Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Исследовательские подходы к изучению литературной сказки 24
1. 1. Литературная сказка в исторической и методологической перспективе (ХХ–ХХI вв.) 24
1. 2. Проблемы исследования российских региональных сказок 38
1. 3. Пермская литературная сказка: подступы к изучению 45
1. 4. Дискурсивный подход в изучении литературных сказок пермских авторов 52
Глава вторая. Специфика литературной сказки в творчестве пермских писателей 1940–1990-х годов 58
2. 1. Литературные сказки пермских писателей 1940-х начала 1950-х годов 58
2. 1. 1. Фольклорная и литературная традиции в сказках А.П. Бычкова и К.В. Рождественской 65
2. 1. 2. Сказки Е.Ф. Трутневой и В.Д. Шумковой: контексты времени 76
2. 1. 3. Традиция и новаторство в литературных сказках Е.А. Пермяка 81
2. 2. Литературные сказки пермских писателей в период оттепели 89
2. 2. 1. Лирическое начало в сказках А.М. Домнина 96
2 .2. 2. Юмористические сказки Л.И. Давыдычева 99
2 .2. 3. Реалистические и фантастические элементы в сказках В.И. Воробьева 104
2. 3. Сказки в творчестве пермских писателей 1970–1980-х годов 114
2. 4. Литературные сказки в пермской литературе 1990-х годов 124
Глава третья. Сказки Л.И. Кузьмина 128
3. 1. Творчество Л.И. Кузьмина в российском литературном процессе 129
3. 2. Начало творческого пути Л.И. Кузьмина (1950-е годы) 131
3. 3. Сказки Л.И. Кузьмина 1960–1970-х годов в контексте истории советской литературы 143
3. 4. Жанр повести-сказки в творчестве Л.И. Кузьмина 158
3. 4. 1. Поэтика повести-сказки «Капитан Коко и Зеленое Стеклышко» 159
3. 4. 2. Старая сказка в новом контексте: две редакции повести-сказки «Капитан Коко и Зеленое Стеклышко» 163
3. 5. Литературные сказки Л.И. Кузьмина постсоветского периода 167
Заключение 171
Список литературы 183
- Литературная сказка в исторической и методологической перспективе (ХХ–ХХI вв.)
- Фольклорная и литературная традиции в сказках А.П. Бычкова и К.В. Рождественской
- Начало творческого пути Л.И. Кузьмина (1950-е годы)
- Литературные сказки Л.И. Кузьмина постсоветского периода
Литературная сказка в исторической и методологической перспективе (ХХ–ХХI вв.)
В настоящем параграфе предпринята попытка определить логику развития исследований жанра литературной сказки в исторической динамике. В основном мы сосредоточимся на исследованиях ХХ века, так как в этот период специфика жанра литературной сказки стала предметом пристального изучения.
Сегодня в исследовательской литературе уже существуют некоторые историографические и библиографические обзоры изучения литературной сказки. Так, например, в теоретической части диссертационной работы «Русская литературная сказка ХХ века» (2001) Л.В. Овчинниковой выделены этапы наиболее активного изучения жанра литературной сказки в ХХ веке: 1950–1970-е гг., 1980–1990-е гг. Исследование Л.В. Овчинниковой сосредоточено на обзоре наиболее крупных работ по изучению специфики жанра литературной сказки в ХХ веке. В завершении обзора исследовательница приходит к выводу о том, что «русская литературная сказка ХХ века по-прежнему остается недостаточно исследованным явлением, хотя подробно и глубоко изучались отдельные периоды, имена, разновидности» [Овчинникова 2001: 33].
История изучения литературной сказки в современном литературоведении представлена в разделе диссертации «Жанровые особенности философской сказки в русской литературе второй половины ХХ – начала ХХI в.» (2011) А.В. Тихомировой. В фокусе внимания – обобщающие работы ХХ века по изучению специфики литературной сказки, история развития жанра от сказок А.С. Пушкина до настоящего времени [Тихомирова 2011].
Статья «История изучения сказки как жанра. Особенности ее исторического развития» (2016) Р.А. Кулашкиной представляет собой краткий обзор основных работ ХХ века по изучению фольклорной и литературной сказок. В итоге Р.А. Кулашкина отмечает, что многие исследователи ХХ века видят проблему определения жанровой специфики литературной сказки, так как «она – результат трансформации, поэтому подвижна, неоднородна» [Кулашкина 2016: 274].
Нам представляется, что историю изучения литературной сказки необходимо проследить с ХIХ века. Анализ показывает, что логика этого процесса определяется исторически изменчивыми свойствами политического и литературного дискурсов, сменой научных парадигм в литературоведении, а также самим характером сказок 1.
Важно выделить разные подходы ученых к изучению сказки фольклорной и литературной. Фольклорная сказка изучается исследователями с точки зрения ее функции в литературном процессе (начиная от работ мифологической школы – В.Ф. Миллера, Ф.И. Буслаева, А.Н. Веселовского) и внутренней структуры (от структуралистских работ В.Я. Проппа до монографии М.Н. Липовецкого). Литературная же сказка, в основном, рассматривается в тесной связи с актуальным литературным процессом. Поэтому ее оценки часто обусловлены общественно-политическими дискурсами конкретного временного периода. Кроме того, интерпретации литературной сказки нередко диктуются прагматическими задачами воспитательного, педагогического характера, ведь сказка с начала ХIХ века мыслилась как детское чтение (впервые – в критических статьях В.Г. Белинского). Последнее обстоятельство в ХХ веке, в советские годы, оборачивается обязательной установкой на формирование у будущих строителей коммунизма идеологически правильного мировоззрения. Все эти факторы делают процесс изучения литературной сказки отдельным предметом для научной рефлексии. Необходимо осмыслить этот процесс во взаимосвязях его составляющих (влияние идеологического и общественно-политического дискурсов, воздействие общелитературного процесса, смена научных парадигм, воздействие самого литературного материала на исследователя), выявить доминанты изучения в разные исторические периоды (с учетом основных дискуссий, критической полемики), определить новые пути исследования специфики литературной сказки.
Современные литературоведы (Л.В. Овчинникова, К.В. Бабковская, М.П. Шустов и др.) относят начало изучения жанра авторской сказки к ХIХ веку. В эпоху романтизма были написаны литературные сказки В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, В.Ф. Одоевского и др. Примечательно, что в ХIХ веке авторская сказка еще нечетко отделялась от народной. Критические статьи В.Г. Белинского посвящены исследованию проблем взаимодействия народной и книжной словесности в сказках А.С. Пушкина и П.П. Ершова. В.Г. Белинский критиковал сказки Пушкина, так как считал их всего лишь подражанием народной культуре. Однако он с интересом воспринял сказки Э.Т.А. Гофмана, определяя их как «чудное произведение его чудного гения» [Белинский 1953: 497]. Большое внимание критик уделял выбору тем детской литературы, которые не должны были отличаться от тем произведений для взрослых. В.Г. Белинский писал о правдивом изображении жизни в книгах для детей. По мысли В.Г. Белинского, детская литература должна быть наравне с литературой для взрослых по тематике и художественному уровню: «Хорошо и полезно то сочинение для детей, которое может занимать взрослых людей и нравиться им не как детское сочинение, а как литературное произведение, писанное для всех» [Белинский 1956: 375].
В период реализма (1860–1890-е гг.) в образовательной системе шли многочисленные перемены, связанные с реформами 1861 года. Сказки известных к тому времени авторов (В.И. Даля, Н.П. Вагнера, Д.Н. Мамина-Сибиряка, В.М. Гаршина) нередко встречали критику со стороны педагогов. Ф.Г. Толль, И.И. Феоктистов критически относились к сказкам, призывая писателей обучать детей, сетуя, что современные сказки не содержат образовательной пользы [Толль 1862; Феоктистов 1903]. Эти тенденции «педагогического» осмысления сказки останутся авторитетными в изучении сказки в ХХ веке.
Период конца ХIХ – начала ХХ вв. характеризуется как время расцвета жанра. Литературная сказка становится популярным жанром в творчестве Ф.К. Сологуба, В.В. Маяковского, З.Н. Гиппиус и др. Исследовательница литературы периода Серебряного века Т.В. Кривощапова объясняет этот феномен тем, что «сказочный жанр был востребован и использован литературой в ее стремлении выразить мифологизм современного сознания» [Кривощапова 1995: 20]. Сказки модернистов были критически восприняты историками литературы и педагогами 1910–1920-х гг., которые в начале ХХ века проявляли особый интерес к детской литературе. Н.В. Чехов, автор теоретических книг по истории детской литературы, обвинял рассказы и сказки С. Черного, рекомендованные для детей старшего школьного возраста, и сборник «Сказки» А.А. Блока, адресованный детям, в отсутствии педагогических идей и этических принципов [Чехов 1915]. В рамках нашего исследования особый интерес представляет книга «Детская литература» (1909) Н.В. Чехова. В главе, специально посвященной сказкам, предпринята попытка дать характеристику жанру литературной сказки (у Н.В. Чехова она называется художественной): «Существуют сказки художественные, но написанные на темы народных сказок или в подражании им. Наконец, писатели-художники нередко облекают свою мысль в аллегорическую или просто фантастическую форму» [Чехов 1909: 180]
После революции 1917 года интерес к вопросам детской литературы обусловлен задачей социалистического строительства, а изучение сказки в 1920–1930-е гг. детерминируется требованиями социалистического реализма. В этом смысле показательна книга педагога, сотрудника Наркомпроса Э.В. Яновской «Сказка как фактор классового воспитания» (1923) (второе издание 1925 года называлось «Нужна ли сказка пролетарскому ребенку?»). «Русские народные сказки — слишком русские для того, чтобы воспитать интернационалиста» [Яновская 1925: 95], — утверждала Э.В. Яновская.
Многие литературные сказки 1920-х гг. также подвергались критике. Критик детской литературы Д. Кальм, председатель Комиссии по детской книге Наркомпроса РСФСР Е.А. Флерина обвиняли ведущих в то время советских писателей С.Я. Маршака, К.И. Чуковского в том, что их произведения не способствуют созданию пролетарской литературы для детей.
Фольклорная и литературная традиции в сказках А.П. Бычкова и К.В. Рождественской
Сказки Александра Петровича Бычкова (19161943) были опубликованы на страницах пермского альманаха «Прикамье» в 1940-м году. Уроженец Перми А.П. Бычков в 1939 году окончил литературное отделение Пермского педагогического института. Долгое время работал в газете «Большевистская смена». Стихотворения А.П. Бычкова («Вступление к северной поэме» (1937), «Девушка» (1938), «Нас повстречали» (1940), «Песня народного ополчения» (1941), «Зерно» (1942)) постоянно печатались во всех популярных изданиях Перми 1940-х гг.: «Прикамье», «Звезда». Особенную известность А.П. Бычкову принесли тексты, опубликованные в годы Великой Отечественной войны. В 1942 году был опубликован сборник стихов «Железо и огонь», тексты которого, по словам, автора, «были написаны в первые месяцы войны» [Бычков 1942:2]. В настоящем параграфе приведен анализ литературных сказок А.П. Бычкова1.
Четыре сказки А.П. Бычкова («Евстигнейкина мудрость», «Про чапаевскую шашку», «Русское угощенье», «Как Лутоня вора ловил»), опубликованные в альманахе «Прикамье» (1940), начинаются с предисловия под названием «Жили-были сказки». В тексте, предшествующем сказкам, узнаваемы особенности повествования, характерные для сказов Бажова. Они проявляются, прежде всего, в мотивах пересказа сказок рабочих друг другу. У П.П. Бажова: «Только этот разговор в половинку уха слушать надо, а в другую половинку то лови, что наши старики сказывают. Вот тогда и поймешь, как дело было, – кто у кого учился» [Бажов 1952: 33]. У А.П. Бычкова: «Только сказки наши по-особенному звучат. Другой раз трудно различить: правда ли это или чудеса придуманы» [Бычков 1940 а: 97]. Характерно также указание на уральскую специфику текстов (географические названия, особенности местного ландшафта). У П.П. Бажова это старинные уральские заводы и селения: Полевской, Косой Брод, Зюзелка, Мраморское; у А.П. Бычкова узнаваемые места, хотя менее конкретно определенные: «край, сами знаете: тайга, болота, озера, да реки…На ту пору на Каме-реке артель плотницкая сорганизовываться стала» [Бычков 1940 а: 98].)
Примечательно, что автор с первых строк вводит читателя в сказочную ситуацию, называя местом событий «Село наше Дворец…» Однако, в тексте сказок отчетливо проявлены идеологические ценности 19301940-х гг. Так, в сказке «Как Лутоня вора ловил» (1940) на первый план выходит изображение колхозной жизни. Главный герой Лутонюшка вызывается подкараулить вора снопов и вернуть награбленное сено. Уснув на карауле, Лутонюшка во сне начинает спорить с самим Богом, который представляется зажиточным барином: «Бородища-то у бога рыжая, как солнце светится, разными духами от нее воняет. Срам этакой! А одет-то бог в трикотажное платье новенькое. Сапоги – чистый хром да со скрипом. На пятерне кольца серебряны, даже проба на них поставлена…» [Бычков 1940 а: 94]. Описание Бога доведено до абсурда, когда Лутоня затевает с ним драку и спросонья хватает за бороду вора, подкравшегося в это время к снопу. Им оказывается местный поп.
Вероятно, сюжет сказки А.П. Бычкова восходит к сюжету волшебной «Сказки об Иване-царевиче, Жар-птице и сером волке» [Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка 1979: 58]. В фольклорной сказке Иван-царевич отправляется сторожить сад отца, поймать вора золотых яблок. Герою удается увидеть похитителя – Жар-птицу и поймать ее за хвост. В сказке Бычкова Лутонюшка отправляется стеречь снопы сена, вора (попа) получается схватить только за бороду. Пермский автор, как мы можем убедиться, создает свою, идеологически актуальную (в духе антирелигиозной пропаганды) версию волшебной сказки о Жар-птице. Функции (по терминологии В.Я. Проппа) у новых героев сказки – как у персонажей фольклорной сказки: нарушение запрета (как в фольклорной сказке Жар-птица ворует яблоки, у Бычкова поп ворует снопы), победа над вредителем (Лутонюшка находит вора в финале сказки). Отчасти сатирическое изображение попа традиционно для русской литературы, начиная со «Сказки о попе и о работнике его Балде» (1830) А.С. Пушкина. Однако в данном контексте текст пермского автора явно демонстрирует партийные установки времени об атеистическом воспитании, озвученные, например, на Х пленуме ЦК ВЛКСМ «Вопросы детской литературы» (1940): «Нужно ли нам сейчас создавать антирелигиозную литературу? Да, нужно. Нельзя думать, что раз мы осуществляем постепенный переход от социализма к коммунизму, то такой пережиток классового общества как религиозность, суеверия, ликвидирован...» [Мишакова 1940: 1] В центре сказки «Про чапаевскую шашку» (1940) перед читателем образ популярного исторического героя первой половины ХХ века.
М.П. Одесский в статье «Героический миф о Чапаеве» (2007) выделяет четыре этапа мифологизации образа героя. Первый – эпоха Гражданской войны. Чапаев превращается в идеального героя – выразителя народного сознания. Вторая степень мифологизации, по мнению М.П. Одесского, осуществляется при участии Д.А. Фурманова – автора романа «Чапаев» (1925), после выхода которого Чапаев становится советским героем. С течением времени Василий Иванович становится сталинским героем (фильм «Чапаев» (1934) Г.Н. Васильева, С.Д. Васильева) – это третья степень мифологизации. Заключительным этапом мифологизации автор называют постсоветскую эпоху, когда «мифограф» В.О. Пелевин пишет роман «Чапаев и Пустота». В нем начдив стал «героем исторической притчи» [Одесский 2007].
Для нас особенно интересен тот период, когда написана сказка А.П. Бычкова. М.П. Одесский отмечает рост популярности образа Чапаева после выхода одноименного фильма Васильевых в 1934 году, где «Чапаев функционирует как абсолютный герой сталинского мифа – воплощение военного вождя, человека власти, человека судьбы» [Одесский 2007]. После фильма Васильевых А.Т. Кононов, советский писатель, получивший известность детскими рассказами о В.И. Ленине, пишет сборник «Рассказы о Чапаеве» (1939), в который входят приключенческие тексты о военных похождениях Чапаева. Последний рассказ называется «Сказка», в нем автор повествует в сказочной форме о чудесном спасении Чапаева от врагов-казаков. Таким образом, Чапаев становится уже сказочным героем.
В сказке А.П. Бычкова Чапаев предстает не только героем Гражданской войны, но и храбрым молодцем, как в фольклорной сказке или былине: «Как вымахнет Чапай из ножен свою шашку, да как размахнется – только ветер засвистел. От этого свиста у беляков лошади плясать стали, испугались шибко. Чапай знай себе обе стороны рубает, только чубы летят. Всех беляков порубал!» [Бычков 1940 а: 98] Помогает ему побороться с вредителями его шашка, которую специально для него ковали - как волшебный предмет из фольклорной сказки: «О гранитный камень ударишь - камень на две половины отколется, а шашка целехонька, хоть бы одна зазубринка! Не шашка - чистый клад! С этой шашкой Чапай непобедим был» [Бычков 1940 а: 98]. Примечательно, что сюжет сказки А.П. Бычкова напоминает сказку А.Т. Кононова [Кононов 1939], в которой старик-киргиз дарит Чапаеву волшебного коня, серебряную шашку и позолоченное ружье: «На огне из целого бруска закалили. Зато шашка самая наилучшая на свете вышла» [Бычков 1940 а: 98]. «Вредителями» (терминология В.Я. Проппа) в тексте А.П. Бычкова предстают белые генералы, которые просят златоустинских мастеров такую же шашку волшебную выковать. Но шашку Чапаева им все равно не одолеть!» Как видим, автор сказки наивно участвует в мифологизации образа Чапаева. В романе «Чапаев» герой представлен как демиург: «Перед нами стояла неотвязно … сказочная фигура Чапаева, степного атамана. Это, несомненно, народный герой…» [Фурманов 1973: 25]. В сказке А.П. Бычкова главный герой показан сильным и решительным: «Как рубанет Чапай по одной генеральской шашке - та будто головешка в пепел рассыплется, по другой - тоже самое» [Бычков 1940 а: 99]. Изображение Чапаева в сказке Бычкова явно напоминает воспевание подвигов героя Гражданской войны в жанрах советского фольклора: песнях, стихах, сказках:
Много бьет - секет силы саблей вострою, Вдвое-то топчет да его добрый конь Сергеюшко. Вправо Чапай махнет - валилась улица, Влево отмахнет - валились переулочки. Помогала ему дружинушка. [Крюкова 1931: 40].
Начало творческого пути Л.И. Кузьмина (1950-е годы)
Лев Иванович Кузьмин родился в 1928 году в Костромской области в небольшой деревни Задорино. По словам сына писателя, «большой след в душе автора оставили родственники матери – ее отец и брат, которые были революционерами-большевиками» [Беседа с А.Л. Кузьминым от 23.01.2018: 1]. Можно предположить, что общение с ними повлияло на создание ряда стихотворений для взрослых о В.И. Ленине, которые Л.И. Кузьмин писал в конце 1950-х гг., в начале своего творческого пути: «День, когда родился Ленин» (1958), «Встреча с Ильичем» (1959), «Улица Ленина» (1960). Все они были опубликованы в местных периодических изданиях: «Звезда», «Урал», «Молодая гвардия» и др. Много стихотворений о выборе жизненного пути, труде, жизни рабочих было написано в начале 60-х годов: «После смены» (1963), «Пропагандист» (1963), «Стихи о труде» (1963), «Кони» (1965), «Компромисс» (1967), «Прощание с выпускниками» (1968) и др. В это время Л.И. Кузьмин совмещал две работы – строительного мастера и журналиста, писателя.
В 1963 году в Перми вышел первый поэтический сборник «Апрель» (для взрослых), в 1964 году – первая книжка для детей «Кто что умеет?».
В Москву стихи Л.И. Кузьмина впервые отвез В.П. Астафьев в 1969 году. В том же году Л.И. Кузьмина приняли в Союз писателей. Отметим, что период 1960–1970-х гг. можно назвать наиболее плодотворным в творчестве писателя. Большинство произведений (сказки в стихах, повести-сказки), которые будут подробно рассмотрены в настоящем исследовании, были созданы именно в этот период. Однако в истории литературы порой парадоксальным образом оказывается интересным то, что не было опубликовано, – тексты, не вошедшие в текущий литературный процесс по причинам идеологического, политического, личного характера. В ходе нашего исследования в архиве писателя, хранящемся в Пермском краеведческом музее, нами была обнаружена неопубликованная сказка Кузьмина «Звезда счастья» (1950). Анализ жанровой природы текста, его структуры в соответствии с методикой анализа сказки В.Я. Проппа и в соотнесении с существующими указателями сказочных сюжетов показал, что авторская сказка Л.И. Кузьмина содержит редуцированные свойства былины, сказа (сказания), рудименты героического эпоса (богатырской сказки), объединенные специфической для советской культуры 1950-х гг. жанровой формой «новины»1. Текст, скорее всего, является первым литературным опытом пермского автора и, как оказалось, наиболее ярко демонстрирует дискурсивные приметы своего времени2.
Обнаруженная нами сказка «Звезда счастья», входившая в личный семейный архив Л.И. Кузьмина, переданный вдовой писателя М. Г. Кузьминой в 2006 году в архив Пермского краеведческого музея, много говорит об эпохе, в которую она была написана, но не опубликована. Рукопись с названием «Звезда счастья» хранится в личном фонде Л.И. Кузьмина под номером 2079, представляет собой автограф (№ПОКМ 20860 / 1373) на трех страницах. Текст находится в конверте с рукописями опубликованных сказок Л.И. Кузьмина: «Доброе дело» (1978), «Девушка Ель» (1991), «Милые братья» (1993). Всего в фонде писателя хранится 2671 предмет. Среди них рукописи, наброски сюжетов сказок, стихотворений и других произведений автора. Также в архиве хранятся грамоты, фотографии, письма писателя. На конвертах с рукописями со слов М.Г. Кузьминой работники архива указали примерные годы создания текстов. Нередко даты обозначают не год, а десятилетие, когда был создан текст. Принцип комплектования текстов в конвертах не указан. На конверте, куда помещена рукопись «Звезда счастья», стоит дата: «1950-е гг.». В тексте имеются рукописные исправления. На достоверность авторства указывает подпись после текста («Лев Кузьмин») и почерк рукописных исправлений, достоверность которых подтвердил сын писателя А.Л. Кузьмин.
«Звезда счастья» – текст, непохожий на известные сказки Л.И. Кузьмина, как, впрочем, на иные авторские литературные сказки. Она отчасти близка фольклорной. В зачине задаются и установка на жанр, но также и на отступление от традиции: «Хочешь, я расскажу тебе сказку. Это совсем новая сказка, но начинается она по-старому, потому что иначе не была бы сказкой» [Кузьмин б/г 1: 1] (здесь и далее при цитировании сохранены орфография и пунктуация автора).
Действие происходит в сказочной стране, где, как выясняется, совершается несправедливость: «Далеко-далеко, там где просыпается солнце, лежит большая прекрасная страна. С одной стороны ее границы ласкает своими волнами голубое море, а с другой залегли высокие горы, которые кутаются в седые нежные облака … . Но все богатства, которые давали поля, реки и море, в руки жителей не попадали. Все богатства у народа отбирал император и его прислужники» [Кузьмин б/г 1: 1]. Помочь своему народу решает «старейший из старейших» по имени Мао: «Его волосы черные как ночь, развевал ветер, на его лице, золотистом как солнечный отблеск, горело вдохновение, его глаза излучали отвагу, а на высокий лоб легла мудрость» [Кузьмин б/г 1: 2]. Описание внешности героя напоминает не сказочный, а, скорее, «эпический стиль с его типическими формулами, повторениями, постоянными ”украшающими” эпитетами или сравнениями» [Жирмунский 1962: 12]. Прототип героя сказки -реальное историческое лицо - Мао Цзэдун, на время создания сказки -председатель китайской Коммунистической партии, лидер КНР. Это не мешает сказке развиваться по законам жанра.
Текст имеет фабулу волшебной сказки, содержит постоянные эпитеты: «высокие горы», «голубое море», «золотые лучи». Герои сказки Л.И. Кузьмина выполняют традиционные функции действующих лиц (по терминологии В.Я. Проппа): вследствие «недостачи» герой «отлучается из дома», герой «получает волшебное средство», «герой побеждает» [Пропп 1928]. Мотив «звезды счастья» по своей функции может быть отнесен к мотиву получения волшебного средства в фольклорной сказке, описанного В.Я. Проппом: «сказочная завязка обычно содержит какую-нибудь беду и отправку героя из дома. … Эту беду нужно избыть, и обыкновенно это происходит так, что в руки героя попадает какое-нибудь волшебное средство» [Пропп 1946: 146]. Получение «звезды счастья» соотносится с сюжетом приобретения чудесного средства в волшебной сказке, приведенным, например, в «Сравнительном указателе сюжетов» (1979)1. Заветную Звезду Мао обретает в Стране Счастья, которая находится в Сердце земли. По описанию читатель может уже догадываться, что речь идет об СССР: «А когда пришел Он в Страну Счастья, когда дошел до Сердца Земли ему протянул руку Великий Вождь Мира, ученик Славного Учителя Народов, имя которого хранится в каждом живом сердце» [Кузьмин б/г 1: 3]. Под именами Великого Вождя легко узнается Сталин, а Учителя – Ленин. Уже и потому, что такое изображение вождей – характерные формулы фольклора и литературы 1940–1950-х гг., где строки народной сказительницы М.С. Крюковой («Наш великий вождь, премудрой Сталин-свет, Вот Иосиф-то Виссарионович» [Крюкова 1946: 122]) немногим отличались от языка газет: «… выступающие говорят о величии Сталинской Конституции, об огромных успехах, достигнутых нашей страной под руководством великого и любимого товарища Сталина» [Строкин 1950:1].
Далее в сказке Л.И. Кузьмина следует дар, акт передачи волшебного средства. «Протянул Великий Вождь Мира руку Мао, передал ему Рубиновую Звезду Счастья и сказал: «Пусть она будет вечным символом дружбы твоего и моего народа. Пусть твой народ будет счастлив также, как счастлив мой!» [Кузьмин б/г 1: 3]. Символика звезды здесь явно продиктована советской символикой – рубиновых звезд Кремля: «когда вернулся Мао в свою страну, солнечную, но полную горя, весь его народ увидел как сверкает Рубиновая Звезда Счастья» [Кузьмин б/г 1: 3].
Литературные сказки Л.И. Кузьмина постсоветского периода
В последние два десятилетия жизни Л.И. Кузьмин тяготел к реалистической прозе, нежели к литературным сказкам. В период конца 1970-х – середины 1990-х гг. были опубликованы повести и рассказы для подростков и взрослых: «Чистый след горностая» (1975), «Привет тебе, Митя Кукин!» (1977), «Малые звоны» (1984), «Заветное дело» (1984), «Под теплым небом» (1987), «Салют в Стрижатах» (1990), «Косохлест» (1993), «Золотые острова» (1997). Действие в рассказах и повестях Кузьмина часто происходит в северных областях средней России, а речь о жизни подростков в годы Великой Отечественной войны, о жизни мальчишек и девчонок в деревне. В.Е. Кайгородова отмечает, что в книге «Золотые острова» Л.И. Кузьмин «следует большой традиции русской литературы, восходящей к "Детским годам Багрова-внука" С.Т. Аксакова, начальным книгам автобиографических трилогий Л.Н. Толстого, М. Горького…» [Кайгородова 2013: 47]. По мнению В.Е. Кайгородовой, родство прозы Кузьмина с произведениями классиков в том, 168 что в их текстах на первый план выходит адресация к ребенку-сверстнику и взрослому, читающему о детстве [Кайгородова 2013: 47].
В целом, тексты последних десятилетий заметно отличаются от сказочного творчества пермского автора 1960–1970-х гг. К постсоветскому периоду творчества Кузьмина относится сборник сказок «Баба Яга и ее внучки Ягобабочки» (1993). Тексты сборника опираются на русский фольклор, но, несмотря на знакомых героев волшебных сказок и традиционные сказочные мотивы, в них все выглядит по-новому, согласно тенденциям постсоветской литературы. Рассмотрим подробнее некоторые сказки сборника.
В сказке «Баба Яга и ее внучки Ягобабочки», используя форму привычных сказочных зачинов фольклорной сказки, автор начинает повествование с описания жизни отрицательного героя волшебной сказки, «антагониста» (терминология В.Я. Проппа): «В избушке-поскрипушке жила-поживала Баба Яга. Жила, на житьё своё не плакалась» [Кузьмин 1993: 7]. Кузьмин переиначивает с самого начала традиционный сюжет сказки о Бабе Яге. Отметим, что характеристике этого персонажа посвящено много исследований, в том числе, фундаментальные труды М.Н. Макарова (1827), А.А. Потебни (1865) и В.Я. Проппа (1946), а также работы В.П. Аникина (1959), З.П. Соколовой (2007). В.Я. Пропп выделяет три функции Бабы Яги: дарительница (она дарит герою сказочного коня либо волшебный предмет); похитительница детей; воительница, сражаясь с которой «не на жизнь, а на смерть», герой сказки переходит к иному уровню зрелости [Пропп 1946: 37].
В тексте Л.И. Кузьмина Баба Яга утрачивает функции героя, первоначально ей предназначенные в истории славянской мифологии и фольклора: «Но и колдовство у Бабы Яги не получается. … А за дармовой-то жизнью Баба Яга отвыкла и от любого напряга» [Кузьмин 1993:8].
В сказке Л.И. Кузьмина трансформации подвергается вторая функция Бабы Яги, обозначенная В.Я. Проппом как «похитительница детей». В «Мифологическом словаре» Е.М. Мелетинского (1990) указано, что баба Яга «старается изжарить похищенных детей в печи» [Мифологический словарь 1990]. В сказке Л.И. Кузьмина похищенные Бабой Ягой девочки становятся ее помощницами. Ягобабочки (так называет их Баба Яга) вынуждены развлекать лесных разбойников, купцов и молодцев за гостинцы для хозяйки. Сказка, написанная в эпоху постсоветской литературы, модернизирует традиционные сказочные сюжеты: Баба Яга организует «бизнес» среди жителей леса, показывая танцы Ягобабочек за угощения и подарки. Важно, что текст Кузьмина имеет фабулу волшебной сказки. В финале Ваня-дурачок помогает девочкам сбежать от Бабы Яги. Но цель его поступка заключается не в стремлении освободить пленниц, а в том, чтобы спасти от позора семьи: «Мне и родители ваши известны. Они – люди честные, добрые, а вы удумали водиться с такой бессовестной компанией. Да ещё перед ней плясать! Если б матушка с батюшкой вас тут увидели, они бы залились слезами горше, чем я» [Кузьмин 1993:17]. Ситуация осуждения Ваней-дурачком танцев Ягобабочек, скорее всего, рассчитана на взрослого читателя. В этом проявляется одна из основных тенденций литературы 1990-х, отмеченная современными исследователями (И.Н. Арзамасцевой, Б. Хеллманом) – ориентация на детско-взрослую аудиторию. В сказке «Баба Яга и ее внучки Ягобабочки», вводя современные реалии в сказочный сюжет, автор не может избежать взрослого сарказма: «Сейчас, сейчас, – говорит Баба Яга, а сама всё дымит. – Сейчас, сейчас… – а сама всё накуриться не может» [Кузьмин 1993:16].
«Баба Яга и ее внучки Ягобабочки» – не единственный пример литературной сказки позднего периода творчества Л.И. Кузьмина, в которой отразились новые тенденции литературы постсоветского периода. Другие сказки сборника («Девушка Ель», «Уля-мастерица», «Милые братцы») – это тексты, в которых тоже использованы литературные образы из фольклорных сказок, но автор обыгрывает их с помощью пародий и перевертышей. Так, например, в сказке «Уля-мастерица» автор изображает кикимору, лишенную способности, которой она обладала в фольклорных сказках и в древнейших верованиях славян. В монографиях и словарях по русской мифологии шитье и пряжа названы любимым делом кикиморы: «Возиться с хозяйской пряжей — ее любимое занятие. … Кикимора также пытается шить, но швы, ею сделанные, неровные, а работу она никогда не может довести до конца» [Левкиевская 2009]. В сказке Л.И. Кузьмина кикимора похищает девочку Ульяну-мастерицу, чтобы она стала ее собственной швейкой: «Теперь у меня будешь жить, только на меня сарафаны шить со всем своим стараньицем да с баским вышиваньицем!» [Кузьмин 1993: 45]. Умело, с юмором автор адаптирует речь героев ближе к жаргонизмам, активно появляющимся в 1990-е гг.: «Чего таращишься? Неужто из всего этого сарафан мой выйдет не баским?» [Кузьмин 1993: 45].
Таким образом, тексты сборника «Баба Яга и ее внучки Ягобабочки» Л.И. Кузьмина демонстрируют общие тенденции литературы постсоветского периода: использование литературных приемов пародии и перевертышей, трансформация традиционных сказочных сюжетов. Тексты последнего десятилетия творчества Кузьмина заметно отличаются от его повестей-сказок 1960-х гг., стихотворных сказок 1970-х гг. Л.И. Кузьмин, сумевший почувствовать дух новой литературы, создает тексты, которые отражают перемены в детской литературе.