Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основы исследования 19
1.1. Критерии выделения официального и неофициального общения 21
1.2. Коммуникативная категория официальность / неофициальность и её
дискурсивные функции 49
1.3. Межличностное, статусно-ролевое и институциональное общение в парадигме неофициального общения 69
1.4. Неофициальное общение (НО) и разговорная речь 80
1.5. Лингвистическое изучение малых социальных групп 88
1.6. Полевая структура устного неофициального общения 95
Глава 2. Семейное общение (со) как ядро неофициальной коммуникации 102
2.1. Семья как объект лингвистического изучения 104
2.2. Проблемы изучения семейной речи (СР) 107
2.3. Возможность существования специфического «языка» семьи 119
2.4. Влияние фактора профессии на семейную коммуникацию и речь 122
2.5. Главные семейные роли и их речевое воплощение 128
2.5.1. Роли мужа и жены 128
2.5.2. Роли матери и бабушки 142
2.5.3. Роли отца и деда 158
2.5.4. Роли детей в семье 167
2.5.5. Разные роли и их влияние на речь одного и того же человека 179
2.6. Семейная речь и её особенности 186
2.7. Семейный «лексикон» 196
2.7.1. Характеристика наблюдаемых семей 196
2.7.2. Номинации лица 197
2.7.3. Номинации домашних помещений 207
2.7.4. Номинации бытовых объектов 214
2.7.5. Пищевые номинации 221
2.8. Культура речи в семье 228
2.8.1. Понятие семейный этикет 229
2.8.2. Этика семейного речевого общения 247
2.8.3. Критерии хорошей семейной речи 259
2.8.4. Риск коммуникативных неудач и конфликтов в семье: персуазивные прогнозы и сценарии 269
Глава 3. Общение родственников (ор) и дружеское общение (до) как разновидности ядерной зоны неофициальной коммуникации 285
3.1. Общение родственников 285
3.1.1. Основания выделения общения родственников 287
3.1.2. Общение кровных родственников 289
3.1.3. Общение некровных родственников: свекровь и невестка 300
3.1.4. Преодоление риска конфликтов, обусловленных использованием языка, в общении свекрови и невестки 316
3.2. Дружеское общение 325
3.2.1. Мужское дружеское общение (анализ одной из записей) 329
3.2.2. Общение подруг как одна из разновидностей дружеского общения 339
Глава 4. Периферийная зона неофициальной коммуникации: общение знакомых (ОЗ) и незнакомых (ОН) 355
4.1. Общение знакомых: общая характеристика и специфика 355
4.1.1. Рабочее общение (РО) как разновидность деловой коммуникации: соотношение понятий и терминов 360
4.1.2. Межличностное деловое общение (МДО), близкое к рабочему 370
4.1.3. Анализ записей рабочего и межличностного делового общения 371
4.1.4. Общение соседей (ОС): общие положения 384
4.1.5. Интернет-общение соседей как новый вид городской коммуникации и возникающие в нём риски 392
4.2. Общение незнакомых 407
4.3. Устное неофицильное общение за рамками обиходно-бытовой сферы 425
4.3.1. Основные тенденции развития неофициального и официального общения 426
4.3.2. Реализация разных типов общения в телевизионном дискурсе (на материале фитнес-программ телеканала «Живи!») 438
4.3.3. Некомпетентность в типах общения как фактор риска коммуникативных неудач и конфликтов 458
Заключение 466
Список использованной литературы 479
Список использованных материалов 531
Список условных сокращений 532
- Межличностное, статусно-ролевое и институциональное общение в парадигме неофициального общения
- Главные семейные роли и их речевое воплощение
- Общение кровных родственников
- Основные тенденции развития неофициального и официального общения
Межличностное, статусно-ролевое и институциональное общение в парадигме неофициального общения
Среди многообразия выделяемых видов (или типов) общения – знаковое / незнаковое; вербальное / невербальное; устное / письменное; диалогическое / монологическое; информативное, регулятивное, фатическое; непосредственное / опосредованное; межличностное / представительское (или институциональное); групповое, публичное, массовое; кооперативное / конфликтное; свободное / вынужденное, стереотипное / индивидуально творческое и др. – выделяется общение официальное (далее Оф.О) и неофициальное (далее НО) [Гольдин 2009; Гольдин, Сиротинина, Ягубова 2001; Дементьев 2000; Занадворова 2003 а, б; Каган 1988; Стернин 2001; Формановская 2007 и др.]. О ф и ц и а л ь н ы м считается общение, в котором соблюдаются все правила, формальности, предусмотренные социальными ролями коммуникантов, а н е о ф и ц и а л ь н ы м – частное, нерегламентированное общение, не имеющее официального статуса [Педагогическая риторика 2001: 48]. Официальное общение основано на системе социальных ограничений: это регламентированное общение, которое опирается на «кодекс», строго предписывающий нормы коммуникативного поведения и «канон» (термин В. В. Красных) – «традиционные, социально одобряемые, конвенционально закреплённые правила и предписания коммуникативного поведения» [Красных 1998; Колтунова 2005: 8]. В НО нормы речевого поведения носят в большей мере разрешающий, чем предписывающий характер [Борисова 2001: 119; Колтунова 2005: 8].
Многие учёные фактору официальность / неофициальность придают большое значение (Е. А. Земская, М. В. Китайгородская и Н. Н. Розанова, М. Н. Кожина, О. Б. Сиротинина, Е. Н. Ширяев, Е. П. Захарова и др.). Е. А. Земская считала официальность / неофициальность важнейшим признаком, влияющим на дифференциацию речи, причём исследователь связывала этот признак с существованием двух видов коммуникации, официальной и неофициальной, и даже с существованием двух принципиально разных литературных языков: кодифицированного (КЛЯ) и разговорного [Земская 1988 а]. Ю. М. Скребнев также считал неофициальность языкового общения абсолютно релевантным признаком разговорной речевой сферы [Скребнев 1971].
Тем не менее следует сказать, что существуют и другие точки зрения. В частности, О. А. Лаптева считает фактор официальности речи сомнительным, поскольку как понятие официальные отношения отправителя и получателя речи, так и понятие официальная обстановка, по её мнению, являются трудноопределяемыми [Лаптева 2003]. Свою позицию исследователь объясняет тем, что в отношении с официальным лицом человек, безусловно, старается избегать коллоквиализмов, фамильярности, но избежать особенностей устной речи, избежать своих речевых привычек ему просто не удастся. Совершенно не поддается определению, по мнению О. А. Лаптевой, и понятие официальная обстановка, поскольку возникает вопрос: можно ли считать официальной обстановкой транспорт, если там мы пользуемся устоявшимися устно-разговорными стереотипами; парламент, если депутаты демонстрируют в процессе заседаний речевую непринуждённость без всякой заботы о кодифицированности речи; учебную аудиторию, если в ней царит доверительная дружеская атмосфера. Вместе с тем исследователь допускает, что фактор официальности может оказывать влияние на людей, хорошо владеющих языком, но это бывает нечасто и сродни ораторскому искусству [Там же]. По мнению О. А. Лаптевой, литературный язык дифференцируется прежде всего по устной или письменной форме. Нечёткость оппозиции официальность / неофициальность замечают и другие исследователи, например, М. Л. Макаров [Макаров 1998], исследующий дискурс в малых социальных группах, Н. А. Бобарыкина [Бобарыкина 2003], предметом кандидатской диссертации которой являлись выделенные в малой рабочей официальной группе типы общения – официальный, полуофициальный и неофициальный, М. В. Колтунова [Колтунова 2005], рассматривающая нормы официального и полуофициального делового общения. В. Н. Куницына, Н. В. Казаринова и В. М. Погольша [Межличностное общение 2001], характеризуя межличностное общение, выделяют его различные формы, в частности формальное (ролевое, деловое, профессиональное) и неформальное, причём, следуя западной традиции (см., например, работы Э. Мэйо), авторы считают эти термины более правильными по сравнению с терминами официальное / неофициальное. Свою позицию исследователи объясняют тем, что официальные отношения между руководителями и подчиненными могут осуществляться как на формальном, так и на неформальном уровне [Межличностное общение 2001: 277]. Различие между формальным и неформальным общением, по их мнению, определяется степенью включенности межличностных контактов, учетом личностных особенностей коммуникантов, мерой использования способов психологического воздействия [Там же]. Такая позиция вызывает некоторые сомнения, поскольку сразу возникает ряд вопросов: что такое официальные отношения?; сохраняется ли официальность отношений при переходе на неформальный уровень?; может ли быть ролевое, деловое, профессиональное общение неформальным? К тому же, отказываясь от терминов официальное / неофициальное, авторы тут же дают определение: «официальное, или служебное, общение имеет место в сфере делового, функционально-ролевого общения, регламентированного правилами организации и служебным этикетом» [Там же].
М. Л. Макаров [Макаров 1998], ссылаясь на работы прежде всего зарубежных авторов, выявляет возможные аспекты рассмотрения категории формальность как характеристики аудитории, как составляющей категории контактность, как компонента речевой констелляции, как одного из стилеобразующих факторов или в связи с понятием регистр, как одного из параметров речевого общения, как совокупности речевых признаков, отличающих официальную интеракцию от разговорной [Там же]. М. Л. Макаров считает правомерным рассматривать формальность как признак группы – коллективного субъекта общения. Большинство исследователей, как пишет автор, относит формальность к ситуативному контексту. И. А. Стернин, например, сопоставляя Оф.О. и НО, указывает на то, что официальное общение ведется «в официальных, то есть в формальных коммуникативных ситуациях…» [Стернин 2001: 12].
Главные семейные роли и их речевое воплощение
Стереотипы, свойственные речи военных, подхватывались и другими членами семьи. Так, дочь В. перефразировала военное Не могу знать в Не имею права знать, что сохранилось в речи данной семьи в качестве прецедента.
Специфика семейной речи В. проявлялась и на жанровом уровне. В общении с женой и детьми В. нередко использовал жанры приказа, команды, запрета, распоряжения и инструкции2. Это оказывало существенное влияние на семейный микроклимат. Гармонизирующую роль прескриптивные жанры. играли только при установке на шутливую тональность (ср. шутливые обращения к домашним: Подразделение / подъём!; Рота / отбой!; На зарядку становись! и т. п.), в других ситуациях они оказывали негативное, разрушающее влияние на семейный микроклимат.
В тот период в домашней речи военнослужащего зафиксированы следующие высказывания императивного характера: (В. дочери) Олюня! Подъём!; Убрать всё! Быстро!; (В. сыну) Задачу получил? Выполняй!; Так / докладывай / что сегодня получил? (имеется в виду, какие оценки получил в школе); Стой! Когда придёшь? и др. Реакция членов семьи, по мнению В., должна была быть незамедлительной. И с этим им приходилось мириться. Важно отметить, что употребление императивных конструкций в домашнем общении по отношению к самому В. было недопустимо.
Различия в этих жанрах выявляют М. В. Китайгородская и Н. Н. Розанова [Китайгородская, Розанова 2005: 257]. Исследователи считают, что в приказах и командах проявляется общность иллокутивных целей адресанта, но не совпадает характер адресата: команды адресованы животным, а приказы – в основном детям.
Следует отметить акустические особенности речи В.: в произношении наблюдались свойственные военным чёткость и повышенная громкость.
В риторическом плане интересны такие характеристики речи военнослужащего, как точность и назидательность. Они проявляются и в семейной коммуникации. Неточно отданный приказ или неточный ответ, да и вообще неточная речь в армии может привести к непоправимым последствиям. В результате в профессиональной речи военных сведено до минимума использование вводных конструкций со значением вероятности или возможности (вероятно, наверное, кажется, может быть и др.), нежелательно употребление релятивов типа ну, значит, как его..., это самое… и др. Привычка не употреблять подобные слова и выражения распространяется и на СО, а проявление неточности в речи домашних вызывала и до сих пор вызывает у В. раздражение: В. (сыну С.) Ты где был? – С. Да / в городе… (нрзбр) – В. Не понял? Доложи как положено!; В. (жене Ж.) о приглашении гостей: Ну что / пригласила? – Ж. Угу // – В. На сколько? – Ж. Ну / Я сказала часа на два // – В. А кто придёт? – Ж. Ну / не знаю // Кто будет // – В. Как так можно договариваться? Вот терпеть не могу / когда люди ничего не могут решить // (дальше шутливо, но с раздражением) Всё неправильно! Всё не по-моему!
Безусловно, такого рода речевое поведение можно было бы отнести к проявлению характера человека или к проявлению его половой принадлежности (известно, например, что речь мужчин имеет свои особенности и отличается от речи женщин). Исключать этих факторов, конечно, нельзя. И всё-таки точность в РР встречается не так уж часто и поэтому может привлекать внимание окружающих и даже удивлять: из разговора продавца мебельного магазина (П.) и жены В. (Ж.) о том, как В. подходит к выбору мебели: (П. о В.) Вот бы все мужчины были такими // – Ж. А что? Почему? – П. Ну всё сказал / что ему надо // Всё спросил // А то сами не знают / чего хотят // Нет / правда // У нас бы вот тогда в стране порядок был // – Ж. Так он военный // – П. Ну сразу видно.
Наблюдение за речью В. в данной семье позволило сделать вывод, что точность обусловлена не только коммуникативной компетентностью В., но и является проявлением профессионального фактора. Точная речь в семейном общении играет положительную роль: позволяет избегать переспросов, а значит, «экономит» время; способствует лучшему пониманию [Байкулова 2001: 157, 2003 б].
Профессионально выработанной у военных является и структурная чёткость речи, что наблюдается и в речи В.: В. (жене) Докладываю // Во-первых // Всё что ты мне сказала / купил // Во-вторых // На почту заехал // За телефон заплатил. Военный человек обязан воспитывать своих подчинённых. Этим ему приходится заниматься практически ежедневно. Отсюда элемент назидательности в семейной коммуникации, частое использование апеллятивных жанров (выговор, похвала): В. (жене) Ты неправильно ставишь задачу! Надо каждому сказать / кто что будет делать // А потом проверить выполнение //; В. (сыну) Молодец! Оценка пять! Орел! Регулятивность речевого поведения одного из членов семьи нередко порождает риски конфликтов. Особенно плохо, когда регулятивность сопровождается резким повышением голоса, перебивами пытающегося возражать адресата речи, настойчивыми повторами требования, использованием грубых, а иногда нецензурных выражений: В. резко и грубо дочери (Д.): Замолчи! Дай послушать! – Д. Ну / па (папа)… – В. (перебивая Д.) Дай послушать / тебе говорю! Уйди отсюда!
Умение руководить людьми, умение требовать и добиваться исполнения требований – необходимые качества военного человека. Отсутствие этих качеств в военной среде расценивается как большой недостаток. В СО подобное речевое поведение может привести к серьёзному конфликту.
Не всегда можно точно определить, что в речи обусловлено социальным, а что психологическим фактором, например, что связано с профессией, а что – с проявлением характера. Так, языковой личности В. психологически свойственна доминантность (активность, инициативность, напористость в общении), но ведь нельзя отрицать, что характер формируется, оттачивается в результате профессиональной деятельности.
Смена профессии В. (род деятельности – инспекция нефтепродуктов и других грузов на транспорте) существенно изменила семейный быт (переезд из воинской части в город) и речь в семье. Представленные в начале параграфа лексические группы фактически вышли из употребления и актуализируются лишь в жанре воспоминаний. В семейном обиходе стал появляться новый пласт лексики, включающей профессионализмы, термины, общеупотребительные слова, но свойственные речи инспекторов: инспектор (мн.ч. инспектора), сюрвейер, налив, отгрузка, танкер (мн.ч. танкера), лаборатория, лаборант, пробы, нефтебаза, (метонимические номинации организаций по топониму) Новошахтинск, Новокуйбышевск и др. Следует отметить, что эта лексика имеет ограниченное употребление: используется в основном самим В. и только в разговорах о работе.
С течением времени произошли изменения и в речевом поведении В. Однако они связаны, на наш взгляд, не столько со сменой профессии, сколько с развитием семьи. Например, заметно уменьшилось использование императивных жанров в общении с повзрослевшими детьми (ослабление действия фактора семейной иерархии).
Общение кровных родственников
Использование в СО рассматриваемых персуазивных высказываний может иметь как гармонизирующее, так и деструктивное значение, поэтому мы считаем, что с позиций культуры речи они заслуживают внимания.
Представляется важным, что вероятностные прогнозы и сценарии очень часто реализуются в общении с детьми и являются аргументами в уговорах, утешениях, предостережениях, угрозах. Вспомним известные фразы из сказок: «Не пей, Иванушка, – козлёночком станешь»; «Съест тебя лиса и косточек не оставит». Наши наблюдения за общением членов семьи с маленькими детьми показывают их высокую частотность и регулярность: Не бери в рот / ротик заболит //; Не трогай / щас пальчики прищемишь //; Не лезь сюда / Щас бух ! Упадёшь и будешь плакать // Головка будет бо-бо!; Не лезь в грязь! Щас выпорю! и т. п. Из материалов А. В. Занадворовой: «Ешь кашу / а то белый гномик рассердится! (считается, что манную кашу приносит белый гномик, а гречневую – черный); А ну не капризничай а то щас Бармалей придет заберёт тебя //» [Занадворова 2003: с. 385]. Такие высказывания носят воспитательный характер и являются воплощением стратегии предупреждения негативных последствий и тактик предостережения или угрозы, направленных на стимуляцию или предотвращение тех или иных действий ребенка. Эта стратегия возникает из потребности заботиться о благополучном существовании маленького человека, его здоровье и воспитании. Чем сильнее мотив, тем активнее идет реализация цели в речи. Именно этим, на наш взгляд, и объясняется частотность и распространенность персуазивных высказываний.
Обратим внимание на характер их использования. Главная цель адресанта подобных высказываний – забота об адресате, которая выражается в стремлении оказать на него психологическое воздействие и заставить подчиниться. Позитивные прогнозы и сценарии встречаются в основном в качестве посулов в уговорах: Скушаешь / и пойдём гулять // Вот щас съешь всё / и бабушка тебе пятёрку поставит //. Они содержат номинацию желаемого действия, выраженного глаголом будущего времени и посул – нечто желаемое для адресата: (бабушка внуку) Вот сейчас прочитаешь / я тебе дам пятьдесять рублей / а потом пойдем гулять и сам купишь себе киндер //. Такие прогнозы и сценарии развития событий являются сильными аргументами, поскольку адресат заинтересован в реализации посула.
Однако среди прогнозируемых событий, как показывает материал, очень много негативных: (мать маленькому сыну) Не трогай! Уронишь //; Не надо! Не трогай! А то палец прищемишь!; Надень шапку! Простудишься ; Это нельзя / а то на ножку уронишь и будешь плакать //; (в песочнице) Не надо так делать! Щас полные штаны песка будут!; Это ножичек // Это нельзя// А то пальчик порежешь и будешь плакать //. В высказываниях, содержащих события негативного характера, имеют место запреты в форме императивов не трогай, не надо, это нельзя и т. п. Частотность использования подобного рода текстов ведёт к их стереотипизации. А стереотипность фразы всегда позволяет восстановить её недостающий компонент. Это очень важно, поскольку, например, предостережение закрепляется в сознании ребёнка и сохраняется на всю последующую жизнь.
Надо отметить, что, несмотря на сильную аргументацию, заложенную в высказываниях с негативным прогнозируемым событием, дети неохотно им следуют. Большую роль играет жизненный опыт, который подсказывает ребенку, что угрозы и связанные с ними негативные события не всегда сбываются (родители не только на словах, но и на деле предотвращают нежелательные последствия). В результате ответным действием может быть как подчинение, так и противодействие. В ситуациях неподчинения взрослым кажется, что ребенок поступает назло. Наши наблюдения за реакцией годовалого ребёнка на высказывания, содержащие негативное развитие событий, показали, что действенными являются следующие фразы в их вариантах: Нельзя! Горячо! Щас пальчик обожжёшь!; (ребёнок закрывает дверь) Осторожно / ручку прищемишь!; Не трогай (кошку)! Щас киса оцарапает! Укусит!. Они стали понятными после того, как негативные события произошли в реальности: ребенок дотронулся до горячего предмета и обжёгся, прищемил палец, кошка оцарапала, в то время как предостережение Сейчас лоб расшибёшь! (девочка подбегает к дивану и ударяется о него головой) оказалось нерезультативным: ребёнок переключился на другие предметы и стал ударять по ним головой. Абсолютно нерезультативным оказался и запрет Нельзя на дорогу! Там машина! Задавит! Очевидно, эмпирический опыт играет решающую роль в восприятии речи.
Негативные прогнозы и сценарии формируют в сознании ребёнка реальность, в которой он терпит поражение, заболевает, причиняет себе и другим вред. Таким образом малыш в период раннего детства получает представление о мире, полном опасностей. В общении с детьми частотны тактики угрозы, исходящей от родителей, других людей, животных, мифических персонажей. Это формирует представления о социальных отношениях в мире. Воспитательный мотив приучить к порядку, заставить слушать старших и делать то, что они говорят, не трогать животных и т. д. порождает тактики мнимой или реальной угрозы: Щас получишь! Выпорю щас! Щас в угол пойдёшь! Если щас не съешь / в компьютер не будешь играть // Нередко родители в своем общении с детьми в воспитательных целях разрабатывают целые сценарии развития событий, часто запугивающего, устрашающего характера: Вот сейчас дядя милиционер придёт и заберёт тебя / если ты так будешь делать; Щас дедушка придет и поругает тебя // скажет кто это тут мои очки взял?; Сейчас киса тебя укусит // Потому что наша девочка никого не слушает // Щас она тебя царап-царап; Баба-Яга прилетит и заберет таких ребяток непослушных к себе //. Из речи молодой матери, обращенной к трехлетнему ребёнку, девочке (запись сделана в поезде): Щас звездану хорошенько / и тогда тебя туда (в проход) тянуть не будет!; Спи! Щас милиционера позову!; Иди сюда чтобы я тебя видела! А то щас сброшу с поезда и пешком домой пойдешь!. Последние примеры кажутся из ряда вон выходящими, но, по нашим наблюдениям, мать (как выяснилось, она имеет высшее образование) даже не подозревает, что такое общение с ребенком недопустимо: с ее точки зрения, она проявляет необходимую строгость и требовательность. На самом деле дочь получает негативный образец ролевого общения, построенного на экспликации жестокости и насилия по отношению ко всему и всем.
Основные тенденции развития неофициального и официального общения
Интересными и перспективными можно считать синхронное и диахроническое направления в изучении ОН, его социальный аспект – возрастные, гендерные, профессиональные особенности. Поскольку общение незнакомых всегда сопряжено с риском коммуникативных неудач, большое значение имеет его изучение и с позиций культуры общения и речи.
Повседневное общение человека, особенно горожанина, наполнено многочисленными контактами с незнакомыми. Например, житель большого города, съездив на работу, устанавливает контакты как минимум с 10 тысячами человек [Стернин 2001]. Незнакомые – это пассажиры в транспорте, покупатели в магазине, посетители музеев, театров, пациенты в поликлиниках, работники крупных предприятий, просто прохожие и т. д. Обратим внимание на то, что фактор свой / чужой прежде всего важен в разграничении своих и чужих. Относительность понятия чужой не позволяет использовать это слово в качестве термина, определяющего вид коммуникации. Чужой – «не собственный, не свой, принадлежащий другим»; «не родной, не из своей семьи, посторонний» [РТС 2006]. Например, человек, который пытается получить что-либо вне очереди, может восприниматься как чужой в противоположность стоящим в очереди. Как свои могут восприниматься и незнакомые друг другу студенты, объединённые в одну группу, по отношению к студентам другой группы. Речь может выделять человека как незнакомого и чужого или как незнакомого, но своего. Автор стал свидетелем того, как пассажир одного из саратовских маршрутных такси спросил у водителя, как ему доехать до ЭсХаИ. Однако ни водитель, ни другие пассажиры не смогли ответить на этот вопрос до тех пор, пока кто-то не догадался – на СХИ (принятая в Саратове аббревиатура на основе сложения звуков, а не букв, обозначающая район, где расположен сельскохозяйственный институт, ныне аграрный университет). Фактически одно слово позволило идентифицировать пассажира, задавшего вопрос, как чужого, вероятно, приезжего. Поэтому мы считаем, что в выделении ОН прежде всего важен фактор знакомства: знакомый / незнакомый, а не свой / чужой – и поэтому в термине, обозначающем исследуемый вид коммуникации, более уместно использовать слово незнакомый – неизвестный, не состоящий в знакомстве, хотя категория свой / чужой, конечно, тоже важна.
Общение с незнакомыми людьми происходит в основном вне домашнего локуса, хотя возможны ситуации, когда ОН реализуется в пределах дома или квартиры (приход незнакомого врача, почтальона, то есть работников различных служб и просто случайных людей): Ж. (житель дома в ответ на сигнал домофона) Кто-о? – П. (почтальон) Здравствуйте // Газеты по ящикам разношу // Откройте пожалуйста // – Ж. открывает (см. приложение 2. 8.); «А. (звонит) – Б. Кто там? – А. Электрик // – Б. Открываю //; А. (звонит) – Б. Кто? – А. Доставка сантехники – Б. Открываю //; А. (звонит) – Б. Кто? – А. Колю позовите // – Б. Здесь таких нет / вы ошиблись квартирой //» (последние три микродиалога из [Китайгородская, Розанова 1999: 355].
Местом постоянного, регулярного общения незнакомых людей можно считать пространство города. Неслучайно социологи считают важной отличительной чертой города в сопоставлении с селом социальную дистанцию горожан, отсутствие или явную ограниченность личного знакомства. Кроме того, в больших городах увеличивается вероятность контактов с незнакомыми людьми, являющимися носителями разных этнических и речевых культур. Поэтому в исследовании ОН большую роль, очевидно, должно играть изучение городской повседневности во всей её сложности.
Особенности городской коммуникации исследовались зарубежными и отечественными учёными в рамках разных научных направлений. Отечественное лингвистическое изучение города связано с именами М. М. Бахтина, Б. А. Ларина, Л. В. Щербы, Л. П. Якубинского и др. Во многих современных работах анализу подвергается речь горожан в магазине, в транспорте, в других бытовых ситуациях [Бобарыкина 2008; Захарова 2010; Земская 1988 а, б; Китайгородска, Розанова 1999, 2005, 2010; Красильникова 1988; Милёхина 2011; Рисинзон 2008, 2010; Сиротинина 2001; Харченко 2010; Шкатова 1996 и др.].
Целостное и многоаспектное лингвистическое изучение городской повседневности на примере Москвы подробно представлено в работах М. В. Китайгородской и Н. Н. Розановой [Китайгородская, Розанова 2010]. Эти работы считаем основополагающими и для изучения ОН. Главный принцип, которым руководствовались исследователи в изучении речевого быта и речевых практик современного города, – «принцип ситуативно-жанровой стратификации повседневной речи» [Там же, 2010, с.4]. Этот принцип важен и для изучения ОН, поскольку именно типичными ситуациями городского общения обусловлен характер использования языка, его закрепленных за разными ситуациями средств. Действительно, в зависимости от места коммуникации ОН проходит неодинаково. М. В. Китайгородская и Н. Н. Розанова соотнесли пространство города с жанровой реализацией целеориентированной и фатической коммуникации, когда в зависимости от места общения развивается особая тематика, а партнёры коммуникации исполняют свойственные ситуации роли. Фактически каждая запись устной коммуникации несёт информацию о той или иной повседневной практике, в которой эта запись осуществлялась.