Содержание к диссертации
Введение
Глава I Переводческое искусство в славянском мире и Ареопагитики: от Кирилла и Мефодия до Евфимия Чудовского 14
1.1 Пословный и вольный перевод: происхождение и основы функционирования 14
1.2 Перевод и его осмысление в древности и первых веках христианства 20
1.3 Перевод в славянском мире 25
1.3.1. Кирилло-Мефодиевская переводческая школа 29
1.3.2. Охридская и Преславская переводческие школы 37
1.3.3. Переводческая школа Киевской (домонгольской) Руси - 42
1.3.4. Южнославянские (Тырновская и Афонская) переводческие школы 50
1.3.5. Переводческие принципы и деятельность Максима Грека 56
1.3.6. Взгляды на перевод в XVII в 62 Выводы 67
Глава II Особенности лексического состава и переводческой техники славянских Ареопагитик 69
II. 1 Вариативность лексических средств в переводе 71
П. 1.1. Видовые пары глаголов 72
II. 1.2. Морфологические варианты (существительные и прилагательные) 72
П. 1.3. Варианты-синонимы 73
П. 1.4. Словообразовательные варианты 76
П. 1.5. Варианты - словообразовательная калька vs. традиционный эквивалент 92
II.2 Отступления от принципа соответствия морфемной структуры оригинала и перевода 101
П.2.1 Уровень морфемы 102
П.2.2 Уровень лексемы 118
П.2.3 Уровень синтагмы 136
П.З.Переводческое искусство Исайи 141
П.4. Неадекватные переводческие решения 145
II. 5. Сравнительный анализ двух славянских переводов одного отрывка сочинения Псевдо-
Дионисия Ареопагита 153
Выводы 167
Заключение 170
Литература 175
Приложение 1 Греческо-славянский и славяно-греческий словники 197
Приложение 2
Таблица 6 290
Таблица 5 292
- Пословный и вольный перевод: происхождение и основы функционирования
- Перевод и его осмысление в древности и первых веках христианства
- Вариативность лексических средств в переводе
Введение к работе
Лексика переводных церковнославянских памятников традиционного содержания, гомилетики и сочинений отцов Церкви в последнее время привлекает все больше и больше исследователей. Изучение переводных памятников в сравнении с их греческим оригиналом позволяет пролить свет на многие вопросы исторической лексикологии: от происхождения и развития семантики отдельных лексем до функционирования лексической системы в целом и формирования терминологических подсистем церковнославянского языка. Кроме того, если филолог, занимающийся современным языком, может прибегнуть к лингвистическому эксперименту для исследования языкового сознания-современника, то историк языка чаще всего лишен этой возможности. Он может либо экстраполировать на исторический материал результаты, полученные от такого эксперимента (как, например, это делает Е.М. Верещагин - см. [Верещагин, 1967]), либо вынужден ограничиться работой с существующим текстом, делая более или менее достоверные догадки о процессах, стоящих за готовым "продуктом". Переводной текст и его оригинал предоставляют исследователю-русисту неоценимую возможность заглянуть в «творческую лабораторию» средневекового книжника, увидеть, как работала его мысль при передаче новых для древнерусского читателя идей и понятий, как в процессе перевода создавался и оттачивался церковнославянский и, через его посредство, русский язык. Необходимо учитывать также и то обстоятельство, что филологические теории средневековья выдвигались и развивались прежде всего как теории перевода - ведь именно перевод с одного языка на другой пробуждает интерес к слову как таковому.
Исследование языка переводных памятников может вестись в нескольких направлениях. Традиционно изучение языка такого памятника было инструментом
определения происхождения и времени данного перевода и его языковой среды. Во многих случаях происхождение и время конкретного перевода до сих пор не установлено или является спорным, например, до сих пор нет единодушия в определении времени и места перевода Хроники Георгия Амартола. Кроме того, новые факты (в том числе из смежных областей) могут поколебать уже, казалось бы, устоявшиеся представления (так, обнаружение Притчи о Карпе и двух грешниках в составе Стишного Пролога [Иткин, О судьбе... ] ставит под сомнение авторство перевода данного отрывка, а возможно, и всего Жития Дионисия Симеона Метафраста, традиционно приписываемого Максиму Греку [Соболевский, 1903; Иванов, 1969; Кенанов, 1996] ). С другой стороны, если время, место и даже авторство данного перевода однозначно установлены, это не означает, что памятник уже в достаточной степени изучен. Наоборот, именно с этого момента начинается собственно лингвистическое (в даннном случае, лексикологическое) изучение памятника. Прежде всего, изучение лексики памятника, имеющего точную датировку (как, например, славянские Лреопагитики), позволяет сделать выводы об особенностях лексической системы известного извода церковнославянского языка в данный период, а сравнение нескольких разновременных переводов - судить об изменениях этой системы за прошедшее время. Исследование текста атрибутированного перевода позволит сделать вывод об особенностях данной переводческой школы или степени соблюдения или несоблюдения конкретным переводчиком принципов таковой, индивидуальных чертах переводческой техники и искусства данного книжника как носителя языкового сознания определенной эпохи.
Лреопагитики являются уникальным памятником, так как они одновременно предоставляют возможность теоретического обоснования разных подходов к переводимому тексту и являются сложным, а следовательно, представляющим особый интерес материалом для перевода в рамках различных переводческих школ. Некоторая внутренняя противоречивость философской системы Псевдо-Дионисия обусловила возможность ее использования как сторонниками «официальной
линии» церкви, так и ее противниками фактически с момента первого знакомства христианского мира с Лреопагитиками (532 г.). Интерес к Лреопагитикам был всегда наибольшим в непростые моменты духовной истории христианства. Спор о предопределении на Западе, исихастские споры в Византии [см. Мейендорф, 1974; Клибанов 1971; Андрушко, 1988; Петров, 1997; Прохоров, 1968; Meyendorff, 1981; Клибанов, 1960; Прохоров, 1979; Лихачев, 1962] борьба с ересями на Руси XV-XVI вв. [Казакова-Лурье, 1955; Клибанов, 1957, 1960, 1996; Громов-Мильков, 2001], ожесточенная полемика Ивана Грозного с князем Курбским в XVI в. [см. Иван IV, 1979; Лурье, 1989; Макаров-Мильков-Смирнова, 2002] и наконец, раскол в XVII в. [Матхаузерова, 1976; Бычков, 1995] - в эти неспокойные периоды истории вновь и вновь спорщики (что самое любопытное, с обеих сторон) обращались к авторитету Дионисия, личность которого, скрытая за «апофатическим» псевдонимом [Vanneste, 1959] до сих пор остается загадкой (R. Hathaway приводит несколько десятков версий авторства корпуса [Hathaway, 1969]).
Особую роль Ареопагитики играли в восточном христианстве и на Руси. Первые свидетельства о роли Ареопагитик в славянском мире мы получаем «из уст» Анастасия Библиотекаря. В марте 875 года, посылая Карлу Лысому перевод сочинений Дионисия, выполненный Эригеной, Анастасий сопроводил рукопись письмом, в котором упомянул о том, что Константин Философ (Кирилл) высоко ценил труды Дионисия, особенно для борьбы с еретиками, и memoriae commendaverat. Латинское словосочетание, как пишет Е.М. Верещагин [Верещагин, 2001: 417], можно понять по-разному: или как «рекомендовал запомнить» или «препоручил памяти», то есть знал наизусть. Позднее Иоанн экзарх Болгарский цитирует Ареопагитики в предисловии к своему переводу «Богословия» (также известного как «Точное изложение православной веры») Иоанна Дамаскина (см. Главу II диссертации). Иоанн экзарх Болгарский известен также своим «Шестодневом» - компилятивным естественнонаучным сочинением, в котором он освещает ряд онтологических вопросов — происхождение и структуру мира, понятия материи, движения, времени, пространства и т.д. Как отмечает Я.М.
Стратий, «в трактовке Бога Иоанном Экзархом ощущается восходящая к «Ареопагитикам» тенденция к деперсонализации Бога, к его пониманию, с одной стороны, как трансцендентного, единого, актуально бесконечного и неизменного по своей природе бытия, ас другой - ... как имманентного миру первоначала, наполняющего собой все сотворенное, всеохватывающего и всеопределяющего» [Стратий, 1984: 119]. «Шестоднев» был одним из наиболее популярных еще в Киевской Руси памятников энциклопедического характера, а следовательно, одним из проводников идей Псевдо-Дионисия в Древней Руси.
Еще одним направлением влияния Ареопагитик стала «ангелология», официально признаваемая именно в том виде, в котором ее представил Псевдо-Дионисий, со времен Пятого Вселенского Собора в 553 г. Предложенная Ареопагитом «небесная иерархия» распространилась также ив славянском мире. Так, в Служебной Минее 1097 г. ив еще более древнем памятнике, так называемой Ильиной Книге, одной из древнейших Служебных Миней, находится последование Михаилу Архангелу, переведенное (но греческий источник еще не известен) или составленное, как предположил Е.М. Верещагин, Мефодием, которого до пострига звали Михаилом. В этом последовании пять(!) раз перечисляются чины «небесного священноначалия» именно в том порядке, в котором их размещает Псевдо-Дионисий.
Перевод небольшого отрывка 7-ой главы трактата «О церковной иерархии» помещен в Изборнике 1073 г. под названием Дионусд АрєоплгитА от того же єжє о оусьпшиих чист'к. В этом же памятнике, по мнению К.Станчева, можно увидеть отражение взглядов Ареопагита в оригинальных сочинениях его комментатора Максима Исповедника.
Небольшая цитата из трактата «О церковной иерархии» со ссылкой на автора приводится в «Пандектах» Никона Черногорца, памятнике, переведенном, по мнению К.А. Максимовича, на Руси во второй половине XII в. [Максимович, 1998: 105].
Полностью перевод Ареопагитик был выполнен во второй половине XIV в. (закончен в 1371 г.) игуменом русского Пантелеимоновского монастыря на Афоне, старцем (или, как он сам себя называл, иноком) Исайей, сербом по происхождению. Более подробная»информация о личности книжника будет приведена в Главе II. Появившись на Руси в конце XIV в., корпус долгое время был достоянием немногих (выполненные на Руси списки Ареопагитик датируются концом XV в.), но идеи Дионисия, прямо или опосредованно, повлияли на духовную жизнь Руси, на литературу и искусство. Ареопагитики были одним из источников идеологии исихазма, распространяемого на Руси Сергием Радонежским (видения Сергия, в частности, огонь со сводов храма, являются отблеском Фаворского света [Федотов, 1990:308]), и его сторонниками. К этому идейному направлению принадлежали Епифаний Премудрый и Андрей Рублев.
Переписанный Киприаном; перед приездом на Русь список Ареопагитик, вероятно, был не единственным источником формирования рукописной традиции Ареопагитик на Руси. По мнению Г.М. Прохорова [Прохоров, 1987; Прохоров, 1985], к 80-м годам XIV в. на Русь (в Новгород, в пригороде которого был расположен Лисицкий монастырь, известный своими контактами с Афоном, а также являвшийся одним из центров распространения среднеболгарской орфографии и ранних списков новых переводов - см. [Турилов, 1998]) попал еще один список Ареопагитик: «есть основания думать, что существовавшая (в Новгороде. — А.С.) рукописная традиция корпуса была независима и восходила непосредственно к старейшему сербскому списку Гильф. 46» [Прохоров, 1985: 11-12].
На данный момент исследователи (Б.Ст. Ангелов, Г.М. Прохоров, К. Станчев) насчитывают более 70 славяно-русских списков Ареопагитик. Древнейший список - южнославянская рукопись Гильф.46 - датируется 70-ми годами XIV в. и, по мнению Г.М. Прохорова, возможно, является автографом старца Исайи. К концу XIV- началу XV в. относятся еще две южнославянские рукописи Воскр 75 и Воскр 76. Все эти списки оставались на Балканах до XVII в., а Гильф. 46 был привезен в
Россию лишь в XIX в. Ни «список Киприана», ни гипотетический «новгородский список» до нас не дошли, и собственно русская рукописная традиция прослеживается начиная со второй четверти XV в. Всего насчитывается 14 списков XV в. Большинство сохранившихся списков относятся к XVI в. (25) и XVII в. (48). [Макаров-Мильков-Смирнова, 2002:16]. История бытования Ареопагитик в России, разумеется, не заканчивается в XVII в. Памятник достаточно активно переписывается и в XVIII, и даже в XIX вв. И позднее делаются переводы Корпуса и на церковнославянский (например, перевод Паисия Величковского, который стоял у истоков «возрождения русской мистической святости» в XVIII в. [Федотов, 1990:319]), и на современный русский языки ([список русских переводов - см. в Макаров-Мильков-Смирнова, 2002: 33-34]), но в Новое время Ареопагитики становятся лишь одним из религиозно-философских памятников, частично утрачивают ту роль, которую они играл на протяжении веков своего существования - источника вдохновения художников-иконописцев и монахов-подвижников, оружия в жарких спорах официальной церкви и ее оппонентов-еретиков. Способствовала утрате апостольского авторитета Дионисия, который и делал Ареопагитики такими привлекательными для спорщиков, и закрепившаяся за ним приставка Псевдо-.
Современный интерес к Ареопагитикам в основном чисто научный. Долгое время после революции 1917 г. в России этим памятником занимались в основном историки философии, религии и искусства (см., например, [Аверинцев, 1976; Бычков, 1977а, б; Вагнер, 1985; Данелия, 1956; Клибанов 1957, 1958, 1960, 1971; Махарадзе, 1988; Салтыков, 1974, 1981; Тахо-Годи, 1978 и др.]), а из лингвистов мало кто обращался к этому памятнику, за исключением Е.М. Верещагина. Ареопагитики представляли самостоятельный интерес для Г.М. Прохорова, который занимался как исследованием, так и публикацией текста церковнославянских Ареопагитик с точки зрения литературоведа-древника. Занимались Псевдо-Дионисием в славянском переводе в ГДР [см. работы Н. Goltz,
D. Freydank, H. Keipert], где несмотря на все политические изменения последних десятилетий продолжается работа но изданию церковнославянского перевода Ареопагитик. В последние 10-15 лет появилось достаточно много исследований по Ареопагитикам и в России [см. Макаров-Мильков-Смирнова, 2002; Афонасин 1996, 1999; Тромов-Мильков, 2001; Иткин 1997, 1999; Колесов, 1991 и др.]. Во многом на философские категории трактата Дионисия Ареопагита «О божественных именах» опирается Т.И. Вендина, рассматривая лексику, вошедшую в Старославянский словарь [Вендина, 2002].
Собственно лексика и переводческая техника Ареопагитик исследованы в гораздо меньшей степени. Словообразовательной синонимии отвлеченных существительных в славянском переводе трактата «О божественных именах» посвящена статья Н.Г. Николаевой [Николаева, 1997]. В опубликованной в 2003 г. статье нескольких немецких исследователей (см. [Харней и др]). рассматриваются глоссы в древнейшей рукописи сочинений Дионисия — Гильф-46, принадлежащие, по мнению ученых, самому Исайе.
Таким образом, в русском историческом языкознании церковнославянский перевод Ареопагитик в целом и их лексический состав в частности представляет обширное поле для изучения как с точки зрения системных отношений в церковнославянском языке соответствующего периода, так и с точки зрения переводческой техники. Отсюда вытекает актуальность представленной работы для отечественной исторической лексикологии.
Объектом исследования является текст трактата "О небесной иерархии" (без схолий Максима Исповедника), взятый по рукописи FVI/6 Крс. (XV в.), а также небольшой отрывок из трактата "О Божественных именах", изданный И.В. Ягичем [Ягич, 1805] в сравнении с их греческими оригиналами, как они представлены в Патрологии Миня [Migne J.-P. Patrologiae Cursus Completus. Ser. Graeca. Paris 1857. T. III]. Основной предмет исследования - лексика церковнославянского перевода данных текстов в сравнении с лексическим составом оригинала. Лексический
состав как греческого, так и славянского текстов представлен в Приложении в виде греческо-славянского и славяно-греческого словников.
Целью работы было определение роли рассматриваемого памятника в истории славянского переводческого искусства и лексики церковнославянского языка рассматриваемого периода. Для достижения этой цели были поставлены следующие задачи:
— определить возможность и особенности применения; ряда терминов современного
переводоведения к переводам рассматриваемого периода;
— систематизировать информацию о степени влияния идей; Ареопагитик на
понимание сути и задач перевода в разных переводческих школах (как славянских,
так и современных им западноевропейских) и деятельности славянских
переводческих школ IX-XVII вв;
— представить текст трактата "О небесной иерархии" в виде греческо-славянского
и славяно-греческого словников;
— выявить лексические различия между славянским переводом текста
Ареопагитик и его греческим оригиналом;
- выявить и систематизировать случаи отступления Исайей (переводчиком
Корпуса Ареопагитик) от принципов Афонской переводческой школы и
классифицировать собранный материал в соответствии с языковым уровнем, на
котором наблюдалось расхождение между славянским и греческим текстами;
определить механизмы возникновения данных разночтений;
сравнить разные переводы одного отрывка Ареопагитик, выполненные Иоанном экзархом Болгарским и старцем Исайей, с целью обнаружения тех изменений, которые произошли в значении некоторых лексем церковнославянского языка с X по XIV в., а также различий в технике перевода
Основные методы исследования: описательный, сравнительно-
сопоставительный, билинеарно-спатический метод (в представлении материала в третьем параграфе второй главы). Используется также методика количественных подсчетов.
Научная новизна работы состоит во введении в научный оборот новых данных о происхождении и функционировании отдельных лексем церковнославянского языка; в* инвентаризации языка славянского перевода трактата «О небесной иерархии»; в попытке применения современной переводоведческои терминологии к историческому материалу.
Положения, выносимые на защиту:
К средневековым переводам возможно применить современные переводоведческие термины адекватность и эквивалентность. Адекватность перевода носит историко-географический характер: то, что является; адекватным в двуязычной среде, неадекватно в среде одноязычной. К существующим; пятиі уровням эквивалентности перевода, выделенным В.Н. Комиссаровым, можно добавить 6-ойуровень эквивалентности, характерный* для дословных переводов южнославянских переводческих школ.
Необходимо разграничивать терминов пословный и дословный перевод, которые в научной литературе часто не различаются. Первый из них обозначает в целом переводческую технику средневековья, независимо от конкретной переводческой школы, так как основным носителем смысла в этот период считалось слово, а не синтагма. Определение дословный характеризует технику переводов, выполненных ex verbo verbum в рамках "боговдохновенного" подхода к переводу (в противоположность "грамматическому").
Развитие переводческой мысли в славянском мире протекало параллельно с общеевропейской эволюцией филологических воззрений и имело единый философский источник - концепцию подобного и неподобного подобия Ареопагитик
Несмотря на то, что перевод Ареопагитик был выполнен в рамках Афонской переводческой школы, чертами которой была закрепленность славянских соответствий за определенными словами оригинала и морфемное соответствие лексем, в переводе наблюдается вариативность (23 % всех переводческих решений), а также значительное количество отступлений переводов славянских слов от морфемной структуры греческих лексем, обусловленных системными факторами, традиционным словоупотреблением или являвшихся индивидуальным решением Исайи.
Исаия-переводчик сохраняет и развивает (насколько это было возможно в рамках его школы) переводческие традиции (например, приемы ментализации и экспликации) и словотворчество славянских первоучителей.
На основе данных, полученных в результате изучения переводческой техники славянских Ареопагитик, сделан ряд выводов об особенностях словообразовательной и лексической систем церковнославянского языка XIV в.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что результаты
проведенного исследования вносят определенный вклад в изучение формирования
лексического состава церковнославянского и современного русского
литературного языков и истории славянских переводческих школ. Выявленные особенности переводческой техники старца Исайи позволяют уточнить место его перевода в рамках Афонской переводческой школы ив кругу других славянских переводческих школ.
Практическая значимость работы. Материал и результаты исследования могут быть использованы в курсах по исторической лексикологии и словообразованию русского языка, истории и теории перевода, в лексикографической практике. На основе материала диссертации ее автором разработан и читается на факультете иностранных языков курс по выбору "История славянских переводческих школ".
Апробация работы. Материал и результаты диссертации обсуждались, на Международной научной студенческой конференции в Новосибирском гос.
университете (1990, 1991, 1992 ); Кирилло-Мефодиевских чтениях (Новосибирск,
2004) и конференции «Сибирь на перекрестье мировых религий» (Новосибирск,
2004),на заседаниях кафедр романо-германских языков (1998) и древних языков
(2005) НГУ, на семинаре преподавателей и аспирантов-медиевистов
Принстонского университета (США, 2002). По теме диссертации опубликовано 6 научных статей.
Структура работы. Представленная кандидатская диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения, библиографического списка и Приложения, которое включает греческо-славянскии и славяно-греческий словник трактата Псевдо-Дионисия Ареопагита «О небесной иерархии».
Пословный и вольный перевод: происхождение и основы функционирования
Перевод является одним из древнейших видов деятельности человека (самые первые двуязычные «словари» - глиняные таблички, найденные археологами, насчитывают 4500 лет [Dalnoky 1977, цит. по Translators, 1995: 7]). С самого начала он существовал в двух разновидностях. Контакты между племенами, говорящими на близких языках, породили так называемый «вольный перевод», то есть передачу лишь основного смысла высказывания партнера, который вполне ясен переводящему, «ибо два близкородственных языка уже после небольшой практики общения становятся настолько похожими и понятными для участников коммуникации, что последние переводят вольно без особых задержек, без всякого соотнесения формально-структурных особенностей обоих языков» [Копанев, 1972: 67]. Если же общение происходило между носителями типологически разных языков, каждый из них, переводя на родной язык, следовал «семантико-структурному строю языка другого партнера - фактор, названный языковым гипнозом подлинника» [там же]. Даже в современном переводе отмечается достаточно сильное влияние языковой формы оригинала: «Переводы будут отличаться от оригинальных текстов более частым использованием структур, аналогичных структурам иностранного языка, большим числом искусственно создаваемых единиц (соответствия-заимствования и кальки)..., большим числом лексических единиц, воспроизводящих содержание часто применяемых слов ИЯ» [Комиссаров, 1990:192]. Дело здесь не только в недостаточном владении иностранным (или родным) языком, дело в том, что «человеку свойственно изъясняться в каждый момент только на одном языке, и как только он попадает в ситуацию двуязычия, он оказывается во власти иервоязычной редакции независимо от того, на каком языке он изъясняется в данный момент - на родном ли для себя или иностранном» [Копанев, 1972 : 68]. Два вышеупомянутых вида перевода существовали и до появления письменности, но письменная фиксация языка позволила разделить сферы влияния каждого из видов. Так, как отмечает П.И. Копанев, дословный перевод функционировал в области религиозного культа как «сакральный» язык жрецов, предназначенный для спасения душ непосвященных, и государственного управления. «Перевод сакрального текста призван установить (сохранить) связь между человеком и Богом; необходимым и достаточным условием для этого является «понятность» перевода для Бога (а не для человека), то есть «узнавание» им текста оригинала в тексте перевода» [Бобрик, 1990:76]. Вольный перевод использовался в непосредственном деловом и культурном общении представителей разных народов [Копанев, 1972: 115]. Такую ситуацию мы можем наблюдать и в Древней Руси, где церковные тексты передавались более или менее дословно, а светская литература переводилась или даже пересказывалась весьма свободно. Как: пишет В.Н. Комиссаров, «отчасти такой вольный (или свободный) перевод был результатом низкой квалификации переводчика, но порой от мог быть следствием отсутствия должного уважения к переводимому тексту и нетребовательности: к качеству перевода со стороны переводчика и читателей» [Комиссаров, 2004:84]. Дословный (или пословный, что не одно и то же, как будет показано? позднее) и вольный: перевод в течение долгого времени? или сосуществовали, разделив «сферы влияния», или конкурировали; как разные переводческие школы, пока, в конечном итоге, уже в новое время не сформировался тот тип письменного перевода, которым мы пользуемся и сейчас, хотя оба древних вида перевода в определенной степени сохраняются и доныне - в виде устного последовательного (в определенной степени вольного) и синхронного (в некоторых случаях дословного) переводов. Что касается современного письменного«перевода, то до сих пор дискутируется; вопрос, насколько точен он должен быть, является ли переводчик «рабом» оригинала, или соавтором переводимого писателя или поэта. «Одни переводчики превыше всего ставят точность, навлекая на себя подчас справедливые обвинения в буквализме, в нарушении норм s языка перевода, в пропаганде «переводческого языка», другие, ратуя за творческий, свободный перевод, уходят порой очень далеко от оригинала и подвергаются критике за «переводческий произвол», искажение оригинала» [Комиссаров, 1990: 14]. Отголоски: полемики сторонников: перевода, ориентирующегося на: нормы переводящего языка и перевода;- максимально сохраняющего: структуры оригинала звучат, например, в полемике немецкого лингвиста А. Нойберта с американским ученым Л. В енути, сторонником: так называемой социокультурной модели; перевода. [Нойберт, 1992: 26]. Здесь речь, идет уже об осознанном, принципиальном, теоретически обоснованном і подходе к переводимому тексту, а не просто о переводческой практике того или иного типа. Переведенный в соответствии с этой моделью текст является как бы гибридом «переводящего языка и исходного текста [там же].
Перевод и его осмысление в древности и первых веках христианства
Как уже отмечалось ранее, долгое время сосуществовали два вида перевода — дословный перевод с языка как богов (или Бога), так и представителей власти - их наместников на земле, и вольный перевод в культурном и бытовом общении народов. С другой стороны, как отмечает в своей работе "Aspects of Translation Technique in Antiquity" Себастьян Брок, в античности существовало различение литературных текстов (которые скорее пересказывались, чем переводились) и нелитературных (которые требовалось переводить verbum de verbo). Такое разделение строго соблюдалось, пока библейские переводы же (среди них греческий перевод Ветхого Завета, известный как Септуагинта) не освятили и на века закрепили в Европе традицию дословного перевода духовной литературы. Греческий перевод Пятикнижия был осуществлен около 285 года до н. э., по преданию, семьюдесятью иудейскими учеными богословами. Этот перевод был выполнен не для распространения иудаизма, а для использования теми Александрийскими иудеями, которые говорили на греческом языке. Поскольку Пятикнижие было одновременно и своего рода юридическим документом -Книгами Закона Моисеева, - и литературным произведением, перед богословами стоял выбор техники перевода и колебания книжников отразились в непоследовательности перевода. Одно и то же древнееврейское выражение могло передаваться то дословно, то соответствующей греческой идиомой. Впоследствии Пятикнижие стало восприниматься скорее как свод законов, и перевод либо переработали, приблизив к оригиналу (как это сделали неэллинизированные иудеи в Палестине), либо объявили столь же боговдохновленным, как и оригинал (так поступили их единоверцы в Египте). С другой стороны, некоторые изменения в переводе по сравнению с оригиналом могут объясняться и более или менее сознательной установкой переводчиков. Так, как считает М.И. Рижский, к этому времени, «иудаизм все более принимал черты универсального этического монотеизма», а потому потребовалась некоторая корректировка «образа» Яхве, первоначально грозного, даже жестокого, и не всегда справедливого Бога Израиля. Поэтому в Септуагинту введены были некоторые книги, которые не входили в канон еврейской Библии, а отдельные высказывания Библейских персонажей несколько изменены в соответствии с образом грозного, но справедливого Вседержителя (пример см. [Рижский, 1978: 10]). К началу христианской эры Септуагинта была уже столь же авторитетна, как и ее древнееврейский оригинал, и именно она была источником цитат из Ветхого Завета в Новом [там же]. Расхождения между переводом и оригиналом (одинаково авторитетными) Блаженный Августин объяснил следующим образом: «Тот же самый дух, который был в пророках, когда они изрекали Писание, тот же самый Дух был и в Семидесяти, когда они его переводили. Этот Дух по божественному авторитету ... мог говорить и то же самое иначе, мог, наконец, иное опускать, а другое добавлять» (цит. по [Рижский, 1978:10]). Существовала Септуагинта в нескольких редакциях - Восточной (Лукиановской - существование которой, впрочем, сейчас подвергается сомнению) в Антиохии и Западной (Исихиевской) в Александрии. К IX в., то есть ко времени первых славянских переводов, в Византийской церкви окончательно закрепилась Лукиановская редакция [Мещерский, 1978]. Результатом достаточно долгой практики перевода Священного текста (еще до собственно письменного перевода во время богослужения на протяжении нескольких веков осуществлялся «синхронный» перевод Торы на арамейский для тех иудеев, которые не говорили на древнееврейском) были разработанные требования к переводчику Слова Божьего: этот переводчик должен был быть знаком с четырьмя уровнями толкования Торы, с правилами герменевтики или теории истолкования; семь таких правил были установлены во времена книжника Гиллеля, а к концу Талмудического периода, в четвертом веке нашей эры, таких правил было уже тридцать два [Translators: 165].
Вариативность лексических средств в переводе
Около 7,5 % неоднозначных соответствий представляют собой обусловленные языковым фактором варианты славянских имен, соответствующих греческим существительным и прилагательным. Одному греческому существительному в переводе могло соответствовать и существительное, и прилагательное, что связано с традиционной передачей греческого Gen. Possesivus славянским притяжательным прилагательным (это явление фиксируется многими исследователями переводных произведений, в частности С.А. Авериной, изучавшей древнеславянский перевод Жития Епифания Кипрского [Аверина, 1975]). Наоборот, прилагательному оригинала могло соответствовать и прилагательное, и (при субстантивации) существительное перевода. Подобные примеры будут подробно рассмотрены в разделе «Несоответствие частей речи» данной главы. В эту же группу входят также варианты передачи греческой сравнительной и превосходной степени. Как отмечал еще В.М. Истрин [см. Истрин, 1920 см. также Аверина, 1975; Вайан, 1952; Вялкина, 1964], сравнительная и превосходная степень греческого оригинала в основном передавалась в переводах славянским прилагательным в положительной степени, часто с усилительными префиксами np'fe- и нди-. Исайя в некоторых случаях следует этой традиции, а в некоторых - калькирует греческое слово (5iei8eataTOQ - чисгЬишии и чистый; аєраацібтато^ - чьстьн'Ьишии и чьстьныи). Особенно интересным представляется пронаблюдать за передачей в переводе Исайи двух синонимичных греческих лексем i)\j/r]A.6<; (Ц/Г|А,6тєро<;) и bnoLioc, (Ъяёртеро^, Лжертатої;). На схеме 1 отражены все способы передачи данных греческих прилагательных в сравнительной и превосходной степени которые мы встречаем в переводе Исайи:
Различные переводы одного и того же греческого слова в одном или близких значениях позволяют получить новую информацию о системных отношениях лексики церковнославянского языка. Одному греческому слову (или корню сложного слова) в переводе
