Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Пространство и время как факторы формирования ментальности с. 28
1.1. Предварительные замечания с.28
1.2. Пространственная организация сказового мира П. П. Бажова как способ выражения ментальности с . 37
1.2.1. Общая характеристика пространственного континуума: национальный контекст и региональная специфика с. 37
1.2.2. Гора как центральный пространственный образ в сказах П. П. Бажова с. 53
1.3. Завод как типичная форма организации жизненного уклада на Урале с. 63
1.4. Временная организация сказов П. П. Бажова как способ выражения ментальности.. с. 74
1.5. Выводы к I главе с. 82
Глава II. Проблема русского национального характера в сказах П. П. Бажова с. 84
2.1. Предварительные замечания с. 84
2.2. Воплощение представления о русском национальном характере в образной системе сказов П. П. Бажова с. 93
2.2.1. Типология мужских образов с. 93
2.2.2. Типология женских образов с. 101
2.3. Константы русской культуры в художественном мире П. П. Бажова с. 112
2.3.1. Мастерство как способ самоосуществления человека с. 112
2.3.2. Понятия семьи / сиротства / судьбы с. 131
2.4. Выводы ко II главе с. 144
Заключение... с. 146
Примечания с. 150
Библиография с. 154
- Предварительные замечания
- Пространственная организация сказового мира П. П. Бажова как способ выражения ментальности с
- Предварительные замечания
- Воплощение представления о русском национальном характере в образной системе сказов П. П. Бажова
Введение к работе
Актуальность темы исследования
Творческое наследие П. П. Бажова имеет достаточно долгую историю изучения. Исследование творчества этого писателя началось еще на рубеже 30-40 годов XX в. с установления художественной -фольклорной или литературной - природы его сказов (см. об этом [Астахов 1939], [Красноставский 1939], [Боголюбов 1939] и др.).
Еще при жизни П. П. Бажова была предпринята, в сущности, первая попытка комплексного изучения его творчества. Л. И. Скорино в монографии 1947 года характеризует сказы П. П. Бажова как феномен реалистического (точнее, соцреалистического) искусства, рассматривая их, однако, как продолжение традиций литературной сказки. Автор литературно-критического очерка анализирует тематику и проблематику сказов, выявляя прежде всего социально-исторический и нравственно-философский аспекты. Рассматривая систему персонажей, Л. И. Скорино обнаруживает в творчестве П. П. Бажова концепцию русского народного характера, главными чертами которого являются ясный ум, изобретательность, сметливость, непобедимый оптимизм [Скорино 1947: 241—242]. Таким образом, проблема национального ставится уже в этом прижизненном исследовании творчества П. П. Бажова, однако не получает должного развития.
Позднее в бажововедении рассматриваются преимущественно проблемы жанра и стиля. Так, М. А. Батин в ряде статей и монографий [Батин 1976], [Батин 1963], [Батин 1974], [Батин 1983] составляет творческую биографию П. П. Бажова, анализирует его художественный мир: систему образов, речевые характеристики персонажей, языковые средства выразительности и т.д. Рассматривая творчество П. П. Бажова как социально-эстетический феномен, М. А. Батин делает акцент на
социальном (что типично для литературоведения советского периода): он стремится вписать творчество П. П. Бажова в рамки социалистического реализма. Однако работы М. А. Батина, безусловно, содержат ряд ценных научных наблюдений. В частности, выявляя источники сказов П. П. Бажова [Батин 1974], исследователь сопоставляет произведения уральского писателя с повестями Н. В. Гоголя, романами П. И. Мельникова-Печерского, драмами Г. Ибсена, тем самым вводя творчество П. П. Бажова в контекст русской и мировой литературы. При широте круга научных интересов М. А. Батина проблема национального в творчестве П. П. Бажова исследователем не ставилась. В сущности, она была заменена проблемой классового.
Особого внимания заслуживают работы Р. Р. Гельгардта — статьи, посвященные историческим и фольклорным источникам сказов П. П. Бажова [Гельгардт 1955], [Гельгардт 1966], некоторым особенностям языка сказов [Гельгардт 1966]. В монографии «Стиль сказов Бажова» [Гельгардт 1958] автор косвенно обращается к проблеме национального характера в творчестве уральского писателя. Так, он отмечает: «Бажов изображал людей с чертами русского национального характера, с живым умом, богатой натурой, людей, бодрых духом, любящих родину, с широким размахом души» [Гельгардт 1958: 62]. По мысли исследователя, П. П. Бажов создает «модель» горнозаводского фольклора, система художественных средств П. П. Бажова является проявлением фольклоризма - способом создания фольклорного колорита. Однако едва ли правомерно говорить о П. П. Бажове исключительно как о стилизаторе.
В нашем весьма беглом обзоре мы не будем касаться как исследований, общепризнанно считающихся неудачными [Федь 1989], [Саранцев 1957], так и более значительных [Мущенко, Скобелев 1984], [Акимова 1980] и др.
Отметим только несколько работ, посвященных проблемам изучения поэтики сказов П. П. Бажова. В исследованиях А. И. Чижик-Полейко [Чижик-Полейко 1955], [Чижик-Полейко 1958] выявляются основные языковые особенности стиля сказов П. П. Бажова, устанавливается роль диалектной лексики в сказах, приводятся наблюдения, касающиеся употребления тропов, языковой игры и т. д.
В работах В. В. Блажеса [Блажес 1976], [Блажес 1982] также ставятся вопросы поэтики. Исследователь изучает особенности бажовской циклизации, жанрово-композиционную специфику сказов, предлагает новую интерпретацию образов «тайной силы».
Отметим также работы Л. М. Слобожаниновой. В ее многочисленных статьях [Слобожанинова 1979], [Слобожанинова 1981], [Слобожанинова 1982] рассматриваются особенности субъектной организации бажовского повествования, выявляются и анализируются некоторые художественные приемы в сказах П. П. Бажова, в частности, приемы комизма. В книге «Сказы - старины заветы» [Слобожанинова 2000] автор излагает творческую биографию П. П. Бажова, расширенную и уточненную с позиции современного литературоведения.
В работе В. А. Михнюкевича «Литературный сказ Урала: Истоки. Традиции. Поиски» [Михнюкевич 1990] выявляется жанровая специфика сказов П. П. Бажова. Автор предлагает следующую дефиницию жанра сказа: «Сказ — это эпическое произведение в прозе малой формы, повествование в которой ведется с установкой на достоверности» [Михнюкевич 1990: 105]. Исследуя элементы фольклорной поэтики в сказах П. П. Бажова, В. А. Михнюкевич указывает на эстетическую и мировоззренческую связь П. П. Бажова с фольклором.
Поэтике сказов П. П. Бажова посвящено диссертационное исследование Д. В. Жердева. Цель работы заключается в исследовании «своеобычности бажовских сказов как художественной системы, значения и взаимодействия отдельных элементов этой системы при функционировании эстетического целого» [Жердев 1997: 3]. Сказы П. П. Бажова диссертант осмысляет как специфическое надтекстовое единство («активный сверхтекст») и рассматривает закономерности функционирования этого единства.
Наконец, 2004 год - юбилейный год П. П. Бажова —активизировал изучение творчестве уральского писателя. Сборник материалов и статей «Творчество П. П. Бажова в меняющемся мире» [2004] включает разделы: «П. П. Бажов в культурном пространстве России», «П. П. Бажов в культурном пространстве Урала», «Образная система и поэтика сказов П. П. Бажова», «Фольклоризм сказов П. П. Бажова. Фольклор Урала», «Язык сказов П. П. Бажова», «П. П. Бажов в Объединенном музее писателей Урала». В сущности, перечень разделов представляет собой диапазон актуальных проблем бажововедения. Также небезынтересным и, на наш взгляд, перспективным было бы изучение репрезентации культурного пространства России и Урала в творчестве П. П. Бажова. Такая постановка проблемы, в сущности, подготовлена всем предшествующим исследовательским опытом, однако до сих пор она не получила должного внимания и развития.
Следует подчеркнуть, что разговор о национальной, общерусской традиции с неизбежностью приводит нас к проблеме регионально-локальной специфики. Б. Н. Путилов, размышляя о соотношении общенационального и более частных начал в фольклоре, приходит к следующему утверждению: «Нет текстов общенародных. Фольклор в его конкретных выражениях существует только как региональный, локальный. Общенародные признаки вычленяются из этих традиций в
виде различных обобщений, универсалий, интегрирующих качеств» [Путилов 1994: 146]. Не разделяя категоризм исследователя в отрицании общерусской традиции, следует все же признать, что общенациональное действительно реализуется в регионально-локальном: общеэтническое содержание конкретизируется регионально-локальным (вариативным) контекстом. Обозначенная ситуация справедлива не только по отношению к фольклорному, но и к литературному и - шире — культурному материалу. Наша работа — одна из попыток установить соотношение общенациональной традиции и регионально-локальной специфики в творчестве П. П. Бажова. Подобный опыт невозможен без подключения к исследованию категории «ментальносте».
Некоторые теоретические предпосылки
На рубеже XX—XXI веков многие исследователи, работающие в системе общественных и гуманитарных наук, размышляют о первоосновах русской социальной и индивидуальной жизни, углубляясь в истоки отечественной ментальносте.
События в общественной жизни последних лет сделали актуальной проблематику культуры как хранительницы норм мироощущения и поведения, активизировали дискуссию о ее миссии и социальных функциях.
Так, в сборнике научных статей «Этнознаковые функции культуры» ведущие специалисты-культурологи, этнографы, философы рассматривают феномен культуры с целью выявления ее этнической специфики. Ю. В. Бромлей в статье «Этнические функции культуры и этнография» среди выполняемых культурой многочисленных ролей (инструментальная, нормативная, сигнификативная, коммуникативная, а также эстетическая, познавательная, религиозная) особо выделяет ее этническую функцию: «Эту функцию... выполняет совокупность...
этнодифференцирующих и этноинтегрирующих свойств культуры» [Бромлей, 6].
Первая и главная проблема, встающая перед исследователем, изучающим специфику русской ментальности, заключается в особенностях самого объекта рассмотрения: ментальность — понятие, с трудом поддающееся определению. Вероятно, этим и вызвана дискуссия ученых-гуманитариев, развернувшаяся вокруг спорной дефиниции. Итогом полемики явилась ситуация, аналогичная той, о которой говорят екатеринбургские исследователи, изучающие соотносимое с русской ментальностью, но не синонимичное ей понятие русской идеи: «В результате само понятие русская идея оказывается не столько поливариантным и многоаспектным, сколько утрачивает свою смысловую конкретность и определенность, превращаясь в некую «расхожую монету» в современных спорах о русском обществе. Спектр применения предельно широк: от практического до мифологического» [Снигирева, Подчиненов: 5].
С екатеринбургскими учеными солидарен Л. В. Карасев: «О русской идее» сказано много, может быть, слишком много: во всяком случае, изобилие текстов уже начинает мешать пониманию «самого главного», уводя мысль в сторону - в хаос подробностей и разночтений» [Карасев: 92].
Очевидно, что, упорядочивая терминологическую базу исследования, необходимо рассмотреть основные определения ментальности.
Как известно, термин «ментальность» восходит к латинскому «mens, mentis» - ум, склад ума.
Понятие ментальности используется в гуманитарном знании для обозначения надындивидуальных составляющих массового сознания,
определенных традицией и культурой; и транслирующихся из поколения в поколение.
Ментальность как способ осознавания своего природного и социокультурного окружения является фундаментом всей системы общественного сознания. Выделяют индивидуальный менталитет на уровне отдельного человека и общественный менталитет на уровне групп, коллективов, сообществ, отличающихся по национально-этническим, классовым, возрастным, профессиональным признакам.
Различие ментальностей разных народов проявляется в том, как они воспринимают и осознают целый ряд явлений: представление о мире земном и трансцендентном, их связи; понимание места человека в структуре мироздания; интерпретация пространства и времени; образ природы и способы взаимодействия с ней; образ социального целого и оценка социальной структуры; представления о праве и норме; понимание свободы и необходимости; отношение к труду, собственности, богатству, бедности и т.д.
Таким образом, ментальность является неким общим «умственным инструментарием» (А. Я. Гуревич), который наличествует у людей, принадлежащих одной культуре. Это дает им возможность по-своему воспринимать и осознавать свое природное и социокультурное окружение и самих себя в нем.
Современная гуманитаристика предлагает различные подходы к определению ментальности. Каждая научная дисциплина в зависимости от объекта изучения актуализирует в этом понятии тот или иной его аспект.
Прежде всего обратимся к осмыслению понятия ментальности исторической наукой, поскольку общепризнанно, что приоритет в исследовании ментальности принадлежит французской Школе
«Анналов» как в лице ее основателей М. Блока, Л. Февра, так и их продолжателей Ж.Ле Гоффа, Ж.Дюби и др.
Школе «Анналов» или «Новой исторической науке», возникшей еще на рубеже 20-30-х гг. XX в., принадлежит заслуга снятия избыточной дифференциации исторических дисциплин, за которой исчезает представление о целостности изучаемого объекта. Встав на путь преодоления обособленности истории от других гуманитарных наук, Люсьен Февр и Марк Блок приходят к преобразованию «исторической науки в традиционном ее понимании в культурно-антропологически ориентированную историю, в науку о человеке в том его конкретном социальном и ментальном облике, какой он обретал в разные эпохи своего развития» [Гуревич: 7].
С точки зрения представителей Школы «Анналов», ход истории обусловлен сложившимися в человеческих сообществах ментальностями. А. Я. Гуревич, посвятивший изучению Школы «Анналов» фундаментальную монографию, отмечает: «Слово mentalite, обозначающее ключевое понятие, вводимое Февром и Блоком в историческую науку, считается непереводимым на другие языки... Его действительно трудно перевести однозначно. Это и «умонастроение», и «мыслительные установки» и «коллективные представления», и «воображение», и «склад ума». Но, вероятно, понятие «видение мира» ближе передает тот смысл, который Блок и Февр вкладывали в этот термин, когда применяли его к психологии людей минувших эпох» [Гуревич: 60].
Сам же исследователь называет ментальностью «уровень индивидуального и общественного сознания; mentalite означает нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т. е. глубинный и труднофиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувств и эмоций. Именно эта картина
мира, унаследованная от предшествующих поколений и непременно изменяющаяся в процессе общественной практики, лежит в основе человеческого поведения» [Гуревич : 454-455].
Размышляя о неясности и содержательной размытости понятия ментальность, А. Я. Гуревич приходит к следующему заключению: «Эта неясность в отношении ментальностей отражает, я убежден, суть дела: предмет не очерчен четко в самой ткани истории, он присутствует в ней повсюду» [Гуревич, 68].
Следует признать справедливость приведенного выше утверждения и для филологической сферы гуманитарного знания. Очевидно, что ментальные установки «растворены» в истории литературы и - шире — культуры; в художественном тексте (как и в историческом памятнике) они присутствуют имплицитно. Выявление и изучение ментальных установок является одной из задач современных филологов, в частности, лингвистов.
Обратимся к основным положениям статьи О. Г. Почепцова «Языковая ментальность: способ представления мира». Исходя из того, что с помощью языка говорящий отражает мир, а не только описывает его, исследователь приходит к определению речевой ментальности. Понятия языковой и речевой ментальности О.Г.Почепцов использует как взаимозаменяемые, понимая под ними «способ речевого мышления, то есть способ речевого представления мира, соотношение между миром и его речевым представлением, или образом» [Почепцов, 1990: 113]. Речевая ментальность реализуется в речементальных актах — это «акты ситуационного представления мира. Речементальные акты имеют своим результатом выделение, или вычленение, ситуации из мира, которая закрепляется в высказывании или дискурсе. Языковой составляющей речементального акта, таким образом, является предложение или текст» [Почепцов, 1990: 114]. Выявляя факторы, определяющие и
формирующие языковую ментальность, исследователь отмечает следующее: во-первых, это те особенности индивида, «которые определяются его принадлежностью к некоторой социальной группе (в самом широком понимании культуры), т. е. особенности данного индивида как представителя некоторой социокультурной группы (выделяемой на основе образовательного уровня, профессии, пола, возраста и т.д.) и, во-вторых, те его особенности, которые определяются его социокультурной средой. К социокультурной среде относятся, например, круг знакомых на работе, круг знакомых вне работы, круг родственников, близких, страна проживания. Особенности страны как социокультурной среды — это культурные традиции, история, политическое устройство и подобное» [Почепцов, 1990: 118]. О. Г. Почепцов отмечает, что возможно выделение ментальностей как в рамках одной языковой общности (например, дореволюционная русская языковая ментальность / советская русская языковая ментальность), так и вне рамок языковой общности (например, советская языковая ментальность). Нам представляется закономерной и научно-продуктивной мысль о возможности изучения мира по его речевому отражению. Нельзя не согласиться с тем, что языковая интерпретация мира (т. е. его языковое представление, или репрезентация) этноспецифична.
В. В. Колесов, исследуя вербальную репрезентацию русской ментальносте, размышляет о соотношении ментальности с категорией ratio; в содержании этого понятия, по мысли исследователя, преобладает идея разумности, тогда как для славянского употребления более характерно значение, связанное с выражением духовного, а не рассудочного знания: «Модное ныне слово "менталитет" ("ментальность" в русской форме) соотносится именно с ratio; в русской традиции ментальности соответствует духовность, т. е. та же
способность воспринимать и оценивать мир и человека в категориях и формах родного языка, но с преобладанием идеальной, духовной точки зрения» [Колесов, 2001: 3]. В нашем исследовании мы все же будем избегать отождествления ментальности и духовности, поскольку за понятием «русская духовность» также закреплена особая сфера употребления и бытования. Так, С. Л. Франк понимает под духовностью «религиозную настроенность» [Франк: 14]. Современный исследователь интересующего нас понятия предлагает следующее определение: «Духовность - это многомерная идеальная реальность, пронизывающая все человеческое бытие» [Шумихина, 2000: 31]. Выявляя соотношение ментальности и духовности, можно предположить, что духовность — идеальная ипостась ментальности.
Ментальность является предметом осмысления философов. Так, философский энциклопедический словарь трактует ментальность как «глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательную совокупность установок, предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом. Ментальность формируется в ходе длительного исторического развития данного этноса и определяет национальный характер, национальную модель экономического и социального поведения» [Философский энциклопедический словарь: 365-366]. Очевидно, что приведенное определение ментальности дано с философских и психологических позиций.
И. Г. Дубов в статье «Феномен менталитета: Психологический анализ» также выделяет философский и психологический аспекты интересующего нас понятия. Исследователь отмечает, что в сфере философии ментальностью называют совокупность представлений, «чувствований» людей определенной эпохи, географической области и
социальной среды, особый психологический уклад общества, влияющий на исторические и социальные процессы. Полемизируя с Р. В. Манекиным, разделяющим данное определение феномена ментальности, И. Г. Дубов критикует указанный подход прежде всего за отождествление ментальности с массовым сознанием. Исследователь настаивает на необходимости психологического анализа феномена менталитета, исходя из того, что «данное понятие описывает именно специфику отражения внешнего мира, обусловливающую специфику способов реагирования достаточно большой общности людей» [Дубов, 1993: 20]. И. Г. Дубов понимает ментальность как «глубинную особенность психологической жизни людей, которая раскрывается через систему взглядов, оценок, норм и умонастроений, основывающуюся на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях и задающую вместе с доминирующими потребностями и архетипами коллективного бессознательного иерархию ценностей, а значит, и характерные для представителей данной общности убеждения, идеалы, склонности, интересы и другие социальные установки, отличающие указанную общность от других» [Дубов, 1993; 22]. По мысли И. Г. Дубова, ментальность - это специфика психической жизни представляющих данную культуру людей. Для изучения ментальности необходимо сравнивать психологические явления в жизни представителей разных культур, однако при таком подходе невозможно проследить изменения ментальности во времени.
В последние десятилетия в сфере научного знания активно развиваются дисциплины интегративного характера, к ним относится, в частности, психосоциология, также изучающая феномен ментальности. Так, Б. А. Душков, автор монографии «Психосоциология менталитета и нооменталитета», предлагает следующее определение изучаемого понятия, которое, несмотря на обширность цитаты, мы не можем не
привести здесь: «Менталитет... - сложная многоуровневая и многомерная система образов и представлений архетипов сознания, обнаруживающихся в видах жизнедеятельности личности, социумов, детерминированных этноестественно-историческими процессами. В качестве субъективной картины мира менталитет отражает самого субъекта, других людей, пространственное окружение и временную последовательность событий, происходящих, происходивших или событий, которые будут происходить в жизни субъектов. Менталитет на чувственной ступени познания выступает в качестве ощущения, восприятия и представления, на уровне личности - в качестве понятий, суждений и умозаключений. Менталитет социума отражает определенный этап развития массовой культуры, массового сознания, национальный характер, мышление и ум науки и т.д. Менталитет человечества раскрывает такие черты мышления и сознания народов, которые свойственны каждому народу, но в силу специфики их естественноисторического развития имеющие устойчивый или неустойчивый общечеловеческий характер» [Душков, 2002: 16-17].
В предложенном определении ментальносте нам представляются принципиально важными следующие моменты:
1. Системность и структурность ментальносте;
2. Акцентуализация детерминации ментальносте естественно-
историческими процессами;
Выделение «составляющих» ментальносте: сам субъект, другие люди, пространственное окружение и временная последовательность событий;
Выявление уровней репрезентации менталитета: «чувственная ступень познания», уровень личности, социума, человечества.
Т. Г. Стефаненко, занимающаяся проблемами этнопсихологии, подчеркивает, что уникальны не культурно-специфические черты и не
их сумма, а «сложным образом детерминированная культурой и опытом исторического развития структура ментального мира (курсив Т. Г. Стефаненко) представителей того или иного народа» [Стефаненко 2003: 196]. Исследовательница соглашается с определением ментальности, данным Ж. Дюби, - это «система образов... которые... лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей» [Дюби 1991: 51]. Т. Г. Стефаненко отмечает, что при таком понимании ментальности трудно переводимый термин оказывается ближе всего к русскому слову миропонимание, «характеризующему в данном контексте общественные формации, эпохи или этнические общности» [Стефаненко 2003: 137].
Важно отметить, что общие методологические принципы этнопсихологии оказываются вполне адекватными феномену ментальности, поэтому прокомментируем их с учетом нашего объекта исследования: 1) принцип детерминизма — причинная обусловленность этнопсихологических явлений социальными, историческими, культурными и прочими факторами. По отношению к ментальности актуализируются такие детерминанты как пространство и время; 2) психологический принцип единства сознания и деятельности — этнопсихологические особенности зависят от закономерностей тех видов деятельности, в которую вовлечен представитель национальной общности. Однако этот процесс является двунаправленным: национальное самосознание не только определяется видами деятельности, но и само определяет формы и результаты деятельности народа; 3) принцип личностного подхода - носителем этнопсихологических особенностей всегда выступает конкретная личность, которая имеет и личностно- и национально-особенные свойства. Вероятно, носителем и, точнее, формой репрезентации ментальности является индивид, принадлежащий к той или иной
культуре, объединяющий характерно-личностное и национально-типическое начала (см. [Кукушкин, Столяренко 2000: 93]).
Очевидно, что рассмотренные определения при всем их многообразии и некоторой эклектичности не могут претендовать на исчерпывающую полноту. Поэтому вполне закономерны попытки систематизации и обобщения всего имеющегося материала. Так, в 1993 г в редакции журнала «Вопросы философии» состоялось заседание «круглого стола» на тему «Российская ментальность». Диапазон проблем, выдвинутых на обсуждение, был весьма широк: это сущность понятия ментальность, природа российской ментальности, ее изменения, ведущие ценностные ориентации и характеристика российского менталитета. В обсуждении приняли участие ведущие философы, социологи, политологи, историки, филологи; диапазон мнений был столь же широк, как и круг рассматриваемых проблем. В нашей работе мы затронем только некоторые из них. Доктор филологических наук Г. Д. Гачев предлагает заменить понятие ментальности термином «национальный космопсихологос». В этом выступлении, как и в своих книгах, исследователь осуществляет попытку выявления и осмысления факторов, определяющих национальную целостность, которая, собственно, и рассматривается автором как космопсихологос, т. е. единство местной природы, характера народа и его склада мышления. Междисциплинарный подход позволяет описать национальный мир и национальный ум как некий инвариант на разных уровнях: в быту, языке, естествознании, религии, литературе и искусствах и т. д. Г. Д. Гачев определяет свой подход как «космософию», т. е. «мудрость космоса» (по аналогии с историософией — «мудростью Истории»). «Слово «космос» берется в первичном эллинском смысле: как строй мира, гармония, но с акцентом на материальном, природном» [Гачев 1983: 36].
При зачастую немотивированном и весьма произвольном толковании многих явлений Г. Д. Гачевым идея троичного единства — национальной природы, национального характера народа и склада мышления, - а также рассуждения о соотношении пространства и времени, базирующиеся на образных структурах, позволяют автору концепции осмыслить «интегральные ментальные структуры» [Российская ментальность 1993:29].
Доктор философских наук И. К. Пантин, размышляя о национальном менталитете и истории России, выявил следующие определения ментальности:
умственный и духовный строй народа;
память народа о прошлом;
глобальный, всеобъемлющий «эфир» культуры;
противоречивая целостность картины мира;
дорефлективный слой сознания;
социокультурные автоматизмы сознания индивидов и групп;
образная форма мышления, выраженная в мифе и религии, сохранившая изначальную самобытность;
- регулятор поведения социальных групп;
- духовно-исторический феномен культуры
[Российская ментальность 1994: 29-30].
В диссертации делается акцент на следующих параметрах:
— системность и структурность ментальности;
— акцентуализация детерминации ментальности естественно-
историческими процессами;
— «составляющие» ментальности: субъект, социальное окружение,
пространственное окружение, временная последовательность событий,
характер деятельности;
— носителем ментальносте является индивид, принадлежащий к той или иной культуре, объединяющий характерно-личностное и национально-типическое начала.
До сегодняшнего дня предпринимаются попытки адекватного определения понятия менталъностъ. Так, современный культуролог А. С. Кармин приходит к определению ментальносте через ее соотношение с понятием ментальное поле культуры. Исследователь не дает строгого определения вводимому понятию: ментальное поле характеризуется как «дух культуры», «определенный культурный потенциал»; это единая «смысловая среда», связывающая все культурные формы (см. [Кармин, 2001: 211-221]. В этом случае ментальность предстает одной из форм репрезентации ментального поля культуры: «Под действием ментального поля в обществе вырабатывается характерная для данной культуры совокупность представлений, переживаний, жизненных установок людей, которая определяет их общее видение мира. Эту совокупность называют менталитетом или ментальностью. Менталитет есть проекция ментального поля культуры на психику людей» [Кармин 2001:213].
Определяя особенности анализируемого понятия, исследователь отмечает, что менталитет, являясь исторически обусловленным феноменом, отражает специфические особенности определенного типа культуры, определенный образ мыслей и мирочувствования, который складывается у носителей этой культуры. Менталитет входит в структуру индивидуальной психики человека в процессе его приобщения к данной культуре; общественное и индивидуальное здесь могут сливаться до отождествления, существуя на стыке сознательного — бессознательного.
А. С. Кармин выделяет 3 уровня ментальносте:
- уровень социокультурных миров или типов культуры — например, ментальносте первобытной эпохи, античная, западноевропейская, восточная;
уровень национальных культур - например, ментальность русская, китайская, американская;
уровень субкультур, носителями которых являются различные социальные группы (классы, сословия, профессиональные, возрастные, этнические и т.д.) — например, ментальность дворянская, криминальная, актерская, православная [Кармин 2001: 219].
Думается, эта классификация может быть дополнена за счет выделения регионального уровня ментальности. Вопрос о региональном аспекте русской культуры был поставлен исследователями достаточно давно, однако до настоящего времени он не потерял своей актуальности. На наш взгляд, можно говорить о регионально-локальном воплощении общенационального уровня ментальности. Очевидно, что Урал -своеобразный этно-социальный локус, обладающий целым рядом уникальных черт и в то же время вписанный в общерусскую социокультурную традицию (1). Ментальное поле культуры ведет к возникновению культуроспецифичных текстов и даже художественных миров, имеющих ярко выраженную территориальную определенность. Можно предположить, что подключение художественных текстов к исследованию национального и регионального аспектов ментальности позволило бы поставить и частично решить широкий круг актуальных сегодня вопросов: характер связи региональной литературы с общерусским историко-литературным и - шире - социокультурным процессом, выявление границ самобытности региональной культуры, установление регионально-специфичных черт, создающих, в конечном счете, «уральский текст» в русской культуре. Думается, в свете
сказанного обращение к текстам П. П. Бажова не только закономерно, но и необходимо.
Суждения П. П. Бажова на этот счет не лишены противоречий. Так, в своем Вступительном слове на 1-й межобластной конференции писателей в Свердловске П. П. Бажов замечает: «В быту нередко слышишь, а порой видишь и в литературе такие понятия, как уральский язык, уральский говор, уральские обычаи, даже уральский характер... Жители Урала отличаются от остальных русских только тем, что пестрее собраны (выделено мною. — Е.Х.). Если в срединной части нашего государства можно найти такие пункты, где население не смешивалось с другими областями, то у нас этого не найдешь. Три конца - кержацкий, туляцкий и украинский, о которых рассказывал Мамин-Сибиряк в своем романе этого же названия - у нас повсеместны и даже более пестро составлены» [Бажов 1955: 87]. На наш взгляд, приведенное высказывание П. П. Бажова вовсе не означает отрицания того феномена, который сегодня мы называем «уральской ментальностью», оно, скорее, свидетельствует о специфике последней: уральское — гипертрофированное («пестрое») русское. Во всяком случае, своеобразие Урала - географического и социокультурного края — П. П. Бажов осознавал как никто другой. В одном из писем к Л. И. Скорино, сетуя на то, что ему приписывается слово «гуторят», П. П. Бажов отмечает: «Тоже слово не из моих. Скорей из словаря М. А. Шолохова. Словарь, что говорить, хороший. Да зачем мне к чужому хлебу руки тянуть, когда своего довольно. Пусть на Украине и Кубани гуторят. У нас Урал. Климат не тот и слова другие» [Бажов 1955: 186. — выделено мною. — Е.Х.].
Итак, наше исследование представляет собой попытку изучения специфики и форм репрезентации русской ментальносте в сказах П. П. Бажова.
Материалом исследования являются, главным образом, сказы П. П. Бажова, частично публицистика, а также автобиографические произведения, которые тесно связаны со сказовым творчеством писателя («Уральские были», «Зеленая кобылка», «Дальнее - близкое», очерки «У караулки на Думной горе», «У старого рудника»).
При этом необходимо подчеркнуть, что весь корпус сказов П. П. Бажова будет рассматриваться нами как сверхтекст. В последние годы понятие сверхтекста утвердилось в отечественном литературоведении. Под сверхтекстом понимают «совокупность высказываний, текстов, ограниченную темпорально и локально, объединенную содержательно и ситуативно, характеризующуюся цельной модальной установкой, достаточно определенной позицией адресата и адресанта, с особыми критериями нормального / анормального» [Купина, Битенская 1994: 215]. Подобный подход уже имел место в бажововедении - в диссертационном исследовании Д. В. Жердева, о чем было сказано выше. Кроме того, в настоящей работе будет активно использоваться понятие «сказового мира», которым обозначается корпус сказов П. П. Бажова как органическое целое.
Объект диссертационного исследования - русская ментальность в творчестве П. П. Бажова. Предметом исследования признается специфика репрезентации русской ментальности в творчестве П. П. Бажова. Такой выбор объекта и предмета изучения обусловил цель диссертационного исследования — через выявление форм репрезентации национальной ментальности установить роль этого феномена в формировании художественного мира П. П. Бажова. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
обозначить существующие в современной гуманитаристике тенденции изучения ментальности;
на материале сказов П. П. Бажова выявить основные факторы, детерминирующие ментальность (природно-социальное пространство и время);
проанализировать образную систему сказов П. П. Бажова, представить типологии мужских и женских образов;
исследовать репрезентацию констант русской культуры в сказах П. П. Бажова (мастерство и семья / сиротство / судьба);
определить специфику отображения «уральской ментальносте» в сказах П. П. Бажова, выявить ее своеобразие в соотношении с общерусской ментальностью.
Такое обозначение цели и задач обусловило структуру работы: диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, примечаний, списка использованной литературы. Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, освещаются некоторые теоретические предпосылки исследования, характеризуется материал, композиция работы, намечаются объект и предмет, цели и задачи исследования. Первая глава посвящена установлению основных факторов, детерминирующих русскую ментальность в ее уральском «варианте», дается анализ преимущественно пространственно-временных отношений в сказах П. П. Бажова. Во второй главе предлагаются типологии мужских и женских образов, рассматриваются константы русской культуры в уральском «преломлении» - речь идет о чертах, реализующихся в художественных текстах как на онтологическом уровне, так и на уровне поэтики, — это понятия мастерства и семьи. В заключении подводятся итоги диссертационного исследования, а также намечаются перспективы разработки поставленной проблемы.
Методологическая основа диссертации — комплексный подход, позволяющий в рамках одного исследования объединить различные аналитические средства и подходы к художественному тексту:
1. Культурно-исторический метод — способ изучения литературы, разработанный во второй половине XIX века французским философом, историком и литературоведом И. А. Тэном [Тэн 1987] и получивший свое развитие в многочисленных трудах ученых разных стран (среди которых отметим работы Б. И. Пуришева, Д. С. Лихачева). Поскольку названный подход является для нас основополагающим, остановимся на нем подробнее. По мысли И. Тэна, характер литературы определяют «три первоначальные силы, три различных источника»: это раса, среда, момент. Под расой И. Тэн понимает врожденный темперамент, равно свойственный индивиду или целому народу, это «концентрированное выражение» всей истории народа; раса — относительно стабильное явление, тождественное национальному характеру и национальной ментальности. Среда — прежде всего географические факторы, формирующие характер народов. Рассматривая понятие «среда», Тэн говорит о том, что географические и социальные факторы значат для народа то же, что для индивида - место проживания, воспитание, семья, профессия и общественное положение. Момент понимается как движение во времени, «исторический уровень культуры и традиции» [Тэн 1996: 17-18]. Таким образом, Тэн полагает, что художественное произведение - это запечатление духа народа в разные этапы его исторической жизни. Применительно к творчеству П. П. Бажова концепция И. Тэна оказывается востребованной, поскольку сказовый мир, во-первых, национально-специфичен и, во-вторых, территориально и исторически определен. Примечательно, что в литературном произведении И. Тэн усматривает отражение не только «психологии души» его создателя, но также психологии народа и века.
2. Мотивный анализ. При этом мотивом мы будем называть любой
содержательный или формальный компонент произведений,
обладающий «повышенной значимостью (семиотической
насыщенностью)» [Хализев 1999: 266]. Выявление мотива как
первоэлемента сюжета, их повторяемость позволит сделать выводы как
об особенностях сказового мирообраза, так и о специфике идиостиля
писателя.
3. Междисциплинарный подход имеет особую значимость при
изучении проблемы репрезентации ментальности в художественном
тексте: понятие ментальности не может быть изучено
монодисциплинарно, поэтому мы будем привлекать данные, полученные
другими науками, а также частично использовать принятые другими
дисциплинами способы и приемы анализа исследуемого явления (2).
Так, помимо собственно литературоведческих, необходимо
использование философских (герменевтический метод),
этнопсихологических, лингвокультурологических (метод
концептуального анализа) принципов и методик анализа материала.
В рамках намеченного подхода мы отметили определяющие методы исследования. Частные методики и приемы анализа будут прокомментированы нами впоследствии.
Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней впервые ставится проблема репрезентации русской ментальности в творчестве П. П. Бажова, предлагается анализ некоторых факторов, детерминирующих национальную ментальность, рассматриваются константы русской культуры в уральском — регионально-локальном -проявлении.
Практическая значимость диссертационного исследования определяется тем, что его материалы могут быть использованы в курсах истории русской литературы, истории литературы Урала, а также для
проведения спецкурсов и спецсеминаров, посвященных изучению творчества П. П. Бажова и литературного фольклоризма.
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования были изложены в следующих публикациях:
1. «Аленушкины сказки» Д. Н. Мамина-Сибиряка и сказы «детского тона» П.
П. Бажова в контексте традиций народной педагогики // Художественное, научно-
публицистическое и педагогическое наследие Д. Н. Мамина-Сибиряка в
современном мире. Материалы региональной научной конференции, посвященной
150-летию со дня рождения Д. Н. Мамина-Сибиряка (23-24 октября 2004 г.).
Нижний Тагил, 2002. С. 166-170.
Репрезентация национальной ментальности в романе Д. Н. Мамина-Сибиряка «Три конца» (К проблеме литературного фольклоризма) // Вторые Лазаревские чтения: Материалы Всероссийской научной конференции (21—23 февраля 2003 г.) - Челябинск: Изд-во ЧГАКИ, 2003. С. 129-132.
Понятия судьбы и семьи в народной культуре и сказах П. П. Бажова // Народная культура Сибири: Материалы ХП научно-практического семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. — Омск: Изд-во ОмГПУ, 2003. С. 207-211.
Типология женских образов в сказах П. П. Бажова // Творчество П. П. Бажова в меняющемся мире: Материалы межвузовской научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения П. П. Бажова, 28-29 января 2004 г. Екатеринбург, 2004. С. 80-87.
Система тендерных отношений в сказах П. П. Бажова (Этнокультурный контекст и региональная специфика) // Известия Уральского государственного университета 2003 № 8. Гуманитарные науки, вып. 6. С. 58-69.
Уральская литература в системе среднего профессионального образования (анализ произведений Д. Н. Мамина-Сибиряка и П. П. Бажова) // Анализ литературного произведения в системе филологического образования: профильные классы, колледжи: Материалы X Всероссийской научно-практической конференции. 24-25 марта 2004. - Екатеринбург: Изд-во АМБ, 2004. С. 88-96.
Русская ментальность и ее репрезентация в художественном мире П. П. Бажова (к постановке проблемы) // Дергачевские чтения - 2002: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. Материалы международной научной конференции. - Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2004. С. 358-360.
8. Проблемы тендерной социализации в сказах П. П. Бажова // Мальчики и девочки: реалии социализации: Сб. статей. - Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2004. С. 323-328.
В настоящее время более десяти публикаций находится в печати. По материалам исследования прочитаны доклады на Всероссийской научной конференции «Дергачевские чтения: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, 2002; 2004); Всероссийской научной конференции «Вторые Лазаревские чтения» (Челябинск, 2003); Международной научной конференции «Детство как культурный перекресток: на пути к самотождественности» (Екатеринбург, 2003); Всероссийской научной конференции «Творчество П. П. Бажова в меняющемся мире» (Екатеринбург, 2004); Всероссийской научной конференции «Проблемы анализа литературного произведения в системе филологического образования: наука - вуз - школа» (Екатеринбург, 2004); Межвузовской научной конференции «Жил на Урале великий русский сказитель...» (Нижний Тагил, 2004).
Предварительные замечания
Как мы уже отмечали, ментальность детерминирована естественно-историческими процессами. Пространственное окружение и временная последовательность событий являются, с одной стороны, факторами формирования ментальности, с другой стороны, художественное пространство и время не что иное как способ выражения ментальности. В художественном мире П. П. Бажова эти детерминанты ментальности и важнейшие параметры художественного текста приобретают особую значимость. По словам А. П. Бажовой-Гайдар, «История всегда была главным интересом в жизни отца. История и Слово, Слово и История, и еще Урал» [Бажова-Гайдар 1978: 124]. В приведенном высказывании акцентированы рассматриваемые нами феномены - Урал (пространство), История (время), Слово (репрезентация пространства и времени в художественном тексте).
В современном научном знании пространство и время понимаются как «философские категории, посредством которых обозначаются формы бытия вещей и явлений, которые отражают, с одной стороны, их со-бытие, сосуществование (в пространстве), с другой — процессы смены их друг другом (во времени), продолжительность их существования [Новейший философский словарь: 804]. Пространство и время являют собой конструктивную основу любой объяснительной картины мира. Важно отметить, что эти фундаментальные параметры бытия являются необходимым условием не только процесса постижения мира человеком, но и осознания индивидом самого себя. Принято считать, что пространство - трехмерно и обратимо, время — одномерно и необратимо.
Универсальными свойствами пространства являются протяженность, единство прерывности и непрерывности; универсальные свойства времени - длительность, неповторяемость, необратимость.
Закономерно, что в настоящей работе пространство и время будут интересовать нас как сущностные категории человеческого бытия, а также как важнейшие параметры художественного текста.
Как известно, еще И. Кант рассматривал время и пространство как априорные формы чувственного созерцания. Канту принадлежит мысль о том, что предпосылкой любого нашего опыта является способность человека упорядочивать свои ощущения в двух планах — сосуществования и смены - на одном и том же пространственно-временном фоне. Именно эта способность индивида обеспечивает целостное упорядочивание какого-либо объекта.
Еще в 1970-е годы в гуманитарном знании артикулируются понятия реального и, с другой стороны, концептуального пространства и времени: «Если реальное время и пространство определяет сосуществование и смену состояний реально существующих объектов и процессов, то концептуальное пространство и время представляет собой некоторую абстрактную хроногеометрическую модель, служащую для упорядочения идеализированных событий. Это фактически отражение реального пространства и времени на уровне понятий (концептов), имеющих одинаковый смысл для всех людей» [Зобов, Мостепаненко 1974:11].
В литературоведении художественное пространство и художественное время понимаются как «важнейшие характеристики художественного образа, обеспечивающие целостное восприятие художественной действительности и организующие композицию произведения» [Краткая литературная энциклопедия. Т. 9: 487]. При этом важнейшими свойствами художественного пространства и времени признаются, во-первых, идеальность и иллюзорность — «они свойственны не реальному миру и не самим произведениям искусства как элементам реальности, а тем образным моделям действительности, которые создаются в произведениях искусства» [Каган 1974: 30]; во-вторых, художественное пространство и время имеют образный характер. Пространственные образы-символы выступают важнейшим способом моделирования художественной реальности.
Пространственная организация сказового мира П. П. Бажова как способ выражения ментальности с
Необходимость обращения к изучению пространственного континуума при исследовании специфики русского и собственно уральского социокультурного ландшафта «подсказана» нам П. П. Бажовым. В беседе с М. А. Батиным П. П. Бажов отмечал: «... У каждого народа в его фольклоре есть прежде всего свое, особенное, в зависимости от того, в каких условиях он живет и какова степень его культуры (выделено мною. — Е.Х.). У нашего народа тоже должно быть и есть свое особенное в фольклоре, свойственное только русскому народу, и это особенное прежде всего выражается в изображении трудовых процессов, в отношении к труду.
Скажем, живут люди на Урале, естественно, что они вынуждены осваивать горное дело, железное дело, медное, золотое и т. п., круг их интересов определяется этими занятиями. В земледельческих районах трудовые интересы иные» [Бажов 1955: 118]. Настоящий параграф работы будет посвящен выявлению своеобразия русской ментальности («свое, особенное») через анализ пространственного континуума («условия жизни народа», по мысли П. П. Бажова.) «Понятие пространства принадлежит к одной из форм конструирования мира в сознании человека», — писал Ю. М. Лотман [Лотман 2000: 34]. Иначе говоря, пространство предстает в роли не только объективной данности, но и культурной категории, организующей хаос окружающей действительности, и придающей ему широту, глубину, направленность. Аналогичное суждение предлагает П. Флоренский в исследовании «Обратная перспектива»: «...И, наконец, самое пространство не одно только равномерное и бесструктурное место, не простая графа, а самосвоеобразная реальность, насквозь организованная, нигде не безразличная, имеющая внутреннюю упорядоченность и строение» [Флоренский 1990: 60].
Однако нельзя утверждать, что «проблема пространства» в настоящее время окончательно решена. В работе «Пространство и текст» В. Н. Топоров пишет о двух пониманиях пространства: по Ньютону и по Лейбницу. В первом случае пространство — «нечто первичное, самодостаточное, независимое от материи и не определяемое материальными объектами, в нем находящимися...» Во втором случае пространство - «нечто относительное, зависящее от находящихся в нем объектов, определяемое порядком сосуществования вещей...» [Топоров 1983:228].
На принципиальную разнородность художественного пространства литературы и пространства геометрического (ньютоновского) указывает Ю. М. Лотман в работе о художественном пространстве в прозе Н. В. Гоголя: «Пространство не образуется простым рядоположением цифр и тел... Понятие пространства не есть только геометрическое» [Лотман 1988: 274]. В частности, к художественному пространству не приложим признак непрерывности, отмечает Ю. М. Лотман. Поскольку «художественное пространство представляет собой модель мира данного автора, выраженную на языке его пространственных представлений» [Лотман 1988: 252-253], сама «пространственная терминология» наполняется особым содержанием.
Выявляя и анализируя систему вторичных смыслов «пространственного языка» гоголевской прозы, Ю. М. Лотман замечает, что в этой системе вид издали в пространственном отношении синонимичен виду сверху (обратное также справедливо). Исследователь предлагает одно из возможных объяснений такой «синонимии»: «...пространственная схема имеет тенденцию к превращению в абстрактный язык, способный выражать разные содержательные понятия» [Лотман 1988: 278]. Проделанный Ю. М. Лотманом анализ убедительно показывает, что пространство художественного текста не является «простой разъятостью» (воспользуемся термином М. Хайдеггера), как и любая другая моделирующая система.
Предварительные замечания
О русском национальном характере сказано достаточно много. Практически все исследователи под этим термином понимают относительно устойчивый набор культуроспецифичных черт, определяющих психический склад народа; именно этот набор обусловливает судьбу нации. Б. П. Вышеславцев в работе «Русский национальный характер» писал: «Я убежден, что народный характер необычайно устойчив, быть может, он даже всегда остается тем же, и самые неожиданные и невероятные колебания судьбы вскрывают только его скрытые, но всегда присутствовавшие потенции; так что из глубокого понимания характера народа можно прочесть всю его судьбу» [Вышеславцев 1995: 112]. Далее мыслитель подчеркивает, что национальный характер принадлежит сфере иррационального, бессознательного: «Характер имеет свой корень не в отчетливых идеях, не в содержании сознания, а скорее в бессознательных силах, в области подсознания... Область подсознания в душе русского человека занимает исключительное место. Он чаще всего не знает, чего он хочет, куда его тянет, отчего ему грустно или весело» [Вышеславцев 1995: 113].
Современные исследователи определяют национальный характер как «представление народа о самом себе, безусловно важный элемент народного самосознания, его совокупного этнического Я» [Касьянова 1994: 8]. В интерпретации Я. В. Чеснова термин «национальный характер» синонимичен понятию «этнический образ», однако здесь ставится акцент на соотношении общего / единственного, типичного / вариативного: «Этническое сознание порождает этнический образ — представления о типичном для этноса индивиде. Этнический образ, воплощающий в себе единство общего и особенного, строится на основе такого понимания типичности, которое учитывает и чувственную конкретность» [Чеснов 1991: 58].
Представляется справедливой мысль А. С. Кармина о том, что национальная ментальность и национальный характер соотносятся как сущность и ее экспликация: «Национальный характер, если под ним понимать комплекс специфических для данной национальной культуры традиций, установок, представлений, поведенческих норм, обусловлен национальной ментальностью и выступает как ее выражение» [Кармин 2001:213].
Осмысление специфики русской ментальности нашло свое проявление в высказываниях русских философов о народе и национальном характере.
С различных точек зрения черты русского национального характера и специфика русской ментальности в целом обрисовывались сторонниками двух противоборствующих течений общественной мысли - славянофильства и западничества.
Славянофилы, подчеркивавшие самобытность и своеобразие исторического пути России, акцентировали в нем те моменты, которые свидетельствовали о способности русского народа идти своим, особым путем и обусловливали неприемлемость для него западных эталонов политической, социально-экономической и культурной жизни. Так, сравнивая русский народ с европейским, Н. Я. Данилевский писал, что последним свойственно «чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности», тогда как у русских огромный перевес принадлежит «общенародному русскому элементу над элементом личным, индивидуальным». «Англичане боксируют один на один — не массами, как любят драться на кулачки наши русские, которых и победа в народной забаве радует только тогда, когда добыта общими дружными усилиями» [Данилевский 1991: 187]. Склонность русских к общинности, коллективизму отмечают многие мыслители.
Как писал Н. Я. Данилевский, «...русский народ одарен замечательным политическим смыслом» [Данилевский 1991, 206]. Ему присуща способность жертвовать государству всеми личными благами, верность, преданность государственным интересам, непритязательность, умеренность в пользовании свободой.
В приведенных высказываниях обращает на себя внимание акцентирование не дуалистической природы русского национального характера, но наличие в русской душе некоего чувства меры или, как скажет впоследствии В. Белов в своих очерках о народной эстетике, — соразмерности всему окружающему [Белов 1984].
Представляется любопытным, что западники с иной точки зрения все же осмысляли специфику русской ментальносте и русского национального характера: «Прислушайтесь к толкам мыслящих и просвещенных людей всевозможных направлений и оттенков, — пишет К. Д. Кавелин в 1875 году, — везде вы услышите одну и ту же жалобу: мало у нас производительности, слишком мало труда, энергии, выдержки. В уме, таланте, способностях нет недостатка, но они пропадают даром, вырождаются в пустоцвет [Кавелин 1989: 307]. Русский народ, как считает мыслитель, еще не вышел из «духовного малолетства»: «Мы сильны инстинктами, неясными стремлениями, непосредственным чувством и слабы разумением»; отсюда -«склонность к молодечеству, к разгулу, к безграничной свободе - удаль, не знающая ни цели, ни предела» [Кавелин 1989: 176-177]. По мысли Кавелина, в русском народе бушуют большие силы, ищущие простора и деятельности, но недостает культуры, которая направила бы их на благо социума.
Воплощение представления о русском национальном характере в образной системе сказов П. П. Бажова
Социально-производственная типология жителей уральского горнозаводского поселка была представлена нами выше (Глава I, 1.3), в данном параграфе мы обратимся к типологии, созданной на другом основании — половозрастном. Поскольку творчество П. П. Бажова во многом направлено на воссоздание уклада традиционного общества, в котором была значима половозрастная дифференциация, в основу типологии персонажей может быть положен половозрастной аспект. Как известно, деление людей по половозрастному принципу пронизывало любую социальную общность в традиционной культуре. Половозрастная стратификация была свойственна жизненному укладу как крестьянской общины, так и горнозаводского поселка. Каждая половозрастная группа обладала достаточно развитой субкультурой.
Система мужских образов в художественном мире П. П. Бажова репрезентативна. Прежде всего необходимо отметить, что фантастические персонажи, имеющие мужскую форму манифестации, в сказах П. П. Бажова крайне редки - это Великий Полоз, змей Дайко, Богатырь Денежкин.
Змей Дайко выполняет функцию кладохранителя. Место его пребывания - дно озера (нежилое пространство). Взгляд «престрашного змея» способен обратить человека в камень. При общении со змеем необходимо соблюдать нормы этикетного поведения.
Великий Полоз — изначально зооморфный образ, имеющий антропоморфную форму манифестации. В сказах П. П Бажова («Про Великого Полоза», «Змеиный след», «Золотой волос») этот фантастический персонаж помимо охраны богатств, выполняет функцию дарителя, носителя социальной справедливости и, скажем так, блюстителя нравственных норм. Так, рассуждая о возможности помочь детям, думая о том, как бы не испортить их богатством, Полоз говорит: «Все люди на одну колодку. Пока в нужде да в бедности, ровно бы и ничего, а как за мое охвостье поймаются, так откуда только на их всякой погани налипнет... Ну, ладно, попытаем. Малолетки, может, лучше окажутся. А так ребятки ладненьки, жалко будет, ежели испортим. Меньшенький-то вон тонкогубик. Как бы жадным не оказался. Ты уж понастуй сам, Семеныч. Отец-то у них не жилец. Знаю я его. На ладан дышит, а тоже старается сам кусок заработать. Самостоятельный мужик. А вот дай ему богатство — тоже испортится» [I, 210]. В контакт с
Великим Полозом вступают люди, выполняющие функцию медиаторов. В сказе «Про Великого Полоза» таким посредником является солдат в отставке Семеныч, которого в поселке все зовут чертознаем.
Богатырь Денежкин (сказ «Богатыревы рукавицы») также выполняет функцию хранителя подземных богатств. В сущности, эти богатыри — персонифицированное воплощение каменной силы: «Они, конечно, на людей походили, только сильно большие и каменные» [II, 19]. Закономерно, что в финале сказа после передачи своих полномочий хранителя богатств и носителя социальной справедливости «понимающему человеку» богатырь Денежкин сливается с той стихией, воплощением которой он являлся: «Старый богатырь... сам глаза закрыл и стал гора горой» [П, 22].
Мужские персонажи функционируют преимущественно в сфере социальных отношений.
Первая группа образов - «парнишечки» - многочисленна. Для называния мальчиков используются традиционные народные номинации: наиболее частотно указанное обозначение этой половозрастной группы — «парнишечко», «парнишечки» (сказы «Малахитовая шкатулка», «Каменный цветок», «Хрупкая веточка», «Железковы покрышки», «Жабреев ходок», «Огневушка-Поскакушка», «Шелковая горка» и др.). Кроме того используются номинации — «робята», «ребятки», «ребятишки» (сказы «Малахитовая шкатулка», «Хрупкая веточка», «Про Великого Полоза»). Отмеченные номинации создают имперсональный фон, на котором возникает индивидуализированный образ. В жизни этой половозрастной группы автора интересует прежде всего выявление творческого начала в ребенке и процесс становления профессиональной личности — будущего мастера. Небезьштересным представляется сопоставление образов