Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Языковая аномальность в художественном тексте: к проблеме квалификации 22
1.1. Языковая аномалия как теоретическая проблема 22
1.1.1. Объем и содержание понятия «языковая аномалия» в лингвистической науке: история и современность 23
1.1.2. Проблема классификации языковых аномалий 40
1.2. О статусе языковых аномалий в художественном тексте 60
1.2.1. Норма и аномалия в парадигме «реальность — текст» 61
1.2.2. Типология языковых аномалий в художественном тексте 74
1.2.3. Норма и аномалия в модусе «текст»: понятие «прототипического читателя» 92
1.3. Основные выводы 101
ГЛАВА II. Языковые аномалии в художественном тексте и язык Андрея Платонова 106
2.1. Обоснование концепции работы 106
2.1.1. Языковые аномалии как мирообразующий и текстообразующий фактор в художественном тексте 107
2.1.2. «Художественный мир»: объем и содержание понятия 110
2.2. «Художественный мир» Андрея Платонова в свете языковой аномальности 116
2.2.1. Субстанциональная сфера в «художественном мире» А. Платонова 116
2.2.2. Собственно концептуальная (логическая) сфера в «художественном мире» А.Платонова 124
2.2.3. Аксиологическая сфера в «художественном мире» А. Платонова. 127
2.2.4. Мотивационно-прагматическая сфера в «художественном мире» А. Платонова 132
2.3. Художественная речь Андрея Платонова в свете языковой аномальности 136
2.3.1. Особенности художественного языка А. Платонова 137
2.3.2. Особенности художественного стиля А. Платонова 140
2.3.3. Языковые и стилевые истоки художественной речи А. Платонова 143
2.4. Художественное повествование Андрея Платонова в свете языковой аномальности 147
2.4.1. Понятия «текст» / «дискурс» / «наррация»: проблема выделения 147
2.4.2. Принципы наррации в художественной прозе А. Платонова 158
2.4.3. Категории текста в художественной прозе А. Платонова 163
2.4.4. Субъектная организация повествования (дискурс) в художественной прозе А. Платонова 167
2.5. Основные выводы 172
ГЛАВА III. Аномалии языковой концептуализации мира 176
3.1. Субстанциональные аномалии 176
3.1.1. «Структура мироздания» в странном «художественном мире». .. 177
3.1.2. Пространство и время в странном «художественном мире» 191
3.1.3. Причинно-следственный детерминизм в странном «художественном мире» 210
3.2. Концептуальные аномалии 216
3.2.1. Концептуальные аномалии в парадигматике «языка мысли» 219
3.2.2. Концептуальные аномалии в синтагматике «языка мысли» 227
3.3. Аксиологические аномалии 239
3.3.1. Аномалии системы ценностей в «художественном мире» 241
3.3.2. Аномалии системы ценностей в «языке ценностей» 254
3.4. Мотивационно-прагматические аномалии 260
3.4.1. Прагмасемантические аномалии 261
3.4.2. Коммуникативно-прагматические аномалии 269
3.5. Основные выводы 290
ГЛАВА IV. Аномалии языка 295
4.1. Лексико-семантические аномалии 295
4.1.1. Аномалии в области лексической парадигматики 296
4.1.2. Аномалии в области лексической синтагматики 309
4.2. Стилистические аномалии 317
4.2.1. Аномалии в области стилистической парадигматики 318
4.2.2. Аномалии в области стилистической синтагматики 325
4.3. Фразеологические аномалии 331
4.3.1. Структурно-семантические фразеологические аномалии 333
4.3.2. Собственно семантические фразеологические аномалии 336
4.3.3. Прагмасемантические фразеологические аномалии 339
4.4. Словообразовательные аномалии 341
4.4.1. Структурно-семантические словообразовательные аномалии 343
4.4.2. Собственно семантические словообразовательные аномалии 350
4.4.3. Прагмасемантические словообразовательные аномалии 355
4.5. Грамматические аномалии 359
4.5.1. Аномалии в области грамматической парадигматики 362
4.5.2. Аномалии в области грамматической синтагматики 372
4.6. Основные выводы 380
ГЛАВА V. Аномалии текста 384
5.1. Аномалии наррации 384
5.1.1. Аномалии событийной структуры повествования (аномалии сюжета и фабулы) 385
5.1.2. Аномалии пространственно-временного плана повествования (аномалии хронотопа) 394
5.1.3. Аномалии текстовой референции 399
5.2. Аномалии структуры текста 405
5.2.1. Аномалии текстовой связности 406
5.2.2. Аномалии метатекстовои связности 414
5.3. Аномалии дискурса 420
5.3.1. Аномалии в передаче чужой точки зрения и чужой речи 421
5.3.2. Аномалии интертекста 428
5.4. Основные выводы 436
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 441
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 461
ИСТОЧНИКИ 492
СЛОВАРИ 494
ПРИЛОЖЕНИЕ. Опыт формализации разных типов художественного дискурса 495
- Объем и содержание понятия «языковая аномалия» в лингвистической науке: история и современность
- «Художественный мир»: объем и содержание понятия
- «Структура мироздания» в странном «художественном мире».
Введение к работе
Проблема языковой аномальности представляет немалый теоретический и практический интерес, поскольку именно изучение разного рода нарушений и отклонений от известных нам закономерностей функционирования языка позволяет нам глубже понять как природу самого объекта, так и уровень нашего знания о нем.
В этом смысле можно говорить о повышенной информативности аномальных явлений в сфере языка: «Человек воспринимает мир избирательно и прежде всего замечает аномальные явления, поскольку они всегда отделены от среды обитания. Непорядок информативен уже тем, что не сливается с фоном» [Арутюнова 1999: 76].
В любом развитом национальном языке заложен значительный потенциал не только для реализации его системных закономерностей, но и для порождения разного рода отклонений от языковых норм и правил, которые не ведут к деструкции системы, а, напротив, являются выражением ее креативного и адаптивного потенциала. В этом смысле можно говорить о конструктивности аномалий.
Даже в обыденной речи аномальное высказывание, порожденное спонтанно, вовсе не в целях «языковой игры», часто приобретает эстетический эффект в восприятии адресата, порою помимо воли и желания говорящего. Видимо, такова прагмасемантическая природа языковой аномальности вообще, и в этом смысле практически любая языковая аномалия потенциально есть факт эстетического, «художественного» использования языка. Тем более, это справедливо для осознанного применения ее богатых возможностей в плане эстетической выразительности. В этом смысле можно говорить о функциональной значимости аномалий.
«Языковые сдвиги в произведениях современных поэтов во всем их многообразии позволяют утверждать, что поэзия активно отражает предшествующие, а
нередко и вероятные будущие языковые состояния (во всяком случае, указывает возможные направления развития). Не следует забывать, что языковые изменения — факт, относящийся не только к прошлому, но и к будущему. В авторской трансформации слова и формы нередко можно видеть сконцентрированную и мотивированную контекстом, доступную наблюдению динамику исторических процессов, которая в обиходном языке, вне художественных задач, охватывает столетия» [Зубова 2000: 399]. В этом смысле можно говорить об эври-стичности как самих аномалий, так и их изучения.
Актуальность исследования определяется тем, что изучение языковых аномалий находится в эпицентре самых «горячих точек» методологии и эпистемологии современного лингвистического и в целом — гуманитарного знания.
Во-первых, это связано с диалектикой противостояния системоцентри-ческого и антропоцентрического подходов к изучению языка [Алпатов 1993: 15—26]. Представляется, что именно изучение языковых аномалий в художественном тексте как отклонений от системных закономерностей, которые в обязательном порядке отражают «человеческую интенциональность» в обращении с языком, во многом способствует снятию антагонистичности двух этих подходов в духе «принципа дополнительности» Н.Бора.
Во-вторых, изучение аномалий определенным образом коррелирует с активным в современной постструктуралистской парадигме гуманитарного знания «текстоцентрическим» подходом, который предполагает последовательное противопоставление «естественного» и «семиотического» режима существования для любого объекта или класса объектов реальной действительности [Лотман 2004] (модус «реальность» и модус «текст»). Любая аномалия есть прежде всего акт семиозиса, т.к. она устанавливается с позиций уровня нашего знания законов реальности, а не самого функционирования этих законов.
В-третьих, изучение аномальности в художественном тексте соотносится с актуальной для современной науки темой нелинейного характера многих базовых единиц и категорий естественного языка, синкретизма языковых явлений — см., например [Бабайцева 2000]. Именно за счет комплексного характера актуализации языковых аномалий в художественном тексте при их использовании происходит значимое интегрирование традиционно выделяемых уровней языка и режимов функционирования языковых единиц.
И, наконец, изучение языковой аномальности в художественном тексте занимает важное место в ряду значительно активизировавшихся в последнее время направлений и подходов, связанных с проблематикой «язык как творчество» — с изучением культурной и эстетической значимости «языковой игры» и языкового эксперимента, «поэтики языковой деформации» (Л.В. Зубова) как поиска новых средств языковой выразительности для художественного освоения сложного и меняющегося мира в современной культуре.
Объектом исследования является феномен языковой аномальности, понимаемой в широком смысле как любое значимое отклонение от принятых в данной социальной, культурной и языковой среде стандартов, которое имеет знаковый, т.е. языковой характер манифестации, но не обязательно системно-языковую природу.
Непосредственным предметом исследования является специфика реализации общих принципов и механизмов языковой аномальности в художественном тексте как их осознанное применение в эстетическом режиме существования языка.
В соответствии с этим, цель исследования — определить исходные предпосылки «теории языковой аномальности в художественном тексте», ее методологию и концептуальный аппарат, и на этой основе реализовать «путь от субъекта аномальности» — целостный анализ конкретной художественной речи конкретного автора, Андрея Платонова, где языковая аномальность принципиально и последовательно используется на всех уровнях как основ-
ное средство моделирования особого «художественного мира» и, в соответствии с этим, как основной прием текстопорождения.
Выбор именно этого автора обоснован «образцово аномальным» характером его индивидуального стиля, в котором сама девиантность настолько же очевидна, насколько запутан и неясен ее собственно лингвистический механизм.
Поставленная цель позволяет сформулировать исходную рабочую гипотезу: комплексное исследование языковых аномалий в художественном повествовании отдельного автора, А. Платонова, последовательно спускающееся с уровня «художественного мира» — через уровень художественной речи — на уровень художественного текста позволит не только раскрыть специфику уникальных художественных принципов этого автора, но и определить общие закономерности моделей «аномализации» художественного мира, художественной речи и художественного текста, релевантные для отечественной и мировой литературы.
В связи с этим можно очертить круг конкретных задач исследования:
уточнить объем и содержание понятия языковая аномалия применительно к художественному тексту;
на основе существующих классификаций обосновать собственную типологию языковых аномалий в художественном тексте на основе триады «художественный мир» — язык — текст;
дать теоретическое обоснование и определить область применимости методологии анализа языковых аномалий в художественном тексте через призму оппозиции «естественного» и «семиотического» модусов существования (в парадигме «реальность» — «текст»);
разработать критерии выделения «аномалий мира», «аномалий языка» и «аномалий текста» и критерии разграничения аномальных и узуальных явлений;
определить смысловые доминанты «художественного мира», художественной речи и художественного повествования А. Платонова в сопоставлении с «аномальными художественными дискурсами» других авторов;
проанализировать «аномалии мира», «аномалии языка» и «аномалии текста» в художественном повествовании А. Платонова в плане соотношения индивидуально-авторских и универсальных моделей аномальной языковой концептуализации мира, аномальной актуализации закономерностей общеязыковой системы и общих принципов текстопорождения («прототипиче-ского нарратива»).
Очевидно, что для реализации этих целей и задач необходим исследовательский материал, обладающий специфическими свойствами в рамках интересующей нас проблемы «тотальной» языковой аномальности. Поэтому материалом для исследования являются тексты русских писателей XX в., чей художественный дискурс оценивается — по тем или иным причинам — как девиантный (А. Платонов, А. Введенский, Д. Хармс, современный русский постмодерн и др.).
Основной массив текстового материала составляют художественные произведения А. Платонова — романы «Чевенгур» и «Счастливая Москва», повести «Котлован», «Ювенильное море», «Джан», «Сокровенный человек», «Фро», «Пека Потудань», рассказы «Усомнившийся Макар», «Город Градов», «Такыр», «Цветок на земле», «Мусорный ветер», «Эфирный тракт», «Потомки солнца» и др. Данная выборка представляется весьма репрезентативной с точки зрения целостного представления о принципах «аномализа-ции» языка, лежащих в основе индивидуального стиля писателя. Для «погружения» анализа аномального повествования А. Платонова в соответствующий историко-литературный контекст нами привлекаются тексты писателей той эпохи — М. Булгакова, М. Зощенко, Б. Пильняка, Вс. Иванова, М.А. Шолохова.
Второй по значимости массив составляют прозаические, драматические и поэтические произведения русских обернутое — А. Введенского и Д. Хармса, которые представляют иной, во многом альтернативный платоновскому, способ аномальной языковой концептуализации мира и общеязыковой системы по типу «тотального остранения», в противовес «тотальному неос-транению» (О. Меерсон) у А. Платонова. Кроме этого, для полноты сопоставления привлекаются тексты представителей современного русского постмодерна — Вен. Ерофеева и В. Пелевина.
Методологической основой данного исследования является признание дуализма «естественного» и «семиотического» модусов существования реальных, культурных и языковых объектов [Лотман 2004], системной языковой организации художественного произведения [Виноградов 1980; Винокур Г. 1990; Ларин 1974 и др.], синкретизма языковых явлений как способа их существования в системе языка и речи [Бабайцев 2000] и др.
Одним из базовых понятий исследования является понятие «языковой концептуализации мира», которое применяется в работе с опорой на его понимание, изложенное в работах Ю.Д. Апресяна [Апресян 1986] и Т.В. Булы-гиной и А.Д. Шмелева [Булыгина, Шмелев 1997].
Методологическую значимость для данного исследования имеет постановка проблемы «аномалии и язык» в общефилософский и общекультурологический контекст, которая осуществлена в работах Н.Д. Арутюновой [Арутюнова 1990b и 1999], — а именно обоснование валидности исследования языковой аномальности как отражения некой фундаментальной интенцио-нальности самого естественного языка: «Сам язык в его нормативном состоянии предоставляет больше выразительных возможностей тем, кто пишет об исключениях, нежели тем, кто описывает правила, поскольку ... в семантике обыденной речи широко отражены все виды аномальных явлений и девиаций» [Арутюнова 1999: 88—89].
Теоретические основы для нашей типологии языковых аномалий в художественном тексте во многом заложены в книге Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева «Языковая концептуализация мира» [Булыгина, Шмелев 1997] и в программной работе Ю.Д. Апресяна «Языковые аномалии: типы и функции» [Апресян 1990].
Методологическое обоснование интегрального подхода к описанию аномальных явлений языка как диалектически противоречивого единства логических, семантических и прагматических факторов опирается на работы Ю.Д. Апресяна в работах [Апресян 1995b и 1995с].
Методологическое обоснование прагматико-семантического подхода к исследованию аномалий нарратива с опорой на модальные рамки субъекта сознания, восприятия и речи осуществляется в рамках подхода, разработанного в книге Е.В. Падучевой «Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива)» [Падучева 1996].
Методы исследования определяются общими методологическими принципами, согласно которым в анализе аномального употребления языковой единицы или модели должны органично сочетаться их внеязыковое содержание и собственно языковая семантика.
Ещё в 30-е г. XX в. В.И. Абаев в работе «Язык как идеология и язык как техника», развивающей некоторые идеи А.А. Потебни, разграничивает два типа семантики языкового знака: техническую семантику, которая используется в обыденной коммуникации и представляет собой прямое, первичное значение слова («ч т о выражается словом?») — и идеологическую семантику, которая рождается в момент первичной номинации и представляет собой пучок представлений, образов, ассоциаций, отображающих закрепленное за этим знаком в социуме мировоззрение («к а к выражается?») [Абаев 1934: 33—54].
Внеязыковое и языковое противопоставлены в системе языка как концептуальное и семантическое (см, например [Чесноков 1984]). Это разгра-
ничение успешно проводится, например, в ставших классическими трудах Анны Вержбицкой, в работах Московской семантической школы (Ю.Д. Апресян и др.) и т.п. Современное состояние вопроса представлено в сборниках серии «Логический анализ языка» ИЯ РАН, в сборнике «Концептуальный анализ: методы, результаты, перспективы» [Концептуальный анализ 1990], в книге Л.О. Чернейко «Логико-философский анализ абстрактного имени» [Чернейко 1997] и др.
Причем для целей нашего исследования важно, что термин логическое понимается здесь не в узком смысле (как 'имеющее отношение к формальнологическому аппарату мышления'), а как синоним термина мыслительное (а мысль, особенно в языке, не всегда полагает свое осуществление через логические формы). В этом смысле более отвечающим нашим задачам представляется термин концептуальное, не имеющий столь жесткой «привязки» именно к логике.
Отсюда теоретически вытекают два возможных взаимодополняющих метода анализа слова в художественном тексте: 1) концептуальный, выявляющий содержательный аспект аномальной языковой концептуализации мира в художественном повествовании, иерархию связей и отношений, шкалу ценностей и связанный с ними набор прагматических установок; 2) собственно семантический, или стилистико-семантический, выявляющий лексические, стилистические, фразеологические, словообразовательные и грамматические средства создания аномальности, языковые механизмы порождения аномальности и модели семантических преобразований общеязыковых значений.
Данное разграничение концептуального и семантического подхода соотносится с разграничением Д.Н. Шмелевым «ономасиологического» и «семасиологического» путей анализа лексики: ономасиологический подход ориентирован на мир денотатов и референтов, на процессы номинации и таксономии слов по экстралингвистическим признакам, а семасиологический — на
системно-структурную семантику лексем, на их внутриязыковые связи и отношения [Шмелев Д. 1973].
Ср. разграничение семантического и концептуального анализа в работе Е. С. Кубряковой: семантический анализ, по мнению автора, эксплицирует семантическую структуру слова, уточняет денотативное, сигнификативное и коннотативное значения; концептуальный анализ предполагает поиск общих концептов (т. е. фрагментов знания о мире), подведенных под один знак [Кубрякова 1991: 20—27].
С необходимостью выявления функций аномального использования единиц и моделей языка в плане как авторской интенциональности, так и собственно содержательной и композиционной организации художественного текста, методы функционального анализа и семантического описания необходимо дополнить элементами функционально-семантического анализа текста, направленного на прагмасемантическую интерпретацию его основных единиц.
Этот метод теоретически обоснован и успешно реализован в разделе книги Е.В. Падучевой «Семантические исследования», посвященном «семантике нарратива»: «Наша исходная предпосылка состоит в том, что текстовые функции и значения языковых единиц должны описываться не сами по себе, а как производные а) от их смысла в отдельном высказывании и б) от меняющегося коммуникативного контекста: текстовые функции языковых элементов рассматриваются как производные от их функции в независимом высказывании» [Падучева 1996: 195].
В заключение отметим, что природа языковых аномалий художественного слова такова, что они принципиально не подлежат исчерпывающему истолкованию (всегда сохраняется некий неверифицируемый «остаток») — и это приводит как к трудностям классификации аномалий (лексические, грамматические или прагматические, синтагматические или парадигматические и т.д.), так и к возможности их множественной интерпретации. Причем чем
«сильнее» текст, чем талантливее его автор, тем больше потенциальных вариантов его интерпретации содержат в себе единицы его художественного языка.
Научная новизна исследования состоит в том, что в работе на примере целостного анализа «образцово» аномального автора — А. Платонова впервые ставится и разрешается вопрос об особом статусе языковых аномалий применительно к художественному тексту; разрабатываются критерии языковой аномальности в художественном тексте; обосновывается комплексная многоуровневая типология языковых аномалий в художественном тексте сквозь призму триады «художественный мир» — художественная речь — художественное повествование.
Новизной исследования является и то, что в нем обосновывается правомерность методики анализа аномалий от «субъекта аномальности» — т.е. целостного анализа свода аномальных словоупотреблений в художественном повествовании одного автора — А. Платонова.
По-новому интерпретируется известный в науке факт относительности языковых аномалий, согласно которому явление, аномальное в одном плане, не будет аномальным в другом [Арутюнова 1990; Апресян 1995b и 1995 с и др.]: предлагается поставить квалификацию аномальности / «неаномальности» в зависимость от того, в каком модусе существования явления фиксируется явления — в модусе «реальность» или в модусе «текст».
Применительно к собственно аналитической части исследования, научная новизна состоит в том, что явление языковой аномальности ставится в связь с ведущими смысловыми доминантами творчества писателя — обосновывается «мирообразующая», «стилеобразующая» и «текстообразующая» роль аномалий в художественном повествовании подобного типа. Кроме этого, предложено уточнение критериев разграничения языковой аномалии и стилистического приема.
В ходе исследования было выявлено явление синкретизма языковой
аномальности, когда один и тот же тип аномальности последовательно (хотя и в разных своих ипостасях) реализуется на уровне «художественного мира», художественной речи и художественного повествования, а также когда один и тот же пример может быть охарактеризован как аномальный сразу на нескольких уровнях языковой системы или текста.
Также проанализированный материал приводит к выводу о существовании особых механизмов языковой аномальности на разных уровнях языка, которые проявляются в значимом присутствии в литературе и культуре общих моделей аномальной концептуализации мира, последовательно аномального взгляда на мир и художественного освоения действительности, типовых моделей собственно языковой аномальности, предусмотренных самой системой языка, и типовых моделей аномального нарратива, которые, наряду с «прототипическим нарративом», являют собой некий культурный инвариант, воспроизводимый в бесчисленном количестве вариантов.
Теоретическая значимость исследования состоит прежде всего в уточнении объема и содержания понятия языковая аномалия, применительно к художественному тексту, которое существенно расширяется на том основании, что каждый фрагмент художественного текста имеет языковую форму манифестации, хотя и не обязательно языковую природу, — и, следовательно, может быть истолкован так или иначе в рамках «языковой экспрессии», «языкового выражения» (P.O. Якобсон).
В целях нашего исследования оказалось целесообразным расширительное понимание понятия языковые аномалии в качестве родового термина для любого нарушения или отклонения на уровне любого из трех членов постулируемого триединства художественного текста: художественный мир — язык— текст.
Кроме этого, для теоретического понимания языковых аномалий обоснована релевантность функциональной составляющей в их определении и квалификации. В частности, представляется, что языковая аномалия пред-
ставляет собой диалектически противоречивое единство неконвенционального (т.е. в известной степени деструктивного) употребления единицы или модели языка и креативного потенциала такого употребления в речевой практике. Осознанным способом актуализации этого противоречия является эстетический режим использования языка.
Существенно конкретизированы и другие научные понятия, известные в науке: это понятие «языковая концептуализация мира», для которого обосновывается четырехуровневая структура: уровень «онтологии», уровень мыслительный (собственно концептуальный), уровень ценностный и уровень мотивационно-прагматический, акциональный; это понятие «прототипиче-ского мира», понятие речевой практики (узуса) и понятие «прототипического нарратива», которые и являются точкой отсчета для установления аномальности того или иного уровня в модусе «реальность». При этом определены параметры и категоризированы «постулаты прототипического нарратива».
На основе понятий «абстрактный читатель», «абстрактный реципиент», «образ читателя» и «повествовательная норма» постулируется понятие «прототипического читателя», являющегося источником квалификации явления как нормативного или аномального в модусе «текст».
В целом можно говорить, что данное исследование является попыткой заложить основы «теории языковой аномальности в художественном тексте», а также предложить примерную исследовательскую программу изучения разных типов аномального художественного повествования.
Практическая значимость исследования заключается в возможности использования материалов исследования в практике вузовского преподавания общего языкознания, лингвистической прагматики, лингвистического анализа художественного текста, курса современного русского языка, а также разнообразных авторских и специальных курсов.
Отдельные теоретические положения и практические приемы анализа лингвистического и текстового материала вполне могут быть использованы в
теории и практике нормализаторской и лексикографической работы для описания разных типов нарушений норм и правил литературного языка, семантических сдвигов и нарушений сочетаемости, аномальной реализации словообразовательных и синтаксических моделей и пр., а также для оценки конструктивного потенциала различных аномалий, степени их аномальности и т.д..
Некоторые теоретические и практические результаты исследования могут быть использованы в текстологических изысканиях, в редакторской практике и в деятельности по лингвистической экспертизе, а также в теории и практике художественного перевода.
На защиту выносятся следующие положения:
Необходимо различать языковую аномалию как способ художественного изображения и как его объект. Только аномалия как способ изображения является языковой аномалией именно художественного текста. Только такие языковые аномалии в художественном тексте имеют особый статус, который определяется их обязательной функциональной нагруженностью: они выступают как «мирообразующий», стилеобразующий и текстообра-зующий фактор художественного повествования.
С этим связан закономерный синкретизм языковых аномалий в художественном тексте, художественная значимость и принципиальная множественность их возможных интерпретаций. В частности, большинство аномалий, будучи таковыми с точки зрения «нормального» мира, естественного языка и «прототипического нарратива», не являются аномалиями с точки зрения художественной эффективности данного текста.
Особый статус языковых аномалий в художественном тексте пред-полагает уточнение существующих классификаций языковых аномалий и построение новой типологии, связанной с их последовательной актуализацией на базовых уровнях художественного произведения: «художественный мир» — художественная речь — художественный текст. В соответствии с этим выделяются аномалии концептуализации мира, аномалии языка и аномалии
текста.
(4) Аномалии концептуализации мира можно классифицировать на
субстанциональные аномалии, концептуальные (мыслительные) аномалии,
аксиологические аномалии и мотивационно-прагматические аномалии. Ано
малии языка можно классифицировать на лексико-семантические, стилисти
ческие, фразеологические, словообразовательные и грамматические. Анома
лии текста можно классифицировать на аномалии наррации, аномалии струк
туры текста и аномалии дискурса. В силу отмеченного синкретизма языко
вых аномалий в художественном тексте аномалии обычно задействуют не
сколько типов и уровней аномальности.
(5) Для выявления функциональной перспективы языковых аномалий в
художественном тексте наиболее релевантным, на наш взгляд, является путь
анализа языковых аномалий «от субъекта аномальности» — комплексное ис
следование типов и функций языковых аномалий в художественном повест
вовании «образцово» аномального автора. В настоящей работе в качестве та
кого автора выступает Андрей Платонов. В его художественном повествова
нии языковые аномалии являются воплощением в «аномальном тексте»
«аномального мира» и аномальных способов его художественного освоения.
(6) Комплексный анализ языковых аномалий в художественной речи
А. Платонова позволяет выделить следующие смысловые доминанты в ху
дожественных установках писателя: тотальное овеществление абстракции
как отражение мифологизованного типа концептуализации мира в языковом
знаке; тотальное «неостранение» как «легитимизация» аномалии в качестве
нормы самого устройства мира и способов его ментальной интерпретации,
тотальное «недоверие к пресуппозиции» как воплощению «само собой разу
меющегося», а, значит, неприемлемого смысла; принципиальная аномаль
ность коммуникации как дискредитация общепринятых постулатов речевого
общения; тенденция к неконвенциональному использованию языковых еди
ниц и моделей общеязыковой системы и др.
(7) Сопоставление аномального художественного повествования А.
Платонова с альтернативными ему типами аномального повествования, обе
рнутое (А. Введенский и Д. Хармс), где, напротив, проводится последова
тельная установка на «тотальное остранение» механизмов языковой ано
мальности, позволяет сделать вывод о сходстве самих моделей языковых
аномалий при решении во многом противоположных художественных задач.
(8) В этой связи можно предположить наличие в культуре, литературе
и языке постоянно воспроизводимых в разных вариантах моделей аномаль
ной концептуализации мира, аномальной художественной речи, языка и ано
мальной наррации, которые обладают значительным эстетическим потенциа
лом и высокой степенью востребованности «прототипическим читателем».
Апробация результатов исследования. Основные положения и результаты исследования получили внедрение в прочитанных общих курсах «Актуальные проблемы филологии» для магистратуры филологического факультета Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского и «Антропологическая лингвистика» для магистратуры филологического факультета Нижегородского государственного педагогического университета, в спецкурсах «Философия русского слова», «Человеческий фактор в языке: лингвистическая прагматика» и др. для студентов-филологов нижегородских вузов.
Результаты исследования были представлены в докладах на Международных конференциях гг. Москвы (МГУ, Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН, Институт языкознания РАН), Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода, Екатеринбурга, Смоленска, Владимира и пр.
В 2003—2004 гг. доклады по материалам работы представлялись на секционные заседания, а в 2005 г. — на пленарное заседание Международной конференции в рамках работы группы «Логический анализ языка» при Институте языкознания РАН (рук. Н.Д. Арутюнова). В 2005 году доклад по ре-
зультатам работы обсуждался на заседании семинара «Проблемы поэтического языка» в Институте русского языка им. В.В. Виноградова РАН.
Работа неоднократно обсуждалась на заседании кафедры русского языка МПГУ и на методологических семинарах кафедры современного русского языка и общего языкознания Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского и кафедры русского языка Нижегородского государственного педагогического университета. Также работа прошла апробацию на докторантском объединении кафедры русского языка МПГУ в декабре 2005 г.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав и заключения; библиографического списка, списка источников текстового материала и списка словарей; одного приложения.
Во введении обосновывается актуальность работы, ее научная новизна, теоретическая и практическая значимость, определяются цели и задачи работы, рабочая гипотеза, объект, предмет и материал исследования.
Объем и содержание понятия «языковая аномалия» в лингвистической науке: история и современность
Понятие аномалии расплывчато по экстенсионалу и применительно к разным модусам существования может трактоваться по-разному. С одной стороны, возможна онтологическая трактовка аномалий, согласно которой аномалии — это отклонения от естественного порядка вещей, нарушения известных нам законов физического мира. Такая трактовка, собственно, не дает ничего для понимания языковых аномалий: с этой точки зрения аномальным будет нечленораздельный бред психического больного или, напротив, факт осмысленной и членораздельной речи какого-нибудь животного.
Более отвечает сути явления когнитивная, гносеологическая трактовка аномалий, согласно которой аномалия рассматривается как фиксация некоего отклонения от известных нам закономерностей в процессе познания объекта. «Аномальными называют явления, которые нарушают какие-либо сформулированные правила или интуитивно ощущаемые закономерности. Тем самым явление оказывается аномальным не само по себе, а относительно тех или иных законов. В науке аномальными нередко считают явления, противоречащие описанию, которое предложил исследователь, т. е. сформулированной им системе правил» [Булыгина, Шмелев 1997: 437].
В известном смысле можно сказать, что «быть аномальным» есть не свойство вещей и явлений самих по себе, но результат осмысления вещей и явлений познающим их субъектом. Ничто в мире не происходит вне причинно-следственного детерминизма или вероятностно-статистической закономерности. В этом плане аномалия есть мера нашего незнания вещей и явлений. Это справедливо как для явлений физического мира, так и, тем более, для явлений нематериального характера.
Аномалия языка, как и других социальных, культурных, семиотических систем, всегда связана с наличием некоего стандарта — естественного или чаще — выработанного в социальной или интеллектуальной практике людей, т.е. с понятием нормы в широком смысле этого слова.
В статье «Аномалии и язык» Н.Д.Арутюнова устанавливает последовательность действия отклонений от нормы, которая берёт начало в области восприятия мира, поставляющего данные для коммуникации, проходит через сферу общения, отлагается в лексической, словообразовательной и синтаксической семантике и завершается в словесном творчестве [Арутюнова 1987], с помощью понятий нормы и антинормы.
Норма представляется универсальной категорией мироздания, регулирующей меру порядка в хаосе. Однако обнаружить норму зачастую становится возможным лишь благодаря фиксации неких отклонений, девиаций: «В естественном мире природы и языка ненормативность помогает обнаружить норму и правило» [Арутюнова 1999: 79]. В этом плане информативной, семантически нагруженной выступает именно аномалия как маркированный коррелят нормы в оппозиции норма — аномалия. Н.Д. Арутюнова предлагает шесть основных признаков для возможной типологии норм: «1) возможность / невозможность отклонений (абсолютность / относительность норм), 2) социальность / естественность («рукотворные» / «нерукотворные» нормы), 3) позитивность / негативность (рекомендательные / запрещающие правила), 4) растяжимость (вариативность) / стандартность (среднестатистические / точные нормы), 5) диахронность / синхронность (закономерность развития / правила функционирования), 6) престижность / непрестижность (для социальных норм)» [Арутюнова 1999: 75]. Можно предположить, что классификация норм предполагает и соответствующую классификацию аномалий.
Как представляется, важнейшим из этих признаков (и, в конечном счете, определяющим все остальные) является «естественность / социальность» (в терминологии Н.Д. Арутюновой), а точнее, на наш взгляд, — естественность / семиотичность норм и аномалий. Причем представляется, что здесь нет однозначно пропорционального соответствия: если нормы действительно могут быть естественными (законы природы) и семиотичными (нравственные нормы), то любая аномалия как отклонение, релевантное лишь в сфере Наблюдателя, является a priori семиотичной (в природе самой по себе, вне сферы Наблюдателя, нет аномалий). Тем более это справедливо для такой первичной моделирующей системы знаков, которой является естественный язык.
«Художественный мир»: объем и содержание понятия
Практически общим местом в современном «платоноведении» является положение о том, что «странный» язык писателя, который, по выражению Иосифа Бродского, пишет «на языке повышенной близости к Новому Иерусалиму» [Бродский 2001: 201], есть воплощение не менее странного «художественного мира», стоящего за текстами произведений А. Платонова.
Именно к случаю языка А. Платонова как нельзя лучше подходят слова Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева: «Еще более интересны случаи, когда говорящий стремится высказать столь глубокую мысль, что язык не дает возможности выразить ее непротиворечивым образом. Здесь мы сталкиваемся с абсурдом, источником которого является сама жизнь и который с древнейших времен интересовал философов, логиков, теологов, математиков. Здесь бессмыслица выступает как прием познания жизни, парадоксальное высказывание претендует на выражение глубочайшей истины» [Булыгина, Шмелев 1997:450].
Понятие «художественный мир» есть интегрирующее понятие, отражающее тотальную установку автора-творца на творческое моделирование реальности, на ее, так сказать, «эстетическое пересоздание». Ср, например, высказывание Е.И. Дибровой: «Художественный мир — особый способ и форма освоения бытия, это явление художественной со-бытийности, т.е. сопричастности к бытию, воспроизводящей в художественных образах мир авторского духа. Будучи образотворческим явлением, текст выступает в непрестанном именовании и переименовании всего, что дух художника слова находит вокруг и внутри себя. Его диалог со своим духовным миром создает личную Вселенную» [Диброва 1998: 250—251].
Понятие «художественный мир» (или близкое к нему по объему и содержанию понятие «поэтический мир») может быть употреблено как по отношению к отдельному произведению, так и по отношению ко всей совокупности произведений данного автора.
Понятие «художественный мир» по отношению к отдельному произведению очень часто употребляется нетерминированно — просто как квазисиноним для выражения «художественный текст». Попытки формализовать это понятие для метаязыка филологической науки применительно к отдельно взятому художественному тексту восходят еще к теории хронотопа М.М. Бахтина [Бахтин 1975], теории архетипических сюжетных структур В.Я. Проппа [Пропп 1986] и др.
Эти попытки обрели обобщающий вид в знаменитой статье Д.С. Лихачева «Внутренний мир художественного произведения» [Лихачев 1968], где мир художественного произведения, в полном соответствии с миром реальности, предполагает свою, особую пространственно-временную размерность, свою, особым образом организованную совокупность людей (герои), свою, особую событийность, свои параметры соотношения человека и среды и пр.
Разграничение «художественного мира» и «текста» проводится и Ю.М. Лотманом: «Художественный мир (или, по выражению Б.М. Эйхенбаума, «онтология поэтического мира») — не текст... Художественный мир относится к тексту так, как музыкальный инструмент к сыгранной на нем пьесе. Структура музыкального инструмента не является объектом непосредственного эстетического переживания, но она потенциально содержит в себе то множество возможностей, выбор и комбинация которых образуют пьесу. ... «Поэтический мир» не принадлежит области того, о чем Тютчев говорит в своих стихах, а относится к гораздо более глубокому пласту: к тому, как он видит и ощущает мир. Это как бы лексика и грамматика его поэтической личности» [Лотман 1996: 593—594].
Понятие «художественный мир» для обозначения всей совокупности произведений того или иного писателя также часто используется в нетерминологическом употреблении — просто с целью подчеркнуть эффект определенной целостности для системы идей и образов, наличия сквозных тем и мотивов и пр. в большинстве произведений писателя [Бочаров 1985 и др.].
«Структура мироздания» в странном «художественном мире».
На субстанциональном уровне художественного мира выделяются компоненты, описывающие разные стороны совокупного «образа мира» — природный, социальный, антропологический (соответственно образ природы, образ социума и образ человека в «художественном мире»), что представляет собой, по выражению Г. Гачева, «нераздельный и неслиянный» КОСМО-ПСИХО-ЛОГОС [Гачев 1989].
Одним из самых распространенных художественных принципов создания аномального (в модусе «реальность») «художественного мира» в литературе является тенденция овеществленного представления абстрактной семантики. Это распространенные модели метафоризации и метонимизации абстрактной лексемы типа любовь зла, совесть гложет и пр. В нашей классификации — это случаи, когда рационально осмысляемым субъектам приписаны заведомо неадекватные предикаты.
Овеществлению подвергаются, к примеру, абстрактные концепты с семантикой чувства: Казалось ему, наслажденье / сидит на усов волосках (А. Введенский, «Кругом возможно Бог); Достоинство спряталось за последние тучи (А. Введенский, «Куприянов и Наташа»); с семантикой мысли:... Я мысли свои разглядывал. / Я видел у них иные начертания (А. Введенский, «Очевидец и крыса»); с семантикой речи: Вон по краям дороги валяются ваширазговоры (А. Введенский, «Кругом возможно Бог); с семантикой оценки: ... / вред вокруг меня порхал (А. Введенский, «Минин и Пожарский»); беда, беда, сказала Лена,/ глядит на нас из-под колена (А. Введенский, «Святой и его подчиненные»). Нетрудно заметить, что овеществление в ряде случаев поддерживается и аномальным одушевлением (примеры с наслажденьем, вредом, бедой, достоинством).
Как уже говорилось выше, аномалии в языковой концептуализации человека и мира у А. Платонова во многом соотнесены с мифологизованным типом художественного освоения действительности. При этом мифологизм А. Платонова не связан с обращением к какой-то конкретной группе мифологических мотивов, сюжетов, героев и других мифологем. Он, скорее, ориентирован на общие архетипические схемы и общие принципы мифологизации реальности в словесном знаке.
К таковым можно отнести анимизм и пантеизм, «панэкзистенциализм» (Ю.И. Левин) А. Платонова в изображении природы, а также неразграничение фундаментальных бытийных оппозиций типа реальное/сверхъестественное, живое/неживое, рожденное/сделанное, вещь/слово и т.п. Все это находит свое выражение в фундаментальном для «художественного мира» А. Платонова принципе «овеществления абстракции» [Бочаров 1971 и 1985; Свительский 1970 и 1998; Радбиль 1998].
В общем виде овеществление абстракции можно определить как представление концепта с абстрактным содержанием в виде конкретно-чувственной сущности, что находит свое выражение в «странных» метафорах и метонимиях, эпитетах и сравнениях, в неожиданном, «неостраненном» заполнении синтаксических позиций в структуре предложения и др. В свою очередь, овеществление абстракции осуществляется по-разному в зависимости от его реализации в разных сферах реальности — в мире человека, в мире природы и в мире производственной деятельности.
Представляется, однако, что не все подобные случаи мы должны трактовать как аномалии «художественного мира». В.А. Успенский в работе «О вещных коннотациях абстрактных существительных показывает, что практически любая абстрактная, с точки зрения системы языка, лексическая единица в узусе имеет тенденцию к овеществленному представлению и в контексте «ведет себя» как конкретная (уронить авторитет, злоба нахлынула и пр.) [Успенский В. 1979:142—148].
Видимо, можно говорить о существовании в речевой практике стереотипа подобного представления, восходящего, быть может, еще к мифологическим формам сознания [Радбиль 1998]. В мифологическом сознании любой концепт с абстрактным, отвлеченным содержанием представлен в качестве конкретно-чувственного представления. Но дело в том, что многие абстрактные концепты в общеязыковой системе все же имеют потенциал образного, овеществленного осмысления (ср. жизнь, музыка, совесть). Это их свойство и использует «художественный язык»; при этом не происходит «разрыва» контекстной семантики поэтизма с общеязыковым содержанием.
