Поэтика автобиографической прозы А.А. Григорьева Ларионова Анна Николаевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. «Мои литературные и нравственные скитальчества» А.А. Григорьева как документально – художественный текст 30

1. Автобиографический герой А.А. Григорьева 30

1.1. Формы представления «авторского я» в мемуарах А.А. Григорьева 30

1.2. Литература/чтение как фактор духовной жизни героя 44

2. «Мемуарный хронотоп» в воспоминаниях А.А. Григорьева 59

2.1. Культура эпохи в восприятии автобиографического персонажа 60

2.2. Художественная функция топоса Замоскворечья в «Моих литературных и нравственных скитальчествах» 80

Выводы к главе I 96

Глава II. «Листки из рукописи скитающегося софиста» А.А. Григорьева и трилогия о Виталине как художественное единство 100

1. Дневниковая природа повести «Листки из рукописи скитающегося софиста» 100

2. Автобиографический герой в системе персонажей трилогии «Человек будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия» 118

3. «Дневниковый фрагмент» в структуре трилогии о Виталине 137

4. «Культурное пространство» в автобиографической трилогии 144

Выводы к главе II 154

Заключение

• Формы представления «авторского я» в мемуарах А.А. Григорьева
• Культура эпохи в восприятии автобиографического персонажа
• Художественная функция топоса Замоскворечья в «Моих литературных и нравственных скитальчествах»
• Автобиографический герой в системе персонажей трилогии «Человек будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия»

Введение к работе

Актуальность выбранной темы определяется несколькими факторами:

– «антропологическим поворотом», наметившимся в современных гуманитарных науках; повышенным интересом литературоведения конца ХХ – начала ХХI века к проблеме личности, общечеловеческим и либеральным ценностям, выработанным русской и европейской культурой;¹

– вниманием современной филологической науки, как русской, так и европейской, к мемуарно-автобиографической прозе, что подтверждают появившиеся в последние десять – пятнадцать лет научные работы,² а также проводимые в России и за рубежом международные научные конференции из

¹ Подверждением служит ряд публикаций на данную тему: Поселягин Н. Антропологический поворот в
российских гуманитарных науках // Новое литературное обозрение. 2012. №1; Нарский И.В.
Антропологизация авторства: приглашение к лирической историографии // Новое литературное обозрение.
2012. №3, и т.д; а также серия ежегодных международных конференций под общим названием «Слова и
вещи: антропологический поворот в гуманитарных и социальных науках», проводимых редакцией журнала
«Новое литературное обозрение» и Европейским университетом в Санкт-Петербурге.

² Ковачичова О. Генологические аспекты мемуаров // Studia Rossica XX. Memuarystyka rosyjska i jej konteksty
kulturowe, red. A. Woodko-Butkiewicz, L. ucewicz, t. I, Wyd. Uniwersytetu Warszawskiego, Warszawa, 2010.
С. 17-26; Луцевич Л. Некоторые аспекты изучения мемуаристики // Studia Rossica XX. Memuarystyka
rosyjska i jej konteksty kulturowe, red. A. Woodko-Butkiewicz, L. ucewicz, t. I, Wyd. Uniwersytetu
Warszawskiego, Warszawa, 2010. С. 10-15; Местергази Е.Г. Художественная словесность и реальность
(документальное начало в отечественной литературе XX века): автореф. дис. … доктора филол. наук:
10.01.01. М., 2008; Романова Г. Автобиографические жанры // Литературная учеба. 2003. Кн. 6. С. 195–200;
Руднева И.С. Черты личности автора-мемуариста, отраженные в его портретах и автопортретах (на
материале мемуарно-автобиографической литературы второй половины XVIII – начала XIX вв.) // Вестник
Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского. 2011. № 2. С. 164-170;
Шкляева Е.Л. Мемуары как «текст культуры»: женская линия в мемуаристике XIX – XX веков: А.П. Керн,
Т.А. Кузминская, Л.А. Авилова: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Барнаул, 2006. 181с., и др.

цикла «Эго-документ и литература» (Институт русистики Варшавского университета), «Синтез документального и художественного в литературе и искусстве» (Казанский (Приволжский) федеральный университет) и др.

Материалом диссертационного исследования стали мемуары

А.А. Григорьева «Мои литературные и нравственные скитальчества»,
повесть «Листки из рукописи скитающегося софиста» и трилогия «Человек
будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия». Выбор указанных
текстов объясняется общей темой произведений: автор повествует в них о
своей судьбе, причем повесть и рассказы являются своеобразным
«продолжением» «Воспоминаний», если соотносить их с точки зрения
фабульного времени, а не момента их создания. В «Моих литературных и
нравственных скитальчествах» А.А. Григорьев описывает детские годы своей
жизни и период юности, в то время как в «Листках из рукописи
скитающегося софиста» и трилогии о Виталине изображено время учебы
автобиографического героя в Московском университете и петербургский
период. Кроме того, выбранные для исследования произведения являются
близкими с точки зрения жанровой природы. Рассказы представляют собой
тексты, в которых значительное место отведено дневникам

автобиографического героя. Воспоминания и дневники – это близкие по своей природе жанры, принадлежащие к эго-документам.

Объект исследования – автобиографическая проза А.А. Григорьева.

Предметом исследования является поэтика указанных произведений.

Степень изученности проблемы. К изучению художественного мира А.А. Григорьева в разные годы обращались многие исследователи, в частности, А. Бем,³ Л.А. Гроссман,⁴ Б.Я. Бухштаб,⁵ П.П. Громов,⁶ Б.Ф. Егоров,⁷ А.И. Журавлева,⁸ Д.Л. Азизов,⁹ В.В. Кудасова,¹⁰ С.Н. Носов,¹¹

Р. Виттакер¹² и др. Внимание литературоведов было сосредоточено

³ Бем А. Оценка А. Григорьева в прошлом и настоящем // Русский исторический журнал. 1918. № 5. С. 298–
307.

⁴ Гроссман Л.А. Три современника: Тютчев – Достоевский – Аполлон Григорьев. М., 1922.
Бухштаб Б.Я. Гимны Аполлона Григорьева // Библиографические разыскания по русской литературе

XIX века. М., 1966.

⁶ Громов П.П. Аполлон Григорьев // Григорьев А.А. Избранные произведения. Л., 1959.

⁷ Егоров Б.Ф. Аполлон Григорьев – литературный критик // Григорьев Аполлон. Литературная критика. М.,
1967.

⁸ Журавлева А.И. «Органическая критика» Аполлона Григорьева // Григорьев Аполлон. Эстетика и критика.
М., 1980.

⁹ Азизов Д.Л. Теория романтизма в эстетике Ап. Григорьева // Ученые записки Азербайджанского

пединститута языков. Баку. 1973. № 3.

Кудасова В.В. Проза Ап. Григорьева 40-х годов XIX века // XXIX Герценовские чтения.

Литературоведение. Научные доклады. Л., 1977.

Носов С.Н. Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М., 1990.

¹² Виттакер Р. Последний русский романтик: Аполлон Григорьев (1822-1864) / Перевод с английского М.А. Шерешевской. СПб.: Академический проект, 2000.

преимущественно на его поэзии и критике, в меньшей степени изучены проза и воспоминания писателя. А.А. Григорьев, действительно, вошел в историю русской литературы, прежде всего, как поэт и представитель «органической» критики. Однако, как отмечают исследователи, будучи хорошо известным в этом качестве, «он почти не знаком как прозаик, автор самобытных

воспоминаний».¹³

Прозаическое наследие А.А. Григорьева стали исследовать лишь в конце ХХ столетия. Неоценимый вклад в изучение творчества А.А. Григорьева внес Б.Ф. Егоров. Ему принадлежат первые в ХХ веке издания произведений А.А. Григорьева, в том числе – в серии «Литературные памятники»; статьи о критике, поэзии, прозе Григорьева; наконец, книга «Аполлон Григорьев», вышедшая в серии «ЖЗЛ», — итог сорокалетнего труда ученого над творчеством писателя.

В последние десять-пятнадцать лет появился ряд диссертаций, посвященных автобиографической прозе А.А. Григорьева. О.А. Ковалев анализирует его раннюю романтическую прозу, высказывая идею ее «зеркальности»; рассматривает героя А.А. Григорьева как «инобытие авторского духа»,¹⁴ на чем основывается, по мнению исследователя, принцип двойничества в рассказах А.А. Григорьева. Важным в работе О.А. Ковалева является сопоставление образа «ненужного человека» из поздней эссеистики А.А. Григорьева с образом «подпольного человека» в произведениях Ф.М. Достоевского. Мемуары «Мои литературные и нравственные скитальчества» рассматриваются О.А. Ковалевым в контексте произведений А.И. Герцена, С.Т. Аксакова, Л.Н. Толстого.

Е.Е. Гродская¹⁵ прослеживает пути развития и становления героя произведений А.А. Григорьева в литературном, историческом контексте эпохи и в рамках судьбы и творчества писателя.

Е.Г. Новокрещенных делает вывод о том, что «автобиографическая проза, являясь новым этапом в творчестве А.А. Григорьева, <…> приобретает особую значимость в художественной эволюции литературного

таланта».¹⁶

Научная новизна исследования заключается в определении жанрового своеобразия автобиографической прозы А.А. Григорьева; выявлении

¹³ Егоров Б.Ф. Художественная проза Ап. Григорьева // А.А. Григорьев. Воспоминания. М., 1988. С. 337.

¹⁴ Ковалев О.А. Проза Аполлона Григорьева в контексте русской литературы 30–60-х годов XIX века:
автореф. дис. …канд. филол. наук: 10.01.01. Томск, 1996. С. 5.

¹⁵ Гродская Е.Е. Автобиографический герой Аполлона Григорьева: поэзия, проза, критика, письма: дис. …
канд. филол. наук: 10.01.01. М., 2006.

¹⁶ Новокрещенных Е.Г. Поэтика автобиографической прозы русских поэтов второй половины 19 века:
А.А. Григорьева, Я.П. Полонского, А.А. Фета: автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Улан-Удэ, 2008.
С. 22.

специфики пространственно-временных координат «Моих литературных и
нравственных скитальчеств», рассмотрении «мемуарного хронотопа» как
устойчивой жанровой характеристики; установлении связей между

«Воспоминаниями» А.А. Григорьева и трилогией «Человек будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия»; анализе образа главного героя воспоминаний и художественной прозы как автобиографического персонажа.

Цель исследования – выявить особенности поэтики

автобиографической прозы А.А. Григорьева.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

рассмотреть формы представления «авторского я» в мемуарах А.А. Григорьева;

обозначить роль чтения/литературы в духовной жизни героя воспоминаний;

определить специфику «мемуарного хронотопа» в «Воспоминаниях» А.А. Григорьева;

проанализировать топос Замоскворечья в воспоминаниях

А.А. Григорьева как один из ключевых в «Моих литературных и нравственных скитальчествах»;

изучить дневниковую природу трилогии о Виталине и «Листков из рукописи скитающегося софиста»;

определить место автобиографического героя в системе персонажей рассказов «Человек будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия»;

обозначить роль и функции «дневникового фрагмента» в структуре трилогии о Виталине;

выявить способы создания «культурного пространства» в

автобиографической прозе А.А. Григорьева.

Методология исследования. Методологическую базу диссертации составили работы по теории и истории литературы (М.М. Бахтина,¹⁷

Н.В. Володиной,¹⁸ Ю.М. Лотмана,¹⁹ Ю.В. Манна,²⁰ Г.Н. Поспелова,²¹

Н.Д. Тамарченко,²² В.Е. Хализева,²³ Л.В. Чернец²⁴ и др.); исследования,
посвященные изучению мемуарно-автобиографической прозы

¹⁷ Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

¹⁸ Володина Н.В. Концепты, универсалии, стереотипы в сфере литературоведения: монография. М.: Флинта;
Наука, 2010.

¹⁹ Лотман Ю.М. Избранные статьи: в 3 т. Таллинн: Александра, 1992.

²⁰ Манн Ю.В. Диалектика художественного образа. М., 1987.

²¹ Поспелов Г.Н. История русской литературы XIX века (1840–1860 гг.). М.: Высшая школа, 1972.

²² Тамарченко Н.Д. Теория литературы: в 2 т. М.: Академия, 2004.

²³ Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 1999.

²⁴ Чернец Л.В. «Как слово наше отзовется…». Судьбы литературных произведений. М.: Высшая школа,
1995.

(Л.Я. Гаранина,²⁵ Л.Я. Гинзбург,²⁶ О.Г. Егорова,²⁷ Г.Г. Елизаветиной,²⁸ Е.Л. Кирилловой,²⁹ Т.М. Колядич,³⁰ Л.Ф. Луцевич,³¹ Е.Г. Местергази,³² М.Ю. Михеева³³ Н.А. Николиной,³⁴ И.А. Паперно,³⁵ Л.А. Смирновой,³⁶ А.Г. Тартаковского,³⁷ Ф. Федорова,³⁸ и др.). Методология диссертации опирается на концепцию М.М. Бахтина, рассматривавшего соотношение «автора и героя как коррелятивных моментов художественного целого произведения».³⁹ Также в основе настоящего исследования лежат работы Л.Я. Гинзбург, изучавшей природу «промежуточных жанров», к которым она причисляла мемуары, письма, дневники писателей, определяя «соотношение между концепцией личности, присущей данной эпохе и социальной среде, и ее художественным изображением».⁴⁰

В качестве основного метода исследования был избран историко-литературный метод с элементами сравнительно-сопоставительного, культурно-исторического, психологического и интертекстуального анализа.

Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что в итоге изучения автобиографической прозы А.А. Григорьева удалось:

уточнить специфику взаимодействия документального и художественного начал в автобиографической прозе;

²⁵ Гаранин Л.Я. Мемуарный жанр советской литературы: Историко-теоретический очерк. Минск: Наука и
техника, 1986.

²⁶ Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Художественная литература, 1977.

²⁷ Егоров О.Г. Дневники русских писателей XIX века. История и теория жанра. М.: Флинта; Наука, 2003.

²⁸ Елизаветина Г.Г. Становление жанров автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский
классицизм. Проза. М., 1982.

²⁹ Кириллова Е.Л. Мемуаристика как метажанр и ее жанровые модификации (На материале мемуарной
прозы русского зарубежья первой волны): дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Владивосток, 2004.

³⁰ Колядич Т.М. Воспоминания писателей: Проблемы поэтики жанра. М.: Мегатрон, 1998.

³¹ Луцевич Л. Некоторые аспекты изучения мемуаристики // Studia Rossica XX. Memuarystyka rosyjska i jej
konteksty kulturowe, red. A. Woodko-Butkiewicz, L. ucewicz, t. I, Wyd. Uniwersytetu Warszawskiego,
Warszawa, 2010. С. 10-15.

³² Местергази Е.Г. Художественная словесность и реальность (документальное начало в отечественной
литературе XX века): автореф. дис. … доктора филол. наук: 10.01.01. М., 2008.

³³ Михеев М.Ю. Дневник в России XIX—XX века — эго-текст, или пред-текст. М., 2007.

³⁴ Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы. М.: Флинта; Наука, 2002.

³⁵ Паперно И.Б. Введение в самосочинение: аutofiction. Интимность и история: семейная драма Герцена в
сознании русской интеллигенции (1850—1990-е годы) (авториз. пер. с англ. М. Долбилова) // Новое
литературное обозрение. 2010. № 103. С. 96-103; Паперно И.Б. Советский опыт, автобиографическое письмо
и историческое сознание: Гинзбург, Герцен, Гегель // Новое литературное обозрение. 2004. № 68. С. 102-
126.

³⁶ Смирнова Л.А. Русская литература конца XIX–начала XX века. М.: Просвещение, 1993.

³⁷ Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика XVIII — первой половины XIX в. От рукописи к книге. М.:
Наука, 1991; Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика и историческое сознание XIX века. М., 1997.

³⁸ Федоров Ф. Мемуары как проблема // Studia Rossica XX. Memuarystyka rosyjska i jej konteksty kulturowe,
red. A. Woodko-Butkiewicz, L. ucewicz, t. I, Wyd. Uniwersytetu Warszawskiego, Warszawa, 2010.

³⁹ Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 13.

⁴⁰ Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л., 1977. С. 5.

выявить основные черты личности литературного героя 1840-х годов как своеобразного исторического характера, возникающего на пересечении документального и художественного дискурсов;

расширить представление о жанровом своеобразии мемуарно-автобиографической литературы.

Практическая значимость работы определяется тем, что материалы диссертации и выводы, полученные в результате исследования, могут быть внедрены в лекционный курс «История русской литературы», а также занятия спецсеминара по творчеству А.А. Григорьева. Они могут быть использованы в спецкурсах, посвященных мемуарно-автобиографической прозе, а также историко-культурной ситуации XIX века в целом.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. Центральное место в мемуарах А.А. Григорьева занимает образ автобиографического героя, «авторское я» которого представляет собой уникальное экзистенциальное пространство. Это человек тонкой душевной организации, с высокоразвитой духовной культурой. В комплексе составляющих, которые определяют внутреннюю жизнь героя воспоминаний А.А. Григорьева, центральное место занимает чтение. Оно оказывается важным компонентом духовной жизни автобиографического персонажа, а образы и мотивы прочитанных им художественных произведений органично дополняют картину его собственных размышлений, эмоций и чувств, нередко оказываясь структурно-смысловым центром «Воспоминаний». Круг чтения автобиографического героя включает произведения русской и европейской литературы первой половины XIX века и предшествующих ей периодов.

2. «Воспоминания» А.А. Григорьева стали для автора творческим опытом постижения своего жизненного пути. Вместе с тем это рассказ не только о собственной жизни, но и эпохе, современником которой он был, историческом времени 1830-40-х годов, в самых разнообразных его проявлениях. В «Моих литературных и нравственных скитальчествах» нарисованы фигуры ярких общественных деятелей, писателей, актеров, композиторов. Герой мемуаров создает целостную картину культурной жизни 30-40-х гг. ХIХ века, изображая портреты выдающихся деятелей эпохи, своих современников.

3. Пространство и время в «Воспоминаниях» А.А. Григорьева обладает рядом признаков, характерных для «мемуарного хронотопа»,⁴¹ а именно: ретроспективностью повествования (детство, юность автора

⁴¹ Володина Н.В. «Мемуарный хронотоп» как литературоведческое понятие: к постановке проблемы // Вестник

ЧГУ. Череповец, 2017. № 2. С. 66-72.

рассматриваются сквозь призму прожитых лет); подлинностью пространства, в котором происходят описанные события; совмещением биографического времени героя и времени исторического; реального и культурного пространства. Время в воспоминаниях А.А. Григорьева несет в себе приметы общественно-политической, культурной жизни изображаемой автором эпохи. Особенностью пространства в «Моих литературных и нравственных скитальчествах» является присутствие топографических реалий, связанных, в основном, с топосом Замоскворечья.

4. Автобиографическая проза А.А. Григорьева представлена, кроме воспоминаний «Мои литературные и нравственные скитальчества», художественными текстами дневникового характера: повестью «Листки из рукописи скитающегося софиста», а также трилогией о Виталине: «Человек будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия». Характерной особенностью композиции данных произведений является включение в основной текст «дневникового фрагмента», в котором автобиографический герой раскрывается с иной точки зрения, нежели в воспоминаниях: автор глубже проникает в психологию персонажа, обнаруживая самые тонкие струны его души в рассуждениях о собственной жизни, рефлексии, эмоциях и чувствах. Если в мемуарах внимание главного героя направлено на исторические события (т.н. внешний мир), то в дневниках наиболее полно представлена внутренняя жизнь автобиографического персонажа.

5. Изучение поэтики автобиографической прозы А.А. Григорьева позволяет выявить как общие признаки данной жанровой формы, так и основные различия между воспоминаниями и дневниками. В то же время мемуары А.А. Григорьева и трилогию о Виталине целесообразно рассматривать как художественное единство. «Листки из рукописи скитающегося софиста», рассказы «Человек будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия» и воспоминания «Мои литературные и нравственные скитальчества» не только дополняют друг друга информативно, но и заметно усиливают художественную ценность входящих в этот круг текстов.

Апробация результатов исследования. Основные положения

диссертации прошли апробацию на заседаниях кафедры отечественной
филологии и прикладных коммуникаций федерального государственного
бюджетного образовательного учреждения высшего образования

«Череповецкий государственный университет», аспирантских семинарах
кафедры, а также были представлены в виде докладов на зарубежной
конференции «XX СЛАВЯНСКИЕ ЧТЕНИЯ» (Латвия, г. Даугавпилс,
DAUGAVPILS UNIVERSITTE, 2015 г.); на международных научных

конференциях: «XI Поспеловские чтения. Герменевтика. Интерпретация.

Текстология – в новом тысячелетии» (Москва, Московский государственный
университет имени М.В. Ломоносова, 2013 г.); «Синтез документального и
художественного в литературе и искусстве. Между модернизмом и
постмодернизмом: смена литературных эпох» (Казань, Казанский

(Приволжский) федеральный университет, 2014 г.); «Все восторги мира:
Экстаз в литературе и искусстве» (Санкт-Петербург, Институт русской
литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук, 2015 г.); «XII
Поспеловские чтения. Литературоведческий тезаурус: обретения и потери»
(Москва, Московский государственный университет имени

М.В. Ломоносова, 2015 г.); на всероссийских научно-практических конференциях: «Череповецкие научные чтения» (Череповец, Череповецкий государственный университет, 2012, 2013, 2014, 2015 гг.); «Проблемы социальной справедливости и современность» (Череповец, Череповецкий государственный университет, 2013 г.); «Молодая филология – 2015. Языки и литература: прошлое и настоящее» (г. Пермь, Пермский государственный педагогический университет, 2015 г.); «Печать и слово Санкт-Петербурга: Петербургские чтения-2016» (г. Санкт-Петербург, Высшая школа печати и медиатехнологий Санкт-Петербургского государственного университета промышленных технологий и дизайна, 2016 г).

Структура и объем диссертации. Структура диссертации обусловлена
поставленными в работе задачами, а также объектом исследования.
Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения,

Формы представления «авторского я» в мемуарах А.А. Григорьева

В 1917 году В.А. Княжнин издал книгу «А.А. Григорьев. Материалы для биографии».1 В ней были опубликованы «Мои литературные и нравственные скитальчества», некоторые письма, самая ранняя из известных рукописей Григорьева — «Отрывки из летописи духа», а также документы разных архивов, сведения о роде Григорьевых, аттестат писателя, неизданные письма к А.А. Григорьеву.

Следующим шагом в издании произведений А.А. Григорьева и опубликовании биографических документов стала книга Аполлона Григорьева «Воспоминания», изданная в 1930 году под редакцией Р.В. Иванова–Разумника.

В 1980 году в серии «Литературные памятники» были опубликованы «Воспоминания» А.А. Григорьева под редакцией Б.Ф. Егорова. В книгу вошли «Мои литературные и нравственные скитальчества», повесть «Листки из рукописи скитающегося софиста», трилогия «Человек будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия» и т.д.

Особое значение для настоящего исследования имеют воспоминания об А.А. Григорьеве его современников — А.А. Фета,2 Н.Н. Страхова,3 Ф.М. Достоевского,4 А.П. Милюкова,5 П.Д. Боборыкина,6 К.Н. Леонтьева.7

Этот материал важно учитывать при изучении автобиографической прозы А.А. Григорьева: в нем представлен образ писателя глазами его соотечественников.

Воспоминания А.А. Фета «Ранние годы моей жизни» освещают студенческие годы жизни А.А. Григорьева. Поэт жил в доме Григорьевых, и его впечатления от совместного проживания с Аполлоном Григорьевым проясняют обстоятельства юности писателя. А.А. Фет вспоминает своего друга, как прилежного и послушного студента. «Связующим нас интересом оказалась поэзия, которой мы старались учиться всюду, где она нам представлялась, принимая иногда первую лужу за Иппокрену»,1 — пишет А.А. Фет. Поэт называет литературные имена, вызывавшие интерес юношей, — Гюго, Ламартин, Бенедиктов, Шиллер, Гете, Байрон, Лермонтов, Гейне. А.А. Фет создает в своих мемуарах образ своего друга, который во многом совпадает с другими воспоминаниями современников.

После смерти А.А. Григорьева, в журнале «Эпоха» были напечатаны воспоминания Н.Н. Страхова. В них нарисован портрет уже зрелого писателя, поскольку Н.Н. Страхов познакомился с А.А. Григорьевым в последний период его жизни. Автор воспоминаний характеризует А.А. Григорьева как человека, у которого личные интересы никогда «не стояли на первом плане … не занимали главного места в душе».2 А.А. Григорьев, по мнению Н.Н. Страхова, «урожденный критик, для которого критика была естественною потребностью и прямым назначением жизни».

Ф.М. Достоевский в статье об А.А. Григорьеве говорил, что он «был правдивый, высокочестный писатель» с очень высокими требованиями по отношению к себе: «серьезно и строго смотрел он всю жизнь на свои собственные стремления и убеждения».4

К.Н. Леонтьев в письме к Н.Н. Страхову писал о том, что А.А. Григорьев был несправедливо недооценен современниками: «его не понимали; имя его никогда не было популярно; на многих грошевых устах это имя возбуждало улыбку».5 К.Н. Леонтьев высоко оценил творчество писателя: «Аполлон Григорьев был и сам лицо, и все сочинения его дышали особенностью, и несколько недосказанное направление его было – искание прекрасного в русской жизни и русском творчестве».1 А.П. Милюков2 в своих воспоминаниях характеризует А.А. Григорьева как незаурядного человека. Он говорит о том, что «у него Григорьева было немало литературных противников, которые не умели или не хотели оценить его самобытного критического таланта. Читая статьи его, нельзя было не видеть, что автор влагал в них всю свою душу, что его мысли и воззрения, говоря его собственными словами, были его плотью и кровью. С первого взгляда некоторые мнения его казались парадоксальными, но при внимательном изучении вы невольно сознавали их правдивость».3 А.П. Милюков признает творческие заслуги А.А. Григорьева, его самобытность, как критика.

Нужно сказать, что все современники в воспоминаниях об А.А. Григорьеве отмечают его противоречивую натуру, безудержность во всем. В то же время все они говорят о стремлении писателя к истине, его служении литературе и «высшим интересам».

Несомненную ценность для нашей работы представляют исследования, посвященные прозе А.А. Григорьева. К изучению прозаического наследия А.А. Григорьева литературоведы обратились лишь в конце ХХ столетия. В.В. Кудасова в статье «Проза Ап. Григорьева 40-х годов XIX века»4 одна из первых рассматривает прозу А.А. Григорьева в общем контексте его творчества. Она дает объяснение автобиографизму прозы писателя, указывая на то, что сам автор — тоже «личность типическая»,5 «поэтому и она может стать объектом внимания автора, имеет право на художественную жизнь … Отсюда особый характер автобиографизма Григорьева, в котором доминирующим является родственность духовная, а не близость житейских (биографических) деталей»

Культура эпохи в восприятии автобиографического персонажа

Аполлон Григорьев вырос в Замоскворечье, в относительно патриархальной семье. Родился писатель при необычных обстоятельствах. 16 июля 1822 года дочь кучера господ Григорьевых, Татьяна Андреевна, родила в Москве внебрачного ребенка – мальчика. Отцом ее сына был Александр Иванович Григорьев, старший из четверых детей дворянина Ивана Григорьевича Григорьева. 22 июля мальчика окрестили именем Аполлон, а через два дня поместили в Московский Воспитательный дом. Спустя пять месяцев, родители Аполлона обвенчались, но прошло еще четыре месяца, прежде чем Александр Иванович усыновил ребенка и забрал его из Воспитательного дома. Причиной, по которой отец А.А. Григорьева так медлил с законным браком, вероятнее всего, стал конфликт с родителями, не желавшими признавать отношения сына с крепостной. Рождение вне брака, начало жизни подкидышем и молодые годы в звании мещанина отразились на судьбе А.А. Григорьева.

Будучи незаконнорожденным, Аполлон Григорьев не имел права на дворянское звание, дарованное его деду, и был определен в мещанское сословие. Известный славист Р. Виттакер, отмечая данный факт биографии А.А. Григорьева, замечает, что «эта ненормальность в его общественном статусе обусловила угол зрения, под которым он рассматривал русскую жизнь. Отчужденный от интересов дворянства, Григорьев до конца жизни считал себя отщепенцем и непрестанно выражал подчеркнутую симпатию к низшим городским классам, в особенности к купцам, мещанам, дворовым людям»,1 – пишет ученый. Неслучайно именно они становятся предметом изображения в первых главах мемуаров А.А. Григорьева, присутствуя рядом с автобиографическим героем.

А.А. Григорьев, будучи рожден вне брака, разделил участь таких выдающихся людей, как В.А. Жуковский, А.И. Герцен, А.И. Полежаев, А.А. Фет. Все они несли на себе то же клеймо, но каждый реагировал по-своему. С одной стороны, ущербность внебрачного рождения преодолевалась достижением высших норм дворянского отличия: В.А. Жуковский стал наставником наследника русского престола, а А.А. Фет в конце жизни добился имени и дворянского звания своего отца — Шеншина. С другой стороны, А.И. Герцен и А.И. Полежаев восстали против николаевской России и были осуждены: первый – на политическое изгнание, второй – на службу в армии. А.А. Григорьев оказался где-то между этими двумя крайностями.

В заглавии произведения слово «скитальчества» обозначает не столько перемещение автобиографического персонажа в пространстве, сколько поиски героем своего внутреннего «я». При этом само пространство, безусловно, занимает важное место в системе художественных координат мемуаров А.А. Григорьева. Мотив скитальчества является универсальным и относится к категории вечных, традиционных для русской литературы мотивов. Символический по своей природе, он становится доминантным в «Моих литературных и нравственных скитальчествах», выполняет сюжетообразующую функцию, характеризуя не только художественное пространство и время, но и героя произведения. В.И. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» дает следующее определение этого слова: «Скитаться — вести скитальную, скитальческую жизнь, бродить, странствовать, переходить с места на место, без коренного жительства, оседлости».1 Следуя этому определению, можно выявить две ключевые черты, характеризующие данный термин: определенный образ жизни, обусловленный регулярным пространственным перемещением, и отсутствие постоянного места жительства. В русской литературе, как и в жизни, это слово получило дополнительный смысл: скитальчество стало пониматься как неустроенность духовная, попытка человека «найти себя», обрести гармонию в душе.

Среди русских писателей к мотиву скитальчества обращалось большинство классиков: А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой и др. Нужно отметить, что особое звучание мотив скитальчества получил в мемуарной литературе. В воспоминаниях писателей, критиков мотив скитальчества нередко раскрывается при помощи метафоры: жизненный путь человека как странствие в поисках смысла и места в жизни.

Скитальчества главного героя мемуаров А.А. Григорьева начинаются с момента его рождения, когда его отдали в детский дом, и далее – по возвращении к родителям – уже с семьей, не имевшей своего дома. Молодой семье Григорьевых поначалу приходилось искать себе жилье, арендуя дома, переезжая с места на место. Автор описывает в воспоминаниях переезды семьи, перемещаясь из одного географического пространства в другое. Первый литературный топос, который возникает в этом ряду, — топос Замоскворечья. В трактовке данного понятия мы опираемся на точку зрения М. М. Бахтина, рассматривавшего топос как составную часть хронотопа, понимаемого, в свою очередь, как «взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе»,1 и определяющего «художественное единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности».2 Важным является тот факт, что хронотоп «дает существенную почву для показа – изображения событий», благодаря «особому сгущению и конкретизации примет времени – времени человеческой жизни, исторического времени – на определенных участках пространства».3 Характеризуя художественное пространство, М.М. Бахтин отмечает также, что оно может в тексте втягиваться в движение времени, сюжета, истории. Мы видим это в «Воспоминаниях» А.А. Григорьева. Конкретное место действия всегда будет связано для автора мемуаров с происходящими событиями, обликом и судьбами живущих там людей.

Художественная функция топоса Замоскворечья в «Моих литературных и нравственных скитальчествах»

Женщина, которую случайно встретил Арсений, – актриса Мариинского театра Наталья Склонская (вымышленное имя – Л.А.). Автор описывает ее, как очень живую, эмоциональную натуру, сравнивая с птицей: «двери магазина … отворились, и из них выпорхнула женщина … Она выпорхнула из магазина, как птичка, беззаботно и весело».2 Образ героини нарисован по принципу контраста с главным героем: «необыкновенно яркие голубые глаза глядели быстро и живо … Она была одета легко и даже слишком легко».3 Герой – рассказчик подчеркивает живую природу героини, противопоставляя ее апатичной натуре Виталина. Герои давно знакомы, когда-то они были влюблены друг в друга. После разлуки Арсений и Наталья не виделись длительное время, и случайная встреча всколыхнула в их сердцах былые чувства.

Однако не тема любви к Склонской станет центральной в рассказе «Человек будущего». В основе сюжета первого рассказа трилогии о Виталине – размышления главного героя о своей судьбе, об искусстве. Арсений Виталин ведет рассеянную жизнь светского литератора. Это человек, воспринимающий жизнь сквозь призму романтического сознания: «Арсений Виталин – с первого взгляда принадлежал, казалось к числу тех … многих молодых людей нашей эпохи, которые, слишком рано предавшись наслаждениям, теряют вкус ко всему и, чуждые вовсе условий общества, в котором они живут, остаются в состоянии вечного отрицания и тягостной, мучительной апатии … На таких личностях лежит печать постоянного разочарования».4 Характеристика главного героя трилогии во многом соотносится с образом героя повести «Листки из рукописи скитающегося софиста». Как отмечает М.М. Бахтин, «в художественном произведении в основе реакции автора на отдельные проявления героя лежит единая реакция на целое героя, и все отдельные его проявления имеют значение для характеристики этого целого как моменты его».1 Таким элементом становится предыстория главного героя. Этот рассказ о том, как Виталин потерял вкус к жизни, во многом совпадает с реальной историей А.А. Григорьева, о которой неоднократно писали в своих воспоминаниях современники писателя.

Рассказчик характеризует главного героя как человека крайностей, двойственную натуру, обреченную на вечные скитания: «…в нем самом, в его характере лежало зерно страдания … Он был ветрен, он был даже бесхарактерен … Если же бывали для него промежутки внешнего благоденствия, он в самом себе будил заснувшие во время неприятностей жизни внутренние страдания, и они терзали его тоскою неодолимою, тоскою осужденного, которая гнала его бог знает куда».2 Мотивы страдания, скитальчества проходят пунктиром через всю трилогию о Виталине.

Для творчества А.А. Григорьева характерен также феномен двойничества. Как отмечают исследователи, мотив двойничества воплощается во многих его произведениях. Е.Е. Гродская пишет о дуализме героя Григорьева в его романтической прозе (повестях «Один из многих», «Другой из многих»).3 Б.Ф. Егоров отмечает, что «если в женских образах у Григорьева господствовала болезненность, то в мужских – двойственность»,4 например: «жизнь Виталина была двойственна, как жизнь каждого из нас».5 Говоря о своем друге Вольдемаре в рассказе «Офелия», Виталин замечает: «он начал жить слишком рано внешнею жизнию, до того рано, что вовсе позабыл о существовании иной, внутренней жизни».1 Таким образом, у героев произведений А.А. Григорьева жизнь делится на внешнюю и внутреннюю (психологическую). Внешняя жизнь героев представлена в трилогии светским обществом, коллегами по службе, семейными взаимоотношениями.

В рассказе «Офелия» центральной становится тема семьи. Рассказчик и Арсений Виталин, став уже приятелями, рассуждают на тему семейных ценностей и женской природы. Автор создал образ семьи как тесной клетки, из которой очень сложно выбраться главному герою: «Семейство! В этом слове столько радостей и страданий … Человек – свободный житель божьего мира – заперт в тесный кружок, прикован исключительно к одной частице этого беспредельного мира, и горе ему, если из своей тесной клетки видит он светлую даль необозримого небосклона! … Немногие прорываются в соседство к светилам. Большая часть разводят гнезда и сами себе строят клетки, — и потом еще удивляются, как можно не жить в клетках».2 Этот образ возникает в воображении автобиографического героя при воспоминании о жизни с родителями. Из мемуаров и писем А.А. Григорьева,3 а также из воспоминаний людей, близко знавших его семью,4 известно о том, что в доме Григорьевых царило беспрекословное подчинение воле родителей, а Аполлон не чувствовал себя самостоятельным, взрослым человеком: даже будучи студентом, он вынужден был отпрашиваться у родителей, чтобы пойти в театр. Родители, особенно мать, Татьяна Андреевна, очень опекали своего сына, не замечая, что тем самым лишали его свободы. Похожая жизнь в семье, с родителями, приводит героя рассказов — Арсения Виталина к тому, что в нем начинают жить «две души: одна, которая рвалась на волю, и другая, которая страдала за нее и подчиняла ее страданию»

Автобиографический герой в системе персонажей трилогии «Человек будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия»

Анализ повести «Листки из рукописи скитающегося софиста» и трилогии о Виталине А.А. Григорьева позволяет сделать вывод о том, что автор в художественной прозе тяготеет к дневниковой форме повествования: «Листки из рукописи скитающегося софиста» представляют собой дневник писателя, так же как основу трилогии о Виталине составляют дневниковые записи автобиографического героя. А.А. Григорьев сознательно обращается к данной форме повествования, поскольку именно она позволяет наиболее полно раскрыть внутренний мир главного героя, передать его мысли, ощущения, эмоции.

Система персонажей в трилогии о Виталине организована таким образом, чтобы в наибольшей степени раскрыть характер главного героя: через его окружение, поступки, взаимоотношения с другими персонажами. Дневники главного героя в трилогии о Виталине позволяют всесторонне и глубоко раскрыть его духовный мир, показать сложность и противоречивость его натуры.

Авторская концепция, идея произведения, безусловно, повлияли на систему персонажей в трилогии о Виталине. Наиболее ярко представлена театральная и литературная среда, что вполне закономерно, так как главный герой является художественным воплощением образа автора – литературного и театрального критика А.А. Григорьева.

Для литературной среды, по мнению автора, характерным является определенный тип героя. В трилогии – это Арсений Виталин: талантливый литератор, но вместе с тем слабый человек. Герой – рассказчик с помощью разнообразных литературных приемов раз за разом подчеркивает внутренний конфликт Виталина: неспособность реализовать свой творческий потенциал по душевным, психологическим и социальным причинам. Рассказчик и близкие друзья героя, а также его знакомые неоднократно замечают «бесхарактерность, ветреность»1 как основные черты характера Виталина. Мотивы скитальчества, двойничества, разочарования в жизни проходят через повесть «Листки из рукописи скитающегося софиста» и трилогию о Виталине: рассказы «Человек будущего», «Мое знакомство с Виталиным», «Офелия».

Создавая социально – культурные типы сотрудников редакции, писателей, А.А. Григорьев с помощью различных художественных приемов (портрет, речевая характеристика, диалоги, манера поведения персонажей) подчеркивает главное: равнодушное отношение сотрудников редакции к искусству, а также зависимое положение писателей от редактора. В этих персонажах автор, как правило, сохраняет черты их реальных прототипов, создавая при помощи нескольких «мазков» колоритные, яркие образы.

Интересным и ярким примером другого типа персонажа становится тип женщины сороковых годов, нарисованный автором при помощи образов возлюбленных главного героя: Ольги Петровны, Антонии, Лизы. Герою-рассказчику удается создать индивидуальный характер каждой женщины, способной на глубокие чувства, привязанности, дорожащей семейными ценностями и одновременно готовой к увлечению, и глубоко страдающей от внутренней борьбы.

Творчество А.А. Григорьева сыграло, по мнению исследователей, важную роль в формировании жанра «психологического романа». Как замечает Ю.Н. Тынянов, «ценность того или иного литературного явления должна рассматриваться как «эволюционное значение и характерность»2. С этой точки зрения, автобиографическая проза А.А. Григорьева оказалась у истоков русского психологического романа, который получил развитие в творчестве Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, поскольку «обостренный интерес к душевным противоречиям и к подробностям психического процесса»,1 столь характерный для автобиографической прозы А.А. Григорьева, является, по мнению Л.Я. Гинзбург, «существеннейшим признаком психологизма XIX века».2 Данную особенность творчества А.А. Григорьева отмечает Б.Ф. Егоров: «Вся автобиографическая проза Григорьева, от юношеских «Листков из рукописи…» до предсмертных воспоминаний, может быть рассмотрена как черновая лаборатория русской литературы XIX века в плане психологизма».3

Исследование повести «Листки из рукописи скитающегося софиста» и трилогии о Виталине А.А. Григорьева позволяет сделать вывод о том, что эти произведения целесообразно рассматривать как единый текст. В комплексе они дают возможность увидеть пути формирования характера главного героя, процесс «рождения» творческой личности.