Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Эстетические взгляды А.С.Хомякова в 1820 - 1835 годы
1. Общие замечания 15
2. Своеобразие лирики Хомякова Философская основа 19
Лирический герой Хомякова 32
3.Романтический герой в поэме и драматургии Хомякова. Свеобразие романтического героя в поэме "Вадим" 51
Эволюция романтического героя (трагедия "Ермак") 59
Завершение эволюции романтического героя (трагедия "Димитрий Самозванец") 74
Глава вторая. Эстетические взгляды И.В.Киреевского в 1820 - 1835 годы
1. Общие замечания 84
2.Очерк "Царицынская ночь" как "синтетическое" произведение 98
3. Особенности критического метода Киреевского (поиск синтеза) 104
4.Место волшебной сказки "Опал" в художественном творчестве Киреевского 129
Глава третья. Сближение позиций А.С.Хомякова и И.В.Киреевского в конце 1830-х годов
1.Образ острова в творчестве Хомякова и Киреевского 146
2. Публицистический диалог между Хомяковым и Киреевским 160
Заключение 172
Библиография 177
- Своеобразие лирики Хомякова Философская основа
- Завершение эволюции романтического героя (трагедия "Димитрий Самозванец")
- Особенности критического метода Киреевского (поиск синтеза)
- Публицистический диалог между Хомяковым и Киреевским
Своеобразие лирики Хомякова Философская основа
Поэтическое творчество Хомякова неразрывно связано с его философскими взглядами. Будучи с самого начала поэтом "идей", он сам признавал, что его стихи, "...когда хороши, держатся мыслью, т.е. прозатор везде проглядывает и следовательно должен наконец задушить стихотворца"45. К.С.Аксаков называл Хомякова одним из величайших поэтов пушкинской эпохи, правда, с принципиальной оговоркой: стихотворения Хомякова "вовсе не стихотворны в том отношении, что содержание и значение их далеко перешагивает узкие рамки стихотворения"46. В статье "Обозрение современной литературы" К.С.Аксаков высказался определеннее: "Содержание, мысль у Хомякова большею частью не укладывается в стихотворение, переходит его пределы; содержание так широко, так стремится воплотиться в жизни, в действительности, на деле, что часто после прочтения стихов Хомякова бываешь преимущественно полон мыслию, в них высказанною"47.
Итак, по мнению современника и соратника, в стихах Хомякова основное значение приобретает мысль, содержание. Нам такая оценка кажется справедливой и точной, поскольку поэтическое творчество никогда не было для Хомякова самоцелью: для него поэтическая форма имела ценность только в том случае, когда за ней стояло глубокое содержание, например, серьезная философская идея. Эту сознательную установку надо иметь в виду, анализируя стихи Хомякова и помня известные слова Пушкина о том, что писателя следует судить по законам, им самим над собой признаваемым.
Ранние стихи Хомякова принято относить к философскому течению русского романтизма, среди деятелей которого особенно заметными фигурами были Д.В.Веневитинов, С.П.Шевырев, В.Ф.Одоевский. Конечно, сам термин "философский романтизм" во многом условен: не только писатели, относившие себя к этому течению, создавали философские произведения. Но, как верно отмечает Е.А.Маймин, понятие "философский" применительно к русскому романтизму "обозначает не качество поэзии, даже не обязательно прямое содержание, а ее программу и сознательные тенденции"48.
Веневитинов и Одоевский были среди первых в русской литературе писателей, кто объявил о необходимости создания поэзии на философской основе, при этом они и теоретически обосновали, и практически реализовали такое требование. Вот что Веневитинов писал о современных потребностях русской литературы в программной статье "Несколько мыслей в план журнала" ("О состоянии просвещения в России"): "....философия и применение оной ко всем эпохам науки и искусств - вот предметы. . . тем более необходимые для России, что она еще нуждается в твердом основании изящных наук и найдет сие основание, сей залог своей самобытности и, следственно, своей нравственной свободы в литературе, в одной философии, которая заставит ее развить свои силы и образовать систему мышления"49. Следовательно, Веневитинов придавал философии большое значение: с ее помощью он надеялся дать импульс развитию самобытной культуры России. Веневитинов и другие любомудры, а также и Хомяков (по выражению З.А.Каменского, "тяготевший к кружку"50, хотя, в отличие от И.Киреевского, формально никогда в него не входивший), обращаются к Западной Европе, в первую очередь - к Германии, признанному в то время центру мировой философии.
Киреевский51, а вслед за ним и Пушкин52 относили поэтов философско-романтического течения к "немецкой школе". Действительно, воздействие немецкой философской мысли на любомудров было очень значительным. В области эстетики наибольшее влияние на них оказали идеи Ф.Шлегеля, Шиллера и Шеллинга.
Вопрос о слиянии философии и поэзиии поставлен, например, во "Фрагментах" Ф.Шлегеля (1798). Немецкий романтик прямо утверждал, что гармонии в художественном произведении можно достичь "...только благодаря соединению поэзии и философии - даже самым универсальным и законченным произведениям только поэзии и только философии, кажется, недостает последнего синтеза; вплотную подойдя к своей цели - гармонии, они остаются незавершенными"53. Любомудрами была услышана и шлегелевская мысль о природе художественного творчества: воля поэта, заявляет Шлегель, "не терпит над собой никакого закона"54, творчество - "гениальное бессознательное"55.
Само понятие гениальности Шлегель взял из эстетики Канта. Надо, однако, помнить, что, по справедливому утверждению В.Ф.Асмуса, в восприятии романтиков этот термин существовал вовсе не в том значении, которое ему придавал Кант. По Канту, "...гений есть образцовая оригинальность природного дарования субъекта в свободном применении своих познавательных способностей"56. Романтики же утверждали, что создатель совершенных художественных произведений (гений) - это человек, обладающий высшей степенью умственной одаренности, которая возвышает ее над другими людьми. Но, как справедливо отмечает исследователь, для Канта "гений" -"вовсе не степень умственной и познавательной одаренности, а только особый, специфический тип творческой одаренности в искусстве", и, следовательно, по Канту "гений" - "не то, что возвышает одних людей над всеми другими, а то, что отличает один вид духовной организации от другой, ничуть не менее ценной"57. Немецкие романтики, а вслед за ними и любомудры восприняли, таким образом, кантовскую идею в сильно измененном виде. В философии Шеллинга, бывшей в кружке любомудров предметом особенно серьезного изучения, гениальность понималась именно как исключительная степень одаренности, признак "избранности".
Завершение эволюции романтического героя (трагедия "Димитрий Самозванец")
Трагедия "Димитрий Самозванец", законченная в начале 1830-х гг., очень отличается от "Ермака". Во время работы над этим более зрелым произведением Хомяков опирался на документы и исторические материалы, а кроме того, как доказано Г. А. Гуковским171, использовал и опыт Пушкина, его трагедию "Борис Годунов".
В данной пьесе по сравнению с "Ермаком" усложняются характеры, почти отсутствуют однозначно положительные и отрицательные персонажи, на сцене появляется народ как самостоятельное действующее лицо, которое влияет на историческое развитие России, язык становится разнообразнее, обогащаясь в том числе за счет использования исторического материала. Тем не менее Хомяков по-прежнему не изменяет романтической эстетике, о чем можно судить прежде всего по образу главного героя.
Димитрий Самозванец привлекал внимание русских драматургов с ХУ111 века. Классицист Сумароков видел в его судьбе предупреждение народам: человек, незаконно занявший престол, непременно окажется тираном; однажды поправ законы божественные и человеческие, Самозванец и дальше идет по пути греха и порока. Хомяков далек от подобной трактовки, как, впрочем, и от пушкинской: пьеса, даже хронологически "продолжающая" "Бориса Годунова", неизбежно должна пониматься как творческое состязание. Известно, что Хомяков скептически относился к собиранию исторических сведений, считая, что нагромождение фактов не поможет человеку понять "дух жизни" народа. М.Ю.Карушева так описывает значение этого понятия для Хомякова: "Понятие духа жизни - одно из кардинальных понятий хомяковской философии истории. Дух жизни иррационален, неуловим для разума. Художественное проникновение в его сущность открывает тайны исторической жизни народа"172. В "Семирамиде" Хомяков прямо объявил, что "выше и полезнее" всех достоинств историка - "чувство поэта и художника", определяемое как "внутреннее чутье истины человеческой, которое ни обмануть, ни обмануться не может"173. Поэтому Хомяков не изучал источники так тщательно, как это делал Пушкин при работе над своей трагедией; для него естественным было дать волю фантазии, не особенно стремясь к историческому правдоподобию. И в этом можно увидеть признаки романтического историзма, который сохраняется в последней трагедии Хомякова, несмотря на все изменения, осуществленные автором в художественной системе.
В изображении Хомякова Димитрий не тиран, он милостив, умен, отважен и благороден - об этом говорят самые разные люди, среди которых искренне (в отличие от пушкинской) влюбленная в него Марина и преданный Басманов - он знает тайну происхождения Димитрия и все-таки готов ему помогать, потому что личные достоинства человека кажутся ему важнее традиционного наследственного права:
Незлобный дух, и смелый, и достойный Прекрасного российского венца.174 Важно, что автор наделяет Самозванца несомненными достоинствами - их признают даже те, кто уже по определению должен его ненавидеть. Например, царица Марфа, у которой Димитрий отнял единственное утешение -возможность оплакивать погибшего сына, тоже не желает ему зла:
Я знаю все: он дерзкий самозванец... Но смерть... Но кровь... Поверь, незлобен он, И любит Русь, и полон дум высоких.175 А при виде трупа Димитрия заклятый враг Самозванца Ляпунов выражает искреннее уважение к погибшему: ...Как пылок был в сраженьях, Как полон дум, и пламени, и сил! Мне жаль его. . . 176 Столь неоспоримые достоинства главного героя соединяются с гораздо более важным для царя качеством - любовью к России. Согласно предлагаемой трактовке, Димитрий захватил власть ради славы (своей и России), а не для того, чтобы "злодействовать на воле".
Тем не менее положение правителя диктует Самозванцу правила игры, задает определенные рамки. "Незлобный" по природе, Димитрий вынужден обратиться к насилию как единственному средству удержать власть. В трагедии показано, что самозванство, независимо от личных достоинств правителя, ведет его к преступлению. В данной идее можно увидеть модификацию сумароковскои позиции. При этом для самого Самозванца не очевидно существование причинно-следственной связи между захватом власти и жестокостью к подданным; происходящие события он воспринимает как настоящий романтический герой, видя в них испытание, поединок с судьбой:
Паду ль в борьбе? Иль небо испытует Всю глубину моих державных сил? Борьба с судьбой...177 Раздвоенность характера героя проявляется не только в несоответствии внутренних качеств и поступков, но и в отношении к религии. Самозванец никак не может сделать выбор между поляками и русскими, пытаясь примирить то, что, как известно, Хомяков считал непримиримым католичество и православие. Не придавая особого значения религиозным вопросам, он становится для русских "хуже всех тиранов - ...еретиком"178. Обособленное положение Димитрия в трагедии подчеркнуто тем обстоятельством, что он единственный персонаж, оказавшийся вне религиозных споров, так как впитал в себя и русскую, и европейскую культуры и не видит причин для конфликта между ними. Димитрий - герой, менее других действующих лиц трагедии связанный со своей эпохой, наименее укорененный в среде (последнее обусловлено его ролью "самозванца" - то есть по определению "чужого" в любой среде).
Но как раз эта свобода от проблем, жизненно важных для остальных персонажей трагедии, делает Димитрия уязвимым, когда проблемы неизбежно встают перед ним. Герой существует в мире отвлеченных представлений, плохо понимая окружающий мир, поэтому, например, заговор он оценивает не как правитель, а как частный человек, видя в нем не объективное обстоятельство, а только чью-то личную неблагодарность. Он не "вписывается" в среду, в которой ему приходится действовать, остается в стороне от важных для всех окружающих проблем и оказывается в изоляции. Перед нами не только обычное противопоставление романтической личности и "толпы", это, скорее, несовместимость вневременного и конкретно-исторического взглядов на мир.
Само положение Димитрия как самозванца предполагает ослабленные социальные связи, не государственную, а личную точку зрения на происходящее - главный герой действует в романтической системе координат. Сложность ситуации состоит в том, что Самозванец как художественный тип органически не способен действовать на уровне государственных интересов, предполагающих "включенность" в социальные связи, так как поглощен собственными переживаниями и исключен из исторического контекста, а потому изначально обречен на непонимание и гибель.
Особенности критического метода Киреевского (поиск синтеза)
Критика Киреевского, лишь с недавнего времени привлекшая внимание исследователей, заслуживает внимания не только содержанием, но и формой. Практически в каждой статье присутствует в принципе свойственная рассуждениям Киреевского структурность, проявляющаяся в выдвижении оппозиций, которые (с точки зрения автора) обычно нуждаются в логическом разрешении. Рассмотрим этот метод подробнее.
В ранней статье "Нечто о характере поэзии Пушкина" (1828) Киреевский выдвигает столь значимую для него в дальнейшем оппозицию "свое - чужое". По мысли критика, творческий путь Пушкина в целом можно охарактеризовать как борьбу между разнородными внешними влияниями (исходящими от итальянской, французской и английской литературы) и стремлением к независимости (самобытности). Уже сам факт существования такой борьбы свидетельствует о богатстве художественного мира поэта, о возможности развития.
Даже недостатки поэзии, по логике Киреевского, свидетельствуют о потенциальных творческих возможностях Пушкина. Так, в "Цыганах", утверждает критик, "все недостатки... зависят от противоречия двух разногласных стремлений: одного самобытного, другого байронического; посему самое несовершенство поэмы есть для нас залог усовершенствования поэта"230. Хотя для Киреевского не подлежит сомнению, что движение к самобытности - благо, все же критик не отрицает и благотворности внешних влияний, ибо "только разногласие связует два различных созвучия"231.
Итак, конструируется триада: "чужое" и "самобытное", взаимодействуя, примиряются в новом единстве, которое можно определить как "художественное совершенство".
Разумеется, критик не считает, что обе части исходной оппозиции равноценны: "свое" в его понимании важнее, чем "чужое", и потому именно оно становится основой синтеза. И все же Киреевский, что показательно, не останавливается на констатации противоречий, а стремится примирить их, найти что-то объединяющее и рассмотреть явление не в статике, а в динамике, т.е. не только описать уже существующее, но и показать возможность развития. В дальнейшем эти особенности критического подхода проявятся в работах Киреевского еще ярче.
В статье "Обозрение русской словесности 1829 года", которая принесла известность молодому критику, Киреевский пытался определить место русской литературы в мировом литературном процессе. Именно к этой работе в полной мере применимы слова Ю.В.Манна о том, что "Киреевский представлял собой тип мыслителя с ярко выраженным синтетическим направлением; разнообразные факты и явления целенаправленно "генерализовались" им до коренных процессов времени"232. Действительно, Киреевский не просто описывает (как можно предположить из названия) современное состояние русской литературы, но и обращается к прошлому, "ибо одно прошлое дает цену настоящему, определяя дорогу для будущего"233.
В "Царицынской ночи", как помним, речь шла тоже об отношении прошлого к настоящему, и там высказывались две, на первый взгляд, противоположные точки зрения: "одно настоящее согревает нам историю" и "прошедшее согревает настоящее", - которые при более внимательном рассмотрении оказываются вполне соединимыми. Мы полагаем, что Киреевский, рассматривая проблему с разных сторон, демонстрирует уже в "Царицынской ночи" тот самый "синтетический подход", который стал основой его критического метода. Поэтому мысль Киреевского в статье "Обозрение русской словесности 182 9 года" можно пояснить так: прошлое "указывает место настоящему", но оценить значение прошлого можно только с позиций настоящего. Киреевский воспринимает время как непрерывный поток, в котором все взаимосвязано и взаимозависимо, и одним из важнейших в концепции критика становится понятие "развитие".
Толчок к развитию, по мысли автора статьи, заключен в борьбе двух противоположных начал, которые условно можно обозначить как "тело - дух" и которые объективно существуют (Киреевский называет их "действительная жизнь" и "идеальная жизнь"). На этом общефилософском фундаменте основаны все эстетические построения критика: двум началам бытия соответствуют два основных типа литературы - "французский филантропизм" и "немецкий идеализм". От европейской литературы автор статьи переходит к русской, тем самым устанавливая связь не только между общими законами универсума и законами литературного развития, но и внутреннее единство самого литературного процесса в разных странах - "французский филантропизм" в России представлен творчеством Карамзина, "немецкий идеализм" отразился в произведениях Жуковского. Важно, что Киреевский не имеет ввиду "вторичность" или подражательность русской литературы по отношению к европейской, он подчеркивает лишь ее связь с общим развитием, включенность в мировой процесс.
Киреевский не считает противопоставление творчества Карамзина и Жуковского статическим: Жуковский был после Карамзина, он создавал новую школу в новую эпоху. Таким образом, критик мыслит исторически, и его оппозиция, возможно, восходит к гегелевским "тезису" и "антитезису". И опять в традициях Гегеля Киреевский намечает возможность разрешения противоречия в синтезе третьей эпохи, когда на смену "французскому филантропизму" творчества Карамзина и "немецкому идеализму" поэзии Жуковского приходит "стремление к лучшей действительности", которому, по мнению критика, в русской литературе соответствует деятельность Пушкина. Очевидно, Пушкин у Киреевского олицетворяет не только гармонию двух начал, но и нечто новое: из противоположных начал, разнонаправленных влияний рождается нечто новое, самобытное и оригинальное (при этом сама оригинальность Пушкина возможна лишь как результат предшествующего развития и универсума, и литературы). Творчество Пушкина тоже рассматривается в динамике, и в нем Киреевский выделяет три периода: ранний (время "надежды"), период сильного влияния Байрона (время "скептицизма"), наконец, этап, главной характеристикой которого критик считает "уважение к действительности". Именно в третий период происходит примирение крайностей, характерных для двух первых ("это две крайности колебания маятника, ищущего равновесия"234), и на основе противоречия возникает новое единство.
Есть в статье и другие триады, не предполагающие постепенного перехода от одного состояния к другому. Например, статическая оппозиция "чувство - мысль" уравновешена в поэзии Веневитинова, где, по словам критика, "каждое чувство освещено мыслию, каждая мысль согрета сердцем"235. Здесь противоречие другого типа, и его разрешение предстает не как результат развития, а именно как нахождение "середины" (здесь, пожалуй, сравнение с "маятником, ищущим равновесия", было бы более уместно), свидетельствующее о полноте и гармонии души поэта. Значит, чувство меры у творца - еще одна возможность примирения крайностей. Киреевский подчеркивает, что по-настоящему хороший поэт - не тот, кого "щедро природа наделила... своими дарами", а тот, у кого она "их разнообразие согласила равновесием"236.
Перед нами предстает статическая оппозиция: чувство и мысль равно свойственны человеку, и задача художника состоит в том, чтобы привести их к гармонии. Вот почему непременным качеством хорошего поэта критик считал способность создавать цельные произведения, т.е. такие, в которых уравновешенность разных начал создает эстетическое единство, причем отсутствие цельности оценивается как "недостаток": "...в "Бальном вечере" Баратынского нет средоточия для чувства и (если можно говорить о поэзии языком механики) в нем нет одной составной силы, в которой бы соединились и уравновесились все душевные движения"237.
Публицистический диалог между Хомяковым и Киреевским
Обращение Хомякова к форме теоретической статьи (до 1836 г. он не написал ни одной, создавая почти исключительно художественные произведения) требует объяснений. На первый взгляд, появление в творчестве писателя такой формы обусловлено конкретной ситуацией: работа "Несколько слов о философическом письме" создавалась как ответ на известную статью П.Я.Чаадаева "Философическое письмо". Но, думается, это все-таки недостаточное объяснение. Переход (почти окончательный) от художественных произведений к публицистическим и теоретическим работам связан с общим развитием идей Хомякова, с усилением в его творчестве собственно идеологического начала (вспомним, ведь литератор всегда был "поэтом идеи"). К середине 1830-х гг. сформировалась система взглядов Хомякова, и публикация чаадаевской работы (к слову, "Философические письма" распространялись в литературных кругах задолго до публикации первого из них в "Телескопе" - с самого начала 1830-х гг., и едва ли оставались неизвестными Хомякову) только подтолкнуло Алексея Степановича к изложению этой системы, ее теоретическому обоснованию.
Хомяков строит работу на оппозициях. Самое важное, основополагающее противопоставление - "христианство нехристианство (сюда относятся язычество и мусульманство)", и на нем выстраиваются все последующие рассуждения писателя. Хомяков конструирует два ряда оппозиций: христианство, дух, слово, моральные ценности (долг, закон, правда, порядок) противопоставлены соответственно нехристианству , вещественности, мечу, материальным ценностям (в частности, золоту). Такова религиозная основа построений Хомякова.
На первый взгляд, перед нами непримиримые противоречия: естественно, что религиозно мыслящий автор воспринимает христианство как абсолютное добро, а язычество - как абсолютное зло, и компромисс между ними едва ли кажется возможным. Пока речь идет о чисто религиозных проблемах, по-видимому, автор и не предполагает существования возможности "уравновесить" крайности и развить изначально заданное представление об истине: "...не думай, чтоб истину можно было совершенствовать, ее откровение совершилось один раз и навеки"337.
Но, обращаясь к более земным проблемам, Хомяков от оппозиции переходит к триаде, и отправной точкой рассуждений для него становится оппозиция "дух вещественность". Действительно, это единственное среди других противопоставление, которое не предполагает однозначной этической оценки: раз в человеке соединились оба элемента, нельзя признавать один из них абсолютным злом, иначе становится бессмысленной почти любая человеческая деятельность, кроме монашества, с чем, конечно, Хомяков (по определению Н.А.Бердяева, "...русский помещик, практический, деловитый, охотник и техник, собачник и гомеопат..."338 не может согласиться. Значит, зло не в самой вещественности, а лишь в ее преобладании над духом (сутью), и существует возможность примирить это противоречие, создав гармонию телесного и духовного. Впрочем, в современном мире Хомяков не видит пока этой гармонии. Кто сможет ее установить?
В историософских рассуждениях Хомяков выбирает иной путь, чем Чаадаев: он идет не от народа к человеку, а наоборот - найдя гармонию в одном человеке ("для тебя не новость - умеренность во всем"339) , переходит к размышлениям о народе, способном "соединить в себе могущество вещественное и духовное"340. Такой ход мысли вообще характерен для славянофилов.
Итак, кроме характерных для Хомякова непримиримых противоречий, связанных прежде всего с религиозно-этической сферой (упомянем, кстати, и резкое неприятие писателем католической идеи чистилища341 как попытки "уравновесить" то, что, по мнению Хомякова, в принципе невозможно привести к гармонии - рай и ад) , писатель выдвигает и новые оппозиции, примирение которых осуществимо, так как они не имеют религиозной окраски (например, "частное - общее", "свое - чужое").
Хомяков пытается уравновесить оппозицию "сердце -разум": "сердце без разума - страсть, пламя, пожирающее существование... разум без сердца - холод, оледеняющий жизнь"342. И снова, начав с конкретного человека, Хомяков обращается к характерным чертам целых народов: по его мнению, во французском сердце преобладает над разумом, в английском - разум над сердцем, примирить же крайности сможет русский народ. Значит, не только отдельный человек, но и целая нация способна достичь гармонии. Но это - дело будущего, связанное с развитием.
В истории, в отличие от религиозных идей, происходит изменение, еще не найдена абсолютная истина, которая мыслится Хомяковым как гармония, равновесие, конечный результат. Вся история человечества выглядит как движение к гармонии. В прошлом существовали Рим и Греция (в представлении писателя они были противоположностями), в результате противостояния которых появился новый центр культуры - Север (своего рода промежуточный синтез).
Однако и Рим, и Греция продолжали существовать и даже взаимодействовать, правда, не друг с другом, а с новым синтетическим образованием. Следствием "насильственного"343 соединения Рима и Севера стало рождение Западной Европы. Уже в слове "насильственное" ощущается отрицательное отношение Хомякова к результату подобного соединения. В самом деле, "мечом не доказывают истины"344, и уже потому Западную Европу писатель не признает торжеством гармонии, примирением противоположных начал. Гармония возможна там, где есть добрая воля, и Русь, по мысли Хомякова, как раз и образовалась в итоге уравновешивания оппозиции "Север - Греция".
Значит ли это, что Россия уже теперь - конечный результат мирового развития? Этого Хомяков прямо не говорит, но, возможно, подразумевает. Не случайно он в конце рассуждений от триад возвращается к оппозиции "Запад - Россия". Это не что иное, как возвращение к религиозно-этическому противопоставлению "истина - ложь", к ситуации однозначного выбора одного из двух элементов: "Следует решить, в каком из них истина надежнее развивает идеи долга, закона, правды и порядка. Может быть, одежда истины... должна сообразоваться с климатом, но сущность ее повсюду одна, ибо истекает из одного родника"345. Нетрудно догадаться, что именно русский народ, по мнению писателя, находится ближе к истине - христианству.
Как видим, в данной статье Хомяков стремился показать историческое развитие человечества как сложный процесс, в основе которого лежит вечная борьба добра и зла. Как и Киреевский в ранних статьях, Хомяков придает большое значение идее целостности, всеобщей взаимосвязи различных явлений жизни, говорит о необходимости органичного развития. И хотя в работе речь не идет о собственно эстетических проблемах, сам подход Хомякова к анализу действительности позволяет предположить, что в эстетике он также поддерживал идеи развития, цельности и органичности, но только теперь проблема искусства для Хомякова не самоценна, так как искусство выступает в качестве одного из проявлений изменяющейся жизни.
Вместе с тем Хомяков не избежал противоречий в рассуждениях: с одной стороны, он показывает ход истории как движение к синтезу, а с другой - не отказывается от религиозно-оценочного представления об уже достигнутой в прошлом абсолютной истине. В следующей по времени работе Хомяков попытался избавиться от столь явного противоречия.