Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Становление системы онтологических взглядов Рюрика Ивнева в контексте модернистских течений Серебряного века 19
1.1. Влияние творчества В.Я. Брюсова на эволюцию философско эстетических воззрений Рюрика Ивнева 20
1.2. Лирические произведения Рюрика Ивнева в свете художественных достижений А.А. Блока 34
1.3. «Вечные» вопросы бытия в поэзии И.Ф. Анненского и Рюрика Ивнева 47
1.4. Природа и человек в поэзии С.А. Есенина и Рюрика Ивнева 57
Глава 2. Философско-религиозные искания в творчестве Рюрика Ивнева 72
2.1. Восприятие Бога, христианства и отображение его в лирике 72
2.2. Онтологические категории «душа», «жизнь», «смерть» в оценке Рюрика Ивнева 89
Глава 3. Пути и перепутья любви в запечатлении Рюрика Ивнева 106
3.1. Любовные потрясения и своеобразие их воплощения в лирике 106
3.2. Общечеловеческий аспект темы любви: ценностные ориентиры и обобщения 118
Глава 4. Поэт и общество в художественном сознании Рюрика Ивнева 131
4.1. Вариации мотивов личности и толпы 131
4.2. Рюрик Ивнев о назначении творческого дара 140
Заключение 156
Список литературы 161
- Влияние творчества В.Я. Брюсова на эволюцию философско эстетических воззрений Рюрика Ивнева
- Природа и человек в поэзии С.А. Есенина и Рюрика Ивнева
- Онтологические категории «душа», «жизнь», «смерть» в оценке Рюрика Ивнева
- Рюрик Ивнев о назначении творческого дара
Влияние творчества В.Я. Брюсова на эволюцию философско эстетических воззрений Рюрика Ивнева
Валерий Брюсов был кумиром для большинства начинающих поэтов своего времени. Многие пытались подражать ему: некоторые сознательно, кто-то интуитивно. Именно к нему за советом пошёл Рюрик Ивнев, когда в 1909 г., возвращаясь из родного Тифлиса в Петербург, когда намеренно остановился у родственников в Москве, чтобы встретиться с прославленным поэтом.
В воспоминаниях Ивнев описал посещение дома В.Я. Брюсова на Мещанской улице. Слова старшего символиста навсегда остались в памяти: «Зачем вам цепляться за журналы? ... Ведь не они делают поэтов. Они скорее их портят. Забудьте о них. Энциклопедия — вот о чём надо подумать вам. Вот что вам надо читать — историю народов и государств. И тогда обнаружится — поэт вы или нет. Если великие события вас увлекут и вы сумеете определить своё собственное отношение к ним, то путь к поэзии будет вам открыт. Незачем тратить время на чтение вздорных стихов»3. Рюрик Ивнев, получив ценный совет от Брюсова, часто обращался к исторической теме, например, в стихотворениях «Пётр Великий» (1907), «В развалинах Ани» (1912), «Путь в Царьград» (1915), «Плач Ярославны» (1916), «Байрону» (1924), «Пушкин в Грузии» (1937), «Бювар» (1940), «Оноре Бальзак» (1955), «Галерея веков» (1959), «Последнее венчание Ивана Грозного» (1965), «Бородинское поле» (1965), «Мария Стюарт» (1974), «Портреты предков» (1976) и др. В предисловии к книге «Избранные стихи» (Москва, 1965) советский литературный критик К.Д. Зелинский писал: «В его [Рюрика Ивнева — В.К.] стихах мы встретим названия многих и древних, и новых городов: и Рима, и Вавилона; имена героев истории: и Магелана, и Ольги, и Гостомысла, и Бонапарта. Имена разных стран, рек: Руаны, Монменди, Уазы. И в этом стремлении всё познать, всё объять, в этой жадности к жизни есть у Рюрика Ивнева что-то «брюсовское», хотя мягкая природа его поэзии далека от высокого и рационалистического энциклопедизма Валерия Брюсова»4.
Конечно, обращение к истории, чтение энциклопедий, знакомство с культурой других народов были важны для становления молодого поэта, но не менее важными для него оказались и другие области творчества.
Нельзя с точностью утверждать, что отдельные мотивы и образы в лирике Ивнева были навеяны Брюсовым, однако общее стремление к мечте, уход от скучной, а подчас страшной действительности, раздумье о скоротечности бытия, постижение пагубности «тёмной» любви позволяют соотнести данные направления в творчестве обоих поэтов.
Уже в ранних стихотворениях Брюсова своеобразным лейтмотивом становится образ мечты. «Мечта как определяющая категория лирического субъекта является не только семантическим центром нескольких стихотворений, но и заявлена в названии циклов первого сборника: «Первые мечты» и «Новые грёзы». Именно в первый период творчества она становится одной из ведущих, наряду с темой любви и странничества»5, — отмечает исследователь А. Сичихина. «Сонет к мечте» (1895), как и многие стихотворения поэта, написан в форме классического сонета и совмещает первостепенные темы в творчестве Брюсова.
Ни умолять, ни плакать неспособный,
Я запер дверь и проклял наши дни.
И вот тогда, в таинственной тени,
Явился мне фантом женоподобный.
Он мне сказал: «Ты слышишь ропот злобный?
Для книг твоих разложены огни.
Смирись, поэт! мечтанья прокляни
И напиши над ними стих надгробный!»
Властительно слова звучали, но Томился взор тревогой сладострастной,
Дрожала грудь под чёрным домино,
И вновь у ног божественно-прекрасной,
Отвергнутой, осмеянной, родной,
Я отвечал: «Зачем же ты со мной!»6
Обращает на себя внимание заявленный уже в первой строфе мотив отчуждения от толпы, от современного общества, глухого к человеческому горю, равнодушного и озлобленного. Образ «запертой двери», знакомый по классической поэзии, в частности, по Тютчеву, символизирует замкнутость в собственном внутреннем мире, стремление оградить своё самое сокровенное от внешних грубых вмешательств. Именно в момент такого отчаянного, пронзительного одиночества появляется некое существо, одновременно «властительное», «тревожно-сладострастное» и «отвергнутое».
Несомненно, авторское воображение преломляет грани искусства, уединения, мечты и любви. Именно поэтому для исследования «тайн человеческого духа ... следует реконструировать движения души поэта»7. Только в моменты предельного одиночества и творческой сосредоточенности поэта посещает Муза. Зримо-конкретное мужское начало («он мне сказал») объясняется мужественной реакцией поэта на трагические потрясения жизни. Рядом с не сгибающимся под тяжестью неизбежных невзгод поэтом родственный ему образ Музы символизирует жизнестойкость и философский взгляд на непонимание и злобный ропот толпы. Мечта персонифицируется: творчество (Муза), красота (Женщина) и любовь к ним сливаются в единое и «родное».
У Рюрика Ивнева мало стихов, обращённых непосредственно к Музе как к источнику вдохновения, и вообще немного откровений о творческом процессе. Однако в отдельных произведениях бурные эмоции представляются пограничными творческим переживаниям:
Я — раб, незнающий и жалкий.
Я — тела бледного комок.
Удар приму от злобной палки,
Дрожа от головы до ног.
Пусть будут яростны удары,
Пусть тело бьётся, как змея.
Достоин мук, достоин кары,
Достоин слёз и крови я.
Одно лишь слово понимаю,
Одну молитву лишь творю:
«Сгореть», но сердцем не сгораю,
А только медленно горю8. Отчуждение от дикой толпы, от «злобной палки» здесь выражено куда более экспрессивно. Думается, в этих строках создаётся образ художника — осмеянного, непонятого, одинокого и изгнанного. Внешние «рабство», «бледность», «жалкость», «дрожь» вовсе не рисуют угнетённый облик, а лишь оттеняют жертвенное начало в сознании героя. Чем мучительней страдания, тем явственней наступает прозрение для измученной души. Чьё же «слово» слышит художник, ради кого творит свою «молитву», забывая об унижении и боли?
Обратим внимание на образ огня, появляющийся в обоих стихотворениях. Он типичен для романтической поэзии и был весьма актуален для неоромантизма Серебряного века. Но если в процитированном нами стихотворении у Брюсова огонь символизирует многовековое уничтожение добра, света, исходящих от культуры и знаний, то Ивнев в огне находит живительные силы. В брюсовских строках возникают реальные очертания «фантома женоподобного», произносящего пророческие речи. В произведении Ивнева высшая, повелевающая творческая сила как будто не обозначена, но, тем не менее, явно подразумевается. «Сгореть» было бы слишком просто и недостойно художника, а вот «медленно гореть» и «гореть сердцем» — его удел. Первоначальное «незнание» опровергается вечным служением. Мотив избранничества и жертвенности великого искусства звучит отчётливо. Несмотря на различие образной структуры, запечатление акцентированного творческого самоотвержения свидетельствует о сближении онтологического мышления обоих поэтов.
Природа и человек в поэзии С.А. Есенина и Рюрика Ивнева
Более близкие отношения были у Рюрика Ивнева с С.А. Есениным. Внутреннее единство отдельных тем и мотивов лирики обоих поэтов имеет свою предысторию.
После распада «Мезонина поэзии», московской группы эгофутуристов, и участия в деятельности «Центрифуги» Рюрик Ивнев присоединился к имажинистам, поставив подпись под «Декларацией имажинистов» в 1919 г. Но с Есениным Ивнев был знаком ещё до вступления в Орден имажинистов. В своих мемуарах он так описал их первую встречу: «Март 1915 года. Петербург. Зал Дома армии и флота. Литературный вечер, один из тех, которые устраивались в ту пору очень часто. Война, начавшаяся в 1914 году, не только не мешала устройству таких вечеров, но скорее даже способствовала, так как давала повод не только частным импресарио, но и многочисленным общественным организациям приобщаться к «делу обороны страны», объявляя, что доход с вечера идёт «в пользу раненых», «на подарки солдатам» и т.п.
В антракте подошёл ко мне юноша, почти ещё мальчик, скромно одетый. На нем был простенький пиджак, серая рубаха с серым галстучком.
— Вы Рюрик Ивнев? — спросил он.
— Да, — ответил я немного удивлённо, так как в ту пору я только начинал печататься и меня мало кто знал.
Всматриваюсь в подошедшего ко мне юношу: он тонкий, хрупкий, весь светящийся и как бы пронизанный голубизной.
Вот таким голубым он и запомнился на всю жизнь...»78
С того момента они остались большими друзьями, поддерживая друг друга; гибель Есенина Ивнев воспринял как утрату самого близкого человека: «Говорят, что время — лучший лекарь. И всё же этот “лучший лекарь” никогда не может нас окончательно вылечить от боли, которую мы испытываем, теряя лучших друзей. Эта боль то затихает, то опять вспыхивает...»79
Поэт посвятил много стихотворений С.А. Есенину («Я тусклый, городской, больной...» (1915), «Сколько глаз (о, много тысяч глаз)...» (1915), «Смотрю на кудри светлые, крутые…» (1916), «Сергею Есенину (письмо из Беслана)» (1916), «Сергею Есенину (акростих)» (1919), «Был тихий день, и плыли мы в тумане...» (1920), «Посвящается Сергею Есенину (Знакомо всё: когда-то мозг пылал...)» (1921), «Сергею Есенину (Неужели серая пуля...)» (1926), «Есенина нет, но горячее сердце...» (1980) и др.).
Cвоего друга-поэта Рюрик Ивнев ввёл в автобиографический роман «Богема» (1981), сделал главным героем получившей немало отрицательных откликов80 драмы «Сергей Есенин» (пьеса написана в соавторстве с О.Л. Леонидовым (1893–1951) в 1926 г.), написал статьи «Четыре выстрела в Есенина, Кусикова, Мариенгофа и Шершеневича» (1921), «Об Есенине» (1926), «О Сергее Есенине» 1964 .
Конечно, при поиске общего у обоих поэтов нельзя говорить об их идентичном восприятии бытия, мировоззрении, опыте жизни, отношении к окружающему миру и людям. Однако большая любовь к родине, интуитивное тяготение к природной гармонии, ко всему живому, безусловно, позволяют заявить о глубинном родстве их поэтических душ.
В творчестве С.А. Есенина, как известно, богато отображена «естественная» картина сущего81. Суть особых отношений человека и «мира фауны» обозначается, например, в произведениях «Поёт зима — аукает...» (1910), «Корова» (1915), «Песнь о собаке» (1915), «Лисица» (1916), «По лесу леший кричит на сову...» 1916 , «Лебёдушка» 1917 и др. Наверное, одним из самых трогательных стихотворений является общеизвестное «Собаке Качалова» (1925).
Лирический герой произведения видит в собаке не просто животное, а собеседника, готового выслушать:
... Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит. ... 82
Описание внешней красоты («такую лапу не видал я сроду», «шерсть бархатная», «по-собачьи дьявольски красив», «с такою милою доверчивой приятцей») и ласковое обращение к адресату («голубчик», «мой милый Джим») выглядит отнюдь не сентиментальным, а иллюстрирует постижение героем удивительной преданности, ума и сострадания «братьев меньших», свойственных далеко не каждому «Царю природы». Именно поэтому лирический герой готов доверить собеседнику, душевную тайну, показать свои чувства:
... Она придёт, даю тебе поруку.
И без меня, в её уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За всё, в чём был и не был виноват83. Литературовед С.Н. Пяткин, анализируя образ собаки в лирике С.А. Есенина, сделал следующее умозаключение: «Основной жанровой стихией выступает в есенинском стихотворении исповедь. Она, взаимодействуя с элементами других поэтических жанров: притягивая их к себе, растворяясь в них и отталкиваясь от них; сохраняя в монологической речи отнюдь не условный диалогический дискурс, служит выявлению тонкой душевной организации лирического субъекта, органично сочетающего в своем мире обыденное и сокровенное»84.
Эта тема встречается и в творчестве Рюрика Ивнева, например, в стихотворении «Пёс» (1915):
Откуда ты взялся — чёрный, кудлатый,
Неимоверно славный пёс?
Жил ты бедно или богато,
Где ты воспитывался и рос?
На мои вопросы не отвечая,
Ты только помахиваешь хвостом,
В безлюдном кафе, за чашкой чая,
Я раздумываю о житье твоём.
Как человек, я тебя жалею,
Общепринята жалость к бездомным псам.
За окном — черноморский ветер веет,
И волны подкатываются к берегам.
Об этом подумал я не сразу,
Но вдруг предо мною встал вопрос:
Возможен ведь, правда, эдакий казус,
Что ты жалеешь меня, как пёс.
И вот мы сидим — родные до боли,
Один за столом, другой под столом,
Я о твоей вздыхаю доле,
Ты — о житье-бытье моём85.
В обоих стихотворениях лирический герой воспринимает собаку как близкое существо, с которым можно поделиться своими мечтами, переживаниями, радостью и горем.
Онтологические категории «душа», «жизнь», «смерть» в оценке Рюрика Ивнева
О существовании человеческой души Рюрик Ивнев впервые задумался в детстве. Как он сам отмечал, это последовало после смерти и похорон отца, когда всё окружение семьи Ковалёвых часто спорило о существовании «невидимого предмета»28; возникали постоянные разногласия, которые отражались на мировоззрении Миши Ковалёва. Среди этих споров по-взрослому звучали слова будущего поэта: «Никто никогда не видел души. Взрослые спорят и ссорятся из-за неё. А вот я её видел...»29 Ребёнок чувствовал, что душа умершего отца рядом с ним, что её он может видеть в форме облачка или, например, цветка.
Со временем интерес к этому трудноопределимому началу только рос и укреплялся. В 1916 году в дневнике Рюрик Ивнев сделал следующее замечание: «Может быть, когда в нашем присутствии умирает живое существо, то, что называется душой, эта невидимая материя как бы разрывается на части, и как железо притягивается к магниту, так и эта освободившаяся душа притягивается к душам близко стоящих существ и, разрываясь, соединяется с чужими душами, обогатив их новой частицей души и влив в их существо часть своего я...»30
В сознании юного поэта возникло предположение о том, что душа после смерти человека может соединяться с душами близких людей, тем самым вызывая в них горестные воспоминания и постоянную память об умершем. К концу жизни было сделано важное наблюдение: «Самая трудная книга — это душа человека. Чтобы не впадать в противоречие, лучше её совсем не читать, но она больше всего интересует людей...»31
Метафорическое уподобление души книге довольно интересно и точно. Рюрик Ивнев характеризовал её как «трудную» — то есть недоступную всем. Любая «душа» уникальна, нужно это понимать и принимать; каждая «душа» — неповторимое и ни на что не похожее явление, отсюда и её труднодоступность при осмысливании и попытках анализа. Следовательно, как полагал автор, лучше «книгу души» вовсе отставить, чтобы не было поводов критиковать другого человека. Но, как всё таинственное и загадочное (а порой и противоречащее собственным принципам и пониманию миропорядка), феномен души будет вечно притягателен для окружающих.
У Рюрика Ивнева не так уж много лирических откровений, посвящённых изучению души как философско-религиозной категории. Характерное настроение дореволюционного творчества отображено в строчках одного из ранних произведений «Пахнет рыбой и палубой мытой...» 1913 :
... Я в душе своей, как в земле изрытой, Копошусь руками измученными...32 ...
В зрелой, более философской поэзии миропонимание поэта изменяется: появляются новые, характерные для определённого человеческого возраста темы и мотивы, происходит переоценка ценностей. Ивнева интересует становление человека как личности, преобразования, происходящие внутри него. Именно в свете таких настроений создаётся стихотворение «С годами» (1950):
С годами изменяем мы сужденья,
По-новому вникая в свет и тьму.
И познаём такое наслажденье,
Которое не снится никому.
Мы только солнцу открываем душу,
И растворяемся в его тепле,
И незаметно для сознанья рушим
Гранит понятий о добре и зле.
Мы впитываем жадно ночь зрачками,
На краски разлагаем чёрный цвет.
И в хлеб насущный обращаем пламень,
Бессмертья смысл поняв на склоне лет.
И в поздний час, такой необычайный,
О молодости можно ли грустить?
Не пепел ли она пред вечной тайной,
Сошедшей седину благословить?33
В лирическом размышлении поэт задаёт риторические вопросы, на которые каждый человек должен сам ответить после раздумий над собственной жизнью, переосмысления всех своих поступков, анализа сложившейся ситуации.
С годами меняется представление о добре и зле (антитезы «свет / тьма», «добро / зло»). То, что в более раннем возрасте могло казаться прекрасным, теперь получает иную оценку более зрелого и опытного человека, который многое повидал на своём веку и стал иначе относиться к некоторым явлениям в жизни.
Происходит постижение человеческой душой великой тайны Природы, уникальной для каждого живущего на Земле. Это выражено в языческом поклонении Солнцу как могущественному божеству. Раскрывая перед Светилом свою душу, как это делали люди на протяжении всего существования человечества, лирический герой заявляет о своей полной приверженности могущественной силе природной вечности, центром которой и является Солнце. Растворившись в «солнечном тепле», человеческая душа осознаёт, что наступает минута блаженства; она приходит в иное измерение, где не существует добра и зла, тёмного и светлого — наступают мгновения счастья.
Человек может изменить свои убеждения, что-то поменять в ходе развития цивилизации, но ход жизни при этом остановить не удастся никому.
Актуализируется образ-символ пламени, как отмечалось раньше, характерный для всего творчества Рюрика Ивнева. Человек способен эту разрушительно-созидательную силу подчинить себе, направить на исправление своих собственных ошибок, рисующихся в чёрном цвете.
Знаменательным представляется образ ночи, которая ассоциируется с чем-то страшным, пугающим и тяжёлым, но при этом по-своему прекрасным. И человеческое сущее способно увидеть это блаженство, отыскать что-то прекрасное и яркое пусть даже в неприглядном. Абсурдное занятие — разложение чёрного цвета на краски — становится величайшим делом. Способность различать тона не дана каждому человеку — только истинным художникам, людям, способным на такие вдохновенные подвиги.
Человеческая душа после воскрешения становится бессмертной. Перед вечностью жизнь человека всего лишь мгновение, пепел, который развеет ветер времени. Человек не способен его перебороть, поэтому нужно всего лишь подчиниться и принять, «благословить» естественный ход жизни.
Рюрик Ивнев о назначении творческого дара
В конце жизни Ивнев в мемуарах пытался проанализировать своё поэтическое становление, заявив, что «лирика стала казаться ... своеобразным средством, направленным против человеческого безразличия, в каких бы видах оно ни проявлялось...»14 Для него это был шаг, обозначающий неприятие человеческого зла, несправедливости социального мироустройства, которые ему были чужды.
Художник, по мнению поэта, не должен быть равнодушным к большим потрясениям, потому что в простых мелочах он может видеть то, чего никогда не заметят другие. «...Я стал обращать внимание на то, чего прежде не замечал, — на расположение склянок, напоминавших фигуры людей, обсуждающих какие-то события, на раму окна, казавшуюся огромным сооружением. Вата, которую кладут между двумя рамами, казалась седыми джунглями, в которых происходит невидимая борьба невиданных существ...»15 — записал в воспоминаниях Рюрик Ивнев о том, как начала формироваться его поэтическая сущность. Для творческой личности любая мелочь может стать героем произведения, она вдохновляет художника. Впоследствии поэтическое сознание создаст воображаемый мир, которым и овладеет художник.
А нужен ли этот мир кому-нибудь ещё, помимо самого автора? Стоит ли вообще создавать его, ведь другие могут попросту не заметить этого? Такие сомнения постоянно возникали в мыслях поэта. Появляются попытки на них ответить, но это не всегда удавалось сделать. «Иногда мне хочется взять все эти синие обложки, в которых так много для меня, и сжечь, порвать, уничтожить. Но боюсь, боюсь того, что с последней обложкой жёсткой синей бумаги исчезнет что-то огромное и сильное, что связывает меня с жизнью. Как обойдусь я без них, в которых вложено всё, всё, всё?»16 — такая запись появилась в дневнике 28 сентября 1909 года. Под «синими обложками» подразумеваются тетради с юношескими стихами поэта. Скорее всего, выбор Рюриком Ивневым именно синего цвета для тетрадей со своими первыми поэтическими опытами был неосознанным, но тем не менее этот цвет символичен, ведь он возносит человека к небу, туда, где рождается вдохновение. Именно эти тетрадки не подлежат уничтожению: не случайно повторение в конце записи троекратного «всё», в котором для юного поэта выражена не только поэтическая, но и человеческая сущность. Для любого поэта стихи являются частью окружающего мира: утратив это слияние, можно потерять самую важную человеческую ценность — жизнь. Раздумья молодого Рюрика Ивнева видятся не по возрасту мудрыми.
На протяжении всей жизни поэт пытался понять, что такое творчество, каково предназначение художника. 11 марта 1969 года в дневнике появилась следующая запись: «И я понял одно; талант писателя именно в том и заключается, что заставляет переживать волнения автора даже в том случае, если он сам никогда не испытывал того горя, о котором повествует автор...»17 Талантливая личность с помощью творчества способна возбудить в человеке интерес к окружающему миру, увидеть проблемы и несовершенство устройства миропорядка. Художнику не обязательно быть в центре описываемых событий; его талант позволит дать им определённую характеристику, которая должна повлиять на обычного человека.
Предназначение истинного поэта таково: «Я бедствую, потому что не умею писать чернилами, а пишу кровью, а это неприбыльно...»18 (5 мая 1942 г.). Художник вкладывает в творчество всю свою душу без остатка, безжалостно: только так можно стать настоящим творцом. Стихи пишутся не для денег и славы; главная цель — подарить себя людям, даже если они не примут, посмеются, осудят. Такова участь поэта. Рюрик Ивнев считал, что не только энциклопедические знания, ум и талант формируют его сущность. Основополагающим фактором, по его мнению, становится духовная и кровная связь художника с народом, с землёй, на которой он родился и вырос. Именно эти факторы и играют огромную роль в становлении творческой личности.
Эта тема начинает развиваться ещё в ранней лирике (1914):
Я танцую на острой бритве,
Я пою изрезанным ртом,
И заброшен мой молитвенник,
Надо мною не плачет никто.
Только смотрят из ложи бархатной.
Да из кресел на танец мой,
А я вспомнил что в детстве моя парта
Пахла чернилами и смолой.
Стало стыдно за танец жёсткий.
За румяна впалых щёк.
За любимый запах извёстки,
За всех, кто груб и жесток.
Я танцую на острой бритве.
И кричу сквозь дым и туман:
Отдайте мне мой молитвенник.
Мой сладкий обман19.
Истинные «поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души»20, как заметил В.С. Высоцкий. Для Ивнева жизнь — опасный танец на лезвии бритвы, который может убить, а поэт должен ходить на грани жизни небесной и земной. Он танцует для элитной публики, смотрящей равнодушно на «чудачества» стихотворца, который, в свою очередь, ради этого танца отказывается от самого святого — веры («И заброшен мой молитвенник...») Он «заброшен», а не отложен в сторону, что говорит о быстроте действия. Публика, смотрящая из «ложи бархатной», привыкла видеть страдания других, равнодушно зевая, не проявляя заинтересованности.
У «танцующего» (метафора образа поэта, обречённого творить на злобу дня) возникает чувство стыда и отвращения к самому себе. Память возвращает милые сердцу образы, символизирующие ценностные ориентиры: родину, семью, детство. Отчаянный вскрик в последней строфе — это попытка найти дорогу в сокровенное прошлое, хотя оно оказывается лишь иллюзией, «сладким обманом». Однако, несмотря на боль, неудачи, лирический герой не оставляет надежды изменить глухой и бездушный мир.
Одно из самых знаменитых ранних произведений Рюрика Ивнева «Под свист, улюлюканье, адский хохот...» (1913) пронизано схожими мотивами:
Под свист, улюлюканье, адский хохот
Белоснежных зубов и ртов озорных
Пой, не боясь прослыть скоморохом,
О самых первых чувствах своих.
Пой о щенках с перебитыми лапами,
О любви, поруганной когортой самцов,
О покинутых девушках, любивших свято,
О младенцах, оторванных от грудных сосцов.
Пой о простых слезах человеческих,
О судорогах тоски вековой,
Пой о четырежды изувеченных,
О лежащих на каменной мостовой.