Содержание к диссертации
Введение
Раздел 1. Критика нормативного релятивизма, нигилизма, скептицизма 13
Раздел 2. Философия как оправдание «абсолютов» 53
Раздел 3. Структура нормативного регулирования человеческой деятельности 90
Заключение 138
Список литературы 1
- Критика нормативного релятивизма, нигилизма, скептицизма
- Философия как оправдание «абсолютов»
- Структура нормативного регулирования человеческой деятельности
Критика нормативного релятивизма, нигилизма, скептицизма
Иными словами, аналитический характер исходных моральных принципов делает моральную систему условно-истинной.
Конечно, согласованность моральных суждений, их взаимозависимость и т. д. – необходимое условие и требование построения научно обоснованной моральной системы. Однако это условие не может быть гиперболизировано. Возникает вопрос об исходном принципе, лежащем в основе моральной системы (кодекса).
По мнению Р. Хейратаким принципом становится «универсализуемость», – склонность людей к одинаковым моральным действиям в аналогичных ситуациях и соответственно сходство их нравственных высказываний. У. Франкен предложил в качестве основополагающего принципа «преобладающие правила», т. е. «общепринятые» правила поведения. П. Г. Ноуэлл-Смит считает, что моральная система должна быть построена на принципе, отражающем идею «благой жизни», – на представлении идеальных моральных отношений. Перечень можно продолжить. Между тем ясно одно: исходя из морального сознания, решить вопрос о научно обоснованном системообразующем моральном принципе невозможно. Релятивистская методология приводит к конструированию множества «универсальных» принципов, каждый из которых не менее относителен, чем другие. Проблема соотношения морали, познания, истины обострена в работах постпозитивистов (К. Поппер, П. Фейерабенд, Р. Рорти, Т. Кун, Дж. Агасси, С. Тулмин, М. Дуглас, Р. Фригг и др.), подвергавших пересмотру целый ряд фундаментальных установок традиционного философско-этического позитивизма. Это относится, в частности, к жесткому противопоставлению теории ценностям, метатеории — нормативной этике, отрицанию мировоззренческой и познавательной функций морали: «Засилье 74Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974. - С. 135. антикогнитивистских концепций привело к дискредитации нормативной этики в качестве философской науки. Создалось впечатление, что моральные принципы имеют смысл лишь в рамках личных решений, советов и пропаганды, но не в рамках академической философии. Важно предотвратить далеко зашедшую тенденцию изоляции нормативной этики от философии».
Релятивистская этика (позитивизм в целом, эмотивизм, лингвистический анализ морали, «ситуационная этика») пользуется в качестве критерия принципом «терпимости», принципом «наглядности», принципом «здравого смысл». Характерным в подходе этико-релятивистов к решению вопроса критерия морали является отрицание возможности установить его рациональными методами. Показательна позиция эмотивистов. Вопрос, какой системе моральных ценностей отдать предпочтение, считают они, бессмыслен, так как нет логического основания для того, чтобы их различать как «лучшую» и «худшую». Научно несостоятельна, с их точки зрения, и попытка определить критерий морального прогресса, – эмпирически нельзя доказать, например, что «количество добра» в мире увеличивается по сравнению с «количеством зла». Гносеологически и логически моралист, по мнению эмотивистов, ограничен возможностью констатировать определенные изменения в сфере морали, обычаев, представлений.
Подобная интерпретация моральных понятий, суждений, оценок определяет и соответствующую постановку вопроса о критерии морали. Как различать добро и зло? Согласно эмотивистам, это можно сделать интуитивным путем, при помощи морального чувства (например, «ощущение» жестокости свидетельствует о ее ««абсолютной неправильности»). С научной точки зрения «моральное чувство» не может служить критерием нравственности. Во-первых, такой критерий субъективен; он игнорирует общественную природу моральных ценностей. В интерпретации эмотивистов он даже не охватывает сферы социальной моральной психологии. Во-вторых, сфера моральных чувств – лишь одна из составных морали. Редуцируя мораль к отдельному ее элементу, позитивизм неправомерно сужает рамки применимости критерия морали. Эмотивное истолкование моральных принципов выводит проблему критерия моральных систем за пределы научной аргументации.
Не может удовлетворить и такой критерий морали, как этическая «терпимость» (толерантность). А.Мур полагает, что именно субъективизм чувств, порождаемых ими оценок, обусловливает необходимость терпимости как основного критерия морали: «Когда мы говорим, – пишет он,– что все идеалы одинаково произвольны, это не означает, что мы нейтральны или непостоянны, мы просто терпимы»76. Однако и принцип терпимости не может быть принят в качестве критерия морали. Он не решает вопрос разграничения морального добра и зла.
Характерная особенность релятивистского подхода к решению проблемы критерия морали состоит в утверждении многомерности «измерителей» морали. Подобная позиция свойственна, например, такой разновидности неопозитивизма, как лингвистический анализ. Подобно эмотивистам, этики-аналитики не признают возможности рационального выведения моральных оценочных суждений.
Философия как оправдание «абсолютов»
Достоверность ценности есть закрепляемая естественным жизнеотбором человеческая ценность ценности, заключаемая в ней самой, сподвигать на благодеяние. В случае девальвации, дискредитации, дисквалификации ценностей, утрачивающих способность означивать миросозидание, отмечается провал в архаику деятельностную деструкцию. Хорошо про это у Б.Роллана: «Небо было пустым, бог умер, и умер, не оставив наследника… наступила ночь… над Европой реют черные крылья разрушения: война и революция»137.
Топологически война и революция два поведенчески несообразных модуса (локуса) самореализации homo estimator, в согласии с невыверенной (другой неведомо) теорией аффектов самочинно обрекающего себя на двойное сиротство (и уродство): бездуховность и бессердечность.
Не вызывает сомнений, развитие человечества должно вести ко все большему ограничению спонтанных, турбулентных процессов нормативными функциями. Ценности не трансцендентны в двояком смысле: по генезису: они кристаллизованы человеком из недр собственного бытия на базе обособления эффективных побудительных поведенческих комплексов, получающих внеконтекстуальное значение в виде автономных регулятивов самоутверждения; по статусу: они сконцентрированы не в непроницаемом гипостазированном эйдетическом пространстве, «царстве» (радикальная ошибка гносеологического платонизма неокантианство, Шелер, Н. Гартман), а непосредственно в деятельности, через которую представляют, осуществляют свое содержательно-направляющее влияние, налаживают продуктивно-креативные акты.
Понятия «сконцентрированы», «автономны» не сбивающие с толку понятия, лишены онтологического оттенка, который, к примеру, сообщает им Н. Гартман. Никакого «онтологизма» в тематизации природы Wertswelt нет и быть не может. Что может быть так это нормологизм здоровое, неискаженное мистикой понятие совокупного этоса, кредитующего деятельность.
Понятие ценностного кредитования, обслуживающее человеческое самосуществование, его «потенциирование», в генерализированном виде несет идею законтекстуальных значений поведенческих фигур, приуроченных не только к расчетным локальным, но и нерасчетным тотальным значимостям. В пределе последние ложатся на фон родового утверждения, оказываются олицетворениями-проекциями универсальной деятельностной значимости (ценностные абсолюты).
Предикат «абсолютный», субстантив «абсолютность» в аксиологических конфигурациях означают не прямолинейную платонистскую тягу к гипостазису, а нечто более тонкое, они претендуют на предотвращение ценностной слепоты разума посредством соотнесения локального мотивного антуража ситуаций с «вечным масштабом», финально значимым.
Технически сказанное позволяет различать «нормативное» в качестве образца выставляющее ситуативное и обязующее согласовывать действия со стандартами; и «регулятивное» в качестве образца выставляющее надситуативное и обязующее согласовывать действия не с конкретными предписаниями, а, так сказать, с общей интенцией на ценности. В первом случае регулируются деятельностные акты, во втором случае поступки, где цели, планы образующих поступки деятельностных актов не «дешевы, как ежевика» (Гамлет).
Методологически сказанное позволяет избегать тупиков как абсолютизма (платонизм, трансцендентализм), так и релятивизма (неонатурализм М.П.Арцыбашева, В.Ропшина, В.Винниченкова), анархизм, волюнтаризм, инструментализм, утилитаризм), выводя человеческое самоутверждение изпод эгиды нормативной оснастки; декларирующего сугубую произвольность целей; втискивающего поведенческое полнообразие сапиента выразителя, носителя родового универсализма в узкую и хищную раму эгоистического, эгоцентрического индивидуализма и партикуляризма.
Ценность понятие не только предельное, деятельностное, культурное, институциональное, интенциональное, но и абсолютное. В смысле не внечеловечности, а ультрачеловечности, не трансцендентности, а универсальности, не отрешенности, а включенности. Абсолютность в аксиологических штудиях характеризует бытие не самодовлеющее, а влияющее, инстанцию не конститутивную, а регулятивную. Причина впадений в грубейшие заблуждения в тематизации природы Wertswelt – в логическом принципе фиксации его содержания, – а именно: непосредственно из действительности он не вытекает, из фактуального не выводится (принцип Д.Юма). Возникает искушение в духе гносеологического реализма (платонизма) постулировать его надэмпирическое существование, придать особый modus essendi.
Структура нормативного регулирования человеческой деятельности
Среди многого выделим составляющую наиболее трудную сторону трактуемого предмета, передаваемую сочетаниями «живое откровение» и «опытное неисполнение». Символ условный знак отвлеченно значимого, ценность безусловный знак деятельностно значимого, к целевому выполнению которого стремятся. Символ манифестация, ценность диспозиция в их общей человеческой интенции на вечное, совершенное. Homo symbolicum ведет жизнь воображательную; homo estimator ведет жизнь вдохновительную; складывается символикоценностный параллелизм, в зависимости от обстоятельств усиливающий то те, то иные определения.
Имеются персональные способы активации тех или иных значимостей Wertswelt, когда индивид полагает некий вариант их объективации как программу собственной экзистенциальной реализации. Имеются социальные способы активации тех или иных значимостей Wertswelt, когда общество полагает некий вариант их объективации как программу групповой экзистенциальной реализации. В первом случае «правда жизни» адресуется лицу, во втором случае социуму.
Скажем: «любовь» есть ценностная универсалия-абсолют и в качестве таковой представляет регулятивную идею, как выстраивать себя и свой мир, проявляя собственную свободу. В непосредственном же творении реалий, объективации «идеала любви» имеет место «поиск и нащупывание» контекстуальной субстантивации amoromniavincit. Выстраиваются ценностноориентирующие платформы amordeiintellectualis (Б.Спиноза); amordivinus (М.Фичино); amorfati (Ф.Ницше); amorpartial и т.п. Утверждаются жизнеустроительные магистрали: триумвираты «мир плоть дьявол»; «церковь дух бог»; «мудрость добродетель счастье» и т.д.
Человек несет ответственность за свое бытие в материализации регулятивного абсолюта «любить» в выработке капитальных решений аut viam inveniam, aut faciam. Символ «любовь» на своем символическом языке выражает предельное. В обозримом же последние установления обретают плоть аквизитов, идущих навстречу актам духа, проистекающим из центра человека145. Символическое бытие в «человеческой ситуации» совсем по И.Фихте становится откровенно простым, немногообразным, равным самому себе146. «Любовь» утрачивает трансцендентность символического компакта, получает ситуативную развертку смыслов подразумеваемого: в виде преимущественных интенций относительно влечений души (дружба); ума (уважение); тела (страсть).
Аналогично «счастье» как абстракт всестороннего, полного, высшего удовлетворения желания способно трансформироваться в примитивность желаний (чеховский «Крыжовник»), атрофию желаний (чеховский «Ионыч») и т.д.
Ценностные абсолюты «последние» установления. Частная философия ориентирует на их трактуемое воплощение в конкретное время; частный человеческий praxis деятельностно аппроксимирует философскую их трактовку. Исчерпывающую тематизацию ценностных абсолютов поставляет философия в целом; предельную аппроксимацию исчерпывающей философской тематизации их поставляет человеческий praxis в целом.
Сферу идеально абсолютного невозможно непосредственно объективировать; о ней можно, хотя и трудно, рассуждать, осторожно мыследействовать. Философия абсолютов возможна лишь как абсолютное философствование, эвристически оснащающее, регулятивно опосредствующее жизнь. В кругу абсолютов уникальные краевые проблемы, задающие подобие сферы Шварцшильда для каждого времени, постановки типа 5 постулата Евклида, континуум-гипотезы Кантора, номиналов ФФК; универсальные пограничные проблемы, внегоризонтные мыслеобременения, релевантные всякому времени, что есть человеческая жизнь (антропософия); история (историософия); общество (социософия); культура (культурософия); всевышний (теософия); космос (космософия); любовь (амитология); добродетель (аретология) и т.д.
За видимую границу событий сферически симметричного контура (черные дыры интеллектуально трансцендентное) выйти возможным не представляется. Представляется возможным только двигаться (блуждать?!) внутри контура, предаваясь философии (метафизике) абсолютного. При наиболее совершенной творческой аппроксимации к нему (абсолютному) говорят о проявлении гения. Усилиями философии (метафизики), praxis`a (деятельность), гения (носитель высшей способности творения, олицетворение креативности) созидается антропный мир, человекоразмерный универсум, гуманитарно подобная Вселенная. «Нам очень трудно принять идею множества возможных параллельных вселенных, отмечает П. Бак, хотя некоторые писатели-фантасты использовали ее в своих произведениях. Пытаясь понять наш мир, мы сталкиваемся с тем, что нам не с чем его сравнить»147. Не с чем, потому что его творцы мы сами. Собственноручно, самостоятельно мы выстраиваем собственную мировую судьбу; мы сотворяем аутентичную реальность существования по самосозидаемым канонам рукотворения.