Роман Е.С. Гинсбург "Крутой маршрут" Ван Линь

Содержание к диссертации

Введение

Глава1. «Крутой маршрут» в культурно-идеологическом контексте «оттепели» 11

1.1. Тюремно-лагерная литература: понятие, история изучения 11

1.2. «Хроника времен культа личности»: казенно-официальные идеологемы 1950-1960-х гг. в смысловой структуре произведения. «Крутой маршрут» как «роман испытания» 24

1.3. История преодоления коммунистических иллюзий: «Крутой маршрут» как «роман воспитания» 36

Выводы 50

Глава 2. Нарратологическая специфика книги воспоминаний Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» 52

2.1. Два повествователя в структуре текста «Крутого маршрута» 52

2.2. Реализация двух типов повествователя в первой части произведения 61

2.3. Два повествователя во второй части книги 74

2.4. Особенности повествователя в третьей части книги Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» 88

Выводы 95

Глава 3. Смысловые противоречия в повествовательной структуре книги воспоминаний Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» 98

3.1. Осцилляция исключающих друг друга смысловых позиций в структуре повествования 98

3.2. Фикциональное начало мемуарного текста Е.С. Гинзбург 113

Выводы 141

Заключение 144

Библиографический список 151

Список текстов 166

• «Хроника времен культа личности»: казенно-официальные идеологемы 1950-1960-х гг. в смысловой структуре произведения. «Крутой маршрут» как «роман испытания»
• Два повествователя в структуре текста «Крутого маршрута»
• Особенности повествователя в третьей части книги Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут»
• Фикциональное начало мемуарного текста Е.С. Гинзбург

Введение к работе

Актуальность исследования определяется недостаточной изученностью в современном литературоведении способов представления автора в автобиографическом тексте и сложности, многослойности нарратологической структуры автобиографии. Требуют осмысления присутствие в тексте двух авторов-рассказчиков, осцилляция – колебания между различными авторскими позициями, соотношение документального и фикционального начал в автобиографии. Актуальность исследования определяется также малоизученностью автобиографического произведения Е. С. Гинзбург «Крутой маршрут», отсутствием исследований, в которых этот интереснейший исторический и художественный источник был бы подвергнут многоаспектному анализу, направленному на выявление его противоречий и осмысление причин этих противоречий.

Степень разработанности темы диссертации. Проблеме анализа автобиографической литературы посвящены исследования Л. М. Бондаревой, Т. И. Голубевой, О. С. Гребенюк, Е. Л. Кирилловой, Т. А. Костюковой, А. А. Кудряшовой, М. А. Орловой, И. А. Подавыловой, З. Р. Сутаевой и др.

¹ Здесь и далее цитируется по: Гинзбург Е. Крутой маршрут. Хроника времён культа личности. – М.: АСТ, 2008. – 715 с.

Существенный вклад в изучение проблем сложности и многослойности автобиографического текста внесли труды А. О. Большева. Вопросы о роли автора и различных планах повествования в автобиографической книге рассматривали П. Ф. Иванов, Д. С. Игнатьева, И. В. Кабанова, Т. В. Киреева, О. В. Мамуркина, И. В. Некрасова, Л. М. Нюбина и др. Фикциональное начало в автобиографической прозе анализировали Т. Г. Кучина, Е. В. Лозинская, Н. А. Петрова, Т. Л. Селитрина, И. С. Янская и др. Определённое влияние на решение проблемы языковой специфики автобиографического текста оказали труды таких ученых, как Дирк Кемпер, Е. А. Кованова, А. Н. Ларионова, Е. В. Погодина, Л. М. Тимофеев. Женскому мемуарно-биографическому дискурсу уделили внимание Д. В. Минец, Н. Л. Пушкарева, Н. К. Радина, Е. М. Шахова. Однако проблема многослойности повествования применительно к книге воспоминаний «Крутой маршрут» Е. С. Гинзбург ещё не рассматривалась.

Объектом данного исследования является книга воспоминаний Е. С. Гинзбург «Крутой маршрут» как произведение тюремно-лагерной прозы, посвящённое описанию сталинских репрессий глазами очевидца.

Предмет исследования – многогранность, многослойность идейной, смысловой и повествовательной структуры «Крутого маршрута» и природа этой многогранности.

Цель работы заключается в рассмотрении реализации в структуре «Крутого маршрута» Е. С. Гинзбург двух жанровых разновидностей – «романа испытания» и «романа воспитания» – и обусловленных их парадоксальным сочетанием способов представления в книге образа автора.

Из цели работы вытекают её задачи:

1. Проанализировать специфику сочетания жанровых форм «романа испытания» и «романа воспитания» в жанровой структуре «Крутого маршрута», объясняющие особое положение книги в контексте тюремно-лагерной прозы.

2. Провести анализ взаимодействия в нарратологической системе «Крутого маршрута» двух повествователей – молодой Евгении Гинзбург, выражающей свою верность коммунистической идеологии, и пожилой Евгении Семёновны, сумевшей преодолеть идеологические рамки и стать свободной личностью.

3. Рассмотреть представленную в смысловой структуре произведения осцилляцию – колебания между двумя исключающими друг друга авторскими позициями.

4. Выявить соотношение документального (фактуального) и художественного (фикционального) начал в тексте «Крутого маршрута».

Материалом исследования стало произведение Е. С. Гинзбург «Крутой маршрут» в его последней редакции, без сокращений и исправлений.

Методологическую базу исследования составили труды в области
тюремно-лагерной литературы (А. В. Аношина, А. А. Антипов,

О. В. Богданова, С. С. Бойко, О. В. Васильева, Е. В. Волкова, Н. В. Ганущак,

О. В. Гаркавенко, М. Н. Дмитриева, З. Ю. Кошмитерева, Ю. В. Малова,

A. Ю. Минералов, Н. А. Минина, А. В. Сафронов, Л. С. Старикова и др.);
исследования по теории художественной литературы (М. М. Бахтин,
Л. Я. Гинзбург, В. Шмид и др.); работы, касающиеся нарратологических и
жанровых особенностей художественного текста (Е. Ю. Белаш, И. С. Беляева,
С. А. Бозрикова, Л. Е. Бушканец, Э. А. Демченкова, О. В. Евдокимова,
Е. М. Загарина, Ю. С. Камардина, Е. А. Краснощекова, Н. В. Осипова,
Ю. А. Плужникова, Т. П. Понятина и др.); публикации, посвящённые проблеме
соотношения художественного вымысла и реальности в художественном тексте
(Р. И. Павленко, Н. А. Петрова и др.); критические и литературоведческие
исследования жизни и творчества Е. С. Гинзбург (Ю. Г. Бит-Юнан,
Б. Н. Лесняк, А. С. Митюшова, Р. Д. Орлова, М. И. Райзман, С. И. Сивоконь,

B. Н. Турбин) и т. д.

В диссертации использовались такие методы анализа, как
биографический, историко-литературный, сравнительно-исторический,

структурно-семантический, психологический, социологический,

представляющие в целостном виде комплексный подход к изучению литературных произведений.

Научная новизна исследования определяется тем, что в нём впервые предпринимается попытка анализа нарратологической структуры книги воспоминаний Е. С. Гинзбург «Крутой маршрут»; осмысливаются противоречия в идейном и нарратологическом плане произведения; обнаруживается многослойность повествования, которая проявляется посредством взаимодействия двух жанровых разновидностей – «романа испытания» и «романа воспитания», посредством сочетания в нарратологической структуре книги двух повествователей, посредством осцилляции исключающих друг друга смысловых позиций, посредством взаимодействия документального и фикционального начал.

Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что она восполняет пробелы в исследовании автобиографического текста, принадлежащего к тюремно-лагерной прозе и рассказывающего о периоде культа личности И. В. Сталина. В диссертации поднимается вопрос о многогранности и сложности автобиографического текста, сочетании в нём различных начал на уровне идеологии, смысла, психологии, формирования образа автора. Результаты, полученные в итоге комплексного многоаспектного анализа автобиографического текста Е. С. Гинзбург, могут быть применены в дальнейших исследованиях тюремно-лагерной прозы как особого вида дискурса.

Практическая ценность диссертации связана с возможностью использования её материалов в процессе дальнейшего исследования автобиографической (мемуарной) литературы, с одной стороны, и тюремно-лагерной прозы, с другой. Результаты исследования могут найти применение в вузовских курсах истории русской литературы, стилистики текста, курсах и

спецкурсах по лингвокультурологии и авторской стилистике, в организации научно-исследовательской работы студентов по анализу языка и текста.

Положения, выносимые на защиту:

5. Книга воспоминаний Е. С. Гинзбург «Крутой маршрут» представляет собой сложное, многоплановое и многослойное произведений, двойственная и противоречивая природа которого проявляется на разных уровнях – идейном, содержательном, повествовательном, жанровом.

6. В жанровой структуре автобиографического произведения Е. С. Гинзбург парадоксально сочетаются черты «романа испытания» (рассказ о коммунистке, стойко прошедшей через все испытания и до поры оставшейся верной делу строительства коммунизма и большевистской идеологии) и «романа воспитания» (рассказ о произошедших в душе и личности героини значительных изменениях, отказе её от коммунистической идеологии, обретении ею истинной гуманности и мудрости).

7. Сложная нарратологическая структура текста «Крутого маршрута» включает двух повествователей: в произведении звучат голос молодой коммунистки и голос зрелой, мудрой женщины, избавившейся от прежних идеологических предрассудков. В первой части книги громче звучит голос пожилой повествовательницы в виде комментариев к описываемым событиям, поучений, оправдания и критики. Во второй части пожилая рассказчица приближается к молодой, одобряет её снобизм, и голоса сливаются. В третьей части исчезает расщепление личности, голоса органично соединяются; произошедшие в личности автора перемены позволяют голосу пожилой рассказчицы вытеснить голос молодой. Голос молодой повествовательницы звучит в жанровых рамках «романа испытания», голос пожилой – отражает особенности «романа воспитания».

8. В синхронном плане в «Крутом маршруте» проявляется взаимодействие двух различных точек зрения героини-рассказчицы на происходящее. Это «противосмысл» (В. Шмид) – сомнения автора в собственной правоте, в верности своей идеологической позиции. Осцилляция (В. Шмид) обнаруживается в тексте как колебание между двумя взаимоисключающими, противоречащими друг другу смысловыми позициями – прославлением коммунистической идеологии и пониманием её ущербности.

9. Автобиографическое произведение Е. С. Гинзбург сочетает элементы правды (документальности, реальности, объективности) и вымысла (фикциональности, субъективности). Для текста, относящегося к мемуарной литературе, характерна установка на подлинность (в точном изображении времени, пространства, деталей и персонажей), однако в него проникают фикциональные черты, и он обретает свойства романа. Фикциональное начало проявляется при описании автором собственных чувств (непонимания происходящего в стране в период, предшествующий аресту); в нарочитом, неестественном оптимизме; в описании многочисленных случаев чудесного избавления от опасностей и смерти. Романным приёмом становится

художественное преувеличение – гиперболизация собственных страданий, преувеличение при описании образов уголовниц и т. п.

6. Многообразные противоречия в идейной, нарратологической, смысловой структуре текста делают «Крутой маршрут» Е. С. Гинзбург психологически привлекательным для читателя произведением, углубляют художественную составляющую текста, повышают его художественный уровень, делают его более богатым и интересным, увеличивают интерес читателя к личности автора.

Апробация работы проводилась в ходе доклада на научной конференции «Актуальные вопросы филологической науки XXI века», (г. Екатеринбург, 10 февраля 2017 г). Материалы диссертации отражены в 4 научных публикациях, из них — 3 статьи в ведущих рецензируемых научных журналах, включенных в перечень ВАК Минобрнауки России.

Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, библиографического списка, включающего 155 источника, а также списка из 11 художественных текстов, ставших материалом для анализа.

«Хроника времен культа личности»: казенно-официальные идеологемы 1950-1960-х гг. в смысловой структуре произведения. «Крутой маршрут» как «роман испытания»

В ряду произведений тюремно-лагерной литературы, появившихся в 60-70-х годах прошлого века, есть книги, которые можно охарактеризовать как «антикультовые». В них развернута критика культа личности Сталина, которая соответствовала официальным идеологическим рамкам, очерченным выступлениями Н.С. Хрущёва на XX и XXII съездах КПСС [Хрущёв 1989]. К книгам данного идеологического типа можно отнести «Повесть о пережитом» Б.А. Дьякова, «Самородок» Г.И. Шелеста, «Барельеф на скале» А.И. Алдан-Семенова, «Смерч» Г.И. Серебряковой и др. Главные герои этих сочинений -кристально честные коммунисты, ставшие невинными жертвами сталинского беззакония.

Б.А. Дьяков во вступительном слове к «Повести о пережитом» заявляет чётко и однозначно: ? Слово «коммунист» звучит в повести гордо, как признак принадлежности того или иного героя к касте лучших людей, случайно оказавшихся в трудной ситуации, но неизменно верных делу партии и не собирающихся отказываться от этого самого достойного, на их взгляд, звания: В изображаемом Б.А. Дьяковым мире сталинских лагерей таких героев много, и они ни в коем случае не отказываются от своих взглядов, от своей веры в торжество коммунистической идеологии: Герой произведения не изменяет своим идеалам и, вместе с тем, не изменяется сам.

Героиня повести «Смерч» Г.И. Серебряковой восхищается стойкостью настоящих коммунистов и утверждает, что виной всему происходящему (имеются в виду сталинские репрессии) - действия врагов коммунистического строя: г Героиня верит, что правда откроется, враги будут выявлены и наказаны, а их, настоящих коммунистов, освободят из застенков:

В рассказе «Самородок» Г.И. Шелеста также живут и действуют герои, для которых дороже всего на свете советская власть и коммунистическая партия. Всю свою жизнь они сверяют по этим ориентирам, даже сейчас, когда партия сделала их заключёнными и отправила в Сибирь на золотой прииск. Кстати, о рассказе «Самородок» и его героях-коммунистах критично отзывается А. И. Солженицын в главе «Благонамеренные» «Архипелага ГУЛАГ». По его мнению, « г Нарисованные Г.И. Шелестом образы кристально честных коммунистов выглядят слишком «благонамеренными» (по А.И. Солженицыну) и слишком нереальными.

Пребывание в лагерях становится тяжелым испытанием для героев книг лагерной прозы этого типа, для их веры в коммунистические принципы и идеалы, и они с честью выдерживают эту суровую проверку на прочность. Вся идейная и содержательная структура данных произведений даёт нам право рассматривать их как «романы испытания».

Аналогичных героев и аналогичные рассуждения находим не только в автобиографической лагерной прозе, но и в произведениях художественного плана. Так, например, герой поэмы Е.А. Евтушенко «Братская ГЭС» (1964) коммунист Карцев вынес все побои и пытки в застенках НКВД, с гордостью называя себя большевиком:

Когда меня пытали эти суки,

и били в морду, и ломали руки,

и делали со мной такие штуки не повернется рассказать язык! и покупали:

«Как насчёт рюмашки!» и мне совали подлые бумажки, то я одно хрипел: «Я большевик!».

Карцев верит, что партия в конце концов разберётся в происходящем, а виновники будут наказаны: Точно так же не знал сомнений и колебаний коммунист Серпилин, герой романа К.М. Симонова «Живые и мертвые» (1959), ставший, как и Карцев, невинной жертвой сталинских репрессий: Аналогичным образом рассуждает в колымском лагере бывший секретарь горкома партии Петраков, герой повести А.И. Алдан-Семенова «Барельеф на скале» (1964):

Основная мысль «антикультовых» произведений, относящихся как к автобиографической лагерной прозе, так и к художественной литературе, состоит в том, что виновником происходящих в стране репрессий, виновником страданий миллионов людей, в том числе настоящих коммунистов, является Сталин, культ его личности, его злой гений. Коммунистическая идеология, партийная линия ни при чём, и теперь, когда культ личности развенчан (партией же), необходимо с новыми силами взяться за построение коммунизма и забыть о периоде сталинских репрессий.

Основной стратегией развития сюжета в рассмотренных произведениях является отстаивание героями своих убеждений, их умение, несмотря на суровые испытания, не отступиться от своих взглядов и принципов. Именно такая стратегия и характерна для классического «романа испытания». В российском литературоведении очень точно охарактеризовал «роман испытания» М.М. Бахтин: «Никаких сколько-нибудь остающихся внешних и внутренних изменений не происходит в результате всех событий романа. К концу романа восстанавливается исходное нарушенное случаем равновесие» [Бахтин 1975: 257]. «Роман испытания» исследователь рассматривает в ряду других исторических разновидностей жанра романа, выделяемых «по принципу построения образа главного героя» [Бахтин 1986: 198]. Помимо «романа испытания», к таким разновидностям он относит роман странствований, биографический (автобиографический) роман и роман воспитания. Интересующую нас разновидность М.М. Бахтин именует «романом испытания героя» [Там же] и пишет данное название без кавычек. Он называет «роман испытания» самой распространённой в европейской литературе разновидностью романа [Там же: 200].

«Роман испытания» М.М. Бахтин противопоставляет «роману воспитания» в первую очередь по признаку наличия изменений в герое, его убеждениях, внутреннем мире, свойствах личности. Герой «романа испытания» не меняется в течение повествования; герой «романа воспитания», напротив, динамичен. Его убеждения, мировоззрение, внутренний мир остаются прежними. На него не могут повлиять и заставить его измениться ни обстоятельства, ни беседы с другими людьми, ни собственные размышления (всё это вкупе и есть те «испытания», которые проходит герой, и они нешуточные, вынести их непросто). Все сомнения, которые иногда у него возникают, герой «романа испытания» отвергает и остаётся твёрдым в своих первоначальных взглядах. И в этом автор видит достоинство своего героя, как и сам герой, считающий, что, только не изменившись под влиянием испытаний, он сможет уважать самого себя.

Черты «романа испытания» обнаруживаются современными исследователями во многих произведениях различных жанров (роман, повесть, биография, автобиография) русской и зарубежной литературы. Исследования в данном направлении ведут Е.Ю. Белаш [Белаш 2015], М.И. Райзман [Райзман 2014] и другие литературоведы. О.В. Евдокимова находит черты «романа испытания» в произведениях И.С. Тургенева «Дворянское гнездо» и «Дым» и замечает, что здесь «роман испытания» проявляется «лишь в качестве литературного приёма» [Евдокимова 2013: 42], а также прослеживает эволюцию «романа испытания» от романа-культуры («Дворянское гнездо») – к роману-цивилизации («Дым») [Евдокимова 2014].

Ярким примером «романа испытания» становится и книга воспоминаний Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут». Она начала создаваться в годы хрущёвской «оттепели», под влиянием критики «культа личности», развернутой Н.С. Хрущёвым на XX съезде КПСС (а затем и на XXII съезде). И авторский комментарий в начале текста недвусмысленно настраивает читателя именно на такую - «антикультовую» волну восприятия

Два повествователя в структуре текста «Крутого маршрута»

При анализе художественного текста особенно актуальным является изучение типов авторского повествования в рамках целостного текста. Повествователем в филологии традиционно называют «автора, персонифицированного рассказчика» [Лит. энц. словарь 1987: 281] или «наиболее общий вид повествующего субъекта» [Салтымакова 2013: 186]. Повествователь представляет в тексте собственную точку зрения на происходящее, своё восприятие того, о чём рассказывается. Повествование от первого лица указывает на единство главного героя, автора и повествователя как субъектов текстового пространства. В автобиографической прозе роль повествователя особенно значима, а повествование от первого лица здесь обусловлено объективно; как отмечает О.В. Мамуркина, «роль креативной повествовательной инстанции, чья нарративная интенция определяет логику организации текста, является структурообразующей как в произведениях художественной, так и в образцах документальной [Думается, что автобиографической тоже – В.Л.] литературы, причём в последних она выступает определяющей» [Мамуркина 2011: 8].

На первый взгляд, повествовательная стратегия в автобиографической прозе предельно ясна: автор рассказывает о событиях, произошедших с ним лично. Благодаря автобиографичности повествования, повествователь эксплицирован, доступен восприятию и анализу, а в «Крутом маршруте» Е.С. Гинзбург он вообще жаждет этого анализа и одобрения со стороны читателя. Однако в том случае, если повествователь описывает происходящее спустя значительное время после того, как завершились события, в тексте может появиться определённая нарратологическая специфика, состоящая в сочетании нескольких (как минимум, двух) повествователей, так как автор начинает переосмысливать события своей жизни с учётом появившегося за прошедшее время личного опыта и изменений, произошедших в его личностной и психологической организации. Специфичность такой нарратологической ситуации усиливается тем, что оба повествователя в данном случае – это один и тот же человек (автор), но в разные моменты своей жизни.

Если речь идёт о классических автобиографиях, где в начале повествования мы видим героя ребёнком, а повествователя – пожилым человеком, то здесь разрыв между двумя типами повествователя будет особенно значительным. В книге Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» ситуация, на первый взгляд, должна быть иной: повествование начинается с конца 1934 года, когда героине уже 30 лет, за спиной детство, получение образования, защита кандидатской диссертации, два брака, рождение двух сыновей, преподавательская и партийная работа. Однако за следующие восемнадцать лет в жизни героини произошло столько значимых событий, что повествовательница, начавшая писать в 1959 году, воспринимает себя, тридцатилетнюю, как ребёнка. Для «романа воспитания», черты которого мы обнаруживаем в «Крутом маршруте», наличие двух повествовательниц вполне логично, так как произошедшие за восемнадцать лет изменения личности требуют от писательницы переосмысления собственных мыслей и поступков времени начала повествования.

Произведение «Крутой маршрут» привлекает внимание читателя и исследователя сложностью своей смысловой структуры, многосоставностью, многослойностью повествования. У текста очень сложная, двойственная идейная структура, проявляющаяся, к примеру, в сочетании, совмещении разнородных начал, парадоксальной двойственности при выражении автором отношения к описываемым событиям собственной жизни. Мы наблюдаем одновременно и казенно-официальную критику «культа личности» Сталина в соответствии с трактовкой роли Сталина, данной Н.С. Хрущёвым в знаменитом докладе на ХХ съезде КПСС, и серьёзный, вдумчивый анализ происходящего с учётом всех факторов и отражением эволюции автора от фанатичной большевички до много страдавшей, мудрой, справедливо оценивающей антигуманную суть социалистического строя женщины. В идейной структуре произведения странным, парадоксальным образом, и при этом органично сочетаются апология большевиков-ленинцев и коммунистической революции с трезвым и глубоким анализом ущербности ортодоксально-коммунистической ментальности.

Природа наблюдаемой нами сложной идейной структуры текста обусловлена воздействием (взаимодействием) целого ряда разнонаправленных факторов, каждый из которых следует принимать во внимание. На наш взгляд, одним из наиболее ярких факторов является нарратологическая специфика «Крутого маршрута». Так как произведение создавалось спустя два десятилетия после того, как произошли описанные в нём события, мы, с одной стороны, слышим голос молодой коммунистки Евгении Гинзбург, а с другой стороны, внимаем комментариям умудренной зрелой женщины, которая от прежних коммунистических доктрин бесконечно далека. Сочетание этих двух голосов, двух повествователей - молодого (изображённый субъект) и умудрённого опытом (повествующий субъект) - и обусловливают нарратологические особенности текста. С точки зрения психологии, формирование этих двух нарратологических плоскостей (уровней) неизбежно, так как личность человека постоянно меняется и изобразить сегодня свои мысли и чувства двадцать лет назад в неизменном виде невозможно. Как отмечает Ю.В. Звонарева, «личностная самоидентификация - это процесс формирования собственной идентичности личности, попытка осознать свою уникальность. ... К основным средствам личностной самоидентификации относятся вспоминание, самооценка и пересмотр» [Звонарева 2003: 8], и в автобиографическом произведении в процессе вспоминания неизбежен пересмотр личностью происходившего с нею, переоценка собственного поведения, рассмотрение его с позиций правильности и соответствия более поздним взглядам личности.

Первый голос - молодой коммунистки - начинает звучать уже в предисловии к произведению, когда Е. Гинзбург восклицает: г Дважды звучит в предисловии и слово «коммунист» («коммунистка»): Автор старается изо всех сил показать свою преданность коммунистической идеологии. Справедливости ради отметим, что в предисловии же можно услышать и голос рассказчицы более старшего возраста, хотя звучит он не так громко, и услышать его можно только если вчитаться. К примеру, автор заявляет: подготавливая нас тем самым к повествованию об одном из главных своих открытий, сделанных благодаря пережитым страданиям, - открытии человеческой души, обретении понимания человеческой натуры. Как отмечают исследователи, для автобиографии характерно «противоречие между Я-субъектом, выступающим как автор-повествователь, и Я-объектом, выступающим в качестве предмета описания: характеристик, оценок, мнений» [Гребенюк 2005: 10]. Надо отметить, что Е.С. Гинзбург стремится подчеркнуть это противоречие, начиная с первых страниц книги, и всячески старается показать, что она не согласна с собственным поведением в начале своего «крутого маршрута», но это ей не всегда удаётся.

Здесь нельзя забывать и про цензурный фактор: произведение писалось в расчёте на публикацию в СССР времён строительства коммунизма, поэтому, очевидно, Е.С. Гинзбург, прекрасно знакомая с особенностями советской цензуры, отнюдь не стремилась педалировать глубину трансформации своих взглядов и своей личности. Поэтому в тексте, особенно в начале произведения, не слишком явственно слышен голос зрелой рассказчицы, а доминирует, по крайней мере, громче звучит, нагляднее выражена зачастую точка зрения молодой коммунистки. Во всяком случае, можно предположить, что автор «Крутого маршрута» хотела завуалировать свои взгляды на природу советского строя, сформировавшиеся в период пережитых страданий. Она не стремилась к откровенному формулированию своих новых, в значительной мере антисоветских, взглядов, ограничиваясь главным образом критикой пресловутого культа личности Сталина. Говорить о том, что Сталин является единственным виновником террора 20-30-х годов после докладов Н.С. Хрущёва на XX и XXI съездах стало разрешённым и даже актуальным, проявлять сомнение в коммунистической идеологии и преимуществах советского строя -по-прежнему запрещалось. Е. Гинзбург, несомненно, следует этой установке, стремясь донести до своего читателя свои мысли и чувства, рассказ о своих тяжких испытаниях в наименее трансформированном под влиянием цензуры виде.

Так как же на самом деле относилась Е. Гинзбург к революции, коммунистической идеологии и советской власти?

Особенности повествователя в третьей части книги Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут»

В третьей части книги «Крутой маршрут» повествуется о периоде жизни Е.С. Гинзбург от освобождения из лагеря (1947) до реабилитации (1955). Здесь возрасты первой и второй повествовательниц максимально совпадают. В 1947 году писательнице было уже 43 года.

Третья часть в корне отличается от двух предыдущих. Героиня высказывает иные мнения, по-иному относится к происходящему. Проявились данные изменения и в нарратологической структуре текста.

В начале первой главы «Хвост жар-птицы» мы видим, как повествовательница, рассказывая о ничем не объяснимой логике, согласно которой одни заключённые (небольшая часть) освобождались по окончании срока, а другие получали новые сроки и оставались в местах заключения, достаточно тонко иронизирует по поводу «заключённых-марксистов»:

Мы с удивлением понимаем, что под этими «диалектически мыслящими» заключёнными она подразумевает в первую очередь себя. Эта фраза, как нам кажется, является знаковой для всего дальнейшего повествования в третьей части. Ортодоксальности и веры в коммунистические идеалы сейчас, в 1947 году, в Е.С. Гинзбург уже не осталось. А ирония - это новое чувство по поводу своих былых убеждений, и навеяно оно, как нам кажется, знакомством с Антоном Вальтером, многое изменившим в душе и взглядах автора. Ирония - это и способ защиты (просто отказаться от своих былых убеждений - недостойно, а иронизировать над ними - совсем другое дело), и знак того, что заблуждения преодолены, а перед изменившейся Е.С. Гинзбург открываются новые горизонты. По сути начинается новая жизнь, в которой можно иронизировать над собой, а не рвать на части собственную душу в попытках найти своё место в полностью изменившемся мире. «Роман воспитания» вытесняет «роман испытания» и становится основной жанровой формой.

Соответственно практически сливаются и две повествовательницы - 43-летняя и 55-летняя, так как разница в их мировосприятии была связана в начале произведения в первую очередь с отношением к коммунистической идеологии.

Новое мировоззрение помогает Е.С. Гинзбург многое понять в себе, своей душе и своих мыслях. Если её суеверие в первой части было наивным и не осознавалось автором, то теперь она согласна признать себя суеверной, когда, например, объясняет, почему верила старику-уголовнику, нагадавшему, что жив её сын, Алёша: Как нам кажется, усиление суеверия героини связано с постепенной утратой ею коммунистических идеалов. Привычка к мифу требовала чем-то заполнить сознание. Комментарий по этому поводу услышим гораздо позже, в третьей части, из уст Антона Вальтера: Пока ещё Е.С. Гинзбург нечем, кроме суеверия, заполнить появляющуюся в сознании пустоту. Позже таким средством станет вера в Бога. У Е.С. Гинзбург теперь гораздо больше душевных сил и настоящего понимания своих мыслей и чувств. И неожиданно, под которыми понимаются в первую очередь постулаты марксизма-ленинизма, она начинает проще жить. Ей удаётся принимать все «прелести» свободной жизни в Таскане, а затем в Магадане с юмором. На задний план отодвигаются многочисленные предрассудки, сковывавшие прежде разум автора, и ей становится легче общаться с людьми разных колымских «сословий», и получается просто жить

Старшая, знающая, чем всё закончится, повествовательница формально проявляется в тексте посредством всё тех же абзацев в скобках, знакомых нам по второй части. Теперь эти комментарии достаточно редки и появляются по наиболее волнующим автора поводам. Например, когда она рассказывает о дальнейшей судьбе Антона Вальтера, о том, когда и почему он умрёт. В комментариях пожилой рассказчицы теперь нет контраста с основным повествованием, ни эмоционального, ни идеологического, ни содержательного. Это просто пояснения, не указывающие на существование в тексте двух отличающихся друг от друга повествовательниц.

Встретившись в Магадане с подругой по одиночной камере Ярославской тюрьмы Юлей, Е.С. Гинзбург обнаруживает её полной огня предпринимательства. Юля организует цех по производству разных мелочей из отходов других производств, и увлечена этой работой не на шутку, просто горит. В ней неожиданно проснулся Интересна мысль, которая посещает автора по этому поводу. Е. Гинзбург понимает, что сейчас Юля гораздо счастливее, чем была до ареста, преподавая студентам основы марксисткой философии: Эта фраза - тоже совершенно нова и неожиданна из уст Е.С. Гинзбург. Она не только допускает мысль, что работать в цехе утильсырья - более завидная участь, чем преподавать передовое учение молодёжи (а ведь сама Евгения Семёновна была преподавателем и в то время очень гордилась своей работой, а значит, эта мысль - и о себе), но и называет коммунистическую идеологию «философской ортодоксией» без тени уважения. Здесь, как нам кажется, голос старшей повествовательницы полностью вытеснил голос младшей, точнее, они слились окончательно. Все иллюзии, вся вера в правоту коммунистической идеологии героиней изжиты. Как отличается это мировоззрение от того, которое мы видели в начале первой части! И как эта точка зрения отличается от той, что была заявлена в предисловии книги. Окончательно становится ясно, что восторженное желание представить на суд зрителя рассказ «настоящей коммунистки» - только дань цензуре и следование официальной точке зрения на террор периода культа личности Сталина с целью быть опубликованной в Советском Союзе. Только здесь, в конце книги, мы видим настоящую Е.С. Гинзбург, полностью изменившуюся, избавившуюся от предрассудков, начавшую понимать истинную роль коммунистической идеологии во всём, что происходило с нею и миллионами её современников.

И начинаем понимать, что такой она была с самого начала, с периода работы над первыми частями книги воспоминаний, только скрывала своё новое мировоззрение, так как решила написать книгу, соответствующую современным требованиям конца 60-х годов, - книгу о том, каким плохим был лично Сталин и какой замечательной, несмотря на недостатки тирана, является коммунистическая партия.

Для этой, новой, Гинзбург совершенно очевидным становится, что то почти религиозное чувство, которое она раньше испытывала к партии, не что иное, как просто результат пропаганды. И вот теперь она научилась смотреть на мир без этих розовых пропагандистских очков и видеть его таким, каков он есть. Те же люди вокруг, которые по-прежнему верят коммунистической пропаганде, не вызывают у неё раздражения; автор просто констатирует

В третьей части Е.С. Гинзбург словно устаёт притворяться (или просто не доходит до этой главы с правкой, соответствующей цензурным требованиям) и начинает писать правду, и теперь её образ гораздо приятнее, живее и натуральнее, чем тот, который мы видели в предыдущих частях книги. В первой и второй частях этот новый образ настоящей Гинзбург проявлялся с помощью комментариев и размышлений пожилой повествовательницы, усложняя нарратологическую структуру книги и внося массу противоречий в авторские оценки происходящего. Теперь, когда противоречия устранены, нет необходимости во втором голосе, и повествование становится намного более цельным и естественным.

Нам даже кажется, что если бы не необходимость выражать в книге официальную точку зрения на причины сталинских репрессий, не необходимость преодолеть цензурные барьеры в горячем желании быть напечатанной и рассказать о своих горестях миллионам соотечественников, Е.С. Гинзбург всю книгу сделала бы такой, как эта, третья её часть, и тогда перед нами был бы «роман воспитания» в чистом виде. Возможно, именно таким был первый, утраченный вариант произведения...

Теперь, когда порочность коммунистической идеологии стала для Е.С. Гинзбург очевидной, перед нею появилась ещё одна проблема: утратив веру в коммунистические идеалы, она могла потерять веру в добро. Возможность такого нравственного преображения показана в образе одного из знакомых героини, бывшего заключённого Василия Куприянова

Фикциональное начало мемуарного текста Е.С. Гинзбург

В предыдущей главе мы уже затрагивали вопрос соотношения правды и вымысла в книге воспоминаний Е.С. Гинзбург. Эта проблема является сложной, связана с идейно-содержательной сутью произведения, поэтому требует более внимательного изучения. Фикциональность выступает как «одна из важнейших категорий художественной литературы» [Черкасов 2007: 3], «сущностная характеристика художественного текста» [Беляева 2009: 6], сам термин «фикциональная литература» нередко используется как синоним термина «художественная литература». Принятое современной наукой определение фикциональности сформулировано В. Шмидом, который называет фикциональностью признак художественного текста, указывающий на онтологический статус изображаемого в тексте мира, который, в свою очередь, представляет собой фикцию или выдумку, сконструированную автором и не содержащую намерение обмануть читателя [Шмид 2003: 19]. В современных исследованиях термином «фикциональность» обозначают «особый дискурсивный модус, характерный для художественной литературы, но встречающийся в самых разнообразных речевых жанрах, в том числе в текстах нефикциональных, т. е. не являющихся в целом вымышленными» [Лозинская 2016: 27].

Как отмечает С.А. Борзикова, «не существует чётких текстуальных признаков, на основании которых можно различить фикциональный и фактуальный тексты» [Борзикова 2015: 52]. Однако любое мемуарное произведение задумывается как документальное, повествующее о подлинных событиях, реальных людях. Автором является один из героев описываемых событий, наблюдатель или непосредственный участник. Мемуарное произведение, являясь особым видом текста, постоянно привлекает внимание исследователей. Значимым для литературоведения стало обозначение мемуаров как «пограничного вида литературы» [Гинзбург 1977: 76], сила воздействия которой на читателя состоит «в той установке на подлинность, ощущение которой не покидает читателя, но которая далеко не всегда равна фактической точности» [Там же: 10]. «Синтез документального и художественного, реального факта и беллетристики, ассоциативной образности и склонность к устным формам повествования» обнаруживается во всё большем числе автобиографических произведений, например, в «Автобиографии» М. Твена [Селитрина 2016]. Мемуарное произведение по определению рассказывает о реальных событиях, однако удержаться в рамках непредвзятого, документального повествования для автора мемуаров практически невозможно. В.Н. Крылов обозначает данную проблему как «проблему документа и его роли в литературе, вопрос о границах литературы» [Крылова 2012: 22]. Особенно сложной становится проблема точности и документальности текста, если автобиография имеет политическое значение, здесь, как пишет М.А. Орлова, писатель выступает и как наблюдатель, и как «соавтор политического контекста своей эпохи» [Орлова 2016: 404].

Можно выделить несколько причин появления фикциональности в мемуарном, автобиографическом тексте. Во-первых, автор самостоятельно выбирает те события своей жизни, которые он будет описывать в тексте. Уже сам выбор не является случайным и приводит к фикциональности; автор стремится рассказать «о событиях, которые не оставили его равнодушным, задели за живое, поэтому точного и беспристрастного копирования ждать не приходится» [Алташина 2006: 35]. Для Е.С. Гинзбург основными событиями, побудившими её к написанию книги воспоминаний, стали арест, следствие и заключение в тюрьме, а затем пребывание в лагерях и поражение в правах после освобождения. Целью автора стала передача собственного опыта читателям, ей хотелось, чтобы пережитое людьми её поколения не ушло в небытие, было памятно потомкам. Однако в контексте общей лагерной темы своего повествования писательница самостоятельно выбирает те события, которые значимы для неё, которые именно ей кажутся основными и определяющими. Субъективизм в выборе события диктует субъективизм в его трактовке и описании.

Е.С. Гинзбург не просто выбирает события, она объясняет свой выбор читателю: для неё важно, чтобы событие было не скучным, интересным, захватывающим, по-новому открывающим ей жизнь и человеческую природу. По словам автора, именно так она воспринимала лагерную действительность даже во время пребывания в лагере

Во-вторых, описывая события в мемуарах, автор становится единственным критиком собственных поступков и поступков других людей. Он избавлен от довлеющего присутствия другого участника события и трактует происходящее единолично. Очень эмоционально говорит о последствиях такого «единоличного присутствия» В.Д. Алташина: «Рассказчик хочет оправдать себя, представить факты в выгодном свете – откуда же может взяться объективность и непредвзятость?» [Алташина 2006: 35]. Сложно представить себе личность, которая сумела бы удержаться от оправдания себя, своих действий, от представления именно своих мыслей и поступков наиболее адекватными описываемым ситуациям. Результатом моноцентричности автобиографического текста может стать даже превращение автобиографии в «автофикцию» [Кучер 2016], то есть в произведение, в котором фикциональное начало начинает преобладать над документальным.

В-третьих, причиной проявления в мемуарах фикционального начала являются особенности человеческой памяти. По прошествии времени (а между событиями автобиографической прозы и моментом написания книги проходят, как правило, десятилетия) многое видится автору нечётко, более того – настоящие воспоминания сменяются ложными, неверность которых неочевидна для самого пишущего. И вот ему уже кажется, что в тот или иной момент он подумал именно это, более того – он уверен и стремится уверить читателя. Говорить о лжи здесь не имеет смысла. Перед нами не ложь, а особенность восприятия действительности, объясняемая психологией человека.

Что же предстаёт перед читателем мемуарной книги в итоге: беспристрастное описание исторических событий или субъективное их видение, ответить несложно. Конечно, книга воспоминаний – это портрет личности создававшего её человека, причём портрет очень точный и даже натуралистический. Этот портрет, независимо от желания автора, показывает его таким, какой он есть на самом деле.

На сложное соотношение документальности и вымысла в произведениях лагерной прозы исследователи обратили внимание ещё во второй половине ХХ века. И. Янская и В. Кардин метко охарактеризовали этот процесс как «пересечение факта и вымысла, перерастающее в их союз» [Янская 1981: 213]. Для современных исследователей исключительная близость автобиографии и романа не представляет сомнений. К примеру, И.В. Кабанова пишет: «В самом деле, только жанровая интенция, авторская установка и различает автобиографию и роман» [Кабанова 2012: 107]. То есть законы построения повествования, композиции, формирования образов героев, выбора языковых средств воплощения авторского замысла едины. Лишь интенция, лишь желание автора быть документально точным, писать о реальных событиях отличают автобиографию от романа. С этим и связано проникновение черт художественной литературы в текст-автобиографию.

Показательно, что связь между фактом и вымыслом свойственна любому тексту. В частности, процесс привнесения в автобиографическую литературу романного, художественного начала имеет противоположный вектор, который С.И. Чупринин называет «мемуаризацией художественной прозы» [Чупринин 2007: 305]. О продуктивности данной тенденции пишет и И.В. Некрасова: «Документальная составляющая многих лучших современных текстов разнообразна, и установление ее типологии – близкая перспектива» [Некрасова 2016: 133]. С.Ш.К. Шарифова выделяет несколько типов произведений, в которых происходит смешение документальной и романной специфики, именуя их документально-художественными романами [Шарифова 2011]. Д.С. Игнатьева выявляет синтез автобиографии, науки и вымысла в романе Р. Пауэрса «Галатея 2.2» [Игнатьева 2016]. То есть налицо некая тенденция литературного процесса, в рамках которой закономерно развивается и литературный труд Е.С. Гинзбург.

Каждое произведение, сочетающее в своей смысловой структуре документальное и художественное начала, по-разному, в разных концентрациях, эти начала выражает. Может отмечаться преобладание в книге той или иной (реальной или фикциональной) составляющей. Несомненно, в книге Е.С. Гинзбург преобладающим началом является реальное. Точность в представлении фактов, стремление к непредвзятому изображению реальных событий позиционируется автором как принципиальная позиция. Начиная книгу, писательница отказывается от своего «права на вымысел» [Кабанова 2012: 112], декларирует своё желание писать только правду.