Миграция в контексте глобализирующегося социокультурного пространства: социально-философский анализ Верпатова Оксана Юрьевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Миграция как социокультурный феномен 20

1.1. Социокультурное пространство и миграция в дискурсе социально-гуманитарных наук 20

1.2. Исторические формы миграции 47

1.3. Типология миграционных процессов 62

Глава 2. Специфика миграционных процессов в контексте глобализации 80

2.1 Политическая миграция в современном мире 80

2.2. Социально-экономические миграции в глобальном социокультурном пространстве 101

2.3 Этнокультурные миграционные процессы в мировом сообществе 125

Заключение 146

Список литературы 159

Приложение А 181

• Социокультурное пространство и миграция в дискурсе социально-гуманитарных наук
• Типология миграционных процессов
• Политическая миграция в современном мире
• Этнокультурные миграционные процессы в мировом сообществе

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Для современного

глобализирующегося социокультурного пространства свойственны

принципиальные изменения в характере миграционного движения. США и развитые страны Европы становятся все более привлекательным направлением для новых и новых мигрантов, и вопрос сейчас состоит не столько в том, как избежать массовой миграции – она неизбежна, – сколько в том, как разумно использовать ее новый потенциал. Процесс принятия мигрантов высвечивает проблематику «встречи» различных по своей природе культурных и социальных систем, по-новому актуализирует вопрос проявления в жизненном мире человека двух противоположных состояний: укоренённости и перемещения.

Актуальность темы исследования укладывается в важный смысловой ряд
характеристик современного глобализирующегося социокультурного

пространства, задающего новые жизненные ориентиры человеку и обществу.

Во-первых, массовость и стихийность переселенческих процессов
современности оказывают серьезное влияние на социокультурное пространство
как «принимающего», так и «отдающего» региона. В связи с миграцией
происходит перекрещивание пространственно-временных зон

социокультурного пространства. С одной стороны, мигранты, оторванные от
своего физического места, продолжают сохранять внутреннее чувство «родины»
(М. Хайдеггер) и транслировать его в систему новых отношений, что нередко
воспринимается как нежелание следовать нормам принимающей культуры и
провоцирует конфликтную напряженность в принимающей стране. С другой
стороны, оставшееся население покидаемой мигрантами территории вынуждено
перестраиваться в новых для него реалиях потерь, что чревато опасностью
резкого разрушения ранее устойчивых социокультурных связей. Социально-
философский анализ миграции в динамике глобализирующегося
социокультурного пространства может способствовать перспективе
выстраивания сбалансированной стратегии коррекции миграционных волн
населения. Видится важным обоснование того, что социокультурное
пространство обеих сторон, приобретая или теряя человеческие ресурсы,
способно перестраивать и наращивать свой жизненный потенциал путем
«освоения» новых форм коммуникаций.

Во-вторых, в анализе миграций и при разработке подходов к управлению миграционными процессами долгое время превалировала экономическая проблематика: мигранты рассматривались как трудовые ресурсы, а их значение анализировалось в ключе эффективности общественного производства. Сегодня масштабность миграционных перемещений, их пространственно-временная неравномерность и импульсивность меняют облик принимающего общества, прежде всего, в его социально-культурном значении. Мигранты как носители родного культурного потенциала, перемещаясь в чужое пространство, с его

новыми условиями жизни, нормами и ценностями, невольно оказываются вовлеченными во внутригосударственные проблемы принимающей страны. От того, насколько быстро будет установлен диалог между субъектами принимающей и прибывающей культурами, зависит успешность взаимной социальной и культурной интеграции. В связи с этим, актуально расширить и уточнить семантический потенциал миграционного дискурса в многообразном контексте социокультурного пространства – экономическом, политическом, организационно-правовом, этнокультурном, социально-психологическом.

В-третьих, в результате глобализационных коммуникаций усиливается процесс размывания во многом уже «отсутствующих» рубежей, переплетения старых и новых геополитических границ. Запросы современности вынуждают воспринимать массовую миграцию населения как вопрос чрезвычайно актуальный, но не разрешимый в национальном масштабе. Социокультурное значение миграции необходимо выявлять в рамках транснациональной мировой политики, связанной с глобализацией и «управлением без границ» (У. Бек). Если в национальной оптике встреча принимающей и привносящей культур по-прежнему видится как конфликт, то в транснациональной перспективе миграцию можно рассматривать как процесс, формирующий новое социокультурное пространство, а субъекта миграции следует воспринимать как носителя глобального сознания. Поэтому актуальным видится объединить эти две точки зрения – национальную и глобальную – в целях обретения нового взгляда на социокультурное пространство современности.

В-четвертых, проблема этнокультурных миграционных процессов
выходят на первый план в современном мировом сообществе и приобретает
политический окрас. Субъект миграции как носитель своей культуры
испытывает властно-нормативное воздействие принимающей стороны. Он
сталкивается с очевидной асимметрией в отношении дилеммы

«разрушение/созидание», в ситуации, когда ограничение одного оборачивается новыми возможностями для другого, что и вызывает противоречия. Для снятия противоречий, структуральное ограничение мигрантов следует рассматривать в русле понимания власти как источника принуждения, способного ограничивать возможности мигранта и одновременно созидать новые. Актуальным видится использование не прямого насилия со стороны принимающей культуры, а достижения добровольного и сознательного «согласия» обеих сторон.

Степень разработанности проблемы. Проблема миграции как социокультурного явления в контексте глобализирующегося социокультурного пространства стала неотъемлемой частью дискуссий о современности, чей характер зачастую определяется через такие базовые понятия как «общество», «культура», «коммуникация», «глобализация».

Предметное изучение проблемы миграции в двух ее исторических формах – колонизации и переселения, началось в конце XIX – начале XX веков. Именно

в это время в работах отечественных¹ и зарубежных² исследователей стал подниматься вопрос о причинах переселения народов, о разновидностях миграций, об изменениях, которые произошли в связи со «встречей» жизненного уклада коренного населения и вновь прибывшего. Принцип колонизации и переселения стал применяться исследователями в качестве важного основания для типологизации социокультурного пространства.

Для изучения миграции как социокультурного явления полезны два
исследовательских посыла русского дореволюционного историка

В.О. Ключевского: рассматривать развитие государства как процесс

перманентного перемещения населения и учитывать своеобразие культурной дистанции. Первый посыл был использован для периодизации русской истории в ее днепровском, московском, всероссийском и имперском вариантах развития (В.О. Ключевский), а также для типологии западноевропейских государств с их классификацией по принципу колонизации – страны, развивающиеся за счет колоний (внешних или внутренних), и страны, не имеющие колоний (Р.Ю. Виппер)³.

Другой посыл В.О. Ключевского – вскрывать трудности преодоления культурной дистанции – лег в основу понимания исторического пространства. Сам В.О. Ключевский не раз обращался к древним рукописям как иллюстрации несовпадения ментальности социокультурных эпох, в которых жили автор текста и его последующие интерпретаторы. Развивая схожую мысль, Н.Я. Данилевский и позже Н.А. Бердяев заговорили об «историческом пространстве» в его двойственном измерении: с одной стороны, это – физическая среда, культурная система, социальные отношения, с другой – историческая память и переселенческий дух народа⁴.

На рубеже XIX-XX веков появляются первые специальные работы, посвященные колонизационной политике конкретных стран, вопросам освоения

¹ См.: Виппер Р.Ю. История Греции в классическую эпоху IX -IV вв. до Р. Х. М.: Тип. И.Н.
Кушнерёв и К, 1916. 575 с.; Исаев А.А. Переселения в русском народном хозяйстве. СПб.: А.Ф.
Цинзерлинг, 1891. 192 с.; Ключевский В.О. Курс русской истории. М.: Соцэкгиз, 1958. 421 с. и др.

² См.: Ravenstein E. G. The Laws of Migration // Journal of the Statistical Society of London. 1885. Vol.
48. №. 2. P. 167–235; Farr W. Vital Statistics. London. Stanford, 1885. 467 p. и др.

³ См.: Ключевский В.О. Колонизация страны как основной факт русской истории //
В.О. Ключевский. Соч. в 9-ти тт. / под ред. В.Л. Янина. Т. 1. М.: Мысль, 1987. С. 49-53; Виппер Р.Ю.
Четыре века европейской истории 1500-1923. М.: Из-во «Работник просвещения», 1924. 256 с.

⁴ См.: Данилевский Н.Я. Россия и Европа / сост. и ком. Ю. А. Белова / отв. ред. О. Платонов. М.:
Институт русской цивилизации, 2008. 816 с.; Бердяев Н.А. О власти пространств над русской душой //
Н.А. Бердяев. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1918 г.
[Электронный ресурс] // URL: С. 62-68.

североамериканского¹ и австралийского² континентов. Так, А.А. Кауфман в работе «Переселение и колонизация» (1905 г.) рассматривает свойственную для истории России колонизацию двояко: как результат государственной политики и как объективный процесс развития культур³. Вопросам экономического и социального характера внутренней колонизации России посвящены также работы А.А. Исаева, И.Л. Ямзина и других авторов⁴.

В советский период в отечественной историографии стало уделяться много внимания экономической и трудовой миграции⁵. После перестройки, в постсоветскую эпоху появились работы, посвященных специфическим вопросам политико-правового переселения народов, в частности, насильственной депортации⁶.

На сегодняшний день рассмотрение миграции как социокультурного феномена ведется исследователями самых разных направлений. Социологи выясняют роль миграции в вопросах, связанных с социальной мобильностью, с изменением социального статуса индивида и группы⁷. Экономисты рассматривают роль миграционных перемещений в формировании трудовых ресурсов общества, оценивают их влияние на инфраструктуру и темпы общественного производства⁸.

Культурологи фокусируют внимание на проблеме межкультурного диалога и трудностях формирования этнокультурной идентичности в контексте

¹ См.: Фиске Д. Открытие Америки с кратким очерком древней Америки и испанского завоевания.
В 2-х тт. / пер. с англ. П. Николаева. М.: Тип. Рихтера, 1893. 339 с.; Alexander W. An Encouragement to
colonies. London: William Stansby, 1624 // Reprinted in Royal letters, charters, and tracts, relating to the
colonization of New Scotland, and the institution of the order of knight baronets of Nova Scotia. 1621 – 1638.
Edinburgh: George Robb, 1867. 291 p. и др.

² См.: Бингс Й. Об английских поселениях в Австралии и об открытии оной // Исторический,
статистический и географический журнал. 1826. Ч. 4. Кн. 3. С. 196-210; Мижуев П.Г. Счастливая
Австралия. СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1909. 227 с.

³ Кауфман А.А. Переселение и колонизация. СПб.: Тип. «Общественная польза», 1905. 443 с.

⁴ См.: Исаев А.А. Переселения в русском народном хозяйстве. СПб.: А.Ф. Цинзерлинг, 1891. 192
с., Ямзин И.Л. Учение о колонизации и переселениях / И.Л. Ямзин, В.П. Вощинин. М.-Л.: ГИЗ, 1926.
328 с.

⁵ См.: Рыбаковский Л.Л. Региональный анализ миграций. М.: Статистика, 1973. 159 с.;
Курман М.В. Актуальные вопросы демографии. М.: Статистика, 1976. 220 с. и др.

⁶ См.: Авлиев В.Н. Депортация народов – форма политических репрессий в СССР // Science Time.
2015. № 2 (14). С. 7-11; Иванов Е.В. Вынужденная миграция в международных правовых документах
// Власть. 2010. № 3. С. 82-83; Полян П.М. Насильственные миграции и география населения // Мир
России. Социология. Этнология. 1999. № 4. С. 102-113 и др.

⁷ См.: Тюркин М.Л. Миграционная система России. М.: Стратегия, 2005. 365 с.; Дмитриев А.В.
Миграция: конфликтное измерение. М.: Альфа-М, 2006. 432 с.; Мартюшов В.Ф. О механизме
социальной адаптации иностранных студентов в российском вузе // Научный вестник МГТУ ГА. 2005.
№ 94. С. 106-113 и др.

⁸ См.: Гершенкрон А. Экономическая отсталость в сравнительной перспективе. М.: Изд. дом
«Дело», 2015. 535 с.; Тер-Акопов, А.А. Регулирование трудовой миграции в условиях региональной
экономической интеграции (на примере ЕАЭС): автореф. дис. ... кан. эконом. наук: 08.00.14. М.: ИСПИ
РАН, 2016. 25 с. и др.

глобализирующегося социокультурного пространства¹. Так, М.М. Шибаева, анализируя различные аспекты межкультурных отношений, обосновывает суждение о том, что искусство является «наилучшим языком диалога»².

В последнее время усиливается интерес психологов к субъекту миграции: анализируются экзистенциальный, индивидуальный и социальный уровни психолого-педагогической модели динамично развивающейся личности (С.Л. Леньков), вскрываются взаимные изменения культурных стереотипов и этнической идентичности, вызванные последствиями локальных военных конфликтов (А.В. Гришина)³.

Для представителей социальной философии миграция представляет интерес с точки зрения рефлексии по поводу «переноса» социальных и культурных ценностей во времени и пространстве. Среди зарубежных исследований, прямо или косвенно рассматривающих проблему миграции как социокультурного явления, представляют теоретический интерес работы Г. Башляра, П. Бурдье, Э. Гидденса, Г. Зиммеля, У. Эко, М. Хайдеггера, К. Ясперса и др.⁴

Большинство исследований миграции базируются на теоретических выкладках А.Дж. Тойнби. Его работа «Исследование истории: Цивилизации во времени и пространстве» (1934) являет собой фундаментальные основания вопросов, связанных с природой переселенческих потоков. Среди них: миграция как фактор развития цивилизации; колония и военный гарнизон как исторические формы поселений; способы управления колониями; стихийная миграция и ряд других вопросов⁵.

¹ См.: Лебедько М. Г., Дударенок С. М. Миграция как процесс межкультурной коммуникации:
развитие взаимопонимания контактирующих культур // Гуманитарные исследования в Восточной
Сибири и на Дальнем Востоке. 2013. №4 (24) С. 103-109; Шибаева М.М. О ценностно-смысловых
основаниях «встречного движения» культур // Проблема культурного взаимодействия: история и
современность (по мат. междун. науч.-практ. конф. «Проблемы культурного взаимодействия в
современном мире») / науч. ред. В.А. Есаков, В.А. Тихонова, Е.В. Мареева. 2016. С. 14-20; Hall E. T.
The Dance of Life: The Other Dimension of Time. New York: Anchor Books, 1989. 345 р. и др.

² Шибаева М.М. Понимание инонациональной культуры как фактора диалогических отношений //
Культура культуры. 2017. № 2 (14). С. 12.

³ См.: Гришина А.В., Лунин С.Л. Типы этнической идентичности российской молодежи как
показатель позитивной готовности к принятию вынужденных мигрантов из Украины // Российский
психологический журнал. 2015. Т. 12. № 2. С. 46–55; Леньков С.Л. Трехуровневая психолого-
педагогическая модель личности // Педагогика: Науч.-теор. ж. РАН. 2018. № 6. С. 12-23 и др.

⁴ См.: Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства. М.: РОССПЭН, 2004. 376 с.; Бурдье П.
Социальное пространство: поля и практики. СПб.: Алетейя; М.: Институт экспериментальной
социологии, 2005. 576 с.; Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. М.:
Академический Проспект, 2003. 528 с.; Гидденс Э. Последствия современности. М.: Практис, 2011. 343
с.; Зиммель Г. Философия культуры. Т. 1. М.: Юрист, 1996. 671 с.; Эко У. Когда на сцену приходит
другой // Эко У. Пять эссе на тему этики. СПб.: SYMPOSIUM, 2003, 40 с.; Эко У. Сотвори себе врага
// Эко У. Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю. М.: АСТ, CORPUS, 2014. 352 с.; Ясперс К.
Власть массы // Бодрийяр Ж., Ясперс К. Призрак толпы: Философский поединок. М.: Алгоритм, 2014.
304 с. и др.

⁵ См.: Тойнби А. Дж. Исследование истории: Цивилизации во времени и пространстве. М.: АСТ,
2009. 863 с.

Для анализа природы социокультурного пространства видятся важными две линии рассуждений М. Хайдеггера: разграничение триады «простор», «место» и «местность», а также понимание категории «родного» как чувства «укоренённости» в языке и в традициях¹. Размышления М. Хайдеггера о возможности «переноса» смыслов и ценностей человека в ситуации его перемещения в иное физическое пространство, легли в основу данного диссертационного исследования.

Особый вклад в понимание социально-культурного пространства и его
внутренних перемещений внес П.А. Сорокин². Для социально-философского
анализа миграции как составляющей социокультурного пространства помогает
введенное им в научный оборот понятие социальной дистанции, восприятие
которой создает для индивидов представления «свой» – «чужой» и формирует
поле идентичности социальных групп. В общетеоретическом плане в изучение
природы социокультурного пространства внесли свой вклад и другие российские
авторы – В.Г. Виноградский, Г.Е. Зборовский, Е.В. Спекторский,

М.Б. Ямпольский³.

В новейшей российской практике изучения миграционного

социокультурного пространства, прямо или косвенно, поднимаются вопросы,
связанные с появлением новых социетальных связей в глобализирующемся
сообществе (В.П. Беркут), идет речь о новом культурно-символическом
значении возрастающей мобильности человека и общностей (Б.Л. Губман),
вскрывается противоречивость современной социальной динамики

(П.С. Гуревич), прогнозируется серьезная трансформация концепта

национальной культуры в связи с массовым включением в западный мир восточных народов (Г.С. Померанц)⁴. Практически об этом же говорят и западноевропейские теоретики, подчеркивая, что современная культура, утратившая привязку к определенному месту, побуждает к поиску новых образцов идентификации (У. Бек), в частности, путем формирования у

¹ Хайдеггер М. Изречения Анаксимандра / Разговор на проселочной дороге: Сборник: пер. с нем. /
под ред. А.Л. Доброхотова. М.: Высшая школа, 1991. С. 26-67.

² См.: Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. 543 с.

³ См.: Виноградский В. Г. Социальная организация пространства. Философско-социологический
анализ. М.: Наука, 1988. 189 с.; Зборовский Г. Е. Пространство и время как форма социального бытия.
Свердловск: Юрид. Ин-т, 1974. 222 с.; Спекторский Е.В. Проблемы социальной физики XVII столетия.
Т.2. Спб.: Наука, 2006. 510 с.; Ямпольский М.Б. Демон и Лабиринт (Диаграммы, деформации,
мимесис). М.: Новое литературное обозрение, 1996. 314 с. и др.

⁴ См.: Беркут В.П. Социально-философский анализ в методологии научного познания // Вестник
Московского государственного областного университета. Серия: Философские науки. 2016. № 1. С.
14-23; Губман Б.Л. Мир культуры: Экзистенциальные истоки и знаково-символическая реальность //
Вестник ТвГУ. Серия «Философия». 2015. № 2. С. 7–25; Гуревич П.С. Как раскрыть тайны социальной
динамики // Философия и культура. 2014. № 8. С. 1087-1091; Померанц Г.С. Страстная
односторонность и бесстрастие духа. М.-СПб.: Центр гуманитарных инициатив, Университетская
книга, 2014. 618 с.

мигрантов мемориальной культуры, свойственной населению той страны, гражданство которой они принимают (А. Ассман)¹.

Различные аспекты глобализирующегося социокультурного пространства,
стимулирующего социальную мобильность, в том числе и массовую миграцию,
анализируют российские (Ю.А. Бубнов, П.С. Гуревич, А.В. Деникин,

З.Д. Деникина, Т.А. Дьякова, В.А. Жебит, В.В. Миронов, Д.В.Г. Миронова, Н.В. Михалкин, А.Н. Михалкин, В.А. Песоцкий, А.А. Радугин и др.)² и западноевропейские (У. Бек, И. Валлерстайн, М. Дуглас, Дж. Мэдисон, Э. Холл, и др.) теоретики³.

Благодаря разработкам современных исследователей Ю.С. Барышевой,
В.В. Буланова, И.В. Кондакова, И.В. Малыгиной, О.Д. Маслобоевой,

Е.Е. Михайловой, С.И. Скороходовой и других авторов, миграция в современном социокультурном пространстве видится сопряженной с необходимостью выстраивания диалога представителей разных жизненных миров⁴. Пополняют смысловой ряд миграционной проблематики работы

¹ См.: Ассман А. Новое недовольство мемориальной культурой. М.: Новое литературное
обозрение, 2016. 232 с.; Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализации. Новая всемирно-
политическая экономия. М.: Прогресс-Традиция, 2007. 464 с.; Михайлова Е.Е. Дискуссия о природе
социокультурного пространства в трудах западноевропейских теоретиков ХХ века: укорененность и
миграция / Е.Е. Михайлова, О Ю. Верпатова // Вестник Тверского государственного университета.
Серия: Философия. 2016. № 1. С. 147-160 и др.

² См.: Бубнов Ю.А., Дьякова Т.А., Радугин А.А. Антропология региональных субкультур в
глобальной социокультурной динамике: духовно-нравственные конфигурации: Коллективная
монография. Белгород: Эпицентр, 2016. 153 с.; Гуревич П.С. Глобализация и мультикультурализм //
Философия и культура. 2012. № 8. С. 4-5; Деникин А.В., Деникина З.Д. Глобальная экономика в ХХI
веке: трансформация эпистемологии // Глобальная экономика в XXI веке: диалектика конфронтации и
солидарности: Сб. науч. тр. по итогам IV-й Межд. науч. конф. 2017. С. 450-452; Майкова Э.Ю.
Автономия личности и социальные практики адаптации // Власть. 2012. № 5. С. 118-120; Миронов В.В.,
Миронова Д.В. Мультикультурализм: толерантность или признание? // Вопросы философии. 2017. №
6. С.16-28; Михалкин Н.В., Михалкин А.Н. Закономерности организации общества и роль права в
реализации обязанностей государства // Вестник Московского государственного областного
университета. Серия: Философские науки. 2015. № 4. С. 46-56; Песоцкий В.А, Жебит В.А. Конец
антропоцентрического мира и перспективы законосообразного развития цивилизации нового периода
// Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Философские науки. 2017.
№ 4. С. 69-77 и др.

³ См.: Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества / пер. с англ. М.: Изд. «Весь
Мир», 2004. 188 с.; Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века / пер. с англ. / под
ред. Б. Л. Иноземцева. М.: Логос, 2004. 368 с.; Douglas М. International Migration at the Dawn of the
Twenty-First Century: The Role of the State // Population and Development Review. 1999. Vol. 25 2. Р. 303-
322; Hall E. T. The Dance of Life: The Other Dimension of Time. New York: Anchor Books, 1989. 345 р.;
Madison G. Existential Migration // Existential Analysis. 2006. № 17.2. Р. 238-260; Madison G. The End of
Belonging. London: Revised January, 2010. 220 p. и др.

⁴ См.: Барышева Ю.С. Комплексный подход к социокультурной адаптации мигрантов в Москве //
Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2017. № 2 (76). С. 72-77;
Буланов В.В. Диалогический дискурс и межкультурная коммуникация // Вестник Тверского
государственного университета. Серия: Философия. 2014. № 4. С. 63-70; Кондаков И.В.
Географический «сдвиг» и культурный «стресс»: искусство в условиях эмиграции и иммиграции //
География искусства: инсайд-аут. М.: ГИТР, 2018. С. 125-142; Малыгина И.В. Мировые тенденции и
российская специфика динамики этнокультурной идентичности // Вестник Московского
государственного университета культуры и искусств. 2016. № 5 (73). С. 42-52; Маслобоева О.Д.

авторов, высвечивающие взаимосвязь проблемы безопасности и миграции (В.А. Аватков, А.С. Горбунов, П.И. Касаткин, И.М. Хрусталев и др.)¹.

Как показывает анализ литературы, к настоящему времени накоплен
огромный массив исследований, прямо или косвенно анализирующих природу
миграции, ее исторические типы и формы. Исследователи солидаризируются в
признании необходимости осмысления проблемы массовой миграции в
контексте интеграции субъектов социокультурного пространства. Однако до сих
пор не сложилось целостного теоретического видения миграции как
социокультурного явления. Кроме того, миграция еще не стала предметом
специального анализа в свете глобализационных коммуникаций,

осуществляющихся поверх барьера национальных границ. Исходя из актуальности исследовательской проблемы и её недостаточной социально-философской рефлексии в складывающихся рамках транснациональной мировой политики, определена тема данного диссертационного исследования – социально-философский анализ миграции в контексте глобализирующегося социокультурного пространства.

Объект исследования: Миграция как социокультурное явление.

Предмет исследования: Миграция в контексте глобализирующегося социокультурного пространства.

Цель исследования: социально-философский анализ миграции в современном глобализирующемся социокультурном пространстве

Задачи исследования:

– определить основополагающие характеристики социокультурного пространства и вызревающей в его пластах динамики перемещения населения;

– выявить специфику исторических форм миграции в контексте запросов современности;

– проанализировать основные стратегии решения проблемы типологии миграционных процессов;

– вскрыть особенности политической миграции в современном мире;

– продемонстрировать возможности экономической, трудовой и образовательной миграций в глобальном социокультурном пространстве;

– показать специфику этнокультурных миграционных процессов в мировом сообществе.

Проблема духовного единения славян в условиях глобализации // Концепт: философия, религия, культура. 2018. № 2 (6). С. 114-124; Михайлова Е.Е. В.О. Ключевский: понимание культурной дистанции // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Философия. 2012. № 1-2 (20). С. 134-140; Скороходова С.И. Славянский вопрос и сербско-русское содружество в 20–40-х годах ХХ века в Королевстве Югославия // С. И. Скороходова, О. Топалович, Т. Миленкович, М. Обрадович / под ред. С.И. Скороходовой. М.: ИД «ФОРУМ», 2017. 272 с. и др.

¹ См.: Горбунов А.С. Деформация личностного бытия в информационном массовом обществе // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Философские науки. 2017. № 1. С. 28-36; Касаткин, П. И., Хрусталев, И. М., Аватков, В. А. Евробезопасность, интеграция и «мягкая сила» миграции в XXI веке // Вестник МГИМО. 2012. № 6. С. 79-93 и др.

Проблема. Современное понятие социокультурного пространства, при
всей широте его интерпретаций, группируется вокруг трех главных
характеристик: первое – пространство есть продукт деятельности,

коммуникации, творчества и личностных переживаний человека; второе –
человек как языковая и коммуникабельная личность способен конструировать и
перенастраивать место, данное ему от рождения, и сохранять «родное» в новых
пространственно-временных условиях; третье – перекрещивание

пространственно-временных зон связано с угрозой утраты культурных корней на дистанции «близко-далеко», а также с опасностью проявления чувства равнодушия в момент, когда требуется осознанный выбор.

Исходя из этого, выдвигается гипотеза исследования. В миграционной динамике социокультурного пространства контрастируют две культуры – принимающая и привнесенная. Тот факт, что многие мигранты не только не ассимилируются, но часто отказываются жить по правилам страны, куда они приехали, можно объяснить устойчивостью чувства «укоренённости»: в новые пространственно-временные условия попадает не только физический мир человека, но и его язык, обычаи, традиции, с которыми невозможно распрощаться исключительно «по команде» принимающей стороны. Очевидно, что «встреча» культур предполагает длительный диалог, поиск общего языка, постепенное движение навстречу друг к другу.

Научная новизна исследования заключается в осуществлении социально-философского анализа миграции как социокультурного явления современности, что выражено в следующих концептуальных аспектах:

– акцентирована необходимость углубленной терминологии,

характеризующей понятие «социокультурное пространство» в современном глобализирующемся мире, которое при всей широте интерпретаций центрируется вокруг двух понятий: «место», символизирующего укорененность, и «поле», предполагающего динамичность; в связи с этим уточнено понятие «миграция»;

– показано, как изучение специфики исторических форм миграции в контексте запросов настоящего, помогает глубже понять современные миграционные процессы, сбалансировать «встречу» культур принимающего и привнесенного общества;

– в результате анализа основных стратегий решения проблемы типологии миграционных процессов выявлено, что прежние критерии классификации миграций, выраженные в традиционных терминах политики национальных государств, утрачивают свою силу, уступая место транснациональным;

– вскрыты новые тенденции организации и контроля за политической миграцией: от национально-административного давления с его локальным планированием и регулированием – до согласованной на международном уровне координации нормативных практик миграционного поведения; субъект миграции представлен в контексте структурального ограничения;

– обосновано положение о том, что под воздействием сети интернета и информационно-сетевых технологий меняются формы экономической миграции и облик субъекта трудовой и образовательной миграции: от временных поездок в другую страну – до переноса предприятий и учебных заведений; от низкоквалифицированного труда – до создания электронной экономики и складывания этнического бизнеса;

– проанализирована координация этнокультурных миграционных процессов сквозь призму встречи культур в диапазоне: от «культурного синдрома» и «культурного шока» – через поэтапную ассимиляцию – к интеграции на основе принципа «уважения инаковости».

Достоверность исследования.

Диссертация удовлетворяет требованиям «Паспорта научной

специальности 09.00.11 – Социальная философия», разработанного экспертным советом ВАК Минобрнауки РФ от 25 февраля 2009 г. № 59. П. 16 «Современные концепции общества как организационной формы совместной деятельности людей».

Методологические и теоретические основы исследования.

Теоретико-методологическая стратегия исследования избрана в

соответствии с характером темы диссертации. В диссертационной работе используется методологический арсенал рефлексивной социальной теории, представленной прежде всего в сочинениях У. Бека, П. Бурдье, Э. Гидденса и других авторов, внесших весомый вклад в ее разработку, а также работы отечественных исследователей В.П. Беркута, В.В. Ильина, Л.А. Микешиной и других авторов, работающих над совершенствованием инструментария социально-философского анализа в перспективе вызовов современности.

В диссертации использованы системный, структурный, структурно-функциональный методы, а также метод историзма. Системный подход позволил рассмотреть миграцию как целостный объект, инициирующий изменение прежнего национально-государственного институционального порядка в мире. Структурный метод нашел применение, прежде всего, в анализе форм и видов миграции в условиях глобализирующегося социокультурного пространства. Использование структурно-функционального метода оказалось эффективным для анализа основных стратегии типологии миграционных процессов и рассмотрения миграционной политики в условиях информационно-сетевого общества. Метод историзма проявил свою действенность при изучении генезиса формирования исторических типов миграции – колонизации и переселения.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Для характеристики константного начала социокультурного пространства используется понятие «место» в его различных интерпретациях: потенциал наполнения духовными силами (Зиммель), «укорененность» как место, сконструированное индивидом и наполняемое им же самим необходимым содержанием (Хайдеггер), «сверхпродукт производственных сил» (Лефевр),

«символическое поле» (Бурдье), «присутствие/соприсутствие» как деятельность
в определенном окружении (Гидденс). Для свидетельства динамичности
процессов миграции используется ряд характеристик: «поле» осмысленного
наполнения нового пространства (Зиммель); сохранение в языке и традициях
чувства родины в момент выбора места заселения (Хайдеггер), осознание всегда
новой духовной ситуации как средства «удержания бытия» (Ясперс),
символическое «присвоение» новой природы социальных отношений (Бурдье),
перекрещивание пространственно-временных зон (Гидденс), мобильность

человека и групп в новом культурно-символическом значении (Губман), трансформация целостности национальной культуры (Померанц) и другие версии. Особую значимость в последние годы, в связи с усилением миграционных процессов и интернализацией пространства, приобрел вопрос об угрозе утраты культурных корней. Миграция в контексте социокультурного пространства представляет процесс, связанный с пространственно-временным перемещением человека как носителя социального и культурного потенциала «родины» (системы социальных отношений, ценностей, норм, традиций, обычаев и т.д.) в новые условия жизни.

2. Изучение специфики исторических форм миграции – колонизации и
переселения – в контексте запросов настоящего, помогает глубже понять
современные миграционные процессы, сбалансировать «встречу» культур
принимающего общества с привнесенной волной переселенцев. Сегодня
колонизация как историческая форма миграции, за небольшим исключением,
уходит в прошлое. Переселение как историческая форма миграции, наоборот,
набирает силу и скорость, и под воздействием новых цивилизационных
обстоятельств приобретает многомерные очертания социально-экономического,
административно-правового, социально-психологического и этнокультурного
характера.

1. Сложившиеся на протяжении длительного периода времени способы классификации миграций, выраженные в традиционных терминах политики национальных государств, утрачивают свою силу, уступая место транснациональным. Появляются новые критерии миграции – легальная/нелегальная, сезонная/маятниковая, добровольная/вынужденная Нарастание в мире числа беженцев и переселенцев чревато рискогенными последствиями: опасностью утраты субъектом миграции своей национальной принадлежности и чувства укорененности, а также опасностью разрушения социальной и культурной целостности и принимающего, и отдающего регионов. Особым видом миграции становится так называемый «homeland» – социально-культурный анклав внутри другой страны, воспринимаемый субъектом миграции как «родное» пространство.

2. В понятие «политическая миграция» объединяются все миграционные потоки, вызванные причинами властно-управленческого характера, в числе которых: вынужденное переселение в связи со сменой политического режима,

репрессии, репатриации, депортации, военные действия, ценностно-личностное
неприятие политического строя. В настоящее время смещается вектор
организации миграционных потоков: от национально-административного
давления с его локальным планированием и регулированием – к согласованной
на международном уровне координации нормативных практик миграционного
поведения. Глобальный характер миграций ставит вопрос о решении прямо
противоположных задач – либерализации миграционной политики

(совершенствование механизма гражданства, создание «прозрачных границ» и
т.д.) и, наоборот, принятии жестких ограничительных мер в целях сохранения
национальной безопасности. В практике организации взаимодействий
принимающего общества и мигрантов сформировалось несколько

принципиально разных подходов: ассимиляция по праву рождения (США, Франция), сегрегация по «праву крови» (Германия, скандинавские страны), интеграция (Великобритания, Канада, Китай), дистанцирование (Швейцария, Япония). Модель России являет собой синтез подходов, реализуемых Великобританией и Германией.

5. Экономическая миграция во все времена способствовали
перераспределению трудовых ресурсов с мест наибольшей концентрации
населения – к наименьшей. В связи с этим сегодня назрела опасность разрыва
между зонами мира как системы. В поисках лучшего уровня жизни мигранты из
неблагополучных, в их понимании, регионов перемещаются в более
благополучные места, изменяя тем самым социокультурные характеристики и
региона-донора, и региона-реципиента. Деятельность транснациональных
корпораций, внедрение в жизнь телекоммуникационных и информационных
технологий меняют образ деловой и образовательной миграции: от временных
поездок в другую страну – до переноса предприятий и учреждений, вплоть до
создания секторов этнической экономики.

6. В процессе миграции происходит соприкосновение форм культуры –
языка, норм, ценностей, знаний, социальных ролей, что актуализирует вопросы
самоидентификации. В результате наблюдаются особенности взаимопонимания
между коренным и вновь прибывшим населением, их обоюдные опасения,
трудности адаптации, социальная напряженность и даже открытый конфликт.
При «встрече» культур субъект миграции испытывает состояние «культурного
шока», когда устойчивые представления, сформированные родной культурой,
вступают в противоречие с бытовыми реалиями нового общества. Практика
включения мигранта в новую систему отношений демонстрирует несколько
стратегий преодоления культурного шока и достижения стадии уважения
инаковости. Позитивные стратегии: ассимиляция – стремление усвоить культуру
страны пребывания; интеграция – стремление усвоить новую культуру и
обогатить ее элементами собственной, а также негативные стратегии:
геттоизация – замкнутое проживание, колонизация – навязывание иностранцами
своих культурных ценностей.

Теоретическая и практическая значимость работы.

Выводы диссертационного исследования важны для осмысления специфики миграционных процессов в глобализирующемся пространстве. Теоретическая значимость работы выражается в том, что социально-философский анализ данной проблемы может содействовать конструированию содержательных перспектив модернизации страны, встречающей мигрантов, и страны, испытывающей отток населения. В практическом плане выводы диссертации могут помочь решать эффективно вопросы, связанные с поиском новых ценностно-нормативных оснований миграционной политики в реалиях современной России как поликультурного пространства, одновременно отдающего свои человеческие ресурсы и принимающего новые. На основе материалов диссертации разработаны практические рекомендации по совершенствованию системы управления адаптацией иностранных студентов в рамках реализации инициатив Центра молодежной политики и факультета международного академического сотрудничества Тверского государственного технического университета.

Материалы и выводы диссертационного исследования могут быть
использованы в преподавании социальной философии, социологии,

этносоциологии, социальном проектировании, политологии, культурологии, маркетинге и ряда других университетских дисциплин.

Апробация результатов исследования.

Основные результаты диссертационного исследования нашли отражение в 16 публикациях автора, в т.ч. в 3 статьях в научных изданиях, которые включены в перечень ВАК российских рецензируемых научных журналов. Они доложены на шести международных конференциях: Международной научно-практической конференции студентов, магистров и аспирантов «Информационные тренды и безопасность личности: взгляды молодых исследователей» (18-19 апреля 2016, Тверь, Россия), Межд. науч. конф. «Генезис отечественной культурологии: универсальные смыслы и локальные проекции» (1-3 июня, 2016, Москва, Россия), Межд. научно-практ. конф. «Гуманитарные основания социального прогресса: Россия и современность» (25-27 апреля 2016, Москва, Россия), Межд. науч. конф. «Генезис отечественной культурологии: Феномен культурного переворота» (14-15 апреля 2017, Москва, Россия), Межд. науч.-практ. конф. студентов, магистров и аспирантов «Качество жизни: современные риски и технологии безопасности» (18-19 апреля 2017, Тверь, Россия), Межд. науч.-практ. конф. студентов, магистров и аспирантов «Диалектика достоинства: личностные, социальные и профессиональные константы» (4-5 апреля 2018, Тверь, Россия); Всерос. науч. заочной конф. «Образование в XXI веке» (1 января – 31 декабря 2015; 22 сентября 2017, Тверь, Россия), Всерос. конгресс молодых ученых (7-10 апреля 2015, Санкт-Петербург, Россия); Всерос. науч.-практ. конф. «Саморазвивающаяся среда технического вуза: научные исследования и экспериментальные разработки» (15 апреля 2016, 10 февраля 2017, Тверь, Россия), Всерос. заочной науч.-практ. конф. «Проблемы управления в социально-гуманитарных, экономических и технических системах» (15 марта

2016, 01 февраля 2017; 02 февраля 2018, Тверь, Россия). Так же результаты были использованы при участии в экспертной сессии, посвященной оценке состояния и определению перспектив развития межнациональных и межконфессиональных отношений в субъектах РФ (октябрь-ноябрь 2017, ФАДН России при поддержке ВЦИОМ).

Основные выводы исследования нашли практическое применение в программе воспитательной работы со студентами ТвГТУ с целью формирования установок молодежи на диалог в условиях встречи культур и взаимодействия с представителями других сообществ, а также внедрены в курсы рабочих программ «Этносоциология», «Социальное прогнозирование и проектирование» и «Маркетинг персонала» ТвГТУ.

Социокультурное пространство и миграция в дискурсе социально-гуманитарных наук

Одной из ключевых проблем анализа феномена миграции в современном научном пространстве является многообразие трактовок и подходов к осмыслению понятия миграции. В последние десятилетия семантический потенциал миграционного дискурса становится все более разнообразным в системе трансформации социальных отношений.

Современный миграционный кризис в медийной риторике представлен как следствие войн, идущих в Африке и на Ближнем Востоке. Однако глубина вопроса заставляет задуматься над более значимыми социокультурными процессами. Основной тенденцией видится тот факт, что современная миграция в Европу демонстрирует разворот исторического тренда. Если в минувшие столетия европеец «уезжал» в новую страну, обосновывался там, затем к нему переезжала семья, то теперь вектор меняется – европеец уже не «уезжает», а «принимает» у себя представителей разных культур и религий. Развитые страны становятся все более привлекательным направлением для новых и новых мигрантов, и вопрос сейчас состоит не столько в том, как избежать массовой миграции – она неизбежна, – сколько в том, как лучше ее принять. Процесс этого принятия, сопряженный с немалыми сложностями, высвечивает проблематику «встречи» различных по своей природе культурных и социальных начал, вопросы взаимопроникновения и взаимосвязи двух противоположных состояний человека: укорененности и миграции.

В контекст переосмысления проблемы «глобального-локального» подключаются исследователи самых разных направлений социогуманитарного знания: представители философии культуры подвергают переоценке сложившуюся за последние полвека политику диалога культур1; психологи изучают новые основания жизненной и профессиональной переориентации личности в глобализирующемся пространстве2; экономисты рассуждают о правильном использовании привнесенного миграционной волной нового источника человеческого капитала3; социологи, политологи, правоведы занимаются поисками новых регистров переосмысления понятия «политика границ». Так, по мнению немецкого теоретика У. Бека, в результате глобализационных коммуникаций наблюдается переплетение во многом уже «отсутствующих» рубежей, динамика старых и новых границ, и все это следует воспринимать уже не в национальных понятиях, а в рамках «транснациональной мировой внутренней политики»4.

В то время, как современные политики пытаются понять, как встроить механизм интеграции беженцев в западное общество, теоретики социальной философии, философии культуры, культурологии, социологии и других сфер социально-гуманитарного знания пытаются вскрыть природу социокультурного пространства, ищут новые коды понимания процессов мобильности, дифференциации и интеграции человека. Анализ дискуссии о природе социокультурного пространства, прямо или косвенно ведущейся на протяжении уже нескольких десятилетий и отраженной в трудах западноевропейских теоретиков XX века, может помочь в оценке миграционных явлений современности.

Впервые категорию «социальное пространство» ввел в употребление Г. Зиммель. С его посыла в исследовательской среде разграничиваются две реальности: пространство бытия и социальное пространство. Сторонник формальной социологии определял эти две реальности в диапазоне «форма – наполнение». Так, пространство бытия, в интенции автора, сопряжено с понятием «ландшафт», где подчеркивается не только его материальная природа, но и наличие определенных границ. Ландшафт репрезентируется Г. Зиммелем как первичная форма пространства. Эта форма становится основой для реализации социального пространства, которое наполняет его содержательно. «Пространство – это форма, а форма не действует… Отдельные части пространства синтезируются душой»1. Социальное пространство представляется исследователем в виде «продукта души», ее деятельности, выраженной в способе, которым человек соединяет между собой не связанные до этого чувственные аффекты.

Для Г. Зиммеля пространство видится двояким: формально – это «место», содержательно – это «поле», порожденное социальной деятельностью человека, его способностью осмысливать окружающую реальность, переживать и выстраивать свои ощущения в определенную систему. Такая процедура осмысленного наполнения пространства превращает первоначальное формальное «место» в пространство с новым значением «поля» коллективной деятельности индивидов2. Социальное пространство, в концепции Г. Зиммеля, – это комбинации и взаимодействия чувственных ощущений и аффектов; оно представляет собой содержание, которым наполняется некое материальное место, определяющее его основные характеристики.

Философско-экзистенциальные и герменевтические воззрения М. Хайдеггера демонстрируют важность дискурсивного характера социокультурного пространства на пути постижения человеком сущности своего жизненного мира. Для анализа природы пространства важны две линии рассуждений М. Хайдеггера: разграничение им триады «простор», «место» и «местность» и понимание категории «родного» как чувства «укорененности» в языке и в традициях.

Пространство, в осмыслении М. Хайдеггера, есть нечто просторное, свободное от преград. «Простор несет с собой свободу, открытость для человеческого поселения и обитания. Простор, продуманный до его собственного существа, есть высвобождение мест, где судьбы поселяющегося тут человека повертываются или к целительности родины, или к гибельной безродности, или уже к равнодушию перед лицом их обеих. Простор есть высвобождение мест, вмещающих в себя явление бога, мест, покинутых богами, мест, в которых божество долго медлит с появлением»1. Видно, что простор для М. Хайдеггера – не нечто физическое или физико-географическое. Это совокупность дискурсивных компонентов, необходимых для того, чтобы стать для человека или родиной, или чужбиной. Поэтому «родина» есть не то, что существует априори, родина – это простор, творимый самим человеком.

М. Хайдеггер выделяет несколько характеристик «простора», связанного с миграцией [«человеческого заселения», в терминологии Хайдеггера – авт.]. Простор допускает присутствие вещей, которые необходимы для человеческого обитания, от которого человек зависим. Речь идет не только о материальных объектах, но и об обычаях, традициях, элементах духовной культуры. Простор, по сути своей, передает свою способность «простираться» другому свойству – «заполнению вещами». При этом, простор не просто заполняется вещами, но и дает им свои места и позволяет исполнять свое предназначение, функции. Иными словами, простор дает возможность людям самостоятельно сконструировать свое место и местность, выстраивать их под свои потребности и интересы.

«Простор есть высвобождение места».2 Место, в понимании М. Хайдеггера, связано с размещением, т.е. с тем, что находится в распоряжении человека. Место не просто физическая точка, а область, очерченная как взаимосвязь привычного набора элементов для существования человека. Такая очерченность и именуется «местностью». «Место открывает всякий раз ту или иную местность, собирая вещи для их взаимопринадлежности в ней»1. Место определяется местностью. Место не располагается в заранее данном пространстве с его физически-техническими характеристиками. Пространство впервые только и развертывается под влиянием факторов определенной местности. Главная способность человека, определяющая его сущность, – это способность быть осмысляющим. В соответствии с этим, «чтобы размышлять, нам отнюдь не требуется «перепрыгнуть через себя». Достаточно «…» подумать о самом близком: о том, что касается каждого из нас – здесь и сейчас, здесь, на этом клочке родной земли, сейчас – в настоящий час мировой истории»2.

В русле воззрений М. Хайдеггера, пространство становится пространством, когда создается уникальная комбинация характерных взаимосвязей, очерченных определенной местностью. Каждое пространство уникально и неповторимо. Человек, привыкая к одной местности, наполняется ощущением «родины», чувствует себя на своем месте. Перемещаясь на новое место, человек не может в полной мере сохранить прежнюю, привычную ему обстановку, поскольку «принимающее» пространство уже сложилось до него и занято другими «вещами». В логике миграции человек вынужден приспосабливаться к новому месту, он должен стать элементом принимающей системы, стать «местным».

В связи с этим возникает противоречие, связанное с процессом «принятия – непринятия» новой культуры. С одной стороны, теряя связь с родным местом, человек отрывается от той системы вещей, которая была привычна для него и в создании которой он сам участвовал. С другой стороны, пока человек адаптируется к новой местности, принимая новую систему ценностей, возникает угроза утраты чувства укорененности, нарастает опасность проявления равнодушия перед лицом выбора «целительности родины» или «гибельной безродности».

Типология миграционных процессов

Рассматривая наиболее сложные теоретические и практические аспекты анализа миграций и миграционного поведения в современном обществе, следует отметить, что одним из наиболее дискуссионных вопросов остается вопрос построения типологии миграционных процессов. Данная проблема носит не только теоретический и методологический характер, но и представляет собой значительный практический аспект – определение типологической принадлежности потока миграции позволит конструктивно выстроить систему миграционной политики и практики работы с мигрантами данной категории.

Анализируя существующие в практике построения типологии миграционных процессов проблемы, можно выделить ряд наиболее значимых и трудно преодолимых противоречий:

- динамика развития современного сообщества такова, что практически невозможно сформировать устойчивую типологию миграционных процессов, которая могла бы стать как теоретическим, так и практическим инструментом в исследовании данного феномена;

- многообразие направлений и форм миграции не позволяет охватить всю полноту данных процессов в рамках одной дисциплины, предполагая самым продуктивным междисциплинарный подход;

- развитие глобализацонных коммуникаций и формирование сетевого общества увеличивает многообразие критериев типологии.

На сегодняшний момент существует большое количество типологий миграций, отраженных в научной литературе. В их основе лежит, как правило, социологический, демографический и экономический подходы к определению миграции и миграционного поведения. Для проведения типологизации используют несколько базовых критериев, таких как направленность, временная протяженность, способ вовлечения в миграционное поведение, причинность, социально-демографические характеристики субъектов миграции, законность пересечения границы. В рамках каждой типологии исследователи на основе вычленения неких общих черт группируют миграционные процессы, стремясь упорядочить их, создать систему, которую можно было бы задействовать в дальнейшем изучении и анализе данного феномена. Сложившиеся на протяжении длительного периода времени способы типологизации расширяются, дополняются, но, по сути, остаются неизменными десятилетия, переходя из одних научных источников в других.

На данный момент можно говорить об уже устоявшихся типологиях, которые прочно вошли в учебные пособия школьных курсов обществознания и экономической географии, в учебные пособия для высшей школы. Исходя из широкой трактовки понятия миграции, выделяют, прежде всего, миграции по своей направленности. Направленность, в данном контексте, связана с понятием государственной территории. В этом случае выделяют:

- внутренние миграции, представляющие собой перемещения внутри страны или региона, не связанные с пересечением границ;

- внешние миграции, направленные на иную страну. При этом внешнюю миграцию подразделяют на эмиграцию (выезд за пределы страны) и иммиграцию (въезд в страну).

Однако если попытаться разобраться в такой, на первый взгляд, простой типологии, возникает ряд трудностей. Если обратиться к документам о миграции, разработанным ООН, можно отметить их значительное внимание к проблемам международной миграции, по которым регулярно делаются доклады и проводятся заседания, и практически полное отсутствие положений и нормативных документов о проблемах внутренних миграций.

В официальных докладах ООН одним из наиболее значимых критериев для определения типа мигранта является показатель времени пребывания в другой стране. Долгосрочной международной миграцией считается изменение страны пребывания не менее, чем на один год. К данной категории применяется понятие «мигрант». К тем, кто изменяет страну пребывания на меньший срок, применяется другая дефиниция – «посетитель»1. В результате в системе анализа категорий мигрантов сформировалось правило «12 месяцев». Анализируя итоговый доклад, следует обратить внимание не только на временной фактор, но и на критерий страны принадлежности мигранта. Так, в приводимой статистике и диаграммах отдельно выделены жители стран ЕС и жители других территорий. Обоснованием введения данного критерия становится принцип юридически упрощенного миграционного перемещения между странами ЕС, что не только приводит к изменению политики учета мигрантов.

Обращаясь к классической терминологической вставке, сопровождающей все доклады, посвященные международной миграции, можно увидеть отсылку к принципам учета миграции, изложенной в Рекомендациях по статистике международной миграции, принятых Статистической комиссией Организации Объединенных Наций в 1997 г. В соответствии с ними существует семь категорий для описания всех видов законного доступа иностранных граждан (соответственно, и легальных типов международной миграции):

- образование или профессиональная подготовка;

- занятие трудовой деятельностью;

- воссоединение или создание семьи;

- право на свободное проживание или передвижение;

- длительное или не ограниченное во времени поселение;

- соображения гуманности;

- упорядочение правового статуса2.

Однако обобщая различные доклады и послания, озвученные во время генеральных ассамблей ООН по проблемам миграции, можно выделить несколько категорий мигрантов в системе международной миграции, которые обозначаются специалистами ООН как требующие внимания целевые группы. Такими категориями стали:

- трудовые мигранты;

- образовательные мигранты;

- беженцы и лица, ищущие убежища и политической защиты;

- мигранты, чьей целью является воссоединение с семьей;

- мигранты, планирующие выезд с целью смены постоянного места жительства;

- нелегальные мигранты, принявшие решение самостоятельно;

- нелегальные мигранты, ставшие жертвой преступлений (рабство, торговля людьми)1.

Кроме этого, в документах, посвященных анализу миграционных процессов, ООН отдельно выделяют женскую и детскую миграции, обозначив их не только в отдельные целевые категории мигрантов, но и сформировав комиссии, изучающие проблемы женской трудовой миграции и детской миграции2.

В результате, если говорить о подходе, на который опираются международные организации, то система типологизации миграционных процессов оказывается несколько сложнее. Четко прослеживается временной критерий, критерий пересечения государственной границы, критерий соблюдения миграционного законодательства, целевой критерий, социально-демографический критерий, критерий свободы воли, критерий причинности. Однако можно отметить, что такой подход отличается, в первую очередь, формальностью и наличием возможности фиксировать факт миграционного перемещения.

В научной литературе в последние годы особый упор делался на изучение проблем и последствий, связанных с внешней миграцией. Отдельно стоит отметить правовой аспект, который часто затрагивается при анализе проблемы внешней миграции – нелегальную миграцию. Статус нелегального мигранта формирует определенный тип личности, который можно сравнить со статусом «бывших людей» в новом советском государстве. Утрата своего официального статуса, маргинальность настоящего положения приводят к формированию нового типа личности и миграционной культуры, отличной от культуры мигрантов легальных.

Феномен нелегальной миграции связан непосредственно с соблюдением миграционного законодательства стран, которое, в свою очередь, отражает миграционную политику государства. В тоже время миграционная политика в современном обществе не может рассматриваться исключительно с точки зрения политической рациональности и социального блага страны – это отражение глобальных тенденций.

В соответствии с временным критерием миграцию подразделяют на постоянную и временную. Следует отметить, что данное подразделение весьма условно и сопряжено с понятием «временности» пребывания на другой территории. В этом случае, понимание постоянства или не постоянство исходит из правового закрепления индивида на выбранной им для миграции территории, что опять же возвращает к правовому подходу дефиниции миграции. Временность не предполагает укоренения. В связи с этим временная миграция рассматривается как миграция, главным образом, с экономических позиций. Временные миграции напрямую связаны с функционированием экономической и политической системы в том или ином регионе.

Политическая миграция в современном мире

Современный порядок мирового процесса начинает складываться с начала ХХ века. Многочисленные революционные потрясения, войны не только локального и регионального, но и мирового масштаба – все это оказало серьезное влияние на протекание миграционных процессов. Динамично изменяющийся порядок мироустройства, значительные политические трансформации, возникновение и распады политических режимов создали условия, при которых политические мотивы и причины миграционных движений становятся очевиднее, выделяются в отдельную категорию миграций. Долгое время в практике управления миграционными потоками наиболее распространенным был административный подход, при котором государство в лице правительства в рамках политики независимого государства имело инструменты планирования и регулирования миграции, формировало и влияло на сценарии миграции. Данные процессы были характерны для большинства государств. Вероятно, именно поэтому само понимание политической миграции начинает складываться во второй половине ХХ века1.

Рассматривая данный вопрос в ретроспективе, можно отметить, что для международной практики миграционное движение, вызванное административными решениями, действиями правительств, а также стремлением людей избежать последствий тех или иных политических событий явление далеко не ново. Рассматривая исторические процессы, можно выделить множество примеров, когда перемещение населений как внутри государства, так и за его пределами было простимулировано законодательной деятельностью государства.

Кроме того, в исторической практике широко известны примеры массовых переселений в результате реализации дискриминационных практик государственной властью по этническому, религиозному или социальному признаку.

Анализируя современные предпосылки международной миграции и роль политических факторов в данном процессе, обращают внимание на тот факт, что именно Вторая мировая война стала той переломной точкой, которая обозначила начало кардинальных перемен в процессах международной миграции и специфике их протекания. В своей работе исследователи подчеркивают важную роль в этом вопросе принятия Всеобщей декларации прав человека. Несмотря на невозможность немедленных изменений отношения государств к вопросу планирования и регулирования миграций путем принятия одного документа, тем не менее, этот документ, имеющий силу резолюции Генеральной Ассамблеи ООН, зафиксировал начало постепенного изменения норм и практик ряда аспектов миграций1.

В результате анализа современных процессов выделяются миграции, которые можно обозначить общим понятием – политические. В объем понятия «политические миграции» входят все миграционные потоки, вызванные причинами властно-управленческого характера, в числе которых: вынужденное переселение в связи со сменой политического режима, репрессии, репатриации, депортации, военные действия, ценностно-личностное неприятие политического строя.

Рассматривая современное состояние политических миграций следует обратить внимание на их роль в трансформации современной политической сферы и, в частности, изменении роли национальных государств в регулировании и планировании миграционных процессов как таковых. На современном этапе контроль миграционного движения, вызванного политическими событиями и социальными потрясениями, постепенно переходит под юрисдикцию международных организаций, формируя международные стандарты нормативных практик регулирования миграционного поведения.

Среди основных направлений международного нормативного регулирования миграционных процессов можно выделить: максимальное упрощение перемещения граждан на геополитическом пространстве, особенно в пределах региональных структур (ЕС, СНГ); внедрение единых стандартов обращения с гражданами, въезжающими на территорию государств; создание иммиграционных правил по отношению к беженцам и лицам, ищущим убежища, формирование общей процедуры признания их статуса; принятие общих мер по борьбе с незаконной миграцией и ее предотвращению.

В настоящее время сформирован механизм нормирования миграции, важным составным элементом которого выступает нормативно-правовая система международного регулирования миграционных процессов1.

Перечень вышеуказанных направлений нормативного регулирования демонстрирует стремление унифицировать стандарты работы с мигрантами, включая и тех, кто совершил перемещение по политическим причинам. Поскольку в большинстве законодательных практик беженцы выделены в особую миграционную категорию, возникает закономерная проблема терминологии. Большинство законов о беженцах ориентируются в своих практиках на международные акты, в частности, на Конвенцию о статусе беженцев, которая была принята 28 июля 1951 года. Согласно данному документу, человек становится беженцем «в силу вполне обоснованных опасений стать жертвой преследований по признаку расы, вероисповедания, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений находится вне страны своей гражданской принадлежности и не может пользоваться защитой этой страны или не желает пользоваться такой защитой вследствие таких опасений; или, не имея определенного гражданства и находясь вне страны своего прежнего обычного местожительства в результате подобных событий, не может или не желает вернуться в нее вследствие таких опасений» 2.

В группе политических мигрантов исследователи выделяют две особые категории – оппозиционеров и беженцев, к которым должны применяться иные правовые нормы, в сравнении со всеми другими мигрантами. Оппозиционеры, оценивая уровень безопасности человека, подразумевают под этим в том числе и политическую безопасность. Оппозиционер ищет принимающее общество, соответствующее его пониманию уровня политической свободы и безопасности, ощущая на себе давление потенциальной угрозы со стороны различных социальных институтов и государственных структур общества исхода1.

Беженцы определяются как лица подвергавшихся или имеющих риск быть подвергнутыми «генерализированному насилию» (или «обобщенному насилию», вероятнее всего имеется в виду именно феномен массового насилия, которое применяется не избирательно, а по отношению к целой группе – военные действия, геноцид, погромы и т.д.)2.

Исходя из данного понятия, следует отметить несколько аспектов. Во-первых, в данном термине упор делается на политическую причинность перемещения. Во-вторых, в дальнейших пунктах особое внимание уделяется уточнению и пониманию такого важного в политических практиках момента как «гражданственность». Проблема гражданства и ответственности государства за гражданина другого государства, который фактически отказался от своего гражданства, рассматривается в ряде пунктов Конвенции.

Важность принципа «гражданства» в анализе проблемы мигрантов как таковых, и в частности, политических мигрантов, стал дискуссионным вопросом.

Рассматривая трансформацию феномена «гражданства» в условиях мультикультурного общества отмечается два противоположных тренда. Один из них связан с существенным ослаблением контролирующего миграционные потоки режима для категорий, которые можно обозначить как привилегированные группы. В данную категорию попадают предприниматели, инвесторы, высококвалифицированные работники (т.е. те человеческие ресурсы, которые способны принести экономическую и социальную пользу принимающей стороне без дополнительных вложений). Второй тренд заключается в усилении ограничительных мер в том числе и для такой группы, как беженцы, ищущие политическое убежище.

Анализируя причину формирования такого подхода к регулированию миграции, высказывается мнение, что за счет этого государство стремится ужесточить контроль за миграцией, одновременно укрепляя чувство принадлежности своих граждан. Классическое восприятие института «гражданства» вступает в некое противоречие с идеалом мультикультурного гражданства как новой формы гражданства. Обращаясь к идеям известного британского исследователя Т. Модуда, анализирующего трансформирующиеся идентичности, следует обратить внимание на идею о том, что «гражданство» в традиционном понимании предполагает требование культурной ассимиляции мигрантов и меньшинств, которое выдвигает национальное государство. В свою очередь, Т. Модуд, рассуждая о возможных направлениях развития и трансформации данного института, выдвигает идею мультикультурного гражданства, для которого данные требования оказываются не жизнеспособны1.

Современное гражданство-как-статус сопряжено с принятием целого ряда социальных характеристик потенциального гражданина (пол, возраст, этническая и религиозная принадлежность и т.д.). При условии факта наличия в современном обществе своеобразного «рынка» идентичностей, новый гражданин получает возможность не просто быть признанным государством, но и быть признанным в определенном содержательном понимании его принадлежностей к группам. Когда говорится о том, что групповая идентичность индивида должна интегрироваться в новое для него общество, то чаще всего идет речь о коллективных правах и коллективных действиях.

Этнокультурные миграционные процессы в мировом сообществе

Современное мировое сообщество признало миграцию одной из важнейших глобальных социальных проблем. Если долгое время миграционные потоки анализировались исключительно с позиции их влияния на экономику и социальную сферу, то в настоящий момент необходимо обратить внимание на другой аспект миграционных процессов: их культурное влияние на социальное пространство тех или иных регионов. Миграции не только вызывают трансформацию рынка труда, становятся дополнительной нагрузкой на инфраструктуру, источником социальных противоречий. Их появление сопряжено и со столкновением культурных систем, характерных для принимающей и мигрирующей сторон.

Каждая культура обладает отличной от других интеллектуальной формой, коллективными умонастроениями, по которым ее носители идентифицируют друг друга (коллективной идентичностью). Американский психолог Г. Триандис вводит понятие «культурных синдромов», интерпретируя их как измерения культурного разнообразия1. «Культурный синдром» представляет собой модель общих установок, убеждений, норм, социальных ролей, самооценки и ценностей, организованных вокруг одной темы, которая может быть идентифицирована людьми, говорящими на одном языке и живущими в одном и том же историческом периоде и географическом регионе. Таким образом, в процессе миграции происходит соприкосновение нескольких культурных синдромов, каждый из которых представляет уникальную комбинацию элементов. Как результат, отсутствие взаимопонимания, обоюдные опасения, неприятие носителей чужой культуры, трудности адаптации – все это вызывает социальную напряженность и конфликтность.

Актуализация данной проблематики характерна особенно для конца ХХ века. Причиной является изменение характера миграционного поведения в глобальном масштабе. Если прежде миграция преимущественно носила точечный, локальный характер и становилась массовой в отдельные периоды глобальных социальных потрясений, то в конце ХХ – начале ХХI вв. она превратилась в непрерывные лавинообразные потоки. Европейское общество столкнулось с изменением своего исконного социально-культурного пространства, причем этот процесс оказался напрямую связан с изменением типа перемещения представителей других культур2.

Иммигранты, оказываясь в новом для себя культурном контексте, приспосабливаются к нему, лишенные своего привычного окружения. В ситуации с мигрантами процесс происходит иначе: массовый характер перемещений приводит к тому, что приезжие находятся внутри родного культурного контекста, переносят свой «культурный синдром», воспроизводя его в своем закрытом сообществе. Попадая в новой стране на территорию компактного проживания «своего» народа, общаясь внутри диаспоры, мигрант практически не сталкивается с чужеродным для себя культурным контекстом, а полученные им пособия дают возможность безбедного существования. В результате мигрант не видит необходимости осваивать культуру принимающей стороны. Однако если перед ним стоит задача полноценной профессиональной и гражданской самореализации в новой стране, то необходимость аккультурации очевидна. Пытаясь адаптироваться к новой социокультурной среде, мигрант сталкивается с трудностями приспособления – «культурным шоком» – стрессогенным воздействием новой культуры на человека. При этом межкультурное взаимодействие происходит во всех сферах жизнедеятельности совершенно по-разному. В частности, в сфере формализованных и регламентированных деловых, профессиональных отношений культурный шок проявляется реже, чем в бытовых аспектах. Именно бытовые, семейные отношения являются сферой наиболее активной реализации мигрантами своего «культурного синдрома»1.

Понимание конструкта «встречи культур» сопрягается с воззрениями М.М. Бахтина, который обосновывал, что диалогичность есть условие успешной жизнедеятельности всех народов, это – обмен рассуждениями, готовность к общению «на равных». Специфика природы культурного диалога заключается в том, что он всегда не завершен, всегда остается диалогом «по последним вопросам»2. В таком контексте субъекты «принимающей» культуры раскрывают глубины своего смысла, встретившись и соприкоснувшись со смыслами субъектов «приезжающей» культуры. Тем самым, между ними начинается диалог, преодолевающий замкнутость и односторонность смыслов обеих культур.

Как отечественные, так и зарубежные исследователи отмечают в качестве важной проблемы, связанной с процессом адаптации мигрантов, преодоление ими «культурного шока»1. Под таковым понимается состояние, вызванное попаданием в инокультурную среду, «встречу» с другими культурными нормами и ценностями (механизмы социальных отношений, традиции и нормы, определенные культурные схемы и т.д.).

Как уже было сказано, каждую культуру отличает свой интеллектуальный потенциал, коллективные умонастроения, по которым ее носители идентифицируют себя и друг друга. При «встрече» культур происходит состояние, близкое, по своей сути, к когнитивному диссонансу: устойчивые представления, сформированные своей культурой, вступают в противоречие с бытовыми реалиями нового общества. Однако следует обратить внимание и на неоспоримый факт – представители различных культур преодолевают это состояние по-разному.

«Культурный шок» представляет собой процесс, развивающийся по стандартной схеме. Разница заключается лишь в длительности тех или иных стадий2. На первой стадии мигранты полны положительных эмоций и ожиданий перспектив в рамках новой культуры и принимающей среды. На второй стадии новая для мигрантов культура начинает оказывать давящее, негативное воздействие. Непонимание, чувство отторжения со стороны местных жителей вызывает множество психологических проблем (разочарование, фрустрация, депрессия). Желание избежать негатива приводит к закономерному обособлению, стремлению замкнуться в «своей» культурно группе за счет сужения круга общения до своих «земляков».

Можно отметить, что на второй стадии начинает происходить своеобразная «геттоизация» мигрантов, перерастающая зачастую из добровольной в административно воспроизводимую. Л. Вирт в своей работе «Гетто» отмечает, что еврейские гетто во многих городах мира появились не только как решение властей, а еще и как стремление евреев-мигрантов создать свой «мир» с привычной для них культурой и системой социальных отношений, куда они могли бы погрузиться, столкнувшись с негативным отношением в формальных или бытовых контактах с «местными»1. Отмечая это стремление к изоляционизму и сегрегации из-за конфликтов, Л. Вирт указывает, что ограничение контактов между культурами приводит к стагнации: «Взаимодействие – это жизнь, а жизнь – это рост, который противится всяким попыткам его контролировать…»2. Таким образом, взаимодействие культур носит противоречивый характер: с одной стороны, тесные контакты обогащают культуры, открывают широкие возможности для их развития, с другой – возможны негативные последствия, выраженные в конфронтации и межэтнических конфликтах.

Рассматривая историографию исследований феномена «культурного шока» и принципов его преодоления, исследователи обращаются к работе Ф. Бока, выделяющего несколько стратегий преодоления культурного шока:

- геттоизация – замкнутое проживание в собственном кругу, сведение к минимуму взаимодействие с местным населением;

- ассимиляция – отказ от своей культуры и стремление усвоить культуру страны пребывания;

- колонизация – навязывание иностранцами своих культурных ценностей, норм, языка местным жителям;

- интеграция – стремление не только усвоить новую культуру, но, и обогатить ее элементами собственной культуры 3.

Современные сторонники концепции мультикультурализма, в частности, Т. Модуд, рассматривают возможные альтернативы данных стратегий. Одной из таких альтернатив может стать «индивидуальная интеграция», т.е. практика облегчения барьеров, препятствующих интеграции в общество для тех, кто стремиться к успеху и нацелен на социальную адаптацию. Однако, как показывает практика исследования социальной реальности, на сегодняшний день понятие «доминирующей культуры» в большинстве стран просто размыто. «Парад идентичностей» приводит к тому, что многие группы даже в результате реализации практик интегративной политики преодоления «культурного шока» остаются не охвачены и все равно не могут «вписаться» в новое общество1.