Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические основы критического исследования речевого вовлечения 12
1.1. Формирование и развитие критического подхода к изучению коммуникации 11
1.2. Основные понятия критического дискурс-анализа 18
1.3. Направления критических исследований дискурса 28
1.4. Традиции критического дискурс-анализа в России и за рубежом 36
1.5. Вовлечение как аналитическая категория критических исследований дискурса 46
1.6. Способы инклюзивного воздействия и их лингвопрагматический потенциал 55
Выводы по первой главе 64
Глава II. Анализ способов речевого вовлечения в президентском дискурсе В. В. Путина 67
2.1. Понятие «президентский дискурс» 67
2.2. Дискурс В. В. Путина как объект политической лингвистики 69
2.3. Специфика речевого вовлечения в президентском дискурсе 77
2.4. Реализация стратегии сотрудничества в публичном выступлении Президента России В. В. Путина 81
2.5. Личные местоимения как средство речевого вовлечения в публичном выступлении Президента России В. В. Путина 91
2.6. Количественный анализ употребления инклюзивных «мы» конструкций в публичных выступлениях Президента России В. В. Путина 99
2.7. Повтор как средство речевого вовлечения в публичных выступлениях Президента России В. В. Путина (на примере новогодних обращений к гражданам России) 108
2.8. Опыт критического дискурс-анализа речи В. В. Путина (на примере инаугурационной речи 7 мая 2018 года) 116
Выводы по второй главе 127
Заключение 133
Список использованных источников и литературы 138
- Формирование и развитие критического подхода к изучению коммуникации
- Вовлечение как аналитическая категория критических исследований дискурса
- Реализация стратегии сотрудничества в публичном выступлении Президента России В. В. Путина
- Опыт критического дискурс-анализа речи В. В. Путина (на примере инаугурационной речи 7 мая 2018 года)
Формирование и развитие критического подхода к изучению коммуникации
Вторая половина XX века для гуманитарных наук, прежде всего, европейских и североамериканских, прошла под знаком формирования и развития критической исследовательской парадигмы; см. номинации направлений, для которых критика языка и коммуникации была помещена в фокус познавательного интереса: риторическая критика (Г. Вичелнз), критическая лингвистика (Г. Кресс, Б. Ходж), критический дискурс-анализ (Т. А. ван Дейк, Р. Водак, Н. Фэрклаф), критические исследования дискурса (Т. А. ван Дейк).
Р. Водак, указывая на истоки зарождения критической парадигмы в рамках европейской лингвистической традиции, отмечает, что появление этой парадигмы связано с работами М. М. Бахтина и М. Пеше, а также с трудами исследовательской группы из Университета Восточной Англии – последователей М. Халлидея [Водак, 2011, с. 287].
Лингвистический поворот философии и постмодернизм создают благодатную среду для формирования критической лингвистики (далее – КЛ), в которую органично входит разработанная М. Халлидеем системно-функциональная грамматика; она же становится важным источником теории и методов КЛ. Одно из ключевых положений теории М. Халлидея состоит в утверждении о взаимовлиянии грамматики языка и различных потребностей индивидов, включая их личностные и социальные установки. При этом идея о социальной детерминированности грамматики позволила М. Халлидею установить три «метафункции» языка, которые были охарактеризованы Р. Водак следующим образом: «(1) идеационная функция связывает языковые структуры с опытом… (2) интерперсональная функция определяет взаимоотношения между участниками общения… (3) текстовая функция обеспечивает смысловую и формальную связность текстов» [Во дак, 2011, с. 288-289]. Идеи М. Халлидея существенно повлияли на исследования Г. Кресса и его единомышленников, а также обусловили дальнейшее развитие КЛ как направления.
От традиционной дескриптивной лингвистики КЛ отличается тем, что изучает такие социальные проблемы, как неравенство, расовая дискриминация и т. д. с лингвистической точки зрения, пытается выявить и показать социальную значимость языка посредством анализа языковых структур и описать установление и поддержание отношений доминирования / подчинения между сообществами и людьми за счет использования языка. Основной акцент КЛ делает на выявлении морфологических и синтаксических особенностей текстов, каждая из которых способна прямым или каким-либо косвенным образом выражать политические, идеологические и иные установки. Например, в документальном фильме, повествующем о социальной жизни развивающегося государства, относимого к так называемому «третьему миру», закадровый голос повествует о бедных слоях населения как об объекте тех действий, которые осуществляются кем-то другим. Данная грамматическая особенность текста указывает на то, что бедняки изображаются в качестве пассивных участников социальных процессов, тех, кто не способен вести активную борьбу с угнетением. Более того, избираемые в этих случаях грамматические конструкции обеспечивают воспроизводство отношений доминирования, что способствует транслированию идеологических представлений.
КЛ проводит анализ дискурса, применяя системно-функциональную грамматику и реализуя пять аспектов исследования:
1) транзитивный анализ инцидента;
2) модальный анализ отношения между говорящим и слушателем;
3) трансформационный анализ языкового материала,
4) классификационный анализ порядка языка,
5) анализ когерентности дискурса [Fowler, Hodge, Kress, Trew, 1979, p. 198-213].
По мере развития КЛ стали понятны ее недостатки, что подробно рассматривается в таких работах, как «Язык и сила» [Fairclough, 1989], «Язык, сила и идеология» [Wodak, 1989]. К примеру, хотя КЛ позволила осуществить глубокий анализ грамматики и лексики, используемых в дискурсе, однако ее приверженцы не уделяли достаточного внимания такой особенности дискурса, как интертекстуальность; кроме того, анализ дискурса, предлагаемый в работах КЛ-направления, существляется только в рамках системо-функциональной лингвистики, без учета динамичности дискурса и интерпретационной деятельности читателя.
Осознание необходимости дальнейшего развития критических исследований языка и коммуникации заложило основу для зарождения критического дискурс-анализа (далее – КДА) как нового научно-теоретического и прикладного направления функциональной лингвистики.
КДА начинает рассматриваться как такая разновидность дискурс-анализа, которая ориентирована на исследование коммуникативно-семиотических способов, обеспечивающих предствителям власти господство в обществе. КДА не является в чистом виде лингвистическим направлением, напротив, критические исследования имеют принципиально междисциплинарный характер, поскольку цель этих исследований – решение социальных проблем на основе обнаружения их дискурсивных проявлений, или, иными словами, «изучение связи между использованием языка и социальной практикой» [Филлипс, Йоргенсен, 2004, с. 123], объектом критической рефлексии выступают тексты, которые порождаются «в решающие моменты коммуникации, т. е. когда участники находятся в ситуации социального риска и испытывают неудобство от последствий дискурсивного неравенства», ее предметом – «дискурс, который структурно отражает и закрепляет существующие властные отношения», методологической основой – дискурс-анализ, который «предоставляет исследователям возможность сосредоточить внимание на социальном тексте как таковом, а также лучше понять структуру и организацию дискурса» [Гаврило-ва, 2002, с. 3].
Несомненно, что и сам термин «дискурс» является до сих пор крайне неоднозначным, особенно в случае погружения в разные, подчас диаметрально противоположные по методологии научные контексты. Неслучайно ученые отмечают, что «понятие дискурс… объединяет целую гамму различных значений, которые часто кажутся противоречивыми или взаимоисключающими» [Тичер, Мейер, Во-дак, Веттер, 2009, с. 45]. При рассмотрении некоторого множества работ, оперирующих термином «дискурс», можно, вслед за Н. Фэрклафом, выделить несколько основных значений этой базовой дискурсологической единицы: «речевые диалоги и письменные тексты», «разговорный и письменный язык», «ситуационный контекст использования языка», «интеракция между читателем / писателем и текстом», «понятие жанра (например, газетный дискурс)» [Там же, с. 47]. Другими словами, дискурсом в современной науке называют и конкретную речь, взятую в аспекте ее контекстуальной обусловленности, и интерактивное взаимодействие адресата и адресанта, и совокупность текстов, объединяемых на различных основаниях – на основании единства автора, жанра, социального института, транслируемой идеологии, времени порождения и т. д. При этом в контексте проблем КДА наиболее востребованными оказываются как идеологически ориентированные концепции, так и личностно-ориентированные, поскольку субъектом той или иной системы ценностей, закрепляемой в текстовых единицах, может выступать как конкретный человек, пользователь языка, так и целый социальный институт, реализующий свою власть через системно взаимосвязанную совокупность «агентов влияния».
Таким образом, на основе проведенного анализа научной литературы, можно заключить, что специфика КДА как особого научного направления заключается в уникальности его междисциплинарной основы. Базой КДА стали не только теоретические идеи философии и социальной психологии XX века, но и целый спектр практических методик исследования, почерпнутых из современной философии, социо- и психолингвистики, социологии, социальной психологии, литературной и риторической критики.
Философские предпосылки критических исследований дискурса, по мнению И. В. Жукова, заключаются в использовании идей «западного марксизма», в частности таких его представителей, как А. Грамши, Ю. Хабермас, М. Фуко и Л. Альтюссер [Жуков, 2002, с. 24].
Так, Л. Альтюссер представлял идеологию в качестве особого общественного института, управляемого компетентными субъектами и имеющего тесную связь с повседневными практиками; воздействие идеологии на общество состоит в том, чтобы управлять индивидами в интересах контролирующего института; и в том, как это управление происходит, видятся познавательные предпосылки для становления КДА [Цит. по Жукову, 2002, с. 25].
В свою очередь М. Фуко исходит из того, что дискурс – это «система созданных человеком знаний наук, несущих информацию о социальных структурах, конституирующих власть в современном обществе» [Фуко, 1996, с. 132]. Последователи французского ученого (в частности, Н. Фэрклаф) стараются использовать постструктуралистские идеи М. Фуко для анализа текста и дискурса в рационально-критическом ключе.
Вовлечение как аналитическая категория критических исследований дискурса
Термин «вовлечение» в современной гуманитарной науке не имеет единственного общепринятого определения, поэтому его содержание обычно выводится из словарного толкования соответствующей лексемы, зафиксированной в нормативных источниках: вовлечение от «вовлечь 1. Склонить к чему-л, привлечь к участию в чем-л. » [Словарь русского языка, 1999, с. 191]; ср.: вовлекать – « 1. Побуждать, привлекать кого-либо к участию в какой-либо деятельности, работе и т. п. » [Словарь современного русского литературного языка, 1951, с. 490]. Очевидно, что неоднозначность термина «вовлечение» предопределена его междис-циплинарностью и межпредметностью2. В частности, в рамках различных лингвистических направлений (дискурс-анализ, интеракциональная социолингвистика, этнография речи и теория метадискурса) «вовлечение» трактуется по-разному, что и будет показано в данном параграфе нашего исследования.
Важно подчернуть, что в российской лингвистике аналитическая категория «речевое вовлечение» стала использоваться относительно недавно во многом благодаря развитию дискурсологии и прикладного (прежде всего судебного) речеве-дения. При этом наблюдается попытка адаптировать имеющиеся в англоязычной научной традиции понятия «involvement» и «engagement» к понятийной системе дискурсологии, фиксирующей свои исследовательские обобщения и разработки на русском языке. В результате категория речевого вовлечения в равной мере используется как для описания речевого поведения участников устного взаимодействия, так и для изучения стратегий продуцента, который в рамках опосредованной или массовой коммуникации пытается управлять речемыслительной активностью реципиента, преследуя собственные цели. Поэтому на данный момент лингвисты (в рамках складывающейся в России лингвистической традиции) склонны трактовать рассматриваемый термин как такой, который указывает на (1) «степень когнитивного и поведенческого участия интерактантов в коммуникативном процессе» [Гуляева, 2016, с. 65], (2) речемыслительную активность, направленную на стимулирование у адресата таких консенсуальных состояний и действий, которые отвечают установкам адресанта [Катышев, Кильдибекова, 2015, с. 90].
Исследование вовлечения как дискурсивного феномена представляет собой актуальное проблемное поле современной коммуникативной лингвистики и русистики. При этом отдельные аспекты этого исследования предполагают осмысление теории эффективной коммуникации в связи с интерперсональностью как таким свойством речевой успешности, которое обеспечивает включенность интерактантов во взаимодействие и достижение ими результатов, соответствующих задачам этого взаимодействия.
Понятие вовлечения в рамках интеракциональной социолингвистики. Н. Бенье, характеризуя этапы становления исследований, связанных с феноменом речевого вовлечения, отмечает, что рассматриваемая категория (involvement) была изначально связана с такими консенсуальными состояниями интерактантов, как готовность и способность участников общения регулировать взаимодействие посредством привлечения общих языковых, коммуникативных и социокультурных знаний, а также приемов поддержания интеракции; кроме того, считается, что успех коммуникативного взаимодействия определяется вкладом каждого из интерактантов в данный процесс [Besnier, 1994a, p. 1770], то есть вовлеченность рассматривается как предпосылка, обеспечивающая эффективность коммуникации.
Считается, что именно Дж. Гамперц (основоположник интеракциональной социолингвистики) ввел в понятийный аппарат дискурсивной лингвистики искомую аналитическую категорию. В работе, посвященной дискурс-стратегиям, он отмечает, что, «будучи вовлеченными в разговор, и говорящий, и слушающий должны активно реагировать на его ход, показывая друг другу свое вовлечение непосредственно с помощью слов или косвенно, через жесты и другие невербальные сигналы. Кроме того, реакция должна относиться к коммуникативному намерению говорящего, а не к буквальному значению сказанных им слов» [Gumperz, 1982, p. 1].
По замыслу Дж. Гамперца, категорией вовлечения описывается наблюдаемое и активное участие интерактантов в речевом обмене. В репликах коммуникантов присутствуют сигналы, благодаря которым речевые действия соотносятся с текущим коммуникативным контекстом; эти контекстуализованные сигналы способствуют поддержанию состояния вовлеченности собеседников [Gumperz, 1992, p. 230]. Средствами интердискурсивности в ситуации диалогического общения выступают: (а) просодические (интонация, акцентирование, высота тона), (б) пара-лингвистические (темп, паузирование, хезитация, конверсационная синхрония), (в) стилистические, (г) фонетические, грамматические, лексические элементы, представленные в речевой структуре интеракции [Там же, p. 231].
Примечательно, что трактовка Дж. Гамперцем вовлечения как некоего психодискурсивного механизма, обеспечивающего речевое взаимодействие индивидов, оказалась созвучна идеям Э. Гофмана, который отмечал, что «быть вовлеченным во взаимодействие – значит поддерживать своего рода когнитивное и эмоциональное внимание на взаимодействии» [Goffman, 1963, p. 36]. Поэтому вовлечение (involvement) следует рассматривать как «способность человека проявлять направленное внимание на какую-либо деятельность» [Там же, p. 43].
Таким образом, в рамках интеракционального направления социолингвистики феномен вовлечения соотносится с волевым усилием коммуникантов поддерживать речевое взаимодействие на основе общности языковых, коммуникативных и социокультурных представлений, а также погруженности в контекст текущего общения.
Понятие вовлечения в рамках направления дискурс-анализа. Проблеме вовлечения как коммуникативного феномена уделено значительное внимание в работах Уоллеса Чейфа [Chafe, 1982; 1985]. Исследователь использует понятие «вовлечение» (involvement) для интерпретации оппозиции устного и письменного дискурса. Если автор письменного дискурса сконцентрирован на создании цельного и качественного текста, доступного для понимания неограниченному кругу читателей, то внимание участника устного речевого взаимодействия распределяется между конкретными участниками общения, их свойствами и потребностями и собственно созданием устного текста, адресованного определенному человеку или группе людей [Chafe, 1982, p. 36]. Соответственно, оппозиция «вовлечение / отстранение» становится одним из измерений, по которым различаются устный и письменный дискурс. В отсутствие живой непосредственной коммуникации письмо получает черты отстранения от предмета речи и коммуникативного контекста в целом, а устное говорение приобретает черты вовлеченности коммуникантов, которые имеют возможность зрительного контакта, оценки ответных речевых действий, корректировки своих действий и побуждения собеседника к необходимому развитию разговора [Chafe, 1985, p. 105].
Вовлечение как черта устной речи характеризуется с позиции трех аспектов, по которым осуществляется включенность высказывания в коммуникативную ситуацию: «(а) самововлечения говорящего, что поддерживается употреблением оборотов с местоимениями первого лица, выражающими причастность адресанта к теме беседы; (б) взаимного вовлечения говорящего и слушающего, которое устанавливается по использованию местоимений второго лица, фатических элементов типа да…, …да?, а, угу, речевых клише типа знаете ли, …спрашивается?, …понимаешь?, обращений к собеседникам, вопросов и т. п.; (в) вовлечения говорящего в ту реальность, о которой он говорит, что обеспечивается, в частности, включением во фразу временных и пространственных наречий, наречных оборотов и других выражений, подчеркивающих близость контекста субъекту речи» [Chafe, Danielewicz, 1987, p. 19–23] [Цит. по Катышеву, Оленеву, 2016, с. 410].
Д. Таннен, как продолжательница идей У. Чейфа, также исследует вовлечение, сопоставляя устный и письменный дискурс. Она подчеркивает, что термин вовлечение следует рассматривать в контексте устной интеракции коммуникантов – в ситуации, когда обе стороны активно участвуют в разговоре и построении дискурса. Вовлечение – это внутреннее эмоциональное состояние. Общающиеся, будучи включенными в разговор, достигают «внутренней… близости, аналогичной той, которая связывает их с местами, вещами, действиями, идеями, воспоминаниями и словами» [Таnnеn, 2007, p. 27].
Таким образом, вовлечение – это важный стилеобразующий (дискурсивный) параметр, позволяющий противопоставить устный и письменный регистры общения; с помощью него устное общение рассматривается как такая речевая форма, которая предполагает живой непосредственный контакт между собеседниками (У. Чейф), создающий внутренную связь между интерактантами (Д. Таннен).
Реализация стратегии сотрудничества в публичном выступлении Президента России В. В. Путина
В основе современного политического дискурса лежит речевое воздействие коммуникантов друг на друга, а следовательно, возникает необходимость выбора языковых единиц, с помощью которых осуществляется это воздействие. В процессе коммуникативного взаимодействия речевые стратегии являются одним из инструментов влияния на собеседника. Стратегия сотрудничества представляет собой стратегию устранения возможных разногласий между коммуникантами путем передачи информации, не создающей дискомфорта и не ставящей под угрозу отношения между участниками речевой ситуации. Цель данной стратегии – «поддержание толерантных отношений между говорящим и адресатом» [Уразгалиева, 2016, с. 185-187]. В данном параграфе на материале отдельного выступления – «Обращения В. В. Путина к депутатам и сенаторам, посвященное присоединению полуострова Крым к Российской Федерации» (18.03.2014) – объектом рассмотрения становятся языковые средства реализации стратегии сотрудничества. Вместе с тем, в аспекте КДА делается попытка интерпретировать ту инклюзивную интенцию, которая посредством данного выступления была воплощена.
В данном выступлении имплицитно и эксплицитно выражаются: апелляция к справедливости, к единству народа; установка на осознание величия России; стремление сформировать мнение о том, что Россия действует как совершенный механизм, она становится сильнее; самопозиционирование, сводящееся к тому, чтобы в сознании реципиента формировался образ успешного политика, выполняющего практически все обещания. В выступлении В. В. Путина слушатели видят ясную доктрину и попытку вызвать одобрение аудитории по вопросу вхождения территории Крыма в состав России.
При этом стоит отметить, что реализация инклюзивного намерения, осуществляемая с помощью коммуникативаной (риторической) стратегии (в том числе и стратегии сотрудничества), предполагает использование определенных тактик. В политических выступлениях стратегия сотрудничества представлена следующими тактиками: тактикой диалогизации, тактикой апелляции к историческому прошлому, тактикой прогнозирования, тактикой предложения сотрудничества, тактикой призыва к действию. Из перечня тактик следует, что в ходе публичного выступления очень важно соблюдать правила установления и поддержания контакта со слушателем. От успешного установления контакта зависит весь дальнейший ход общения. Неслучайно в рассматриваемом случае стратегия сотрудничества реализуется посредством тактики диалогизации. Выступление В. В. Путина представляет собой своеобразный «диалогизированный» монолог [Хорошилова, 2010, с. 131-132], в котором говорящий, пытаясь повысить активность слушателя, часто употребляет специальные диалогизирующие средства: риторический вопрос, обращение, местоимение и пр. Они выполняют контактоустанавливающую и побудительную функции.
В анализируемой речи наблюдается многократное использование риторического вопроса, как правило включаемого в построение вопросно-ответной формы изложения, что позволяет усилить диалогичность речи и поддержать контакт с аудиторией; ср. фрагмент речи: «Российское государство, что же оно? Ну что, Россия? Опустила голову и смирилась, проглотила эту обиду... Все эти годы и граждане, и многие общественные деятели неоднократно поднимали эту тему, говорили, что Крым – это исконно русская земля, а Севастополь – русский город» [Путин, Обращение Президента В. В. Путина о присоединении полуострова Крым к Российской Федерации, 18.03.2014]. В этом высказывании посредством риторического вопроса оратор передает свое сожаление о бессилии России и подчеркивает, что Россия некоторое время назад находилась в тяжелом состоянии, не могла реально защитить свои интересы. Этим, на наш взгляд, оратор хочет достигнуть взаимопонимания с гражданами страны (избирателями) и завоевать их симпатию и поддержку. Вместе с тем, здесь имплицитно выражается идея о необходимости обеспечения территориальной целостности государства и отстаивания национальных интересов – это повседневная потребность государства, и от всех граждан требуются соответствующие усилия.
В. В. Путин, задавая риторический вопрос, сам же на него и отвечает, что позволяет привлечь внимание аудитории, сделать монологическую речь более диалогичной, одновременно подчеркнуть значимость возвращения Крыма в Россию; ср.: «В Крыму не произошло ни одного вооруженного столкновения и не было человеческих жертв. Как вы думаете, почему? Ответ простой: потому что против народа и его воли воевать трудно или практически невозможно» [Путин, Обращение Президента В. В. Путина о присоединении полуострова Крым к Российской Федерации, 18.03.2014]. В приведенном примере имплицитно выражается убеждение и благодарность украинским военнослужащим за то, что они не участвовали в боевых действиях. Здесь автор применяет риторический вопрос с целью завоевания поддержки всех, в особенности украинцев.
В следующем фрагменте риторический вопрос используется для усиления воздействия на аудиторию, в нем имплицитно выражается поощрение и поддержка стремления жителей Крыма к свободному выбору своей судьбы, т. е. к вхождению в Россию: «...к людям, которые со времен основания этого государства, принятия Декларации независимости гордятся тем, что свобода для них превыше всего.
Разве стремление жителей Крыма к свободному выбору своей судьбы не является такой же ценностью? Поймите нас» [Путин, Обращение Президента В. В. Путина о присоединении полуострова Крым к Российской Федерации, 18.03.2014].
Еще одним средством реализации тактики диалогизации является прямое обращение к аудитории. Оно призвано установить контакт и оказать положительное эмоциональное воздействие на реципиентов; см. пример: «Добрый день, уважаемые члены Совета Федерации, уважаемые депутаты Государственной Думы! Уважаемые представители Республики Крым и Севастополя – они здесь, среди нас, граждане России, жители Крыма и Севастополя!» [Путин, Обращение Президента В. В. Путина о присоединении полуострова Крым к Российской Федерации, 18.03.2014]. Употребляя в своем обращении лексический повтор, адресант поддерживает эмоциональной, торжественный тон, выражает уважение к адресату, в то же время создает благоприятный фон для дальнейшего общения и достижения общей коммуникативной цели. Серия обращений используется и в продолжении речи, помогая оратору ее адресовать значимым категориям слушателей; ср.: «Уважаемые друзья, сегодня мы собрались по вопросу, который име ет жизненно важное значение, историческое значение для всех нас... Уважаемые коллеги! В сердце, в сознании людей Крым всегда был и остается неотъемлемой частью России... Уважаемые коллеги! В ситуации вокруг Украины, как в зеркале, отразилось то, что происходит сейчас, да и происходило на протяжении последних десятилетий, в мире... Уважаемые жители Крыма и города Севастополя! Вся Россия восхищалась вашим мужеством, достоинством и смелостью, это именно вы решили судьбу Крыма» [Путин, Обращение Президента В. В. Путина о присоединении полуострова Крым к Российской Федерации, 18.03.2014].
В приведенных выше фрагментах обращения друзья, коллеги, жители Крыма и города Севастополя сигнализируют о стремлении говорящего к совместной деятельности с обозначенными категориями адресатов. После обращения оратор подчеркивает важность вхождения Крыма в состав России, описывает реальное положение дел на Украине и выражает поощрение и похвалу всем, кто поддерживает действия России, особенно жителям Крыма и города Севастополя.
Еще одним средством диалогизации, выражающим установку на сотрудничество, выступает частое использование местоимений мы, наш, словосочетания мы с вами. Ср.: «...сегодня мы собрались по вопросу, который имеет жизненно важное значение, историческое значение для всех нас...
Крым – это наше общее достояние и важнейший фактор стабильности в регионе... Иначе, дорогие друзья (обращаюсь и к Украине, и к России), мы с вами – и русские, и украинцы – можем вообще потерять Крым, причем в недалекой исторической перспективе.
И наша обеспокоенность понятна, ведь мы не просто близкие соседи, мы фактически, как я уже много раз говорил, один народ. Киев – мать городов русских. Древняя Русь – это на ш общий исток, мы все равно не сможем друг без друга» [Путин, Обращение Президента В. В. Путина о присоединении полуострова Крым к Российской Федерации, 18.03.2014].
Посредством использования местоимения мы, наш и словосочетания мы с вами адресант акцентирует внимание всех на общей истории, создает ощущение общности взглядов, интересов, тем самым выражая надежду на дальнейшее сотрудничество: «Мы хотим дружбы с Украиной, хотим, чтобы она была сильным, суверенным, самодостаточным государством. Ведь для нас Украина – это один из ведущих партнеров, у нас множество совместных проектов...» [Путин, Обращение Президента В. В. Путина о присоединении полуострова Крым к Российской Федерации, 18.03.2014].
Опыт критического дискурс-анализа речи В. В. Путина (на примере инаугурационной речи 7 мая 2018 года)
Считается, что разработанная М. Халлидеем системно-функциональная грамматика является основным источником для КЛ в плане теории и метода. Данная грамматика выступает в качестве методологической базы для критической парадимы в исследованиях языка, речи и дискурса. Как уже не раз отмечалось, современный КДА во многом ориентирован на экспликацию тех процессов, которые связаны со злоупотреблением властью, доминированием и неравенством [Halliday, 2004, p. 352–372], хотя его эвристический потенциал далеко не исчерпан и может быть использован для изучения разнообразных асимметричных контекстов, в которых функционирует дискурс. Данное, расширенное толкование критического подхода к коммуникации в целом и политическому дискурсу в частности позволяет применить понятия и принципы системно-функциональной грамматики для рассмотрения смысловых доминант президентского дискурса. Согласно принципам данной грамматики, каждый текст содержит три типа значений, известных как семантические метафункции, – идеационную, интерперсональную и текстуальную метафункции.
Анализ идеационного значения проводится, в основном, в аспекте транзи тивности; транзитивность характеризует тип описываемого процесса (или дей ствия). Межличностное (интерперсональное) значение передается, в определен ной мере, посредством применения модальных выражений и личных местоиме ний. Текстуальное значение реализуется при помощи тема-рематического члене ния предложения. А деление предложения, как правило, осуществляется сред ствами трансформации, в частности, с помощью номинализации или пассивиза ции синтаксических конструкций. Для рассмотрения того, как институциональ ный субъект президентского дискурса использует свое право на обращение к из бирателям, проанализируем инаугурационную речь, произнесенную В. В. Путиным в 2018 году.
18 марта 2018 года В. В. Путин в четвертый раз победил на выборах Президента России, за него проголосовало более 76% избирателей. 7 мая 2018 года он вступил в должность Президента Российской Федерации, что сопровождалось произнесением речи, призванной консолидировать российское общество в условиях нового этапа развития страны. Поэтому в данном параграфе учет дискурсивных категорий транзитивности и модальности, а также наблюдение за употреблением личных местоимений, номинализаций и пассивизаций направлены на то, чтобы выявить те идеологические смыслы и политические намерения, которые транслировались новоизбранным президентом гражданам страны и всему миру.
1. Транзитивность. По мнению М. Халлидея, транзитивность проявляется в выборе глагольных предикатов, позволяющих определенным образом представить субъекта в системе связей и отношений с окружающим миром. Процессы (или действия) разделяются на 6 основных типов: 1) материальные; 2) умственные; 3) отношения; 4) вербальные; 5) поведенческие; 6) экзистенциальные [Halliday, 2004, p. 171]. Анализ транзитивности предполагает рассмотрение характера действий, т. е. у адресанта всегда есть выбор, какой глагол употребить и, соответственно, как описать (представить) то или иное событие. Исследование транзитивности в этом смысле есть анализ точки зрения, мировоззрения, конструируемого в тексте или речи. С точки зрения представленности свойства транзитивности Инау-гурационная речь президента В. В. Путина в 2018 году состоит из трех основных процессов: материальных, умственных и экзистенциальных. Материальные процессы – процессы-действия, включающие в себя актора действия и его цель, – передаются глаголами, описывающими целенаправленное действие; умственные процессы – процессы восприятия, ощущения, понимания и познания – чаще репрезентируются с помощью таких выражений, как знать, понимать, признать, осознать, считать и т. д.; экзистенциальные процессы – процессы жизни и существования – передаются посредством слов есть, бывать, являться, существовать и т. д.
В таблице 8 показано количество упоминаний этих трех процессов в речи В. В. Путина.
Очевидно, что в данной речи гораздо больше используются предикативные компоненты, передающие материальные процессы. Можно предположить, что клаузы со значением материальных процессов позволяют спикеру объективно передать содержание речи и отношение к предмету речи, способствуют подчеркиванию тех действий, на которые он хочет обратить особое внимание адресата. Второе место по частотности занимают умственные процессы. Это нетрудно понять, поскольку речь является формой осознанной деятельности. Вербализация экзистенциальных процессов встречается реже.
А. Материальные процессы. В начальной части речи употребляются выражения, описывающие такие действия, как сделать (все для России), заверять, (многое) изменить. Акторами являются спикер и включенный субъект (см. использование инкюзивного местоимения «мы», обозначающего совместно говорящего и слушающего). Все эти выражения предполагают активность физического характера и репрезентируют задачу В. В. Путина, вступившего в должность Президента России – возрождать, развивать и укреплять Россию. Здесь эксплицитно передается обещание адресанта адресату.
В основной части речи данные процессы передаются с помощью использования большоего количества глаголов. В изложении стратегического курса на устойчивое развитие страны употребляются такие предикаты, как: использовать (возможности), принять (решение), наращивать (лидерство), реализовать (обновление), расширять (пространство), проводить (политику), повышать (качество). Формированию представления аудитории о светлом будущем служат слова, которые создают в сознании слушателей положительное впечатление и образ успеха. Таким способом спикер стремится убедить граждан в правильности их выбора. Говоря о предстоящих трудностях на пути «прорывного» развития государства, В. В. Путин применяет слова в сочетании с дополнениями, содержащими позитивный смысл (принимать вызовы, воспринимать все новое и передовое, выстраивать повестку развития, обеспечить рывок), для того чтобы воодушевить реципиента, а следовательно, побудить адресата к действиям. Одновременно он оперирует глаголами с негативным значением, например, отторгать, сковывать, ограничивать. Здесь указывается серьезность существенных проблем и подчеркивается важность их решения. С учетом глобальных перемен президентом предлагается продолжение международного сотрудничества. Наблюдается использование глаголов продвигать (интеграционные проекты), наращивать (связи). Материальные процессы реализуются также посредством использования глаголов укреплять (могущество), строить (дальше), реализовать (себя), определять (будущее), встречающихся во фрагментах, имеющих интенцию пожелания. Скрыто высказывается призыв к действию – построению могущественного государства.
В конце речи дважды используется глагол сделать в форме будущего времени. Автор эксплицитно выражает обещание сделать все для процветания и развития России. В то же время имплицитно передается призыв к участию всех в построении будущего страны. Благодаря применению вышеупомянутых слов материальные процессы представляются как осуществляемые в дискурсе президента; одновременно данные слова способствуют активному вовлечению реципиента в процесс коммуникации и ориентируют в том, что предстоит сделать.
Б. Умственные процессы. В инаугурационной речи выражается мысль о важности единства народов, их активного участия в преобразовании, значимости принятия грамотных решений на основе исторического опыта. В 2018 г., получив широкую поддержку, В. В. Путин в четвертый раз был избран президентом России. Содержание анализируемой речи свидетельствует о том, что президент осознал серьезную ответственность, значимость общественной поддержки и народного сплочения. Для этого употребляются глаголы осознать и понять. Одна из задач, поставленных В. В. Путиным, вступившим в должность Президента, – принять меры по развитию и возрождению страны. Для того чтобы усилить уверенность в том, что эти меры будут осуществлены, спикер употребляет слова осознать, понять, знать, помнить и видеть, описывающие процес восприятия, ощущения, понимания. Благодаря данным словам легче расположить к себе собеседника и заслужить одобрение и поддержку народа.