Содержание к диссертации
Введение
Глава I Структурно-семантический анализ топонимов Приамурья 24
1. Понимание сущности топонима как имени собственного 24
1.1. Трактовки содержания термина «топоним» в топонимике 24
1.2. Проблема определения значения топонимов в топонимике 27
1. 3. Структурно-семантическая классификация топонимов Приамурья 30
2. Грамматическая онимизация 37
2. 1. Аффиксальный способ (Суффиксация) 37
2. 2. Юкстапозитивный способ 53
2.3 Способ композитного топонимообразовання 66
3. Семантическая онимизация 76
3. 1 Псевдосуффиксация 77
3. 2. Псевдоирефиксация. 82
3, 3. Пеевдоконфиксация 83
3. 4. Псевдокомпозиция 84
3. 5. Безаффиксный способ 85
4. Топонимизация 87
Глава II Функционально-семантический анализ номенклатурных терминов Приамурья 109
1. Тематические группы номенклатурных терминов, участвующих в образовании топонимов Приамурья 109
2. Функциональные типы номенклатурных терминов в топонимии Приамурья и их роль в составе топонимических формул 125
3. Гелографическая номенклатура Приамурья 136
Заключение 158
Библиографический список 163
Список сокращений 195
Приложение 196
Схема №1 197
Схема №2 204
Схема № 3 205
Схема №4 206
Список топонимов 207
Список номенклатлфньгх терминов 232
- Понимание сущности топонима как имени собственного
- Грамматическая онимизация
- Тематические группы номенклатурных терминов, участвующих в образовании топонимов Приамурья
Введение к работе
1. Общая характеристика работы
Географические названия (топонимы) издавна и по разным причинам привлекают внимание лингвистов, историков, этнографов, географов, карто-ірафов, переводчиков, страноведов, многих других исследователей - представителей разных наук [223: 22]- Лингвистическая наука исследует именования географических объектов в рамках ономастики, изучающей проприальные имена в целом, и, в частности, - топонимики. Устойчивый интерес, характерный для современной топоономастики, к изучению этого разряда проприальных имён определяется той значительной ролью, которую топонимы играют в жизни каждого отдельного человека и в жизни общества в целом.
Важнейшими особенностями топонимической лексики являются её высокий информационный потенциал и ярко выраженная национально-культурная специфика, поскольку топонимы, с одной стороны, обозначают конкретные географические объекты, а с другой, - тесно связаны с историей и культурой того или иного народа. Своеобразие менталитета, истории нации предопределяет особенности семантического наполнения и структурного состава топонимов.
В современной отечественной топонимике географические названия изучаются в синхронном и диахронном аспектах; исследуются особенности структуры, семантики, функционирования топонимов, закономерности их развития. Ни одно топонимическое исследование не обходится также и без изучения географической номенклатуры, так как номенклатурные термины, определяющие соотнесённость географического названия с типом называемого географического объекта, являются важным источником образования топонимов.
Объектом предлагаемого диссертационного исследования является ареальная топонимия и географическая номенклатура Приамурья. Исследование продолжает ряд работ по региональной топонимии (имеются в виду топонимические исследования И.А. Воробьёвой, Н JC, Фролова, А,К. Матвеева, ЕЛ. Бере-зович, О.В, Гордеевой, И,С. Просвирниноя и др.) и географической терминологии (работы В.М. Мокиенко, В.И. Дьяковой, Л .Г, Гусевой, З.С. Дерягинои) и
начинает лингвистические работы по изучению топонимического и терминологического пространства приамурского региона.
Данная работа носит одновременно топонимический и терминологический характер. Однако преобладающим является топонимический материал, а географическая терминология анализируется, преимущественно, с учётом связи её с топонимией.
Установлено, что топонимия и, следовательно, географическая номенклатура приамурского региона включает три основных пласта; славянский (русскоязычный), тюркско-монгольский (бурятский, якутский) и тунгусо-маньчжурский (эвенкийский, нивхский, нанайский), распрострапеїшьіе d бассейне Верхнего, Среднего и Нижнего Амура.
По топонимии Приамурья уже существует определённое (явно недостаточное) количество работ [140; 191; 222; 248; 284; 122; 152; 172], которые носят, как правило, характер исторического, географического, этнографического описания топонимическою материала. Объектом исследования историков, географов и этнографов не раз была нивхская и нанайская региональная топонимия [191; 222; 140]. В 2000 г, вышел в свет Топонимический словарь Амурской области [284], включающий более 1100 славянских и эвенкийских географических названий, распространённых на территории Приамурья.
Предметом нашего изучения являются русскоязычные топонимы (названия собственно русского происхождения, а также образованные от русских и иноязычных основ при помощи словообразовательных средств русского языка) и номенклатурные термины (в частности, гелографические термины, активно участвующие в топонимообразовании региона) приамурской части Амурской области, Еврейской автономной области и Хабаровского края Ареал исследуемых географических названий - бассейн Верхнего и Среднего Амура.
Выбор территории исследования обусловлен общностью ландшафтно-географических характеристик, этнокультурных, исторических, хозяйственно-экономических особенностей региона. Важным является и то, что ареал иссле-
дуемых географических названий совпадает с ареалом распространения русских говоров Приамурья
Актуальность исследования определяется тем, что оно находится в русле одного из перспективных направлений современной лингвистики, ориентированного на изучение и сохранение как памятника истории и культуры региональной топонимии. Кроме этого, изучение топонимического материала Приамурья, извлечённого из различных источников и вводимого в научный оборот, представляется важным для понимания закономерностей и особенностей русской топонимии в целом, позволит решить некоторые общие для топонимики вопросы о классификации топонимов, о видах связи разных групп топонимической лексики, о роли номенклатурных терминов в топонимии.
Научная новизна работы заключается в выявлении и исследовании топонимических единиц, которые как система до сих пор не были предметом изучения лингвистов. Впервые обширный топонимический материал приамурского региона рассмотрен с семантической и структурной точек зрения, определена роль номенклатурных терминов в образовании топонимов и проведен семантический и функциональный анализ некоторых трупп номенклатурной лексики.
Целью диссертации является семантический и структурный анализ топонимов Приамурья, семантический и функциональный анализ географической лексики, участвующей в топонимообразовании и бытующей на территории региона.
Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач:
1. Описание топонимических моделей (способов образования топонимов) и
топонимических типов (групп топонимов, характеризующихся единством
структуры) [231: 135-137]^ характерных для топонимии изучаемой террито
рии,
2, Определение семантических типов, свойственных топонимической лексике
Приамурья,
Выделение семантических микросистем в топонимии приамурского региона на основе соотношения семантических типов и мотивировочных признаков, лежащих в основе тополексем.
Выявление особенностей семантики и функционирования номенклатурных терминов Приамурья.
При интерпретации топонимического и терминологического материала мы используем традиционные методы исследования: метод сплошной выборки, описательный, синхронно-сопоставительный, статистический, полевыи, а также метод компонентного анализа. Применение данных методов исследования топонимической и номенклатурной лексики лелает возможным сопоставление полученных результатов с выводами других региональных топонимических и терминологических исследований, что необходимо для изучения топонимии и географической терминологии России в целом, для решения ряда общих проблем топонимической науки.
Источниками исследования послужили как современные, так и исторические материалы. Основным источником, из которого извлекались исследуемые топонимические единицы, являются крупномасштабные карты (масштаб 1:100 000 и 1:200 000), изданные Федеральной службой геодезии и картографии России в 1989 и 1995 гг. Используются также архивно-исторические материалы (отчёты Приамурских генерал-губернаторов [74; 75], географическо-статистический словарь Амурской области [142], составленный А.В. Кирилловым) и материалы картотеки диалектологических экспедиций кафедры русского языка Благовешенското государственного педагогического университета. В результате в работе к анализу привлекается около 1500 топонимов, а также около 100 нохченклатурных терминов.
Практическая значимость. Материалы исследования могут быть использованы в практике вузовского преподавания (в рамках спецкурсов, спецсеминаров по топонимике, в преподавании курса диалектологии). Фрагменты работы могут быть интересны краеведам, также могут использоваться в качестве краеведческого материала в школе. Практическая значимость исследования оп-
-s-
ределяется и возможностью использования собранного топонимического и терминологического материала при составлении регионального топонимического словаря, отражающего взаимосвязь топонимической и терминологической лексики.
На защиту выносятся следующие положения; 1. Многообразие способов образования, структурных и семантических типов, встречающихся в топонимии исследуемого региона, позволило представить топонимический материал как результат грамматической, семантической онимизации и топонимизации. 2 Общность выявленных в разных группах топонимической лексики (гидронимах, оронимах, комонимах, микротопонимах) топонимических моделей и семантических типов позволяет рассматривать русскоязычную топонимию Приамурья как системное образование. 3, Номенклатурные термины, генетически связанные с топонимами и являющиеся важнейшим источником их образования, выполняют в составе топонимических единиц идентифицирующую, квалифицирующую и дифференцирующую функции.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, списка сокращений и приложения, представленного в виде схем, относящихся ко второй главе, а также алфавитного списка рассматриваемых топонимов и номенклатурных терминов,
2. История и лингвистическая картина Приамурья Топонимикой и географическая номенклатура любой территории представляет собой многослойное образование, состоящее из разновозрастных и разноязыковых элементов, искажённых временем и изменённых в результате воздействия новых народов и новых языков. Топонимы и географические термины как предмет исследования настолько своеобразны, настолько тесно связаны одновременно с экстралингвистической и лингвистической действительностью, что изучение топонимии и географической терминологии без учёта ис-
торических условий и языковой характеристики региона антинаучно [71: 21]. Руководствуясь приведенными положениями, считаем необходимым рассмотреть в данном разделе историю приамурского региона и специфику лингвистической картины интересующей нас территории.
История русской колонизации Приамурья начинается в XVII в. и, по мнению Б.О. Долгих, может быть разделена на два периода [109: 125], Начало первого периода относится ко времени похода в Приамурье ВД Пояркова (1643 -1646 гг.), а затем связано с деятельноегью Е,П, Хабарова и О, Степанова, Второй период (1665 - 1689 гг.) начался с приходом на Амур Н. Черниговского и постройкой города Албазина и длился до заключения Нерчинского договора.
Основными этническими группами^ проживавшими на территории Приамурья ко времени походов В.Д. Пояркова и ЕЛ. Хабарова, были дауры, дюче-ры, натки (нанайцы)* гиляки (нивхи) и тунгусы. Ко второму периоду дауров и дючеров на Амуре уже не было, но появились некоторые группы тунгусов из Якутскою и Нерчинского уездов [109. 126]. Исследованием іірошлою народов, которые проживали в Приамурье в XVII в, и ранее, в разное время занимались ГС. Новиков-Даурский, Е.И. Деревянко, Б,С. Салунов, О.В. Дьякова и др.
Итак, до XVII в. в Приамурье проживали дауры, селения которых от Зеи простирались почти до Еуреинских гор. Ниже их сменяли маньчжуры, которые встречались приблизительно до устья реки Сунгари, откуда начинались земли и поселения дючеровэ натков и гиляков. В остальных же местностях Амурской земли, главным образом на севере, обитали малочисленные тунгусские племена [328:11].
Этносы, жившие на территории Амурского края и представлявшие две хозяйственно-культурные традиции: ремесленно-земледельческую и охотни-чье-рыболовную [35: 70], по оценке П.П. Шимкевича. могут быть отнесены к трём группам: 1) оседло живзтцие и занимающиеся земледелием (маньчжуры, дауры); 2) охотники, кочующие на оленях (тунгусы); 3) рыболовы-охотники, живущие полуоседло (гиляки) [328: 11], Народы ремесленно-земледельческой традиции характеризовались развитой культурой и социальной стратификацией
общества (отдельные представители данного хозяйственного типа участвовали в создании первых государственных объединений региона). Племена, ведущие неземледельческое хозяйство, имели более консервативную и менее развитую бытовую культуру [35; 70],
Большинство народов этих двух традиций были этнически родственны -происходили от мигрировавших из Центральной Азии скотоводческих племён, которые, смешавшись с местным населением, сформировали мохэскую народность, принадлежавшую по своим языковым особенностям к тунгусо-маньчжурской языковой группе [284: 8].
Таким образом, в первой половине XVII в., ко времени появления русских, на территории Приамурья проживали тюркско-монгольские и тунгусо-маньчжурские племена, численность которых составляла не более тридцати тысяч человек. По уровню обшественного развития и развития производительных сил они значительно отставали от русского населения: тунгусы тогда достигли лишь ранней стадии патриархально-родовых отношений, а существовавшее земледелие дауров и дючеров отставало от русского и по степени распространения, и по технологии. Основным занятием натков и гиляков было рыболовство и охота.
Проникновение русских в XVII в. на Амур, в Даурию (под Даурией до конца XVII в. подразумевалось Приамурье, а с начала XVIII в - Приамурье вместе с Забайкальем), как утверждают историки, составляет эру не только в истории завоевания Сибирских и Дальневосточных земель, но и в мировой географии открытий [316: 6].
К бассейну Амура Россию подводило её утверждение в верхнем течении Лены и в Забайкалье. В 1632 г. на реке Лене был основан Якутский ocipoiv а уже в 1639 г, город Якутск стал официальным административным центром Восточно-Сибирского воеводства, откуда в дальнейшем отправлялись экспедиции для исследования бассейна Амура и освоения Приамурья русскими землепроходцами.
Первый удачный поход, имевший целью ускорить процесс присоединения к России Приамурья (которое должно было стать для Якутского воеводства источником продовольствия, пушнины и различных металлов), был осуществлен партией казаков под предводительством В.Д. Пояркова. В июле 1643 г. «по государеву цареву и великого князя Михаила Фёдоровича всея Руси указу, стольник и воевода Пётр Головин велел итти из Якутского острогу письмяному голове Василью Пояркову на Зию и на Шилку реку, для государева ясачного сбору, ..- и для серебряной, и медной, и свинцовой руды, и хлеба» [316; 6], Из похода в приамурский край В,Д. Поярков привёз не только ясак (дань)5 но и богатые сведения об Амуре и обитавших на его берегах народностях, полученные как в результате собственных наблюдений, так и по «расспросным речам», собранным у местного населения. Кроме того, В.Д. Поярковым были представлены черіежи посещённых им мест.
За экспедицией В.Д. Пояркова последовали Е.П, Хабаров, О. Степанов, Н.Р. Черниговский, которым удалось в течение крайне сжатого срока привести местное население в русское подданство. Недалеко от устья Амура, при впадении в него р. Амгунь, они двамсды5 в 1649 и 1669 гг., устанавливали каменные столбы, свидетельствовавшие о включении края в состав России,
Первое русское поселение на Амуре было основано в 1651 г. Ерофеем Павловичем Хабаровым. Это был Албазинский острог, который затем вырос в город Албазин и стал центром Албазинского воеводства. Через год после возведения Албазинского острога на приамурской территории были оспованы ещё остроги: Усть-Стрелочный - при слиянии Шилки и Аргуни, Кумарский - при впадении реки Кумары в Амур; по Амуру и его притокам русские землепроходцы-казаки и пришедшие с ними земледельцы-крестьяне основывали также зимовья и сёла.
В 1653 г, произошло официальное включение Приамурья в состав Российского государства.
Численность русского населения приамурского края постепенно увеличивалась за счёт «новых пришельцев с Лены и других мест» [89: 9] и к 80-м гг.
XVII в. составила, по неполным данным, 800 пашенных крестьян, казаков и промышленников - по масштабам XVII в. цифра весьма значительная. В актах 60-80-х гг XVII в упоминается более двадцати крестьянских слобод, деревень, заимок, основанных землепроходцами и крестьянами: Покровская, Усть-Аргунская, Перелешина, Игнашина, Паново, Монастырщина, Озёрная, Анд-рюшкино и др. Как отмечают исследователи, к 80-м гг, .Амурский район оказался наиболее заселённым по сравнению со всем Забайкальем [128: 23], Успехи в освоении Приамурья были таковы, что Албазинский уезд снабжал хлебом Забайкалье и другие районы Восточной Сибири.
Маньчжуры, жившие по соседству с даурами и дючерами. сначала не реагировали на успешную колонизацию края русскими и не противодействовали проникновению русских людей в Приамурье, так как «длительное время были отвлечены борьбой по завоеванию Китая» [128: 35]. Однако со временем маньчжуры с тревогой начинают следить за усилением влияния Русского государства среди племён бассейнов Амура, Уссури и Сунгари и в конце 50-х гг. пытаются вытеснить русских казаков из долин рек Сунгари, Кумары и с правого берега Амура: предпринимают против русских активные военные действия, затянувшиеся впоследствии почти на три десятилетия.
В силу сложившихся неблагоприятных для русского государства обстоятельств и невозможности направить в Приамурье крупные силы для отражения начатой со стороны маньчжуров агрессии, в 1689 г. в городе Нерчинске состоялись русско-маньчжурские переговоры, по решению которых граница России стала проходить значительно севернее Амура, по Становому хребту к Охотскому морю, что означало, что Приамурье отошло от России в состав империи Цин
После заключения Нерчинского договора русские казаки и крестьяне были вынуждены переселиться на соседние земли Сибири, дауры и дючеры остались жить в центральных районах Маньчжурии, а «китайско-дауро-маньчжурская колонизация края не получила сколько-нибудь серьёзного распространения» [128; 39].
На протяжении XVIII в, российское правительство в дипломатических отношениях с Китаем почти не ставило вопрос об амурских землях: «Россия не предъявляла претепзий на отторгнутые от неё земли. Китай также не укреплял и не заселял Амурский край. Здесь была своеобразная нейтральная зона с юридическим приоритетом китайских интересов» [74: 10]. Однако, осознавая важность экономических и политических перспектив амурских территории Россия не могла примириться с навязанными ей силой территориальными статьями Нерчинского договора и «не оставляла мысли вновь занять привольные берега Амура, облегчавшие выход к открытому морю. Ещё Пётр Г признавал необходимым для России овладеть Амуром - самой крупной водной артерией, соединяющей Сибирь и Забайкалье с Дальним Востоком и представляющей самый удобный путь для торговли с Китаем, Японией и другими странами. Кроме этого, Амур был для России стратегически выгодным плацдармом на Дальнем Востоке» [115: 328],
С начала XIX в. правительство России предпринимает ряд мер по пересмотру Нерчинского договора и возвращению прав на некоторые части амурской территории. Значительную роль в решении «амурского вопроса» сыграл генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьёв, за заслуги в присоединении Приамурья к России удостоенный звания Амурский и впоследствии названный «преобразователем Восточной Сибири и приобретателем для России Амура».
В 1854 г Россия обратилась в Пекин с предложением приступить к переговорам об окончательном разграничении Приамурья. Цинские правители, осознавая важность дружественных отношений с Россией, пошли навстречу и в мае 1858 г. заключили Айгуньский договор, согласно которому территории по левую сторону Амура, начиная от реки Аргуни до устья Амура, признавались владениями России. Айгуньский договор был заключён в интересах обеих сторон, так как был направлен против возможных посягательств западноевропейских держав на какие-либо части Дальнего Востока или Маньчжурии.
-u-
Спустя два года, в 1860 г., вторично был подписан договор меаду Россией и Китаем, по которому граница между двумя государствами стала проходить по Амуру до впадения в него Уссури, затем по Уссури до озера Ханка.
Описанные события оказали значительное влияние па изменение этнографического состава приамурского края: «маньчжурские племена дючеры -под влиянием набегов казаков окончательно выселились с берегов Амура в XVII в, Дауры также покинули пределы края, но в следующем столетии вернулись на старые места. За ними последовали другие народы; китайцы, бирары, гольды. Несколько позже к Амуру спустились из северной тайги манегры, которые стали кочевать между Зеей и Амуром, Около этого же времени Амура достигли и западные соседи манегров - орочаны» [238; 256].
Таким образом, население Приамурья в конце 50-х гт. ХТХ в. можно было разделить на: 1) коренных жителей края: гольдов (нанайцев), гиляков (нивхов), орочей; 2) тунгусов и якутов, а также 3) русских переселенцев, осевших в низовьях реки Амура с начала 50-х гг.
Колонизация приамурского региона и его заселение русскими начались почти одновременно с заключением Айгуньского договора, «когда особый Сибирский комитет, состоявший под председательством ... великого князя Константина Николаевича, выработал правила, регулировавшие свободное движение переселенцев на Амур» [233; 11]. Согласно этим правилам, Приамурье объявлялось свободным для заселения всеми российскими подданными, которым в случае переселения по прибытии на место представлялись значительные льготы; переселенцы освобождались от государственной повинности на двадцать лет и от уплаты местных налогов на три года. Также переселенцам предоставлялась во временное пользование земля, но была возможность приобретения её и в полную собственность.
Существовало два основных пути, которыми производилось заселение Приамурья в ХІХ в. Первый путь - вынужденное переселение отдельных лиц и целых обществ, групп (казаки; беглые крестьяне; старообрядцы, сектанты, спасавшиеся от гонения власти и искавшие отдалённых и уединённых убежищ;
штрафные солдаты; политические и уголовные ссыльные). Второй - «охочие» люди, добровольцы из разных мест России, преимущественно промышленники и купцы, издавна стремившиеся на далёкую окраину в целях лёгкой и большой наживы. Этот путь со временем вылился в массовое и «планомерное» заселение края.
Первоначально колонизация приамурских территорий имела лишь стратегическое значение: «одной из существенных забот правительства было стремление защитить новые территории со стороны китайцев - ... прежде всего по Амуру необходимо было образовать ряд селений в виде кордона. Этому стремлению как нельзя более удовлетворял издавна практиковавшийся национальный способ заселения окраин казаками, которые могли бы обеспечить надёжную оборону от случайных нападений. Поэтому правительство, первоначально игнорируя существенную цель колонизации, именно; заселение земледельцами, которые могли бы поднять культуру, развить естественные богатства дикой страны, решило избрать колонизаторами забайкальских казаков» [143: I].
Поскольку правительство, переселяя казаков, преследовало цель создать по Амуру непрерывную линию кордонов и почтовых станций, то казачьи посёлки по стратегическим соображениям строились на расстоянии 30-40 км один от другого. При таком принципе размещения некоторые селения оказывались в непригодных для земледелия, периодически затопляемых местах. Одни из них были перенесены на новые места, другие покинуты жителями; «Не всегда удачный выбор мест водворения, бывший результатом полного ещё незнакомства с краем, нередко влёк за собой передвижение некоторой части едва устроившихся селений с одного места на другое ... или обращение из земледельческих станиц и деревень в промысловые» [75; 17].
Несмотря на известные трудности, казаки в короткое время основали на левом берегу Амура 67 станиц; Бейтоии&у, Толбузшу\ Ольгину, Кузнецову, Аносову, Устъ-Зейскую, Касаткину, Бибикову, Кумару> Казакевычеву, Пашкову, Амазар, Игнагииискую, Сгибневу, Коистантыновскую. Поярковскую, Куприянову, Радде, Помпеевскую, Поликарпову, Екатериио-Николъскую, Пузиповскую,
Нагибову, Степанову, Головину, Спасскую, Вознесенскую, Луговую, Новгородскую и др.
Организованное государством переселение казаков в Приамурье могло способствовать быстрому заселению края, но не могло обеспечить экономического закрепления региона, так как «переселение подобного рода, с одной стороны, требовало громадных затрат на пособия переселенцам, а с другой, иногда давало такой контингент переселенцев, который совсем не удовлетворяли колонизационным целям» [143- 7]. В связи с этим в конце 50-х гг. встал вопрос о скорейшем заселении края не только военным, но и гражданским населением, в частности, крестьянами, которые переселялись также по вызову правительства.
Переселение крестьян было обусловлено прежде всего экономическим положением переселенцев. Основным мотивом переселения служили изменившиеся условия хозяйственно-бытовой жизни народа после отмены крепостного права - так называемая «недостаточность наделов», которая позднее стала называться «малоземельем», «утеснением в земле». Это подтверждалось показаниями самих переселенцев и тем фактом, что переселенцы двигались, главным образом, из Воронежской, Тамбовской, Пермской губерний, где главным занятием населения было земледелие.
Были также переселения, в основе которых лежали религиозные факторы. Переселявшиеся сектанты, «имея переписку со своими родными, сообщали им не только о материальных выгодах, которые предоставлялись в результате переселения, но и о религиозной терпимости администрации и местного населения, которую они здесь нашли» [143: 9], Такой контингент переселенцев давали губернии; Самарская, Тамбовская, Пермская, Енисейская, Из первых двух в Приамурье переселялись молокане, из третьей - старообрядцы, а из последней - духоборцы и старообрядцы.
С 1858 по 1860 гг. на Амур было переселено более трёх тысяч человек, преимущественно, государственные крестьяне из Восточной Сибири, а также молокане из Таврической и Самарской губерний. Ими были основаны сёла:
Ачексапдровское, Астраханка, Белогорье, Воскресеиское, Воронежское, Вятское, Высокое, Егорьевка, Никольское, Пермское, Тамбовское, Троицкое.
В 1861 - 1864 гг. крестьянами из Енисейской, Полтавской, Самарской, Астраханской, Тамбовской, Воронежской губерний и Забайкальской области были основаны селения: Петропавловское, Богородское, Ивановское, Томское, Красноярское, Черелаовское, Ново-Троицкое, Непомнящее, Дмитриевка, Моек-внтино, Семиозёрки, Ключи, Берёзовка, Покровка, Сергеевка, Марковка.
В 1865 - 1868 гг. переселенцы из южных губерний Европейской России (Самарской, Астраханской и Тамбовской) и Сибири (Енисейской, Томской губерний), а также из Украины (Полтавской губернии) основали населённые пункты; Васильевское, Самарское, Владимирову, Андреевку, Запивную, Круглую, Новую, Николаевку, Белоиоеову.
В 1869 г, заканчивается первый, сравнительно интенсивный период в освоении и заселении приамурского края.
В 1870 - 1888 гг. переселенцы из Тобольской, Енисейской, Томской, Самарской, Астраханской, Воронежской, Тамбовской, Пермской, Черниговской, Пензенской, Новгородской, Оренбургской, Курской, Херсонской и Харьковской губерний основали сёла: Вознесенское, Мжажоеское, Бахирево, Грязнушку, Тамбовку Креспювоздвиженку, Петропавловское, Коршуновку.
За период с 1858 по 1888 гг. на территории Приамурья было основано сто четыре населённых пункта с общей численностью 15 000 человек.
Если в 50-е - 80-е гг. Приамурье заселялось преимущественно за счёт переселенцев из соседних губерний, то в 80-е - 90-е гг. на смену им пришли переселенцы из украинских губерний [128: 122], которые размещались, как правило, в уже основанных населённых пунктах. Активное переселенческое движение с территорий левобережной Украины (главным образом, из Полтавской губернии) было наиболее значительным в 1883 - 1884 гг,? 1894 - 1895 п\, 1901 - 1903 гг.
Интенсивность переселенческого процесса в конце XIX в. объясняется тем, что после организации в 1883 г. постоянных морских рейсов из Одессы во
-IS-
Владивосток в значительной степени облегчились условия перевозки переселенцев. Для переселенцев же из внутренних и сибирских губерний большое значение имело открытие в конце XIX - начале XX вв, движения по Сибирской, Китайско-Восточной и Уссурийской железной дороге [226: 81].
Поток переселенцев ещё более усилился с 1905 г., когда царское правительство, стремясь разрешить земледельческий кризис в густонаселённых районах России, стало принудительно переселять крестьян на восток страны. Большое влияние на ход переселения оказала и русско-японская война; многие крестьяне, побывав на военной службе, смоглїі оценить выгоды переселения в Приамурье [226; 81].
Последним и наиболее интенсивным периодом заселения и освоения приамурской территории были 1905 - 1917 гг., когда правительство поощряло переселение безземельных и малоземельных крестьян на окраины государства.
На основе вышеизложенного можно констатировать, что социальный (казаки, крестьяне, старообрядцы, сектанты, промысловые рабочие) и национальный (русские, украинцы, белорусы) состав переселенцев, прибывших в приамурский край, был весьма неоднородным. Важно обратить внимание и на тот факт, что значительная часть населения приамурской территории прибыла не с первоначальных мест выхода, а из Восточной и Средней Сибири и Забайкалья [78 10].
Йсторико-социальный процесс формирования населения региона» «в котором наслаивались и перекрещивались разнородные миграционные волны» [253; 14], предопределил специфику лингвистической (диалектной) картины Приамурья.
По оценке исследователей начала XX в. (А.Е. Карпов, MJC Азаловский, АЛ Георгиевский) и современных исследователей (НИ Рябияина), приамурские говоры представляют собой весьма неоднородное системное образование.
А.Б. Карпов, определяя во вступлении к своей работе «Сборник слов и выражений, употребляемых амурскими казаками (кроме пословиц, поговорок и шуток)» специфическую черту местного говора, отмечал: «Речь амурскою ка-
зака настолько своеобразна и так пестрит оригинальными и ему только свойственными словами, что понять его свежему, только что приехавшему человеку из России весьма трудно, а подчас прямо-таки невозможно, в особенности если речь коснётся охоты или какого-нибудь случая из казачьей обыденной жизни»*.
Аналогичную оценку приамурским говорам давал исследователь «народной словесности» М.К. Азадовский: «Не являются однородными в диалектологическом отношении и тексты, записанные мною. Разнохарактерность говора вообще свойственна казачьему населению Амурской области, так как говор его представляет смесь разных говоров Забайкалья, откуда вышли первые заселыцики Амурского края»*,
Профессор Дальневосточного университета А. П. Георгиевский, изучавший диалекты русского населения всего Дальневосточного края, также подчёркивал; «Трудно отыскать такой район, в котором на значительном протяжении и в большом числе можно было встретить тип одного цельного говора. Везде комбинированные, смешанные говоры, и если можно говорить о каких-либо господствующих типах, то только как о господствующих сравнительно» [79: 15].
На пестроту и «мозаичностъ» диалектного ландшафта Приамурья по сравнению с европейской частью страны обращает внимание и исследователь современного состояния приамурских диалектов Н.И, Рябинина: <сКак и другие русские говоры регионов позднего заселения, старожильческие диалекты Приамурья характеризуются повышенной вариативностью» [253; 7].
Итак, неоднородность амурских говоров объясняется тем, что они, как говоры территорий позднего заселения, формировались в условиях постоянной контактной ситуации, характерной для развития всего Дальнего Востока. Другими словами, современное состояние диалектов Приамурья отражает сложный процесс их исторического развития и преобразования.
* Цит. по: Кирпикова Л.В. История изучения русских говоров Приамурья // Монография «Диалект приамурского казачества» (В печати).
Данный вывод согласуется с распространённым в исследованиях по диалектологии мнением, что пропесс образования и динамика развития вторичных диалектных систем определяются как экстралингвистическими, так и иптра-лингвистическими причинами, причем воздействие социоисторических факторов на формирование говоров в регионах позднего заселения оказывается более значительным, чем на территориях Центра европейской части России [22: 8]
Оценивая общее состояние изученности лингвистического пространства Приамурья, подчеркнём, что предметом исследования лингвистов являются, в первую очередь, особенности диалектов, распространённых на данной территории.
Начало профессиональному комплексному изучению говоров Приамурья было положено АЛ, Георгиевским. В 1930 г вышла в свет его монография «Фольклорно-диалектологический очерк Дальневосточного края. Говоры Приамурья» [78], в которой исследователем была предпринята попытка лингвистического анализа и географической характеристики приамурских диалектов. Свою работу автор рассматривал как «предварительный очерк» диалектологии приамурского края, составленный на основе анкетных данных и личных наблюдений во время диалектологической экспедиции 1928 г. по Амурской области.
При обследовании амурских диалектов особый интерес у А.П. Георгиевского вызвал говор старообрядцев семейских, которые выделялись среди других дальневосточных говоров Изучив современное состояние этих говоров, учёный отметил, что они являются южнорусскими в своей основе, но утратившими ту цельность, которую имеют ещё их материнские говоры в Забайкалье^: 14],
В отдельной главе А.П. Георгиевский также дал краткую характеристику фонетических, морфологических и синтаксических особенностей казачьих говоров Приамурья.
В целом труды А.П. Георгиевского - значительный вклад в развитие диалектологии Приамурья и всего Дальнего Востока, поскольку в них не только
дана характеристика языковой ситуации региона, но и поставлены задачи в области диалектологического исследования, многие из которых до сих пор сохраняют свою актуальность [253: 9].
Из всех говоров, бытующих на территории Приамурья, наиболее изученным в настоящее время является сформировавшийся в середине XIX в. диалект приамурского казачества (на эту диалекгяую ірушіу ориентировались составители Словаря русских говоров Приамурья).
Диалект казаков Приамурья определяется исследователями как «качественно новая единица диалектного членения, которая не может быть описана в терминах традиционной лингвогеографии: говор, группа говоров, наречие. Приамурский диалект сложился на монодиалектной основе в условиях длительного междиалектного контактирования. В настоящее время он представляет собой койне, сплав материнских забайкальских говоров XIX в.» [241; 3].
Учитывая историю формирования говора амурского казачества бассейна Верхнего и Среднего Амура, диалектологи выделяют в нём севернорусскую диалектную основу и отмечают, что «ряд частные диалектных различий указывает на родство амурского диалекта с современными говорами юго-восточной зоны (восточная часть Вологодско-Костромской группы и среднерусских говоров)» [241; 3].
Наряду с говорами амурского казачества в центре внимания диалектологов Приамурья находятся и говоры старожильческого населения Хабаровского края [253], что представляет большой научный интерес, в первую очередь, в общелингвистическом плане, а также может способствовать построению типологии русских говоров Дальнего Востока [253; 12-13],
Исследователи диалектных особенностей приамурского региона в своих работах обращают также внимание и на специфику топонимического пространства Приамурья. Среди работ, посвященных исследованию топонимического материала приамурской территории, отметим статью Копыловой К.А. и Ряби-ниной НИ. [152], в которой описываются словообразовательные и семантические особенности топонимов Нижнего Амура, Изучение
топонимических единиц с точки зрения функционирования их в речи диалектоносителеи позволяет авторам сделать важный, на наш взгляд, вывод о несовпадении официального и народного (местного) вариантов географических наименований.
Необходимо сказать, что также имеются работы (носящие по словам самих авторов, характер предварительных исследований) по топонимии Амурской области [122; 172]. Статья Ивановой Н.В. [122] представляет собой опыт синхронического анализа мотивированности топонимов, в ней исследуются характер и специфика использования наименований географических объектов в речи, «сохранение/несохранение исторически обусловленного значения имени на современном этапе» [122: 109], В работе Лагуты Н,В, [ 1721 представлен анализ названий населённых пунктов в словообразовательном и семантическом аспекте и выявлены основные тенденции номинации в комонимии.
Несомненная ценность названных работ по топонимии приамурского региона заключается в том, что они являются результатом диалектологических и топонимических экспедиций, что позволяет авторам исследовать материал в функциональном аспекте, признанном и активно развивающемся в современных топонимических исследованиях.
Рассмотрев историю Приамурья и особенности лингвистической картины региона, мы можем утверждать, что топонимическое пространство и, соответственно, пространство географической терминологии приамурского края неоднородно и многослойно: оно включает единицы тунгусо-маньчжурской, тюрк-ско-монгольской и славянской языковых групп.
Тунгусо-маньчжурская и тюркско-монгольскал топонимия Приамурья, как отмечалось, изучена с географической, исторической и этнографической точек зрения. Объектом исследования лингвистов в настоящее время является лишь часть приамурского топонимического пространства - славянская топонимическая лексика.
Несмотря на то что уже имеются лингвистические работы по топоничши Приамурья, потребность в её изучении не уменьшается, во-первых? потому, что названные работы представляют собой результатьг предварительного анализа топонимического материала отдельных районов Приамурья и, во-вторых, потому, что большая часть названий остаётся неисследованной, В предлагаемой работе исследуются топонимы, большинство из которых не анализировалось ранее, и предпринимается попытка решения ряда задач, которые помогут представить приамурскую топонимию в новом свете и которые, естественно, являются продолжением задач, решаемых в работах названных выше исследователей. Комплексное описание русскоязычных топонимов Приамурья, представляемое в данной работе, позволяет рассматривать топонимию изучаемого региона как системное образование, характеризующееся общностью психологии населяющего её языкового коллектива, общностью восприятия окружающей действительности, что подтверждается наличием общих топонимических моделей и некоторого круга часто повторяющихся топооснов [288: 51].
Понимание сущности топонима как имени собственного
Топоним есть знак языка, являющийся частью лексического, а именно -онимического пространства, и представляющий собой «собственное имя природного объекта па Земле, а также объекта, созданного человеком, который чётко зафиксирован в определённом регионе» [231: 127]. В топонимической науке существует несколько возможных подходов к трактовке содержания термина «топоним», среди которых можно выделить три основных; социально-функциональный, когнитивный и психолингвистический.
Понимание топонима как социально-функциональной единицы является традиционным для топонимики: географические названия определяются как знаки-ориентиры («система географических названий это вербальный эквивалент карты» [31: 76])3 выполняющие адресную функцию, которая заключается в назывании и выделении одного денотата из ряда однотипных (функциональный аспект), и являющиеся неотъемлемой частью социальной инфраструктуры (социальный аспект). Данное представление о топонимах нашло отражение в трудах А.В. Суперанской [278], А.А. Белецкого [27], БД. Бондалетова [39], ЮА Карпенко [136], В.І1 Болотова [36] и в наиболее показательном виде аккумулировано в Словаре русской ономастической терминологии Н.В, Подольской: топоним - это «слово или словосочетание, которое служит для выделения именуемого им объекта среди других объектов; его индивидуализации и идентификации» [231; 91].
Современный этап развития лингвистической науки в целом и топонимической, в частности, характеризуется глубоким интересом к природе лингвистического познания, его особенностей, единства с научными дисциплинами, изучающими историческое прошлое народа, его материальную и духовную культуру, его менталитет- Если для работ в области нарицательной лексики подобньтй интерес в целом может быть второстепенным или факультативным, то для работ в области отшической лексики он практически всегда является определяющим, поскольку важнейшая специфическая черта имён собственных -историзм. В любой ономастической системе всегда, кроме ономастических универсалий, есть особенности, характерные для данного этноса, его культуры [93: 153] Указанная особенность ономастической лексики, на наш взгляд, объясняет наблюдаемое в настоящее время проникновение в топонимическую науку методов когнитивной лингвистики и психолингвистики.
Сторонники когнитивного (Г,Д, Томахин, ЕМ. Верещагин, ВТ. Костомаров, BJ3, Молчаноьский, М,В. Горбаневский, Г.П. Смолицкая, ЕЛ Березович) и психолингвистического (М,С. Карабулатова) подходов в топонимике, не отвергая в принципе традиционного понимания топонимической лексики, реализуют в своих исследованиях диалектическую связь этнос - язык - культура и рассматривают топонимы не как номинационные и формализованные акты, а как явления когнитивного и психологического характера,
В рамках когнитивной парадигмы топонимическое пространство репрезентируется как текст, как некая компрессированная информационная субстанция, которая «по-разному и в неравном объёме актуализируется в различных речевых ситуациях и состоит из нескольких логико-информационных блоков» [93: 6-7]. Текстовая концепция топонимического пространства позволяет «увидеть за совокупностью топонимов языковую личность их коллективного автора, ... представить процедуру концептуального анализа топонимии как сопряжение поверхностного уровня, на котором проявляются внешние приёмы организации текста, и глубинного уровня, на котором обнаруживаются интенции создателя текста») [29: 23],
Исследование феномена накопительной (кумулятивной) природы топонимической лексики имеет два основных аспекта - лингвострановедмеский и концептуальный, через призму которых выявляется национально-культурная специфика русской топонимии.
В лингвоетрановедческой теории исследования топонимического материала, сторонниками которой являются Г.Д. Тошхин, Е.М. Верещагин В.Г. Костомаров, В.В Молчановский, М.В. Горбапевский» декларирован тезис о слове как «носителе определённого кванта информации», «вместилище знаний» [173: 29-30], вскрыты конкретные механизмы накопления знаний в слове и эксплицитно описана гносеологическая роль топонимов как для культуры в целомэ так и для отдельного члена культуры. Топонимы в рамках этой теории признаются частью фоновых знаний человека, пространственно-временными вехами жизни этноса и его языка [293; 84],
Концептуальный анализ топонимии (ЕЛ. Березовий), предполагающий поуровневое рассмотрение топонимического пространства - от топонимических моделей к лежашим в их основе концептам, - даёт возможность выявить концептуальные установки, охарактеризовать картину мира создателей и носителей топонимической системы, позволяет обратить внимание на внутренние закономерности организации семантического пространства топонимов [29: 23-24].
Грамматическая онимизация
По справедливому замечанию И.А. Воробьевой, «при региональном синхроническом исследовании топонимического материала всегда остро встаёт проблема классификации» [71: 16]. В топонимике известно большое количесіво классификаций проприальных имён (обстоятельный обзор которых представлен в работе Е.М. Черняховской [319]\ построенных на структурно-грамматических, словообразовательных и семантических принципах применительно к разным языкам.
В славянской топонимической науке наибольшую известность имеет структурно-грамматическая классификация польского ономаста С. Роспонда [244], уточненная немецким учёным Э. Эйхлером [216] и отечественным исследователем топонимии ВНА, Никоновым [216]. С. Роспонд классифицирует географические названия на основе морфологического и семантического анализа с учётом их словообразовательной структуры и функции словообразовательных аффиксов. Данная классификация нашла отражение во многих славянских ономастических и топонимических исследованиях, в том числе и в исследованиях отечественных лингвистов: выдвинутые С. Роспондом структурные, семантические и морфологические принципы классификации топонимического материала учитываются в фундаментальных ономастических и топонимических работах Н.В, Подольской [232], А,В. Суперанской [281]= а также в региональных топонимических исследованиях И.А. Воробьёвой [71], ЛЛ. Матей [188], Е.В. Цветковой [314] и др.
Особенностью славянской топонимии в целом и русской в частности является то, что в своем большинстве славянские топонимы являются произволными словами, созданными по законам славянского словопроизводства. Данный факт, на наш взгляд, объясняет признанное в топонимических исследованиях положение о том, что наиболее приемлемый способ изучения славянской топонимической лексики - структурно-словообразовательный, который не имеет принципиальных отличий по сравнению с апеллятивнои лексикой, так как способы образования проприальных имён существенно не отличаются от словообразования апеллятивов.
Известно, что во всех славянских языках актуальны следующие способы онимообразования: аффиксация, соположение, сложение, аббревиация [230; 40]. Каждый из названных процессов может протекать самостоятельно или в сочетании с другими.
Общепринятым в исследованиях по топонимии является положение и о том; что возникновение имён собственных в славянских языках происходит благодаря двум основным семантическим процессам; онимизации (источником имени собственного является имя нарицательное) и трансонимизации (источником проприального имени выступает другое имя собственное) [93: 15; 230: 43].
Онимизация, если подходить к данному процессу с точки зрения изменения или нсизменення структуры слова, формальных его показателей, может быть разделена на семантическую и грамматическую [230: 43]. Семантическая онимизаиия традиционно определяется как «процесс, происходящий без формальных (материальных) изменений структуры слова» [230: 43], а грамматическая онимизация - как процесс, сопровождающийся структурными изменениями апеллятива (в данном случае «имя собсгвенное образуется с помощью служебных морфем, сложения корневых морфем или с помошью синтаксических средств» [230: 43]).
Тематические группы номенклатурных терминов, участвующих в образовании топонимов Приамурья
Тематические группы номенклатурных терминов, участвующих в образовании топонимов Приамурья Из всей разнообразной лексики, встречающейся в составе топонимов, особую группу привлекающую внимание исследователей, образуют слова и сочетания слов, которые указывают на род называемых географических объектов [110: 164]. Пристальное внимание лингвистов (КИ. Толстой, Н,В, Подольская, А.В, Суперанская, Г.Г7. Бондарук, ГО.А. Карпенко, И.А, Воробьёва. ПК. Фролов) к данным топонимическим единицам объясняется тем, что они являются важнейшим источником топонимии, нередко определяют смысловое содержание топонимов, дают им позитивную характеристику [129; 322], В литературе по топонимии и географической терминологии эта группа топонимической лексики квалифицируется по-разному: детерминативы индикаторы, топонимические термины, местные географические термины, народные географические термины. Принципиальных различий названные терминологические единицы нс содержат, очень часто в них вкладывается один и тот же смысл: «слова, называющие типы географических объектов». Мы используем словосочетание «номенклатурные термины» (НТ), подразумевая под ним как общепринятые, так и не известные литературному языку апеллятивы с географическим значением.
Появление НТ в топонимии является процессом естественным; между географическими апеллятивами и топонимами существует генетическая связь (первые указывают на род объекта, а проприальные имена специализированы в функпии репрезентации, индивидуализации объекта).
Необходимость специального изучения НТ, как отмечает Н.И. Толстой [291: 6-7]. впервые была осознана географами, перед которыми стояла задача создания национальной научной терминологии. Несмотря на то? что работы географов по описанию номенклатурной лексики достаточно далеки по своим задачам от проблем языкознания (сопровождаются подробными описаниями орографических, гидрографических, климатических характеристик изучаемой территории), они представляют большой интерес для лингвистов. Подтверждением этой мысли может служить факт использования в лингвистических исследованиях богатого материала по географической терминологии, собранного географом Э.М Мурзаевым в Словаре народных географических терминов [205]
В настоящее время можно назвать значительное количество работ, посвященных исследованию славянской номенклатурной лексики (сербохорватской, болгарской, польской, украинской, белорусской), обстоятельный обзор которых дан в монографии НИ. Толстого [291],
Изучению русской (преимущественно диалектной) географической терминологии посвящены отдельные диссертационные исследования Р.Я, Тюри-ной, В,И. Дьяковой, ЛХ Гусевой, Е.А. Черепановой, В.М. Мокиенко, З.С. Де-рягиной и др. Кроме того, ни одно исследование по топонимии не может обойтись без изучения данной группы терминологической лексики, так как она является, как было отмечено выше, важным источником топонимообразования.
Природа материальных объектов и их отображения в человеческом сознании таковы, что объяснение слов конкретной лексики (к числу которых относятся и географические термины) почти всегда связано с их классификацией: указанием более общего класса и выделением отличительных признаков внутри класса [153: 19]. Поэтому в топонимических и терминологических исследованиях разных авторов представлено множество классификационных схем НТ, каждая из которых имеет свои особенности, связанные с различиями логико-смысловых и собственно лингвистических критериев при подходе к описаїшю данных терминологических единиц [309; 39].
Так. Э.М Мурзаев - основоположник направления, утвердившего статус географической терминологии в топонимических исследованиях, - выделяет две категории географических терминов, исходя из их распространённости и функций в языке: родовые и видовые [203: 18]. Родовые термины, обобщающие географические явления и объекты, обозначают ландшафты, крупные элементы рельефа, гидрографии, почвенно-растительного покрова. Видовые термины, определяющие узкоспецифические черты объекта, характеризуют более ограниченные элементы природной среды .И. Толстой устанавливает семантические типы ПТ, учитывая Нх связь с определённым этносом и спецификой местности, и выделяет четыре группы терминов: 1) лес - гора, 2) безлесное пространство - лес, 3) болото, 4) омут, которые, в свою очередь, членятся на многочисленные подгруппы [291].
В,А. Жучкевич дифференцирует терминологическую лексику следующим образом; 1) общегеографические ландшафтные термины; 2) гидрографические; 3) орографические; 4) геоботанические; 5) относящиеся к типам селений и жилиш; 6) экономико-географические [118: 139].
В К Дьякова, описывая географическую лексику воронежских говоров, делит её на семь групп; рельеф, растительность, болото, водоёмы, впадины, дороги, метеорология [111: 37],
Г.П. Бондарук систематизирует географические апеллятивы, опираясь на предложенную Р.И. Аванесовьш схему классификации диалектной лексики [2; 172-176], и распределяет их по трём группам: 1) термины, общие для литературного языка и всех его диалектов; 2) термины, имеющие в диалектах дополнительные значения или оттенки значений; 3) диалектные термины, отсутствующие в литературном языке [41: 128].