Философия юридической нормы Закомлистов Александр Федорович

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Феномен нормативно-правового мышления

1. Юридическая норма как публичное формообразование нормативного сознания 38

2. Логико-математические и перцептивные основания юридической нормы 86

3. Истинность юридической нормы 129

Глава 2. Философская антропология юридической нормы

1. Антропология юридического в контексте правовой реальности. Понятие юридического 160

2. Антропологическая артикуляция юридической нормы 195

3. Социально-антропологическое истолкование юридической деятельности 235

4. Конфигурации юридической ответственности 309

5. Достоинство личности как нормативно-правовой институт современной правовой жизни 328

Глава 3. Социоанализ юридической нормы

1. Правовое качество общественных отношений. Определение меры социальной активности посредством юридической нормы 352

2. Место юридического в социальном контексте 404

Заключение:

Концептуальная сущность юриспруденции 445

Список цитированной и использованной литературы 465

• Юридическая норма как публичное формообразование нормативного сознания
• Антропология юридического в контексте правовой реальности. Понятие юридического
• Правовое качество общественных отношений. Определение меры социальной активности посредством юридической нормы

Введение к работе

Актуальность темы исследования

Последнее десятилетие в жизни российского общества связано с реформой общественных отношений и утверждением нормативно-правового стандарта прав человека и гражданина, который в качестве универсального ценностного ориентира является достоянием современных цивилизованных государств.

Этот нормативный стандарт является обычным масштабом измерения общественных отношений в правовых системах названных государств. Для России же он является радикальным поворотом в системе построения публичной власти и установлении соответствующего качества отношений, свойственных гражданскому обществу.

В связи с этим отечественная юриспруденция в течение названного периода времени переживает процесс перехода в состояние новой нормативной парадигмы устроения дел в обществе. В области юридической теории эта парадигма формируется через выявление сущности и природы права, поскольку оно является ключевым понятием, которое имеет многоуровневое теоретическое выражение. Можно сослаться на множество работ, где воспроизводится это теоретическое намерение, начало которому положило принятие Конституции РФ 1993 года. Произошла политическая смена законодательства и те характеристики права, которые были связаны с марксистской трактовкой природы права, оказались теоретически несостоятельными во многих отношениях.

В первую очередь это касается самой юридической нормы, если понимать её не как единичное правило, а в виде кумулятивной абстракции и как генерализацию регулятивного потенциала системы действующего законодательства и позитивного права. В этом абстрактно всеобщем понимании юридическую норму можно считать первоначалом или архэ юридического знания в двух отношениях - как единичного правила и как систему позитивного права.

С другой стороны, юридическая норма представляет собой фиксацию правового качества социальной действительности, а в свёрнутом виде -

фундаментальное базовое начало совмещения двух динамических составляющих этого качества: свободы и порядка.

Современная теоретическая юриспруденция в своих аналитических построениях основывается на позитивном праве и, как правило, не выходит за рамки формально-юридического или догматического уровня исследования правовой реальности. Её усилия создать завершённое и последовательное представление о праве ограничиваются понятиями и терминами, составляющими принадлежность действующего законодательства и не выходят за пределы рефлексии, которая присуща сфере юридического знания как относительно автономной локализации социального знания. Таким качеством характеризуются также и попытки, в которых усматривается намерение преодолеть прежний узко догматический и инструментальный подход к праву и дать трактовку "широкого понимания природы и сущности права", отвечающую современному положению дел в российском обществе.

Б некоторых случаях подобное намерение реализуется в той или иной теории, которая иногда претендует на звание философской, хотя в целом не покидает почвы юридической доктрины и догмы позитивного права.

С другой стороны существует, правда не столь ощутимый, интерес к праву со стороны философии и попытка осмыслить правовую реальность философскими средствами и способами, однако между философией и юриспруденцией остаётся непреодолимая дистанция, обусловленная феноменом "закрытости" юридического знания, по словам известного французского социолога П. Бурдье "философия и право - две дисциплины, которым удалось сохранить монополию на свою историю вплоть до сегодняшнего дня".¹

Как правило во всех таких попытках сформулировать "широкое правопонимание" присутствует критическое отношение к институциональному, "государственническому" подходу к праву, которое в данном случае характеризуется в одностороннем частном варианте правообладания как абстрактной возможности совершения свободного поступка индивидом и как формы выражения свободы индивидуальной воли.

С точки зрения известного отечественного теоретика права В. С. Нерсесянца "свобода индивидов и свобода их воли - понятия тождественные. Воля в праве -свободная воля, которая соответствует всем сущностным характеристикам права и тем самым отлична от произвольной и противостоит произволу".²

Такая позиция приводит к актуальной оппозиции между действующим законодательством и теорией "широкого правопонимания", которая дифференцированно воспроизводится на уровне оппозиции между законом и правом, частным и публичным, правом и государством.

Актуальность настоящей работы состоит и в том, чтобы устранить такое противопоставление и квалифицировать его как образец гиперкритики к недавнему отечественному прошлому.

Естественно, такое намерение не является самоцелью исследования, поскольку это означало бы появление ещё одной критической работы, в то время как теоретическая юриспруденция испытывает потребность в позитивных и конструктивных по своему результату исследованиях.

Поэтому такая актуальность, коль скоро под ней понимается своевременность философско-диагностического обследования в области юриспруденции, заключается и в том, чтобы дать оценку обсуждаемой ситуации на базовом фоне содержательного философского анализа юридической нормы, в контексте которого приводится феноменологическое описание и характеристика её социологических, теоретико-правовых и формально - юридических граней, аспектов и модификаций.

Таким образом, динамика исследования и его содержательная сторона носят симбиотический вид, т.е. ориентированы на синтез подходов, что также является чрезвычайно актуальным, поскольку реализованные в настоящее время проекты воссоздания теоретического и методологического синтеза в юриспруденции нельзя признать успешными.

Под видом методологического разнообразия и различия точек зрения в установлении сущности права кроется принципиальная незавершённость такого рода теоретических усилий. Эта незавершённость есть свидетельство актуальной неисчерпаемости проблемы человека вообще, определения его положения в мироздании.

В связи с этим создаётся некая теоретическая дистанция в сфере правопонимания, которая в силу прагматичности правовой системы конечно же может повлиять на текущее правоприменение. Однако, практическая юриспруденция занимает по отношению к теории государства и права вполне самостоятельное положение, основывающееся на принципах юридической практики, поэтому названный методологический плюрализм не является для неё разрушительным.

Вместе с тем, теоретическая юриспруденция по своему интеллектуальному потенциалу примыкает к сфере правовой идеологии и политики права, которые оказывают непосредственное воздействие на деятельность законодателя.

Идеология, как система публично транслируемых взглядов, включена в контекст правовой жизни общества, поэтому потребность самой этой жизни заключается в том, чтобы иметь непротиворечивое представление о правовой системе общества и её возможностях.

Подобная непротиворечивость и согласованность в понимании права в данном случае реализуется через системное изложение материала, где общее и частное находятся в диалектическом взаимодействии и сфокусированы в феномене целостности практического нормативно-правового сознания и мышления.

В этой связи можно признать справедливым и согласиться с утверждением B.C. Нерсесянца о том, что "в нашей юридической литературе (научной и учебной) доктринальная проблематика позитивного права (как в основном и вне теории права) освещается в целом с традиционных легистских (позитивистских) позиций. Новые, конституционно признанные и закреплённые приоритетные части действующего позитивного права (прирождённые и неотчуждаемые права и свободы человека, общепризнанные принципы и нормы международного права), по существу остаются вне этих легистских доктринальных представлений в позитивном праве, его источниках, системе и т. д".³

Степень разработанности проблемы

Если говорить о разработанности самого подхода, реализуемого в данной работе, то он ранее не включался в качестве самостоятельного в то или иное философское исследование и не был удостоен того знака внимания, которого в действительности заслуживает. То же самое можно сказать о теоретико-правовых

исследованиях, которые, как правило, ограничивались формально-юридическим анализом по установлению места какой-либо юридической нормы в системе законодательства либо исследованием её структуры. В качестве исключения можно указать на широко известную работу австрийского теоретика-юриста Г. Кельзена "Чистое учение о праве", которая из-за содержащегося в ней намерения сделать строго позитивным юридическое знание, осталась неоценённой с точки зрения методологического подхода к юридической норме как самостоятельному предмету анализа.

Вместе с тем, рассуждение о норме поведения является "вечной" проблемой познания природы человека, будучи традиционно включённым в трактаты по этике, начиная с античности. Можно указать на изначальное родство космологии и этики в античной философии, где категории меры и нормы существования любой вещи использовались в контексте осмысления мироздания как упорядоченного целого -космоса. Часть этого упорядоченного целого составлял и человек -микрокосм.

Категории меры и нормы присутствуют в диалогах Платона, где рассуждение относительно их сущности вплетено в ткань мифологического предания. Эти понятия используется в этике Аристотеля уже в качестве методического средства различения поступков человека на пути к добродетели на основе этического принципа "золотой середины", где по существу реализуется этическое завещание семи греческих мудрецов: ничего слишком.

Во всех этих случаях говорится об особом качественном состоянии поведения человека как существа, причастного к упорядоченному состоянию вселенной в целом.

В философии стоиков понятие нормы поведения смыкается с идеей универсального закона, имеющего трансцендентный источник, что само по себе следует признать естественной эволюцией в сфере нормологии сущего, именно здесь произошло высвобождение нормы во внешнее по отношению к человеку и всеми обозримое публичное пространство. Эта норма через идею закона как непреложного постулата, определяющего судьбу человека, находит выражение в ответных, по отношению к тому или иному индивидуальному поступку, обменных операциях вознаграждения и воздаяния. Этот нормологический аспект философии стоиков был усвоен христианством, и в его религиозном контексте полное воплощение закона в

индивидуальном поведении означало обретение святости и благодати. Нормативное усвоение закона становится равнозначным максимуму блага, что в религиозном смысле и отношении означает слияние с мирозданием в феномене бессмертия или вечной жизни.

Нормологическое воздействие частного стандарта добродетели потеряло свою значимость с закатом античности. Господствующим началом в определении нормы поведения человека становится идея закона в его различных модификациях, что свидетельствует о переходе от внутреннего нормативного схематизма соразмерности в субъективной "диетологии" поведения к социальной и публично окрашенной "диетологии". Положение с частным нормативным схематизмом следования добродетели как образцу и стандарту индивидуального поведения и социальной нормативности в условиях Средневековья, Нового времени и современности известный исследователь в области этики А. Макинтайр характеризует как пребывание западноевропейского общества в состоянии Постдобродетели. По сути он квалифицирует такое положение дел с этическим сознанием Европы как регресс и упадок. Однако, следует сказать, что положение с античной добродетелью нельзя оценивать с позиций этического прогрессизма. С нашей точки зрения, античную добродетель и последующую систему нравов в Западной Европе следует расценивать как разнокачественные нормативные модификации этики и права. Такой вывод следует из того, что с утверждением христианства социальный норматив западного общества стал базироваться уже не на абстрактно представляемом антропологическом основании оптимума сил и способностей человека и противоречивом по своей этической значимости античном индивидуализме, а на публично обозримых нормативах единоверия и национальной принадлежности.

Однако здесь нужно сделать оговорку. Несмотря на такое положение дел в современном обществе добродетель, как компонент или аспект нормативного основания поведения человека, никогда не исчезала как из социального контекста, так из поля зрения моральной философии, этики и логики. В противоположность негативной констатации А. Макинтайра можно сказать, что изменилось место расположения добродетели, а не сама добродетель как нормативная схема индивидуального поведения.

Она присутствовала в качестве стандарта в религиозной среде христиан, сословной морали дворянства, буржуазной морали, частных и публично транслируемых образцах поведения в тех или иных локальных сферах общества.

Здесь необходимо сделать общее заключение, которое состоит в том, что идея закона была спровоцирована внутренним бессилием индивидуального норматива, основывающегося на моральном сознании. Использование идеи закона в некотором смысле явилось тем "джином из бутылки", который в своём избыточном внешнем нормативном воздействии породил обратное сопротивление частного нормообразования в виде права как свободы против давления и гнёта внешнего упорядочивания, которое базируется на природно-космологическом способе регуляции индивидуального поведения.

В этом отношении нужно указать на гносеологический переворот в сфере базовых оснований нравов и в ходе социальной эволюции, который произошёл в Западной Европе в XY1I-XYIII веках, где вопрос о норме, связывался со сферой политики и был сформулирован через идею суверенитета. Эта идея имела универсальную значимость, поскольку свидетельствовала о борьбе «абсолютов»: абсолюта монархической власти и абсолюта религиозной нормы.

Методическое сомнение привело Р. Декарта к рациональному обоснованию статуса человека как субъекта познания, прагматический подход к познанию природы оставил за Ф. Бэконом славу зачинателя её экспериментального прочтения, Т. Гоббс указал на то, что человек является принадлежностью государства как политического тела, логико-математическая интуиция дала возможность Г. Лейбницу сформулировать новый социально-нормативный стандарт сущего в виде монады. В этот же исторический период времени было создано такое грандиозное логико-антропологическое произведение, как "Этика" Б. Спинозы, которая в дополнении с "Богословско-политическим трактатом" положила начало утверждению принципов свободы совести, религиозной терпимости.

Это не значит, что указанные философские взгляды являются непосредственным выражением философской проблематики юридической нормы, а то, что понятие нормы как таковой является одним из фундаментальных понятий систематической философии.

Это понятие находится в интимной связи с идеями блага и истины. Именно идея истины, в силу господства парадигмы науки как адекватного способа познания природы всего сущего, приводит в конечном итоге к тому, что социальная философия становится продолжением того типа научности, который сложился в естествознании. При таком взгляде на социальную действительность и без-мертм притязании на обладание завершённым знанием норма под "уничтожающей" критикой истины становится её инструментальным приложением и приносится ей в жертву. Норма с точки зрения традиционной гносеологии в актуальном своём выражении есть воплощение несовершенной действительности и не обладает самостоятельными базовыми ресурсами легитимации, она должна получить их из пространства истины. В отличие от такого представления, внутри сциентальной философской традиции в XIX и XX веке формируется масса направлений -философия жизни, экзистенциализм, прагматизм, философская антропология, философия культуры, в контексте которых вопрос о норме обсуждается не только с позиций наблюдающего разума, но, главным образом, разума, участвующего в созидании нормы. Под нормой в данном случае следует понимать норму знания вообще. Иными словами, истина включается в контекст непрерывной легитимации культуросозидающих форм.

В связи с этим философское рассуждение о норме человеческого поведения затрагивает вопрос о норме познавательных усилий, на что в своё время было обращено внимание Э. Кассирером в "Философии символических форм", Т. Куном в работе "Структура научных революций" и М. Фуко в "Археологии гуманитарных наук".

В то же время нормологическое усмотрение М. Фуко привело к тому, что было подвергнуто радикальному сомнению марксистское представление об онтологии юридической нормы как воплощения классового компромисса, субстанцией которого является положение экономически господствующего класса.

Это позволило включить философию социальной нормы в массив наставительной философии или философии культуры, которая руководствуется в этой области методологией совместного участия людей в проигрывании ресурсов самообладания человеческого существа в феномене культуры. При этом

совместимость состязания и конкуренции в тех или иных нормативных институциях и даёт то качество права, которое может свидетельствовать о достижении обществом определённого общепризнанного стандарта и формы воплощения свободы человека в социальном контексте.

Компоненты размещения и участия, определяющие образ существования человека в мироздании, и создают основу для соответствующей формулировки проблемы нормы как коммуникативного образования. И в этом отношении юридическая норма с точки зрения философии начинает расцениваться в качестве модели коммуникативной истины, т.е. не односторонней модели истины как корреспонденции, а как истины соучастия или респонзивной истины. Последнее обстоятельство в первую очередь связано с развитием философии языка. С точки зрения философии языка в нормологический контекст включается всё общество, особенно явно такой взгляд нашёл своё выражение в лингвистической философии Л. Витгенштейна с его принципом языковой игры.

Очевидно, что такое точечное изображение философии нормообразования не есть описание степени разработанности философии юридической нормы, а есть экспозиция современной ситуации, в контексте которой в настоящее время возможно продуктивное философское рассуждение о сущности юридической нормы. На стадии подобного философского сопровождения задача фундаментального обоснования юридической нормы находится ещё только в своей исходности и зачаточном виде.

Это обоснование ещё должно быть реализовано. Что касается юридической науки, то в её аналитическом поле такое сопровождение, как правило, отсутствует. В основном теория права ограничивается системно-структурным и функциональным исследованием актуального состояния правовой системы и действующего законодательства.

В этом отношении, давая характеристику степени разработанности формально-юридического аспекта юридической нормы в его соотнесённости с определением сущности права в целом , можно указать на соответствующие выводы теоретиков права по этому вопросу- С.С. Алексеева, Д.А. Керимова, Р.З. Лившица, Г.В. Мальцева, В. С. Нерсесянца, АЛЗ. Полякова, Л.И. Спиридонова, В.А. Туманова,

Л.С. Явича и других авторов. Из публикаций по общей теории права зарубежных авторов следует отметить недавно вышедшую в переводе работу французского теоретика права Ж.Л. Бержеля.

Философская активность в осмыслении права не является сколько-нибудь заметной и в этом отношении можно отметить работы Ершова Ю.Г., В.П. Малахова, И.П. Малиновой, Э. А. Позднякова, В.М. Розина, Э.Ю. Соловьёва.

В качестве распространённого приёма исследования феномена юридической нормы является её сопоставление с другими видами социальных норм, который проводится с теми или иными деталями и подробностями как в учебных курсах теории государства и права, так и в специальных курсах по социологии права, в этом отношении нужно отметить работы Ю.И. Гревцова, Е.А. Лукашёвой, работу французского учёного Ж. Карбонье "Юридическая социология", классический социологический подход к праву в работах Э. Дюркгейма, М. Вебера, П. Сорокина, Т. Парсонса, современный конструктивистский подход к праву в работах П. Бурдье, П. Бергера и Т. Лукмана, в работах по социологии власти Н. Лумана.

В области генетической нормологии исследование по философии нормы неминуемо обращается к работам по этнографии архаических обществ, анализу особенностей их жизни и мышления. В этой связи необходимо сослаться на работы Л. Леви-Брюля, К. Леви-Строса, М. Мосса, Б. Малиновского, П. Радина, Э.Б. Тайлора, А-А- Фрезера, М. Элиаде. В настоящее время происходит своеобразное возрождение, возникшего в XIX веке тематического направления в юриспруденции, получившего название древнего, или обычного, права. Это направление в современном корпусе юридических дисциплин нередко квалифицируется как юридическая антропология. Эта юридическая дисциплина начинает "работать" как в регионе архаического нормообразования, так и в актуальном компаративистском варианте сравнительного анализа современных правовых систем. Среди такого рода работ можно назвать перевод работы французского автора Н. Рулана "Юридическая антропология", учебник отечественного автора А.И. Ковлера "Антропогия права".

Наряду с этим, нужно отметить наличие интереса к проблеме юридической нормы в учебных курсах общей теории государства и права. По утверждению B.C. Нерсесянца «.. .язык законодателя, на котором выражается создание и действие

позитивного права — это общепринятый юридический язык, созданный доктриной права и выражающий общую нормологическую природу и доктрины права, и самого действующего права. Трактовка права как системы норм права, по существу означает и вообще логически допустима лишь при условии, что прежде всего само право в целом (право как системное нормативно — регулятивное целое) мыслится как единая норма (с соответствующим структурными компонентами — диспозицией, гипотезой, санкцией).»⁴

Таким образом, достижения так называемой аналитической юриспруденции (С.С. Алексеев), работающей с юридическим языком и воспроизводящей логические связи и закономерности между нормами различной юридической силы, следует отнести к тому фону, на котором происходит философское осмысление юридической нормы как генерализованной абстракции и целостного системного образования.

В связи с этим в перечень литературы, касающейся системно-структурного юридического анализа необходимо включить работы С.С. Алексеева, В.К. Бабаева, В.М. Баранова, Н. А. Власенко, В.Б. Исакова, Д.А. Керимова, О.Э Лейста, В.А. Пиголкина, В.И. Протасова, В.А. Толстика, А.А. Ушакова и других авторов, занимающихся проблемами законодательной техники и формально-юридической логики.

Что касается общей феноменологии социальной нормы, то указание здесь на классическую западноевропейскую традицию явно недостаточно, поскольку характеристика процесса нормологии невозможна без обращения к диалогической интеллектуальной традиции, нашедшей своё выражение в работах М.М. Бахтина, М. Бубера, Э. Левинаса, О. Розеншток-Хюсси.

Такое же положение существует и в отношении феноменологии, поскольку в настоящее время философия социальной нормы невозможна, скажем, без ссылки на современные феноменологические исследования по генеалогии нормы немецкого философа Б. Вальденфельса.

Значительный эвристический потенциал в исследовании фундаментальных оснований социальной нормы содержится в тематическом поле философской антропологии. Здесь можно назвать широко известных авторов XX века -

М. Шелера, А. Гелена, Г. Плесснера. Кроме того, в середине этого столетия развивается новое научное направление в биологии — наука о поведении животных — этология, где присутствует интересный материал в объяснении поведения животных. В этой области прежде всего можно указать на работы К. Лоренца, претендующие на философское осмысление нормативов поведения у животных и способов их взаимодействия с окружающей средой. Выводы этологических исследований невольно проецируются на человеческое поведение и в этом отношении любопытным является отыскание и нахождение каких-либо общих нормологических черт в поведенческих реакциях в сфере живого в целом.

Строгость феноменологического подхода в исследовании жизненного мира, которая была в своё время завещана Э. Гуссерлем, коснулась не только общей феноменологической ситуации контакта с миром вещей. Во многом она оказалась связанной с творческими усилиями региональной феноменологии, феноменологический метод был применён и к области правоотношений. Здесь можно упомянуть о методике усмотрения сущности нормативного поведения, которая реализована в работах феноменологической ориентации, такие первичные подходы в философии и социологии нормы, в том числе и юридической, можно найти в работах Ф. Брентано, Э. Гуссерля, А. Райнаха, А. Шюца, П. Бергера, Т. Лукмана.

Понятие нормы в таких её регулятивных состояниях как равенство и порядок смыкается с методикой сравнения и расчёта. Подобное регулятивное воздействие юридической нормы приводит некоторых учёных (B.C. Нерсесянц) к представлению и выводу о том, что право есть не что иное, как «математика свободы». Тем самым за юриспруденцией недвусмысленно признаётся статус нормативной науки, под которой в нашем случае следует понимать системное знание, основанное на нормативной логике аксиологического исчисления социального действия в его качестве и объёмном наполнении. Такое исчисление, представляя собой познавательный и одновременно нормативно-регулятивный процесс, в настоящей работе характеризуется как когнитивная аксиология и специфическая юридическая эпистемология.

Для логического обоснования такого способа исчисления социальной действительности автор обращается к материалу математической логики и лингвистики на примере работ известного отечественного учёного Ю.А. Шрейдера. В этих работах находит подтверждение использованный в настоящей работе метод генетической нормологии, берущий начало в области восприятия пространственных отношений. В последующем Ю.А. Шрейдер попытался реализовать логико-математические экспликации такого пространственного восприятия в сфере моральной философии и определить в работе «Этика. Введение в предмет» этико-нормативный схематизм исчисления в сфере нравственного сознания в виде «алгебры совести». Этот схематизм используется им в ситуации морального выбора.

Такое усмотрение даёт возможность зафиксировать присутствие в праве, как особой сфере социальной нормативности, общих пространственно-космологических закономерностей упорядочения явлений, которые свойственны мирозданию в целом.

Логико-нормативный потенциал математического знания в современной теоретической юриспруденции используется явно недостаточно, настоящая работа представляет одну из попыток применения этого потенциала как эвристически ценного.

Поскольку в работе указывается, что юриспруденция есть нормативная наука, то источником такого взгляда могут служить отрывочные рассуждения в этой тематической области, связанные с именем известного американского логика и философа Ч. Пирса. Именно в рассуждениях Ч. Пирса можно найти конкретизацию абстрактных утверждений неокантианства об универсальном свойстве нормы в сущем, в основном об этом указывал в своих работах-эссе В. Виндельбанд. Ч. Пирс делает нормативность принадлежностью прагматической логики.

Цель работы заключается в том, чтобы дать именно философский анализ юридической нормы.

Эта задача разрешается посредством нескольких методологических приёмов, которые применяются на разных уровнях исследования.

Первый, абстрактный уровень является логическим и связан, как ни странно, с топологической проблематикой, причём в качестве пространственной основы берётся представление об отношениях в социальной среде и такие динамические

составляющие этой среды как сгущение, разрежение, определение места в результате взаимного расположения индивидов. Исчисление пространства социальной среды реализуется через представление о ней как о вещественном динамическом вместилище, где осуществляется телесно-диалогическое взаимодействие между индивидами. Это взаимодействие и приводит к некоему процессу упорядочения дифференцированного взаимодействия индивидов путём стягивания диффузного и разнородного состояния социальной среды к единому центру. Причём эта консолидация реализуется через социально пространственную методику уравнивающего мышления, "работающего" в режиме селективного подхода к действительности через использование схематизма сравнения, установления одинаковости, эквивалентности, подобия, сходства.

Применение такой методики даёт эффект нормативного наполнения пространственного объёма от базовой и отправной точки исчисления меры вещи до степени равенства такой условной вещи самой себе. В онтологическом смысле такого рода динамику можно интерпретировать как достижение такой вещью полноты своего собственного самостояния.

Однако, это одновременно означает выход её из контекста связанности, растворенности и полной зависимости от контекста через дистанцирование к манифестации собственной сингулярности как особого качества в устроении пространственного целого. В социальном смысле такое движение означает достижение пункта уникального личностного достояния.

Тем самым завершается включённость вещи в пространство, не принадлежащее её природе и понятию. Это пространство является отчуждённым от неё самой состоянием не в чисто гегелевском, а в нормологическом смысле.

В антропологическом измерении такой процесс есть не что иное, как процесс самоидентификации на пути индивида к самостоятельности и самообладанию внутри сообщества. Диффузное топологическое состояние движущегося «смесительного» контекста и вовлечённость в него вещи характеризуется абстрактным образом как данность. Естественно, в нашем случае речь идёт о социальной данности как таковой на абстрактном логико-онтологическом уровне представлений. Это пространство, где реализуется универсальная онтологическая схема: вещи - свойства-отношения.

Кстати, здесь имплицитно реализуется методологический приём, который рекомендовал для целей социологического анализа Э. Дюркгейм: рассматривать индивидов в контексте социального целого как вещественные образования.

С его точки зрения, которая вполне согласуется с нашей аналитической процедурой... "нам нужно рассматривать социальные явления сами по себе, отделяя их от сознающих и представляющих их себе субъектов. Их нужно изучать извне, как внешние вещи, ибо именно в таком качестве они предстают перед нами. Действительно, вещь узнаётся главным образом по тому признаку, что она не может быть изменена простым актом воли. Это не значит, что она не подвержена никакому изменению. Но, чтобы произвести это изменение недостаточно пожелать этого, надо приложить ещё более или менее напряжённое усилие из-за сопротивления, которое она оказывает и которое, к тому же, не всегда может быть побеждено. А мы видим, что социальные факты обладают этим свойством. Они не только не являются продуктами нашей воли, но сами определяют её извне. Они представляют собой как бы формы, в которые мы вынуждены отливать наши действия. Часто даже эта необходимость такова, что мы не можем избежать её. Но если даже нам удаётся победить её, то сопротивление, встречаемое нами, даёт нам знать, что мы находимся в присутствии чего-то, от нас не зависящего. Следовательно, рассматривая социальные явления как вещи, мы лишь сообразуемся с их природой".⁵

Особенностью анализа, составляющего содержание первой главы работы, является то, что здесь "вещи" рассматриваются не в статичном аспекте социальной нормы, которая являлась бы одновременно условием и маркером такого состояния социума как общественный порядок, а в динамике. Нам важно зафиксировать правовой компонент в онтологии нормы как упорядочивающего воздействия, которое является результатом взаимодействия названных условных "вещей". Под такими условными вещами при переходе от чисто логического способа анализа к антропологическому будут являться абстрактно представляемые индивиды. Анонимность этих человеческих индивидов и даёт в методологическом плане возможность характеризовать их совместное размещение как сообщество людей, обладающих одинаковым, равным друг другу и тождественным антропологическим потенциалом.

Именно антропологический уровень исследования позволяет обнаружить и установить за внешними логико-онтологическими экспликациями внешнего исчисления социальной среды, как особого типа пространства, ресурсы воссоздания порядка. Это происходит за счёт внутренних процессов среды и креативного способа наполнения пространства анонимным, «собирательным» движением отношений сходства, одинаковости, равенства. Эта динамика реализуется через селективный отбор определённого аксиологического качества конкретных индивидуальных поступков. Такой отбор, осуществляющийся посредством названной методики уравнивания как позитивного объёмного наполнения через операции включения и исключения, даёт соответствующее социальное пространство и топологический социально-фигуративный объём различных локальных образований социума.

Онтологическое качество такого типа порядка радикально отличается от состояния порядка, который имеется в виду при осуществлении логического анализа, основанного на математическом способе исчисления пространства. При чисто математическом способе исчисления пространства, оно подвергается простому геометрическому и арифметическому измерению и существует в условиях простой физической размещённости, а не в динамически воспроизводимых локализациях диалогического, коммуникативного взаимодействия, как это имеет место в обществе.

Иными словами, при переходе к антропологическому уровню анализа осуществляется переход к динамике порядка, основанного на внутренних ресурсах консолидации, а не только на внешнем сопоставлении схожего, одинакового, подобного, тождественного и равного. Статичный концепт порядка следует охарактеризовать как внешнее отношение одного объекта к другому. Подобное взаимное расположение может привести к образованию таких топологических объёмов как состав и совокупность. Они являются механическими топологическими модификациями пространства и не обладают признаками органической целостности. В условиях социального контекста такой способ упорядочения свойственен толпе и различным диффузным образованиям, которые образуются в процессе реализации индивидуальных намерений и представляют собой более или менее случайное скопление людей. Такое совокупное состояние может быть квалифицировано как состояние математического множества, физического порядка и представлять собой

объект для наблюдающего субъекта. Но оно никак не может считаться следствием внутреннего креативного процесса упорядочения, представляющего собой результат и явление социальной консолидации. В отличие от этого, устроение общественных дел представляет собой особый тип упорядочения, который свойственен для такого специфического пространства как социальная среда. Здесь порядок совмещается с особым типом движения, которое нельзя считать простым видом физического перемещения и следования по типу механического движения вещей. Социальное движение обусловливается телесно-диалогическими экспликациями взаимного воздействия, которые провоцируются индивидами. К таким способам телесно-диалогического взаимодействия относятся совместимость, приемлемость, уместность, согласованность.

Это приводит к тому, что социальная среда начинает представлять собой производство отношений. Она не есть простое пространственное размещение вещей, где бы место вещи являлось следствием простого наполнения пространства. Отсюда следует, что индивид, как субъект отношений, есть существо, пригодное к социальной подвижности, т.е. он изначально представляет собой упорядоченное целое и несёт в себе готовность к воплощению порядка в указанном логико-топологическом смысле. Эту целостность следует определить как антропологическое достояние или исходную данность индивида в себе и для себя. В этом отношении способ воссоздания социального пространства радикально отличается от способа воссоздания физического пространства, поскольку наполнение социального пространства происходит из совершенно других оснований.

Это пространство моделируется не за счёт простого физического появления, а является следствием рождения, которое не обладает признаками незыблемости и устойчивости природной, физической меры вещи. Однако, исходное стремление к сохранению целостности представляет собой универсальную динамическую составляющую человеческой жизни. Именно стремление к сохранению и обретению целостности индивидуального существования составляет фундаментальный импульс, определяющий то или иное качество реагирующего, ответного отношения индивида к текущему состоянию дел в близлежащем окружении. Эта функция нормативного реагирования воспроизводится взаимными усилиями рода и индивида, она является

основой нормообразования. Стремление к целостности сопровождает любое
начинание, намерение и притязание, поэтому динамика целостности находит
выражение в практической активности, которая воплощается в каждом единичном
проявлении ритмически завершённого действия циклическим способом. Порядок
есть динамическое развёртывание регулятивного движения по направлению к
целостности. Онтологический приоритет порядка, как нормативного стремления к
завершённой целостности существования, является универсальным

антропологическим свойством. Логика порядка включает в себя такие предельно-процессуальные нормативы как истина, благо и право. Мы включаем идею совершенного права в контекст предельных нормативов духовности и производим тем самым трансформацию их традиционного формулирования в виде истины, добра и красоты. В результате такой трансформации право начинает представлять собой модус минимизированного уровня красоты как антропологического усилия в направлении гармонизации отношений между людьми в деле осуществления индивидуальной свободы в условиях общества. Иллюстрацию такой нормообразовательной аспектологии можно найти, например, в известном рассуждении А. Шопенгауэра о мире как нормативной целостности, которая в одном своём воплощении есть представление, в другом - воля, а в третьем - разум. В философии неокантианства у В. Виндельбанда даётся изображение нормативной целостности в совмещении истины, добра и красоты.

Антропологическое состояние целостности, в качестве исходного, создаёт ценностное отношение в измерении такого образования как социальное пространство. Это пространство воссоздаётся через полноту человеческой активности, где правовое качество отношений между людьми реализуется через аксиологическое исчисление совершаемых ими действий. В основе этого исчисления располагается универсальный схематизм нормы и осуществляется симбиотическое регулятивное взаимодействие нормативов истины и блага. Таким образом, норма фундирована в ценности, а право как свобода - в реализации целостности индивидуального и социального бытия, т.е. в осуществлении адекватного процесса идентификации человека по направлению к максимальному наполнению принадлежащей ему сущности. Индивиду предстоит пространство, где он может

обрести целостность существования через свободу и именно здесь, 3 этом социальном пространстве, он может получить доступ к благу, пользе и счастью. Это свободное стремление, имеющее вид импульсивного желания, не может быть реализовано без нормирования побуждения и притязания, поэтому человек черпает во внешнем социальном пространстве только то, что он одновременно вкладывает в него.

Следует отметить, что позитивным способом вложения и является нормативное, приемлемое, уместное включение индивида в социальный контекст, то есть норма сопутствует свободе, она её направляет и является путеводным регулятивом в деле свободы. Таким образом, осуществляется онтологическое совмещение порядка и свободы в феномене права.

Право приобретает вид аксиологической онтологии, в контексте которой осуществляется исчисление социального пространства в позитивном и негативном взаимодействии на публичном и частном уровнях общественной жизни. Это исчисление производится через установление приемлемости той или иной репрезентативной фигуры социального действия. Приемлемость, как изначальный момент в аксиологическом исчислении нравов, получает статус протонормы. Через последующий накопительный процесс массовидного повтора уместности этой протонормы происходит рост объёма подобного типа репрезентации, что приводит к возникновению массива позитивной рецептивности социального действия. Этот массив позитивной рецептивности наделяется нормативной значимостью и образует наличный объём правомерного, действия в обществе. Динамическое воспроизводство тех или иных репрезентаций, которые извлекаются из массива позитивной рецептивности социального действия и объёма правомерного представляет собой непрерывный процесс воссоздания правового качества отношений, пребывание которых и составляет регион правового пространства социума. Посредством такого рода креативной организации правового пространства производится вытеснение и исключение негативного вклада, привносящего в социальное пространство поведение, влекущее разрушительные последствия. Такой вид поведения оценивается как социальная аномалия.

При этом легитимное насилие, феномен юридической ответственности, с нашей точки зрения, следует в логико-онтологическом отношении интерпретировать через социально- антропологические проекции диеты, гигиены и фармакологии. Динамика социальной целостности, которая в этом отношении понимается как правопорядок, фундирована в физиологически эмоциональных жестах реагирования на загрязнение, инфекцию, внешнюю и внутреннюю опасность. Эти жесты с течением истории приобретают публично-правовую институциональную значимость и выражение. Их нормативный потенциал находит своё воплощение в публичных актах реагирования при применении юридической ответственности в отношении действий, разрушительных для общественной целостности и порядка.

С точки зрения философии нормы это означает включение в социальное пространство феномена ответственности, которая есть не что иное, как негативная реакция или отрицательная санкция по отношению к действию, которое несёт в себе эффект аномалии. Таким образом ответственность, как публичное охранительное действие, приводит к соответствующей телесно-диалогической трансформации внутри социального контекста, поскольку совершается усилие, которое восстанавливает нарушенное вредоносным воздействием состояние целостности. Такое сопротивление, организованное по типу реакции по отношению к жесту, посягающему на правовое состояние целостности, включается в контекст нормативно-правового схематизма. При этом такой институциональный схематизм реализуется в обществе как реагирующее присутствие нормы. Эта норма существует и действует по принципу юридического закона. Такой закон в своём обосновании и легитимном истоке, а также по эффективности своего воздействия приравнивается к непреложности действия природного закона, что в религиозном смысле равнозначно абсолютности действия божественного закона.

Юридическая норма составляет принадлежность общественного целого, которое имеет внутреннее расслоение. В этой целостности осуществляется взаимодействие относительно самостоятельных ингредиентов общественных отношений: политического, экономического юридического, этического, технического. В настоящем исследовании определяется место юридического в такого рода социальной "микстуре".

В последующем осуществляется переход собственно к сфере юридического. Этот переход реализуется и происходит как возврат к нормативно-правовому схематизму общественного сознания в его институциональной форме. Это институт публичного рассуждения о праве, или сфера правосудия. Однако, это не означает, что здесь отбрасывается логико-онтологическое усмотрение, которое ранее осуществлялось на уровне философского анализа юридической нормы. Оно присутствует здесь в характеристике таких общественно обозримых действий граждан как доступ к правосудию, а также содержится в определении судебной власти как социальной локализации, где осуществляется защита нарушенного права. В этом публичном пространстве разрешаются задачи восстановления нормы социального и индивидуального бытия. Такой восстановительный процесс одновременно означает реализацию усилия по сохранению нормативной целостности общества в состоянии правопорядка. Для правосудия юридическая норма является базовым высказыванием, на основе которого происходит интерпретация аксиологического качества совершаемых индивидами действий. Посредством неё осуществляется установление истины по делу, поэтому она характеризуется в своём эпистемологическом своеобразии как нормативная истина.

В результате исследования происходит естественное устранение существующей в отечественной юридической литературе оппозиции между государством и правом, частным и публичным правом, правом и законом. Устраняется сама двусмысленность словосочетания "норма права", которое иногда звучит как оксюморон, то есть как понятие-кентавр, т.к. нередко в таком сочетании этих понятий усматривается попытка совместить несовместимое: свободу и запрет или право как предписанную возможность и принадлежность системы регламентации общественной жизни.

Задачи, опрелеляемые целью исследования:

- определить онтологический источник юридической нормы, что означает в данном случае дать описание и представить в качестве объяснительного средства логические параметры нормы как таковой, что реализуется на протяжении всего исследования;

-дать экспликацию нормативно-правового схематизма и его динамического воплощения при переходе от схемы к институции через такие "накопительные" устойчивые образования как седиментация нравов в привычках, обычаях, приёмах поведения и стереотипах; это опривыченное поведение реифицируется через социальную публикацию нормы в предметных институциональных формах и представляет собой результат естественного отчуждения;

- установить логико-математические и перцептивные основания юридической
нормы;

дать характеристику нормативного сознания в целом как единства меры социального бытия в регулятивном синтезе нормативов истины, блага и права;

установить параметры истины юридической нормы и тем самым выявить мнимый характер постулата о радикальной оппозиции между истинностными и ценностными суждениями, дескрипцией и прескрипцией, должным и сущим;

- дать описание институционального способа выражения нормативно-
правового схематизма через онтологическое представление о юридической
деятельности и сфере юридического;

предложить понятие юридического и установить различение между ним и другими ингредиентами социального (политическим, экономическим, этическим);

определить нормативный исток правовой нормы как институционального образования и антропологическую артикуляцию приемлемого в нормологическом процессе учреждения совместимого существования людей в обществе;

дать социально-антропологическое истолкование юридического через феномены правонарушения и юридической ответственности в аксиологических модификациях чистоты, опасности, выявить участие в генеалогии юридической ответственности схематизма жертвоприношения;

установить логико-онтологический и социальный смысл применения легитимного принуждения через антропологическую проекцию фармакологии;

- подтвердить верность этого допущения в объяснительной схеме
антропологической артикуляции юридического через описание и характеристику
современных видов юридической ответственности;

определить целостность нормативно-правового схематизма в правовом институте достоинства личности, где реализуется номический (законоподобный) принцип естественных прав человека;

в контексте феноменологии социального воспроизвести онтологию юридического и дать характеристику правового качества социальной действительности;

выявить онтологическую уместность юридического не в ограниченном смысле системы норм, а как нормативного ингредиента общего социального процесса, находящегося в динамическом взаимодействии с политическим, экономическим и этическим;

объяснить переход от нормативно-правового схематизма сознания к юридической деятельности как публично-правовому практическому сознанию, имеющему статус специальной эпистемологии;

дать характеристику правосудия как публичного способа когнитивной аксиологии, основанной на юридической норме как целостном образовании, которое включает в себя систему действующего законодательства;

дать характеристику реализации принципов когнитивной аксиологии в контексте судебного разбирательства и эксплицировать логику юридического (правового) мышления в естественно отчуждённом локальном пространстве отправления правосудия при реализации права на судебную защиту;

определить параметры нормативной истины судебного разбирательства по делу как реализации возвратного движения к истоку нормативно-правового схематизма, который применяется на публично-правовом и одновременно политическом уровнях судебного права и судебной власти в обществе;

определить сущностные признаки юриспруденции как особой науки;

- установить границы между философией и юриспруденцией через критерий истинности юридической нормы:

юридическая норма в таком её обзоре предстаёт как некая целостность, которая содержит в себе в свёрнутом виде динамическое единство нормативно-правового схематизма и институции в праве; это единство с точки зрения потенциала

юридической силы базируется на регулятивном воздействии конституции как фундаментального нормативного образования, имеющего статус основного закона.

Методологические основания исслелования

Методология исследования следует за движением его предмета, поэтому в работе на первом этапе присутствует пока ещё абстрактное выделение нормативно-правового сознания, в котором обнаруживается наличие особого схематизма, посредством которого даётся понятие нормы права как субъективной принадлежности индивидуального сознания. Это сознание имеет практический характер и в своём содержании ориентировано на совместное существование людей в обществе.

Смысл внешнего способа провоцирования внутренних процессов нормообразования раскрывается посредством объяснительной процедуры пространственного измерения, в котором отношение совместимости одного тела или фигуры с другим телом или фигурой происходит с помощью накопления признаков сходства, одинаковости, подобия, приводящих к состоянию аксиологического или перцептивно ценностного равенства одного социального акта в поведении индивида другому и включению их в некое целое. Этот процесс различения приводит к закреплению позитивно ценного и исключению негативно разрушительного, созданию социальных массивов правомерного и неправомерного. С одной стороны -это массив позитивной рецептивное (воспринятости) нормы, а с другой - массив негативной рецептивности социальной аномалии. Рецептивность, как воспринятость юридической нормы, означает состояние её всеобщей обозримости и прозрачность как публикацию и доведение до всех членов общества, это происходит как на уровне уподобления позитивному образцу, стандарту (вид и форма договора), так и на уровне избегания социальной аномалии и соблюдения нормы как запрета. Нарушение запрета означает переход в другое нормологическое пространство -пространство юридической ответственности, где рецептивность реализуется в виде наказания либо возложения обязанности возместить вред, восстановить нарушенное право, либо совершить предусмотренное законом действие во исполнение обязательства по договору.

Такой метод можно назвать генеалогическим, поскольку в этом процессе исчисления нормативного качества присутствует креативное движение и эволюция.

Эти движение и эволюция совершаются в установлении меры права, где создание нормы осуществляется через дифференциацию позитивной и негативной рецептивности, т.е. посредством бинарной поляризации. В этой бинарности позитивное и негативное создаются за счёт селективного включения тех или иных действий в состав и объём соответствующих сериаций индивидуальных актов. В сфере позитивного, договорных сериаций, реализуется активная составляющая поведения индивида, связанная с реализацией правомерного намерения в конкретном действии. Следование норме в данном случае означает выполнение условий договора, которые реально существуют в виде обязанностей и представляют процесс долженствования как движение по направлению к благу.

Негативная рецептивность представляет собой область запретного и в этом отношении является сферой пассивного долженствования или процессов уклонения и воздержания. Сфера запретов - это сохранение наличного. Она представляет собой базовое состояние нерушимости принципа блага как такового в универсальном смысле. Для индивида это означает его пригодность для сов-местното участия с другими людьми в нормологическом процессе и готовность быть носителем позитивного вклада в социальный контекст.

Селекция и отбор в праве реализуются на основании аксиологического исчисления поступков. Они осуществляются людьми в процессе их совместного существования посредством топологической динамики совмещения, уместности, приемлемости и общего одобрения совершаемых ими действий. Иными словами, общий логический аспект нормообразования в контексте жизни как блага дополняется аксиологическим и перцептивным, такое сочетание формирует представление о норме как неком состоянии социального «вкуса» в установлении оптимальных условий совместного существования людей в обществе.

Подобный метод селекции создаётся через системную организацию динамических конфигураций телесного диалога и приобретает позитивную нормативную ценность в явлениях взаимности, доверия и признания, где как раз происходит накопление сходства в позитивном, т.е. в системе блага. Взаимность,

доверие и признание явуіяются следствием накопления сходства, одинаковости в аксиологическом исчислении действий. Факт признания является, по объёму накопленного сознанием материала позитивного нормообразования, целостным состоянием, где достигается такое качество взаимного расположения носителей социального действия, которое делает одного человека равным другому с точки зрения доверия и одинакового представления о норме совместного существования.

Это учёт равнозначного в социальном контексте и наделение другого статусом лица, или личности.

Такой аналитический подход в исследовании философии нормы можно назвать социально феноменологическим, его методологическая тональность созвучна аналогичным попыткам в нормологии, которые в неявном виде присутствуют в генеалогии морали у Ф. Ницше, а затем в социальном холизме Ч. Кули, феноменологии М. Шелера, А. Райнаха, феноменологической социологии А. Шюца, П. Бергера, Т .Лукмана. Сам же концепт признания как предмет философского анализа известен ещё по материалу философской антропологии Гегеля.

Что касается диалектического метода, то в избранной сфере исследования он не является в строгом смысле гегелевским, поскольку диалектическая логика Гегеля является онто-тео-логической (М. Хайдеггер), а не социально-креативной.

Иными словами, то, что называется у Гегеля мерой является онтологическим моментом природного бытия и его отражением со стороны наблюдающего разума. Здесь нет дискурса о социально-нормативной креативности разума диалогического или разума, действительно участвующего в созидании нравов и права. Мера у Гегеля является следствием накопления количества, в то время как операциональность селекции и отбора в пространстве нормирования социальной действительности опирается на накопление явлений ценностного порядка или накоплении качества. При этом само понятие индивидуального блага в его антропологической целостности остаётся неизменным. Оно разнообразится при актуальном его воплощении, однако, как ценность благо остаётся неизменным стандартом в измерении качества человеческой жизни. В связи с этим диалектический метод в данном исследовании - это диалектика процесса нормообразования в осуществлении правового качества отношений между людьми. Нарушение границ правообладания

приводит к аномалии и возникновению в системе блага сериаций лишения. Такого рода социальная аномалия является антиподом правового пространства социальной действительности, противоположностью её правового качества. Накопительный процесс социальной аномалии создаёт вместо правового качества социальной действительности антиправовое пространство неправа. Диалектика отрицания присутствует в области избытка в свободе, когда этот избыток становится причиной лишения.

Под системой блага здесь понимается обычная ситуация поддержания стандартного качества жизни в обществе, а избыток в свободе с точки зрения феноменологии телесного диалога представляет собой проявление насилия или произвол. В связи с этим нет знака равенства между свободой воли индивида и правом как свободой человека в обществе. Право есть выражение свободы индивида через его включённость в социальную среду, которая в своём нормативном сопротивлении есть не что иное, как общественный порядок.

Намёк на диалектический жест философии Гегеля не имеет здесь того значения, которое присуще его системе. Отрицание понимается здесь в топологическом отношении как проведение границы, поэтому философия Гегеля значима для нас только в отношении той характеристики, которую получили понятия границы и предела в его "Науке логики".

Избыток свободы изначально неуместен, поскольку свидетельствует об отсутствии у индивида готовности к конструктивному включению в социальный контекст, его негодности к нормативному диалогу с Другим. Свобода уместна, когда отсутствует разрушительное воздействие на целостность социального и индивидуального бытия. Эта целостность содержит в себе неприкосновенный запас в виде естественных, неотъемлемых и неотчуждаемых прав и свобод человека. В остальном этот запас есть только абстрактное условие блага и существует в свёрнутом виде субъективных возможностей, но как условие он сам по себе являет собой универсальную ценность и благо. Неоправданное расширение объёма индивидуального правопритязания при отсутствии посреднической регулятивной функции юридической нормы приводит к ситуациям неопределённости в праве и социальному конфликту.

С другой стороны избыток силового воздействия может восприниматься не только как насилие, но и как давление и гнёт внешних обстоятельств, аксиологическое восприятие этого осуществляется через целостное эмоционально психическое состояние, или душу, индивида. Статичное состояние целостности бытия фиксируется в актуальном правообладании. Правовое качество социального действия возникает тогда, когда происходит свободное его согласование с наличным состоянием социального пространства.

В работе присутствует постоянное сопоставление материала истории и его логическое осмысление с позиций правового качества социальной действительности. Традиционный способ совмещения исторического и логического является принадлежностью проводимого анализа юридической нормы. Это касается сравнения между собой различных исторически существовавших типов обществ, правовых систем и современного стандарта права.

Системно-структурное построение законодательства само по себе определяет использование соответствующего метода, но особенность системной и структурной логик в ходе исследования сущности юридической нормы обусловлена тем, что ЭТО логика динамическая, а не статичная. Она реализуется в силовых соотношениях кратологического, т.е. властного воздействия. Логическое соподчинение в контексте правоприменения осуществляется по принципу иерархии. Та или иная норма обладает соответствующей юридической силой, которая придаётся ей законодателем.

В этом отношении в российской системе законодательства выделяют вертикальное иерархическое соподчинение между Конституцией РФ, федеральным законодательством, законами РФ, указами Президента РФ, постановлениями правительства РФ и другими подзаконными актами. Кроме этого, существует горизонтальное размещение законодательства, где законы действуют в дискретной дифференциации, которая обусловлена разграничением полномочий между РФ и субъектами РФ. Горизонтальная связь характерна также для отраслевого принципа деления юридического знания и законодательства.

Прагматика юридической нормы, т.е. принципы её правильного применения в юридической деятельности, предполагает специальную методику толкования нормы как в её единичности, так и в системно-логическом варианте осмысления. Кроме

этого, в контексте правоприменения присутствуют кратологические модификации её ограничительного, расширительного, условного и т.д. применения, которые основываются как на содержательно-смысловой, так и на нормологическои интерпретации в определении силы нормативного воздействия, регулятивной валидности, уместности применения конкретной нормы права. Такой способ использования юридической нормы и может быть обозначен как её прагматика, поскольку в такой ситуации происходит установление приемлемости нормы для воздействия на общественные отношения, требующие своего урегулирования.

Иными словами структурно-системный анализ в юриспруденции является обязательной принадлежностью нормологическои экзегезы и характеризуется как область прагматической логики, которая реализуется в юридической практике. Настоящая работа намечает общие принципы для такого подхода к выявлению сущности юридической нормы.

Научная новизна работы заключается в том, что философский анализ юридической нормы ранее осуществлялся фрагментарно в контексте философии права, социальной философии либо социологии права.

Данное исследование представляет собой иное направление и реализует другую постановку вопроса в постижении сущности юридической нормы, где главным является её нормативный аспект. В этом смысле осуществление такого подхода можно считать творческим, новаторским усилием.

При этом попутно используется проблематическая ситуация в отечественной
юриспруденции, которая связана со сменой отечественной доктрины права. В
отличие от прежних, фрагментарных попыток предлагаемый анализ юридической
нормы является систематическим и действительно отвечает свойствам, которые
присущи философскому подходу. Большая часть работы представляет собой новый
тип проблематизации юридической нормы. Философский и теоретико-правовой
подходы к истолкованию онтологического, гносеологического,

феноменологического, эпистемологического, ценностного и нормативного смыслообразований юридической нормы не осуществлялись ранее в единой системной связи и не ставились в виде аналитической задачи в таких параметрах.

1. В работе дано описание и характеристика нормативно-правового сознания, его участие в социальной логике социальных действий, совершаемых людьми при осуществлении ими прав и свобод. Определены операциональный и фигуративный параметры юридически значимого действия, которое, являясь воплощением принадлежащего индивиду права, в каждом конкретном случае имеет ситуативный правовой характер, очерченные границы и объёмное наполнение.

2. Нормативно-правовое сознание следует считать единством нескольких ингредиентов измерения действия индивида в социальном контексте: приемлемость (перцептивно-аксиологический), допустимость (этико-юридический), актуальная уместность и последующая совместимость (логико-математический и космологический). В работе даётся характеристика перечисленных ингредиентов измерения качества индивидуального действия.

3. Даётся гносеологическая характеристика юридической нормы и устанавливаются границы применимости к ней принципов, характеризующих истинное знание. Отмечается, что принцип истины может быть применён не к отдельной правовой норме, его следует соотносить со всем позитивным правом и действующим законодательством. Юридическая норма обладает признаком истинности, если она отражает действительные потребности общества (эпистемологический аспект), правильно применяется всеми субъектами права и приносит им пользу (утилитарно-прагматический аспект). Юридическая норма является элементом действующего законодательства, которое является внутренне согласованным органическим целым, поэтому она пребывает в его контексте в режиме соответствия, иерархии и соподчинения. В этом отношении существует собственно юридическое измерение прагматической истинности правовой нормы, суть которого заключается, например, в том, что норма, противоречащая Конституции РФ, признаётся недействующей и не подлежащей применению.

4. В качестве фундаментального и формально-онтологического подхода в работе применён философско-антропологический анализ права и юридической нормы. Оправданность придания такой значимости философской

антропологии связана с тем, что на уровне фундаментального обоснования юридической нормы соединяются исследовательские ресурсы социальной философии и философской антропологии в концепции социальной космологии и антропономии, то есть в идее законосообразности природы человека. В этом отношении юридическое и социальное совпадают. Но в то же время юридическое исходно представляет собой особый аспект социальной действительности. В своём последующем объёмном выражении они начинают соотноситься как часть и целое. Одновременно юридическое включено в правовой контекст социума, поскольку правовое качество социума может существовать и в отсутствие юридической нормы. Юридическое есть внешняя институциональная сторона правовой реальности. Такая многослойная дифференциация в характеристике юридического ингредиента социальной реальности также осуществлена впервые в философии и теории юриспруденции.

Антропологический анализ осуществляется на нескольких уровнях: юридической нормы как законодательного и социального установления, юридической деятельности, юридической ответственности, находя своё завершение в характеристике такого нормативно-правового института как достоинство личности. Регулятивное воздействие этого нормативно-правового института создаёт условия для полноценного осуществления права и свободы каждым гражданином, хотя конститутивные истоки этого воздействия располагаются в антропологической области и обнаруживают тесную связь с идеей естественных, то есть неотъемлемых и неотчуждаемых прав и свобод человека и гражданина.

Философско - антропологический подход позволяет обосновать феномен легитимного принуждения и насилия.. Это осуществляется через экпликацию такой архаической родовой схемы законопослушания и коллективного действия, как жертвоприношения. Схематизм жертвоприношения выполняет фармакологическую функцию по отношению к родовому телу общины, утверждая тем самым первичную базовую институциональность в ритуале публичного применения исцеляющего социальное тело насилия.

Партикулярное, сингулярное насилие выводится из антропологического

контекста родового существования. Насилие монополизируется общиной и

применяется в качестве всеми признаваемого нормативного способа

освобождения рода от внутреннего неблагополучия и коллективного недуга.

Род, выступая в качестве нормирующей судебной инстанции, использует

диетологическую, гигиеническую, хирургическую и фармакологическую

операциональность и фигуративность ритуала жертвоприношения в

коллективном способе предохранения от внешней и внутренней опасности.

При этом контститутивными принципами операциональности и

фигуративности ритуала являются такие антропологические составляющие

заботы о сохранении целостности родового существования, как чистота и

опасность. Такая генеалогия легитимного насилия подтверждается

многочисленными исследованиями архаических обществ средствами

социальной и культурной антропологии. Антропологические нормативы

чистоты и опасности воспроизводят соответствующие операциональные

фигуры социальной гигиены, диеты, а сущность фармакологической

операциональности ритуала жертвоприношения фокусируется в феномене

восстановления нормы существования рода и является прототипом уголовной

ответственности как одного из видов юридической ответственности.

Обретение нормы существования означает одновременно восстановление

целостности, здоровья, освобождение от болезни, то есть исцеление. Поэтому

за операциональной фигурой ответственности, основанной на схематизме

родового жертвоприношения, скрывается базовая антропологическая схема

органического восстановления целостности, которая реализуется при

применении гражданско-правовой ответственности, именуемая со времён

римского частного права как restitutio in integrum - приведение сторон по

сделке в первоначальное положение. Здесь не происходит исключения

индивида, нарушившего требования закона из сообщества, а совершается

дисциплинарное действие, в результате которого субъекты права приводятся в

исходное, то есть предшествовавшее сделке, имущественное состояние и

правообладание. Исторически на эту операциональную фигуру в применении

наказания начинает опираться и уголовная политика государства, придав универсальность применения такому виду наказания как лишение свободы. Идея такого вида наказания предполагает перевоспитание, исправление виновного лица и возвращение его из мест лишения свободы в преобразованном исходно нормативном виде.

Таким образом, возвращение в первоначальное положение является органической операциональной фигурой, то есть действительно базирующей на идее самосохранения жизни рода и имеющей антропологический смысл. Здесь силовое воздействие государства направлено не на тело, а на сознание виновного лица и осуществляет свою работу не в перспективе применения наказания в операциональности и фигуре, имеющих социально-антропологические очертания архаического ритуала жертвоприношения, а в преобразовательной перспективе исправления преступной воли и перевоспитания виновного лица.

Таким образом, философско-антропологический анализ осуществляется на уровне генеалогии юридической нормы, осуществления юридической деятельности публичной властью и применения государством юридической ответственности.

Сингулярное проявление насилия и принуждения на частном уровне жизни считается преступным, а легитимное насилие и принуждение со стороны государства поступает под контроль общества через закрепление в законодательстве такого нормативно-правового института, как достоинство личности. Достоинство личности является тем твёрдым и неприкосновенным антропологическим и конститутивным ядром существования граждан, где устанавливаются границы для силового вмешательства и воздействия легитимное принуждения. Через регулятивное воздействие этого нормативно-правового института современного законодательства обеспечиваются физическая неприкосновенность и неприкосновенность частной жизни, доброе имя гражданина и сама возможность реализации прав и свобод. От социально-философского и философско-антропологического уровней исследования юридической нормы осуществлён переход к социологическому

анализу права. Понятие юридической нормы соотносится с мерой социальной активности и определяется место юридического в социальном контексте и его соотношение с политическим, экономическим, эстетическим и этическим ингредиентами и аспектами социальной реальности через такой критерий как нормативность. Параметрическим свойством социальной нормативности является горизонтальное и вертикальное измерение социума. Горизонтальное измерение присутствует в определении меры в свободе и праве, а вертикальное — в границах и пределах применения ответственности. Такие параметры нормативности позволяют сделать вывод о том, что политика и экономика располагаются в горизонтальном измерении, который ориентирован на обретение блага и успех. Вертикальные координаты измерения осуществляется через единство юридического (внешний) и этического (внутренний) компонентов правообладания, присущего носителям социального действия. В контексте применения ответственности разрешаются вопросы социальной справедливости.

Таким образом, снова происходит возврат к философско-антропологическому подходу в характеристике юридической нормы, поскольку феномен справедливости базируется на целостном отношении к человеку и социальной действительности, а право и юридическая норма получают статус ценности в виде неимущественного социального блага.

Практическая значимость работы заключается в том, что в ней разрешается насущная потребность отечественной теоретической и практической юриспруденции в устранении того дуализма, который образовался в результате гиперкритического отношения к советской доктрине права. Такая избыточная критика привела к образованию мнимых логических «разрывов» в правопонимании, неоправданному дистанцированию разрабатываемого рядом учёных концепта философии права от потребностей практической юриспруденции, которая нуждается в адекватном философско-юридическом мировоззрении. В связи с этим настоящая работа по своему содержанию и потенциалу претендует на позитивный вклад в интеллектуальное освоение материала юриспруденции философскими средствами. Такая инициатива представляет как теоретический, так и практический

интерес для учёных, практиков и академической аудитории, интересующейся проблемами юридической науки.

Актуальность работы и практическое использование её положений По тематике диссертации опубликовано более 15 научных работ, в том числе 3 монографии, часть положений, которые воспроизводятся в исследовании используются автором при чтении лекций и проведении семинаров по курсу «Судебная этика» на юридическом факультете Пермского университета.

5. Социоанализ П. Бурдье. СПб., 2001, с. 112, 113.

6. B.C. Нерсесянц. Общая теория права и государства. М., 1999, с. 59, 60.

7. Там же, с. 387.

8. Там же, с. 383, 388.

9. Э. Дюркгейм. Социология. Её предмет, метод, предназначение. М., 1995, с. 52, 53.

Юридическая норма как публичное формообразование нормативного сознания

Исследование нормативно-правового мышления следует, на наш взгляд, начинать с мысли о правовом качестве социальной действительности и правовом состоянии общественных отношений.

Изначальной характеристикой в определении правового качества является само существование возможности социального действия, поэтому правовое состояние означает в этой ситуации собственно абстракцию, заключающуюся в отсутствии связанности обстоятельствами, реальном, беспрепятственном проявлении человеком своего существа, принадлежащих ему сил и способностей.

Это состояние так называемого абстрактного права, адекватному осуществлению которого может препятствовать отсутствие соответствующего социального пространства.

Если мы говорим о совместном бытии людей в обществе, то сразу же требуется указать на то, что право основывается на ситуации наличия реальной возможности со стороны индивида предметно воплотить своё намерение в конкретное действие.

Вместе с тем, относительно права, как свободного осуществления намерения, необходимо указать на то, что свобода действия связана с обеспечением условий жизни человека в целом, то есть эта свобода имеет антропологическое основание.

Это не есть свобода телодвижения или какого-либо физиологического акта, а действие, которое осуществляется в правовом пространстве и связано с аналогичным намерением других лиц.

Правовое пространство - это совместное взаимодействие людей, имеющих намерение обеспечить свою собственную жизнь. Это тривиальное утверждение для нас имеет существенное значение, поскольку несёт в себе мысль о том, что действия людей в этом направлении могут быть исключающими Друг друга и уничтожающими их усилия.

Результативность такого рода действий основывается на взаимосогласовании целей, которые, с точки зрения их формального выражения вовне являются сходными, аналогичными, подобными и, будучи направленными на одинаковые по своей аксиологической значимости объекты, могут входить в противоречие друг с другом.

Если мы посчитаем, что в силу присущего ему эгоизма индивид принципиально неспособен предоставить другому пространство для жизни, то эта функция предоставления права в ранее указанном смысле должна быть обеспечена со стороны субъекта, который не участвует в этом проблематичном процессе совместимости прав и находится вне этой ситуации.

В связи с этим логически возможна нормологическая ситуация в определении общего объёма правового пространства и такую функцию согласования может выполнить только субъект, располагающийся в трансцендентном по отношению к проблеме "складывания" правового качества пространстве. В названном пространстве содержатся ресурсы определения правового качества в массиве анонимного социального взаимодействия. Такому субъекту следует обладать соответствующей способностью, чтобы произвести такое начертание в реализации намерений взаимодействующих субъектов, которое бы приобрело статус их взаимного самоограничения в импульсивности намерения, т.к. последнее в самом себе такой способности не содержит. Обладателем такого начертательного и убеждающего жеста и будет властное начало, которое превышает суммарную силу субъектов, осуществляющих свои намерения.

Эта инстанция располагается как бы над правом, может обозревать пространственные объёмы динамического воплощения намерений, очертить их границы и обеспечить их согласованное содержательное совмещение, установив нечто общее для субъектов действия в виде объективного предела в их устремлённости к осуществлению намерений. Этому общему следует быть чуждым по отношению к области притязаний. Но необходимо отметить, что эта отчуждённость не есть следствие и результат собственного опыта индивидов в принципиальной чуждости и несовместимости имеющихся у них притязаний. В контексте совмещения "вырабатывается" специфический рационально-чувственный схематизм согласования, который фундирован в исходное антропологическое целеполагание самосохранения. Самосохранение является консолидирующим фактором и порождает эффект солидарности. Взаимодействие субъектов находит своё завершение в пропозиции согласования, основанной на аксиологическом восприятии внешнего принуждения и в подчинении ему, либо двусторонним образом формулируется в пропозиции согласия в договоре как компромиссе. В обоих случаях это вынужденное согласие, которое уже не содержит в себе прежнего материала единичного намерения, присущего каждому из субъектов, отличие заключается в том, что в первой ситуации - это внешнее ограничение, а во второй - собственное самоограничение.

Это согласование и есть предел, который, как обычный и опривыченный способ согласования и совмещения встречных и сталкивающихся намерений, и составляет сущность договора как социального способа установления равновесия. Договор реализуется и действует в качестве схемы приведения опасного для сторон состояния конфликтующих намерений в состояние нормы. Таким образом, само субъективное намерение не обладает свойством беспрепятственного продолжения своего потенциала вовне и не может выступать в качестве "естественного" процесса его ис -полнения по типу физиологического жеста заполнения объёма в праве в виде автоматизма или простого способа удовлетворения потребности. Правовое пространство существует как взаимодействие намерений и их реализации в условиях телесной и прагматической топологии. Оно реализуется во взаимной транскрипции внешнего принуждения либо в негативной рецептивности, т. е. как воспринятости подчинения извне, либо в позитивной диалогической рецептивности договора как двустороннего обязывания. Именно эти бинарные модуляции нормативного сознания переходят в последующем из состояния опривыченности в хабитус как институциональное состояние нормы в виде закона, устанавливаемого государственной властью.

Антропология юридического в контексте правовой реальности. Понятие юридического

Совместное бытие людей можно понять через источники их консолидации в такое состояние, которое традиционно и без лишней проясняющей аргументации называют обществом, включая сюда и архаические формы взаимодействия между ними. При этом без достаточно критического взгляда за признаки социального зачастую принимается сам факт коллективного существования людей рядом Друг с другом через родовую, языковую, экономическую и т.д. связь.

Однако такой статичный взгляд на общество, ограничивающийся констатацией размещённости какого-то количества людей на определённой территории ещё не даёт качественных признаков социального, он только задаёт предметно-антропологические параметры общества как такового в его абстракции. Важно отыскать динамическое качество совместимости одного с другим, чтобы утверждать о наличии целого.

На самом деле, такая абстракция является результатом отвлечения от внутренних связей, которые пронизывают это статичное образование.

Каким образом происходит восприятие того, что со времён Э. Дюркгейма многие социологи характеризуют как социальный факт, отграничивая его от биологического, психологического, антропологического как субстратных оснований социального?

Можно ли использовать такой подход, констатируя наличие дифференции и расслоения общества на субстрат и его динамическое воплощение в рамках того, что собственно подпадает под признаки социального факта? И что значит Datum и Faktum в области социального?

Здесь мы встречаемся с парадоксальной ситуацией, когда общество как результат взаимодействия людей одновременно выступает в качестве условия, основы, причины и принуждающей силы по отношению к индивиду. Оно функционально выполняет роль динамического субстрата, создающего социальный факт и являющегося результатом взаимодействия индивидов.

За разъяснением парадокса можно обратиться к характеристике социального факта, которая в своё время была дана Э. Дюркгеймом: ..."мы можем точно представить себе область социологии. Она охватывает лишь определённую группу явлений. Социальный факт узнаётся лишь по той внешней принудительной власти, которую он имеет или способен иметь над индивидами. А присутствие этой власти узнаётся, в свою очередь, или по существованию какой-нибудь определённой санкции, или по сопротивлению, оказываемому этим фактом каждой попытке индивида выступить против него. Его можно определить также и по распространению его внутри группы, если только, в соответствии с предыдущими замечаниями, будет прибавлено в качестве второго основного принципа, что он существует независимо от индивидуальных форм, принимаемых им при распространении. Социальным фактом является всякий способ действий, устоявшийся или нет, способный оказывать на индивида внешнее принуждение; или иначе: распространённый на всём протяжении данного общества имеющий в то же время своё собственное существование, независимое от его "индивидуальных проявлений".1

В связи с этим радикальную конституирующую значимость приобретает вопрос об онтологическом качестве социальной данности.

Нужно отметить, что вопрос о данности окружающей действительности человеку выходит за рамки чистого познания, носит изначально и всецело практический характер.

С этой точки зрения данность есть цельное восприятие внешнего во всём объёме его расположенности по отношению к человеку.

Эта расположенность является взаимной и вызвана самим фактом присутствия человека в космосе как внешней относительно него упорядоченности сущего.

Данность как космос есть плод рефлексии человека над окружающим, её содержанием является представление об упорядоченности внешней человеку природы.

Но прежде, чем это представление проникло в человеческое сознание, внешняя природа была осмыслена в деятельном освоении на пригодность в интенциях опасности, осмотра, бдения и осторожности.

Через эти динамические артикуляции индивидуального поведения данность представляется человеку в его коллективном бытии.

С точки зрения антропологии он представляет собой узел органического образования природы, который выделяется в коллективности существования до качества социальности. Но эта социальность составляет лишь максимум космологического свершения возможного в эволюции природы от хаоса к порядку и гармонии.

Этот антропологический дискурс к упорядочиванию сущего обусловлен органической конституцией человека, в которой развёртываются телесные потребности, захватывающие мысль в служебном направлении обеспечить насыщение тела, поддержать и сохранить жизнь.

Охранительная тенденция человеческой жизни присутствует изначально в виде инструментального усилия, которое затем трансформируется в трудовую деятельность как универсальный способ создания условий жизни.

В собирательстве и охоте эта деятельность относится к внешней природе как безучастной данности, то есть как к дару, поэтому не случайно такое насыщение жизни есть получение даров природы.

Нетрудно заметить, что уже здесь данность оказывает различную степень сопротивления, проходя от статичного восприятия предмета до движущейся цели вожделения, которое в последнем случае испытывает торможение.

В собирательстве и охоте происходит диетологическая апробация в рамках съедобное и несъедобное, переход от готового к приготовленному, от сырого к варёному.

Взаиморасположение человека и окружающей действительности оценивается здесь, тем не менее, динамически в терминах успеха, удачи, когда природная данность, имея признаки дара, всё-таки требует затраты сил и способностей. Уже здесь данность не есть в строгом смысле безучастный дар, этот дар становится подручным только после использования человеческих сил и способностей, то есть через дискурс обмена, и создаёт пространство зависимости.

Такого рода зависимость означает как раз отсутствие прямого бескорыстного дара, данность как бы обманчиво скрьгоает своё дарующее начало, она выманивает человека из его природной безучастности, заставляя его инициировать присущие ему силы и способности через труд.

В антропологическом представлении о потенциальной подручности окружающего пространства и доступного освоения природы, её квазиготовности предоставить себя в пользование возникает потребность в воссоздании модели природного дара, когда бы получение блага гарантировалось через ответное согласие со стороны остального сущего, в охвате которого человек пребывает.

Правовое качество общественных отношений. Определение меры социальной активности посредством юридической нормы

Философский вопрос о мере, как она проявляет себя в сущем относится к области фундаментальной онтологии в той тематической рефлексии, которая ему была придана в своё время М. Хайдеггером.

Интуиция мерности в сущем напрямую связана с поиском его первоначала, что, собственно, и отличает древнегреческую мысль.

Мы находим здесь принцип меры в его зачаточном виде как конструктивное начало сущего. Это первоначало проявляет свою конструктивную универсальную сущность через динамическое взаимопроникновение природных стихий и круговорот. Само же архэ не есть признак меры, это только движущее начало.

Древняя фисиология осталась на этом уровне, но её пафос в поиске начал формообразования был продолжен в классический период философствования у Платона и Аристотеля, где мера или то, что по природе присуще вещи как таковой связывалось с воздействием идеального начала. В этом заключается, как принято традиционно считать дуализм Платона и гилеморфизм Аристотеля.

В христианской традиции, основанной на идее божественного творения происходит дистанцирование человека от остальной Вселенной.

Мера природного определена творцом всего сущего, а мера человеческого воссоздаётся по воле Бога через исполнение назначения человека в мире. В этом смысле христианство разделяет стоический принцип, в соответствии с которым существует естественное, природное начало, которое соединяет человека с мирозданием через единый космологический закон и есть собственное усмотрение человека, ориентированное на человеческие установления.

В этом отношении человек по природе и человек по свободному усмотрению связываются через божественное установление, между ними нет резкого отделения. В обществе человек завершает творение, исходя из архитектоники божественного создания, воплощённого в природе. В связи с этим человек есть творящая природа, но отличие от пантеизма заключено здесь в том, что существует радикальное отделение Бога от мира.

От такого необходимого экскурса в христианскую антропологию снова возвратимся в античность и, в частности, к философии Платона, где вопрос о мере переносится в этический и политический план. Обсуждение этого вопроса в платонизме ведётся в контексте сохранения блага и стабильности его присутствия в обществе в модусах соразмерности, созвучия, повтора и ритма. В этом состоит равенство характеристик лука и лиры: меры натяжения тетивы и меры прикосновения к струне.

Иными словами, вопрос о мере напрямую связывается с вопросом о гармонии сущего и динамикой добродетели в обществе. Из арсенала высказываний семи древнегреческих мудрецов, а именно, из высказываний законодателя Солона рассуждение о мере формулируется в лаконичной фразе - «ничего слишком". Лишнее при этом ассоциируется с лишением, происходящим в случае перехода через границу меры, оно является чрезмерным и одновременно губительным.

Не случайно нормология меры исследуется Аристотелем в его трактатах по этике, где мера устанавливается через принцип золотой середины. Причём мера есть соблюдение границ повседневного бытия человека при совершении тех или иных поступков. Это устойчивое проявление внутренней сущности человека или его характера. То, что поступок по своему качеству не подпадает под качество золотой середины и есть переход за пределы стандарта, который устанавливается Аристотелем для той или иной генеральной добродетели (храбрости, бережливости, правосудности и т.д.).

Таксономия этих добродетелей не является у него завершённой и последовательной, что свидетельствует о чисто внешнем, классифицирующем взгляде на стандарт и отношение к нему.

Иными словами, добродетель есть позитивное, через которое можно определить отклонение от этого стандарта. В добродетели проглядывает истина человека и его действительная природа, а природа есть не что иное, как оптимальная мера сочетания сил и способностей человека, находящая своё выражение в его характере.

"Позитивистский" взгляд на добродетель как стандарт и эталон был продолжен Феофрастом, учеником Аристотеля, в стоической философии Древнего Рима, где добродетель связывается как с активностью индивида, так и с покорным следованием его судьбе.

В данном случае нас интересует сама постановка вопроса об излишке как отсутствии меры, излишнее при этом характеризуется как разрушительный принцип, который исключает мерный способ течения дел.

С точки зрения социальной диетологии порок представляет собой противоположность добродетели. Принцип - "ничего слишком" означает лишь введение или установление границы присваивающей активности насыщения, переход через которую таит в себе опасность. Отсюда видно, как физиологический аспект присвоения переходит в социальное установление как предупредительный знак для совершения социального действия. Отсюда лишнее в социальном действии также признаётся нарушением меры как подобающего человеку по его природе и качеству.

Согласование в рамках социального действия и установление границы по отношению к другому лицу уже не подпадает под признаки метафизической медицины, поскольку не имеет внутреннего автоматизма предохранения в виде имманентной тошноты и физиологической боли. Однако экзистенциальный анализ Ж.П. Сартра и здесь находит признаки подобной, но уже социальной физиологии в виде отчётливого внутреннего ощущения тошноты в восприятии индивидом окружающей его повседневной действительности, такое возможно при рутинизирующем и нудительном воздействии социальных норм. Во всяком случае античность не имела представления о действительно социальных признаках меры как динамического суверенного компонента, свойственного социальной реальности как таковой. Такое положение дел следовало хотя бы из того, что разделение на свободных и рабов, греков и варваров считалось естественным и фундаментальным.

Похожие диссертации на Философия юридической нормы

Философия юридической нормы Закомлистов Александр Фёдорович