Содержание к диссертации
Введение
Раздел I. Феномен материнства в философско-историческом контексте 19 - 55
Раздел II. Подходы к рассмотрению материнства как духовной ценности в российском обществе и сущность данного феномена 56 - 99
Раздел III. Вызовы и угрозы существованию феномена материнства и основные направления противодействия им в современной России 100 - 150
Заключение 151 - 167
Список литературы 168 - 176
- Феномен материнства в философско-историческом контексте
- Подходы к рассмотрению материнства как духовной ценности в российском обществе и сущность данного феномена
- Вызовы и угрозы существованию феномена материнства и основные направления противодействия им в современной России
Феномен материнства в философско-историческом контексте
Двадцатый век, вопреки надеждам и ожиданиям, состоялся как жестокий, наиболее прагматичный и динамичный век, лежащий на диалектической линии прерывности и непрерывности прошлого, настоящего и будущего. Это эпоха, с одной стороны, торжества науки и человеческого интеллекта, а, с другой, – социальных бурь и потрясений, воплотившая чудовищные идеи. Ничто не указывает на невозможность их повторения, особенно в свете современных локальных войн, и лишь рефлексия остается формой или, лучше сказать, единственным доступным способом пережить, осмыслить прошлое и, возможно, без страха посмотреть в будущее. В своем обращении к Генассамблее ООН генеральный секретарь организации Антониу Гутерриш выделил семь явлений, представляющих наибольшую угрозу человечеству в настоящее время. Среди них ядерная угроза, международный терроризм, вооруженные конфликты, изменения климата, а также последствия научного-технического прогресса, которые предугадать пока невозможно.1
Современное человечество, как ни жаль, не имеет единых духовных ориентиров. И какой немыслимой роскошью было бы их обретение в религиозной, научной или государственной идеологии. Но подобное положение вещей в прошлом и реанимация утерянных ранее соединяющих воедино идей кажется уже почти невозможной. Средневековый мистик Мейстер Экхарт считал, что человек обладает действительным, страдательным и возможным разумом. Действительный разум всегда готов как-нибудь действовать в Боге или в творении; страдательный – это разум, где действующим является Бог, а дух должен пребывать в страдательном состоянии. Возможный же разум таков, что и действие Бога, и страдательность духа являются здесь лишь возможными: «Ибо тут должен дух затихнуть и предоставить действие Богу. И прежде чем это будет предпринято духом и исполнено Богом, провидит и познает дух, что возможно этому совершиться; и это называется «возможным» разумом. Хотя часто это не удается и не созревает!»1. И вот наш «возможный» разум утих, так как утеряны идеальные цели и замыслы, соединяющие людей в ежедневной созидающей, сугубо личной, а затем и в многоликой общественной деятельности. Неизвестно, что могло бы иметь такое духовное значение, чтобы объединить людей, сообщить некий идеальный смысл разнообразных и неисчерпаемых взаимодействий как отдельных индивидуумов, так и целых групп, и, наконец, всего общества в целом. Как заново определить им смысл бытия? Раскрыть в нем образ самих себя во всем богатстве личного опыта, найти координаты своего истинного местонахождения во Вселенной? Узреть новые перспективы общего развития и избежать всех прошлых тупиковых теорий, не способных преодолеть ложную, созданную еще не разумеющим себя самого разумом дихотомию природного и социального? Ту, изложенную сотни раз в учебниках – от первых по окружающему миру и до заключительных по антропологии, – где сказано, что природа человека исключительно биосоциальна? Как им узнать истинную сущность себя во всех аспектах своего столь сложного и вместе с тем такого обнадеживающего существования - от генетического до функционального?
В данной работе нашей точкой отсчета, исходной нулевой величиной будет феномен материнства, его многостороннее исследование прежде всего как духовного, непреходящего и всеобщего социокультурного символа, способного выступить вечным ориентиром страждущего человечества, трагически утратившего «базовое доверие» к миру (в терминологии Э.Эриксона)1, которое быстрее всего может восстановить мать, поскольку именно ей отводится в этом ключевая роль.
Еще выдающийся мыслитель и гуманист Э.Фромм, проводя анализ современного ему общества и говоря о возрасте человечества, писал о том, что судя по всему, оно находится во младенчестве и, похоже, он не ошибся.2 Однако стоит помнить, что теперь современное общество «насквозь культурно», т.е. искусственно, во многом создано в утешение уже существующему положению вещей, однако никакие самые лучшие его (общества) «игрушки» не могут заменить младенцу-человечеству мать. Можно сказать, что все развитие индустриальной культуры, утратив свою истинную мать (от разрушения языческих культов Богини-Матери до забвения религиозного образа Богородицы), акцентировалось лишь на игрушках, разнообразных технических достижениях, что не дало ему возможности выйти из поля этой, в сущности, детской игры: повзрослеть, суметь найти возможность совершить осмысленное движение и перейти от стадии ребенка-человечества, формирующего доверие к миру и стремящегося к обретению самостоятельности (которая у ребенка обозначает умение ходить и развивать речь), к принятию ответственности за все свои действия и действия всех остальных, что характерно уже для поведения взрослого индивидуума. Вместо совершения взрослых поступков миллионы людей, испытывая мучительную неуверенность в себе, непрерывные, гложущие их сомнения, неосознаваемые желания, предъявляют немое требование, похожее на мольбу, все решить и сделать за них.
Необъяснимым представляется то, что до сих пор не отыскалось ничего или никого, способного единожды и навсегда открыть тайну взросления как этапа становления человечества, способного и осознающего ту меру свободы и ответственности, которые необходимо познать, чтобы жить дальше в гармонии, созидая себя и окружающий мир. Но для того, чтобы овладеть пониманием реальности и уметь действовать, не нарушая ее законов, нужно действительно «вырасти» и научиться поступать осмысленно. Ведь сущность самого человека, прежде всего, в деятельности, результатом которой может стать рождение самостоятельного, своеобычного будущего общества всеобщего благоденствия. В нем люди будут уверены в истинности их братства и принадлежности к одной большой семье – человечеству, происходящему от Матери, образ которой от эпохи к эпохе будет наполнять историю смыслом, понятным только на одном языке – языке принятия и любви. Это не возвращение к минувшим культурам, а возрождение того, что напрасно было предано забвению; это способ, позволяющий оценить культуры народов и их основополагающие ценности посредством центрального, с нашей точки зрения, социокультурного феномена – материнства.
Духовные значения, образующие культуру по П.А. Сорокину, могут основываться на трех системах истины: идеациональной (истина, открывающаяся милостью Божьей), идеалистической (синтез идеациональной и чувственной истин как созданная нашим разумом истина) и чувственной (основанной на чувственном восприятии).
Современные духовные значения опираются исключительно на систему чувственной истины (и не так как в эпохи Античности и Возрождения, когда чувственное воспринималось как духовная координата, а именно в «чистом» виде), оказывая «явное предпочтение изучению чувственного мира со всеми его физическими, химическими и биологическими качествами и связями. Весь когнитивный интерес сосредоточен на изучении этих чувственных явлений, их материальности, поддающихся наблюдениям взаимосвязям, а так же на технологических изобретениях, служащих нашим чувственным потребностям»1. Такое отношение к действительности характеризует культуру в целом и феномен материнства тоже оказывается рассматриваемым исключительно в рамках чувственной парадигмы. В данной работе предполагается уйти от такого «односторонне-чувственного» изучения материнства и прийти к «идеалистическому», которое на наш взгляд наиболее полно может охватить этот уникальный феномен в современном обществе.
Полностью соглашаясь с мыслителем относительно существования разных культур, основанных на различном понимании истины, хотелось бы отметить, что феномен материнства по этой же причине в эпоху неогуманизма низвели до набора почти механических функций, регулируемых извне. Сегодня совершенно отсутствует понимание его значимой базовой, исходной, непоколебимой духовной ценности, основанной на идеационально-идеалистическом понимании самой жизни и ее истока в самом широком метафизическом значении.
Обратимся к пониманию и интерпретации материнства античными философами. Среди досократиков первым таким широкомасштабным толкователем жизни был Фалес из Милета, который считал первоисточником и материнским лоном всех вещей - влагу, воду, которых он из общего закона природы и гипотезы индивидуального зарождения жизни возвел во всеобщий закон. Таким образом, он знакомит нас с точкой зрения натурфилософии на мать-природу и ее необходимым первоэлементом.
Подходы к рассмотрению материнства как духовной ценности в российском обществе и сущность данного феномена
Анализируя положение современных российских женщин в материнской сфере, нельзя не обратить внимания на разность в отношении к материнству внутри самого общества. Такое положение связано с разной трактовкой значения феномена материнства в социуме и теми подходами к нему, которые существуют в настоящее время в рамках теоретической рефлексии, представленной в различных текстах (нормативных документах, научных исследованиях).
Cчитаем возможным выделить, по крайней мере, четыре основных подхода во взгляде на интересующий нас феномен, которые в дальнейшем могут быть дополнены: механистически-редукционный, прагматический, функциональный и гуманистический (естественно-интуитивный).
Самым древним можно считать, как ни странно, механистически-редукционный, так как акушерское дело – ровесник первобытной медицины, азы которого закладывались в бытность родового строя у славянских племен. Но именно этот, в конечном счете, медицинский подход обусловил то положение, в котором оказалась современная российская женщина. Редукционизм как последствие препарирования окружающего мира был предложен Рене Декартом, считающим, что для решения любой сложной проблемы необходимо расчленить ее на частные задачи, последовательное решение которых позволит продвигаться в направлении решения всей проблемы целиком. Однако до второй части аналитического принципа Декарта дело доходит не всегда и чаще ограничивается лишь решением отдельных задач. Таким способом можно выбрать объект исследования – «животное» и, проанализировав, решить, что оно лишь «механическая машина». То есть наиболее востребованным методом в картезианстве стали не дедукция или обобщение, а первичный анализ. Любое сложное явление необходимо «разбивать» на маленькие части, которые можно изучать. Три оставшихся принципа картезианской научной методологии («считать истинным только то, что представляется уму вполне ясным и не вызывающим сомнения»; «начинать движение к истине от простого к сложному»; «во всех областях знания составлять общий обзор фактов, открытий, гипотез, систем, чтобы быть уверенным в том, что ничего из открытого не упущено») при таком подходе оказываются за скобками. Упрощение явлений во имя познания не новость, и феномен материнства просто не стал исключением, поэтому, когда сферу мать-дитя окончательно включили в область медицинских знаний, ее пришлось намеренно упростить.
В привычной дихотомии природного и социального, явившейся из научных представлений об антропосоциогенезе homo sapiens, родилась аналогия, не являющаяся сама по себе ни достаточным, ни достоверным методом познания о биологической и социальной дихотомии феномена материнства. Подобно тому, как из теории происхождения человека исключили участие творца, так из феномена материнства изъяли сакральный элемент. Интересно, что если составлять общий обзор фактов относительно изучаемого явления, то открываются связи, которым не придается значения в редукционистском подходе. Например, крестец – область, иннервирующая матку, на латыни звучит как sacrum, символизируя и непосредственно указывая на священное или сакральное начало жизни.
Если рассматривать материнство с точки зрения соотношения общего и особенного, то общим должно быть то, что существует в данном феномене в его свойствах и отношениях объективно и независимо. Общее в феномене материнства относится и к биологическому, и к социальному, поскольку материнство имеет как «биологическое» содержание – беременность, роды, грудное кормление, так и «социальное» – воспитание ребенка. Духовное, понимаемое в широком смысле как ориентированное на объединяющие начала в обществе в виде безусловной ценности, которую представляют собой мать и дитя, в категорию материнства вообще не включается. Редукционизм как метод был заложен первыми акушерами гинекологами: П.3. Кондоиди (1710-1760), Н.М. Амбодик-Максимовичем (1744-1812), Д.О. Оттом (1897) и др. В рамках научного подхода к материнству не было возможности учитывать духовную ценность материнства или «сакральное», которое могло быть выражено лишь как особенное – связующее звено между единичным и общим, т.е. конкретная практика материнства. Именно эта практика была сильно изменена после победы научно-технической революции во многих европейских странах и российского заимствования опыта зарубежных врачей, а также нового исторического контекста, повлиявшего на функционирование всех общественных явлений. Возможно вследствие утраты всякого немедицинского смысла в феномене материнства, Европейская часть континента столкнулась сегодня с потерей стремления общества к собственному воспроизводству, т.е. потерей женщинами смысла зачем-либо становиться матерями, что кажется не только неестественным, но и нелогичным. Ведь если рассматривать общество как систему, то любая система должна стремиться к своему воспроизводству, почему же тогда «элементы системы» не понимают своей непосредственной задачи? Можно предположить, что так сказывается потеря сакральных смыслов в феномене материнства, ощущающаяся особенно остро, поскольку человеку, наделенному духовным содержанием (моральными ценностями, традициями и внутренним переживанием ценности своего уникального жизненного опыта), недостаточно реализации только биологических или социальных задач. Как современные матери, так и исследователи ощущают нехватку недостающего духовного измерения материнства, ориентирующего на внутреннюю самоценность феномена, которая не могла полностью сгинуть.
Оказавшись исключенным звеном, «священное» осталось частью, которая влияет не только на формирование индивидуального мировоззрения матери – отдельное, которое всегда богаче единичного, но и на всю культуру. Символ материнства в соответствии с конкретным историческим периодом, прежде всего, восходит к общему выражению содержания коллективной памяти предков и фиксирует то важное, что следует хранить и передавать.
Жизненные процессы невозможно постичь исключительно рассудочным знанием, которому сегодня отдается предпочтение, хотя возрастание интеллектуального багажа человека не обязательно должно отрывать его от переживания природно-сакральных смыслов. Например, в контексте эволюционно-эпистемологических проблем знание является фактором понимания эволюции. Современный ребенок оказывается отчужденным от собственной матери в силу невозможности доступа к знаниям, которые не находятся в контексте конкретной культуры, а выходят за ее пределы. Концептуализация материнства оказывается пустой формой, лишенной знаний первоначальных, архаичных культур. Это знание не утратило свое значение, переместившись в подсознание и усложнив доступ к себе, просто интуиция теперь блокируется «некомпетентностью» матери, являющейся своеобразной психологической защитой последней от собственного противоречивого положения. Если же противоречия между формой и содержанием не осознаются, то даже развитие науки не связывается с действительно актуальными потребностями человека, возникают пустые формы: науки для науки, искусства для искусства. В науке преобладает редукционизм, и тотальное влияние научных достижений на материнство представляется сомнительным.
Последствия внедренной практики механистически-редукционного подхода к материнству, родившегося в Старой Европе в Новое время, и исторически связанной с появлением первых родильных домов в 1720-х годах для беднейших женщин, чтобы они не рожали прямо на улице, привели к утрате ценностного потенциала материнства. Этот потенциал был свойственен материнству изначально и транслировался древними культурами. Связь материнства с духовной сферой была само собой разумеющейся в понимании предков и последующее лишение женщин вспомогательных ритуалов (лишних в роддомах), способных воплотить идеальное в мире конечных форм, обеднило в начале форму внешнего вхождения в материнство, а в дальнейшем постепенно лишило его важной содержательной части.
Дело в том, что само понятие «духовное» тоже эволюционировало от мифологического к научному мировоззрению, совершенно игнорируя то, что, по меткому выражению Хосе Ортего-и-Гассетта, научное – «частный случай фантастического». Духовное преображение, происходившее в постепенном принятии собственного материнства, осуществлялось в доиндустриальных культурах через осмысленную традицией ритуальную часть, призванную облегчить женщине переход в новый онтологический статус, так как его суть слишком обширна для молниеносного постижения. Эволюция мировоззрения, отвергнув старые мифологические формы, не предоставила материнству ничего, за исключением усеченного научного мировоззрения. И положение «наука для науки», соотнесенное с материнством, постепенно привело к тому, что, не чувствуя прежней духовной поддержки (к примеру от женской части общины), традиционно принимавшей участие в родах1, пугаясь невероятной ответственности, современная женщина молчаливо превратилась в «биологический объект», делегировав свои полномочия внешней инстанции, точнее медицинской службе.
Вызовы и угрозы существованию феномена материнства и основные направления противодействия им в современной России
Понятия «вызов» и «угроза», вошедшие в научный оборот в «двоичном» соотношении относительно недавно, довольно часто используются учеными разных областей знания. Известный английский культуролог А.Тойнби называет вызовом обстоятельства, возникающие при резком изменении условий жизни. Он пишет: «Человек достигает цивилизации не вследствие биологического дарования (наследственности) или лёгких условий географического окружения, а в ответ на вызов в ситуации особой трудности, воодушевляющей его на беспрецедентное до сих пор усилие»1.
Предваряя рассмотрение действительных угроз материнству в российском обществе, уточним понимание самого термина «угроза».
Очевидно, что «угроза» употребляется в значении «опасность» (происходящего от danger – dominium – суверенность или власть лорда, способного причинять ущерб). Появление угроз может проявляться на уровне формирования противоречий во взаимодействиях внутри самого феномена, например, между сущностью и явлением, формой и содержанием, возможностью и действительностью, о чем писалось в предыдущем разделе. Кроме того, можно и нужно говорить об угрозах, вызванных извне и требующих необходимости поиска путей противодействия им. Вызовы и угрозы можно классифицировать по различным основаниям: по степени опасности, по длительности воздействия, по источникам возникновения и, наконец, по сферам проявления в жизни общества: духовные, политические, социальные и экономические.
Полагаем целесообразным рассмотреть угрозы материнства по сферам общественной жизни.
Угрозу материнству в экономической сфере российского общества последние двадцать лет представляет снижение численности населения как следствие непрекращающегося спада рождаемости, что в конечном итоге может привести к серьезным экономическим последствиям, поскольку ежегодно увеличивается количество нетрудоспособных граждан (за время написания работы в обществе разгорелась дискуссия по поводу увеличения пенсионного возраста, что является отвлечением от большой проблемы изменений на рынке труда и способности социальных институтов адаптировать общество к этим изменениям в период смены технологических укладов и структурных перестроек). Темпы уменьшения трудоспособного населения и увеличения иждивенцев нарастают по «объективным причинам»: перепись, проведенная Госкомстатом РФ в 2010 году, подтвердила установленную в 2002 году тенденцию постепенного старения населения страны. Средний возраст россиян поднялся с 37,7 до 39 лет (средний возраст сельского жителя Псковской области – 45 лет). Происходит это в основном за счет сокращения доли детей, тогда как в развитых странах, а теперь уже и во многих развивающихся, население стареет в основном в результате устойчивого роста продолжительности жизни.
Соотношение мужчин и женщин осталось на обычном для нашей страны уровне: женщины преобладают в старших группах населения, с семидесятилетнего возраста их становится больше, чем ровесников-мужчин, вдвое и более1. При этом – женщин много, а детей мало. Сегодня в России проживает 77,6 миллионов женщин и 67,6 миллионов мужчин. Если в 1989 году на 1000 мужчин приходилось 1140 женщин, то в 2002 это соотношение уже составляло на 1000 мужчин – 1147 женщин. Слабый пол начинает преобладать над сильным уже после 33 лет. Возраст репродуктивной активности женщин крайне редко превышает 35 лет. По подсчетам демографов, для нормального воспроизводства населения на одну женщину должно приходиться 2,18 ребенка, у нас же этот показатель не превышает 1,3. Среднее число рожденных женщинами детей уменьшилось в расчете на 1000 женщин с 1513 в 2002 году до 1469 в 2010 (несмотря на 2007 год, когда смертность не превысила рождаемость), причем рождаемость определялась с учетом женщин, родивших своих детей еще в 1940-1950 годах. Даже если в ближайшее время в России станет больше детей, малочисленное молодое поколение не сможет обеспечить процесс нормального воспроизводства населения, и через пятнадцать-двадцать лет соотношение нетрудоспособных жителей России и тех, кто их должен будет содержать, изменится далеко не в лучшую сторону1.
Частично преодолеть угрозу недостатка в трудовых ресурсах возможно, если женщины вместо получения социальных выплат по временной нетрудоспособности, будут получать заработную плату по уходу за ребенком либо заработную плату за совмещение ухода за ребенком с частичной профессиональной занятостью по достижении ребенком определенного возраста (например, четырех лет). Подобные меры должны приниматься на государственном уровне с соответствующим законодательным закреплением, чтобы каждая мать знала о гарантии предоставления ей материального обеспечения. Конечно, в нашей стране далеко не самая худшая ситуация с предоставлением декретного отпуска, который длится три года с сохранением рабочего места, а также оплатой первых полутора лет нахождения в отпуске2. Но в данном подходе не учитывается то, что ребенок нуждается в материнском уходе не до полутора лет, а значительно дольше.
В дореволюционной России не существовало не только ясельных групп, но и вообще института детских садов, однако семьи были многодетными. Причем все дети, начиная чуть ли не с пятилетнего возраста, были включены в экономику семьи, в ее трудовую деятельность, помогая в выполнении различных сельскохозяйственных работ или просто доставляя еду работающим в поле. При этом маленьким детям не требовалась круглосуточная опека одной лишь матери. В многодетной и многопоколенной семье, сегодня ушедшей в прошлое, уход за ребенком распределялся на большое количество его близких родственников, в отличие от современной нуклеарной семьи, где вся забота о ребенке целиком сосредоточена на матери. Даже отец не всегда может разделить эту заботу, так как возвращается и уходит на работу, когда ребенок еще спит или уже уснул. Именно смещение заботы исключительно на мать требует пересмотра объема государственной поддержки матерей, фактически единолично выполняющих функцию по воспитанию ребенка таким образом, чтобы он был включен в экономическую деятельность семьи посредством государственных выплат. Конечно, законодательно должны быть предусмотрены ситуации, где такую оплачиваемую работу по уходу за ребенком выполняет отец или другой близкий родственник. По нашему глубокому убеждению, только в ситуации гарантированной государственной поддержки ситуация в нашей стране может измениться в сторону увеличения рождаемости. Тогда же постепенно будет устранена детофобия. Устранив экономическую дискриминацию «детных и многодетных» женщин, общество фактически, а не чисто умозрительно признает материнство ничем незаменимой ценностью, которая должна поддерживаться экономически, политически, социально и духовно.
В экономической сфере важную роль играет система налогообложения, которая может стать инструментом противодействия угрозе материнства в экономической сфере. Бездетные семьи, не беря на себя бремя выращивания детей, в будущем будут пользоваться социальными льготами (пенсиями) так же, как и те, кто выращивал детей и затрачивал свои силы и средства. Поэтому вполне оправданным может быть налог на бездетность1, особенно в условиях катастрофической нехватки ресурсов для социальных выплат. Этот налог, размер которого составлял 6% от заработной платы граждан и шел на содержание детских домов, был упразднен в 1992 году. С тех пор вопрос о его введении неоднократно обсуждался, но без положительного результата.
Только пересмотрев и изменив социально-экономический статус материнства, можно ожидать изменений в репродуктивном поведении россиянок. По словам ведущего научного сотрудника Института социологии РАН Владимира Мукомеля, «отечественная и зарубежная практика свидетельствует о том, что попытки материально стимулировать рождаемость вызывают отклик либо у маргинальных групп населения, либо у представителей этнических групп, склонных к многодетности»2. Имеются в виду минимальные социальные выплаты, следовательно, материнство должно быть признано одной из разновидностей профессиональной занятости женщин, которая не может не оплачиваться.