Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Фольклорный концепт чудо как лингвостилистическая проблема 10
1.1. Концепт чудо как явление фольклорного текста 10
1.2. Текстообразующие функции концепта чудо 23
1.3. Лексическая репрезентация концепта чудо в фольклорных текстах различных жанров. 33
1.4. Модальные аспекты фольклорного концепта чудо 48
1.5. Источники изучения языковых средств репрезентации фольклорного концепта чудо . 53
Выводы 63
Глава 2. Средства и способы вербализации концепта чудо в русских волшебных сказках (на материале вологодских текстов) 66
2.1. Вербализация текстообразующих функций концепта чудо 66
2.2. Особенности лексической репрезентации концепта чудо 92
2.3. Специфика выражения оценочной и эмоциональной модальностей концепта чудо 111
2.4. Концепт чудо в аспекте интертекстуальности: фольклорная и «новая» волшебная сказка 137
Выводы 165
Заключение 170
Список литературы 174
Приложение 197
- Текстообразующие функции концепта чудо
- Источники изучения языковых средств репрезентации фольклорного концепта чудо
- Особенности лексической репрезентации концепта чудо
- Концепт чудо в аспекте интертекстуальности: фольклорная и «новая» волшебная сказка
Введение к работе
Актуальность темы данной работы обусловлена, во-первых,
обращением к высшему, текстообразующему уровню фольклорно-языкового
строя волшебной сказки – [Мальцева, 2002; Черноусова, 1994, 2015], а во-
вторых, привлечением к анализу региональных фольклорных текстов,
исследование которых даёт возможность выявить локальные особенности
бытования волшебной сказки. Мы исследуем систему языковых средств
репрезентации фольклорного концепта чудо, доказывая его
самостоятельность и определяющую роль в текстовом пространстве волшебной сказки, а также изучаем интертекстуальный потенциал данного концепта в текстах новых дискурсивных практик, генетически связанных с волшебной сказкой. Обращение к этим текстам доказывает, что именно чудо является базовым ментальным конструктом, приближающим их к жанру волшебной сказки.
Целью данной диссертации является описание фольклорного концепта чудо в волшебной сказке на материале вологодских волшебных сказок, изучение его текстообразующих функций, а также лексико-фразеологических и грамматических реализаций.
Поставленная цель определяет решение следующих задач:
а) обосновать существование фольклорного концепта чудо, определить его содержательную специфику и место в типологии концептов;
б) на материале региональных записей фольклорных текстов
реконструировать и структурировать формулы, обеспечивающие
проспективность сказочного текста;
в) выявить и описать корпус лексических и фразеологических
репрезентаций концепта чудо;
г) охарактеризовать систему модальных значений, репрезентирующих
чудо в тексте волшебной сказки, описать их языковое воплощение;
д) изучить специфику текстообразования «новых» (экологических)
сказок в аспекте интертекстуальности на основе концепта чудо.
Методологическую основу исследования составляют лингвистические исследования, в которых намечается три основных подхода к пониманию концепта: собственно лингвистическое (С.А. Аскольдов, Д.С. Лихачев, В.В. Колесов, В.Н. Телия; др.), когнитивное (З.Д. Попова, И.А. Стернин; др.), культурологическое (Ю.С. Степанов, Г.Г. Слышкин; др.); труды по фольклористике, посвященные поэтике волшебной сказки (В.В. Пропп, Н.В. Новиков, В.А. Бахтина, Е.М. Неёлов, Е.П. Панасова, Е.В. Добровольская; др.) и по лингвофольклористике, определяющие предмет изучения этой области научного знания (А.Т. Хроленко, С.Е. Никитина; С.П. Праведников; др.), исследующие концептосферу русского фольклора (Е.Б. Артеменко, И.П. Черноусова, С.А. Кошарная; др.) и языковые средства репрезентации чудесного в фольклорных текстах (О.В. Волощенко, Е.И. Алещенко, Л.В. Эпоева, И.А. Названова, Е.М. Абышева; др.).
Ведущим методом исследования является описательно-
аналитический, наряду с ним используется также метод лингвистического моделирования фреймово-слотовой структуры концепта.
Предмет исследования – текстообразующие функции концепта чудо и связанная с ними система его лексических и грамматических репрезентаций.
Объект исследования – во-первых, тексты русских народных
волшебных сказок, записанные со слов жителей Вологодского края в XIX – начале ХХI века и отраженные в различных рукописных и печатных
источниках (145 текстов), а также помещенные в сборник сказок А.Н. Афанасьева (64 текста), во-вторых, тексты сказок, представленных на конкурс Вологодского регионального отделения Русского географического общества «Экологическая сказка» в 2012 году (129 работ).
Гипотеза исследования состоит в том, языковое содержание
формульных элементов, а также лексических и грамматических
репрезентаций концепта чудо в волшебной сказке позволяет рассматривать данный концепт как текстообразующую категорию.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Базовый фольклорный концепт чудо на тематическом уровне имеет
фреймово-слотовую структуру с двумя вершинами «вредительство» и
«ликвидация вредительства», которые определяют сюжетный ход волшебной
сказки, что позволяет считать данный концепт основной текстообразующей
категорией данного фольклорного жанра.
2. Языковые средства репрезентации фольклорного концепта чудо в
волшебной сказке в силу традиции механически воспроизводятся в
произведениях устного народного творчества, которые не имеют автора.
Формульные элементы (инициальные, медиальные формулы), соотносимые с
концептом чудо, обеспечивают проспекцию сказочного текста. Финальные
сказочные формулы участвуют в формировании ретроспективных текстовых
связей.
3. В контекстах реального языкового употребления лексических
единиц, вербализующих концепт чудо, в региональных записях сказочных
текстов обнаруживается тенденция к профанизации сказочного
пространства. Увеличение роли фантастического начала в вербализации
концепта чудо отмечено активным использованием лексем, обозначающих
развитие технического прогресса.
4. Выражение оценочного и эмоционального модальных значений
оценки в текстах волшебной сказки способствует формированию сказочного
конфликта и, как следствие, дальнейшего развития сюжета, т.е. проспекции.
Данные модальные значения способствуют декодированию содержательно-фактуальной информации, заложенной в сказочном тексте.
5. В текстах авторских «экологических» сказок отсутствует механизм
автоматической вербализации концепта чудо, наблюдается
интертекстуальное целенаправленное использование языковых средств его репрезентации в соответствии с авторским сюжетом и стилистикой.
Научная новизна работы состоит в том, что фольклорный концепт чудо исследуется с позиций текстообразования и интертекстуальности.
Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что она вносит определенный вклад в развитие лингвофольклористики, исследуя фольклорный сказочный текст в аспекте текстообразования, а также тем, что данная работа позволяет дополнить существующую антологию концептов посредством описания системы языковых средств, репрезентирующих концепт чудо на материале русской волшебной сказки.
Практическая ценность работы определяется возможностью ее
использования при разработке вузовских учебных курсов когнитивной
лингвистики, лингвокультурологии, лингвофольклористики и
филологического краеведения.
Апробация исследования. Проблематика диссертационного
исследования была представлена на заседаниях аспирантского семинара кафедры русского языка, журналистики и теории коммуникации ВоГУ, в докладах на международных (Вологда, Салоники (Греция)), всероссийских (Вологда, Кострома) и региональных конференциях. Материалы и выводы диссертационного исследования отражены в девяти публикациях общим объемом 6,3 усл. п. л., в том числе в трех статьях, опубликованных в рецензируемых научных журналах рекомендованного списка ВАК при Минобрнауки РФ.
Структура работы. Корпус диссертации (214 с.) состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы и приложения.
Текстообразующие функции концепта чудо
Выделение волшебной сказки из других видов сказочной прозы зачастую происходит с помощью указания не ее антропоцентричность и особенности чудесного вымысла [32, с. 172; 79, с. 147; 83].
Действительно, волшебная сказка на протяжении многих лет представляла собой жанр фольклора, концептуальной доминантой которого является чудо. Чудесное начало получает различные трактовки в зависимости от взглядов исследователя.
ВС будут называть: «чудесная» (В.Ф. Миллер), «фантастическая» (П.Н. Сакулин), «волшебная» или «чудесная» (Б.М. и Ю.М. Соколовы, В.И. Чичеров), «волшебная» (В.Я. Пропп, Н.П. Андреев, А.И. Никифоров, М.К. Азадовский, Э.В. Померанцева, В.П. Аникин), «волшебно фантастическая» (И.М. Колесницкая, Н.В. Новиков), «волшебно фантастическая и богатырская» (В.А. Василенко), «богатырская и чародейная» (В.К. Бондарчик), «фантастико-героическая» (Г.С. Сухобрус). Хотя термины «волшебное» и «фантастическое» часто употребляются как синонимы, фольклористы стремятся их разграничить.
Так, Л. Парпулова говорит о «фантастически-чудесном» и «фантастически-странном», считая первое основным жанрообразующим признаком ВС (Цит. по [119, с. 65]).
Н.В. Новиков предлагает различать два начала в сказке – волшебное и фантастическое, на которых, собственно, и строится ее поэтический вымысел. «Начало волшебное заключает так называемые пережиточные моменты и прежде всего религиозно-мифологические воззрения первобытного человека, одухотворение им вещей и явлений природы, приписывание этим вещам и явлениям магических свойств, различные религиозные культы, обычаи, обряды и т.п.» [131, с. 13]. Это могут быть мотивы о вере в существование «потустороннего мира» и возможность возвращения оттуда; представления о смерти, заключенной в какой-либо материальный предмет (яйцо, ящик, цветок); о чудесном рождении (от съеденной рыбы, выпитой воды и т. п.); о превращении людей в животных, птиц, рыб, насекомых и т.д. «Фантастическое же начало сказки вырастает на стихийно-материалистической основе, замечательно верно улавливает закономерности развития объективной действительности и в свою очередь способствует развитию этой действительности» [131, с. 13]. «Ковер самолет», «сапоги-скороходы», возможность за одну ночь изготавливать огромное количество пряжи, возводить великолепные мосты – все это находится в области фантастического. Однако, по мнению Н.В. Новикова, «волшебное и фантастическое органически спаяны между собой и взаимопроницаемы; при известных условиях могут переходить одно в другое» [131, с. 13].
«Чудесное в волшебных сказках – вовсе не плод праздного воображения: то, что нам сегодня представляется невероятным, было реальностью для мифологического мышления» [94, с. 96]. В.Я. Пропп доказал, что многие из сказочных мотивов восходят к различным социальным институтам, среди них особое место занимает обряд посвящения. Большую роль играют представления о загробном мире, о путешествии в иной мир. Эти два цикла дают количественно максимальное число мотивов, среди которых находится и мотив чуда.
По мнению В.А. Бахтиной, «в волшебной сказке фантастическое пронизывает собой всю ее ткань, входит в жизнь героя, определяет его действия, тем самым движет сюжет, или составляет предмет его тайных желаний и поисков. Оно манит, зовет, встает на пути героя его помощником или вредителем, убивает или оживляет его, становится наградой и счастьем» [44, с. 9].
Разделение исследователями «волшебного» и «фантастического», а также мысль о наличии в фольклорной ВС и того, и другого представляются очень плодотворными. Однако вызывает возражение сам принцип выделения волшебного и фантастического. Принцип этот генетический. Он правомерен при изучении исторических корней сказочной фантастики, но при изучении ее структуры и идейно-художественной функции все-таки недостаточен. Во первых, весьма сложно обнаружить в чистом виде «пережиточные» моменты и моменты «стихийно-материалистические». Во-вторых, «сама же сказка безразлична к происхождению своих компонентов – они живут в ней по законам, отличие которых от закономерностей реальной действительности осознается и подчеркивается» [119, с. 76]. В-третьих, в разделение «волшебного» и «фантастического» вносится оценочный момент: вольно или невольно материалистическое фантастическое оказывается более желательным (например, уже в литературной фантастике, в авторских обработках народных сказок, в литературной сказке и т. д.).
Попытка синтезировать волшебное и фантастическое в понятии «невозможного» была предпринята Е.М. Неёловым. Он выделяет несколько уровней «невозможного»:
1) принципиальная (абстрактная) невозможность;
2) реальная невозможность (противоречит законам природы, имеющим статистический характер);
3) техническая нереализуемость;
4) практическая нецелесообразность [119, с. 84].
«Фантастика, возникающая на основе невозможного первого и второго уровней, дает нам волшебное. Фантастика, возникающая на основе второго и третьего уровней, – собственно фантастическое. Таким образом, второй уровень является переходным между волшебным и фантастическим, а четвертый уровень – это уровень, где невозможное переходит в возможное и соответственно фантастика переходит в нефантастику» [119, с. 93].
Волшебные элементы введены в формально-поэтическом плане. Их функция – давать мотивировку чудесной атмосфере сказки, служить опорами всей конструкции волшебного пространства, в котором живет и действует сказочный герой.
Однако наряду с ярко выраженным волшебным началом в ВС присутствует и реальная основа повествования. Сама фольклорная картина мира определяется по-разному: «творческое искажение жизни», «трансформированный мир действительности», «преобразованная действительность», «особая фольклорная реальность, выраженная с помощью языка традиционного народного творчества» [182, с. 116].
В фольклорно-языковой картине мира «центральное место занимает магистральная мифологическая оппозиция свой – чужой, реализуемая на разных уровнях (бытовом и мифологическом, этнически-религиозном, социальном, макро- и микрокосмическом), спроецированная на различные плоскости (человеческий/нечеловеческий, естественный/чудесный (сверхъестественный), профанный/сакральный, антропоморфный/ неантропоморфный, живой/мертвый, близкий/далекий, русский/нерусский, христианин/нехристь, родной/неродной, добрый/злой)» [182, с. 9].
Исследователями сосуществование двух противоположных начал в ВС именуется по-разному: «двоемирие» [159, с. 192]; «возможный мир», «идеальная действительность» [188, с. 15,16]; «виртуальное пространство» [26, с. 15].
Чаще «двоемирие» актуализируется в категории пространства: «Внутри сказочного сюжета отчетливо выделены два пространства: мир людей и чудесное тридевятое царство, тридесятое государство – не что иное, как мифическое царство мертвых» [79, с. 151]. В текстовом пространстве двоемирие обнаруживается в рамках оппозиций: «земля иноверная» – «вольный свет» (Аф. № 130); «дыра в землю» – «Русь» (Аф. № 128) и др. Сказочное повествование начинается с обозначения мира людей посредством использования таких формул, как «жили-были», которые обозначают обобщенное бытие [91, с. 20]. Экзистенциональное значение (значение существования, бытия героя) и использование таких формул подробно исследовано Т.И. Мальцевой [109, с. 53].
«Чудо в онтологическом смысле есть показатель экстраординарных, фантастических сдвигов в бытии и событиях» (Цит. по [20, с. 68]). По мнению Е.Л. Березович, «чудо есть свойство ирреального мира, существующего параллельно человеческому обществу; в мир людей чудо может войти там, где кончается освоенное человеком реальное географическое пространство, тогда, когда исчерпано свое (положенное, предназначенное для жизни) время, и при том условии, если перестают действовать традиционные социальные нормы» [47, с. 112]. Таким образом, чудо – что-то противоположное бытию, а именно инобытие. Проявления чуда в ВС, по нашему мнению, фиксируются в рамках оппозиции бытие – инобытие.
Инобытие в нашем понимании делится на два типа: данное (постоянное, неизменное, существующее параллельно миру людей) и действенное (относящееся к процессам изменения, перемещения, перевоплощения на пути представителя царства людей в иное царство). К первому типу относятся чудесные противники/помощники героя, тридевятое царство или иной локус, которое они населяют, волшебные средства, получаемые героем от других персонажей и т.д. Второй тип инобытия соотносится с тенденцией сближения двух миров, медиацию (взаимодействие) между которыми осуществляет герой [183, с. 9]. В поэтике эпохи синкретизма переход от кумулятивного сюжета к циклическому (к такому типу принадлежит ВС) знаменовался переходом героем пространственно-топологической границы между мирами, что привело к «изгибанию» ряда (действий) в цикл [160, с. 63]. В этом стоит усматривать основу сюжетного сказочного события, где возможно противопоставление «биографического времени» героя «времени его испытаний» [159, с. 182].
Источники изучения языковых средств репрезентации фольклорного концепта чудо
Изучение соотношения общерусских и локальных черт в региональных записях текстов русского фольклора относится к числу широко обсуждаемых научных проблем ([132; 174; 143] и др.). Территориальная дифференциация языка русского фольклора активно изучается в рамках развивающейся научной дисциплины – фольклорной диалектологии [143, с. 4].
Материалом нашего исследования служат 145 текстов ВС, записанных на территории 14 административных районов Вологодской области, говоры которых относятся к вологодской и белозерско-бежецкой группам северного наречия [85].
Общий список источников фактического материала нашей диссертации содержит 209 текстов ВС. Ниже приводится список источников и объем текстов вологодских записей ВС в каждом из них.
1. Сказки, вошедшие в сборник А.Н. Афанасьева, впервые издавшиеся по архиву РГО в период с 1855–1863. Количество анализируемых нами волшебных сказок – 64.
2. Сказки, записанные Н.А. Иваницким на территории Вологодского и Кадниковского уездов Вологодской губернии от Василия Коренекова, Николая Васильянова, Александра Жижина в период приблизительно 60-х–80-х гг. XIX века. Всего в сборнике 47 сказок. Количество анализируемых нами волшебных сказок – 19.
3. Сказки, записанные М.Б. Едемским на территории Кадниковского уезда Вологодской губернии в период 1905–1908 гг. – 16 волшебных сказок, а также на территории Тотемского уезда в период 1914–1916 гг. – 5 волшебных сказок.
4. Сказки, записанные А.А. Шустиковым на территории Кадниковского уезда Вологодской губернии от Нила Черепанова, Михаила Ситцева, Александра Черноусова в начале 1920-х гг. Количество анализируемых нами волшебных сказок – 16.
5. Сказки, записанные С.И. Минц, Н.И. Савушкиной, а также студентами МГУ на территории ряда районов8 настоящей Вологодской области в период 1918–1954 гг. Количество анализируемых нами волшебных сказок – 6.
6. Сказки, записанные братьями Б. и Ю. Соколовыми на территории Кирилловского и Белозерского уездов Новгородской губернии (ныне Кирилловский и Белозерский районы Вологодской области) в период 1908–1909 гг. Всего в сборнике 82 сказки. Количество анализируемых нами волшебных сказок – 18.
7. Сказки, собранные во время фольклорных экспедиций М.А. Вавиловой, Т. Сахаровой, а также студентами филологического факультета ВГПИ (ВГПУ) на территории ряда районов9 Вологодской области в период 1960–2006 гг. Количество анализируемых нами волшебных сказок – 28.
8. Сказки, записанные Т.А. Кузьминой на территории западных районов10 Вологодской области в период 1979–2004 гг. Всего в сборнике 138 сказок. Количество анализируемых нами волшебных сказок – 37.
Исследуя вербализацию концепта чудо в русских волшебных сказках на материале местных записей фольклорных текстов, мы обратили внимание на то, что эти тексты имеют ряд севернорусских особенностей.
В местных записях волшебных сказок устойчиво отражаются типичные для этих говоров фонетические черты. В области вокализма обращает на себя внимание изменение качества ударного гласного в позиции между мягкими согласными: а) переход а в [э]: «А ты, – горит, седь да укажи мине в печкю» (Вологод. ск. № 44); И ищо ему сказывает: «…копьем его не ударей… скажи: «Эх, Тарас-кривой глаз! Бьемсё мы с тобой весь день до вецера, некоторой некоторово не можем убить» (Шуст. № 1); б) переход э в [и]: Писня – ложь? (Вологод. ск. № 67); После евтого пиру мне захотелосё поисть (Шуст. № 3); Надеваэт тело на сибя (Вологод. ск. № 46); Нивесту привел (Вологод. ск. № 49); «Деушка, блинка-тинька со сковородниц кя, я тибе пригожусь» (Вологод. ск. № 53), а также заударное ёканье: Так ийдет Иван-цяревиць путем-дорогой день, и два, и три лесом дремучим, хвоём колюцим, конь за суцьё колюцё запинаетсё, Иван-царевиць дурным матом ругаетсё; …как она ушла, превративсё он хорошим молодцём»; «…а сам упицкавсё, умазавсё и улехсё спать (Шуст. № 1). В области консонантизма системно фиксируются явления мягкого цоканья: Елагирь прекрасный, или цюдесная лампа; Княжна оцюдиласё в городе; …мать как удивилась такому свету и цюдесному кушанью; тотцяс жо оцюдивсё в спальне; Собралась толпа народу, смотрит таких цюдных ребят (Шуст. № 16); Сказка, знацит, сказка – быль. А ложь-то, не знаю цево? (Вологод. ск. № 67); (Дальше, там ишо tё-то дальше есть. Бабушка, она инаtэ рассказывала) (Вологод. ск. № 60); употребление твёрдых шипящих: Ешшо хуже сдьлал дохторъ… (Вологод. ск. № 54); Дак вот и снитцы сон: где-то тута есь, ишшо дом стоит, целый сад яблоней, яблоки золотые есь, хорошие. Вот бы один принёс, съела, легц е и стало (Вологод. ск. № 45); Ехал, ехал, лошадь хвошшот… (Вологод. ск. № 38); Вот приезжаёт домой, оне ему ничо не сообшали, он не писал (Вологод. ск. № 64); появление неслогового [у] в абсолютном конце слова и в позиции перед глухим согласным на месте в и л : …взяу да у штаноу да у кальсоноу (че у него было-то) менная пуговица, он занаредил, если случайно, он знает (Вологод. ск. № 36); Коухоз и вот ёво и посадили предчедатёвом (Вологод. ск. № 56); выпадение интервокального j в заударном слоге: Вот целовек умрет, бес вселяетцы в ево. Надеваэт тело на сибя (Вологод. ск. № 46); ассимиляция консонантных сочетаний [дн] – [нн]: …взяу да у штаноу да у кальсоноу (че у него было-то) менная пуговица (Вологод. ск. № 36); упрощение групп согласных в слабой позиции: А он вот сделаёт эдак: ручки и ноги росшарашит, некак не входит в усье-то (Вологод. ск. № 44); Дедко привез мешочек с косьем и бросил матке (ВГПИ № 20) и др.
В вологодских записях волшебных сказок широко представлена диалектная лексика. Она активно используется сказителями в процессе вербализации всех сказочных мотивов: для именования чудесного предмета (…тут вырос диделёк. Што-то нашли ево, да осветили, да он воскрес (Вологод. ск. № 69) – ср.: дидель высокое травянистое растение семейства зонтичных с полым трубчатым стеблем [208, вып. 2, с. 27]); компонентов чудесного хронотопа («И не диво, братець: сколько мы времени йиздим, жила не видали, а не то что в баню хаживали» (Шуст. № 20) – ср.: жило дом, жильё, хозяйство [208, вып. 2, с. 87]); для характеристики чудесного помощника или волшебного средства (Птица баская, а клетка еще баще (ВГПИ № 19) – ср.: баской красивый [208, вып. 1, с. 23]); для экспликации чудесного действия (Средилась в платье – перередилась на мосту – ср.: срядиться облечься в какую-либо одежду, одеться [208, вып. 10, с. 111]; на эту одежду оболокла своё худое платье (Ед. № 23) – ср.: оболокчи надеть что-либо [208, вып. 6, с. 126]; Шорнула евту ланпу тряпкой, из ланпы выскоцили 6 молодцей (Шуст. № 16) – ср.: шорнуть, шарнуть потереть чем-либо, очищая от грязи [208, вып. 12, с. 75]); «Гляди, когда его выломает («стошнит»), то эту ломанину ты и слижи, и будешь цервонцами плевать» (Ив. № 5) – ср.: ломанина содержимое желудка, извергаемое при рвоте [208, вып. 4, с. 44] и др.); для реализации мотива чудесной задачи (есть фонтан вина текет – почему ноне перестал? (Ед. № 20) – ср.: ноне в настоящее время, теперь, ныне [208, вып. 5, с. 111]). Диалектизмы севернорусского ареала распространения естественно вплетаются в ткань сказочного повествования: Ехал, ехал, лошадь хвошшот (Вологод. ск. № 38) – ср.: хвостать бить, ударять [208, вып. 11, с. 184]; Я-то тоже был тамо. Если б я не был, дак не видел, дак где бы мине наврать ли, што ли? А тут вот всё сушая правда сказана. Ну, я этим ведь не торгую, могу россказать и другую. Вот (Вологод. ск. № 58) – ср.: тамо в том месте, там [208, вып. 11, с. 7]. Записи более позднего времени фиксации обнаруживают попытки сказителя разъяснить слушателям значение употребляемых им местных слов: Вот он спряталсы, знасит, как говоритцы, сам сибя обредил, как говоритцы (В Вытегре так говорят, што спряталсы, дак обрядилсы) (Вологод. ск. № 50); …а на земле лежит заступ (раньше ведь звали заступ или оковалёнка, вот как звали, а топерь-то ак лопата)… (Вологод. ск. № 68).
В сфере структурной организации слов обращает на себя внимание активное варьирование местоименных наречий, образованных на базе древних местоименных корней къ- (ко, ку), тъ- (то, ту), сь- (се, сю), вьс: куда/ы, туда/ы, сюда/ы: …царю живо накатали туды телеграмму (Вологод. ск. № 58); «Вы никуды не уходите дети из дома» (Вологод. ск. № 43); От и горюёт, и горюёт тут: «Никак топерь не выйти мине отсюды» (Вологод. ск. № 45).
Особенности лексической репрезентации концепта чудо
Обратимся непосредственно к лексемам, которые могут иллюстрировать категории чудесного.
Отражение поэтики чудесного довольно часто находим в названии текстов ВС. Наибольшим количеством употребления лексем, напрямую соотносящихся с концептом чудо, выделяется сборник А.Н. Афанасьева: Волшебный конь, Чудесный ящик, Волшебное кольцо, Чудесная курица, Чудесная рубашка, Волшебное зеркальце, Чудесная дудка, Диво, Диво дивное, чудо чудное. Сборник Б. и Ю. Соколовых содержит всего три «чудесных» лексемы в названии: Волшебное зеркало, Цюдной мальцик, Охотник и Чудо-мужик.
В сборнике Б. и Ю. Соколовых встречаем также сказки под названием Быль и небыль. Компонент «небыль» напрямую соотносится с чудесным, поскольку часть рассказа сына в сказке содержит небывалые его приключения: А как на пешосную верёвку опустилсы, и так она сорвалась, и я упал на болото. Весь опустилсе в грезь. Одна голова было видно только по плецям, и руки были в грязе. И прилетела утка, и гнездо свила у миня на голове, и повадилсе волк исть эти яйця (Сок. № 53). Название имеет дело с волшебным предметом, который организует последовательность событий в ВС.
Названия сказок, записанных А.А. Шустиковым, также содержат лексемы, относящиеся к средствам вербализации концепта чудо: Елагирь прекрасный, или цюдесная лампа (Шуст. № 16). Ученик колдуна (Шуст. № 3) – название, в котором выражена принадлежность чудесного противника к колдовству, магии (ср. также …был колдун Матфей. Узнав он по книгам своим ковдовским, што…; прилетает ковдунья и заделываетсё монашиней; Колдунья козой сделала (Вологод. ск. № 48); А это был колдун (Минц № 10); И едва он мог приворотить к своей сестре колдунье (Ив. № 11); А тут была баба-колдунья (ВГПИ № 25)).
Лексемы, относящиеся к плану чудесного в названии сказок, обнаруживаются в записях Н.А. Иваницкого: О царе и царице и двух сыновьях и о волшебной старухе (Иваницк. № 3), Дивий муж (Иваницк. № 6), Сказка о волшебной лошади и золотом кольце (Иваницк. № 8).
Ни одной лексемы с корневыми морфемами -чуд-, -волш(еб)-, -див- не содержится в названиях сказок сборника «Вологодские сказки конца XX – начала XXI века». Однако имеется единичный случай, когда название соотносится с мотивом чудесной задачи – Поди туда – не знаю куда (Вологод. ск. № 50). Соотношение с мотивами волшебных помощников и противников отражается в использовании следующих именований персонажей в названиях сказочных текстов: Баба Яга, Сивко-бурко, заковурко и др.
В самом текстовом пространстве также встречаем лексемы, вербализующие концепт чудо.
Лексемы с корневой морфемой -чуд-: «…пойдемте в лес, какое я нашел чудо!» (о старичке, чудесном противнике: …идет старичок с ноготок, а борода семь локтей, плеть тащит в три аршина); …увидавший это чудовище (Поганое-поганище, чудесный противник) (Ив. № 3); противник: …в неводу сидит чюдищо, поганое головищо (Шуст. № 20); Суд подививсё евтому цюду: судили старика да девицу… (обозначена реакция удивления на серию чудесных превращений во время судебного заседания: кольцо бисер, старик петух, бисер ястреб) (Шуст. № 3); Княжна оцюдиласё в городе; …мать как удивилась такому свету и цюдесному кушанью»; «тотцяс жо оцюдивсё в спальне; Собралась толпа народу, смотрит таких цюдных ребят (поют, пляшут) (Шуст. № 16); «Ах ты, проклятое цюдовище, што ты делаешь такое?» (Шуст. № 17); сейчас шестиглавое чудовище (чудилище) придет… (Ед. № 21); «Что это такое за чудо?» – «А это Омеля едет к тебе на печи…» (Ед. № 23); «Дам я тебе чудесный камешек-талисман. Имеет он чудесную силу» (Вологод. ск. № 37); «Да, сколько мы раз ездили по морю и ничово не видели, а сейчас мы видели чудо-чудноё, диво-дивноё. Там за морем есь бор, на бору стоит дворец, а в дворце в этом живут тридцеть три бохатыря и с ними дядько Черномор» (Вологод. ск. № 65); А чудо морское (шестиглавый змей) говорит: «Помогу я твоему горю…» (ВГПИ № 7); …Вынимает заячью шкурку, отдает ему, а сам смотрит на зайца. А тот встал на задние лапки, постряхнул шкурку и натянул на себя… Исак и говорит, что это за чудо-чудное, диво-дивное (ВГПИ № 16); У калинова моста 3 чудища…; «…вы постойте-ка этта, а я пойду чудовище проведаю» (ВГПИ № 17).
Лексемы с корневой морфемой -волш(еб)-: … были три сестры волшебницы (Ив. № 3); Волшебник узнал, что конь уплыл – за ним в погоню (Ив. № 11); …уговорив такую лошадь волшебством (Шуст. № 20); …вот он приподняв все свои волшебные силы и змахнув царевну с себя (Шуст. № 3); Бабушка-волшебница и говорит… (Ед. № 11); А Мария выплюнула три волшебные слюнки (отвечали за героев) (Минц № 12); Не простая (шкура), а дескать волшебная (ВГПИ № 26); «Ой, идите, ко мне, надо в море спуститься. Дам волшебное яйцо» (Минц № 13). Или: А волшебную сабельку переправила потом Вильгельмову сыну… (Вологод. ск. № 37). Особое ценностное отношение к данному волшебному предмету обозначено лексемой «заветный»: …царевна сняла заветную сабельку и повесила вместо нее другую, еще более ржавую. Следует заметить, что внешне предмет ничем не примечателен, описывается следующим образом: И подает царь Портупею заржавленную, вызубренную саблю (Вологод. ск. № 37) (ср.: «…есть у дуба висит заповедной мець; достанем евтот заповедной мець, и везде ты будешь непобедим с евтим мецём» (Шустик. № 1); «У меня не продается, у меня заветная» о скатерти-самобранке (ВГПИ № 14)); Этот царь задумал жениться не в нашей земле на одной волшебнице (ВГПИ № 9) (ср. здесь же оппозиция волшебная – обыкновенная: …до того добил, что силы у нее стало как у обыкновенной женщины. Или оппозиция простое – непростое (волшебное): «Оставляю я тебе в наследство вот этот пояс. Не простой он, а волшебный, от любой беды может спасти» (ВГПИ № 12)).
Лексемы с корневой морфемой -див-: «И не диво, братець: сколько мы времени йиздим, жила (жилья) не видали, а не то что в баню хаживали («…тело зазудилось, не вшей ли мы накопили») (Шуст. № 20); «Я как севодни видел диво, убив козленка старого, сняв с него кожу, отошел сажень 20, он встав и пошев» (Шуст. № 26); Разбойник пришел, – удивляется, – Кому нужно приходить сюда и обихаживать? (Минц № 12); Царь удивился, такие богатыри не могли выжать (змея из луковицы), – впрочем, позовите (Ивана-Дорогокуплю) (ВГПИ № 9); Суд подививсё евтому цюду: судили старика да девицу… (Шуст. № 16); …мать как удивилась такому свету и цюдесному кушанью (Шуст. № 16); Загляделся на диво… (черт наложил воз «чуть не до неба»); У деда от удивления и трубка изо рта выпала (черт поменял дедову клячу на хороших коней) (ВГПИ № 4); «Да, сколько мы раз ездили по морю и ничово не видели, а сейчас мы видели чудо-чудноё, диво-дивноё» (Вологод. ск. № 65); Исак и говорит, что это за чудо-чудное, диво-дивное (ВГПИ № 16); …увидев впереди диво-дивное: постелька пуховая, одеялышко соболевое, а подушецька и не знай какая! (Шуст. № 20) (использование существительных с уменьшительно-ласкательными суффиксами служит индикатором положительной оценки увиденного). Данные лексемы в большинстве своем объективируют реакцию на увиденное, по большей части необычное. Удивление как часть концепта чудо вербализуется также в следующих примерах: И вот идёт – литит птица, сроду не видау (Вологод. ск. № 36); «Ох, какие брюки-то! Ну, у меня хоть хорошие, а взеть, – говрит, – может? Поизношу свои, дак и эти пригодяцы» (Вологод. ск. № 45). Последний из указанных примеров иллюстрирует тот факт, что будущий обладатель чудесного предмета первоначально польстился на красоту брюк, а только затем обнаружил их чудесные свойства: Взял эте брюки, надел на сибя и поцюствовал такую силу, что бы был бы, если б столб в землю врыт, да кольцо бы в столбе, повернул земной шар бы, вот такую силу цюствуэт. Или: …Иван цяревиць ходит по мельнице (мельница «о 12-ти поставах» пара жерновов), антересуетсё такому заведенью (Шуст. № 2), – судить об удивлении сложности конструкции можно благодаря вниманию, уделяемому ей. А также: «Что же такое? Сколько лет живу на свете, не бывало никакого дому, очутился какой преизрядный дом!» (Иваницк. № 1), – удивление и оценка результата действия чудесного предмета (раскинул свой золотой шарик); Вот он прилетел… Потом развернулся молодцом. «Что такое, кто такой? С ума сведешь!» (Едемск. № 19); …орел поднялся от земли, ударился о землю и сделался Иваном Царевичём. Вас. Ст. так и остолбенел (ВГПИ № 7) – удивление и испуг от увиденного.
Лексема с корневой морфемой -сказ-: Лес пошел, да такой густой и высокий, что только в сказках от дедушки про него слыхал (ВГПИ № 5).
Концепт чудо в аспекте интертекстуальности: фольклорная и «новая» волшебная сказка
Прежде чем перейти к анализу выделенных нами типов интекстов, обратимся к используемому в «экологических сказках» корпусу базовых языковых единиц, репрезентирующих концепт чудо.
Лексемы с корневой морфемой -чуд-/-волш(еб)- встречаются уже в названии сказок: Чудесное возвращение леса (Эколог. ск. № 14); Чудесное превращение пяденицы (Эколог. ск. № 29); Волшебные росинки (Эколог. ск. № 87).
Лексемы с корневой морфемой -волш(еб)- находят следующее воплощение в текстах наивных авторов: …Дед Мороз бывал в их волшебном Зимнем лесу…, сказочный волшебник (О Деде Морозе) (Эколог. ск. № 4); …протекала волшебная речка. А в речке жили волшебные золотые рыбки, которые исполняли любое желание (Эколог. ск. № 9); «Выпей волшебной водицы ключевой, она тебе поможет» (Эколог. ск. № 35); «Я дам тебе волшебный клубочек…» (Эколог. ск. № 73). Наибольшее количество словоупотреблений – имена прилагательные. Лексемами с корневой морфемой -чуд- может быть обозначена реакция удивления на появление чего-то неожиданного, однако желаемого, исходя из языковой объективации процессов мыслительной деятельности: Вот кровопийцы комары. «Лучше бы их не было», – подумала я! И, о чудо! – они исчезли! (Эколог. ск. № 11); а также продолжительного поиска желаемого: Аисты подумали, что обманула их старая ворона, как вдруг они резко повернули направо еще несколько часов полета и вот чудо. Цвин и Цин увидели цветущее зеленое поле, а за ним лес (Эколог. ск. № 37); Дома Мурзику стало стыдно за то, что он оставил полянку грязной, и решил вернуться, чтобы все убрать. Видит, а поляна уже чистая. «Что за чудеса?» – подумал Мурзик и вдруг заметил среди травы маленьких муравьев (Эколог. ск. № 28).
Множественные прилагательные с корневой морфемой -чуд- часто используется в значениях очень хороший , прекрасный , отличный , очаровательный : Жители деревни не знали о болезнях, они очень гордились своей чудной речкой (Эколог. ск. № 9); И вот что он поведал: «Когда-то давным-давно во времена моего пра-пра-прадеда, эта чудесная планета была по истине прекрасна (Эколог. ск. № 40); Жила – была чудесная маленькая речка (Эколог. ск. № 67). Проиллюстрируем последний из приведенных примеров фрагментом текста, который дает понять, в каком именно значении использована словоформа: Весело бежала она среди цветущих лугов. На ее тенистых бережках любили играть дети. Вода в ней была такая прозрачная, что видно было дно, усеянное разноцветными камешками. И когда лучи солнца касались воды, то солнечные зайчики на ее поверхности играли в прятки. Дружно жили – поживали в этой речке красавица рыбка, и ее друзья ракушки, раки и другие рыбы. В одно утро пришли люди к реке и увидели, что нет той веселой чудесной речки… (Эколог. ск. № 67).
Расширение значений, включаемых в круг лексем, репрезентирующих концепт чудо в ВС, происходит благодаря использованию лексемы с корневой морфемой -чуд- в оппозиции чудесные – настоящие, интересные – неинтересные: – Мама, где можно разыскать настоящие деревья?/–Зачем тебе это? У нас во дворе чудесные деревья, во много раз интереснее настоящих (Эколог. ск. № 24).
Лексемы с корневой морфемой -чуд- («чудесные истории») соотносятся с прилагательными «редкий», «неповторимый», тем самым обогащая содержание концепта чудо: «Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы, конечно же, знаете множество чудесных историй про окружающий нас мир, про повадки птиц и животных, про редкие явления нашей неповторимой земной природы: северное сияние, песчаные бури и призрачные пустынные миражи…» (Эколог. ск. № 4).
Сема неизвестное даже для обозначения обычных с точки зрения рядового носителя языка предметов («аист или цапля», «звери», «белка») входит в состав значения лексем, вербализующих концепт чудо, поскольку Клюковке (главной героине сказки) указанные выше предметы представляются не иначе как чудесными: Вечером же прилетали на болото чудные птицы с длинным, как палка, клювом и тонкими ногами и начинали за лягушками бегать, клювом щелкать (Эколог. ск. № 44). Постепенное расширение кругозора «Клюковки» происходит путем узнавания ранее неизвестного: В лесу было очень красиво, и жильцов там больше, чем на болоте. Звери диковинные повсюду; Прискакала белка, зверь невиданный. (Эколог. ск. № 44).
Лексемы с корневой морфемой -див- часто выступают как индикаторы реакции удивления (Эколог. ск. № 34); Вдруг, наблюдавшая за их беседой лимонница, заговорила человеческим голосом: «Прошу тебя, мальчик Саша, отпусти мою любимую подружку!» Саша даже замер от удивления (Эколог. ск. № 39); На следующее утро ЭкоЛаска, рано проснувшись, выглянул в окно и удивился (Эколог. ск. № 127); Илья говорит: «Покажу какой я сильный: натаскаю валунов да перегорожу реку – вот принцесса удивится» (Эколог. ск. № 121); Идёт – по сторонам поглядывает, на мир дивится (Эколог. ск. № 123).
Наблюдается использование лексемы с корневой морфемой -див- в значении красивый, прекрасный: А того они не знают,/Что Мороза дивный лес/Охраняет МЧС (Эколог. ск. № 129). Реакция удивления также обозначена с помощью отрицательной формы глагола «узнать»: И, правда, природу было не узнать: растаяли снега, появились почки на деревьях, расцвели первоцветы, повсюду запели птицы (Эколог. ск. № 87). Лексемы с корневой морфемой -сказ-: Так закончилась эта сказочная история о встрече Зимы с Весной (Эколог. ск. № 86); О сказочной истории с рыбкой он больше никому не рассказывает, но никогда о ней не забывает (Эколог. ск. № 9); И наконец, решили позвонить по сказочному телефону Доктору Айболиту (Эколог. ск. № 114).
Состав языковых средств, участвующих в вербализации концепта чудо, дополнительно наполняется следующими лексемами: Выглянул он через дырку, смотрит, плывет лодка по речке, а вокруг места странные, берега гористые, крутые, разноцветные, птицы летают невиданные, звери рыщут неведомые (Эколог. ск. № 35); …необычный каменный лес, он состоял из огромных зданий, высоких труб и столбов (Эколог. ск. № 5); Это был необычный учитель, на досуге он постоянно что-нибудь изобретал (Эколог. ск. № 119); Его странность проявлялась в том, что свой лес он постоянно расписывал в яркие цвета. Маленький родник, бивший из – под коряги, был жемчужно – голубым, травка – серебристо – зеленой, могучие сосны – бархатистыми, солнечные лучи, струившиеся по кронам деревьев, переливались золотом и серебром (Эколог. ск. № 90); Странный пень, на котором отдыхали братья, был непростой, это был дом хранителя леса – лесовика (Эколог. ск. № 97); …специальный отвар из корня папоротника, ольхи, иголок ели, мать-и-мачехи, клевера, и многих других трав. «Из-за этого, ты теперь понимаешь речь животных и даже шепот деревьев, ты слился с природой, ты стал ею» (Эколог. ск. № 110); Медведь дал мальчикам по специальной ягоде, сине-зеленого оттенка, размером с яблоко китайку и сказал, что это производная отвара брусники с русской землицей. Древние знахари давали такую богатырям. Нужно лишь прикусить ее и прижать местом надкуса к груди, со словами «Спасай русская земля». Человек обретет силу, веру в себя и даже разум, высший в этом мире (Эколог. ск. № 110); А тут в царство Берендея купцы приехали – да непростые, а заморские. Привезли они от царя Еремея дорогих товаров невиданных: драгоценных камней, чернобурых лис да соболей…И неслыханными были их рассказы: дескать, есть у царя Еремея дочка Марьюшка – красоты неописанной – глаз не отвести, умница-разумница, мастерица-искусница, прозорливица, а уж добрая да весёлая какая (Эколог. ск. № 121).
Лексемы для обозначения необычного: Паника мальчика была вызвана приближением странных существ; Их неуверенные движения выказывали в незнакомцах такой же страх, какой они сами наводили на детей. Ребята заметили это и не стали убегать, а наоборот, пошли навстречу чужакам; …где обитать много животных и жить наш циклонианский народ; Бабушка радушно приняла необычных гостей, напоила их чаем с блинами и вареньем и уложила спать; Отец проникся общим чувством сострадания к инопланетным гостям и стал помогать с ремонтом (Эколог. ск. № 123); Грабли тоже не обычные, только на них одну мусоринку зацепишь, все остальные сама собирать будет, а перчатки помогут всё быстрее сделать» (Эколог. ск. № 96).