно вписанными культурными инвариантами, определение императивов «исторической неизбежности», выявление транснациональных фарватеров с особыми социальными параметрами, становится первостепенной задачей.
Предъявляемые в качестве архетипических, идеология и практика прогрессистской поступательной стратегии развития социума, основанной на сакрализации темпов экономической экспансии, привели человечество к порогу глобальной катастрофы. Поэтому наряду с обозначением линейных модусов общественного развития, пропагандой тезиса о неизбежности воцарения инструментально-техногенной и субстанциальной (универсалистской) цивилизационных парадигм, видится необходимой манифестация других возможных маршрутов социальной динамики, базирующихся на иных идейных основаниях.
Степень научной разработанности проблемы. Общество, как подчеркивал К. Маркс, не состоит из индивидов, а выражает сумму тех связей, в которые они совместно вовлечены. Социальная теория рассматривает мир не столько в его особенных проявлениях, сколько с точки зрения присутствия в нем всеобщего. Современное состояние социально-философской науки характеризуется значительным разнообразием подходов, направлений и стилей рассуждения. Данная методологическая диверсификация не может считаться дисциплинарным дефектом или следствием недостаточной исследовательской культуры. Анализ содержательного наполнения любого познавательного дискурса, нацеленного на рассмотрение витальной человеческой природы и модусов ее социальной интеграции, не оставляет сомнения, что в процессе получения результатов будет объективно присутствовать ряд антропологических допущений (культурных, физиологических, этических).
Проблема выбора исходной познавательной установки и выявление динамической составляющей мировой ойкумены поднимается в философии с самого раннего времени. Вопрос же о природе культурной уникальности, «особости», автономности и, как следствие, цивилизационной дисперсии возникает намного позже. Только в Новое время встал вопрос о внутренне различных уникальных культурах. Одним из первых ученых в этой области явился И.Г. Гердер, ставший новатором в деле анализа феномена содержательной непохожести отдельных культур (1).
Возникновение интереса к антропологической проблематике заставило воспринимать «чужака» как другого самоценного человека, что потребовало научно оформить возможность сопоставления различных вариантов человеческого. Создаваемые теории продвижения от дикости через варварство к цивилизации ускоряли процесс освоения европейским сознанием наследия иных, в том числе и архаичных, культур. В момент расцвета европоцентристского сознания в XIX веке делались различные прогнозы, отражающие тревогу за судьбу Европы (Дж. Миль, Ф. Ницше, А. Токвиль). Потрясения первой половины XX века открыли западному сознанию познавательную перспективу для широких философско-исторических и социально-культурных построений, ускорив процесс демонтажа европоцентристских представлений.
Попытки философов новейшей эпохи в рамках различных синкретичных версий обозначить некую монолитную схему всех возможных социальных динамик и содержаний, превосходящих социокультурные условия, не увенчались успехом. Иллюстрацией чему служат работы О. Хаксли (2) и Ф. Шоуна (3), обозначившие главные проблемы комплексного социально-философского дискурса.
По мнению американского ученого И. Валлерстайна, в настоящее время социальные науки состоят из некоторого числа «дисциплин». Они представляют собой интеллектуально единые группировки предметов исследования, которые есть специальные разделы этой науки, с общим объектом исследования. Так, социальная наука в отличие от истории, изучающей события прошлого и настоящего, есть установление всего универсального комплекса законов, в соответствии с которыми объясняется человеческое (общественное) поведение (4).
По мнению А.И. Ракитова, существуют такие части исторического знания, как эмпирическая историография (собственно история), теоретическая историография (историография), историческая эпистемология (историческое познание), историософия (философия истории), теория и методология исторического процесса (5).
В отечественной литературе советского периода вопросы социального развития приоритетно рассматривались в рамках исторического материализма, объединявшим в себе функции философии общества и общей социологии. Как писал в то время B.C. Барулин: «исторический материализм есть наука о соотношении общественного бытия и общественного сознания, о наиболее общих законах структуры, развития, функционирования общества, его движущих силах» (6).
Долгое время в отечественном обществознании преобладала позиция, в соответствии с которой вектор генезиса социальной эволюции носит ярко выраженный линейно-поступательный характер (7). Данная теория имела солидную доказательную базу и внушительный перечень исторических примеров. Несмотря на то, что силы, имеющие иррациональную природу, основанные на стихийной соборности и человеческих страстях, оказывались подчас в нашем обществе заметно влиятельнее, чем любые иные социальные составляющие, большинство попыток кардинальной перестройки общественной системы было связано с реализацией той или иной рационально-ориентированной программы. К примеру, рекомендации по внедрению социалистического уклада общежития носили известный догматический характер, отягощенный еще и социальными издержками. Навязываемая же сейчас в нашей стране глобальная историческая дилемма, призывающая к выбору между тотальной модернизацией, с одной стороны, гипотетически способной реабилитировать геополитическую репутацию России, или смещением на периферию мирового цивилизационного процесса, с другой, неконструктивна, так как не исчерпывает весь спектр возможных политологических сценариев, беря за основу только один из возможных вариантов социальной динамики -линейный.
На данный момент в отечественной и зарубежной гуманитарных науках нет доминирующей программы типологизации социально-философских версий. А без этого достаточно трудно выработать критерии селекции логических инвариантов внутри самой науки. Несмотря на широкий интерес к данной проблеме, ученые, вне зависимости от идеологических предпочтений, постоянно ощущали ее остроту и открытость.
Практика диверсификации познавательных фокусов и социальных установок, сложившаяся в качестве системы в новейшее время, удачно справлялась с экспликацией отдельных фрагментарных событий, но оказалась слабо применимой при создании целостной цивилизационной панорамы. Это указывает на широкие возможности по занятию вакантной исследовательской ниши, вмещающей в себя решение проблемы интеграции познавательных универсалий, снимающей концептуальную дискретность базовых форматов социально-философского дискурса, что рефлексируется в выявлении генеральных оснований и направлений общественного генезиса, а также соответствующих форм его репрезентации.
Так, П.П. Гречко защищает гипотезу о наличии целого множества вариантов социальной генеалогии. В его понимании общества имеют самые различные траектории (линейную, циклическую, спиралевидную, ризомную и другие). Каждая модель социального генезиса имеет собственное культурное содержание и специфические особенности. Для доказательства ученый привлекает широкий спектр научных материалов, ссылаясь на наиболее авторитетные, по его мнению, социально-философские проекты (8).
Весомый вклад в разработку данной проблемы внес А.А. Ивин. В его работах, имеющих философско-историческую направленность, подробно освещаются вопросы, связанные с трактовкой профетических концепций. Большее место он отводит разбору тоталитарных планов человеческого общежития (9).
Анализу европоцентристского сознания и связанного с ним особого мироощущения посвящены работы С.Г. Кара-Мурзы (10).
Значительный вклад в разработку проблем взаимоотношения культур Востока и Запада внесли такие авторы, как А. Андрияускас, А. Вежбицкая, М.Я. Корнеев, Б.В.Марков, В.Ю. Сухачев, В.К. Шохин, М. Юлен, позиционирующие себя в рамках цивилизационной компаративистики (11). Данная тематика стала одной из ведущих при обсуждение вопросов, связанных с определением глобальных перспектив XXI века (12).
В русле диссертационной проблематики, отличаются своей оригинальностью построения социальные программы: Ф. Фукуямы, Е. Шацкого, В.Ф. Шаповалова и других (13).
Э. Гидденс и П. Штомка выделяют несколько теоретических направлений исследования перспектив развития общества. Одно из них исходит из того, что в человеческой истории на смену эпохе современности должна прийти иная, качественно отличная эпоха (14).
П. Уинч настаивает на необходимости включения в любое теоретическое осмысление проблем общественного функционирования вопросов социальной психологии. Он считает, что только с учетом тем психологического профиля можно обсуждать природу социального феномена (15).
Большие заслуги в решении означенной проблемы принадлежат как основоположникам цивилизационной теории О. Броделю, Н. Данилевскому, П. Сорокину, А. Тойнби, О. Шпенглеру, так и их духовным преемникам -Д. Уилкинсону, Э. Хантингтону, Ш. Эйзенштадту, Н. Элиасу и другим.
Один из способов наработки профессионального социально-философского опыта может быть основан на выделении ведущих аспектов социально-исторического развития, его векторов и доминантных составляющих. Результаты, полученные при таком рассмотрении, могут выступить в качестве несущей конструкции, вмещающей наряду с матрицами понятийного аппарата и корпус логико-методологических инструментов. Анализ становления социальной науки как теоретической кристаллизации системы философской мысли дает возможность выявления сущности рассматриваемого объекта сквозь историю его изучения. В этом плане большой интерес представляют работы таких ученых как, П.В. Алексеев, А..Т. Горяев, А.Ф. Зотов, В.А. Ильин, И.А. Ильин, Б.Г. Капустин, А.Н. Кочергин, В.А. Кувакин, В.М. Лейбин, В.А.. Лекторский, В.М. Межуев, В.Н. Порус, М.Н. Руткевич, Ю.Н. Солонин, B.C. Степин, В.М. Тишков В.М, И.Т. Фролов, А.Н. Чумаков.
На сегодняшний день в силу различных обстоятельств ни одна из существующих (а не только указанных) теорий не смогла добиться всеобщего признания, что придает работе в этом направлении дополнительный стимул и эвристический потенциал. Несмотря на значительные успехи в изучении модусов и репрезентаций социального генезиса, некоторые темы, имеющие принципиальное значение, выпадают из сферы внимания научного сообщества. В это число входит, поднимаемая в диссертации, проблема соотношения культурного содержания социума с его цивилизационной динамикой и эпистемологической платформой.
Объектом исследования является социальный генезис, его цивилизационные модусы и динамические траектории развития.
Предметом исследования выступили социально-философские, культурологические и историко-философские инварианты, задающие рисунок описания моделей социального генезиса.
Гипотеза исследования. Магистральные направления социального генезиса и их содержательное наполнение культурно и динамически диверсифицированы, что выражается в наличии разных социальных траекторий, имеющих заданные векторы, подшефные прогностической идентификации.
Цель работы автор видит в выявлении сущности и основных тенденций социального генезиса, его культурного наполнения и динамических репрезентаций. Достижение этой цели опирается на решение следующих задач:
1. Систематизацию исторических типов социально-философского рассмотрения направлений общественного генезиса.
2. Определение базовых конституэнтов и интерпретаторских линий процессов социального движения.
3. Выявление полярных культурологических параметров, инициирующих механизмы цивилизационной дисперсии.
4. Нахождение социально-деятельностных приоритетов в различных культурных системах.
5. Определение цивилизационных перспектив российской государственности с учетом ее духовной составляющей, а также конфессиональных и политических традиций.
6. Апробация системы «моделей социальной динамики» и классификационная обработка историко-философского материала в данном ракурсе.
Теоретическую и методологическую основу исследования составили: диалектический метод, объективирующий оценки всей совокупности анализируемых в работе явлений, взятых в многообразии их противоречивых отношений, взаимосвязи и динамики; в фундамент работы положены системный подход и структурный анализ, включающие в себя принципы целостности, системной организации и структурности; большое значение для диссертации имели общенаучные методы познания - анализ, синтез, экстраполяция, абстрагирование, обобщение и другие.
Также, наряду с общенаучными стратегиями, важным для работы явился принцип элевационизма, контраверсии редукционизма, который кристаллизировался в рамках постнеклассической парадигмы науки. Задавая направление анализа не «снизу вверх» по рецептам редукционизма, а «сверху вниз», от позднейших к ранним формам взаимодействия, элевационизм позволил полнее и точнее находить в протоформах свойства, которые выступят в качестве онтологических условий будущего.
В элевационизме адекватная дескрипция физических, биологических или социальных состояний содержит указание на те параметры, которые сделают возможным последующие события. При таком подходе реализуется типично постнеклассическая программа - управление настоящим из будущего.
Методология элевационизма эксплицировала проблему социального бытия к вопросу о выявлении условий его функционирования. С точки зрения элевационнои методологии важно, в первую очередь, определять не то, как и когда в истории возникает новое, а то, на какой эволюционной ступени и почему оно было извлечено после его латентного наличия в системе.
Выбор необходимых методов исследования зависел от требований целесообразности и полноты проводимого дискурса.
Большое значение для автора имели работы видных ученых, занимавшихся проблемами истории социальной философии, философии истории, истории и философии культуры, а также конкретные научные изыскания и монографические исследования.
В результате исследовательской работы были получены следующие новые результаты:
1. Обобщены исторические типы социально-философского рассмотрения направлений общественного генезиса.
2. Выявлены базовые параметры и интерпретаторские сюжеты процессов социального движения.
3. Установлены полярные культурологические параметры, инициирующие механизмы цивилизационной дисперсии.
4. Определены социально-деятельностные приоритеты в различных культурных системах.
5. Обозначены цивилизационные перспективы российской государственности с учетом ее духовной составляющей в свете конфессиональных и политических традиций.
6. Понятийно эксплицирован термин «модель социальной динамики» и проведена классификационная обработка историко-философского материала в его формате.
Основные положения, выносимые на защиту.
1. Человеческая история имеет заданные координаты и цивилизационный каркас социальных действий, но одновременно она лишена предопределенности и фатализма. Безальтернативной истории не существует. Альтернативы присутствуют постоянно в каждом историческом моменте. Но наука способна выявить те процессы и закономерности, что суммируются из воплотившихся альтернатив, из выборов, которые делает общество, обращаясь к оправдавшим себя, имеющимся в общественном опыте, социальным программам.
2. Несмотря на то, что человеческая цивилизация имеет генеральные векторы развития, между культурами существуют принципиальные расхождения в понимании и способах достижения социального блага. Это выражается в различных деятельностных архетипах, доминирующих в рамках отдельных культур.
3. Современный этап развития науки характеризуется активизацией деятельности с саморегулирующимися системами, что активизирует процесс взаимопроникновения между инструментальной культурой Запада и традиционной культурой Востока. Необходим отход от приоритетного согласования содержания мировой культуры с западной системой ценностей. Реформа западного технологического развития должна быть скоординирована с отличными от западных ценностей аксиологическими концепциями.
4. Взаимоотношения культуры и цивилизации могут быть рассмотрены как взаимоотношения содержания и формы социальной эволюции. Культура во всем многообразии есть совокупность отношений людей к окружающему миру. Она представляет собой содержание всемирно-исторического процесса. Являясь одновременно способом существования и совокупностью социальных норм и ценностей, культура содержит в себе континуум смыслов, модели поведения, образы сознания, частично овеществляющихся в продуктах «второй природы». Цивилизация выступает в роли одного из способов реализации отношений человека к природе и самому себе. Она есть технология производства материальных и духовных продуктов или форма социально-исторического процесса.
5. В пределах одного общества могут сосуществовать конкурирующие цивилизационные типы как с ориентацией на восточную традиционность, так и на западный инструментализм, когда деятельностный архетип на сохранение достигнутой эффективности социального воспроизводства системно ограничивает стремление непрерывного повышения общественной эффективности. Парадоксально переплетаясь в теле одного социума, данные цивилизационные типы порождают особые типы ментальносте, поведенческие эталоны, программы сосуществования и программы собственного самосохранения.
6. Сопоставляя восточные традиционные архетипы жизнедеятельности с западными инструментальными техногенными образцами, можно определить консервативные аскриптивные (приписанные) и партикулярные статусы и смыслы традиционной культуры, которые смогут выдержать конкуренцию с любыми моделями эгалитарного, основанного на персонально приобретаемых статусах и функциональных достижениях, западного инструментализма.
7. Наряду с обострением противоречий, в современном мире происходит нивелирование культурных противостояний. Этот процесс сопровождается различными интеграционными вариациями. Идет социальная интеграция, в которой осуществляется социализация индивидов и легитимация форм общения, основанных на их стремлении к взаимопониманию. Она реализуется через ценности, нормы и общие
значения действующих субъектов, что предполагает опосредованность их сознанием и пониманием. Также усиливается системная интеграция, идущая при помощи символических средств, закрепляющих установленный порядок и сохраняющих целостность вне зависимости от сознания людей, а иногда и вопреки их установкам и потребностям.
8. Исходя из того, что усложнение системной структуры, выражающееся в образовании новых параметров порядка и беспорядка, определенности и неопределенности, не нарушает их оптимальное соотношение, оставаясь постоянным, заключаем, что цивилизационно-векторные координаты каждого социума (как системы) также подчиняются данным закономерностям. Таким образом, существует локализованный перечень возможных динамических проекций, в рамках которых предвосхищение социально-значимых актов деятельности становиться возможным.
Теоретическая и практическая значимость работы. Разрешение проблем, поднятых в работе, способствует формированию новой системы взглядов на социальный генезис, развитию теорий межкультурного взаимодействия. Значимость диссертации определяется тем, что работа может выступать как один из источников, исследующих и классифицирующих содержание корпуса подшефных социально- философскому дискурсу общественных дисциплин, способствуя репрезентативному выбору стратегии возможного социального развития. Диссертация также может послужить в качестве учебного материала при изучении философских, социологических, культурологических, эпистемологических проблем обществознания.
Прикладной аспект исследования состоит в том, что полученные результаты могут быть применены при разработке учебных курсов социальной философии, философии истории, культурологии, истории в вузах и школах. Кроме того, содержание и полученные выводы могут найти применение в общетеоретических и специальных курсах по социально-философским и философско-историческим проблемам.
Апробация результатов работы. Основные положения и результаты исследования изложены при обсуждении диссертации на заседании кафедры философии Бурятского государственного университета, а также нашли отражение в монографиях «Местное самоуправление в Сибири» (Иркутск, 2000), «Основания социального генезиса: варианты репрезентаций» (Улан- Удэ, 2005). Выводы и результаты диссертационного исследования использованы в докладах и сообщениях на Международной научно- практической конференции «Человек, экология, культура» (Челябинск, 1997); на международной научно-теоретической конференции
«Интеллигенция в современном обществе» (Улан-Удэ, 1997); международной научно-теоретической конференции «Народы Центральной Азии на пороге XXI века» (Улан-Батор, 1997); международной научно- теоретической конференции «Философия Восточно-Азиатского региона (Китай, Япония, Корея) и современная цивилизация» (Москва, 1998); международной научно-практической конференции «Возрождение
традиционных культур народов Бурятии» (Улан-Удэ, 1998); республиканской научно-практической конференции «Роль гуманитарного образования в процессе обучения» (Улан-Удэ, 1998); региональной научной конференции «Биология на пороге XXI века»; международной научной конференции «К культуре мира - через диалог религий, диалог цивилизаций» (Омск, 2000); международной научно-практической конференции «Образование и культура XXI века» (Улан-Удэ, 2000); Третьей международной традиционной конференции «Байкальские встречи» (Улан-Удэ, 2000); на международной научно-практической конференции «Антропологические конфигурации современной философии» (Москва, 2004).
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. - М., 1977.
2. Huxley A. Perennial Philosophy. - London, 1945.
3. Shoun F.De l unite transcendante des religions. - Paris, 1948.
4. Глобальные и региональные проблемы в работах Иммануила Валлерстайна. - М., 1998.-С. 26.
5. Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. - М., 1982.
6. Барулин B.C. Исторический материализм: современные тенденции развития. - М., 1986. - С. 99.
7. Панарин А.С. Возвращение в цивилизацию или «формационное одиночество»? // Философские науки. - № 8. -1991. - С. 4.
8. Гречко П.К. Концептуальные модели истории. - М., 1995.
9. Ивин А.А. Введение в философию истории. - М., 1997.
10. Кара-Мурза С.Г. Европоцентризм - эдипов комплекс интеллигенции. - М., 2002.
11. Андрияускас А. Восток - Запад в зеркале современной компаративистской методологии // Четвертый междунар. Философ, симпозиум «Диалог цивилизаций: Восток - Запад». Вып. 1. Материалы круглого стола. «Кризис современной философской компаративистики: логика истории и будущее современных цивилизаций». - М., 2000. - С. 51 -77; Вежбицкая А. Понимание культур через посредничество ключевых слов. - М., 2001; Корнеев М.Я. Сравнительная философия // Компаративистика: Альманах сравнительных социогуманитарных исследований. - СПб., 2001. - С. 27 - 33; Марков Б.В., Сухачев В.Ю. Понятие Чужого в компаративистских исследованиях // Рабочие тетради по компаративистике. Вып. 3. - СПб., 2001. -С. 17 - 19; Шохин В.К. Становление и развитие сравнительной философии как научной дисциплины: сравнительная философия. - М., 2000.
12. Диалог цивилизаций: Исторический опыт и перспективы XXI века. Российско-иранский международный научный симпозиум. 1 - 2 февраля 2002 г. Доклады и выступления. - М., 2002.
13. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 9; Шаповалов В.Ф. Основы философии от классики к современности. - М., 1999; Шацкий Е. Утопия и традиция. - М., 1990; Agnes Н. Theory of History. -L., 1982; Znaniecki F. The method of sociology. - N.Y., 1934.
14. Современная теоретическая социология: Энтони Гидденс. - М., 1995; Штомпка П. Социология социальных изменений. - М., 1996.
15. Уинч. П. Идея социальной науки и ее отношении к философии. -М., 1996.
Алгоритмы социального познания: элевационный подход
Желание познать базовые социальные детерминанты, обуславливающие ход развития общественных процессов, никогда не покидало человечество. Кодифицируя институты совместного проживания, люди пытались обозначить основные направления своей эволюции, зачастую прямо противореча друг другу своими рекомендациями. Сравнительный анализ социософских проектов позволял заключать, что альтернативность исходных положений низводит их с позиций научных концепций до ранга личных убеждений.
Значит, был прав Конт, полагая, что весь социальный механизм покоится исключительно на мнениях? Не искажал истину Монтескье, утверждая, что жизнь любого народа является простым отражением климатических и географических условий? Не заблуждался Вольтер, вообще не считая социальные дисциплины наукой? Или же все-таки за пестротой, мозаичностью, дискретностью возможно различить в исторической паутине следы определенной логики и некоторых зависимостей, рисующих узор социального общежития?
Философия Нового времени ознаменовалась окончательным оформлением классического рационализма. Это привело на современный уровень развития основные области естествознания. Но стремление к универсальности заставили мыслителей пренебречь духовным миром человека, его иррациональностью. Подобно древним грекам, ученые эпохи Просвещения поняли личность как константную социализированную монаду, чуждую духовной эволюции. В лучшем случае, по мнению ряда социологов, в процессе исторического возмужания находят свое развитие некоторые отчужденные от конкретного индивида сущности, типа перечня правовых уложений Т. Гоббса или абстрактного метафизического разума Ж. Кондорсе.
Значительно позднее ученые стали осознавать, насколько отличны объекты гуманитарных наук от того, с чем обычно имеют дело естествоиспытатели. Гуманитарные науки изучают, прежде всего, человека, особенности его духовного мира, и, познавая их, они тем самым меняют самого человека, а с ним и историю общества, поскольку история складывается из действий людей, преследующих свои цели, напрямую зависящие от того представления о мире, которое формирует их мышление.
Как известно, научная теория, наряду с объяснительной, описательной и другими функциями, должна обладать и способностью предвидения. А правомерно ли распространять подобные притязания науки на социальную сферу, человеческую историю, которая, по мнению ряда мыслителей, «ничему не научает».
Попытка угадать историческую перспективу зачастую обращалась в очередной фарс. Ведь в действительности нет ни прошлого, ни будущего. Прошлое в буквальном смысле прошло, а вероятное наличие будущего вообще невозможно аргументировать. Актуальная, живая, непосредственная связь времен, традиционно ассоциируемая с человеческой историей, существует только в настоящем.
Некоторые обществоведы не только не допускают присутствие в общественном развитии каких-либо закономерностей, более того, они убеждены в порочности поиска подобных эволюционных констант, способного привести к бесчисленным страданиям и бедам людей. Автор труда «Нищета историцизма» К. Поппер в своем посвящении к книге был весьма категоричен, призывая к вечной памяти бесчисленных мужчин и женщин всех убеждений, наций и рас, павших жертвами веры в Неумолимые Законы Исторической Неизбежности (1).
Аргументация социальных агностиков весьма демонстративна: история не терпит единообразия, она являет собой пестрейшее разнообразие, рекрутируемое из уникальных событий и процессов. О реальности этого свидетельствует отсутствие условий для воспроизводства тождественных исторических параметров, что максимально затрудняет проведение глобальных социальных экспериментов, а в случае попытки их осуществить, "лаборанты" не в состоянии обеспечить приемлемую чистоту процедуры. Причем история настолько специфична, что предыдущие опыты с ней напрямую влияют на последующие. Неповторимость истории иллюстрируется органическим сплетением временных эпох в нередуцируемые друг к другу культурные модели, имеющие свои собственные зависимости и связи. К тому же, социальные матрицы виртуальны не только количественно, нои качественно. Над физическим корпусом истории надстраивается духовная деятельность людей, их психология и нравственность. Подобный полиморфизм настолько значителен, что сводит на нет все усилия связать многоярусность бытия в единую систему координат. Тщетность подобной деятельности, как правило, обосновывается не отсутствием подходящего метода, не «незрелостью» науки или недостатком талантов, а принципиальной неосуществимостью подобного акта.
Также весьма мощным аргументом против наличия в обществе законов Провидения выступает фактор новизны, который наделяют метафизическим статусом. Натурфилософская, природная новизна отражает неповторимость иерархии или соединения, но не есть новизна частей или элементов. Историческая же уникальность питается отнюдь не перестановками и инверсиями. Сами элементы процесса суть новые, ранее не бывшие исторические контрагенты.
Особенности экзистенциальной проекции: специфика «русского пути»
«Особость» России считают порождением ряда факторов, центральными из которых полагают: географическое положение, историю взаимоотношений с соседними народами, внешнее влияние на генофонд. Подобные геополитические составляющие привели к формированию уникального, по словам П.Н. Савицкого (1), степного мироощущения, тяготеющего к восприятию континента, в отличие от европейского, более расположенного к созерцанию моря. Как пишет ряд американских исследователей, «трудно найти другую нацию, которая в своем развитии испытала бы такое огромное влияние географических и геополитических факторов, как русские» (2). Мечтательность, стремление в даль, экстенсивный образ жизни, дефицит трудолюбия во многом есть порождение сезонной сельскохозяйственной разновидности труда в России, приучившей наших предков работать интенсивно, но непостоянно, в жестком авральном ритме.
Следует заметить, что строго исследовать содержание антиномичной русской души крайне затруднительно. Сегодняшние призывы идти с Богом и царем к победе социализма и демократии, не вызывают улыбки у людей, знакомых с бессилием при силе, бедностью при огромных богатствах, легковерием без веры, фанатизмом без энтузиазма и т.п.
Подобная антиномичность предопределяет необходимость крайней осторожности при описании основных свойств российского менталитета. Каждое из его качеств в случае чрезмерной эксплуатации личностью, группой или государством, имеет тенденцию перерастать в свою противоположность. Революционность сменятся всетерпимостью, спокойствие - предельной возбудимостью, трудовой энтузиазм - бездельем (3). Все это, усугубленное симптомами иллюзионизма, самоединства, ответственности перед призраком будущих поколений, неумения и нелюбви жить в настоящем, суетливом беспокойством о вечном, максимализма, экстремизма, исторической нетерпимости, недостатка исторической зрелости, нигилизма, желания чуда, радикализма, инфантилизма, недисциплинированности, легкомыслия, недальновидности и другие (4), делает русскую душу очень «загадочной».
Оценка данных качеств отечественными мыслителями помещена в интервале, ограниченном, с одной стороны, крайней патологией, а с другой, высокой гордостью. Если современные авторы работают преимущественно в жанре описательной диагностики при анализе русской действительности, то прежние литераторы пытались увидеть в ней последствия, вызванные деятельностью почетно исключительного народа.
Как писал Н.А. Бердяев, «Мы хотели бы сохранить и передать будущему эти наши национальные черты мятежности и тревоги, эту упорную работу над проклятыми вопросами, это неустанное искание Бога и невозможность примириться с какой-либо системой успокоения, с каким бы то ни было мещанским довольством» (5).
Особенности русского характера имеют и важные социальные репрезентации, выражающиеся не только в резких переходах от коллективной летаргии к бунту. Наиболее заметно они проявляются в организации науки и образования, которые всегда были более подвержены влиянию психологических факторов, чем их познавательные установки. Так, трепет и преклонение перед достижениями западной науки зачастую сменялись чувством неприятия и отторжения. Как замечал А.И. Герцен, «нам навязали чужеземную традицию, нам швырнули науку» (6). Н.И. Кареев был не менее категоричен: «для нас [западная наука -авт.] - чужое платье, которое мы продолжаем носить по недоразумению» (7). А.И. Ильин полагал, что «чуждый нам дух иудаизма, пропитывающий католическую культуру» (8), будучи транслирован посредством науки в общественное сознание населения, разрушает отечественную культуру и ведет к угасанию сил сердца, созерцания, совести и свободы.
Но движение к самобытности почти никогда не отягощалось в России симптомами ксенофобии. Способность ассимилировать чужие идеи, обогащая их собственными нарративами, делала некоторые продукты европейской цивилизации для нас более дорогими, чем для их создателей. Обладающие эклектичными формами системы знания давали не только подчас удивительные по силе результаты, но и способствовали внутреннему примирению российской интеллигенции. Ведь протесты против западной науки относились не к полученному ею знанию, а к способам и методам его приобретения. Такие признаки западного стиля мышления, как утилитарность, рационализм, атомизм и т.п., вызывали неприятие прежде всего потому, что были выражением духа протестантизма, в то время как российская наука находилась под влиянием православия. Для последнего же всегда были характерны абсолютное доминирование духа над материей, концентрация не на пользе, а на нравственности.
Линейная модель
История, в трактовке Августина, предстает в особом свете, решительно незнакомом, к примеру, для греков. Она имеет начало и конец сотворенного мира с переломным моментом в виде воскрешения и страшного суда. Три знаковых события размечают бег времени -первородный грех с весьма мрачными последствиями, ожидание прихода Спасителя, приход и страдания Сына Божьего с последующим образованием церковных институтов.
В отличие от греков, христианство начинает трактовать свободу не как свойство разума, но воли. Получает свое разрешение сократовский парадокс о возможности понимать благо и творить зло: разум принимает, но воля, имея свою автономию, отвергает благо и, принадлежа человеку, образует инаковость разума. Если разум познает, то осуществляет выбор воля, а этот акт может вполне быть не согласован с пониманием и не иметь разумного объяснения. Именно так обосновывается возможность греховной деятельности разумных существ, несущих персональную ответственность за свои деяния.
Августин стал одним из первых европейских мыслителей, сделавших предметом философских размышлений судьбы всего человечества в преломлении через космополитическую концепцию единого рода. Дуализм человеческой истории, дихотомированнои на земное и божье царство, вытекает из теологической концепции Августина относительно божественной благодати, которая ведет к спасению избранное меньшинство человечества и осуждает на жизнь, полную греха, подавляющее большинство, в силу их волевого волюнтаризма. Первая часть есть божье царство, вторая - земное. Лучшая часть человечества доводит свою любовь к богу до презрения к себе. Вторая, эгоистически ослепленная, совсем забывает о Боге.
Излагая проект божественного провидения, Августин дает периодизацию истории земных государств, которая зиждется на аналогии между шестью днями творения, шестью возрастами человеческой жизни и шестью эпохами ветхозаветной версии истории христианства.
Идея отождествления антропологического онтогенеза с филогенезом была заимствованна епископом Гиппона из античной языческой литературы. Шестью возрастами человеческой жизни являются: младенчество, детство, отрочество, юность, зрелость и старость. Первому из них соответствует «историческая» эпоха, начинающаяся от детей Адама и Евы и завершающаяся потопом, от которого спаслось только семейство Ноя. Второму - события от потопа до патриарха Авраама и т.д. Шестой интервал, совпадающий со старостью индивида, начался со времен Христа и будет продолжаться до конца человечества (1). Высший замысел божественного провидения реализуется в эсхатологическом финале, венчающим человеческую историю, которая не сводится к циклической эстафете социальных состояний, так как дихотомированый в посюстороннем земном эпилоге в пропорции 1:10 человеческий род ожидает вечное потустороннее (наслаждение или страдание) существование.
Августин стал одним из первых социологов христианской эры, озвучивших идею поступательной социальной динамики. Этот процесс, в его трактовке, носит всемирно-исторический характер и целиком теологичен. Он заключается в экспансии и углублении божьего царства, консолидации счастливых избранников, угодных Богу. В конкретной жизни реальных государств этот процесс чрезвычайно затруднен в силу низменности человеческих устремлений, когда большинство человечества предается греху. Не менее четко проявляются тенденции линейного подхода в социальной философии французского мыслителя Ж. Кондорсе.
Центральная мысль его системы состоит в обосновании закономерности прогресса человеческого разума. Он пытается найти в истории некоторые принципы, определяющие вектор единого исторического процесса. Для этой цели мыслитель старается нарисовать точную картину цивилизационного движения человечества, включив в нее дескрипцию напряженной борьбы разума с невежеством и предрассудками. Разум постоянно преодолевает непрерывно возникающие препятствия. Драма разума неотвратима, мифологические торосы неизбывны, их «возобновление неизбежно при каждом новом прогрессе, ибо они обусловлены самой организацией нашего ума или отношением, установленным природой, между нашими средствами открывать истину и сопротивлением, которое оно противопоставляет нашим усилиям» (2).
Мера развития разума является критерием общественного развития. Разум катализирует все социальные процессы, с его помощью любые препятствия на пути Истории рано или поздно преодолеваются. Наступит такое состояние, «когда солнце будет освещать землю, населенную только свободными людьми, не признающими другого господина, кроме своего разума» (3). Историческое движение связано с совершенствованием общества, с развитием духа гуманности и свободы. Разум выступает фундаментом онтологического единства счастья, истины и добродетели. Прогресс просвещения неразрывно связан с прогрессом свободы и уважения к естественным правам человека (4).
