Русская история в художественном сознании А.С. Кушнера Шаховская Наталия Никитична

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. ХХ век в художественном сознании А.С. Кушнера 16

1.1. Трагические доминанты ХХ века в поэзии А.С. Кушнера 18

1.2. В поисках утраченного времени: эпоха 1940-х-1990-х годов в сознании Кушнера-поэта 38

Глава 2. Доминанты художественной историософии А.С. Кушнера 74

2.1. Специфика дискурса: соотношение общего и частного 74

2.2. «Песня, одетая в дрожь»: судьба поэта в России 83

2.3. Петербургский феномен 101

2.4. Русская история и образ России 109

Заключение 130

Список литературы 136

Приложение А. Хроника XVI-XX вв. в лирике А.С. Кушнера 159

Приложение Б. Поэтические посвящения современникам 166

• Трагические доминанты ХХ века в поэзии А.С. Кушнера
• В поисках утраченного времени: эпоха 1940-х-1990-х годов в сознании Кушнера-поэта
• Специфика дискурса: соотношение общего и частного
• Петербургский феномен

Введение к работе

Актуальность темы диссертационного исследования обусловлена

необходимостью изучения, во-первых, проблем художественного историзма и авторской историософии, существенных для современного литературоведения, а во-вторых, – их рассмотрения на примере творчества А.С. Кушнера.

Предмет диссертационного исследования – историзм лирики А.С. Кушнера и доминанты историософской концепции поэта.

В качестве объекта диссертационной работы избраны стихотворения и эссе А.С. Кушнера, в которых историческая тема становится предметом творческого освоения и философского размышления.

Материалом для данного исследования являются:

1. поэтические произведения А.С. Кушнера, вошедшие в книги 1962-2015 годов: «Первое впечатление» (1962), «Ночной дозор» (1966), «Приметы» (1969), «Письмо» (1974), «Прямая речь» (1975), «Город в подарок» (1976), «Голос» (1978), «Таврический сад» (1984), «Дневные сны» (1986), «Живая изгородь» (1988), «Ночная музыка» (1991), «На сумрачной звезде» (1994), «Тысячелистник» (1998), «Летучая гряда» (2000), «Холодный май» (2005), «В новом веке» (2006), «Облака выбирают анапест» (2008), «Мелом и углем» (2010), «Вечерний свет» (2013), «Земное притяжение» (2015), «Меж Фонтанкой и Мойкой…» (2016);

2. лирические стихотворения, не вошедшие в книги А.С. Кушнера и напечатанные в литературных журналах «Арион», «Звезда», «Знамя», «Новый мир», «Юность», газете «Досье»;

3. литературоведческие эссе, опубликованные в книгах А.С. Кушнера «Аполлон в снегу» (1991), «Аполлон в траве» (2005) и литературных журналах «Новый мир», «Знамя», «Звезда»;

4. интервью А.С. Кушнера разных лет, опубликованные в печатных и интернет-изданиях: газетах «Первое сентября», «Учительская газета», «Российская газета», «Коммерсант», на сайтах «Rara Avis», «Радио “Свобода”», «Полит.ру» и др.

Научная новизна диссертации обусловлена тем, что проблемы историзма лирики А.С. Кушнера и художественной историософии поэта впервые становятся предметом специального научного изучения. В исследовании разрабатывается гипотеза об источниках формирования исторического мышления Кушнера и анализируются способы его творческого воплощения, среди которых выделяются ключевые. Выявляется важность сюжетного допущения (термин сформулирован нами) для лирики поэта и его потенциал как когнитивного приема. Определяются доминанты историософской концепции поэта, прослеживается сходство некоторых мировоззренческих позиций А.С. Кушнера и его предшественников, русских поэтов и философов.

Степень разработанности:

Анализу творчества Кушнера посвятили свои работы Л.А. Аннинский,
А.Ю. Арьев, Т.А. Бек, И.А. Бродский, Л.Я. Гинзбург, А.Я. Гордин, Ф.А. Искандер,
Д.С. Лихачев, А.Г. Машевский, Л.Е. Миллер, Е.В. Невзглядова, М.Ф. Пьяных,
Д.Б. Пэн, И.Б. Роднянская, И.З. Сурат, В.И. Уфлянд, С.И. Чупринин,

И.О. Шайтанов, В.С. Шефнер и многие другие поэты, прозаики, литературоведы и критики.

Первая монография о творчестве А.С. Кушнера вышла в 1992 году. В работе
Д.Б. Пэна под названием «Мир в поэзии Александра Кушнера» предлагается
«концепция поэзии … как художественной философии городской

повседневности»²³, мир Петербурга рассматривается на разных уровнях, предлагается периодизация творчества А.С. Кушнера.

В 2014 году увидело свет монографическое исследование А.В. Кулагина «“Я в этом городе провел всю жизнь свою…” Поэтический Петербург А. Кушнера»²⁴, в котором анализируется городская лирика поэта, дается обширный историко-культурный комментарий к ней и затрагиваются вопросы мифопоэтики Петербурга.

Обширную статью критика А.Ю. Арьева «Маленькие тайны, или Явление

²³ Пэн Д.Б. Мир в поэзии А. Кушнера. Ростов н/Д: изд-во Рост. ун-та, 1992. С. 12

²⁴ Кулагин А.В. «Я в этом городе провел всю жизнь свою…»: Поэтический Петербург Александра Кушнера.
Коломна: Моск. гос. обл. соц.-гуманит. ин-т, 2014. 140 с.

Александра Кушнера» (опубликованную в 1989 г. в журнале «Звезда», затем – в книге «Царская ветка»), в которой исследуются философские истоки и интертекстуальность лирики поэта, вслед за литературоведом А.В. Кулагиным квалифицируем как монографию. К монографическим работам можно, на наш взгляд, отнести и статью критика и литературоведа И.Б. Роднянской («Поэт меж ближайшим и вечным»), обратившей внимание на поэзию А.С. Кушнера с самых ранних публикаций (она же является автором статьи о поэте в биографическом словаре «Русские писатели ХХ века»).

С 2000-х годов поэзия А.С. Кушнера стала предметом диссертационных исследований в России и за рубежом. В работе И.А. Кудрявцевой²⁵ (Череповец, 2004) анализируется тема поэта и поэзии, образы поэтов-классиков и современников в творчестве А.С. Кушнера. Диссертация Л.Н. Ячник²⁶ (Харьков, 2015) посвящена связям лирики Кушнера с русской поэзией XVIII–начала ХХ веков. Ю.В. Поддубко²⁷ (Харьков, 2015) рассматривает наиболее важные, на ее взгляд, элементы поэтики. В работе П.А. Цыпилевой²⁸ (Томск, 2016) выявляются причины обращения поэта к античному наследию, способы включения его в лирическую систему и функции, которые оно в ней выполняет.

Цель данного диссертационного исследования – реконструкция образов России и русской истории в поэзии Кушнера, а также определение важнейших для поэта историософских идей, представленных в его художественном сознании, на материале лирики, эссеистики и интервью.

В соответствии с поставленной целью ставятся следующие задачи:

5. изучить истоки историзма мышления и доминанты историософской концепции поэта;

6. проанализировать, в чем заключаются особенности дискурса А.С. Кушнера;

²⁵ Кудрявцева И.А. Поэт и процесс творчества в художественном сознании А. Кушнера: автореф. дисс. ... канд.
филол. наук: 10.01.01 / Ирина Александровна Кудрявцева. Череповец, 2004. 24 с.

²⁶ Ячник Л.Н. Интертекстуальность и русская поэтическая традиция в творчестве А.С. Кушнера: дисс. ... канд.
филол. наук: 10.01.02. Харьков, 2015.

²⁷ Поддубко Ю.В. Мотивно-образная система лирики А. Кушнера: автореф. дисс. ... канд. филол. наук : 10.01.02 /
Юлия Витальевна Поддубко. Харьков, 2015.

²⁸ Цыпилева П.А. Рецепция античной культуры в творческом сознании Арс. Тарковского, А. Кушнера,
С. Стратановского: автореф. дисс. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / Полина Анатольевна Цыпилева. Томск, 2016. 24
с.

3. выявить специфику изображения автором разных исторических периодов;

4. выяснить, какие приемы репрезентации прошлого являются для поэта ключевыми;

5. исследовать роль стихотворений, содержащих сюжетные допущения на тему русской истории, в реконструкции авторского взгляда на прошлое.

Теоретико-методологическую базу исследования составили

литературоведческие труды С.С. Аверинцева, А.Н. Веселовского, Д.С. Лихачева, Л.Я. Гинзбург, В.В. Кожинова, В.Е. Хализева, М.Н. Эпштейна, Л.В. Витковской, а также посвященные творчеству А.С. Кушнера работы А.Ю. Арьева, Т.А. Бек, И.А. Бродского, А.В. Кулагина, Д.Б. Пэна, И.Б. Роднянской, В.С. Шефнера.

В ходе исследования использованы аксиологический, биографический, герменевтический, историко-культурный методы.

Положения, выносимые на защиту.

1. В размышлениях А.С. Кушнера о русской истории центральное место занимает ХХ век, а предшествующие столетия находятся на определенной дистанции.

2. Сюжетное допущение в лирике А.С. Кушнера является продуктивным когнитивным приемом. На основе анализа художественных текстов, в которых оно используется, можно реконструировать взгляды поэта на исторический процесс.

3. Особенность дискурса поэта – чувство вовлеченности в исторический процесс, ощущение глубинной связи с судьбой своего поколения и страны.

4. Автобиографизм и лиризация – ключевые приемы выражения авторского отношения к прошлому.

5. Идеи катастрофичности и непредсказуемости истории России – доминирующие в историософской концепции А.С. Кушнера.

6. Истоками историзма мышления поэта, помимо объективной тенденции в литературе ХХ века, являются следующие факторы: рождение в период великих перемен и катастроф, наделившее поэта статусом «свидетеля века»;

родной город поэта - Петербург, воплотивший в своем облике три века русской истории; влияние Л.Я. Гинзбург, в круг научных интересов которой входили вопросы историзма, исторического поведения человека.

Теоретическая значимость работы обосновывается тем, что художественный историзм и авторская историософия находятся в русле актуальных проблем литературоведения, что позволяет использовать их и при анализе современных поэтических и прозаических текстов, а также необходимостью включения художественных концепций в общее поле историософских исследований.

Практическая значимость заключается в том, что данное диссертационное исследование может стать материалом для спецкурсов и спецсеминаров, частью курса лекций по истории русской литературы второй половины ХХ века, основой для дальнейшего научного исследования рассматриваемой проблемы и творчества А.С. Кушнера в целом.

Степень достоверности подтверждается репрезентативностью выбранного материала и теоретико-методологических литературоведческих трудов, а также апробацией результатов исследования на аспирантских семинарах и научных конференциях:

Ежегодная научно-практическая конференция преподавателей, аспирантов и студентов Московского государственного областного университета (МГОУ). Москва, Россия, апрель 2015, 2016, 2017 гг.

Международная научная конференция «Словесное искусство Серебряного века и Русского зарубежья в контексте эпохи (“Смирновские чтения”)». Москва, Россия, 22-23 января 2016 г. Московский государственный областной университет (МГОУ).

XVIII Всероссийская научная конференция «Печать и слово Санкт-Петербурга (“Петербургские чтения”)». Санкт-Петербург, Россия, 15-17 апреля 2016 г.

Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав (включающих 6 параграфов), заключения, списка литературы, насчитывающего 223 наименования, приложений А и Б, также представляющих собой квинтэссенцию исследовательской работы. Объем диссертации составляет 177 страниц.

Трагические доминанты ХХ века в поэзии А.С. Кушнера

А.С. Кушнер пишет, что «ХХ век в России прошел под знаком великих катастроф»14 и считает, что «осознание трагического опыта и некоторые выводы, сделанные из него – вот то главное, что составляет смысл его поэзии»15.

Вслед за О.Э. Мандельштамом, сказавшим о своей эпохе: «Век мой, зверь мой…»16, поэт характеризует ХХ век, господствующие в нем идеи и общественно-политическую систему при помощи «звериной» метафорики: «время складывает зверя»17, «пахнет странно / От века-волка / в овечьей шубе»18, «Там бык с человечьим лицом, вроде нашего строя…»19, «…пастью век дышал в лицо горячей»20, «О, век-чудовище…»21, «век идей, гулявших по земле, / Как хищники во мраке»22 и т.д.

Размышляя о своей судьбе, Кушнер помещает ее в широкий исторический контекст, представляя себе различные варианты развития событий. Так, в стихотворении «Когда б я родился в Германии в том же году…» предметом рефлексии становятся обстоятельства рождения23:

Когда б я родился в Германии в том же году,

Когда я родился, в любой европейской стране:

Во Франции, в Австрии, в Польше, – давно бы в аду

Я газовом сгинул, сгорел бы, как щепка в огне…24.

Не забывая о страшном времени, когда он появился на свет (1936 г., канун Большого террора), поэт считает, что с местом рождения ему повезло, ведь это уберегло его от трагических событий, происходящих в тот период в Западной Европе25:

Но мне повезло – я родился в России, такой,

Сякой, возмутительной, сладко не жившей ни дня,

Бесстыдной, бесправной, замученной, полунагой,

Кромешной – и выжить был все-таки шанс у меня26. (Курсив мой. – Н.Ш.).

Сопоставляя свою жизнь с другими, загубленными, Кушнер сомневается в справедливости выявленного преимущества: «И я арифметики этой стесняюсь чуть-чуть, / Как выгоды всякой на фоне бесчисленных бед. / Плачь, сердце!27». Поколебавшись, задает себе вопрос: «Счастливый такой почему б не вернуть / С гербом и печатью районного загса билет / На вход в этот ужас?28».

Фраза, парадоксально сочетающая слова «счастливый» и «ужас» (вспомним соседство во втором четверостишии слова «повезло» и следующего за ним ряда эпитетов) фиксирует диалектический поворот поэтической мысли: доставшийся счастливый билет пропускает поэта из газового ада Европы в ужас истории его собственной страны.

Строфа отсылает нас к классической литературе, заставляя вспомнить слова героя Ф.М. Достоевского, Ивана Карамазова: «Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А посему свой билет на вход спешу возвратить обратно»29. Философ Н.А. Бердяев писал, что «проблема о конфликте частного, личного с общим, универсальным»30, выраженная в великом романе, заняла важное место в духовно-нравственных исканиях XIX столетия, и приводит в качестве примера критика В.Г. Белинского, начавшего «бунт против истории, против мирового процесса, против универсального духа во имя живого человека»31. Бунт этот был продолжен в первой половине ХХ века в лирике М.И. Цветаевой: «О, черная гора / Затмившая весь свет! Пора – пора – пора / Творцу вернуть билет»32.

Волнует он и Кушнера, но для него, поэта другой эпохи, вопрос о возвращении билета перешел в плоскость риторического. Поэт подчеркивает, что «ХХ век в России научил … дорожить простыми вещами: теплом парового отопления, постельным бельем, книгами на книжной полке, разговором с другом по телефону, женской улыбкой – все это в любую минуту могли отнять и отнимали у тысяч людей»33. Вопрос о смысле жизни, считает Кушнер, сменился теперь другим: «как достойно прожить эту жизнь, реализовать, несмотря ни на что, свои способности»34. Об этом же говорила Л.Я. Гинзбург: «кончился давно начатый разговор о тщете жизни и начался другой разговор – о том, как бы выжить и как бы прожить, не потеряв образа человеческого»35. Литературовед подчеркивала, что искусство тем современнее, чем больше говорит об этом и о красоте и счастье жизни36.

В эссе и интервью Кушнер неоднократно повторяет мысль о том, что трагичный опыт первой половины ХХ века не позволяет ему сетовать на свою участь. Думая о судьбе поэтов своего поколения37, вспоминая «унижения, зубодробительные статьи в вечерних и центральных газетах, выступления высокопоставленных персон на писательских и городских собраниях»38, он все-таки утверждает, что «стыдно ходить в “жертвах застоя”»39, нельзя «жаловаться на фоне нашей гибельной истории, на фоне миллионов расстрелянных и замученных в сталинские времена»40.

Эпиграфом к стихотворению «Когда б я родился в Германии в том же году…» Кушнер выбрал строки А.А. Блока: «…тише воды, ниже травы…»41 («Голос из хора», 1910-1914 гг.). Блок словно чувствовал приближение чудовищных перемен («О, если б знали вы, друзья, / Холод и мрак грядущих дней!»42) и призывал современников и себя самого не плакать «над жалкой жизнию своей»43, уметь ценить то, что есть. Мысль, высказанная одним поэтом в предчувствии страшных событий, находит подтверждение в строках другого, написанных уже перед их лицом: в 1915 году, во время Первой мировой, А.А. Ахматова вторит словам о благодарности за имеющееся и недопустимости роптания на собственную судьбу:

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так, что сделался каждый день

Поминальным днем, —

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве44. (Курсив мой. – Н.Ш.).

Пророческие строки предшественника составляют смысловое обрамление стихотворения Кушнера, воплощенное в виде эпиграфа-камертона и рефрена-подтверждения:

…Но сказано: ниже травы

И тише воды. Средь безумного вихря планет!

И смотрит бесслезно, ответа не зная, увы,

Не самый любимый, но самый бесстрашный поэт45. (Курсив мой. – Н.Ш.).

В стихотворении «Я думаю, это деревня Межно…» Кушнер описывает фотографию 1939 года, на котором его, маленького, вместе с другими детьми запечатлели сидящим на траве. Смотря из настоящего дня в прошлое (и зная, сколько еще испытаний выпадет стране в ХХ веке), на «соседей» по фотографии, думая о том, как сложилась их судьба, поэт говорит:

Хочу, чтобы кто-нибудь, кроме меня,

из маленькой кучки, из этой шестерки

был жив, пощадила его западня

блокады, крутые маршруты и горки…46.

В этой строфе содержится ссылка на автобиографический роман Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут. Хроника времен культа личности» (1967-1977)47, повествующий о периоде сталинских репрессий и основанный на жизненном опыте писательницы, прошедшей через тюрьмы и лагеря в 1930-1950-е годы.

Стихотворение «Воспоминания» представляет собой трагичную хронику48 эпохи 1910-1930-х годов. Небольшой по объему лирический текст – двадцать восемь строк – вмещает в себя множество исторических подробностей, опираясь на которые, можно уточнить обстоятельства гибели героев стихотворения, каждая из которых с «убийственной краткостью обозначена в скобках»49.

Н.В. была смешливою моей подругой гимназической (в двадцатом она, эс-эр, погибла…50.

В поисках утраченного времени: эпоха 1940-х-1990-х годов в сознании Кушнера-поэта

А.С. Кушнер сказал о себе: «Я поэт без биографии»137. В определенном смысле это утверждение справедливо: его внешняя биография не выделяется какими-то резкими поворотами, невероятными событиями, не выпадает из общей канвы судеб современников. Но история ХХ века запечатлевалась в памяти, меняя душу и обогащая биографию внутреннюю, переплетаясь в художественном сознании с предыдущими столетиями, становясь предметом размышления и лирического переживания.

В эссе «Форма существования души» И. Бродский утверждает, подлинная биография человека, пишущего стихи, заключается не в резких жизненных поворотах, а «в том, что он делает с доставшимся ему материалом, она в его выборе средств, в его размерах и рифмах, в строфах, в точках и запятых, в его интонации, в его дикции»138, и отмечает, что жизнь Кушнера «внешними событиями не богата и в стандартную поэтическую биографию не укладывается»139.

Кушнер это признает. В стихотворении «Все гудел этот шмель, все висел у земли на краю…» собеседником поэта становится «полковник на пляже, всю жизнь рассказавший свою / За двенадцать минут»140. Изложив нам его биографию, Кушнер отмечает: «впрочем, я бы и в три уложился»141 и добавляет в конце стихотворения: «Захоти о себе рассказать я, не знаю, смогу ль, / Никогда не умел, закруглялся на первой же фразе»142.

Александр Кушнер родился 14 сентября 1936 года в Ленинграде, на Петроградской стороне, в больнице Эрисмана. Отец, Семен Семенович Кушнер, был военно-морским инженером, подполковником143, мать – секретарем-машинисткой. Семья жила на Большом проспекте, на пересечении которого с Введенской улицей находилась школа, где учился будущий поэт.

Первым большим событием, изменившим жизнь А.С. Кушнера и его поколения, стала война144. Бабушку и мамину старшую сестру с ребенком в 1941 году расстреляли немцы. Отец, Семен Семенович, сражался на Ленинградском фронте. Пятилетний будущий поэт вместе с матерью был эвакуирован в Сызрань, где они пробыли до 1944 года. Вспоминая об этом периоде своей жизни, Кушнер говорит, что «детей война сразу сделала взрослыми. Потому что они пережили ужас блокады или эвакуации, как я. Боялись за отца на фронте. Голод. Жизнь среди чужих людей. Напротив дома, где мы жили в Сызрани, находился госпиталь. Оттуда каждый день выезжали грузовики с гробами»145.

В стихотворении 1958 года «В эвакуации» поэт отмечает перемены, произведенные войной в детском сознании, описывая встречи с маленькой соседкой Настенькой, которая приходила посмотреть на сырое пятно, расползавшееся по потолку в дождливые дни:

Я с нею был угрюм и строг,

Рассказывал о трещине.

Я был мужчиной и не мог

Расплакаться при женщине.

Но понимала все сама:

Что мать вернется вечером,

Что третий месяц нет письма

И ждать, быть может, нечего146.

В стихотворении «Война была окончена. В поместья…»147 поэт рассказывает о себе, 10-летнем, и своих сверстниках, которым по душе пришлись песни, привезенные возвращающимися с фронта солдатами. Поэт накладывает друг на друга два временных пласта, XIX и XX века, сравнивая детей 1940-х годов с юными Пушкиным, Баратынским, Тютчевым, подхватившими музыкальную «добычу» ветеранов Отечественной войны 1812 года:

Война была закончена. В поместья,

Кто выжил, те вернулись, дорогие;

Звучали завоеванные песни –

«Король Анри Четвертый»148 и другие

Французские и арии из опер:

«Жоконд, или Искатель приключений»149

Играл оркестр, как где-нибудь в Европе,

И знал их Александр, и пел Евгений.

Наверное, и тихий Федор тоже

Их напевал в московском пансионе…150.

Мальчишки 1940-х пели «Лили Марлен»151, ставшую популярной у немецких солдат еще в годы Первой мировой, а затем подхваченную во время Второй союзными армиями, и «Песенку бомбардировщиков», фокстрот, полюбившийся советским слушателям в исполнении Леонида152 и Эдит Утесовых:

И в этом смысле мы на них похожи

Году в сорок шестом: на общем фоне

Побед и жертв – трофейная обнова –

«Лили Марлен» с ее походным шагом

Навстречу нам, и песенка ночного

Бомбардировщика с пробитым баком153.

Объединили ребят разных веков не только «трофейные» песни: «общий фон / побед и жертв», ужас войны отразились на душах и тех, и других, став причиной не только раннего взросления («в этих катастрофах / Стареет солнце, но взрослеют дети»154), но и пробуждения поэтического таланта: «тех детских впечатлений / Достаточно, чтобы вдохнул Всевышний / В двух-трех подростков стихотворный гений»155.

В стихотворении «Танкер “Дербент”» ребята, среди которых находится и будущий поэт, смотрят одноименный фильм, снятый по повести Ю. Крымова. На фильма Э. Рязанова «Гусарская баллада» по пьесе А. Гладкова «Давным-давно»: речь о «Песенке Лепелетье» («Жил-был Анри Четвертый. / Он славный был король…»). экране главный герой фильма, механик Александр Басов, идет «после смены, / Не помышляя о войне»156, которая уже близка (действие фильма разворачивается в 1937 году). Звучит частый для творчества Кушнера мотив отчаяния человека, смотрящего в прошлое, знающего, что за ним последует, но не имеющего возможности ничего в нем изменить:

И мы, мальчишки, в темном зале, Стремясь к механику тому, Уже грустили. Мы-то знали, Что уготовано ему157.

Стихотворение «Останови машину. Заглуши…» посвящено памяти бойцов Кировской дивизии народного ополчения, сформированной из ленинградцев-добровольцев в июле 1941 года и вставшей на пути немецких войск на Лужском оборонительном рубеже. Наполненное аллитерациями и ассонансами описание монумента158 («Два паруса, бетонных два крыла, / Два сумрака, где ров боец копал, / Где хмурая пехота полегла. / Две надолбы над лбами тем, кто пал»159) переходит в размышление о солдатском подвиге, мужестве, и памяти, связывающей живых с ушедшими:

И кажется, что твердость та жива.

Меж мертвыми и нами крепнет связь

В тот час, как ополчается трава

И ветер прах вздымает, ополчась.

И мертвый ополченец вдаль глядит,

И куст растет наклонно на закат,

И каждая былинка так стоит,

Как будто заслоняет Ленинград160.

Отец А.С. Кушнера, военный инженер, хотел, чтобы он пошел в Высшее инженерное техническое училище, продолжил его дело, но, поняв, что оно неинтересно сыну, увлеченному литературой, настаивать не стал (рано проявившаяся любовь к чтению была замечена семьей, развивалась и поощрялась).

Специфика дискурса: соотношение общего и частного

Важно отметить, что в лирике Кушнера отражен взгляд не стороннего равнодушного наблюдателя, а человека, не вырывающего свою судьбу из контекста всеобщей – поколения, страны. В стихотворении, вошедшем в дебютный сборник «Первое впечатление» (1962), молодой поэт обращается к своему современнику, приводя ряд объединяющих его и читателя повседневных обстоятельств:

А ты как жизнь свою проводишь?

Как я, к субботе устаешь?

Пером скрипишь и чушь городишь

А после – нравиться идешь?1.

В стихотворении «Осенью вода в реке такая…» Кушнер повторяет мысль о неразрывной связи с общей судьбой:

Сам себе построил жизнь такую, –

Не пеняй; привязана она

К общей жизни, – с нею я рискую,

И на воду дую,

И вхожу в крутые времена2.

Ощущение родства с другими людьми3 многократно выражается в лирике Кушнера: «Мы заняты общим узором, / Не когтистым своим завитком»4 («Южных улиц лиловые тени…»), «Как там, у Пушкина: “все на главу мою...” / Что все? Не спрашивай: у всех одно и то же»5 («В отчаянье или в беде, в беде…»), «Счастлив тем, / Что жил, при грусти всей, / Не делая проблем / Из разности слепой / Меж кем-то и собой, / Настолько был важней / Знак общности людей»6 («Посещение») (Курсив мой. – Н.Ш.).

Осознание связи с общей судьбой соотносится со взглядами Кушнера на труд поэта, идущими вразрез с романтической интерпретацией: он не противостоит толпе, его удел – не пророчество, а тихий упорный труд, ничем не хуже и не лучше любого другого. Об этом, в частности, стихотворение «Было время понять, что шахтеры…»:

…И бухгалтер, отчет годовой

Составляя, и помощи скорой

Врач — рискуют своей головой.

Было время понять, что поэта

Жизнь не горше, не слаще, чем эта:

Так же ствол ее плодоносящ,

Если только она не либретто

С себялюбцем, укутанным в плащ7.

В стихотворении «Учитель, врач, механик, офицер…» Кушнер снова помещает себя в один ряд с представителями других профессий и продолжает отстаивать антиромантическую позицию современного поэта:

Земная жизнь… Среди ее даров

Один из лучших – стройный лад стихов.

Не заносись! Ты скромным занят делом8.

В стихотворении «Стихи – это тихое дело…», опубликованном в 2016 году, поэт подтверждает свое кредо:

Спасало бы слово и грело,

А высокомерье смешно.

Стихи – это тихое дело,

Из самых бесшумных оно9.

Примечательно, что даже употребления слова «поэт» Кушнер в отношении себя избегает, выбирая более скромное самоназвание: «человек, пишущий стихи». Л.Я. Гинзбург в связи с этим писала в посвященном ему эссе, что он «осознает свою жизнь как жизнь человека среди подобных ему людей, своих современников»10. Такую же творческую установку литературовед замечала у позднего Мандельштама и настаивала на ее правильности, актуальности для современной литературы11.

Как отмечал Д.С. Лихачев, в поэзии Кушнера «любой жест, любое действие может быть присвоено читателем, на которого, как на своего двойника, хочет походить автор»12. Эту возможность приобщения читателя к душевному миру поэта, нахождения с ним точек соприкосновения Л.Я. Гинзбург считает чертой не частной поэтики, а чертой лирической поэзии вообще, которая являет собой «парадокс. Самый субъективный род литературы, она, как никакой другой, устремлена к общему, к изображению душевной жизни как всеобщей»13.

Для понимания историософской концепции А.С. Кушнера важным является соотношение частного и общего. Поэт утверждает ценность и прелесть частной жизни14, личной истории: «Сквозь любое десятилетие, любой год человеку просвечивает, кроме вечности, его собственное время. Оно состоит из его любви, из прочитанного, из встреч, разговоров с людьми, впечатлений»15. Отвечая на вопрос журналиста об «отношениях» с эпохой, А.С. Кушнер сказал, что в этом смысле ему близка позиция А.А. Фета, который и не воспевал современность, и не противостоял ей, а будто бы не замечал ее (но только будто), «почти демонстративно» выбирая частную жизнь и игнорируя общественную16.

Несмотря на интерес к изображению времени (прошедшего и настоящего), Кушнер не обращается к эпическим, крупным жанрам, т.н. «большому нарративу». Поэт сознательно отказался от поэмы еще в начале своего творчества, хотя тогда, в 1960-е, это шло вразрез с «требованиями эпохи», которая тяготела к эпосу и в живописи, и в музыке, и в литературе17. Свое решение Кушнер мотивирует не только внутрилитературными процессами и изменениями, но течением самой жизни, говоря, что «искусство и сама жизнь движутся от эпоса к лирике, к человеческому сердцу, к индивидуальной человеческой судьбе…»18.

В 1971 году поэт написал стихотворение «Отказ от поэмы», в котором объяснил предпочтение малой лирической формы крупной повествовательной:

А наш герой глядит спокойно.

И мы ведем себя достойно.

Ему печально или больно, –

Зачем поэмы сочинять,

Вести себя высокопарно?

Сошлемся на старенье жанра.

Все это так элементарно:

Он грустен? – Лучше помолчать.

Читатель, где-то в отдаленье

Живущий! Есть такое мненье:

Кратчайший путь – стихотворенье

Меж нами…19.

Свой отказ поэт повторяет и в стихотворении «Архилох»: «За короткую вещь я поэму отдам, / За двенадцать стремительных строк!»20.

Обращение к прошлому не становится в лирике Кушнера самоцелью, он не стремится подробно описать, воссоздать минувшее, а органично вплетает его реалии в ткань стихотворений, подчиняя все лирической мысли. Это замечено Л.Я. Гинзбург, сказавшей, что он «не пишет стихи в специально историко-культурном жанре. Культура свободно проникает в разные пласты его поэтического языка, в том числе и в самый бытовой, разговорный…»21. Об этой особенности своей поэтики упоминает и сам Кушнер в эссе «Перекличка», подчеркивая, что стихотворения, «специально написанные на культурно-историческую тему … страдают … суженностью горизонта. Другое дело – стихи, в которых культурно-исторические детали и упоминания существуют наряду с самыми обычными … подробностями, когда … в одном ряду стоят телефонный разговор, дерево в окне и какая-нибудь ссылка на Шекспира»22. Данный творческий прием, сообщающий поэзии дополнительную суггестивность, заставляет вспомнить о часто использующемся модернистами потоке сознания, предполагающем попытку непосредственно зафиксировать в литературе внутреннюю жизнь человека в ее сложности и непрерывности.

В большинстве стихотворений А.С. Кушнера на историческую тему речь идет о двадцатом веке. Предшествующие столетия упоминаются, как правило, не становятся главным предметом изображения, а включаются в текст как повод для размышления о современности.

Петербургский феномен

Петербургский текст русской литературы давно стал предметом научного изучения. О нем писали Н.П. Анциферов («Душа Петербурга», 1922; «Быль и миф Петербурга», 1924), Ю.М. Лотман («Символика Петербурга и проблемы семиотики города», 1984), З.Г. Минц («“Петербургский текст” и русский символизм», 1984, совместно с М.В. Безродным, А.А. Данилевским), В.Н. Топоров («Петербургский текст русской литературы», 2003) и мн. др. Корпус литературоведческих текстов, посвященных разным аспектам образа Петербурга в творчестве А.С. Кушнера представлен, главным образом, работами Д.Б. Пэна («Мир в поэзии Александра Кушнера», 1992), Л.Е. Ляпиной («“Таврический сад” А.С. Кушнера: контекстуальное прочтение», 2010), А.В. Кулагина («“Я в этом городе провел всю жизнь свою…”: Поэтический Петербург Александра Кушнера», 2014).

В художественном сознании Кушнера и в его историософских размышлениях город на Неве занимает совершенно особое место. Сам облик Петербурга, архитектурное великолепие этого «музея под открытым небом», воплотившего многообразие стилей, гармонично сочетающего культурные традиции и хранящего следы ушедших веков, с самых ранних лет развивало художественный вкус поэта («Как клен и рябина росли у порога, / Росли у порога Растрелли и Росси, / И мы отличали ампир от барокко, / Как вы в этом возрасте ели от сосен»160), интерес к прошлому, приучало мыслить в категориях историзма.

Город в поэзии Кушнера161 многолик и разнообразен. С одной стороны, поэт говорит о «ленинградском сквозняке», мрачности («Никто не виноват, / Что облетает сад, / Что подмерзают лужи, / Что город мрачноват, / А дальше будет хуже»162), грусти, охватывающей при взгляде в окно:

Как облака над городом нависли,

Какой сквозь них слепящий льется свет!

Скажи, Вильгельм, в другой, нездешней жизни

Бывает так же грустно или нет?163.

С другой же стороны, изображая петербургские сады164, скверы и набережные в солнечную погоду, Кушнер заставляет читателя усомниться в существовании темной ипостаси города.

Частотный для Петербургского текста русской литературы эсхатологический мотив порой совершенно неожиданно интерпретируется поэтом. Так, например, в стихотворении «Снег» мифу о гибели города в водах потопа165 иронически противопоставляется другой, навеянный наблюдаемым в окно снегопадом: «Нас не затопит, но, видимо, нас заметет…»166.

Отметим, что иногда образ города все же воспринимается Кушнером через призму петербургского мифа. Так, в стихотворении «На пути из Петрокрепости» говорится об «умышленности», ирреальности города: «Буксир сквозит меж зарослей кустов, / Разглаживая складки волн свинцовых… / Ничто не предвещает ни мостов, / Ни набережных царственных, дворцовых»167. Литературовед А.В. Кулагин отмечает, что «в стихотворениях Кушнера позднейших десятилетий отголоски петербургского мифа время от времени звучат, и, кажется, с сознанием все менее “веселым”, хотя и не лишенным порой иронической интонации»168.

«Стансы к городу», «Утро и вечер»), А.М. Городницкий («Прощание с городом», «Кем вписан он в гранит и мох…», «Провода, что на серое небо накинуты сетью…», «Этот город, неровный, как пламя…», «Санкт-Петербурга каменный порог…», «Постарел этот город у края гранитной плиты…», «Нева – Эльба»), В.А. Соснора («Марсово поле», «Медная сова») и мн. др.

Поэт постоянно напоминает читателям о знакомых петербургских приметах («Приметы» – третья книга стихов А.С. Кушнера) и мотивах, голос поэта («Голос» – шестая книга стихов) с неизменным вниманием, точностью и любовью рассказывает о поэтических прогулках по городу: мы посетим Михайловский замок («К замку, к замку пойди, что с одной стороны Фонтанкою, / А с другой узкогрудою Мойкою окаймлен»169), вместе с автором погрузимся в грезы о Петергофе («И хорошо бы съездить в Петергоф / И побродить по травам запотелым...»170) и Павловском дворце, на подходе к которому так естественно «Замечтаться в саду, заглядеться на клумбу / Золотых ноготков, обойти Ниобею…»171, проследим взглядом за тенью, которая «зайти норовит за ограду, / Где клубятся кустарник и вяз, / И взобраться наверх по фасаду…»172, опять окажемся в Таврическом саду («на нас глядит Потемкин / В саду Таврическом сквозь ветки»173). О Таврическом саде литературовед Л.Е. Ляпина замечает, что в лирике Кушнера «этот петербургский топоним претендует на статус своеобразного средоточия … поэтического мира»174. Петербургская тема настолько важна для поэта и так широко представлена в его лирике, что анализ посвященных ей текстов позволяет выявить черты поэтики, характерные для всего творчества Кушнера. Например, в стихотворении «Замечтаться в саду, заглядеться на клумбу…», в котором поэт мечтательно вспоминает посещение Павловска, обнаруживаем свойственное ему пристальное внимание к предметам и деталям. Из отмеченных автором примет – узнаваемых архитектурных черт, изящных частностей парадных интерьеров внутренних покоев – вырисовывается облик находящегося недалеко от Санкт-Петербурга Павловского дворца:

Вот и дом с белоснежным фронтоном, лепниной,

И при входе два мраморных льва бесполезных,

И привратник с приветливо-приторной миной,

И парадные залы с чехлами на креслах,

Привиденье стола, привиденье картины,

Привиденье укутанной в белое люстры,

“Завтра снимут их”, — прелесть другой половины

И уют, и удобства, и скрипы, и хрусты…175.

Присутствующий в этом стихотворении мотив потусторонности, чего-то таинственного и пугающего, обнаруживается и во многих других произведениях поэта, написанных как в обозначенный нами период, так и ранее. «Скрипы», «хрусты», «Привиденье стола, привиденье картины, / Привиденье укутанной в белое люстры»176 напоминают о связанной со смертью российского императора Павла I мистической легенде о призраке177, бродящем по другому замку – Михайловскому178, внешний облик которого поэт подробно описывает в стихотворении из книги «Земное притяжение»:

К замку, к замку пойди, что с одной стороны Фонтанкою,

А с другой узкогрудою Мойкою окаймлен.

К замку, к замку, с английской надменной его осанкою,

Бренна был итальянец, и все же романтик он,

В замок, в замок, во двор его внутренний, — нечто странное

Ты увидишь, такое, чего не видал нигде, —

Замкнутое пространство граненое, восьмигранное,

Ни на что не похожее, как на другой звезде,

По легенде, «каждую ночь, в 0 часов 47 минут, в окне комнаты Михайловского замка, где находился смертное ложе убитого в возрасте 47 лет императора, появляется призрак Павла I. Призрак со свечой в руках стоит до тех пор, пока мимо не пройдет 47-й прохожий». Синдаловский Н. История Петербурга в преданиях и легендах. М.: Центрполиграф, 2016. С. 191. Призраки из прошлого появляются и в других стихотворениях Кушнера: «Когда ты в Павловском дворце / Искала в зеркале барочном, / Роскошном, царственном, порочном / Себя – как в тусклом озерце / Иль где-нибудь в пруде полночном, – Рябь набегала, и в конце / Той залы нам с лицом отечным / Являлась фурия в чепце». Кушнер А.С. Приметы. Л.: Сов. писатель, 1996. С. 100. Еще: «И в белом платье тень приходит / В воздухоплавательный парк». Кушнер А.С. Первое впечатление. М.; Л.: Сов. писатель, 1962. С. 14.

И, поставленный сбоку, в горящем на солнце золоте, Шпиль, — как зодчий додумался, чтобы он так стоял?..179.

Как и в предыдущем стихотворении, перед нами лаконичное и емкое описание, по которому безошибочно узнается не названный по имени Михайловский замок. Поэт воссоздает состоящий из множества примет архитектурный образ: описывает расположение здания на карте Петербурга, отмечает замкнутое восьмигранное пространство внутреннего двора, золотой шпиль, «английскую надменную осанку»180.

Возникающий в последнем четверостишии шпиль – точный признак петербургского пейзажа, многократно встречающаяся на страницах стихотворных сборников Кушнера: «И лишь на здании прекрасном / Шпиль невысокий пламенел»181, «Мы в городе. Горит / Граненый шпиль парадный…»182, «Тихо скользят / по Неве корабли. / Шпиль Петропавловки / блещет вдали»183, «И, плавясь на шпиле от солнца, / Пускай в раздвижных небесах / Корабль одинокий несется, / Несется на всех парусах»184, «А потом синева, синева, / Шпиль и солнце, и волны и ветер, / Я не спрашивал: “Это Нева?” / Я и сам бы любому ответил»185, «В детстве лишь, помнится, были такие снега, / Скоро останется колышек шпиля от нас, / Чтобы Мюнхаузен, едущий издалека, / К острому шпилю коня привязал еще раз»186 и др.

Кушнер считает, что дух города – в его случае Петербурга – влияет на душу человека, знакомя с историей, приучая ее к строгости, и это, в свою очередь, отражается и на поэзии. Эту характеристику – строгости, четкости стихотворной формы – можно, безусловно, отнести и к поэзии Бродского, что неоднократно повторяется Кушнером в беседах и стихотворениях:

Я смотрел на поэта и думал: счастье,

Что он пишет стихи, а не правит Римом.

Потому что и то и другое властью

Называется. И под его нажимом

Мы б и года не прожили – всех бы в строфы

Заключил он железные, с анжамбманом

Жизни в сторону славы и катастрофы,

И, тиранам грозя, он и был тираном…187.