Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Специфика интернет-дискурса в ракурсе постструктуралистской методологии 16
1.1. Метафизические основания анализа интернет-дискурса 16
1.2. Интернет-дискурс как ауэтопоэтическая система 26
1.3. Ризоматическая модель интернет-дискурса 33
1.4. Концепт «Складка» в философии М. Мерло-Понти и Ж. Делёза 38
1.5. «Складка» виртуальной субъективности 51
Глава 2. Субъективация в социальных медиа: контуры власти 55
2.1. Субъективация в сетевом и массовом обществе 56
2.2. Классификация форм власти в соцмедиа 64
2.3. Статус Другого в соцмедиа 71
2.4. Контекстная реклама как феномен тотальной субъективации 76
Глава 3. Коммуникативные практики свободы в социальных медиа 86
3.1. Коммуникативные стратегии в контексте концепции «заботы о себе» Фуко 86
3.2. Генеалогия интернет-дневника: концептуальный персонаж «Августин-Толстой» 92
3.3. Блогер как автор-творец: концептуальный персонаж «Вольтер-Сартр» 96
3.4. Самоконструирование субъекта: концептуальный персонаж «Фуко Делёз» 99
Заключение 105
Список литературы 108
- Метафизические основания анализа интернет-дискурса
- «Складка» виртуальной субъективности
- Контекстная реклама как феномен тотальной субъективации
- Самоконструирование субъекта: концептуальный персонаж «Фуко Делёз»
Метафизические основания анализа интернет-дискурса
Рассмотрим феномен интернет-дискурса как постметафизический проект «протописьма» Жака Деррида (1930–2004), альтернативный традиционным логоцентристким видам коммуникации.
Для решения поставленной исследовательской задачи необходимо провести историко-философский анализ концепции французского мыслителя относительно проблемы метафизики.
«Деррида постулирует нежизнеспособность классической метафизики, полагая при этом, что сформулировать новую философскую парадигму возможно только лишь с помощью аналитической работы с языком классической литературы. Классическая метафизика не принимает никаких философских аргументов, поэтому, полагает Деррида, если её критический анализ и возможен философски, то только «извне»»9.
Критика метафизики заключается уже в том, что «не существует трансцендентального и привилегированного означаемого и что поле или игра значений не имеет пределов…»10. Но проблема в данном случае, с точки зрения Деррида, будет заключаться в том, что любые, даже антиметафизические, утверждения уже являются метафизикой. Антитеза, или лучше сказать антоним, «метафизике» не может строиться по схеме «S есть P», он должен быть вне языка, а значит, и мысли. Но, с другой стороны, перед нами возникает парадокс: отказ от мысли и языка будет означать пассивный отказ от критики метафизики. Высказать что-либо против метафизики можно только лишь находясь в пределах метафизики. Самой предельной реальностью, на первый взгляд, в рамках которой находятся сферы интеллектуальной культуры и мы – это язык. Деррида желает противопоставить метафизике, следовательно, нечто неязыковое, тем самым, сбив её с толку. Как возможна такая критика?
Само название многих работ Деррида приводит читателя в недоумение. В заглавиях на первый план выходят и артикли, и предлоги, и знаки препинания, не говоря о том, что сами слова, во-первых, используются, как правило, в непривычном значении, и, во-вторых, сами используемые слова можно назвать редко употребляемыми. Такие названия всегда звучат как удар, очень резко для европейского уха. Французский автор пишет и изъясняется сложным языком, но не ради самой сложности. Деррида недвусмысленно говорит по этому поводу: «Я страдаю от этого… и делаю всё, что полагаю возможным или приемлемым для того, чтобы избежать этой ловушки»11. Проблема, согласно Деррида, заключается в том, что не существует «общего» языка для всех видов сознания. Деррида отвечает на упрек в нечитабельности своих текстов упреком всему языку в том, что не существует языка науки, литературы, философии. Именно отсутствие языковой основы для примирения мешает взаимопониманию этих культурных областей.
«Другим элементом «внеязыковой» (как внесмысловой) критики метафизики становятся неологизмы, количество которых очень велико (даже по сравнению с М. Хайдеггером). На Деррида, по всей видимости, большое влияние оказали известные феноменологические приёмы М. Хайдеггера, которые получили у аналитических логиков название «тавтологий». Речь идёт о таких известных высказываниях как: «die Sprache spricht», «die Welt weltet», «die Zeit zeitigt», «der Raum rumt», «das Ding dingt» и др»12. Подобные «феноменологические» высказывания, бесспорно, создают иллюзию тавтологий или софистических трюков, однако, по мнению феноменологов, «тавтологии» позволяют продолжать наше движение по пути очищения сознания и избегать «ложных редукций»13. Но насколько отличаются тавтологии Хайдеггера и неологизмы Ж. Деррида? Хайдеггер – однозначен. Деррида взывает своими неологизмами к двусмысленности.
Деррида последовательно демонстрирует двусмысленность всего классического метафизического языка, и даже сам термин «метафизика» предстаёт в своей неоднозначности. И, между прочим, в этом он и видит путь к «новой философии». Ведь, как показывает Деррида, даже феноменология оказалась несвободной от метафизики. Более того, феноменологию можно назвать самой что ни на есть аутентичной метафизикой: «Феноменологическая критика выдаёт себя как момент в истории метафизической самоуверенности. И… мы беремся утверждать, что спасательным выходом для феноменологической критики является сама метафизика, возвращённая к своей подлинной чистоте в своём историческом достижении»14. Деррида намекает на то, что феноменология заканчивается метафизическими построениями, хотя феноменологическое движение начинается исключительно как антиметафизический порыв. Но если феноменология всё-таки направляет свои стремления на то, чтобы избежать двусмысленности, Деррида, как раз наоборот, занят поисками возможности её удержания. И в этом ему помогает опыт классической литературы, в частности феномен метафоры как «одновременно источник и многозначности, и однозначности»15.
Всем философам, по мнению Деррида, странным образом присуще стремление избежать такой двойственности и добиться однозначности. Лишь Гегелю, как он полагает, удалось «прочувствовать» противоречия и на их основе построить абсолютное знание16. Однако сам Гегель, тем не менее, стремится к некоторой позитивности, к «снятию» различий посредством синтеза. Ему, считает Деррида, ещё присущ страх остаться на итоговом различии. Главная цель Деррида, и он это демонстрирует в своих рассуждениях – отказаться от Aufhebung, от «снятия» чего бы то ни было, т.е. никогда не останавливаться, не заканчивать процесс движения в рамках различения.
Между тем, различие (различАние) дано нам изначально, то есть прежде бытия. И, по-видимому, можно предположить, что для Деррида «различАние» является, в определённом смысле, «метафизическим» понятием17. Различие и есть сама «онтология». Закавычивание термина означает, что различие в силу своей сущности не может быть наличным, или быть «в присутствии»18. Различие – всегда прежде онтологии, это доонтология, или антионтология (если избегать классических формулировок структуры философского знания). Оно «транскатегориально» так же, как и бытие, о «допонятийном предпонимании» которого говорил Хайдеггер. Однако различие Деррида по смыслу предшествует даже хайдеггеровской онтологической дифференциации бытия и сущего. Различие – безосновная основа, в его пространстве могут быть построены все философские системы, что на самом деле и происходит. Различие свободно от присутствия, в то время как бытие, очевидно, нет. «Различение не есть»19. Его, стало быть, можно сопоставить с небытием как с некого рода пространством, которое всё объемлет и в котором всё существует, но само оно не существует, являясь чистым ничто. Различие является, таким образом, и всей Историей: «Бог есть или является, именуется, в различии между Всем и Ничем, Жизнью и Смертью. В различии и как само это Различие. Это различие – то, что называется Историей. И Бог в неё вписан»20.
«Складка» виртуальной субъективности
Пользователи Рунета, монады в терминологии Делёза, создают в различного рода социальных сетях так называемые аккаунты (персональные странички с информацией о себе). При первом приближении данные аккаунты представляют собой индивидуальные анкеты юзеров, репрезентирующих их субъективные интенции (внутренний мир): мысли, чувства, переживания и т.д. На самом деле корректнее рассматривать персональные странички в качестве делёзовских «включений», выражающих «мировую паутину» (потоки сингулярностей) путём фрагментарного переноса в личный аккаунт текстового, графического, музыкального и видеоконтента.
Отметим при этом, что социальные сети могут использоваться и в рамках классического дискурса традиционных СМИ (телевидение, радио, пресса). В таких случаях медийные персоны или СМИ создают блоги или целые сообщества в сети для дополнительного охвата целевой аудитории. Контент подобных страничек является интернет-версией (или «калькой» в делёзовском смысле) информационного продукта в оффлайн, а коммуникация с аудиторией происходит в рамках привычной субъект-объектной парадигмы. К примеру, популярный писатель, драматург и музыкант Евгений Гришковец без особых усилий стал третьим по читаемости блогером в ЖЖ, количество его подписчиков достигало 40 000 человек. Тем не менее Гришковец в 2011 году принял решение закрыть свой блог, мотивируя это тем, что не мог выдержать «такого количества людей» и «сохранять необходимую дистанцию»84. Это объясняется тем, что интернет-дискурс не приемлет иерархических отношений «автор-читатели», к которому явно привык писатель. Читатели блога на поверку лишь формальные читатели, а по существу – полноценные авторы, которые пишут комментарии, делая «загибы» авторского поста. И если загиб-комментарий превосходит по «интенсивности» мысль автора, то центр внимания аудитории смещается к автору комментария и теперь уже его пост становится главным узлом мысли, а не первичный авторский текст.
В этом смысле интересен опыт социальной сети «ВКонтакте». В начале своего существования «ВК» по своей структуре был схож с «Одноклассниками» и представлял собой виртуальную матрицу социальных контактов. «Стена» в анкете юзера была местом публичной переписки с «друзьями», которые в своём большинстве были реальными друзьями из оффлайн. В конце 2010 года основатель проекта Павел Дуров радикально пересмотрел интерфейс анкеты, отключив «стену» и «статусы» пользователя и заменив их режимом микроблога85.
В результате этих пертурбаций пользователь превратился в публичного блоггера, который размещает контент для своих друзей и подписчиков. Стена, будучи до этого «ландшафтом» для «изгибов души» (друзья оставляли друг другу сообщения на стене личного характера, будь то поздравление с днём рождения или граффити) превратилось в общее место для складывания (складирования?) виртуальной материи – репостов новостей из групп, видео из YouTube и пр.
Индивидуация аккаунтов зависит от степени «включённости» анкеты в поток сингулярностей Интернета. Условно можно выделить 3 вида сингулярностей применительно к социальным сетям: внешние, региональные и внутренние.
«Внешние» сингулярности – это глобальный контент внешних сайтов, который актуализируется в анкете пользователя путём репостов отдельных фрагментов – новостей, статей, постов и т.д. Так, юзер может читать онлайн-версию какого-либо журнала или газеты и периодически размещать на своей страницы понравившиеся материалы.
«Региональные» сингулярности – это локальный контент данной соцсети, который актуализируется пользователем путём подписки на страницу другого пользователя или сообщество, путём репоста понравившегося поста в группе или на страничке «друга».
«Внутренние» сингулярности – это уникальный контент пользователя, актуализация «изгибов души» последнего путём разгибания её в виртуальном пространстве Интернета. Другие пользователи, чтобы актуализировать виртуальности владельца той или иной анкеты должны «сложить» их одним из возможных способов: добавлением юзера в друзья, подпиской на его новости, репостом его постов либо добавлением лайков к ним.
Добавление пользователя в друзья – это двоякий процесс. С одной стороны, мы добавляем пользователя, реализуя его телесность: мы знаем этого человека в реальной жизни (в делёзовском понимании слова) и «перегибаем» его анкету как анкету друга в своём обыденном сознании.
С другой стороны, мы добавляем пользователя, актуализируя его виртуальность: мы не знаем этого человека или смутно представляем, кто он есть, но «складка» его анкеты в воображении создаёт «душевные изгибы» надежды.
Коммерциализация соцсетей в последние годы привела к массовому созданию фейковых анкет несуществующих людей для рекламы товаров или услуг: это «тела-без-органов», чистые виртуальности, призванные симулировать телесность в интересах бизнеса. Владельцы фейков добавляются в друзья к пользователям с целью актуализировать «тёмные» (бессознательные) изгибы души монад или реализовать необходимую телесную складку. При этом сам фейк, будучи «телом-без-органов», только симулирует обратную связь: отвечает на личные сообщения односложными дежурными фразами или смайликами.
Итак, на примере понятия «складка» рельефно проступает трансформация философии неклассической (в нашем примере феноменологии) в философию постнеклассическую (постструктурализм).
Если в первом случае «складка» была призвана смягчить жёсткую субьект объектную оппозицию (наследие философии Нового Времени), то во втором случае имеет место попытка её «снятия». Тем не менее говорить о «снятии» в гегелевском смысле слова не приходится, так как положительное содержание понятия субъект (разум, душа, самость, свобода) не переходит в новое понимание субъективности. Постструктуралистский субъект лишён субъектности и обретает идентичность лишь в контексте дискурса.
Учитывая несомненный эвристический потенциал «складки», обратимся к социально-философским проекциям данного концепта, феномену социальных медиа.
Контекстная реклама как феномен тотальной субъективации
Интернет-маркетинг и контекстная реклама как его основной элемент последние десять лет переживают бум во всём мире. Несмотря на экономический кризис 2008–2009 гг. и текущий кризис в России, отрасль продолжает расти как по количеству капиталовложений, так и по отношению к традиционным («офлайн») видам маркетинга. «По данным АКАР, на фоне общего снижения объёма рекламного рынка «контекст» вырос на 17% за 9 месяцев 2015 года. По мнению экспертов GroupM, канал продолжит рост в 2016 году и покажет динамику в 6%. На данный момент «контекст» занимает до 80% от всего объёма затрат рекламодателей на Интернет»129.
Многолетний устойчивый позитивный тренд объясняется не только количественными факторами, такими как стремительное увеличение интернет-аудитории, рост уровня проникновения Интернета в регионах и др., но и качественными, среди которых важнейшим является таргетированность контекстной рекламы, т.е. возможность её детальной настройки (по полу, возрасту, интересам, месту проживания и пр.) под нужную целевую аудиторию. Наиболее рельефно это проявляется в соцмедиа, поскольку пользователи последних добровольно публикуют персональную информацию о себе в специальных аккаунтах.
Для начала необходимо совершить краткий экскурс в историю интернет-рекламы. Её первым «историческим» видом была медийная реклама. Медийная реклама – это баннерная реклама, аналогичная публикации модульных объявлений в печатных СМИ, только вместо представления на бумажном носителе рекламное изображение презентуется на экране монитора. По характеру взаимодействия с реципиентом медийная реклама соответствует традиционным рекламным каналам: рекламодатель (субъект) передаёт рекламное сообщение потенциальному покупателю (объект).
Качественное отличие механизма контекстной рекламы от медийной заключается в наличии дополнительного компонента – ситуативного. Пользователь не является пассивным участником рекламной кампании, реципиентом, воспринимающим рекламное сообщение. Последнее максимально встраивается в контекст текущей жизненной ситуации («здесь и сейчас»), отвечая на актуальные потребности потенциального покупателя. Заказ такси, вызов эвакуатора, местоположение ближайшего кафе – примеры «горячих запросов» пользователя, требующих релевантной информации о товаре/услуге. Вместе с естественной выдачей результатов в поисковой системе появляются рекламные сообщения, которые максимально соответствуют ожиданиям этого пользователя.
Содержание рекламного сообщения – проявление субъектности рекламодателя (часть его маркетинговой стратегии), факт появления рекламного сообщения в данной сетевой коммуникации – проявление субъектности пользователя (часть его социальной стратегии). Возникает резонный философский вопрос: какая сторона в данной конфигурации сил является субъектом действия, а какая – объектом? И уместно ли вообще ставить таким образом вопрос?
Для ответа на него необходимо прояснить статус «буфера обмена» в данной коммуникации – интернет-дискурса.
Под дискурсом в настоящем исследовании мы будем понимать фуколдианское «особое пространство, которое определяет правила высказывания, и целую систему разнообразных правил, по которым можно формировать знание в целом»130. Эти правила и предписания работают имплицитно, как синтагматическая связь в предложениях естественного языка. Только в случае Фуко мы имеем дело не со структуралистской интерпретацией языка как логической структуры бытия, а с языком как самостоятельной реальностью, которая конституирует общественные отношения. Упрощая, можно сказать, что язык в истолковании структуралистов – это совокупность денотативных предложений, дискурс в понимании Фуко – это совокупность прескриптивных131 предложений, которые неявно задают социальные стратегии132.
Например, большинство рекламных тизеров «ВКонтакте» в качестве заголовка имеют назывные предложения («эффективная интернет-реклама», «таргетированная реклама «ВКонтакте»), которые по форме являются денотативными (они описывают изображение товара), по сути же – прескриптивными (призывают приобрести этот товар, а не констатируют его наличие). Участники рекламной кампании – что рекламодатель, что пользователь – занимаются легитимацией «квазизнания» (рекламного сообщения) в дискурсе социальных сетей. Обе стороны коммуникативного процесса заинтересованы в совпадении ожиданий друг друга, т.к. тождество ожидания и результата означает «временную» власть субъекта. Этим субъектом может оказаться как рекламодатель (например, в случае перехода пользователя с объявления на интернет-магазин рекламодателя и онлайн-покупки товара), так и пользователь (допустим, он купил товар по цене производителя). Важно понимать, что каждая новая операция в сети – это энный бросок костей в этой игре и новый расклад сил. Ведь чем ниже кликабельность объявления (его CTR), тем ниже его легитимность с точки зрения системы (дискурса) и тем выше цена за каждый переход по нему. И наоборот. Важно совпасть с ожиданиями потенциального покупателя и сыграть с ним не столько в покер (атрибутом которого является блеф), сколько в «поддавки». Данная практика сравнима с мимесисом, только в данном случае речь идёт не об искусстве, а о социальном действии. Продуктом такой деятельности является не культурный объект как «копия копии» в платонизме, а интерсубъективное действие дискурсивного характера.
Последнее находит радикальное выражение в т.н. нативной («естественной») рекламе. Механизм её функционирования – это максимальное встраивание в дискурс соцмедиа, симуляция нерекламного контента. Например, к информационному посту о премьере фильма некий пользователь оставляет положительный отзыв с названием кинотеатра, в котором посмотрел картину. «ВКонтакте» появился отдельной инструмент подобной рекламы – «продвижение записей». «Продвижение записей -нативный формат, который органично вписывается в новостную ленту социальной сети, позволяя донести обращение компании до конкретной целевой аудитории, с беспрецедентным охватом, превышающим охват, например, телевизионной рекламы», – утверждает первый заместитель гендиректора Mail.ru Group Дмитрий Сергеев133.
При этом нативную рекламу нельзя назвать феноменом в полном смысле слова (то есть как нечто, имеющее сущность/субстанцию), т.к. это, скорее всего, перманентная реализация социальной стратегии контент-маркетинга – сделать рекламный контент «естественной» частью повседневного интернет-дискурса, встроить маркетинговые задачи в «естественные» потребности пользователей. Жиль Делёз назвал бы такую стратегию «быть-нативной-рекламой».
Возвращаясь к вопросу выше, можно констатировать, что в контекстной рекламе обе стороны являются субъектами действия, но власть «получает» тот субъект, который сможет легитимировать своё знание в системе – дискурсе. Другими словами, социальная стратегия каждого из участников тогда становится доминирующей, когда она носит интерсубъективный характер. Рекламодатель должен разместить кликабельное сообщение – чем выше кликабельность, тем ниже цена за каждый переход на его сайт и эффективнее его рекламная кампания. Пользователь должен искать товар/услугу в поисковых системах как среднестатистический user, чтобы встроиться в популярные запросы («ключевые слова»), которым соответствует информация на тематических сайтах. Если речь идёт о пользователе соцсети, то ему нужно максимально полно указывать персональные социально-демографические параметры, чтобы система подбирала ему рекламу не только с учётом его индивидуальных, но и социальных запросов.
При этом система, или дискурс, – не социальный институт власти, как кажется, на первый взгляд. Безусловно, «большой брат» присматривает за пользователями и даже блокирует правонарушителей («ВКонтакте» регулярно борется с нелегальным медиаконтентом, экстремистскими сообществами и пр.), но, во-первых, большинство репрессивных мер применяется по представлению компетентных органов, а не по «логике» самой системы, а во-вторых, масштаб таких мер ничтожно мал и сущностно не меняет правил системы. В данном случае мы можем говорить не о «физике» власти, имеющей субстанцию в природе или обществе, а о «микрофизике власти» как «сингулярности» (Ж. Делёз).
Самоконструирование субъекта: концептуальный персонаж «Фуко Делёз»
И, наконец, третьим концептуальным персонажем выступает Фуко-Делёз, блогер неолиберального дискурса, практика свободы которого накладывается на практики господства.
Неолиберализм и технологии «правительности» (governmentality) работают с «конструктивным» социальным. Социальное тело, представленное во времена классического либерализма нацией/народом/обществом, распадается на кластеры интересов; субъективность, ранее совпадающая с субъектностью, подвергается серии «складок», или «субъективаций». Вопрос о «власти-знании» решается не в рамках политологической топологии (правый–левый, верх–низ), а в «терапевтических» терминах: фукианская «забота о себе» – ансамбль процедур, техник, приёмов по самоконструированию субъекта. Если «генеалогическую» болезнь невозможно оперативно вылечить, её следует «гомеопатически» проблематизировать. Ж. Делёз и Ф. Гваттари продолжают критику метафизического субъекта М. Фуко, предлагая вместо его «генеалогии» «шизоанализ» (проект «Анти-Эдип»). Эдипов комплекс, вменяемый индивиду, не более чем социальный конструкт, инструмент тоталитарного контроля. Невзирая на различные ракурсы рассмотрения, Фуко и Делёз едины в критическом (марксистском) понимании метафизического субъекта. Процедура исповеди-психоанализа-дневника направлена на самоотчуждение субъекта через символизацию его опыта.
Сетевой перформанс (англ. performance — исполнение, представление, выступление)161 является процедурой, альтернативной означенной, и восходит к эллинистической «заботе о себе», которая «располагает истину вне индивида и вне каких-либо предписаний: истина — это то, что лишь предстоит достичь с помощью определённых действий, производимых над собой и над своим поведением. Для того чтобы выполнить требование дельфийского оракула «Познай самого себя», индивид не нуждается в другом, исполняющим роль эксперта и носителя истины, которую тот должен открыть в себе»162.
К. Вайсгербер и С. Х. Батлер (C. Weisgerber & S. H. Butler), следуя логике Фуко, называют такой тип блогеров - «кураторами» (от лат. cura к англ. cure - «забота», «лечение»), подчёркивая, что Истина для них это не соотнесение с самим собой (как в первом «психологическом» случае), не отказ от идеологических предрассудков (как во втором «политическом» случае), а процедура самоконструирования «Я» как эстетическая программа существования.
Когда «кураторы» собирают информацию в Интернете и редактируют этот контент, добавляя собственную оценку, когда они перечитывают свои блоги, пытаясь их обновить, и когда они окончательно делятся своими советами с другими и через последующие диалоги, оживить то, что они узнали, они интернализуют содержание так же, как писатель древнегреческой hupomnemata.
Широкой демонстрацией вышесказанного могут служить блоги в соцсети Tumblr, которые преимущественно строятся на репостах записей других блогов. Автор не выражает «внутренний мир», а препарирует обширный контент соцсети, конструируя виртуальную субъективность (свой профайл). Таким образом, блогер трансформируется из метафизического субъекта в «складку» субъективности, концепт.
Дж. Хайдер (J. Haider) в статье, посвящённой технологиям себя в дискурсе защиты окружающей среды, приводит любопытный пример из социальных медиа163. Пользователи, присоединяясь к общественному экологическому движению, делают репосты записей блогеров многолетней давности, актуализуя их субъективность (намерение не использовать автомобиль, ограничить потребление электроэнергии, фастфуда и т.д.). Модальные суждения Другого интериоризируется и проговаривается как Истина о себе самом. При этом оригинальный пост не рассматривается как нарратив: в указанном примере автор оставил два поста по экологической теме и забросил писать блог. «...Хотя основополагающее обоснование большинства задач и минипроектов, о которых люди пишут и размышляют, индивидуалистично, мы также видим, что это происходит в сетях общего доступа, которые можно рассматривать как форму интерактивного гражданского участия»164, – резюмирует автор. Безусловно, последнее возможно благодаря инструменту «хэштеги», восходящему к делёзовскому концепту.
«Концепт, – отмечает Делёз, – это событие, а не сущность или вещь. Он есть некое чистое Событие, некая этость, некая целостность»165. Другими словами, концепт является идеальным конструктом, ибо смысл понятий в предложении не конституирован непосредственно вещами, а знаки – своими референтами. Смысл, таким образом, зависит от структурных отношений между знаками.
Как известно, хэштег – это ключевые слова, с помощью которых блогер помечает посты для удобства их поиска. Данные слова интерактивно связывают в одно семантическое поле различные медиатексты. Вместе с тем «событием в тексте является перемещение персонажа через границу семантического поля»166, т.е. смещение последнего. Иными словами, чем парадоксальнее хэштег в чисто философском смысле, тем выше вирусный потенциал данного смыслового «сцепления», а значит, и шанс стать событием (трендом) в дискурсе.
Абсолютным выражением сетевого перформанса являются его недискурсивные формы, такие как видеотрансляции.
В приложении Periscope пользователи создают видеотрансляции, зрители которой могут писать текстовые комментарии или ставить «лайки». Примечательно то, что это первая социальная сеть, в которой количество «лайков», во-первых, не ограничено и, во-вторых, не привязано к конкретному эстетическому акту автора. Автор не выражает себя в эстетическом опыте, так как данный опыт максимально приближен к его повседневной жизни. Так, содержанием подобного рода перформансов преимущественно являются бытовые ситуации: приготовление и приём пищи, прослушивание музыки, беседы с друзьями и случайными прохожими и т.д. Зрители трансляции не оценивают перформанс, так как критерии оценки полностью отсутствуют. Совершенно не понятно, сколько нужно отправить «сердечек», чтобы высоко оценить талант автора. Очевидным является только одно: «лайков» нужно ставить больше, т.е. символический обмен должен перманентно увеличиваться.
Таким образом, «лайк» – это «чистый» акт символического обмена, так как, во-первых, не привязан к означаемому (невозможно оценить смысловой континуум, лишённый целеполагания), а во-вторых, не ограничен в своих сериях.
Стилистической фигурой, описывающей дискурс «видеодневников», является гипербола.
Гипербола – знак, который выстраивает исключительно количественные отношения (от лат. hyperbole, восходящего к др.-греч. – «переход; чрезмерность, избыток; преувеличение», производному от слов «через», «сверх» и «бросок», «метание»)167168. В виртуальной экономике не имеют место бинарные оппозиции производителя и потребителя, труда и отдыха, потребительской и меновой стоимости и т.д., есть только агенты символического обмена. Символический обмен тотален, а значит, качественно однороден и нейтрален. Единственная операция, которая возможна в контексте символического обмена – это гипербола. В соцсетях это выражается в постоянной возгонке коммуникации, символической мультипликации.
Итак, можно говорить об ансамбле концептуальных персонажей в дискурсе социальных медиа. Способ существования блогера зависит от того типа социальной практики, к которому он подключается. В режиме Августин-Толстой блог представляет собой литературный дневник, восходящий к христианской исповеди. Техника себя в данном случае работает как механизм нарративации личного духовного опыта автора. В режиме Вольтер-Сартр блог редуцируется к традиционным офлайн СМИ, служит средством трансляции политического месседжа. И, наконец, в режиме Фуко-Делёз блог становится абсолютно проективным феноменом, инструментом самоконструирования блогера. Последний, подобно философу в понимании Делёза, должен производить новые концепты (хэштеги) и интериоризировать Истину о самом себе.