Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Сущность нигилизма, его генезис и типология
1.1. Понятие «нигилизм» и его сущность с.12-15
1.2. Предпосылки нигилистического отрицания в античной философской парадигме с. 16-29
1.3. Нигилистические интуиции в контексте средневековой христианской традиции с.29-36
1.4. Типология нигилистических проявлений в социокультурном контексте Нового времени и их философские истоки с.37-52
Глава II. Формы объективациии европейского нигилизма
IIЛ. Философский нигилизм: проблема переоценки ценностей с.53-90
П.2. Политический нигилизм: проблема взаимоотношения личности и государства с.91-100
П.З. Эстетический нигилизм: проблема эстетизации Красоты и поиск новой мифологии с. 100-114
Глава III. Итоги развития нигилизма социально-философский анализ
III. 1 .Теоретический аспект с. 115-122
Ш.2. Социально-антропологический аспект с. 122-135
заключение с.136-140
библиография
- Нигилистические интуиции в контексте средневековой христианской традиции
- Типология нигилистических проявлений в социокультурном контексте Нового времени и их философские истоки
- Политический нигилизм: проблема взаимоотношения личности и государства
- Социально-антропологический аспект
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В современной социально-философской литературе как на Западе, так и в России современная социокультурная ситуация повсеместно характеризуется как кризисная. На все лады обсуждаются темы, так называемых, глобальных проблем: бесконтрольное распространение и пролиферация оружия массового поражения, упадок традиционных ценностей и деконструкция таких составляющих частей цивилизационного процесса развития человечества, как семья, школа, церковь. К этим почти банальным проблемам за последние десятилетия добавились новые - экофашизм и контроль над рождаемостью (week-end family u same sex marriage), христианство и гомосексуализм, эвтаназия и легализация лёгких наркотиков. Наконец, после взрывов 9 ноября 2001 в полный рост возникла проблема мирового терроризма и религиозного (прежде всего исламского) экстремизма.
При всей видимой разношерстности и подчас кричащем разнообразии этих явлений, внимательно присмотревшись, можно увидеть их глубинную, онтологическую тождественность, некий общий для всех этих феноменов знаменатель, дающий основание для постановки удручающего диагноза. Пожалуй, никогда прежде, со времен начала письменной истории человечества, со времен египетских обелисков, законов царя Хаммурапи и римских Двенадцати таблиц, человечество не искало так ожесточённо всё новых и новых способов само-деструкции, способов не-быть. Открывающаяся перед нами социально-историческая перспектива обещает стать преимущественно нигитологической. Этого не стоит бояться, но, пожалуй, всё же стоит попытаться понять, как и почему, при каких обстоятельствах казалось бы безусловная и естественная для человечества парадигма Бытия, замещается (вытесняется) с неумолимой очевидностью торжествующим небытием.
Возможно, кто-то возразит, указав, что отмеченные выше явления и тенденции характерны для западной цивилизации, тогда как страны «третьего мира» переживают взрыв витальности и далеки от декадентских влияний трансатлантической культуры. На первый взгляд это так. Но если оценить ситуацию более обстоятельно и объективно, то окажется, что с точки зрения экономической, политической,
4 духовной культуры, даже стиля жизни «третий мир» восточной традиции всё в
большей-большей степени вовлекается в орбиту западного влияния, в систему его ценностей и приоритетов. «Макдональдизация» Востока идёт полным ходом. Даже такие бастионы традиционализма, как Саудовская Аравия, не могут защитить себя от «тлетворного влияния Запада». Следствием чего, отчасти, и является взрыв исламского фундаментализма.
Демографический бум в странах Востока грозит дестабилизацией хрупкому мировому экономического и политическому равновесию. Уже сейчас эксперты Всемирной Организации Здравоохранения и Всемирного Банка Реконструкции и Развития говорят о прогрессирующей нехватке продовольствия в развивающихся странах и росте цен на продовольствие во всём мире в 2009 году. Перспектива голода или недоедания, как известно из истории и этнографии, является одним из ключевых дестабилизирующих факторов в жизни этноса, ведущих к росту его агрессивно-деструктивного потенциала и поводом к войне. В конечном счёте, в качестве своеобразной ответной реакции пресловутый взрыв пассионарности юго-восточных «тигров» и «драконов», может послужить мощнейшим катализатором отмеченной выше смене парадигм.
Международная статистика, приведенная в сборнике "Международный Справочник по Самоубийствам и Попыткам Самоубийства'ЧТпе International Handbook of Suicide & Attempted Suicide 2007 года показывает, что от 2% до 11% населения в различные периоды жизни склонны к совершению самоубийств. В мире каждые 20 секунд один человек кончает с собой, а каждые 2 секунды кто-то безуспешно пытается свести счеты с жизнью. Число самоубийц превышает количество жертв убийств и войн вместе взятых.
Создается впечатление, что избыточное человечество настойчиво ищет способы сократить свое присутствие на Земле через демонтаж тех форм социально-культурного бытия, которые на протяжении тысячелетий консервировали и стимулировали Жизнь, подвергают её переоценке. А раз так, нигилистический опыт переоценки традиционных ценностей, укореняющие человека в бытии, его генезис и последствия вновь оказывается актуален.
5 Очевидно, что рассмотрение эволюции нигилистической составляющей европейской социокультурной традиции в его исторической ретроспективе может помочь нам отследить начало процесса преодоления «философии Бытия», уловить тот момент в истории человечества (хотя бы только европейской его части), когда от века существовавшие жизнеутверждающие идеалы Бога, Любви, Красоты, Добра и самой Жизни стали подвергаться сомнению, осмеянию, вызывать раздражение и протест. Небытие вторгается в социальное тело со всех сторон, и миллионами различных способов, подобно тому, как эмпедоклов neikos исподволь разъедает сферическое царство Любви. Нигилизм - один из них.
В своей работе нам бы менее всего хотелось безоглядной критики «базаровщины» в стиле советских школьных сочинений, «праведного гнева» и предписанных возражений. В конечном итоге ценность Бытия становится более очевидной, когда понимаешь бес-ценность того, что ему противостоит. Социально-философское изучение европейского нигилизма даёт тому массу свидетельств.
Степень разработанности проблемы. Проблема нигилизма не является абсолютно неразработанной в философии. Начиная с середины XIX века, в философской литературе Запада неоднократно предпринимались попытки выявления основных форм нигилизма. Тема нигилизма звучала в работах С.Кьеркегора, М.Штирнера, Ф.Ницше, О.Шпенглера, Х.Ортега-и-Гассета, К.Ясперса, М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра, А.Камю, В.Крауса и других. Эти труды внесли существенный вклад в рассмотрение данной проблемы. Однако авторы ограничили свой анализ изложением преимущественно морально-этического аспекта нигилизма, исследуя последнее, как сложившееся явление и практически, не касаясь причин его возникновения.
Психологические аспекты нигилизма и сопутствующих ему явлений (в частности, деструктивности) анализируются в трудах З.Фрейда, А.Адлера, К.-Г. Юнга, Э.Фромма. Социальные аспекты деструктивности рассматриваются в трудах Э.Тоффлера, Ф.Фукуямы. Нигилизм, приобретая черты нигитологии, находит свое отражение среди проблем литературы постмодернизма, в частности, в работах Ж. Делеза и М.Фуко.
6
В отечественной традиции исследованием нигилизма в разные годы
занимались Д.Писарев, М.Бакунин, П.Кропоткин, Н.Бердяев, С.Франк. В советский период в работах Ю.Давыдова, А.Новикова, А.Уледова и других в рамках марксистско-ленинской идеологии рассматриваются социально-психологические черты нигилизма, характеризуются основные стадии развития нигилизма как социального явления.
В перестроечный и пост-перестроечные периоды истории современной России тема нигилизма нашла свое место в трудах П.Гайденко, П.Зубова, Ю.Каграманова, К.Кантора, А.Кара-Мурзы, В.Кутырева, В.Кучевского, Т.Ойзермана, Б.Парамонова, А.Пигалева, В.Савчука, М. Эпштейна и др.. Однако, проблема нигилизма этими исследованиями не исчерпана и требует дальнейшей разработки.
Цели и задачи исследования.
ЦЕЛЬ данного диссертационного исследования:
- выявить сущность нигилизма как феномена новоевропейского сознания, социокультурного явления и социальной практики;
вскрыть его мировоззренческие и сициально-исторические истоки;
дать характеристику основным тенденциям развития нигилизма в контексте социально-философского дискурса;
обозначить перспективы развития данного феномена в современном социокультурном пространстве.
Реализация обозначенной цели предполагает необходимость решения следующих ЗАДАЧ:
Определение смыслового содержания термина «нигилизм».
Выявление тенденции развития европейского сознания и социкультурной парадигмы, в конечном итоге, приведших к возникновению нигилизма.
Исследование нигилистических проявлений в социокультурной ситуации Античности и Средневековья, а также рассмотрение философских и мировоззренческих предпосылок нигилизма в новоевропейской философской традиции.
Анализ форм объективации новоевропейского нигилизма в философии, эстетике, социально-политической теории.
5.Характеристика нигилистических тенденций в рамках социально-антропологической составляющей современной европейской цивилизации.
6. Оценка перспектив развития нигилизма в социокультурной реальности современной глобальной цивилизации.
Объект исследования. Объектом диссертационного исследования выступает нигилизм, как социокультурный феномен.
Предмет исследования. Предметом исследования социально-философский аспект нигилизма в эволюции европейского сознания.
Теоретические и методологические основания диссертационного исследования. Анализ темы нигилизма невозможен без выявления предпосылок и условий его возникновения, генезиса нигилистических интуиции на различных этапах социокультурного процесса. Без учёта этой подготовительной фазы невозможно понять специфику классических форм объективации нигилизма в новоевропейской традиции, степень влияния феномена на общественное сознание и социальную практику.
Хотя нигилистических проявлений в социокультурной традиции множество, о сущностном содержании явления мы судим, прежде всего, по работам тех мыслителей, которых по праву можно отнести к числу корифеев нигилизма. Речь идёт о М.Штирнере и Ф.Ницше. Помимо этих авторов, теоретической базой исследования также послужили произведения А.Камю, М.Хайдеггера, Э.Юнгера, М.Бакунина, П.Кропоткина, Д.Писарева. Ш.Бодлера, С.Малларме и др.
Размышления на тему нигилизма содержатся и в работах не менее значимых философов, в частности, О.Шпенглера и К.Ясперса. Однако, на наш взгляд, их исследования проблемы нигилизма «по касательной» дают не так много для понимания сути феномена, как, например, «Воля к власти» Ф.Ницше или «Европейский нигилизм» М.Хайдеггера.
Методологической основой диссертации являются принципы объективности, историзма в подходе к изучению феномена нигилизма. Сама специфика предмета исследования диктует потребность в комплексном подходе к его изучению, который предполагает творческое сочетание сугубо исторических, историко-культурных,
8
культурологических, литературоведческих и, наконец, со-
циально-философских подходов к решению заявленной проблемы. Научная новизна работы заключается в том, что в ней:
предпринят анализ посылок возникновения нигилизма, условием которых является метафизическое «удвоение» реальности; в исследовании генезиса феномена вскрыты причины, по которым происходит отказ от метафизического идеала в его соотношении с подобием, миром реальным;
в рамках социально философского дискурса показано, каким образом нигилизм, являясь порождением метафизики и одновременно протестом против нее, актуализируется, объективируется в философии, эстетике, политике и социальной практике;
- представлена социально-философская оценка перспектив развития ни
гилизма в условиях современной глобальной цивилизации, в частности, его переро
ждение в нигитологию в рамках философии постмодернизма;
- обозначено влияние нигилизма на современные тенденции развития соци
альной реальности, представлены перспективы развития таких родственных ниги
лизму явлений социальной практики как терроризм, религиозный фундаментализм,
экофашизм;
Положения, выносимые на защиту:
1.В своих сущностных характеристиках нигилизм есть позиция абсолютного
отрицания ценностей наличествующей реальности, её высшего смысла и предназначения. Имплицитно нигилистические интуиции проявляют себя в такой оценке «этого» мира, при которой он мыслится как неполноценный, как подобие некоего идеального состояния, подлежащее изменению, улучшению, трансформации ради приведения в соответствие с этим гипотетически предположенным идеалом.
2.Подобное возможно лишь на постмифологическом пространстве, в связи с возникновением концептуального сознания и его дифференцирующей способности. Своеобразное «удвоение» реальности, парадигмальное для европейского культурно-исторического типа (дихотомии: Хаос - Космос, материя - идея, имманентное -трансцендентное и т.д.), создаёт новую модель сознания, а также предпосылки для
9 пересмотра ценностного статуса имма- нентного, в сопоставлении с неким
лежащим по ту сторону Абсолютом или идеалом.
3. Нигилизм, как отражение реальности, имеет в качестве предпосылки переживание неполноты, несовершенства и несоответствия «подобия» умозрительному идеалу. В результате возникают условия для третирования «этого» мира с разной степенью ожесточённости - от эскапизма и призывов к радикальному переустройству до полного отрицания реальности как таковой.
4.Актуализация этих скрытых в европейском сознании потенций происходит тогда, когда вслед за ценностной девальвацией наличествующей реальности (отчасти нивелировавшейся надеждой на водворение в ней идеального состояния), происходит радикальный разрыв с идеалом как таковым, а вместе с этим - утрата высшего смысла и цели бытия во всех его аспектах, источником которых этот идеал являлся.
Отказу от идеала предшествует радикальное разочарование в нём, являющееся следствием всё более глубокого понимания невозможности его реализации в сфере имманентного. По существу, именно смена идеалов составляет внутреннюю пружину развития цивилизации. Она подчинена внутренней логике и закономерностям развития сознания. Социальный фактор (войны, революции и т.д.) имеют лишь провоцирующую роль в этом процессе, но не вызывают смены идеальных парадигм как таковых.
5.Специфика философского нигилизма в отличие от иных форм его объективации (например, в искусстве, в политической практике и т.д.) заключается в док-тринальном оформлении нигилистических интуиции, абстрактно-теоретической рефлексии в отношении их. Философский нигилизм в Европе (Штирнер, Ницше, Камю и т.д.) стал возможным как результат последовательно протекавшего в европейском сознании со времён позднего Средневековья процесса поэтапного сведения бытия к вещественно-материальной одномерности. Онтологическая редукция, пришедшая на смену дуалистической христианской парадигме, повлекла за собой последовательный отказ от Абсолюта и шире - отказ от метафизической интуиции вообще. В результате индивид оказался «заброшен» в одномерно-бесхозную реальность без высших смыслов цели и ценностей, следствием чего и стало возникнове-
10 ниє философского нигилизма и иных форм протестного сознания (например,
философии абсурда А.Камю), близких ему стилистически и по сути.
6. Нигилистические проявления в социальной практике, философии, идеологии, искусстве и т.д., осуществляя демонтаж старых идей и представлений («идолов театра» в терминологии Ф.Бэкона), несомненно являются одним из существенных факторов развития общественного сознания.
7.Пафос тотального отрицания, который предлагают радикальные нигилистические доктрины, не только способствует высвобождению исторического пространства для проявления конструктивных сил, но и в известной мере стимулирует их активность. От того, способно ли общество противостоять развитию деструктивно-нигилистических тенденций, не в последнюю очередь зависит его способность к выживанию в кризисных ситуациях и развитию на началах созидания.
Теоретическое и практическое значение диссертационного исследования.
Результаты исследования, представленные в работе, выводят понимание исходной проблематики феномена нигилизм, в контексте европейской социокультурной традиции, на качественно новый уровень, что обусловлено новизной, заявленной в работе, это создает перспективу дальнейшей разработки указанной проблематики в пространстве социально-философский исследований, способствующую раскрытию сущности таких явлений социальной практики как терроризм, религиозный фундаментализм, экофашизм.
Положения данной работы могут быть использованы в преподавании курсов социальной философии, истории философии, футурологии, культурологии, литературоведения (французская литература XIX века).
Апробация темы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры философии, социологии и истории Воронежского государственного архитектурно-строительного университета.
Диссертантом опубликовано 7 работ (в том числе, две статьи в периодических научных изданиях, рекомендованных ВАК для публикации научных работ), каждая из которых имеет непосредственное отношение к теме исследования.
Структура диссертационного исследования. Диссертация изложена на 148 страницах машинописного текста, состоит из введения, трех глав, содержащих де-
11
вять параграфов, заключения и списка литературы, включающего 156
источников (из них 150 отечественных и 6 иностранных).
Нигилистические интуиции в контексте средневековой христианской традиции
Любая дефиниция мифологического сознания (при всём колоссальном разбросе мнений, суждений на этот счёт, равно как и теорий его происхождения, развития, деградации), указывает на то, что мифологическое сознание есть такое восприятие реальности, при котором последняя мыслится как единое нерасчленимое целое. Именно с этим целым индивид пребывает в состоянии ассоциативно-смыслового породнения, сопричастности. Вне зависимости от того, какую модель мифологической реальности предлагает нам та или иная культурная традиция, можно констатировать в качестве неизменного компонента мифологического мироощущения восприятие реальности как единого целого, не имеющего никаких двойников, аналогов или прообразов.
Подтверждением тому служит парадигмальная для европейского сознания олимпийская мифология эллинов, которая на развитых этапах своей эволюции предлагает нам такую картину мифологической реальности, при которой все её аспекты - божественное, земное и подземное царство - оказываются объединены в рамках единой космической гармонии, подчинённой интуиции меры. «Космос этот предполагает с диалектической необходимостью «всеобщую симпатию» и связанную с ней астрологию, полную взаимопрони-каемость и взаимопревращаемость элементов, или алхимию, и — всемогущую силу мифического имени или магию» .
Всё в этом мире — боги, люди, природа в равной мере оживлены, в равной мере подчинены внутренней логике олимпийского мифа — логике, основанной на примате космического единства и иерархически целесообразной структуры самого космического здания.
Чрезвычайно важно отметить, что подобная модель мифологической реальности не заключает в себе соотнесения с неким рядоположенным по отношению к миру идеалом. Сам Космос в том виде, в каком его воспринимает мифологическое сознание эллинов на олимпийской стадии его развития, оказывается наивысшим воплощением всех возможных совершенств. В этих условиях какая бы то ни было аксиологическая оценка мифологической реальности была возможна лишь в соотношении с Хаосом, как полным отсутствием гармонии, игры и соразмерности. Но наивысший ценностно-смысловой статус Космоса был очевиден и присутствовал a"priori.
Первые элементы изменения мировосприятия в сторону постепенного отказа от безусловного приятия олимпийской гармонии Космоса как наивысшего воплощения совершенства мы находим на т.н. позднегероическом этапе развития греческой мифологии. В тот момент несоответствие наличествовавшей мифологической реальности той внутренней интуиции гармонии, меры и справедливости, которая на предшествовавших этапах развития греческого мифа традиционно ассоциировалась с олимпийским Космосом и властью светлых богов Неба, становилось всё более острым в силу нарастания присутствия зла в мире, его субстанционализации.
Именно тогда, на позднегероическом этапе развития эллинского мифа, в сознании мифологического субъекта или индивида впервые возникает вопрос о том, насколько наличествующая реальность соответствует той внутренней интуиции меры, без которой он не мыслил себе Космоса. К сожалению, для греческого мифологического сознания ответ на этот вопрос оказался удручающе пессимистичным. В результате возник тот самый экзистенциальный тупик, проблема, разрешением которой и стало постепенное формирование концептуального философского сознания в Греции. В его рамках утраченная гармония олимпийского Космоса, как и он сам, была реконструирована средствами абстрактно-теоретической рефлексии.
В нашу задачу не входит детальное исследование генезиса концептуального сознания в Греции, что само по себе является чрезвычайно сложным и многогранным вопросом. Нам лишь важно отметить, что своеобразное удвоение реальности, которое произошло в результате кризиса и деградации мифологического мироощущения в Элладе, заключающееся в дифференциа 18 ции реальности на материальную и идеальную её составляющие с последующим их гипостазированием, было парадигмальным для европейского культурно-исторического типа. Отныне «этот» мир воспринимается в дихотомии: материя — идея, имманентное — трансцендентное и т.д.
Большинство классических интерпретаций нигилизма указывает на метафизический стиль сознания, свойственный всей европейской культуре как на исток нигилистического отрицания. Удвоение реальности через её раскол на «мир идей» и «мир вещей» с их неравным онтологическим статусом, бывшее результатом платоновской «второй навигации», оказалось усвоено античным сознанием настолько, что дуалистическая модель христианства стала более или менее естественна для эллинистически-римской культуры, что, несомненно, облегчило распространение иудео-христианской секты в Римской империи.
Однако платоновская метафизика сама по себе не исходный момент, но результат развития эллинского сознания, подготовившего и отмеченное выше удвоение. Гипостазирование идеального и материального аспектов единого чувственно-воспринимаемого Космоса имело свою духовную предысторию, которая в конечном итоге восходит к урано-хтонической модели архаического олимпийского мифа. Его бинарный характер, основанный на противопоставлении Неба и Земли, был той исходной парадигмой членения реальности на дихотомию «идеал - подобие», которая стала фундаментом для европейской культуры в целом. В конечном итоге это обусловило её метафизику, нигилизм, а также тесно связанный с ними перфекционизм -стремление к уподоблению подобия (наличествующей реальности) метафизическому идеалу, как бы он не понимался (civitas Dei, коммунизм, «общество всеобщего благоденствия» и т.д.).
Типология нигилистических проявлений в социокультурном контексте Нового времени и их философские истоки
Следующий шаг на пути процесса глорификации человеческой субъективности — это категорическое утверждение Штирнера об отсутствии различий в статусе между животными влечениями человеческого тела и идеальными стремлениями его души. Навязанная европейской традицией христианская парадигма жёсткой оппозиции одного другому, с присущим ей ценностным принижением телесного, для Штирнера абсолютно неприемлема.
Принятие европейцами иудео-христианской дихотомии civitas Dei и civitas terrenae, во много раз усилившей и доведший до абсурда метафизическую потенцию античности эпохи высокой классики, с точки зрения Штирнера, имела катастрофические последствия для европейского сознания. Взамен единственно приемлемого для него идеала - идеала эллинской гармонии духовного и телесного, идеала калокагатии как некоего высшего единства, цельности и целостности человека — христианство ему навязало противопоставление духа и плоти, бессердечно подчинив плоть духу. «Тело стало врагом человека, достойного называться этим именем, и удовлетворение наиболее естественных потребностей и функций стало грехом, а стремление к физическому счастью — не только достойным упрёка, но и безусловно тщетным, ибо настоящее счастье достижимо лишь после смерти»1.
Однако Штирнеру недостаточно лишь констатировать тиранию мысли в отношении плотского, физического, земного и телесного. Он предпринимает попытку выявить генезис этой пагубной для европейцев модели восприятия реальности и начинает с того, что показывает, как человек пытается постичь окружающий его мир, чтобы подчинить его. С этой целью он и подчиняет реальность своему духу, получая о ней определённое представление.
Отмечая то обстоятельство, что это было несомненно огромным прогрессом в эволюции человека, Штирнер замечает, что «... люди, создав идеи, позабыли, что они существуют для мира и сделали их самостоятельными, приняв их за реальные существа, субстанциальные и абсолютно независимые, за державы, перед которыми должно склониться и пасть ниц действительное «я» .
Возникла парадоксальная и в высшей степени трагическая ситуация. Субъективное человеческое «Я», создавшее мир идеального, попало в зависимость от него, фетишизировало его, превратив в идол - силу абсолютную, совершенную и в гораздо большей мере, чем он сам, бытийно насыщенную.
Другими словами, речь идёт о такой силе, перед которой человек мог только склониться, осознав никчёмность своей сущности, свой вторичный и производный онтологический статус. Идея Бога, таким образом, есть результат гипостазирования идеального, его фетишизация и гиперболизация, доведение до крайней степени и значения. Это продукт сознания человека, производная от него данность.
Важно отметить, что Штирнер вовсе не исключает духовной сферы человеческой жизнедеятельности. Он далёк от того, чтобы вычеркнуть из контекста человеческого бытия всякое проявление духовности, идеальности. Он лишь настаивает на том, что идеальному, как продукту человеческого сознания, должно быть отведено присущее ему место и не более того. Штирнер подчёркивает и то, что «... миром духа начинается христианство. Человек, который ещё стоит вооружённый против мира, принадлежит к древним, он ещё язычник ... ; только тот человек, которым руководит лишь его «душевное желание», его участие во всем, его дух, тот — новый, тот - христианин»2.
Не следует переоценивать, тем более фетишизировать и гипертрофировать продукты духовной деятельности. По сути же «я» для Штирнера — это чувство и воля. Именно эти составляющие «я» являются главенствующими, первенствующими по отношению к той духовной продукции, которая была аккумулирована человечеством на протяжении его истории. Первоначальное, божественное, гомогенное состояние человеческой индивидуальности, утраченное в результате экспансии идей, должно быть восстановлено. Это и будет началом обретения человеком подлинной свободы. Для этого человеку достаточно восстановить свойственную ему иерархию своих способностей и признать превосходство чувства и воли по сравнению с идеями. Чтобы познать настоящую натуру человека, надо погрузиться в его природную сущность, где таится именно его «Я», не сравнимое с другим.
«Я - собственник своей мощи, констатирует Штирнер, - и только тогда становлюсь таковым, когда сознаю себя Единственным» . Чтобы обретение этого «Я» стало, наконец, возможно, необходимо расправиться с идолами, созданными человеческим воображением на протяжении тысячелетий, фантазмами, рождёнными его собственным сознанием, главное из которых -это христианство. Штирнер обвиняет христианство в том, что оно считалось и считается в человеке лишь с его душой и употребляет все старания, для того, чтобы посредствам хитрых и умных манёвров умертвить телесную жизнь.
Второй пункт обвинения против христианства заключается в том, что именно эта религия была создательницей и распространительницей ложной и лицемерной, порабощающей человека морали, которая «... начинается с унижения, да оно даже не что иное, как это унижение, ломка и понуждение мужественности к смирению» .
Политический нигилизм: проблема взаимоотношения личности и государства
В своей самой фундаментальной работе «Государственность и анархия» (1873) он неоднократно подчеркивает главные черты этого идеала русского народа: «Первая и главная черта - это всенародное убеждение, что земля, вся земля, принадлежит народу, орошающему ее своим потом и оплодотворяющему ее собственноручным трудом. Вторая столь же крупная черта, что право на пользование ею принадлежит не лицу, а целой общине, миру, разделяющему ее временно между лицами; третья черта, одинаковой важности с двумя предыдущими, - это квазиабсолютная автономия, общинное самоуправление и вследствие того решительно враждебное отношение общины к государству» .
Таким образом, нигилистический пафос Бакунина имел вполне конструктивную сверхзадачу и может быть оценен лишь как необходимая фаза разрушения, вслед за которой должна начаться эра созидания качественно нового социального бытия.
Будучи фанатичным приверженцем бунта как наиболее эффективного инструмента разрушения старого мира, Бакунин склонен был гипертрофировать это явление, наделяя способностями или даже потребностью к бунту собственно крестьянскую массу. В русском крестьянине он видел прирожденного социалиста, однако, отмечал, что для того чтобы этот бунтарский потенциал был актуализирован, необходимо воздействие настроенных против правительства, интеллигентских слоев российского общества на инертную крестьянскую массу. Разбудив в крестьянине бунтаря, Бакунин подчеркивает, «... как широко и как страстно он обнимет, усвоит вашу идею, вер нее, свою собственную идею, потому что она не что иное, как ясное, полное и логическое выражение его собственного инстинкта»1.
Однако бунтарский потенциал русского крестьянства был скрыт за патриархальным стилем общинной жизни, ригористичностью норм крестьянского бытия и некоторой социальной инертностью, порожденной самим характером сельскохозяйственного производства в рамках крестьянской общины. Поглощение индивида крестьянским миром, столь свойственное русскому общинному хозяйству нивелирование личностно-индивидуального начала, а также слепая вера в батюшку-Царя — «... всеобщего патриарха и родоначальника, отца всей России»2, все это по мысли Бакунина, - так же не способствовало пробуждению бунтарских настроений в крестьянской массе.
Тем не менее, дело, отнюдь, не воспринималось им как проигрышное, и ставка здесь делалась на активное воздействие образованных слоев российского общества, настроенных вполне революционно на эту крестьянскую массу с помощью методов пропаганды, агитации и воспитания.
Надежды Бакунина на социальные изменения не ограничивались лишь крестьянской массой тогдашней России. Парадоксально, но его нигилистический пафос был ориентирован и на откровенно маргинальные слои русского общества, люмпен-пролетариев, бродяг, воров, разбойников. Последние (С.Разин, Е.Пугачев), по его мнению, составляли не только «... важное историческое явление России», но и «... были первыми революционерами страны»3.
Именно в их среде он видел тот социальный материал, который нуждался лишь во внешнем толчке, для того, чтобы кумулятивная энергия социального взрыва, которая накопилась в этих маргинальных слоях, привела к серии катаклизмов, вполне деструктивных по своему характеру, но в конеч ном итоге долженствующих привести российское общество в новое социальное состояние.
Нигилизм Бакунина был скорее стилем жизни, стилем мышления, нежели чем развернутой, логически выверенной философской доктриной. Как и у большинства других представителей российского революционно-освободительного движения тема неприятия прошлого, ощущение усталости от него, некоторое разочарование в нем и одновременно фанатичное стремление к тому, чтобы любой ценой заменить это обветшавшее и навязшее в зубах прошлое новой реальностью, новой эстетикой, новой моралью и социальной практикой - все это сводилось к определенного рода интузиастиче-скому настрою.
Важными элементами нового радикального мировоззрения становятся аскетизм и самоотречение. Революционное монашество считалось главным качеством «настоящих борцов» с самодержавием. Истинный революционер обязан был отказаться от всех земных удовольствий и благ и полностью сосредоточиться на достижении поставленной цели. Ничего больше не должно было его волновать.
Эта установка нашла отражение в знаменитом «Катехизисе революционера» С. Г. Нечаева, в котором говорилось, что «... революционер - человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией»1. В этих высказываниях было очень много романтики, много революционной влюбленности в светлое будущее и очень мало философичности, логики и строгости аргументов.
Социально-антропологический аспект
Таков итог преодоления классической метафизики бытия и становления. По мнению С.СХоружего «... современная цивилизация вплотную подошла к антропологической границе, за рамками которой преодоление субстанциональной, эссенциальной и метафизической антропологии».
Постепенно проявляются черты новой антропологии или постантропологии, исходные концепты которой — хаос, ничто, виртуальность. А вместо принципа тождества применяется принцип различия и повторения, вместо вещей и свойств - «граммы» или» биты», вместо онтологии - граммотология.
Наряду с телесной составляющей человека, как уже отмечалось выше, подвергается деконструкции и духовный аспект человеческой субъективности. Духовность человека в рамках постмодернизма замещается категориями «концепт» и «персонаж».
Концепт «... лишен пространственно-временных координат и имеет лишь интенсивные ординаты. В нём нет энергии, а есть только интенсивность, он аэнергичен. Концепт - это событие, а не сущность и не вещь... Концепт определяется как нераздельность конечного числа разнородных составляющих, пробегаемой некоторой точкой в состоянии абсолютного па-рения с бесконечной скоростью»" ... «Он реален без актуальности, идеален без абстрактности ... У него нет референции; он автореферентен, будучи творим, но одновременно сам полагает и себя и свой объект. В его конструи-ровании объединяются относительное и абсолютное» .
Применительно к человеку концепт разгадывается и конкретизируется как персонаж. Персонаж - это «... эмпирический концепт личности, обозначающий то, что от неё осталось после вычета телесности и выпадения из реальных социальных связей. Личность имеет тело, а персонаж - «тело мысли». Личность живёт в обществе, а персонаж на сцене, в кино или в персональном компьютере, в Интернете» . Таким образом, персонаж — это некая активность, наделённая сознанием или артикулированное сознание.
Всё это в совокупности открывает поистине необозримые перспективы видоизменения человека и мира. Как выражается на эту тему один из современных протагонистов постмодернистской деконструкции: «... поэтика расчеловечивания помимо прочего открывает перспективу новой реаггрегации, возможность заново собрать человека и мир»".
«Впечатление, что весь мир «сошёл с ума», этот лозунг граффити, что реальность - это раздвоенность», интерес к галлюциногенным наркотикам, энтузиазм в астрологии и оккультных науках, поиск правды в сенсациях, экстазе и «переживании кульминации», движение к наивысшему субъективизму, апатичное отношение к науке, нарастающая вера в то, что рассудок погубил человека, обнаруживаются в ежедневном опыте массы людей, которые внезапно открывают, что они больше не в состоянии рационально справляться с переменами» .
Подведём некоторые итоги. В психологии пирсинг и тату дешифруются как проявление неудовлетворённости человека своим телом. Желание модифицировать последнее есть способ избавиться от чувства дискомфорта, порождённого вынужденным пребыванием в нём. Думается, данное наблюдение работает и в отношении человечества, и, прежде всего, той его части, которая относится к трансатлантической цивилизации.
Один из возможных сценариев «нашего постчеловеческого будущего» изложен в «манифесте нового века» М.Эпштейна: «Очевидно, что мироощущение «пост-», усталая и всезнающая поза «конца века», представляется сейчас, у истока нового тысячелетия, смешной и чуть жутковатой, как старческие ужимки и гримасы на лице ребенка. Мы - биологическая протоплазма технической цивилизации, мы носители прото-интеллекта, мы - прото машины, именуемые «организациями». Мы - робкие дебютанты на сцене техно-трансформационной цивилизации»1.
Человеку надоело быть человеком. Ему тесно в мире, который он не выбирал, с которым он не породнён. Он устал от собственной истории, от себя и своих ожиданий. Метафизический раскол реальности породил в нем разочарование сначала в бытии (Бог, Идея), что породило новоевропейский нигилизм, затем в Становлении (нигитология), затем в себе самом.
Среди наиболее значимых в социальной практике явлений, имеющих явно нигилистический подтекст, можно выделить, как минимум, два: исламский фундаментализм и современный экофашизм.
Современная наука видит в терроризме одно из крайних проявлений политического экстремизма; неотъемлемая черта терроризма — систематическое применение насилия для разрешения тех или иных проблем связанных с социально-политическим и идеологическим состоянием общества. Террористическая деятельность может осуществляться самыми различными методами, однако, в современной социокультурной ситуации особую важность приобретает её религиозный компонент, связанный прежде всего с деятельностью экстремистских исламских организаций.
Исламский фундаментализм возник как радикально консервативная реакция на усиление либерального протестантского рационализма. Этим термином обычно обозначают стремление не допустить пересмотра догматических социальных, политических или религиозных норм. В основе исламского фундаментализма лежит призыв вернуться к истокам и отчиститься от всего постороннего и наносного.