Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Теоретико-методологические проблемы исследования идеологической повседневности в социокультурной реальности российского общества 32
1.1. Теоретическое пространство изучения взаимосвязи идеологии и повседневности 32
1.2. Методологический конструкт исследования идеологической повседневности как социально-философского концепта и социального явления в социокультурной реальности российского общества 47
Глава вторая. Идеологическая повседневность как социально-философский концепт 70
2.1. Концептуализация социального знания в характеристиках здравого смысла и повседневного жизненного опыта 70
2.2. Язык и образы в познании социальной реальности в рамках концептуализации идеологической повседневности 81
2.3. Идеологическая маркировка бытовых артефактов в контексте концепта здравого смысла и социального знания 94
Глава третья. Идеологическая повседневность советского общества в пространстве социально-философской концептуализации 111
3.1. Интерпретация социокультурной динамики повседневности советского общества 111
3.2. Идеологическое измерение советской повседневности в координатах социокультурных перемен 121
3.3. Смысловые языки власти и реалии частной жизни в контексте взаимодействия государственной идеологии и идеологической повседневности 132
Глава четвертая. Обстоятельства проявления идеологической повседневности в постсоветской социокультурной реальности 149
4.1. Постсоветская повседневность как конструируемый жизненный мир в процессах социокультурных изменений 149
4.2. Противоречия деидеологизации в пространстве повседневности 163
4.3. Социально-психологический компонент идеологической повседневности в условиях социокультурного кризиса 172
Глава пятая. Идеологические практики в социокультурной динамике российской повседневности 185
5.1. Повседневные идеологические практики в пространстве взаимодействия политики и идеологии в процессах социокультурных изменений 185
5.2. Масс-медиа в воспроизводстве и закреплении установок и символов идеологической повседневности российского общества 201
5.3. Идеологическое измерение отношения к историческому прошлому в процессах повседневных социокультурных изменений в российском обществе 215
Заключение 229
Литература и источники 247
- Методологический конструкт исследования идеологической повседневности как социально-философского концепта и социального явления в социокультурной реальности российского общества
- Язык и образы в познании социальной реальности в рамках концептуализации идеологической повседневности
- Идеологическое измерение советской повседневности в координатах социокультурных перемен
- Социально-психологический компонент идеологической повседневности в условиях социокультурного кризиса
Методологический конструкт исследования идеологической повседневности как социально-философского концепта и социального явления в социокультурной реальности российского общества
На базе философской рефлексии развитие представлений о повседневности прослеживается через систематизацию различных подходов, анализ которых показал, что повседневность охватывает бытийную сторону человеческой жизни в ее привычности, мир человеческой непосредственности, феноменального чувствования и стремления. Возвращение повседневности в качестве предмета исследования проявляется в акцентировании повседневной «укорененности» социальной реальности в ее идеологическом измерении. Именно в координатах соотнесенности идеологии и повседневности может быть сконструировано понятие идеологической повседневности, систематизация концептуальных предпосылок к осмыслению которого позволила сформулировать методологический конструкт, базирующийся на положениях процессного подхода, теорий символической политики и символического обмена, а также феноменологической антропологии и феноменологической психологии. Идеологическая повседневность в методологических рамках данного конструкта определяется как символический жизненный мир, конструируемый обыденным сознанием, встроенный в рамки повторяющихся ситуаций и практически-обыденного знания, обладающий слабой рефлексивностью и проявляющийся в идеях, значениях и образах как индикаторах идеологического измерения повседневности. Таким образом, идеологическое измерение выступает составной частью методологического конструкта исследования идеологической повседневности, а последняя выступает как социально-философский концепт и социальное явление.
Концептуализация социального знания в характеристиках здравого смысла и повседневного жизненного опыта предполагает, что идеологическое пространство конструирует доминирующие социальные идеи и ценности, которые формируются в определенную систему. В ходе освоения социальной среды и становления социального порядка в идеологической повседневности российского общества особое значение приобретает соотношение знания и здравого смысла. Ценности социального знания в характеристиках здравого смысла и повседневного жизненного опыта представляют собой осознание форм и результатов человеческого взаимодействия с объектами мира и имеют прагматическую обоснованность. Практически-обыденное - это знание, опирающееся на здравый смысл людей, то есть совокупность взглядов на окружающую действительность, навыков, форм мышления, выработанных и используемых человеком в повседневной практической деятельности. Данный тип складывается стихийно и выражает умонастроение широких масс, то есть является формой массового сознания. Предназначение повседневности содержательно заключается в установлении отношений между такими феноменами, как реальность и знание о ней, знание и язык, язык и реальность. В число компонентов повседневного жизненного опыта, как и повседневной идеологии, входят социальные представления как своеобразные субъективные конструкты, призванные рационализировать и интерпретировать жизненную действительность. Образуя базовую матрицу повседневной идеологии, они во многом обеспечивают выполнение обыденным сознанием социально значимых идеологических функций.
Язык и образы в познании социальной реальности в рамках концептуализации идеологической повседневности связаны с тем, что идеология понимается как процесс символического образования или система значимых символов на уровне обыденного эмпирического опыта. Языком восприятия социальной реальности в координатах идеологической повседневности выступают те средства, знаки, символы, которые позволяют людям вступать в коммуникацию друг с другом. В российском обществе язык и образный строй восприятия социальной реальности в координатах идеологической повседневности соотносятся с необходимостью изучения, описания и понимания социокультурных механизмов, способных обеспечивать трансляцию наиболее значимых смысловых представлений. В современных социально-политических и экономических обстоятельствах одной из основ представлений о реальности становится система маркеров социокультурного пространства, содержащая метки «свой — чужой» и формирующая соответствующую программу социально значимого поведения. Речь идет об идеологическом языке вражды, с которым смыкается «образ врага», т.е. набор ожиданий, в соответствии с которым усматриваются, отбираются, группируются и комментируются факты, а также матрица, которая присутствует в сознании индивида и объединяет разрозненные впечатления в некую целостность. В российском обществе идеология «своего» и «чужого» стала отличительной чертой идеологической повседневности.
Сама по себе повседневность способна выступать как форма неявного знания. При этом все более важное звучание приобретает вопрос о роли идеологического контекста в истории вещей в культуре. Идеологическая маркировка бытовых артефактов в контексте здравого смысла и социального знания начинает увязываться с проблематикой «потребительства». В российском социуме идет процесс формирования специфической мировоззренческой среды - идеологии потребления, то есть совокупности установок и ценностных ориентиров, выступающих, с одной стороны, как продукт целенаправленного масштабного воздействия производителей товаров, продуктов и услуг в медийном пространстве; с другой - как новая система ценностей и мировоззренческих доминант, стихийно складывающаяся в массовом сознании. Идеологическая маркировка бытовых артефактов выходит на проблему повседневности -собственно философскую проблему, лишь изредка актуализирующуюся в социально-гуманитарной мысли, когда встает вопрос об их теоретических основаниях и предельных границах. Через идеологическое означивание бытовых артефактов в контексте здравого смысла и социального знания повседневность как функциональная сфера социального бытия находит отражение в соответствующих ценностях, в комплексе представлений и образов, с помощью которых люди воспринимают, переживают и оценивают реальные условия своего жизненного существовании. Идеологичность повседневности определяется оценочно-ориентирующей функцией сознания, направленного на сохранение или изменение социального и культурного порядка.
Интерпретация социокультурной динамики повседневности советского общества связана с многомерным пространством социально-исторического и культурно-исторического развертывания, как в контексте его реального существования, так и в координатах теоретической рефлексии. Всякое время конструирует свои представления о содержании повседневности. Через смыслы и символы, соотносимые с конкретным культурно-историческим контекстом, происходит познание и конструирование социокультурной реальности в процессах ее развертывания. Предназначение повседневности состоит в установлении прочного соотношения между реальностью и знаниями о ней. В советский период политические ритуалы начали играть определяющуюю роль. При этом повседневность подвергалась третированию, а требование борьбы с частной жизни исходил также и от самой советской культуры. Все, относящееся к быту, виделось «второсортным». Повседневность рассматривалась официальной культурой в лучшем случае как дополнение к общественной жизни. Советского человека воспитывали в духе презрения к «мещанству», к жизни «для себя». Частное бытование человека оттеснялось государством на «периферию». Цели жизненного существования заключались в том, чтобы принести максимальную пользу государству и обществу, а не заниматься обустройством приватной жизни. Власть и официальная культура боролись с повседневностью, поскольку та представляла собой сферу, относительно свободную от государственного контроля.
Развертывание и экспликация концепта идеологической повседневности позволяет применять его когнитивный потенциал в исторической ретроспекции в целях смысловой реконструкции и интерпретации ушедшей действительности. Идеологическое измерение советской повседневности и возвышение фактора идеологии в советском обществе было обусловлено тем, что с утверждением новой политической реальности в советское время стала существенно трансформироваться социокультурная реальность. В 1930-е годы окончательно складывается новое общественное устройство. Марксизм в Советском Союзе превратился в примитивное догматизированное учение и в таком виде был внедрен в массовое сознание. Идеологическое воздействие было направлено как на пропаганду официальных идей и взглядов, так и на воспитание социального поведения. Идея социализма и вся официальная идеология были прочно слиты с именем Сталина. Но в годы развернувшейся критики культа личности в повседневной социалистической идеологии происходят существенные сдвиги. В том числе идеология начинает, хоть и крайне медленно, но все более заметно ориентироваться на личные интересы и ценностные установки частной повседневности. С течением времени официальная идеология стала сдавать свои позиции.
Язык и образы в познании социальной реальности в рамках концептуализации идеологической повседневности
Тем самым, как полагает Л.Гудков, в постановке проблемы следует поменять знаки - происходит не навязывание «массам» идеологических конструкций «врагов», а давление возникающей в определенных социальных условиях «массы» на формы социальной организации, подчинение «элиты» менталитету масс (образу морали, принципам солидарности, системе ценностных мотиваций).
Эксплуатация идеологемы врага в целях массовой мобилизации или для легитимации социальной системы выступает в качестве специфического «сброса» институциональной «сложности», блокировки модернизации,плебейского упрощения или уплощения социокультурной организации социума.
Вопрос, таким образом, состоит в том, при каких условиях и под воздействием каких конкретных интересов возникают подобные процессы взаимодействия, какова логика их развертывания и затухания, каковы культурные ресурсы и социальные последствия .
В.Н.Волков обращает внимание на то, что одной из сторон дихотомии «человек — власть» выступает использование властями определенной совокупности мифологем, целенаправленно насаждаемых в массовом общественном сознании.Политические мифы, сплетаясь между собой и взаимно усиливая друг друга, создают весьма действенную и прочную мировоззренческую систему. Мифы о враге являются самыми доступными и привычными,особенно если они опираются на малообразованные слои
Так образ врага превращается в стереотип, который позволяет индивиду выстраивать свои поведенческие установки в ситуации отсутствия объективной и достоверной информации. Установки официальной государственной идеологии, ориентирующиеся на массовых потребителей, как правило, оперируют простыми формулами, обращенными к первичным стадным чувствам массы.А движущими силами в практиках насаждения «образа врага» обычно становятся социальная обида и стремление компенсировать комплекс социальной неполноценности ш. В основе идеологии вражды лежит ксенофобия. Как пишут Г.Солдатова и А.Макарчук, «страх по отношению к стигматизированным «чужим» и враждебным «чужим» — это именно те формы ксенофобии, когда различия между людьми сами по себе воспринимаются как проблема и определяют вектор развития отношений в сторону дискриминации, насилия, конфликта. И именно в этих случаях мы можем говорить о ксенофобе как носителе ксенофобического мышления. В качестве его главных особенностей мы выделим следующие: оно негомогенно, подчиняется логике угрозы, фанатично и проективно»112.
Как полагает В.Илюшенко, ксенофобия - страх перед чужим, который порождает ненависть к чужому. Человек унаследовал ксенофобию от животного мира. Ксенофобия - один из законов зоопсихологии: чужой несет опасность, поэтому лучше избегать чужого или мимикрировать, или быть
Публицист М.Берг обращает внимание на то, что мы живем в обществе, которое жаждет не понимания и сложности, а упрощения и легких ответов. Отсюда рост утробного шовинизма, перестающего быть постыдным, допотопного фундаментализма, пытающегося заменить собой идеологию, которая никак не вытанцовывается, антиинтеллектуализм, который заставляет возвращаться и возвращаться назад ко все более примитивному. Россия, вопреки надеждам доброхотов, не встает с колен, а опускается на колени. Она ищет унижения, надеясь, что чувства помогут справиться с социальной слепотой. Но тем, кому не приходится выбирать времена, в которых выпало жить, остается единственное занятие, достойное нашего (как, впрочем, и любого) времени — понимать и артикулировать то, что выглядит запутанным и тайным114.
С практиками «упрощения и легких ответов» связано то обстоятельство, что наше жизненнное существование тесно пропитано, по определению А.Мовчана, «зонной культурой».
Лояльность населения к нынешней власти связана с тем, что последняя соответствует общей идеологической модели. Власть даже разговаривает с намеренным добавлением фени и блатных слов и выражений, а ее действия - это действия «правильного» пацана, который «держит зону»: своих не сдавать, постоянно показывать силу; регулировать иерархию и вознаграждать лояльность. Лексика, песни, понятия, переплетающиеся с законами, стремление иметь большую черную машину, табу на самокритику
Более того, если рассматривать Россию в контексте зонной идеологии, то многие кажущиеся абсурдными вещи обретают свое место. Первая характеристика зоны - общее ощущение «не дома». Согласно опросам, 63% россиян хотят сменить страну проживания. Стереотипы «командно-административного» управления также оттуда. Привычные установки высшего российского чиновничествана унижение подчиненных или публичный, в том числе в прямом телевизионном эфире, принятый фамильярно-хамский стиль обращения к людям, традиции многочасовых ожиданий в высоких приемных имеют свои корни в армейской системе управления войсками охраны и жесткой дисциплине для обитателей лагерей.
Зонная идеология, ценности зоны и ее мораль - это наши «традиции и устои». Но когда-нибудь наши дети или внуки встретятся с выбором, который сделали наши давние предки: сменять мораль или исчезнуть. Мы не знаем, что они выберут. Но хочется верить, что они смогут выбрать западную мораль, избавившись от зонной идеологии116.
Ныне же ненависть буквально растворена в российском обществе. Как пишет С.Черняховский, убийства, избиения, истязания стали некой нормой жизни. Утверждается стремление россиян разрешать возникающие проблемы и конфликты через "прямое действие". В обществе буквально растворены ненависть и насилие
Идеологическое измерение советской повседневности в координатах социокультурных перемен
Выше нами уже было отмечено, что понятие «повседневность», если рассматривать его с позиций социально-философского анализа, близко философской категории бытия. Объединяет их то, что оба эти понятия обозначают существование, нахождение в мире. Однако с той разницей, что бытие понимается как разграничение на реальное и идеальное, в то время, как повседневность предполагает всегда реальное существование в мире. Существование в повседневности человека непременно первично по отношению ко всему остальному.
Постсоветская повседневность как конструируемый жизненный мир в процессах социокультурных изменений находит отражение в идеологической повседневностикак функциональной сфере социального бытия, в том числе, в ценностях повседневности, в комплексе представлений и образов, с помощью которых люди воспринимают реальные условия своего жизненного существовании, то здесь нет беспроблемности.
В рамках идеологического измерения повседневности функционирует повседневное сознание, которое меняется в ходе социокультурных перемен, но сохраняет неизменной ценностную первооснову. Ценности, порожденные повседневностью и составляющие ее опору, вплетены в процесс переживания мира. Они тяготеют к самовоспроизводству и стабильности, выражая себя в основополагающих ценностных ориентирах: ценность самой жизни; материального благосостояния и удовольствия; отдыха и развлечения; целедостижения и самоутверждения; общения и признания.
Для Н.Л.Пушкаревой исследование повседневной жизни связывается с попытками вникнуть в пространство человеческого опыта. В силу этого вопрос о содержании понятия «повседневности» предполагает рассмотрение того, какой человеческий опыт следует принимать в расчет.
С повседневностью неизбежно должны быть увязано все разнообразиеформ поведения и стратегий выживания и продвижения, которые люди апробируют в пространстве специфических социально-политических условий, в том числе, самых экстремальных. Вцелом в повседневностьвключаются: событийные обстоятельства публичной повседневной жизни, как правило,связанные с мелкими частными событиями; способы адаптации индивидовк событийным обстоятельствам внешнего окружения; жизненные условия частного, домашнего существования, быт в самом широком его понимании;эмоциональная сторона, связанная с происходящими событиями и явлениями, переживанием обыденных событийи обстоятельств бытового существования индивидами и различными социальными группами 196.
Все это фиксируется в координатах измененийкак кардинальных сдвигов в социокультурном пространстве, включая переход от советского идеологически насыщенного социокультурного пространства человеческого обыденного миросуществования, устоявшегося жизненного порядка и повседневного образа жизни к постсоветскому социокультурному пространству в динамике взаимодействия культуры и социальности.
Применимо к постсоветской повседневностии частной жизниболыпую эвристическую ценность представляет социолого-феноменологическая концепция «жизненного мира», которая иллюстрирует диалектику социального знания и объективной реальности.
Понятие «жизненный мир» (Lebenswelt) первоначально возникло в философской мысли Э. Гуссерля, откуда было воспринято социальной мыслью в лице А. Шюца. «Жизненный мир» определялся им через характеристики действительно наглядного, действительно испытуемого и доступного опыту мира, в пространстве которого практически разыгрывается вся жизнь197.
Пушкарева Н.Л. «История повседневности» как направление исторических исследований/Ліпр: //www.krugosvet.ru «Жизненный мир» обладает свойствами как объективной, так и субъективной реальности. С одной стороны, он дан человеку независимо от его воли и предпочтений. С другой, его природа интенциональна, что предполагает в ней значительную роль субъективного фактора. «Жизненный мир» каждого социального субъекта образуется в процессе и результате «социального конструирования», материалом для которого выступает «неопределенное многообразие» реалий объективного мира, а инструментом - социальное знание.
Это конструирование осуществляется в русле выбранной социальным субъектом определенной когнитивной «метапрограммы», отсекающей все прочие потенциально существующие возможности и делающей реальным формирование конкретного «жизненного мира» во всей его уникальной специфике.
Иными словами, «жизненный мир» может быть определен как часть, или сторона, объективного «внешнего» мира, «выхваченная» социальным субъектом из «неопределенного многообразия» реальности объективного мира при посредстве социального знания198.
Феноменологический концепт «жизненный мир» обрел социальные коннотации в результате поэтапной трансляции концептуальногоядра феноменологических исследований из логико-философских вжизненно-практические контексты. Этот процесс нашел свое отражение и посредством смены наименования самой области исследования. А. Шюц пытается избавиться от неопределенности и зыбкости в понимании повседневного «жизненного мира» и определяет его как природное и социальное окружение, которое каждый из нас принимает как данное, само собою разумеющееся. Это мир «детерминируемой индетерминации». Это те рамки, внутри которых нам открыты определенные возможности, и в то же время это — место реализации
Социально-психологический компонент идеологической повседневности в условиях социокультурного кризиса
Представители политической и интеллектуальной элиты выступают «конструкторами» идеологических практик, то есть действий по производству идеологий.
Под элитой в данном диссертационном исследовании понимается не просто властный слой, правящий класс или же сообщество «передовых интеллектуалов», но такая социальная группа, которая способна конструировать социально значимые ценности и смыслы, а также среда, где эти смыслы рождаются и транслируются в социуме
Идеология может конструироваться и использоваться в качестве инструментальной функцией организованными и институционально оформленными группами, выступаяплодом институционального производства, сориентированного на удовлетворение потребности и достижение политических и социальных выгод как участниками организованной группы, так и масс, создавая по преимуществу однолинейную зависимость между организованной элитой и массами.
В подобном случае существенную роль играет понятие индоктринации, под которой понимается целенаправленное распространение какой-либо идеи или доктрины в социокультурном пространстве общества, связанное с решением задач манипулирования.
Согласно С.В.Куныцикову, процесс идеологической индоктринации является первичной формой «бытия» идеологии в политических процессах.
В пространстве социально-гуманитарного знания идеологическая индоктринация рассматривается либо в качестве идеологического насилия, либо идеологической манипуляции человеческой массой. Однако идеологическую индоктринацию невозможносвести к насилию. Ведь она невозможна без выраженной готовности актора подчиниться
В качестве важной составной частиконструирования новой историософии выступает «актуализация исторического прошлого». В сущности, всякое общество в периоды кризисов и социальной неопределенности сталкивается с явлением актуализации прошлого.
Россия переживает сегодня кризис своих исторических оснований, -полагает И.К.Пантин. - Закончился огромный исторический цикл догоняющего развития. Огромной стране, обладающей богатой и противоречивой историей, приходится заново обрести свою идентичность»290.
При этом историками обращается внимание на то, что в последние десятилетияХХ столетия методологические основания исторического познания столкнулись с потрясением со стороны «постмодернистского вызова».
Согласно отечественному историку В.Козлову существует просто «прошлое», существует «актуальное» прошлое, существует «история» как «прошлое» и существуют «реалии и мифы» этой истории.Исторических «реалий», то есть того, что общепринято в историческом сообществе, того, что не подвергается отрицаниям или сомнениям, не так много.Исторические «реалии», - это факты, события и их совокупность, которые находят подтверждениев документах.
Все прочее, начиная с интерпретации исторических фактов, событий и взаимосвязей между ними,и заканчивая констатацией исторических явлений и процессов, конструированием на этой основе исторических построений, есть только реконструкция произошедшего, основанная на общепризнанных фактах, либо на совокупности домыслов, гипотез, предположений, вероятностей. В худшем случае это есть ни что иное, как мифы .
Конструирование «настоящего», согласно Г.Зверевой, полностью обусловлено задачами формированияи презентации привлекательного «прошлого» и «будущего». Риторика (язык) позитивной мобилизационной идентичности фокусируется вокруг формул коллективной памяти.
В итоге в обыденном сознании общества и масс складывается общая ментальная карта «нашего прошлого», которая становится востребованной в ситуации омассовления парадигм отечественной истории и их приспособления к властно-нормативному формату общего медийно-информационного пространства. Таким образом,положительныйобраз будущего мыслится в имперско-державных контурах292. Идеологическое измерение отношения к прошлому в повседневных культурных практиках прочитывается через философскую концептуализацию, задающую основания и нормативы частных социально-гуманитарных научных дисциплин и осуществляющую рефлексивную деятельность по осмыслению их предмета и их своеобразия.
С проблемным полем обыденного и теоретического знания связано функционирование разнообразных, соперничающихмежду собою идей, воззрений, концепций, стремящихся дать социально-философское осмысление судеб страны,зафиксировать, оценить и описать в соответствующих терминах меняющуюся социальную реальность постсоветской России и выступающие как схемы смысловой интеграции и, вместе с тем, размежевания императивов, позиций и действий.