«Роман Анатолия Королева “Эрон”: поэтика, проблематика, контекст» Чащинов Евгений Николаевич

Содержание к диссертации

Введение

1. Творческая история романа а. королева «эрон» и проблемы критической рецепции 19

1.1 Роман «Эрон» в контексте творчества Анатолия Королева 19

1.2 Работа над романом 26

1.3 Путь «Эрона» к читателю. Варианты романа 37

1.4 История критической и литературоведческой рецепции романа

1.4.1 «Эрон» в критике: от 1990-х к 2000-м 41

1.4.2 Особенности литературоведческой рецепции 55

2. Поэтика романа «эрон» 63

2.1 Картина мира и романный хронотоп 63

2.1.1 Мифологический хронотоп 66

2.1.2 Космический хронотоп 79

2.1.3 Исторический и географический хронотопы 84

2.2 Система персонажей 90

2.2.1 Специфика организации системы персонажей в романе 90

2.2.2 Инвариант мужской 91

2.2.3 Инвариант женский 101

2.3 Автор в романной структуре 107

3. Жанровая природа романа «эрон» (в контексте творчества А. Королева) 115

3.1 Жанровые характеристики романа «Эрон» 115

3.1.1 «Эрон» как философский роман 116

3.1.2 «Эрон» как роман-экфрасис 126

3.1.3 «Эрон» как мениппея 142

3.2. Жанровые доминанты прозы Анатолия Королева 151

3.2.1 После «Эрона» 152

3.2.2 Биографическое начало в творчестве писателя (на материале публицистики и художественных текстов) 171

Заключение 180

Список использованной литературы 188

• Путь «Эрона» к читателю. Варианты романа
• «Эрон» в критике: от 1990-х к 2000-м
• Специфика организации системы персонажей в романе
• Жанровые доминанты прозы Анатолия Королева

Введение к работе

Актуальность реферируемой диссертации состоит в том, что роман «Эрон» рассматривается как модель поэтики А. Королева в целом и как звено литературного процесса рубежа 1980–1990-х годов. Этот период оказался недостаточно осмысленным в литературоведении – в 1990-е годы хлынувший после отмены цензуры литературный поток и острая полемика о постмодернизме заслонили от внимания читателей (и, соответственно, исследователей) внезапно завершившийся этап позднесоветской литературы. Вместе с тем роман «Эрон» воплотил особенности постмодернистской поэтики, которые разовьются в российской прозе 1990–2000-х годов.

Научная новизна работы определяется системностью подхода и, вместе с тем, введением в оборот нового материала: роман (в полном его объеме) впервые становится объектом монографического литературоведческого изучения.

В целом творчество А. Королева не раз становилось предметом исследования. Эстетический эксперимент писателя и его обращение к современным реалиям нередко вызывают актуальную полемику и неприятие, но по прошествии времени литературоведческая рефлексия обнаруживает важные для истории литературы авторские новации. Литературная критика воспринимает творчество писателя чрезвычайно заинтересованно, даже страстно (Е. Иваницкая, М. Золотоносов, А. Агеев), нередки полемические и отрицательные оценки (П. Басинский, А. Нем-зер, А. Марченко). Литературоведы же, оценивая место писателя в литературном процессе, напротив, чаще дают высокую оценку его произведениям (Г.Л. Нефаги-на, С.И. Шейко-Маленьких, А.С. Климутина, Н.В. Гашева).

Цель представленной диссертации – исследование проблематики и поэтики прозы Анатолия Королева посредством анализа одного его произведения – романа «Эрон». Не менее важно в работе изучение историко-литературного контек-

¹ Роман как импровизация [беседа с писателем А. Королевым / записал А. Вознесенский] // Независимая газ. 12 окт. 2006. (НГ, Ex libris). Режим доступа: URL: (дата обращения: 17.04. 2015).

ста – как художественного, так и литературно-критического, явленного в рецепции романа. Для этого в работе решается ряд задач:

-проследить творческую историю романа «Эрон»;

-изучить рецепцию романа в критике и литературоведении;

-проанализировать основные компоненты поэтики романа: организацию хронотопов, нарративную структуру, систему персонажей, отношение экфрасиса и диегезиса;

-выявить жанровые особенности текста;

-определить роль и место романа в творчестве писателя и в истории литературы рубежа XX –XXI вв.

Материалами исследования стали различные варианты романа «Эрон» (неполные, полный), тексты других его произведений, включая публицистические и мемуарные, а также работы литературоведов и критиков, писавших о творчестве Королева.

Основной источник изучения – роман «Эрон», опубликованный в полном варианте в издательстве «Титул» в 2014 г. Кроме полного варианта романа, исследуются также неполные: в журнале «Знамя» (1994), в сборнике «Избранное» («Терра», 1998), отдельной книгой издательства «Гелеос» (2009). Проанализирована также авторизованная машинописная копия черновика романа, (беловая авторизованная копия², в терминологии Д.С. Лихачева) романа «Эрон», хранящаяся в архиве ГКБУК «Пермский краеведческий музей»³ и материалы черновых редакций романа. Дополнительным материалом исследования стали произведения А. Королева, написанные во время работы над романом «Эрон»: роман «Ожог линзы» (1988), повести «Гений местности» (1990), «Голова Гоголя» (1992), очерк «Русские мальчики» (1993), эссе о романе М. Булгакова «Обручение света и тьмы» (1993-2013), а также написанные после создания романа произведения, в которых реализовались основные принципы поэтики «Эрона» – романы «Змея в зеркале…» (2000), «Охота на ясновидца» (1999), «Человек-язык» (2000), «Быть Босхом» (2004), «Stop, коса!» (2008); эссе «Путешествие во чрево кита» (2009), «Молотов в китовом чреве Перми» (2009). К анализу привлекаются авторские интервью, воспоминания, фрагменты черновиков.

Таким образом, объектом изучения является творчество А. Королева 1980-2014-х гг. Предметом исследования – поэтика романа «Эрон» и его роль в творчестве писателя.

Методологическая основа работы представляет собой сочетание нескольких исследовательских подходов. В части изучения творческой истории работа базируется на историко-литературном, текстологическом методах Д.С. Лихачева, Б.В. Томашевского. В изучении поэтики важными оказались исследовательские подходы М.М. Бахтина к проблемам автора, хронотопа, а также бахтинская теория жанра романа и, в частности, романа-мениппеи. Для анализа авторской мифологии применяются принципы анализа мифопоэтики, предложенные О.М. Фрей-денберг, Е.М. Мелетинским. В исследовании используются также подходы гер-

Лихачев Д.С. Текстология (На материале русской литературы X-XVII вв.). СПб.: Алтейя, 2001. С. 132. Королев А.В. Эрон, бегущий на край времени Ленина // Перм. обл. краевед. музей. НВ 63971/4.

меневтики (Г. Гадамер, П. Рикер), роман интерпретируется как часть, отразившая целое: авторскую художественную систему. Структурно-семантический метод (в его интерпретации В.Н. Топоровым, Ю.М. Лотманом) оказался необходимым в исследовании романной структуры произведений А. Королева. Возможности нар-ратологического анализа (главным образом работы В. Шмида) позволили изучить характер коммуникации между автором и читателем в произведении. В работе также применяется методика жанрового анализа, предложенная Н.Л. Лейдерма-ном.

Теоретическая значимость диссертации – в уточнении некоторых закономерностей развития литературного процесса, в изучении новых особенностей поэтики, характерных для современной литературы (интермедиальность, менип-пейность и др.). Аналитическое описание модели индивидуального творчества через категории прото-, мета-, гипертекста может найти применение в описании других авторских моделей литературы изучаемого периода.

Практическая значимость работы видится в возможности ее использования при создании комментариев к изданиям А.В. Королева. Материалы и выводы диссертации могут быть применены для дальнейшего изучения творчества А. Королёва, а также в преподавании курсов, связанных с историей русской литературы конца ХХ – начала ХХI вв.

Апробация результатов работы проходила на научно-методических семинарах и конференциях кафедры новейшей русской литературы Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета. Основные положения диссертации обсуждались на Международной научной конференции «III Московские Анциферовские чтения» (Москва, 2014), VIII Всероссийской конференции «Евангельский текст в русской словесности» (Петрозаводск, 2014); Международной научной конференции «Город как вызов» (Пермь, 2014); IX Международном социально-культурном форуме «Грибушинские чтения-2013. Кунгурский диалог» (Кунгур, Пермский край, 2013); Российской межвузовской конференции молодых ученых «Филология в зоне актуальности: вызовы времени» (Пермь, 2014); Международной научно-практической конференции молодых ученых «Актуальные проблемы филологии» (Екатеринбург, 2014); студенческой научной конференции «Методы и методика гуманитарных исследований: интерпретация, перевод и преподавание языка» (Пермь, 2013); научно-практической конференции «Русская литература в диалоге культур» (Пермь, 2015).

Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, насчитывающего 274 наименования.

Основные положения, выносимые на защиту

1. Роман «Эрон» в творчестве Анатолия Королева имеет особое значение. Все остальные произведения продолжили поэтику романа, развернули намеченные в нем сюжеты. В творчестве писателя «Эрон» стал гипертекстом для всех последующих текстов. Идеи, сюжеты, герои романа продолжают свое существование в других произведениях автора.

2. Творческая история романа, анализ черновых редакций и вариантов текста приводят к выводу о том, что замысел романа усложнялся по мере работы писателя над произведением: роман о Москве перерос в масштабное полотно о зака-

те Советской империи, поскольку включил актуальные впечатления времени работы над романом начала 1990-х.

3. Поэтика романа основана на соединении черт модернизма и постмодернизма. Модернистские традиции проявляются в характере литературного урбанизма (город становится действующим лицом романа, в чем Королев наследует традиции А. Белого и М. Булгакова), в принципах работы с мифом и, главное, в активной роли автора-демиурга. Постмодернистские тенденции в «Эроне» связаны с игровой интертекстуальной поэтикой, интермедиальностью (смысло- и структурообразующей ролью экфрасисов), эссеизацией повествования.

4. Проза А. Королева и роман «Эрон», в частности, обнаруживают важную роль писателя в литературном процессе. Критическая рецепция романа, вышедшего в 1993 году, высветила основные силовые линии в полемике литературных критиков о новом этапе литературного развития в целом: о нарождающемся постмодернизме. В романе проявились черты, характерные для позднесоветской прозы 1980-х годов (чем А. Королев оказался близок к А. Битову, В. Орлову, А. Киму, А. Кабакову) и приемы, предвосхитившие некоторые тенденции современного отечественного постмодернизма (поздней прозы Д.А. Пригова, идеологического романа В. Шарова, мемуарной прозы М. Шишкина).

Путь «Эрона» к читателю. Варианты романа

Роман «Эрон» Анатолия Королева во многих смыслах – явление уникальное в отечественной литературе рубежа XX-XXI веков. Своеобразие произведения заключается не только в большом объеме текста, его социально-историческом пафосе, историософской, эсхатологической поэтике, но и в аспекте творческой истории текста. Поэтому на подступах к изучению романа важно установить биографические, социальные и творческие предпосылки его появления.

Автор романа – Анатолий Васильевич Королев – родился в 1946 году в Свердловске (сегодня – Екатеринбург), откуда пятилетним мальчиком переехал вместе с семьей в город Молотов (ныне – Пермь). Анализ биографии А. Королева обнаруживает влияние обстоятельств жизни, взросления будущего писателя на формирование эстетических, мировоззренческих, философских взглядов, определивших впоследствии его позицию в литературном процессе, его писательские взгляды и отношение к культуре.

Вспоминая детские годы, Королев осмысляет факт перемены имен городов (Свердловск-Екатеринбург, Молотов-Пермь) как факт, знаменующий особенности собственного пути: «Я родился в Свердловске, которого уже нет, и прожил детство в городе, которого тоже не стало, и тем самым представляю из себя некую фикцию»35. Пермь ощущается писателем как место изоляции от современной культуры, особенно западной. Мотив самоопределения себя в культуре станет ведущим в творчестве писателя («Дракон», «Ожог линзы», «Эрон», «Быть Босхом» и другие). Стремление к большому миру и новому искусству становится для Королева главным стремлением молодости. Уже школьные годы отмечены в биографии писателя проявлением интереса к творчеству: живописи, фотографии, ки 35 Рисунок – проза в профиль [беседа с писателем Анатолием Королевым / записала Е. Иваницкая] [Электронный ресурс] // Сайт Анатолия Королева. Режим доступа: http://anatoliy-korolev.ru/?p=58 (дата обращения: 05.09.12). но, мультипликации. Первые литературные опыты (в школе написаны первые философские притчи и поэмы в прозе) носят авангардный характер и обнаруживают стремление писателя «вписаться в современную культуру»36. В это время намечаются творческие пристрастия будущего писателя, например, к технике коллажа: «Я увидел первые образцы поп-арта, первые коллажи, первые опыты с фактурой, краской, с предметом как таковым – все это меня окружило, и я ушел в колла-жи»37. Увлечение визуальным искусством позднее получит развитие в творчестве писателя.

Пермский период в своей биографии Королев определяет маргинальным по отношению к официальной советской культуре 1960-1970-х годов. В студенческие годы (Королев – выпускник филологического факультета Пермского университета) он активно участвует в нелегальных просмотрах запрещенных фильмов (Антониони, Феллини, Куросава), чтении не самой популярной литературы (например, альтернативную историю Некрича). Писатель общается с теми людьми, кто распространял запрещенную литературу, за что подвергается допросам КГБ, выступает свидетелем по делу диссидентов Веденеева и Воробьева и по окончании университета служит дознавателем в дисциплинарном батальоне под Челябинском38.

Этот факт биографии Королева станет основой первого автобиографического романа «Быть Босхом». Об этом периоде исследователь биографии и творчества писателя Н.Н. Кякшто пишет: «Свою внутреннюю жизнь Королёв облек в форму своеобразного эстетического протеста: по ночам он пишет свои тексты, изучает Средневековье, собирает материал для романа или вымышленной биографии художника И. Босха, понимая, что никто этого никогда не напечатает»

На родине писателя первые литературные опыты не выдерживают советской цензуры и взыскательной критики. Например, роман «Дракон» (написан в 1970-1972 гг.) получил «разгромную» внутреннюю рецензию (в журнале «Новый мир») Ю. Домбровского40 в 1974 году, которую впоследствии А. Королев счел весьма полезной41. Однако тогда, в 1974 г., публикация романа была отложена Королевым на неопределенный срок. Романы «Мотылек на булавке в шляпной картонке с двойным дном» и «Рай зимой» были сокращены и переименованы по настоянию литературных редакторов («Страж западни» (1984 г.) и «Вечная зелень» (в 1988 г.)) соответственно.

Столкнувшись на старте литературного творчества с идеологической советской цензурой, Королев решил, что «будет писать в стол»42. Отсюда – внутренняя свобода в «Эроне» и установка автора на принцип, который он называет «автоматическое письмо»43.

1. Ранний (1970-1980 гг.) период тяготеет, по мнению исследовательницы, к реалистической прозе, в центре которой «проблема самоопределения личности в конкретной реальности, поиск человеком этических основ существования. Проблема искусства на данном этапе сводится к проблеме природы творческого дара, сложности его персональной реализации»45.

2. Период конца 1980-х – 1990-х годов А.С. Климутина обозначает вслед за С. Чуприниным как прозу «эталонного» постмодернизма. Однако исследователь включает в этот период роман «Эрон», руководствуясь, скорее, временным критерием, так как его поэтику она рассматривает в духе модернизма (чему посвящена соответствующая глава).

3. Проза конца 1990-х – начала 2000-х годов, по мнению А.С. Климутиной, «обнаруживает движение к синтезу различных художественно-эстетических систем»46. Рассмотрим наиболее значимые произведения начала творческого пути А. Королева в свете литературно-критической рецепции.

1970-1980-е гг. отмечены созданием романа «Дракон» (1970-1972), выходом романа «Ловушка на ловца» (1980), сборника «Ожог линзы» (1988; включает повесть «Ожог линзы», роман «Вечная зелень», рассказы). Первые книги были встречены критикой заинтересованно: «Умный, честный, человеколюбивый, действительный мир прозы нового писателя Анатолия Королева»47, – отозвался критик В. Малягин. Писательскую миссию Королева видели в воскрешении вкуса к истории: «Автор видит свое призвание в том, чтобы восстановить вкус к истории, по его мнению, пропавший у наших писателей»48. Критики выражали уверенность в перспективности начинающего писателя. В. Малягин в романе Королева «Веч 44 Климутина А. С. Поэтика прозы А. Королева: текс и реальность: дис. …канд. филол. наук: 10.01.01 / А.С.

Характерным для ранней прозы Королева, таким образом, становится увлечение историей, философией, проблема столкновения человека и эпохи. В романах и повестях намечен основной мотив прозы писателя – инициация творца, становление художника, жизнь как процесс создания текста.

В прозе конца 1980-1990-х гг. как особо важные стоит отметить повести «Гений местности» (1990), «Голова Гоголя» (1992), очерк «Русские мальчики» (1993), несколько эссе о романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» (с 1993 г.), коллаж «Дама пик» (1998). Перечисленные тексты, кроме «Дамы пик» писались Королевым одновременно с работой над романом «Эрон».

«Эрон» в критике: от 1990-х к 2000-м

В ходе дискуссии роман признан элитарным, интеллектуальным и «обескураживающе отважным». Ученые определили пять тенденций современной русской словесности. Н.В. Гашева озвучила эти тенденции: синтез искусств (особенно литературы и кинематографии), концептуализм, сюрреализм, мифологическая универсализация. Особой пятой тенденцией развития современной литературы назван роман А. Королева «Эрон». В частности Н.В. Гашева пояснила: «Суть этой тенденции – поиски нового художественного мышления, поиск иных смыслов, но не иначе, как в интегрирующей оригинальной и синтезирующей концепции»148. О роли синтеза в романе говорил и сам писатель, также представивший свое видение ситуации современной литературы. Пермские ученые отметили и широкий контекстуальный слой романа «Эрон», охватывающий многие сферы культуры и бытия: философия (М. Хайдеггер и К. Юнг), музыка (Шенберг и Мессиан), мифология (Египет, Рим, Греция) и т.д. Именно широкое контекстуальное поле, по мнению участников дискуссии, полнее обеспечивает осмысление прочитанного: «Тенденция автора к множественности контекстов обеспечивает роману неисчерпаемость коннотативных смыслов. Именно в этом мы видим плодотворность обращения к столь широкому культурному контексту»149.

К началу 2010-х годов критика демонстрирует заметное ослабление интереса к роману, однако в литературоведении, наоборот, случай «Эрона» и его автора привлекает все больше внимания. Появляются диссертации о поэтике Королева (С.И. Шейко-Маленьких, А.Г. Сидорова, Т.Е. Сорокина, С.С. Пахомова), в которые включается анализ журнального и первого книжного (2009 года) вариантов романа.

Литературоведы, как правило, признают эстетическую актуальность и художественную ценность романа и, в отличие от критиков, внимательны не столько к шокирующим подробностям описаний, сколько к эстетическому эксперименту А. Королева. Они отмечают новаторство прозаика в «новом видении истории» (И.С. Скоропанова»150), в «полистилистике» (Г.Л. Нефагина151), в экфрастичности и синтезе разных искусств (Н.В. Гашева, Б.В. Кондаков152), в идейно-нравственной напряженности (И.В. Кондаков153).

Спустя четырнадцать лет после обсуждения романа на филологическом факультете Пермского университета появляется статья Н.В. Гашевой и Б.В. Кондакова, представивших нетривиальный подход к анализу романа Королева. В статье, посвященной современной русской прозе 1990-х годов, ученые уподобляют роман готическому храму, «который острием своих ажурных башен устремлен ввысь, в звездный мир, в Галактику, во Вселенную»154. Мир романа Королева организуется синтезом разных искусств: «Стены и купол украшены яркими пластическими картинами – сценами, эпизодами, воспроизводящими ситуации как высокой духовной, так и подлейшей жизни человека, похожими на средневековые гравюры и картины Тинторетто, Босха и Брейгеля»155. Литературоведы оценили новаторство писателя, заключающееся в осмыслении жизни и судьбы человека «не через воспроизведение уровня первичной реальности, а при помощи ее бытийного осмысления»156.

Специалист по истории русской культуры И.В. Кондаков посвятил в своих этюдах о русском постмодернизме («Вместо Пушкина» (2011)) обстоятельный взгляд на жизнь и творчество А. Королева. В философской концепции писателя (и особенно – романа «Эрон») важным, по его мнению, является испытание идей: «Королев испытывает Добро – Злом, человечность – бесчеловечностью, разум – глупостью, милосердие – преступлением»157, – отмечает ученый. Ведущей эстетической категорией является Красота (и тезис Ф.М. Достоевского «Красота спасет мир»). Губительный рубеж веков, перелом, определяется в творчестве писателя панорамным изображением «“эронии” – стихии мировой любви (эроса), трагически сращенной с горькой иронией ее невоплощенности и невоплотимости»158. И.В. Кондаков называет «Эрон» «одним из самых интересных и загадочных произведений в русской литературе последнего времени»159. Высоко оценивая мастерство писателя, он отмечает его способность опережать время, в котором тот живет. Ученый отмечает особенности поэтики: «Грань между декоративным и метафизическим, массовым и элитарным, реалистическим и авангардистским, конъюнктурным и эпатажным – автор сознательно размывает, превращая свой текст в увлекательную, многослойную игру»160. И.В. Кондакову поэтика А. Королева кажется близкой поэтике символизма.

Как модернистский рассматривается роман в диссертации А.С. Климути-ной. Исследователь отмечает проявление модернистского мышления в универсализации реальности: «Конкретная историческая реальность, в которую помещены персонажи, автором видится в космическом масштабе, что акцентируется в авторских риторических главах»161. Модернистской природе поэтики романа посвящена также статья А.С. Климутиной в сборнике научных работ «Литература Урала». В статье отмечается: «Дискретность сюжета и сознания персонажей отражает дробящийся, нецелостный авторский мирообраз»162.

В диссертации исследовательница отмечает важность для Королева идей Хайдеггера – основного источника философской мысли для модернистов, а также фрагментарность структуры текста, ее «повторяемость, тиражируемость, зеркальность, двойничество автономных фрагментов реальности, персонажей, фабульных линий»163. Климутина уделяет внимание жанровым особенностям «Эрона», сближая его с античным романом, плутовским романом, западным модернистским романом, обнаруживает сходства с мениппеей, наличие элементов диатрибы, сим-посионов и других античных малых жанров. Исследовательница рассматривает сюжетные линии персонажей романа как «субъективные мифы о бытии», являющиеся вариантами его интерпретации. Так, по мысли ученого, «версии персонажей “собираются” в авторскую версию бытия – многослойного и изменчивого»164. А.С. Климутиной принадлежит также ряд статей, посвященных анализу разных аспектов романа. Исследовательница определяет одним из основных мотивов романа мотив отцовства, реализуемый в сюжетах Адама (мужской вариант), Нади и Франца (столкновение мужского и женского вариантов). Линия Адама открывает христианский контекст отделения сына от отца, то есть Сатаны от Бога (фамилия Чарторыйский, по мнению ученого, указывает на близость черта, сатаны): «В библейском сюжете об отпадении Сатанаила от Бога возникает устойчивый мотив романа “Эрон” – отпадение сына от отца»165. Принимая во внимание социальный пласт повествования, Климутина определяет отделение сына-архитектора от отца-архитектора в метафорическом смысле как потерю Бога-демиурга, строителя (во всех смыслах) мира: «Отказ отца от роли творца, умаление себя до функции исполнителя готовых моделей – одна из причин “умаления” отца в Адаме»166. Скитания Адама по пригороду Москвы и спасение девочки рассмотрены исследовательницей как проверка самого Адама на отцовство, способность не просто дать жизнь, но защищать и оберегать дитя. Подобная двойственность образа Адама понимается ученым в духе «экзистенциалистской этики абсурда».

Специфика организации системы персонажей в романе

Нарративная модель «Эрона» определяется непростыми отношениями автора и читателя. Следуя типологии, данной В. Шмидом, теоретиком нарратологиче-ского анализа, предпримем попытку проанализировать нарративную структуру романа.

В первую очередь, определим понятия «абстрактный автор» и «абстрактный читатель», которые активно работают в романе Королева, где повествователь часто обращается к «Бессонному читателю». «“Абстрактный автор” обозначает, с одной стороны, существующий независимо от всех разъяснений автора семантический центр произведения, ту точку, в которой сходятся все творческие линии текста. С другой стороны, это понятие признает за абстрактным принципом семантического соединения всех элементов в творческую инстанцию, чей замысел – сознательный или бессознательный – осуществляется в произведении»234. Несомненно, в «Эроне» все линии сводятся к авторскому рефлектирующему началу.

В свою очередь абстрактный читатель, по В. Шмиду, имеет две ипостаси: «предполагаемого адресата и идеального реципиента». Предполагаемый адресат Королева, «к которому обращено произведение, языковые коды, идеологические нормы и эстетические представления которого учитываются для того, чтобы произведение было понято читателем»235, требует высокого уровня интеллекта и широкого кругозора. Чтение романа предполагает наличие у читателя представлений об экзистенциальной философии М. Хайдеггера, о религиозной философии Н.Ф. Федорова, об идеях Ф. Ницше, античной и египетской мифологии, канонических и апокрифических текстов Библии, музыкального творчества Моцарта, Мессиана и Шенберга, изобразительного искусства Босха, Брейгеля, киноискусства Феллини, Пазолини, Кубрика. С другой стороны, сам Королев определяет свой замысел в «Эроне», как намеренное усложнение читательского труда, являющегося моментом сотворчества: «Я пытался создать новую реальность, результатом которой

Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 48-49. Там же. С. 61. будет не улучшение нравов, а резкое утяжеление бытия читателя … Я хочу читателя лишить комфорта, испортить ему настроение через нелюбовь к себе»236.

Процесс диалога автора и читателя определяет и наличие в романе идеального реципиента, «осмысляющего произведение идеальным образом с точки зрения его фактуры и принимающего ту смысловую позицию, которую произведение ему подсказывает»237. К такому образу «идеального реципиента» у Королева стремится «бессонный» читатель: «Все это и о тебе, о тебе, бессонный читатель, пловец, лосось, победитель, эйдос, избранник и смертник» (Э: 277). Нарративная цель Королева – вместе с собеседником в процессе экзистенциального поиска, пройдя через насилие, власть, упадок и разложение, найти человека.

Если абстрактный читатель соотносим с абстрактным автором, то фиктивный читатель напрямую соотносим с фиктифным нарратором. У Королева эксплицитному изображению наррататора соответствует имплицитное изображение нарратора. Их отношения в мире романа – диалогичны. Так наррататором (фиктивным читателем) является «бессонный читатель», а нарратором (фиктивным) – «романист». Помимо имплицитного характера изображения, нарратор обладает антропоморфными свойствами. Нарратором в «Эроне» является романист, уподобляемый до образа творящего бога. Такой способ рассказа В. Шмид объясняет так: «повествование ведется всеведущим и вездесущим нарратором, когда оно выходит за рамки определенной пространственной и временной точки зрения, ограниченной возможностями единичного человека»238.

В случае А. Королева автор в романе актуализирует творческое начало – чем, несомненно, в изначально мифологизирующем сознании сближается с образом демиурга. Автор-творец, автор-демиург на метатекстовом уровне в экзегетических частях романа вступает в диалог с читателем.

Фиктивный читатель в тексте, явленный эксплицитно, присутствует в нескольких вариантах. Во-первых, «Эрон» представляет собой диалог нарратора (автора-демиурга) и наррататора (читателя-демиурга), что определяет роман как рефлексию о литературном творчестве вообще. Бессонный читатель – воображаемый собеседник, соответствующий критериям предполагаемого абстрактного адресата: «Так вот, представь, бессонный читатель, как пылает эта галактика на самом деле» (Э: 826).

Однако автор-демиург вынужден отвлекаться от диалога с бессонным читателем для пояснения сюжетных и исторических событий остальным читателям, не являющимся избранными. Если обращение к бессонному читателю, в основном, сконструировано при помощи форм единственного числа, что определяет его единичность, то обращение к остальным читателям зачастую конструируется за счет форм множественного числа: «Простите... боюсь, что для читателя это имя – пустой звук, особенно для тех, кто любил другие голоса и в другой эпохе. Приходится верить романисту на слово. Так вот, бессонный читатель…» (Э: 854). Следовательно, при обращении к читателю форма единственного числа приобретает значение множественного.

К простому читателю нарратор обращается в момент наблюдения за персонажами: «Что ж, читатель, подождем, пока она освободит мундштук от обугленной папироски» (Э: 102). «Мы позволим себе, читатель, называть героиню двумя именами» (Э: 132). Анализ частей романа, связанных с диалогом автора-демиурга и бессонного читателя, дают возможность проследить изменение их взаимоотношений. Изначально автор подчеркивает их творческое единство и метафизическую слитность: «Наш роман, бессонный читатель, вернулся – на один миг – к отправной точке» (Э: 280); «И где-то здесь мы оба, бессонный читатель, и если кто-то из нас мертв, то жизнь другого также примерзла намертво к смерти, между нами нет времени ни грана, ни капли» (Э: 291). Ведущим в диалоге является, несомненно, автор. Он расставляет акценты, поясняет, интригует собеседника: «И последнее! Еще одну минуту терпенья, бессонный читатель» (Э: 296); задает риторические вопросы, актуализируя исторический опыт собеседника: «Скажи мне, бессонный читатель, кто из взрослых мог рискнуть зачесать волосы вперед?» (Э: 313); предугадывает его реакцию: «Ты будешь смеяться, бессонный читатель, но инженер умрет своей смертью» (Э: 520).

После определения автора и читателя на равных позициях следует расподобление образов. Автор проясняет (видимо, простому читателю) божественную миссию бессонного читателя: «А не спит сейчас и всегда, как Господь, только бессонный читатель» (Э: 555).

Автор делится с читателем сокровенным – раскрывает принципы создания текста, поясняет творческие приемы. «Словом, развилка романного смысла обозначена резкой чертою, и каждый бессонный читатель волен выбирать свою версию вблизи или вдали от роковой линии умаления человеческого и здравого, слишком человеческого и слишком здравого» (Э: 869). Таким образом, вступая в творческий диалог с романистом «Эрона», каждый читатель способен достичь уровня «бессонного читателя».

Помимо диалога с бессонным читателем, автора занимает процесс создания текста. Текст равен миру, поэтому автор-демиург наблюдает и анализирует устройство созданного им мира. Именно поэтому диегезис, понимаемый нами, вслед за В. Шмидом, как «план повествуемой истории»239, зачастую уступает эк-зегезису – «плану повествования»240. В экзегезисе нам важно заключающиеся в нем автокомментарии, пояснения, размышления и – шире – метанарративные замечания нарратора. Примером плана экзегезиса может служить часть диалога нарратора с бессонным читателем, объясняющим смысл движения Эрона: «Столь пристальное внимание к падению Хейди продиктовано весьма простым интересом, бессонный читатель, а именно – поиском мест, героев, лакун, где бы время терпело поражение от вечности, где бег времени створоживался бы в камень, … потому что точка опоры необходима позарез, иначе хаос проглотит и ритм, и порядок, и чистоту нравственного чувства, и смысл движения эрона к краю высту-пания бытия перед сущим» (Э: 738). Подобными небольшими вставками-разъяснениями повсеместно разбавлен диегезис.

Жанровые доминанты прозы Анатолия Королева

Разрешение нравственно-этического эксперимента Королев предлагает читателю в финалах романа, которых в «Человеке-языке» официально три. Первый – «тургеневский» финал драматичен в своей реалистичности, «в рамках современной русской действительности с ее нищетой, предательством бытовым трагизмом или трагическим бытом»312. Уродство Муму – средство обогащения других. Второй «эфиопский» финал демонстрирует обратное: уродство – редкий дар, знак избранничества («Я дам шанс бедолаге стать богом!» (ЧЯ: 83)). Муму становится объектом поклонения для племен «киваи и купауку» на островах Новой Гвинеи. Третий финал, «русский», решен автором в реалистически-мистической

Нефагина Г.Л. Поэтика романов Анатолия Королева // Научные труды кафедры кафедры русской литературы форме. Яша Молибога – так Муму попросил написать на кресте – умирает в назначенный собой день, в выкопанной для себя могиле. Его смерть поставила под сомнение наличие огромного языка: «Никакого у него языка нет на груди, и губы плотно–плотно сжаты» (ЧЯ: 86), – заявляет могильщик, проведший с Муму последние дни. Этот финал, отмечает Нефагина, «раскрывает ментальность русского человека, в жизни которого реальное и мистическое, бытовое и трансцендентное занимают одинаково важное место, а тяга к жертвенности и страданию рассматриваются как признаки высокой духовности»313.

Автор, как и во всех иных своих произведениях, не дает готовых путей разрешения эстетического парадокса. Он лишь представляет множественность путей интерпретации смыслов, подкрепляя обширным культурологическим комментарием.

Это свойство романного мышления А. Королева заставляет вспомнить о тенденции к эссеизму, обнаруженной в жанровой характеристике романа «Эрон» и полнее разработанной в поздних романах.

Наиболее отчетливо эссеистическое начало явлено в романе «Быть Босхом». Культурологические и философские эссе о бытии, времени, творчестве, правде и лжи и др. становятся связками, скрепами, переходами между художественными планами романа. К примеру, история солдата Кукина, совравшего о смерти и похоронах матери чересчур правдоподобно, отзывается в авторском сознании размышлением о сути и смысле текста: «Итак, текст – это замкнутый квадрат (или круг) инобытия, куда читатель приходит, чтобы пережить хотя бы в воображении другую, не свою жизнь» (ББ: 73). Фактически текст романа о Босхе не всегда представляет собой художественную прозу, но чаще тяготеет к историко-культурологическому анализу: «”Корабль дураков” далеко не шедевр, кисть грубовата, да и колорит мутноват, и все же это язвительное нравоучение, написанное Босхом около 1490 года беглой скорописью эскиза маслом на доске; сатира, сверхъестественным способом доведенная до состояния эмблемы» (ББ: 82). Есть в романе и подобные эронным главы-хронотопы, включающие в список события, происходившие при жизни художника: «За 66 лет (примерно) жизни мастера случилось вот что» (ББ: 88).

Эссеизм А. Королева характеризуется интересом к логике культуры, ее эмблематике. «Эрон» изобилует встроенными культурологическими очерками (о модерне, например). Главным отпечатком культуры модерна у Королева всегда становится экфрасис.

Экфрасис Босха как основной способ организации повествования претворится в диегезис в романе «Быть Босхом» (2004), а экфрасис Мессиана – в романе «Человек-язык» (2000). Напомним, что у Королева экфрасис как вторичный мимесис заменяет повествование, диегезис, путем разворачивания и соположения, монтажа различных экфрастических описаний. Развернутый экфрасис, топос как герой художественного произведения стал главной особенностью повести «Гений местности».

Птичий хор в финале «Эрона», отсылающий к Мессиану, стал основным музыкальным кодом романа «Человек-язык» («Тот же Оливье Мессиан (дух всего этого текста) писал однажды» (ЧЯ: 55)). Музыкальный экфрасис отражает контрастную реальность: человеческому и эстетическому уродству противостоит божественная красота творения, искусства, соединяющего гения и природу. В романе используется не только музыкальный язык Мессиана (композитор Паоло работает над созданием симфонии из птичьих голосов, поэтому в текст вплетаются элементы его сочинений), но его прямые высказывания: «В моей музыке, – подчеркивает Мессиан, нет места эмоциональным описаниям реальности» (ЧЯ: 55).

Экфрасис в романе имеет и иллюстративную, и смыслопорождающую функции, а также вводит в повествование обширный общекультурный контекст. Исследователи романа справедливо отмечают интертекстуальные связи с И.С. Тургеневым («Муму»), Ф.М. Достоевским («Идиот»), С. Аксаковым («Аленький цветочек»), Д. Беньяном («Путешествие пилигрима»), аллюзии на Гюго, Мольера, Кокто314. Однако особым характером в романе обладает киноэкфрасис фильма Д.

На интертекстуальные связи в романе указывают: А.С. Климутина, Г.Л. Нефагина, М. Ремизова. Линча «Человек-слон». Кинематографичность романа Королева и его связи с фильмом Линча подробно изучены в работе И.А. Мартьяновой, показавшей на примере романа переход от кинометафоры к кинометаболе, в которой «реальность не уподобляется кино, они сопрягаются в пространстве текста, создавая особый характер его кинематографичности»315. В тексте Королева соединяются и фильм Линча, и «фильм» Королева, и реальность романного мира. Сюжет доктора Тривза откликается в романе сюжетом Антона Кирпичева, история Джона Мэр-рика (человека-слона) – в истории Муму (человека-языка): «Так вот, если у англичан был человек-слон, то у нас есть человек-язык»316 (ЧЯ: 8). Однако, как справедливо замечает И.А. Мартьянова, Королев не пересказывает фильм Линча, «Королев снимает свой фильм, русский вариант судьбы»317. Текст романа даже визуально оформлен как киносценарий: перечислены герои, обозначена цветовая и музыкальная тональности текста.

Роман «Быть Босхом» расширяет границы использования живописного экфрасиса в прозе А. Королева, зафиксированные в «Эроне». Творчество и жизненный путь средневекового художника Иеронима Босха организуют, кажется, все уровни текста: его мотивику, сюжетику, проблематику, архитектонику. Реальное и фантастическое в романе взаимообусловливают друг друга. Резко реалистическая история зоны корреспондирует с фантасмагорией картин Босха. И, наоборот, осмысляемые мифологически ужасы бишкильской тюрьмы параллельны биографическим фактам жизни художника.