Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Глагольные конструкции с частицей «себе» в грамматической науке 10
Глава 2. Значения и функции глагольных конструкций с частицей «себе» .34
Глава 3. История становления глагольных конструкций с частицей «себе» в русском языке 91
Глава 4. Глагольные конструкции с частицей «себе» и проблема среднего залога русского глагола 142
Заключение .166
Литература 169
- Глагольные конструкции с частицей «себе» в грамматической науке
- Значения и функции глагольных конструкций с частицей «себе»
- История становления глагольных конструкций с частицей «себе» в русском языке
- Глагольные конструкции с частицей «себе» и проблема среднего залога русского глагола
Введение к работе
Актуальность выбора данной темы обусловлена тем, что глагольные конструкции с частицей «себе» относятся к периферийным, но весьма устойчивым и достаточно специфичным элементам системы русского глагола, имеющим особые семантические и функциональные признаки, обнаруживающиеся в разнообразных контекстах. Изучение данных конструкций позволяет также поставить более общую проблему структуры залога русского глагола и развития грамматических категорий в целом.
Состояние изученности темы. К настоящему времени тема конструкций с частицей «себе» подвергнута изучению в небольшом числе опубликованных работ, представляющих собой статьи или небольшие части монографий общего характера; диссертационные исследования на эту тему отсутствуют. Объем привлеченных для анализа материалов недостаточен, критерии подбора материала не всегда убедительны, иногда преобладают речения самих авторов без указания на источник и контекст (Крейдлин, Фрид, 2001). В ряде случаев авторы опираются на теоретические принципы, которые, с современной точки зрения, не могут быть признаны удовлетворительными; так, слово «себе» трактуется не как частица, а как дательный падеж возвратного местоимения (Заичкова, 1972). Общее значение глагольных конструкций с частицей «себе» трактуется разными авторами по-разному и весьма противоречиво (Ожегов, 1953; Шведова, 1960; Заичкова 1972; Ожегов, Шведова 1997; Крейдлин, Фрид, 2001; Трубачев, 2004 и др.) В целом, несмотря на имеющиеся бесспорные достижения, результаты
анализа, проведенного в этих исследованиях, не могут быть признаны достаточными для построения целостной и удовлетворительной теоретической концепции глагольных конструкций с частицей «себе».
Что же касается связи глаголов с частицей «себе» с предполагаемой категорией среднего залога русского глагола, то в немногочисленных работах, лишь фрагментарно затрагивавших эту тему (Овсянико-Куликовский 1902; Трубачев 2004) мы можем говорить лишь о предварительной постановке данной проблемы. Две статьи И.Г. Добродомова (Добродомов 2005; Добродомов 2006) намечают общую перспективу исследования, но не содержат, вследствие ограниченного объема, сколь-нибудь детальной разработки данной темы.
Цель работы заключалась в исследовании семантических и функциональных аспектов глагольных конструкций с частицей «себе» на возможно более обширном текстовом материале, главным образом в синхроническом, но отчасти и в диахроническом плане и решении вопроса об этих конструкциях как формах, выражающих предполагаемую грамматическую категорию среднего залога русского глагола.
Постановка задач исследования определена его целью:
- рассмотреть и проанализировать существующие трактовки значения и
функций частицы «себе»;
- выявить основные семантические и функциональные особенностей
глагольных конструкций с частицей «себе» на материале возможно большего
количества текстов и определить факторы, обусловливающие проявление этих
особенностей;
определить возможные пути формирования глагольных конструкций с частицей «себе» и примерные хронологические рамки этого формирования;
предложить решение вопроса о частице «себе» как о возможном формальном показателе среднего залога русского глагола, в связи с чем предварительно провести обзорный анализ трактовок среднего залога в грамматической науке.
Основные положения, выносимые на зашиту
частица «себе» в сочетании с глаголом в современном русском языке выражает основное значение замкнутости действия в сфере субъекта;
это основное значение данной частицы практически всегда реализуется в сочетании с одним или несколькими дополнительными значениями, к числу которых относятся: значение противопоставленности другому действию или ситуации; значение длительности действия; значение коммодиальности (комфортности) для совершающего действие; значение оценочности; значение желаемого замыкания действия в субъектной сфере. Конструкция с частицей «себе» может иметь или не иметь любое из перечисленных дополнительных значений, что определяется конкретной ситуацией контекста ее употребления.
частица «себе» в современном русском языке употребляется преимущественно с глаголами, имеющими лексическое значение передвижения или пребывания в каком-либо состоянии. В сочетании с данными глаголами частица «себе» является актуализатором того их значения, которое отражает замыкание их действие в сфере грамматического субъекта (медиальное значение).
в редких, но устойчиво встречающихся в текстах случаях частица «себе» употребляется с переходными глаголами, имеющими при себе лексически выраженный объект. В данном случае мы считаем, что частица себе может рассматриваться как потенциальный формальный показатель новой грамматической категории - среднего залога.
однако о предполагаемой нами категории среднего залога в современном русском языке можно говорить лишь как о находящейся на самом начальном («зародышевом») этапе развития и не обнаруживающей пока заметной тенденции к дальнейшему развитию.
- конструкции с частицей «себе» развивались из сочетаний глаголов с
дативом возвратного местоимения, причем этот датив в данных сочетаниях имел
различные преимущественно адвербиальные, обстоятельственные значения.
Постепенная утрата дативом возвратного местоимения этих значений должна
была сопровождаться развитием новых функций у слова «себе», как у частицы. Уже к концу XVIII века этот процесс должен был в основном завершиться; однако полное освоение конструкции с частицей «себе» в языке русской художественной литературы происходит на протяжении XIX века.
Научная новизна данной работы заключается в том, что впервые на обширном текстовом материале исследована структура значения и функций глагольных конструкций с частицей «себе» в системе русского языка, прослежена в общих чертах история формирования этих конструкций, рассмотрена проблема их возможной роли как формального выразителя грамматической категории среднего залога. Впервые на основе проведенного исследования представлена целостная концепция данных глагольных конструкций, обнимающая все основные особенности их значения и функционирования.
К числу методов, легших в основу анализа, проведенного в данной работе, относятся:
- семантико-функциональный контекстный метод анализа конструкций с
частицей «себе» в различных текстах;
сопоставительный диахронический метод анализа глагольных сочетаний со словом «себе»;
метод исторического анализа терминов;
- комплексный синхронно-диахронный метод анализа грамматических
категорий как динамичного становящегося явления.
Объектом исследования в данной работе послужили глагольные конструкции с частицей «себе» в современном русском языке (XIX-XXI веков и частично второй половины XVIII века), а также, в сопоставительном плане, прототипы этих конструкций в языке более раннего времени.
Предметом исследования явились: значение этих конструкций и закономерности проявления этого значения в текстах; функции данных конструкций в текстах; процесс исторического формирования этих конструкций; их роль как возможных формальных показателей категории среднего залога.
Материалом исследования явились тексты русской художественной и научно-популярной литературы и в меньшей степени устные речения, содержащие глагольные конструкции с частицей «себе».
Теоретическая значимость исследования определяется тем, что его результаты позволяют получить целостное представление о функционировании глагольных конструкций с частицей «себе» в системе русского языка; кроме того, они открывают возможность до некоторой степени расширить и углубить представления о природе и развитии грамматической категории залога.
Практическая значимость работы определяется возможностью использовать ее результаты в преподавании русского языка в высших и средних учебных заведениях, в том числе для учащихся, для которых русский язык не является родным; в написании учебных и учебно-методических пособий, диссертационных исследований и выпускных квалификационных работ.
Апробация результатов исследования:
Основные положения диссертационного исследования докладывались на заседаниях кафедры общего и прикладного языкознания Института филологии и иностранных языков МПГУ, на заседании кафедры русского языка того же Института, на Международной научной конференции, посвященной 80-летнему юбилею д. филол. н. проф. И.Г. Добродомова (МПГУ, ноябрь 2015 г.).
Структура диссертационного исследования.
Диссертационная работа состоит из Введения, четырех глав и заключения.
Во Введении обосновывается актуальность выбора темы, отмечается степень ее изученности, дается характеристика объекта и предмета исследования, характеризуется новизна результатов исследования, указывается теоретическая и практическая значимость исследования, даются сведения об авторских публикациях по теме диссертационного исследования, излагаются основные положения и выводы диссертационной работы, выносимые на защиту.
В главе первой «Обзор трактовок частицы "себе"» в форме аналитического обзора рассматриваются существующие представления с частицей «себе», показываются противоречия и недостаточность существующих концепций.
В главе второй «Значения и функции глагольных конструкций с частицей "себе"» излагается и обосновывается авторская концепция значения частицы «себе» (в параграфе первом) и анализируются различные случаи употребления конструкций с частицей «себе», классифицированных по приобретаемым данными конструкциями дополнительным значениям (в остальных параграфах). В связи с таким построением материала данная глава разбита на пять параграфов.
В главе третьей «История становления глагольных конструкций с частицей "себе" в русском языке» рассматривается исторический процесс становления и развития конструкций с частицей «себе» в русском языке. Данная глава разделена на два параграфа. В первом рассматривается становление этой конструкции в русском языке до XVIII века, во втором - развитие ее в русском литературном языке XIX-XX веков (на примере текстов русской художественной литературы).
В главе четвертой «Глагольные конструкции с частицей "себе" и проблема среднего залога русского глагола» рассматривается возможная роль конструкции с частицей «себе» как формального репрезентанта категории среднего залога русского глагола. Глава состоит из двух параграфов. В первом дается краткий исторический обзор представлений о среднем залоге в античной и русской грамматической науке; во втором — возможность для конструкции с частицей «себе» представлять категорию среднего залога, и статус этой категории в системе русского глагола.
Глагольные конструкции с частицей «себе» в грамматической науке
Специфика изучения глагольной конструкции с частицей «себе» в истории русской грамматической науки заключается в том, что эта конструкция, за немногими исключениями, до совсем недавнего времени вообще находилась вне поля зрения большинства исследователей. Причиной такого положения, вероятно, явилось периферийное положение этой конструкции в системе русского языка, а также и то обстоятельство, что долгое время слово «себе» в составе этой конструкции трактовалось как дательный падеж возвратного местоимения.
Одним из первых филологов, обратившим внимание на существование в русском языке сочетаний глаголов со словом «себе» был Г. П. Павский, который считал ее аналогом частицы – ся: «Когда значение частицы – ся сделалось неясным, тогда она допущена была и при средних глаголах. Она здесь могла стать на место – ся, т.е. дательного падежа. Легко можем говорить “идем-себе, живем-себе”. Столь же легко и в старину употребляли выражения “старается (старает себе), краснеется (краснеет себе)”» (Павский, 1842, с.36)
Тогда же, в середине XIX века, И.И.Давыдов, сделал следующее краткое замечание в тексте своего «Опыта общесравнительной грамматики русского языка»: «… в дательном падеже ставится местоимение возвратное, когда нужно обозначить исключительное занятие подлежащего тою деятельностью, которая выражена глаголом: это dativus ethicus: “А ты себе своей дорогою ступай”. Крыл [ов].» (Давыдов, 1849, с.317).
И.И. Давыдов, таким образом, определил слово «себе» в данной глагольной конструкции как дательный падеж возвратного местоимения, что было вполне понятно с позиций грамматики XIX века, и, что также закономерно, расценил этот дательный падеж как форму так называемого dativus ethicus, несомненно, по аналогии с трактовками аналогичной формы приглагольного датива в грамматиках латинского и греческого языков. Однако при этом И.И. Давыдов, проявив большую лингвистическую интуицию, на наш взгляд, трактовал значение этой формы гораздо вернее, чем Г.П. Павский, – он определил это значение как «исключительное занятие подлежащего» (т.е., грамматического субъекта) «тою деятельностью, которая выражена глаголом». Это определение значения частицы «себе», по сути, очень близко к тому, которое мы, как будет видно далее, примем в нашей работе и обозначим как замкнутость действия в сфере субъекта.
В 1902 году Д.Н. Овсянико-Куликовский, также понимая частицу «себе», как форму возвратного местоимения, дал весьма интересную трактовку его значения: «… “себе”, оставаясь местоимением, присоединяется к глаголу не в том смысле, какой … выражается оборотами “он забрал себе в голову, что…”, а в ином, как бы ослабленном значении, без ударения, цель и смысл этой прибавки… - в том только, чтобы оттенить … залоговое непереходное значение глагола, - особливое отношение действия к действующему лицу» (Овсянико-Куликовский, 1902, с. 132-133).
Однако в дальнейшем глагольные конструкции на протяжении долгого времени не привлекали внимания исследователей грамматического строя русского языка и даже обычно не регистрировались как самостоятельное явление этого строя. Более материала в этом отношении дают словари русского языка, которые также поздно, лишь в ХХ веке, начинают выделять частицу «себе» как особую лексическую единицу со специфическими функциями и значением и давать ее неизбежно краткое описание.
Поэтому мы попытаемся показать недостаточность и противоречивость существующих представлений о роли частицы «себе» в сочетании с глаголом, используя в первую очередь материалы словарей русского языка, толкующих значение этой частицы, и лишь начиная с относительно недавнего времени немногочисленные научные публикации, в которых так или иначе затрагивается вопрос о ее значении и функциях.
При этом мы будем в процессе критики существующих концепций предварительно формулировать наши взгляды на различные аспекты значения и употребления данной частицы, которые более подробно будут обоснованы нами в последующих частях работы.
Толковый словарь русского языка под ред. Д.Н. Ушакова, вероятно, впервые дал отнесенное в отдельную словарную статью, широко иллюстрированное примерами описание значения частицы «себе» в русском литературном языке, при этом трактуя эту частицу как лишенную ударения и выражающую значение коммодиальности: «Себе (без удар.) – частица, примыкающая к предыдущему глаголу или местоимению, со значением “в свое удовольствие, в своих интересах”. Давай, думаю себе, посмотрю. Смотри, уж ты хрипишь, а он себе идет вперед, и лая твоего не примечает. Крылов. Им лишь бы устроить свадьбу, а там новобрачные как себе хотят. Гончаров. Как он, Петр Иванович, там себе ни проповедуй, а с этой минуты не сбудется ни одно из его холодных, методических предсказаний. Гончаров. Дался им голос мой и как себе исправно всем слышится и всех сзывает до зари. Грибоедов» (Ушаков, 1940, с.123).
Сразу следует отметить, что ни один из выше приведенных примеров не может быть истолкован как совершение субъектом действия «в свое удовольствие».
В первом (условном) примере действие субъекта, выраженное глаголом с частицей «себе», указывает на его желание посмотреть что-то. Однако у нас нет никаких указаний на то, что это его желание связано с удовольствием от предстоящего рассмотрения неизвестного объекта и, что, следовательно, глагол с частицей «себе», обозначающий это желание, должен толковаться как выражение действия, ощущаемого субъектом как приятное, доставляющее удовольствие. Напротив, простейшее возможное лексическое распространение приведенной фразы, например: пойду, думаю себе, посмотрю, какая еще беда стряслась – показывает, что в обозначенной ситуации глагол с частицей себе может выражать действие, которое никоим образом не может связываться ни с «собственным удовольствием», ни с «собственными интересами субъекта».
Во втором примере у нас также нет указаний на то, что действие, совершаемое субъектом – слоном, которого водят по улицам – сопряжено для него с получением удовольствия или преследованием каких-либо своих интересов.
В данном примере, однако, мы имеем налицо другое – выраженное противопоставление действия, совершаемого грамматическим субъектом при глаголе с частицей «себе», и другого действия, которое тесно соотносится с тем действием, которое выражается глаголом с частицей «себе», но не оказывает на протекание этого действия ожидаемого влияния. Такая противопоставленность прямо выражена в данном случае с помощью противительного союза а: ты уж хрипишь, а он идет себе вперед…
В третьем примере также не имеется указаний, что для субъекта (во множественном числе) действия, выраженного глаголом с частицей себе, это действие может рассматриваться как достижение своих интересов или получение удовольствия. Мы можем лишь констатировать, что действия молодоженов должны будут протекать свободно, без чьего-либо потенциального вмешательства.
Лишь в следующем примере мы можем, безусловно, говорить о том, что действие субъекта – проповедь своих взглядов и составление предсказаний -совершается им в своих интересах (но не обязательно в свое удовольствие).
Наконец, в последнем из приводимых примеров вообще нельзя говорить ни о совершении действия ни в свое удовольствие, ни в своих интересах, поскольку субъект действия в данной фразе – голос Фамусова, мыслимый как нечто отдельно существующее – ни сам по себе получать удовольствие, ни тем более преследовать собственные интересы не может.
Чем же оправдано употребление глагольной формы с частицей «себе» в данном случае? Сделаем предварительное предположение, что вероятная причина ее употребления здесь – подчеркивание длительности и непрерывности действия: голос исправно слышится и всех сзывает – подразумевается, что это действие протекает непрерывно и достаточно долго. (Ниже нами будет показано, что в данном примере частица «себе» вообще не связана однозначно с глаголом – она по крайней мере настолько же тяготеет к стоящему в постпозиции к ней наречию).
Итак, ни один из примеров, приведенных в словаре Д.Н. Ушакова, не иллюстрирует положение этого словаря о том, что частица «себе» в русском языке обозначает совершение действия для собственного удовольствия субъекта. Между тем такие случаи употребления частицы «себе», безусловно, в языке существуют. Однако мы вправе говорить о таком аспекте значения данной частицы только тогда, когда в ее ближайшем окружении содержатся прямые указания на то, что действие связано с приятными для субъекта ощущениями, или же (прежде всего – в устной речи) если такая субъективная желательность действия легко определяется из общего контекста ситуации.
Условный пример такого употребления – «сидит себе в кресле, развалился, глазки щурятся от удовольствия». Отметим, однако, важное обстоятельство – даже в этом, специально придуманном нами примере, глагол с частицей «себе», собственно говоря, не является главным выразителем значения удовольствия для субъекта – оно может быть связано не с самим процессом сидения в кресле, а с каким-либо иным обстоятельством, которое вовсе не выражается глагольной конструкцией с названной частицей.
Значения и функции глагольных конструкций с частицей «себе»
Прежде чем определить отмеченное в выводах по предыдущей главе общее значение частицы «себе», рассмотрим, с какими глаголами сочетается данная частица в современном русском языке.
Собранный нами материал показывает, что эта частица в большинстве случаев сочетается с непереходными глаголами движения, состояния и действия, то есть с такими, для которых характерно обозначение такого действия грамматического субъекта, которое замыкается в его сфере и не выходит за ее пределы (в том числе и не переходит на объект).
Однако, что важно отметить, наряду с этим встречаются отдельные случаи, когда частица «себе» вступает в сочетания с переходными глаголами, имеющими при себе лексически обозначенный объект, например: «Он пишет себе письмо» (т.е., не пишет письмо самому себе, а погружен, всецело занят написанием письма). Однако в этих случаях данный объект в составе глагольной конструкции с частицей «себе» образует тесное семантическое единство с глаголом, выступая вместе с ним как обозначение единого комплексного действия, которое также замыкается в сфере субъекта.
Исходя из сказанного, мы обозначим предполагаемое в качестве основного первичного, базисного значения глагольной формы с частицей «себе» акцентированное этой частицей значение замкнутости действия в сфере его субъекта.
Отметим то важнейшее обстоятельство, что в немногих случаях, когда частица «себе» сочетается с переходным глаголом, имеющим объект, значение замкнутости действия в сфере субъекта употреблением частицы «себе» не только акцентируется, но и создается. Значение этого факта будет рассмотрено нами в заключительной главе данной работы, рассматривающей вопрос о среднем залоге.
В большинстве же случаев частица «себе» лишь акцентирует то значение замкнутости в субъектной сфере, которое уже наличествовало у глагола. Такая акцентуация особенно ясно заметна у глаголов мышления, которые по своей семантической сущности обозначают действие, протекающее во внутренней сфере субъекта.
Эта акцентуация в любом из отмеченных случаев означает, однако, не просто эмфатическое подчеркивание исходной семантики, но оформление системы признаков исходного значения, которая у глагола без частицы «себе» присутствовала только в потенциальной форме.
Действие, выражаемое глаголом с частицей «себе», замкнуто в сфере субъекта этого действия; с другой стороны, эта замкнутость, хотя и представляет собой основную и наиболее постоянную его характеристику, не является абсолютной; напротив, она предполагает некоторые обязательные и устойчивые типы взаимодействий данной глагольной формы с ее внешним текстовым окружением.
Один из таких типов взаимодействия – обусловленность употребления глагольной формы с частицей «себе» логикой построения ближайшего текстового окружения этой формы. Эта обусловленность может быть весьма многообразной и выраженной различными средствами.
Понимание признака значения глагольной конструкции с частицей «себе» как признака свободы и несвязанности затрудняет такой анализ, поскольку такое понимание значения этой формы оставляет неясным причины возникновения такой «свободы», а также связанность этой «свободы» с определенным уровнем языка – лексическим или каким-либо иным.
Как нами уже было показано, глагол, употребленный с частицей «себе», может в современном русском языке, хотя и нечасто, быть переходным и иметь при себе лексически выраженный прямой объект. Таким образом, образование глагольной конструкции с частицей «себе» выступает независимо от грамматической категории глагольной переходности.
Это очень важное обстоятельство, в сочетании с постулированным в нашей работе значением замкнутости действия в сфере субъекта как основного значения глагольной конструкции с частицей «себе» позволяет, как мы считаем, дать указание на характер рассматриваемого значения как в какой-то степени значения грамматического, или, во всяком случае, имеющем значительное сходство с грамматическим.
В самом деле, значение замкнутости действия в сфере субъекта имеет, подобно другим грамматическим значениям, совершенно абстрактный характер, не зависящий от конкретного лексического значения глагола.
Такая особенность значения глагольной формы, выражаемой данной частицей, придает ее употреблению определенное сходство с употреблением грамматических морфем.
С другой стороны, постулирование в некоторой степени грамматического признака действия, выражаемого глаголом с частицей «себе», позволяет наметить связи, существующие между глагольной конструкции с частицей «себе» и ее ближайшим текстовым окружением, что для многих других грамматических форм является обычным (так, в русском языке наличие указаний на действие в прошлом – «вчера», «на прошлой неделе» и т.д. – предполагает употребление либо грамматической формы прошедшего времени глагола, либо praesens historicum, и исключает употребление грамматической формы будущего времени).
В непосредственной связи со сказанным мы ограничимся здесь пока одним, но весьма интересным указанием.
Известно, что для осуществления противопоставления действия, выраженного глагольной конструкцией с частицей «себе», другому действию, оба действия должны протекать одновременно, или, по крайней мере, быть связанными в рамках одной речевой контекстной ситуации.
Именно поэтому, как мы считаем, в реальной речи невозможны фразы с обозначением двух действий, одно из которых выражено глаголом с нашей частицей, при отсутствии временной связи этих действий (или наличии лексического указания на их разновременность), например, нельзя представить высказывания типа: «мы на прошлой неделе работали, а он сегодня спит себе».
Если же эта частица фактически встречается в том случае, когда такая разновременность обозначена, например: «мы все утро работали, а он спит себе», то это означает, что завершившееся противопоставляемое действие сохраняет непосредственную связь с длящейся ситуацией речи (значение актуального перфекта) и в некотором смысле логическую одновременность с действием с частицей «себе».
Из основного значения замкнутости действия в субъектной сфере вытекает важная особенность глагольной конструкции с частицей «себе» – невозможность для данной конструкции обусловливать новое, семантически иное действие.
Эта невозможность может проявляться, например, в невозможности в реальной речи вызывать употребление глагольной конструкции с частицей «себе» в сочинительной конструкции со словом «поэтому»; в русском языке невозможны фразы такого типа: «Отец уехал себе, поэтому я не могу позвать его к телефону» при полной нормальности этой же фразы в случае отсутствия при глаголе частицы «себе».
Нам представляется, что невозможность употребления формы с «себе» в приведенном нами примере объясняется именно указанными нами особенностями ее внутренней семантики, а не стилистическими соображениями, поскольку употребление приведенной нами фразы естественно для разговорного и даже просторечного стилевого окружения, в котором, как принято считать, употребительна в норме глагольная конструкция с частицей «себе».
По той же причине, как мы считаем, глагольная конструкция с частицей «себе» не может выступать в роли команды, поскольку отдание команды подразумевает, что выполнение этой команды создает необходимые и предписанные условия перехода к определенному последующему действию. Поэтому невозможны командные фразы типа: «Встать себе!»; «Построиться себе!» и т.п. Конечно, эта невозможность, если говорить о «служебном» языке, объяснима и стилистическими соображениями. Однако и в обычной разговорной речи употребление командных фраз с частицей «себе» невозможно, что было отмечено еще Г.Е. Крейдлиным и Н. Фрид (которые, однако, не смогли дать этому факту правильного объяснения). Действительно, фраза «Уезжай себе!», произнесенная в командном тоне, достаточно ясно подразумевала бы вполне определенные последующие действия субъекта («исчезни и не возвращайся»), что исключает самодовлеющее замыкание в его сфере действия, выраженного глагольной формой с частицей «себе».
История становления глагольных конструкций с частицей «себе» в русском языке
История раннего становления глагольных конструкций с частицей «себе» пока может быть прослежена только сугубо гипотетически и только в самых общих чертах.
До настоящего времени отсутствуют исследования, ставящие своей задачей проследить историю приглагольной частицы «себе» в русском языке; причиной этого, вероятно, является крайне небольшое число случаев фиксации употребления этой частицы в древнерусских текстах; кроме того, как считается, все такие случаи относятся к сравнительно позднему времени.
А.Б. Правдин в упоминавшейся ранее статье утверждает, что в памятниках старославянского языка и «древнерусского языка старшего периода» «четких случаев» употребления «дательного этического падежа возвратного местоимения» ему встретить не удалось (Правдин, 1956, с. 103), а для «древнерусского языка младшего периода» приводит следующие примеры: «а ныне иди себе и спокойся, докуда мы не обдосужились [рукопись XVI века] »; «…а податей никакихъ … не платятъ, а живут себе въ покое [1619 г.]»; «коли баба лиха, живи же себе одна! [Житие Аввакума]»; «аще и млад, а по-старому зделалъ – пошелъ себе ко владыке [Житие Аввакума]»; «сокол лебедь, летая, бьет, а ворона себе сидя, и жабу жрет [пословица XVII века]» (Правдин, 1956, с. 103).
Во всех приведенных примерах слово «себе» (пока воздержимся от его строгой дефиниции – местоимение в дательном падеже или частица) сочетается с глаголами тех же семантических групп, что и, в преобладающем большинстве случаев, в современном русском языке – глаголами движения и длящегося состояния (идти, жить, сидеть).
А.Б. Правдин исходит из понимания слова «себе» во всех приведенных случаях как местоимения в дательном падеже в «этическом» употреблении; для нас же важно определить, в каких случаях из числа приведенных выше «себе» можно рассматривать как частицу. Поскольку использовать акцентные характеристики применительно к древним письменным текстам не представляется возможным, мы должны будем обратиться к краткому историческому анализу употребления слова «себе» при глаголах в древнерусском языке, используя самый доступный источник – «Материалы для словаря древнерусского языка» И.И. Срезневского. Слово «себе» неоднократно фиксируется в этом словаре в сочетании с глаголом «жить» в значении «жить отдельно, своим домом», например, в Судебнике 1497 г.: «А которые его дети у иного или себе учнутъ жити, то не холопи». В таком значении в сочетании с глаголом «жить» слово себе встречается еще в «Повести временных лет» под 6559 (1051) годом: «Живете же собе».
В данном употреблении «себе» является местоимением, синонимичным современному русскому местоименному обороту «сами по себе» и синтаксически выполняет функцию обстоятельства образа действия1.
Вместе с тем уже в древнерусский период можно встретить случаи, где слово «себе» в сочетании с глаголом «жить», еще, по-видимому, оставаясь местоимением, уже начинало приобретать некоторые особенности значения, характерные для позднейшей частицы.
В тексте ярлыка золотоордынского хана Узбека от 1315 г. говорится: «Ожъ кто будетъ отъ нихъ не выступилъ, а митрополиту не служитъ, а живетъ себе, тотъ именемъ поповскимъ да не отъiмаетца но даетъ дань».
В данном случае глагол «жить» в сочетании со словом «себе» приобретает одно из тех значений, которые в современном русском языке свойственны глагольной форме с частицей «себе» – значение выраженной противопоставленности действию, выраженному другим глаголом – «митрополиту не служитъ, а живетъ себе».
Само сочетание глагола «жить» с формой «себе», в данном случае, видимо, уже изменяет свое первоначальное значение «жить отдельно» на значение «жить для себя, в своих интересах, в свое удовольствие», то есть приобретает и другое значение, отмеченное нами выше как дополнительное для глагольной конструкции с частицей «себе» – значение коммодиальности.
Такие сдвиги в значении глагольного сочетания со словом «себе» создают условия для трансформации этого местоимения в частицу и соответственно для возникновения новой глагольной конструкции. Однако в данном случае это еще не означает, что такая трансформация уже произошла.
В рассматриваемом случае слово «себе» еще выражает некую целостную характеристику образа действия, выраженного глаголом «жить», причем выражает его в составе предложения самостоятельно, как отдельное обстоятельственное слово. Как и в предшествовавших двух примерах, оно во многом синонимично позднейшему «сам по себе» («живет сам по себе»).
Поэтому слово «себе» и в данном случае остается местоимением в дательном падеже; однако намечающиеся сдвиги в его семантике и функционировании создают условия для его будущего перехода в разряд частиц.
В примерах, относящихся к XVII столетию, приводимых в статье А.Б. Правдина, «себе» в сочетаниях с глаголом «жить», является уже, несомненно, частицей. В обоих приведенных случаях глагол с «себе» имеет лексически выраженное обстоятельство, которое определяет конкретное значение глагола «жить» в каждом случае («живутъ себе в покое»; «живи же себе одна!»); следовательно, «себе» уже не может трактоваться просто как обстоятельственный модификатор значения глагола («жить отдельно, самому по себе»). Кроме того, указанные обстоятельства в обеих фразах являются логической вершиной ремы предложения и должны были при произнесении выделяться ударением; «себе» оказывалось, таким образом, неизбежно в позиции с ослабленным или тяготеющим к ослабленному ударением.
Семантика глагольной конструкции с «себе» в обоих случаях уже практически не отличается от разобранной нами для современного русского языка: в первом случае налицо выраженная противопоставленность действию другого глагола, имеющая к тому же выраженную негативную оценочность («…а податей …не платятъ, а живутъ себе в покое»); в целом глагольная форма с «себе» выражает подчеркнутое этой частицей замыкание действия в сфере субъекта. Во втором случае мы имеем, возможно, один из самых ранних примеров употребления частицы «себе» с глаголом в форме императива, что, как мы отмечали, выражает желательность для говорящего замыкания действия адресата сообщения в его собственной сфере; данный пример весьма ярко демонстрирует такую семантику глагольной конструкции с частицей «себе».
Следует сказать, что для современного русского языка наличие при глаголе с частицей «себе» различных обстоятельственных слов вовсе не обязательно и даже в некоторых случаях (в том числе и при глаголе «жить») не характерно; так, в вышеприведенных ситуациях для современного языка были бы скорей типичны конструкции «не платят и живут себе»; «живи себе одна!».
Однако употребление таких обстоятельственных групп являлось, по-видимому, закономерным на этапе активного становления глагольной конструкции с частицей «себе». Наличие лексически выраженного обстоятельства образа действия с конкретным значением освобождало местоимение «себе» от его первоначального обобщенного обстоятельственного значения – «отдельно, самому по себе» и тем создавало все необходимые условия для его перехода в частицу.
Другим глаголом, представленным в памятниках древнерусского языка в сочетании со словом «себе», является глагол «идти». Однако в словарных материалах И.И. Срезневского этот глагол не представлен, поэтому примеры, приводимые А.Б. Правдиным, следует считать одними из наиболее ранних случаев письменной фиксации его употребления со словом «себе». Внешне эти сочетания в данных примерах не отличаются от тех, которые употребительны и в современном русском литературном языке.
Для прояснения исторических условий формирования сочетаний «себе» с глаголами движения возможно также привлечь анализ оттенков употребления таких сочетаний в русском просторечии, зафиксированных, к сожалению, очень отрывочно, в произведениях русских писателей XIX-XX вв.
Глагольные конструкции с частицей «себе» и проблема среднего залога русского глагола
В данном параграфе мы, вследствие ограниченности объема нашей работы, не ставим в качестве цели полное рассмотрение всех или хотя бы исторически основных грамматических концепций, касающихся крайне обширной и сложной проблемы категории глагольного залога. Нашей задачей является показать, в связи с темой нашего диссертационного исследования, основные моменты сложной и противоречивой истории трактовки понятия о среднем залоге (и т.н. среднем значении) глагола и достаточно запутанную историю самого термина «средний залог» в отечественной языковедческой науке. Поскольку же корни этой противоречивости уходят в концепции грамматиков древности, мы начнем наш обзор с этого времени.
Как принято считать, залоговые формы глагола и, в частности, формы среднего залога, противопоставленные формам актива, впервые начали выделять грамматики Древней Индии. Они различали среди форм санскритских глаголов формы, относящиеся с другому (parasmipada) – и формы, относящиеся к субъекту (tmanepada) (Мучник, 1938, с. 108) .
Можно заметить, что «форма глагола, относящаяся к кому-либо другому» (по Б. Дельбрюку - «die auf einen anderen bezgliche Wortform») (цит. по: Мучник 1938,108) означает, собственно говоря, вовсе не активный залог в последующем понимании, но глагольную форму, неким образом соотнесенную с иным, не совпадающим с субъектом, одушевленным деятелем мужского рода (ein anderer), присутствующим или подразумеваемым в высказывании.
Точно так же «форма глагола, отнесенная к субъекту» далеко не всегда соотносится с каким-либо определенным залоговым значением, известным из последующих грамматик европейских языков.
В этом убеждают примеры употребления этих форм в древнеиндийской грамматике Панини, приводимые в цитируемой статье: yajati - «он приносил жертву за другого», yajat – «приносил жертву за себя».
Ясно, что в первом случае, хотя глагол имеет «активную» форму, его значение, обусловленное данной формой, никак не может быть определено как привычное для нас значение активного залога; аналогично и вторая форма имеет значение, мало похожую на то, что можно считать значением какого-либо залога в новых современных европейских языках. (Забегая вперед, отметим, что различие двух этих форм трудно истолковать и с позиций позднейшей теории глагольной диатезы, поскольку в обоих случаях глагол не имеет при себе никаких дополнений и не нуждается в них для выражения своего значения).
Тем не менее заслугой древнеиндийских грамматиков, как справедливо отмечается исследователями, нужно считать достаточно четкое понимание связанности категории залога с грамматическим (а не лексическим) значением глагола, т.е. обязательности ее выражения определенными, морфологически противопоставленными формами одного и того же глагола.
Исходя из этого критерия, следует считать приводимые выше парные формы древнеиндийского глагола действительно залоговыми, хотя и не в обычном значении.
Мы останавливаемся на изложенном лишь для того, чтобы продемонстрировать, что уже первые представители грамматической науки могли столкнуться с тем, насколько внутренне сложным и противоречивым является значение залоговых форм глагола (или форм, которые принято причислять к залоговым) и насколько продуманы должны быть критерии выделения этих форм.
В сказанном еще более убеждает краткое рассмотрение истории выделения различных залоговых форм, предпринятых для своего языка древнегреческими грамматиками.
В древнегреческом языке, как известно, противопоставлялись два ряда личных глагольных окончаний - на - /- (атематич. -) и на -/; первый ряд окончаний в современных грамматиках греческого языка (см. Соболевский 1953) принято связывать с выражением значения активного залога, второй ряд -медиопассивного.
Однако данный формальный критерий выделения залоговых форм для греческого глагола во многих случаях приходит в противоречие с значением реального залогового значения конкретного глагола. Глаголы на - в некоторых случаях могут выражать действие, направленное на субъект со стороны, т.е., пассивное (например: - подвергаться опасности); с другой стороны, весьма многие глаголы на - , особенно те, которые не имеют противопоставленной внутри одной парадигмы форм на –, имеют активное значение (например: - принимать что-л., кого-л.); некоторые глаголы могут иметь в разных временных формах различные «залоговые» окончания без изменения грамматического значения (например: praes. - избегать, при fut. с тем же значением); некоторые глаголы могут иметь во всех временах параллельно употребляющиеся формы с разными «залоговыми» окончания с сохранением одного (обычно активного) значения (например: - писать, - делать, создавать); наконец, у некоторых глаголов одна из форм парадигмы, не изменяя «залоговой» флексии, изменяет свое залоговое значение (примеры будут приведены ниже).
В этом, вероятно, заключалась одна из причин того, что у ранних греческих грамматиков категория залога () была вначале выделена на основе чисто синтаксических критериев, без всякой связи с морфологическими показателями.
Первые грамматики, выделившие в древнегреческом языке категорию залога -стоики Хрисипп и Антипатр из Тарса - выделяли «прямой» залог, при котором глагол мог быть распространен дополнением без предлога (необязательно в винительном падеже); пассивный (буквально - «опрокинутый») залог, при котором глагол сочетался с конструкцией «предлог +обозначение деятеля в родительном падеже»; «ни тот, ни другой» залог, при котором глагол не нуждается в распространении дополнением (например, глаголы «спать», «прогуливаться») (Мучник 1938,109) .
Попытка синтезировать этот примитивный, хотя и прагматичный синтаксический подход с применением выработанных Аристотелем философских категорий «действия» и «страдания» была сделана выдающимся представителем александрийской школы грамматиков Дионисием Фракийским, который, очевидно, и ввел в широкое употребление понятие о «среднем залоге» как «середине» между двумя залоговыми полюсами:
«Залогов три - действие, страдание, середина. Действие, например: ; страдание, например: ; середина - то, что являет иногда действие, иногда страдание, например: , , , » (Мучник, 1938, с. 109) .
Пример с глагольными формами (бить, поражать) и (быть поражаемым, поражать самого себя), где залоговые формы противопоставляются на основе критерия грамматического значения и морфологического критерия (окончаний) заставляет предположить, что уже Дионисием была осознана необходимость выделения форм различных залогов именно на основе сочетания двух названных критериев.
Однако анализ последующих примеров, относящихся к залоговой «середине» (т.е., «среднему залогу»), заставляет усомниться в таком предположении. Глагольная форма - это perfectum со значением «коченеть, застывать» при значении остальных временных форм глагола «вонзать, вколачивать»; глагол - perfectum со значением «быть испорченным» при значении остальных временных форм глагола «уничтожать, разрушать»; таким образом, в данном случае мы имеем перемену залогового значения у одного из членов глагольной парадигмы одного и того же глагола без изменения глагольной флексии. Глагольная форма - aoristus с активным значением «я сделал», несмотря на медиопассивное окончание. Форма - также aoristus с активным значением «я написал», также несмотря на присутствие медиопассивной флексии; причем в обоих случаях мы имеем возможность смены активной «залоговой» флексии на медиопассивную без изменения активного залогового значения (см. Дворецкий, 1950, т.1., Дворецкий, 1950, т.2).
Если в случае с глагольными формами и выражение Дионисия «являет иногда действие, иногда страдание» можно понять как истолкование того явления, что в пределах парадигмы одного и того же глагола одни формы могут иметь активное, а другие (без изменения флексий) пассивное значение, то применительно к формам и его подход ясного логического основания.
В конечном счете залоговая «середина» Дионисия Фракийского оказывается фактически собранием глагольных форм, у которых значение их «залоговых» флексий противоречит фактическому грамматическому значению этих форм. Б. Дельбрюк сформулировал эту противоречивость таким образом: « ... es Formen gibt, ...welche mit ihrer Form dem einen Gebiet, mit ihrer Bedeutung dem anderen Gebiet angehren» (цит. по: Мучник, 1938, с. 109) .