Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основы изучения и лексикографирования лексических единиц церковно-богословской сферы 15
1.1. Принципы словарного описания лексических единиц 15
1.1.1. Корпусные методы в современной лексикографической практике 15
1.1.2. Значение как лексикографическая категория 18
1.1.3. Семантическое поле как источник словника 26
1.1.4. Лексикографическое описание устойчивых сочетаний слов 30
1.2. Церковно-богословская сфера языка в современном языкознании 35
1.2.1. Религиозная лексика как предмет рассмотрения в современной лингвистике 37
1.2.2. Религиозный дискурс в стилистической дифференциации языка 43
1.2.3. Особенности представления религиозной лексики в словарях различных типов 47
Выводы по первой главе 49
Глава 2. Церковнославянизмы как источник словаря русской религиозной лексики . 51
2.1. Вопросы терминологии, связанной с церковнославянизмами в современном русском языке 51
2.1.1. Церковнославянизм как лингвистичский термин 51
2.1.2. Церковнославянизм как лексикографическая помета: анализ академических толковых словарей 63
2.2. Квантитативные корпусные методики исследования церковнославянизмов в современном русском языке 82
2.2.1. Методы исследования частотности церковнославянизмов в современном русском языке 87
2.2.2. Частотная лексика церковнославянского и церковно-богословского корпусов 92
2.2.3. Анализ распределения церковнославянизмов в современном русском языке посредством метода главных компонент 95
Выводы по второй главе 101
Глава 3. Лексикографическое представление единиц церковно-богословской сферы 104
3.1. Лексикографическое описание номинаций, титулований и обращений в религиозном дискурсе 104
3.2. Лексикографическое описание идиоматики на примере функционирования устойчивых сочетаний слов с компонентом Божий в религиозных и светских текстах 115
3.3. Лексикографическое описание слов с недифференцированными значениями 131
3.4. Лексикографическая специфика современного словаря христианской лексики: на материале словарных статей архидиакон и Бог 140
Выводы по третьей главе 149
Заключение 152
Список сокращений и условных обозначений 156
Список литературы 157
Список словарей 186
Список источников 190
Приложение 1. Словарные статьи для «Лингво-энциклопедического словаря христианской лексики» 192
- Значение как лексикографическая категория
- Церковнославянизм как лингвистичский термин
- Лексикографическое описание номинаций, титулований и обращений в религиозном дискурсе
- Лексикографическая специфика современного словаря христианской лексики: на материале словарных статей архидиакон и Бог
Введение к работе
Актуальность темы диссертационного исследования обусловлена необходимостью системного описания лексических единиц церковно-богословской сферы в современном русском языке. Несмотря на то что лексикография относится к достаточно подробно разработанным областям современного языкознания, в частности, существует ряд работ, посвященных лексике православной культуры, однако до сих пор не разработана тема семантических особенностей данной составляющей русского языка с точки зрения вопросов, возникающих при словарном описании лексем. Кроме того, не решен вопрос приоритетной роли церковнославянизмов в формировании религиозного дискурса современного русского языка. Таким образом, проблема определяется необходимостью исследования и описания лексических единиц, относящихся к лексико-семантическому полю «христианство», их семантических и дискурсивных особенностей. Такое описание могло бы стать базой для дальнейшей словарной работы с лексикой данного типа.
Объектом исследования служат лексические единицы, группирующиеся в религиозный дискурс, а именно в ту его часть, которая может быть отнесена к лексико-семантическому полю «христианство».
Предметом исследования являются особенности лексикографической репрезентации семантики лексических единиц, относящихся к лексико-семантическому полю «христианство», а также особенности описания в толковых словарях русского языка религиозной христианской лексики (в том числе церковнославянизмов) и идиоматики.
Цель исследования состоит в выявлении особенностей лексикографической интерпретации религиозной христианской лексики в русском языке.
Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд конкретных задач:
-
систематизировать основные подходы к изучению религиозной лексики с точки зрения их применения в лексикографической практике;
-
проанализировать толковые словари для выявления особенностей описания в них лексических единиц церковно-богословской сферы, а также особенностей применения к таким единицам словарных помет;
-
уточнить использование термина «церковнославянизм» в аспекте лексикографии;
4) представить корпусный частотный метод выделения церковнославянизмов как
составляющей религиозного дискурса современного русского языка;
4 Киынова, Ж.К. Религиозная и светская картины мира в семантике славянизмов / Ж.К. Киынова // Вестник Челябинского
гос. университета. Филология. Искусствоведение. – 2013. – Вып. 83. – № 29 (320). – С. 82–85.
5 Киынова, Ж.К. Славянизмы как средство стилизации в переводах религиозной литературы / Ж.К. Киынова // Вестник
Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. – 2014. – № 1. – С. 62–69.
-
выявить семантические особенности лексики в составе религиозного дискурса современного русского языка;
-
проанализировать специфику функционирования устойчивых сочетаний слов в религиозном дискурсе современного русского языка и, соответственно, выявить специфику их словарного описания.
Теоретической основой работы послужили труды отечественных и зарубежных лингвистов в области лексики и лексикографии (Ю.Д. Апресян, В.В. Виноградов, Анна А. Зализняк, В.В. Леденева, Т.В. Маркелова, Л.А. Новиков, М.А. Тихонова, Д.Н. Шмелев, Л.В. Щерба и др.); фразеологии и фразеографии (А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский, О.В. Ломакина, В.М. Мокиенко, В.Н. Телия и др.); лексической семантики (Ю.Д. Апресян, В.Н. Денисенко, Л.А. Новиков и др.); корпусной лингвистики и лексикографии (Е.Р. Добрушина, О.Н. Ляшевская, В.А. Плунгян, А.Е. Поляков и др.); исследования и описания церковнославянизмов и старославянизмов (Ж.К. Киынова, Р.М. Цейтлин и др.); религиозного дискурса (И.В. Бугаева, В.А. Бурцев, Н.Б. Мечковская, А.Ю. Мусорин, К.А. Тимофеев и др.).
Методологической основой данного диссертационного исследования являются
работы по лексической семантике и системной лексикографии; теории многозначности;
идиоматике; корпусной лингвистике и лексикографии; теории дискурса;
микродиахроническим исследованиям. При описании лексических единиц мы опирались на принципы, разработанные в Московской семантической школе: интегральность, системность, отражение языковой картины мира, методы корпусной лексикографии и экспериментальной лингвистики.
В процессе исследования применялись различные методы и методики: метод
системного научного описания в сочетании с приемами наблюдения, интерпретации,
сопоставления, обобщения и типологизации. Также были применены специальные
лингвистические корпусные методы, а именно: выборка по корпусам определенных
лексических единиц, корпусное выявление наиболее употребительных лексических единиц
и сочетаемостей, метод статистической обработки данных частотности. Избранные
лексические единицы подвергались лексико-семантическому, контекстуальному, а также
компонентному анализу. Использовался анализ словарных толкований и
лексикографических помет. Некоторые лексические единицы описаны в микродиахронии. В отдельных ситуациях были применены дистрибутивный и дискурсивный виды анализа. Часть лексических единиц для анализа была получена при использовании приема сплошной выборки.
Источником для исследования послужила обширная база религиозных текстов, преимущественно богословских и литургических, а также проповеднических. Автором проанализированы материалы Национального корпуса русского языка (НКРЯ), при этом привлекались: Основной корпус (ОК), общий объем которого составляет 283 431966 слов;6 исторический Церковнославянский корпус (ЦСК), объем которого составляет 4 700406 слов, и заданный пользовательский подкорпус текстов церковно-богословской сферы функционирования (ЦБ подкорпус), объем которого составляет 3 967289 слов. Некоторые примеры были отобраны из текстов церковно-богословской тематики с помощью приема сплошной выборки (всего было проанализировано более 35 текстов такого типа). В
Все цифры приведены по состоянию на ноябрь 2017 г.
приводимых примерах сохраняется авторская редакция, орфография и пунктуация оригинала.
Как для верификации материала, так и в качестве объекта изучения
лексикографических методов использовались материалы толковых, энциклопедических и
иных словарей русского и церковнославянского языков: «Словарь Академии Российской»
1-е изд. (САР), «Словарь церковно-славянского и русского языка» 1847 г. (СЦСиРЯ),
«Словарь русского языка, составленный Вторым Отделением Императорской академии
наук» (Словарь Грота-Шахматова), «Толковый словарь русского языка» Д.Н. Ушакова
(ТСУ), «Толковый словарь русского языка» под. ред. С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой 1984
г. (СОШ1) и «Толковый словарь русского языка» под. ред. С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой
1999 г. (СОШ2), «Словарь русского языка» под ред. А.П. Евгеньевой 2-е изд. (МАС),
«Словарь современного русского литературного языка» (БАС),7 «Новый толково-
словообразовательный словарь русского языка» Т.Ф. Ефремовой (НТССРЯ), «Большой
толковый словарь русского языка» С.А. Кузнецова (БТС), «Словарь православной
церковной культуры» Г.Н. Скляревской, «Фразеологический словарь русского
литературного языка» А.И. Федорова (ФСРЛЯ), «Фразеологический словарь русского
языка» И.В. Федосова, А.Н. Лапицкого (ФСРЯ), «Фразеологический объяснительный
словарь русского языка» под ред. А.Н. Баранова и Д.О. Добровольского,
«Фразеологический словарь русского языка» А.И. Молоткова (ФСРЯ), «Новый частотный словарь русской лексики» О.Н. Ляшевской и С.А. Шарова.
Материалом для исследования послужили тексты церковно-богословской сферы современного русского языка, прежде всего, проповедей, а также тексты, близкие к ним по тематике. Основной источник примеров – Национальный корпус русского языка.
Гипотеза исследования. Лексические единицы христианского религиозного дискурса русского языка отличаются специфической связью с церковнославянским языком и обладают семантическими и дискурсивными особенностями, которые нуждаются в лексикографической интерпретации.
Научная новизна исследования заключается в том, что была исследована история употребления терминов: церковнославянизм, старославянизм, славянизм и связанных с ними: церковнославянский язык, старославянский язык, а также синонимичных в ключе их влияния на формирование религиозного дискурса современного русского языка; уточнен термин церковнославянизм. Кроме того, корпусно-статистическими методами анализа выделена значимая лексика церковнославянского языка, а частотность ее употреблений сопоставлена с частотностью употреблений ее лексических аналогов в религиозном дискурсе современного русского языка; выявлено наличие общего лексико-семантического поля у текстов на церковнославянском языке и текстов религиозного дискурса современного русского языка. Также системно описаны титулования, именования и обращения, принятые в Русской Православной Церкви, и избранная употребительная лексика и идиоматика изучаемого дискурса; проанализирован особый прием использования многозначности — семантический синкретизм, наблюдаемый в православной проповеди.
Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что опробованные в ходе данного исследования методики изучения и описания лексики могут быть положены в основу дальнейших исследований русской религиозной лексики. Кроме того, с точки
В исследовании были использованы все издания.
зрения применения в лексикографической практике уточнено использование термина «церковнославянизм» и выявлены семантические особенности лексики в составе религиозного дискурса современного русского языка. Все это способствует более полному представлению о составе религиозного дискурса современного русского языка.
Практическая значимость данной работы состоит в возможности применения результатов анализа в лексикографической практике, при составлении как одноязычных, так и двуязычных толковых словарей, в преподавании курса современного русского языка, а также таких спецкурсов, как «Лексика христианства в современном русском языке», «Современная лексикография», «Религиозный дискурс».
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Церковнославянизмы – особые лексические единицы современного русского
языка, употребляемые в религиозном дискурсе, имеющие фонетическую,
морфологическую и/или семантическую связь с церковнославянским языком и
обладающие особой дискурсивной функцией отсылки к христианскому мировоззрению;
термин церковнославянизм может быть представлен в современных толковых словарях
русского языка как дискурсивная помета.
-
Выявление церковнославянизмов может быть произведено посредством корпусно-статистического метода анализа данных частотности лексем в разных корпусах НКРЯ: Основного, Церковнославянского и заданного подкорпуса текстов церковно-богословской сферы функционирования. Этот метод также позволяет выявить общие лексико-семантические поля, объединяющие частотную лексику религиозного дискурса современного русского языка и частотную лексику церковнославянского языка.
-
Полученные в ходе корпусно-статистического анализа данные показывают семантическую близость текстов, которые группируются в заданный церковно-богословский подкорпус, и текстов Церковнославянского корпуса.
-
Религиозный дискурс современного русского языка (в первую очередь речь проповедников) имеет общее лексико-семантическое ядро с церковнославянским языком, используемым в богослужении Русской Православной Церкви с Синодального периода.
-
Частотное в современной православной проповеди на русском языке явление семантического синкретизма является особым приемом актуализированного совмещения двух и более значений.
-
Титулования, именования, обращения, номинативные лексические единицы, а также устойчивые словосочетания, употребляемые в религиозном дискурсе современного русского языка, отличаются дискурсивными особенностями на разных уровнях. Так, первые три представляют собой неописанную ранее систему ранжирования, используемую в религиозном дискурсе; изученные устойчивые сочетания, несмотря на неделимость, отличаются высокой мотивированностью; проанализированные лексические единицы также обладают семантическими, морфологическими, фонетическими и графическими особенностями, такими как: наличие особой звательной формы у слова Бог – Боже, особое произношение этого слова [бох], традиционно особое написание слова архидиакон и другие, которые должны быть отражены в толковых словарях.
Степень достоверности и апробация материалов исследования. Достоверность результатов, полученных в ходе работы над диссертацией, обусловлена привлечением репрезентативной выборки примеров из корпусов НКРЯ; подготовка, статистический анализ и интерпретация полученных результатов проведены с использованием современных методов обработки информации и статистического анализа. Отдельные
положения диссертационной работы обсуждались на заседаниях и научно-методических семинарах кафедры современного русского языка Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, научно-методических семинарах школы лингвистики НИУ ВШЭ, а также обсуждались на конференциях в Москве (2011: Конференция «Адресация дискурса» в ИЯ РАН; III Международная конференция памяти митр. Антония Сурожского (Блума) в Доме русского зарубежья; 2012: Первая международная школа-конференция «Проблемы языка: взгляд молодых ученых» в ИЯ РАН; 2013: XXIII Ежегодная богословская конференция ПСТГУ; конференция «Информационная структура текстов» в ИЯ РАН; 2015: XXV Ежегодная богословская конференция ПСТГУ) и Нижнем Новгороде (2013: Международная конференция корпусных технологий «ConCorT 2013» НИУ ВШЭ).
Структура работы обусловлена логикой решения поставленных задач. Диссертация
состоит из Введения, трех глав (первая глава «Теоретические основы изучения и
лексикографирования лексических единиц церковно-богословской сферы» –
теоретическая, вторая глава «Церковнославянизмы как источник словаря русской религиозной лексики» и третья глава «Лексикографическое представление единиц церковно-богословской сферы» – практические), Заключения, Списка литературы, Списка сокращений и условных обозначений, а также Приложения, в которое помещены словарные статьи, написанные автором диссертационной работы для ЛЭСРХЛ.
Значение как лексикографическая категория
Одной из основных задач лексикографического описания слова является определение его лексического значения (дефиниции), т.е. «лингвистически релевантного свойства лексикографируемого слова … , которое вычленяется из совокупной семантической информации как целостности, манифестируемой той или иной лексемой и отстоявшейся в связи с ее употреблением в разных типах синтаксических конструкций (контекстных выражениях)» [Васильев, Васильева 2015: 18–19].
В современной лингвистике понятие значения далеко не однозначно. Так, А. Килгарифф отмечает: «Научное изучение языка не должно включать слово значение в качестве объекта своей онтологии. Там, где “значения слова” играют роль в научном лексиконе, там они должны быть истолкованы как абстракции групп словоупотреблений. Нетехническим термином для онтологического выбора является "вера в", как в "Я не верю в привидения / Бога / антиматерии". Хороший лексикограф не верит в значения слов» [Kilgarriff 1997: 25] (здесь и далее перевод мой – К.Л.).
Проблема выделения лексического значения обсуждалась во многих работах, посвященных изучению лексики (См. работы В.А. Звегинцева [Звегинцев 1957], С.Д. Кацнельсона [Кацнельсон 1965], Н.Г. Комлева [Комлев 1969], А.А. Леонтьева [Леонтьев 1965], Ю.С. Степанова [Степанов 1977], А.А. Уфимцевой [Уфимцева 1986] и др.).
Так, Л.В. Щерба говорит об остро стоящей перед составителями словаря проблеме дискретности значений: «Правила словаря даются обыкновенно в виде "значений слов". Всем, однако, известно, как трудно формулировать эти значения в толковых словарях: это издавна составляло самое слабое их место, и издавна ведутся споры о наилучших методах определения значений … На почве этих затруднений и вырастает противоположение словаря, дающего весь "языковой материал" к каждому слову и до известной степени предоставляющего читателю самому выводить из него значения, и словаря, так или иначе – путем толкования или путем перевода – пытающегося дать все значения каждого слова и приводящего примеры лишь для иллюстрации своих определений» [Щерба 1940: 101].
Такого же мнения придерживался и В.В. Виноградов, говоривший о сложности точного определения лексического значения в лексикографической практике. «В каждом толковом словаре пропускаются сотни, если не тысячи живых значений слов и изобретается множество несуществующих значений» [Виноградов 1977: 168]. При этом строгой критике ученого были подвергнуты такие основные словари, как «Словарь современного русского литературного языка» (БАС) и «Большой толковый словарь современного русского языка Д.Н. Ушакова». С учетом типов лексических значений слова В.В. Виноградов формулирует проблему выделения номинативно-производного значения слова, которое нельзя «отрывать» от основного свободного. По мнению ученого, «слово в своем основном значении может входить в основной словарный фонд, а в "переносном или специальном" находиться за его пределами, является ошибочным. Два или больше свободных номинативных значения могут совмещаться в одном слове лишь в том случае, если одно или два из них являются производными от основного (по крайней мере, понимаются как такие в данный период развития языка). Если же такой связи между значениями нет, то мы имеем дело уже с двумя омонимами. В решении этого вопроса очень помогает также анализ морфологической структуры слова» [Виноградов 1977: 170–171].
Отметим, что этот же вопрос дискретности принципиально важен также в практике машинного перевода (см., например, статью [Weaver 1999: 5–6] и др.) и давно обсуждается в англоязычной науке (см., например, работы [Bierwisch 1977: 181–182; Kilgarriff 1997: 135—155; Lyons 1977, 1981]).
Другой проблемой является недифференцируемость значений (см. об этом, например, Ю.Д. Апресян [Апресян 1995: 79], У. Вейнрейх [Вейнрейх 1970: 217– 219], С. Ульманн [Ульманн 1970: 268], Д.Н. Шмелев [2008: 80–86] и др.). Впервые проблему диффузности значений в лексикографии поднял Д.Н. Шмелев в монографии «Проблемы семантического анализа лексики»: «Когда мы пытаемся распределить какие-то примеры в соответствии со "значениями", выделенными в словарной статье, посвященной многозначному слову, целый ряд примеров допускает различное толкование и в связи с этим может быть отнесен то к тому, то к другому из выделяемых значений слова», причем исследователь особо указывает на то, что описываемые случаи совмещения значений не являются ни поэтическими, ни каламбурными [Шмелев 2008: 80]. По мнению ученого, лексико-семантическая позиция слова влияет на определение его лексического значения. На факт узуального, а не контекстуального значения слова указывают «устойчивые словосочетания, а также производные, в которых данные значения устойчиво дифференцированы … Объединение этих значений в семантической структуре одного слова, определяемое характером их соотношения друг с другом, обусловливает и возможность таких лексико-семантических позиций слова, в которых их различение не является значимым, в силу того что семантические различия между ними объективно нейтрализуются. … «Двусмысленность» слова здесь по существу обусловлена не невозможностью осмысления слова в четком соответствии только с одним из отграниченных выше значений, а отсутствием необходимости подобного осмысления» [Шмелев 2008: 86].
Подробно эта проблема раскрывается и Анной А. Зализняк: «Если поставить задачу перечислить все типы случаев, когда под одной "оболочкой" в высказывании скрывается несколько разных смыслов, то к этому списку следует добавить … соединение двух смыслов, расчленение которых в пределах данного высказывания невозможно (т.е. может быть произведено лишь на основании каких-то других)» [Зализняк 2006: 31].
Следующим вопросом, который требует решения при выделении лексического значения, является проблема семантического синкретизма, в лексике наиболее подробно разработываемая на материале древнерусских текстов в трудах В.В. Колесова [Колесов 2002], а также в теории в трудах М.В. Никитина [Никитин 2005], М.Вас. Пименовой [Пименова 2011], К.Г. Черемных [Черемных 2012], на материале поэтических текстов в трудах Н.В. Перцова [Перцов 2000], У. Эмпсона [1965]; в идиоматике вопрос лексического синкретизма поднимается В.М. Савицким [Савицкий 2006]. Синкретизмом В.В. Колесов называет «нерасчлененность содержательных форм слова, понимаемую как явленность концепта, … нерасчлененность форм концепта, принятую за сам концепт (за идею)» [Колесов 2002: 154].
По мнению Анны А. Зализняк, при реализации двух значений одной лексемы в условиях контекста требуется уточнение термина. «Такие случаи неточно было бы называть совмещением4 значений; более принято их обозначать словом синкретизм или неразличение (впрочем, последовательности в употреблении этих терминов нет). Однако еще точнее было бы говорить, что в таких случаях слово имеет одно значение, но просто это значение – более высокого уровня, на котором признак, различающий значения более низкого уровня, не релевантен» [Зализняк 2004: 34]. На необходимость более точного термина обращает внимание и М.Вас. Пименова, которая, подробно рассматривая разные виды совмещения лексических значений, вводит термин синкретсемия [Пименова 2011: 40].
А. Мустайоки и О. Пуссинен в статье «Об экспансии глагольной приставки ПО в современном русском языке» рассматривают явления недифференцированности значений в потенциале. По мнению финских исследователей, отглагольная семантика «весьма мобильна и позволяет автору соединять в глаголе несколько значений сразу или же в разных контекстах использовать один и тот же глагол в его разных значениях. Подобная полисемия и лабильность также увеличивает возможности образования новых ПО-вариантов» [Мустайоки, Пуссинен 2008: 274].
Совмещенные значения могут встречаться в тексте художественного произведения. Вопросы недифференцированности языковых единиц в художественном тексте поднимаются Н.В. Гутовой [Гутова 2005], Н.В. Перцовым [Перцов 2000], М.В. Резуновой [Резунова 2004], В.Н. Стехиной [Стехина 1992], М.Ф. Шацкой [Шацкая 2008].
По мнению Н.В. Перцова случаи неоднозначной интерпретации художественного текста говорят о том, что «...неоднозначность может иметь определенную художественную задачу, причем вовсе не связанную непременно с языковой игрой, с каламбуром. В подобных случаях мы сталкиваемся с неявным совмещением в одном текстовом фрагменте разных его истолкований, между которыми не может быть сделан выбор; собственно, его и не надо стремиться осуществить.
Церковнославянизм как лингвистичский термин
Из-за наличия разных трактовок как самого богослужебного языка, так и природы рассматриваемых лексем единая терминология в этой области отсутствует и термин церковнославянизм понимается и используется по-разному. Критерием применения данного термина служит методологическая база конкретного исследования, т.е. подход, выбранный ученым к интерпретации языка источника заимствования и критерии оценки данного термина: относят ли его к заимствованиям или к фактам собственно русского языка.
Основной причиной отсутствия в современной русистике четкого определения термина церковнославянизм заключается в отсутствии единого общепринятого именования языковой системы – источника анализируемых лексических единиц. При этом в отношении самого языка чаще всего употребляются такие названия, как старославянский и церковнославянский.7
Помимо вышеизложенного, проблема осложняется политической ситуацией: термин церковнославянский язык, содержащий формант церковно-, был нежелателен к употреблению в советские годы. Эволюцию использования терминологии этой сферы мы можем проследить на примере работ Е.М. Верещагина: в монографии 1972 г. ученый, описывая проблему соотношений и номинаций языка первых письменных памятников и языков изводов, использует термин церковнославянский язык, однако далее в этой же работе предпочитает пользоваться нейтральными словами типа славянский [Верещагин 1972:12]. Спустя почти 4 десятилетия исследователь разъясняет: «В советское время в академической и вузовской филологической науке церковнославянский язык игнорировался – как сам термин, так и явление. Исследовали и преподавали исключительно так называемый старославянский язык» [Верещагин 2014: 297]. Е.М. Верещагин считает правомочным называть язык древнейших памятников как церковнославянским, так и кирилло-мефодиевским, т.е. вводит синоним, имеющий отношение к распространению языка. В то же время, комментируя термин Н.И. Толстого древнеславянский язык, он отмечает: «Во-первых, мы распространяем именование цксл. язык на все одиннадцать с лишним веков его бытования (здесь может быть, конечно, путем конвенции выделен стсл. период), так что термин дрсл. язык, согласно ”бритве Оккама“, представляется нам необязательным (излишним). Во-вторых, поскольку цксл. язык и после конца XVIII века остался в употреблении (и употребляется до сих пор)» [Верещагин 2014: 297–298].
Для того, чтобы описать используемую терминологию, кратко рассмотрим историю использования терминов церковнославянский язык, церковнославянизм, славянизм и др., разделив ее на три этапа. Эта задача осложнена тем, что определения анализируемой терминологической группы содержатся лишь в немногочисленных работах [см. Цейтлин 1965: 67; Кравецкий 2013: 571–589], в то время как остальные исследователи либо прямо говорили о невозможности четкого разграничения языков, либо не конкретизировали свое понимание языковых границ. Обобщающие сведения по исследованиям в этой области содержатся в монографии Ж.К. Киыновой «Славянизмы как историко-культурный феномен: синхрония vs. диахрония», где подробно описываются все терминологические корреляции между языком и заимствованием [Киынова 2014]. Несмотря на современность и масштабность исследования Ж.К. Киыновой, далее следует рассмотреть некоторые работы, не изученные Ж.К. Киыновой, а также уточнить термин церковнославянизм в фокусе лексикографии церковно-богословской лексики современного русского языка.
Для выполнения поставленных здесь задач необходимо упорядочить взгляды ученых-лингвистов на церковнославянский язык и церковнославянизмы в соответствии с принципами и подходами, которые положены исследователями в основу работ по данной проблематике. Обзорно рассматривая труды отечественных лингвистов, мы идентифицируем критерии отнесения лексических единиц к церковнославянизмам. Исследования, в основе которых лежит стилистический критерий, можно разделить на два направления: 1) собственно изучение стилистики славянизмов; 2) анализ отражения стилистических особенностей лексики в словарях.
Внимание исследователей конца XIX – начала XX вв. А.Х. Востоков [Востоков 1863], А.А. Шахматов [Шахматов 1943] и др. сосредоточено в основном на языке первых памятников славянской письменности. Язык этих памятников они чаще называют церковнославянским. Как правило, речь о церковнославянизмах, ведется в контексте исторических фонетических признаков: «Если ... мы вместо ожидаемых русских сочетаний оро, ере, оло (ело) или рядом с ними найдем в тех или иных словах сочетания ра, ръ (ре), ла, лъ (ле), то с уверенностью признаем такие слова остатками церковнославянского основания нашего литературного языка, церковнославянизмами» [Шахматов 1941: 71]. Причем далее А.А. Шахматов указывает на то, что с представлениями об этих словах частично связываются понятия, или церковные, или отвлеченные, при этом «иногда соответствующее русское слово налицо, но значение его иное (большею частью оно более реально, чем книжное, церковнославянское слово), и это служило основанием к сохранению чужеземного собрата» [Шахматов 1941: 71]. Этот классический ныне критерий выделения церковнославянизмов по принципу образования можно назвать морфологическим.
С середины XX в. исследования церковнославянизмов переходят в область стилистики, поэтому следует говорить о стилистическом критерии. О стилистических функциях церковнославянизмов пишут В.В. Виноградов [Виноградов 1977], Г.О. Винокур [Винокур 1959], П.А. Семенов [Семенов 1997: 134–138] и др. Однако наблюдается крайняя неустойчивость терминологии, используются такие термины, как церковнославянизм и церковнокнижный архаизм (В.В. Виноградов), славянизм (Р.М. Цейтлин, Г.О. Винокур, П.А. Семенов). Р.М. Цейтлин употребляет также и термин старославянизм, подчеркивая, что обозначает им исключительно заимствования из языка первых памятников письменности, который она считает необходимым называть старославянским языком: «Термин "старославянизм", как нам кажется, должен употребляться ... применительно лишь к тем фактам, которые заимствованы в данном литературном языке из старославянского, к таким языковым явлениям, которые имеют место в конкретных памятниках старославянского языка. При этом важно учитывать не только изолированные фонетические, морфологические, словообразовательные семантические "старославянские признаки" данного слова, но непременно рассматривать их в совокупности и применительно к конкретным условиям употребления слова в контекстах» [Цейтлин 1965: 67].
Язык происхождения анализируемых лексических единиц называется и церковнославянским (В.В. Виноградов, Г.О. Винокур), и старославянским (Р.М. Цейтлин), причем Р.М. Цейтлин категорично высказывается о необходимости адекватной терминологии: «Существующая неопределенность в употреблении термина "старославянизм" позволяет исследователям не заниматься анализом собственно старославянского материала и ограничиваться лишь выделением определенных структурных "старославянских признаков", что в той или иной мере искажает реальное соотношение языковых фактов. В последнее время употребление термина "старославянский язык", а, следовательно, и "памятник старославянского языка", "факт старославянского языка", "старославянизм" становится все более неточным, расплывчатым, из него выхолащивается идея "старославянского языка", как такового, как языка реально существовавшего и обладавшего совершенно определенными средствами выражения, закрепленными в строго ограниченном круге памятников» [Цейтлин 1965: 65]. Для обозначения стилистических употреблений Р.М. Цейтлин предлагает универсальный термин славянизм.
Как уже упоминалось, Н.И. Толстой считает необходимым употреблять термин древнеславянский язык по отношению к текстам первых кириллических памятников Руси и термин церковнославянский язык – к ним и ко всем последующим текстам богослужебного круга и богослужебной тематики с характерными особенностями [Толстой 1961: 52–66; 2002: 81–90].
В монографии В.Д. Левина «Краткий очерк истории русского литературного языка» уже в 1958 г. было сделано важное наблюдение: говоря о раннем периоде русского языка, по роли и лексическому значению автор делит славянизмы на две группы: 1. «Славянизмы, обязанные своим проникновением в русский литературный язык потребностями его в средствах для выражения определенных понятий, для обозначения новых для коллектива предметов, "реалий"; другими словами, славянизмы, связанные прежде всего с содержанием, со смысловой, "понятийной" стороной языка» и 2. «Славянизмы, играющие в языке стилистическую роль, связанные со стилистической стороной языка» [Левин 1964: 23–26], включая в первую группу слова и выражения преимущественно из области религии, церковной деятельности, во вторую – синонимы, дублеты к русским словам или формам.
Лексикографическое описание номинаций, титулований и обращений в религиозном дискурсе
В этом разделе, описывающем современную профессиональную и разговорную речь христиан православной конфессии, будет представлена систематизация титулований, именований и обращений к священнослужителям, а также рассмотрено функционирование в речи самых употребительных из этих лексем – слов отец, батюшка, матушка.
Система обозначений священнослужителей непосредственно связана с иерархической организаций Русской Православной Церкви. Именования и обращения можно описать как построенные по схемам со следующими элементами: (1) титулы или собственно номинации священнослужителей, (2) личные имена, (3) титулования, (4) а для третьей священнической степени (архиереев) также прилагательные, образованные от географического названия занимаемой кафедры. Основные из этих схем представлены в Таблице 13.
Слово титул, применяемое по отношению к священнослужителям, довольно специфично. Сложность заключается в том, что титулами в языке Церкви называют как собственно номинации лиц (Патриарх), так и обращения к ним по титулу (Святейший), тогда как по данным словарей значению «обращение по титулу» должно соответствовать слово титулование [ТСУ 1935–1940]. Т.е. словом титул обозначают два разных понятия: и титул в строгом смысле, и титулование, здесь же мы будем различать эти два термина.
Неясности также провоцируются тем, что с появлением принятой Петром I «Табели о рангах» все священнослужители распределялись по рангам и получали титулы: от диакона до митрополита (См. об этом, например, [Воскресенская 2003]); между тем сегодня слово титул воспринимается носителями языка прежде всего в значении «словесная формула именования лица в соответствии с его официальным почетным званием, служебным или общественным положением» (ср. архиепископ) [НТССРЯ 2006], и с этой точки зрения термин титул в применении к низшей степени диакон выглядит противоречиво. В заглавии таблицы мы указываем титул/номинация по сану, чтобы подчеркнуть, что некоторые номинации внутри одной священной степени не являются собственно титулами. Так, для второй степени священнослужителей титулом является слово иерей, а слова священник (синоним к слову иерей для белого духовенства) и иеромонах (для монашествующего) – это номинации, но не титулы. Также титулами не являются слова пресвитер и архиерей в тех ситуациях, когда используются как гиперонимы по отношению к номинациям своей степени (пресвитер – обобщение для слов иерей, иеромонах, протоиерей, протопресвитер, игумен, архимандрит и архиерей для слов епископ, архиепископ, митрополит, Патриарх).
Не все варианты, описанные в таблице, имеют нейтральный нормативный статус. Сочетание определенных способов номинации с личным именем часто оказывается стилистически выделенным, например, конструкции типа отец (без имени) (отцы, на трапезу пойдем или отец вышел, скоро будет) являются знаком профессиональной речи священно- и церковнослужителей и работников церковных учреждений, а конструкции типа батюшка Иоанн (Сегодня служит батюшка Иоанн) воспринимаются как знак недостаточного вхождения говорящего в религиозную среду, недостаточного владения нормами принятой в церковном микросоциуме устной речи. Ср. нормативные употребления батюшка без имени (Батюшка, можно с Вами поговорить?) и отец Иоанн (Сегодня служит отец Иоанн)».
Схемы обозначения священнослужителей двух первых степеней устроены иначе, чем для третьей степени. При именовании священнослужителей диаконской и священнической степеней основным элементом построения как обращений, так и номинаций является слово отец (см. примеры (13)–(15)). При этом слово отец в значении «священнослужитель» не сочетается со словом священник. Если такое сочетание возникает, то слово отец выступает в другом значении – «родитель» (пример 16). По-видимому, лексемы отец и священник являются неполными синонимами и при их сложении возникает семантическая избыточность.
(13) Но все, посещавшие отца протодиакона отмечали, что жизнь его воистину являлась исполнением слов Апостола всегда радуйтесь… [Протодиакон Анатолий Головин (2004) // «Журнал Московской патриархии», 2004.09.27]
(14) Отцу иерею Михаилу Сретенскому желаю добра всякого, как себе. [Иоанн Кронштадтский. Дневники (1908)]
(15) Отец Михаил священник хороший, простой, трезвый, благонравный, в службе исправный, предупредительный, но притом семейный. [Иоанн Кронштадтский. Дневники (1908)]
(16) Ни перед отцом-священником, ни перед матерью она не обнажает сочащихся язв своей души… [Л.Д. Троцкий. О Леониде Андрееве (1902)]
Надо сказать, что у терминов, обозначающих священнослужителей, по-разному маркируется сочетаемость с именем. Именование священник + Имя (священник Иоанн) стилистически равноправно священник (без имени); батюшка (без имени) – разговорный вариант, не используемый в официальной речи, а батюшка + Имя (батюшка Иоанн) воспринимается как сниженный вариант, близкий к просторечному. Вариант отец + Имя (сегодня служит отец Иоанн) – нормативный и наиболее употребительный, но отец без имени в номинативной функции (отец вышел, скоро будет) – профессионализм, а в вокативной (отцы, на трапезу пойдем) – профессионализм, если используется в речи священнослужителей, и сниженный жаргонный, если используется в речи других людей (отец, постой, у меня вопрос).
В функции именований архиереев и обращений используется слово Владыка (вместо слова отец, применяемого при двух первых степенях: отец Иоанн – Владыка Иоанн). Сочетание Владыка + Имя (Владыка Иоанн) и лексема Владыка (без имени) стилистически равноправны. Слово отец обычно стоит в препозиции к собственно номинации и к имени, а Владыка часто само является определяемым словом: ср. нормативное Преосвященный Владыка и Преподобный отец, невозможное в речи тех носителей современного русского языка, которые относят себя к христианам восточного обряда. Иными словами, сочетания типа Преподобный отец и Преподобный Иоанн допустимы при именовании католического священнослужителя и обращении к нему, но не в православной церкви.
Краткие титулования более употребительны в разговорной и неофициальной речи в сравнении с полными прилагательными, поэтому на их лексической сочетаемости следует остановиться подробнее. Использование кратких титулований без предшествующего местоимения Его/Ваше по отношению к священнослужителям диаконской и пресвитерской степеней невозможно в принципе ( Преподобие сказал; Высокопреподобие, скажите); употребление их же по отношению к священнослужителям епископской степени в разговорной речи возможно в номинативной функции (Преосвященный сказал, Святейший приехал), но в вокативной функции также недопустимо ( Святейший, скажите). Сочетания Краткое титулование + Имя невозможны по отношению к представителям двух первых степеней ( Преподобный Иоанн сказал/ Высокопреподобный Иоанн, скажите), но нередко в разговорной речи используются в номинативной функции по отношению к представителям архиерейской степени (Святейший Иоанн сказал), хотя также недопустимы в вокативной функции ( Святейший Иоанн, скажите).
Официально-деловые варианты именований священнослужителей двух первых степеней и обращений к ним строятся при помощи кратких титулований, например, Ваше Высокопреподобие, отец архимандрит (полные отсутствуют), а официально-деловые варианты именований священнослужителей третьей степени и обращений к ее представителям – при помощи полных: Ваше Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Владыка митр. (краткие воспринимаются как более «расхожий» разговорный вариант) – Ваше Высокопреосвященство. Так, согласно церковному протоколу, возможно начать беседу с архиереем с полного обращения, а затем использовать более краткие формы.
Немаловажно, что схема построения титулований и зависящих от них обращений и номинаций связывается не со священной, а с правительственной степенью священнослужителей. Иными словами, рядовые представители двух первых священных степеней (диаконы, иеродиаконы, иереи и иеромонахи) титулуются Его Преподобие (и, соответственно, обращаются к ним Ваше Преподобие), а награжденные более высоким саном в обеих степенях (архидиаконы, протодиаконы, протоиереи, протопресвитеры, игумены, архимандриты) – Его Высокопреподобие (и, соответственно, обращаются к ним Ваше Высокопреподобие). Краткое титулование архиереев изменяется (как бы возрастает) в соответствии с административным положением: епископ может быть Преосвященный/Преосвященнейший; архиепископ – Преосвященный/Преосвященнейший/Высокопреосвященный/Высокопреосвященне йший; митр. – Высокопреосвященный/Высокопреосвященнейший/Блаженнейший. Основные элементы номинаций и обращений к духовенству, представленные в таблице, могут меняться и, особенно в торжественных ситуациях, распространяться второстепенными лексемами. Чем менее официальна речь, тем больше может варьироваться порядок слов и тем больше основная структура может расширяться, обычно за счет эпитетов, ср.: Ваше Святейшество, Святейший наш Владыко, Первосвятитель и Отец.
Лексикографическая специфика современного словаря христианской лексики: на материале словарных статей архидиакон и Бог
Сравним словарные статьи ЛЭСРХЛ, где совмещены лексикографическое и энциклопедическое описание, с имеющимися на данный момент научными современными описаниями лексики сематического поля «христианство» – энциклопедическим в ПЭ и лексикографическим в словарях Академии Российской, Г.Н. Скляревской, С.И. Ожегова – Н.Ю. Шведовой, Т.Ф. Ефремовой и др. На примере анализа словарных статей для многозначных слов архидиакон и Бог покажем, как системный подход к описанию слова позволил обнаружить такие его смысловые и лексические свойства, которые не зафиксированы ни перечисленными изданиями, ни академическими словарями. Работа велась на большом корпусе примеров текстов церковно-богословской тематики из НКРЯ.
Представим процесс лексикографической репрезентации лексем СП «христианство» на примере лексемы архидиакон.
Историческое подзначение ( архидиакон 2 ). В ПЭ данный термин определяется так: «высший сан, или титул, диаконской степени священнослужителей». Но данное толкование относится лишь к части словоупотреблений. Полнота значений слова может быть представлена при рассмотрении его в исторической ретроспективе: «В древней Церкви положение старшего диакона было очень высоким, он был тесно связан с епископом. Это прежде всего видно при рассмотрении их функций: А.[архидиакон] «замещал» епископа, представляя его на Соборе и ставя подпись под соборными документами». И далее: «В качестве церковных администраторов А. [архидиаконы] возвысились над пресвитерами, что стало со временем рассматриваться как злоупотребление, ибо противоречило иерархической субординации…» [ПЭ 2001: Т.3, 528]. Из вышеизложенного можно сделать промежуточный вывод о наличии у слова исторического значения, связанного с административной деятельностью.
Отсюда становится ясным, например, использование термина архидиакон в западном христианском мире для обозначения административной должности. Такое употребление является реализаций изначально входящей в лексему семы администрирование . Потому выделяем историческое подзначение церковная административная должность и указываем, что в настоящий момент оно актуально только для западной традиции. Наличие в языке такого значения обосновывается в словаре языковыми примерами, тогда как авторы энциклопедических описаний могут описывать понятие безотносительно к тому, как функционирует слово в реальных современных текстах. Приведем подтверждающие существование такого исторического значения примеры:
(67) Поэтому православные архиереи, священнослужители и миряне православные крепко противостали Арию, и сам благочестивый император Константин равноапостольный, собравший со всех концов православного мира епископов, пресвитеров и отчасти диаконов, в числе коих был архидиако н Афанасий, потом поставленный в архиепископы Александрии в Египте. [Иоанн Кронштадтский. Дневники (1908)].
(68) Не то приходится сказать об архидиаконах. Их древнее положение в церкви обозначается одним современным фактом английской церковной жизни: в этой стране консервативного протестантизма между епископами числятся и такие члены иерархии, которые de jure, по своей церковной степени, — только архидиаконы. [Болотов В.В. Лекции по истории древней Церкви: История церкви в период вселенских соборов. СПб.: Типография М. Меркушева, 1913. Т. 3. С. 161].
Приведенные данные говорят о наличии значения церковная административная должность , к которому, в соответствии с принятой в ЛЭСРХЛ системой, необходимо предпослать помету Ист. Церкви.
Современное употребление ( архидиакон 3 ). Рассмотрим употребление лексемы архидиакон в современных, (не исторических) контекстах.
В той же ПЭ обратим внимание на следующее замечание: «В Русской Православной Церкви сан А. [архидиакона] имеет 2 значения: он принадлежит первому диакону Патриаршего собора (в синодальную эпоху принадлежал первому диакону первенствующего в Российской Церкви Успенского собора Московского Кремля), а также является наградой для монашествующих диаконов (иеродиаконов), в этом случае сан А. [архидиакона] аналогичен сану протодиакона для диаконов из белого духовенства» [ПЭ 2001: Т.3, 529]. Данная статья, как видим, разграничивает функции патриаршего архидиакона и титулованного архидиакона в монастыре, а также указывает на различия в этих значениях. В то же время информация о разных общественных положениях денотатов отнюдь не приводит к необходимости выделять разные значения исследуемой лексемы. Так, нам не удалось найти употребления, позволяющие отграничить эти значения друг от друга за счет невзаимозаменяемости, наличия разных смысловых компонентов. Следовательно, следует описать их в словарной статье как одно значение: высший диаконский чин .
Рассматривая подзначение высший диаконский чин , необходимо расшифровать для пользователей словаря смысл устойчивого словосочетания Великий Архидиакон. С одной стороны, значение собственно слова архидиакон не выходит в нем за рамки рассматриваемого значения, с другой стороны, традиционно это сочетание применяется исключительно к одному лицу. Исходя из вышеизложенного, следует поместить информацию о его семантике внутри описанного значения под знаком устойчивой сочетаемости «».
Связанное со Священным Писанием значение ( архидиакон 1 ). Благодаря энциклопедической информации, содаржащейся в ПЭ, было описано два значения. Однако полное описание данного словоупотребления невозможно без указания на еще одно весьма частотное значение – первый из диаконов , т.е. конкретно архидиакон Стефан. Именно это значение стало в нашем словаре первым по порядку, т.к. здесь анализируемая лексема репрезентирует категорию, вошедшую в христианскую традицию из библейской традиции, а в соответствии с принятой в нашем словаре установкой словарную статью мы начинаем со значений, снабженных пометой Библ., означающей, что в этом значении слово встречается в синодальном переводе Священного Писания, или пометой Библ. реалия, означающей, что в этом значении слово описывает реалию из Священного Писания, хотя и не встречается в таком значении в синодальном переводе.
Архидиаконом называют св. Стефана потому, что в Писании он представлен как первый среди семи диаконов, избранных для социального служения в первой христианской общине [Дн 6:5]. Выделение номинации архидиакон Стефан как самостоятельного подзначения созвучно вынесению описания соответствующего ему понятия в отдельную статью ПЭ: «Стефан, Варнава и др». Отметим тот факт, что создатели энциклопедии даже не упоминают св. Стефана в статье «Архидиакон». Это можно объяснить так: архидиакон как иерархический чин и архидиакон при имени Стефан входят в разные историко-познавательные поля: поле архидиакон и поле св. Стефан .
Следует отметить, что в религиозном дискурсе встречаются именования архидиаконами других из семи первых диаконов: такие употребления в ходе дискуссии со специалистами-богословами признаны в нашем словаре выходящими за рамки нормы.
Разговорное подзначение ( архидиакон 4 ). В результате обсуждения с богословами использования слова архидиакон, также было выявлено четвертое значение слова - разговорное: «старший диакон при архиерее». Исходя из того, что разговорные значения, функционирующие в профессиональной речи в русской церкви, практически не используются в письменных текстах, примеры для данного подзначения в словарной статье не были приведены.
Орфографическая, фонетическая и грамматическая нормы. Что касается орфографии слова, то, основываясь на мнении профессионалов-богословов, авторами данного словарного проекта было принято решение о том, что в рамках религиозных текстов из двух распространенных вариантов орфографии {архидиакон и архидьякон) нормативным следует считать только первый. При этом относительно фонетики нормативным произношением было признано то, которое соотносится с написанием -ья- [арх ид jа кон], поскольку в устной речи греческое -id- традиционно озвучивается как [j].
Кроме того, в профессиональной речи было обнаружено выходящее за рамки нормы, но соответствующее общим тенденциям профессионального формоизменения специфическое употребление во множественном числе – форма архидиакона с ударением на окончании вместо нормативного архидиаконы.
Поскольку авторы стараются реже приводить в словаре ненормативные употребления, для отмежевания от орфографического варианта с -ья- и грамматического с ударным окончанием -а- в словарь помещена директива «Не рекомендуется: другие варианты орфографии и словоизменения» [Литвинцева 2010: 138].