Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. «Русский вестник» М. М. Каткова в 1900-1902-м годах 20
1.1. 1899-й год в истории журнала 20
1.2. Литературная критика и отдел «Библиография» в 1900-1902-м годах 30
1.3. В. Ф. Саводник - критик «Русского вестника» 50
Глава 2. Литературная критика «Русского вестника» при В. В. Величко и В. В. Комарове 69
2.1. Новые редакторы и программа издания 69
2.2. Литературно-критический облик журнала при В. В. Комарове: критика и полемика. Угасание и исчезновение отдела «Библиография» 92
2.3. Н. М. Соколов - литературный обозреватель 116
Глава 3. Н. Я. Стечькин - ведущий литературный критик журнала «Русский вестник» в 1903-1906-м годах 138
3.1. Этапы жизни и творчества Н. Я. Стечькина 138
3.2. Мастерство Стечькина-критика 145
3.3. Литературно-критические оценки Н. Я. Стечькинав «Русском вестнике» 160
Заключение 199
Список литературы
- Литературная критика и отдел «Библиография» в 1900-1902-м годах
- В. Ф. Саводник - критик «Русского вестника»
- Литературно-критический облик журнала при В. В. Комарове: критика и полемика. Угасание и исчезновение отдела «Библиография»
- Литературно-критические оценки Н. Я. Стечькинав «Русском вестнике»
Введение к работе
Актуальность изучения литературной критики «Русского вестника» 1900-х годов, таким образом, продиктована существующими ныне «белыми пятнами» в исследуемом вопросе. «Русский вестник» не просто был одним из консервативных печатных органов, он оставался в 1900-х одним из последних постепенно доживавших свой век охранительных изданий - кончина «Русского обозрения» в 1898-м году, в котором сотрудничали некоторые публицисты исследуемого журнала, недвусмысленно давала понять, что популярность подобной печати, несмотря на все усилия редакции и определенное благоволение властей, будет стремительно падать, хотя «Гражданин» В. П. Мещерского и М. Н. Назарова просуществует до 1914-го года, а «Новое время» А. С. Суворина и его «Товарищества» и вовсе доживет до Октябрьской революции, чтобы на следующий день быть официально закрытым большевиками.
Литературно-критический корпус текстов «Русского вестника» 1900-х годов представлен более чем сотней полновесных материалов. Большинство из них никогда не привлекали исследовательское внимание и впервые вводятся в научный оборот. Соответственно, актуальность выбранной темы диссертационного исследования продиктована также возможностью впервые провести анализ литературно-критических публикаций издания начала XX века, которое, в силу почтенных лет и принадлежности к одному из лидеров российского консервативного движения М. Н. Каткову, могло считаться рупором идей охранителей.
Новизна данной работы состоит в том, что в ней впервые предпринята попытка проведения комплексного исследования литературно-критических публикаций «Русского вестника» 1900-х годов, акцентируется внимание на характерных особенностях мышления и эстетических позициях сотрудников издания. В рамках данного исследования впервые в нашей историко-литературной науке представлена биография ведущего критика журнала 1903-1906-х годов Н. Я. Стечькина - литератора, по сей день не удостаивавшегося внимания исследователей, данные о личности которого обычно ограничиваются предельно кратким и не всегда верным комментарием к приводимой цитате.
Цель диссертационного исследования - обозначить характер и направление литературно-критических исканий «Русского вестника» 1900-1906-х годов.
Задачи работы:
- проанализировать литературно-критические материалы «Русского
вестника» 1900-х годов и сопоставить оценки сотрудников издания с оценками
коллег по цеху;
выявить характерные особенности мышления критиков издания, определить круг их исследовательских интересов;
отметить стилистическое и жанровое своеобразие журнальных критических выступлений;
указать влияние смены издателя в 1902-м году на характер литературно-критических публикаций журнала;
представить краткий очерк жизни и творчества Н. Я. Стечькина, ведущего литературного критика «Русского вестника».
Объектом исследования служат литературно-критические материалы, появившиеся на страницах «Русского вестника» в 1900-1906-м годах, а также публикации сотрудников издания вне рамок «Русского вестника». Предметом исследования являются как литературно-критические позиции и оценки сотрудников журнала, воплотившиеся в соответствующих источниках, так и отражение литературной ситуации начала XX столетия через призму общественно-литературных и эстетических воззрений критиков.
Хронологические рамки исследования связаны с периодом выпуска журнала последними его издателями М. М. Катковым и В. В. Комаровым. Однако если «комаровский» период (1902-1906) включается полностью, то период Каткова-младшего (1896-1902) - только частично (1900-1902). Это обосновывается стремлением сделать акцент на «комаровском» периоде издания и, в соответствии с этим, рассмотреть лишь финальный этап редактирования журнала М. М. Катковым, когда ведущим журнальным критиком становится В. Ф. Са-водник.
Методологической основой исследования является комплексный подход, включающий анализ литературно-критических публикаций «Русского вестника» через призму литературно-общественной ситуации 1900-х годов, со-
2 Здесь и далее мы используем дореволюционный вариант написания фамилии Стечькиных. Подробнее о присутствии «ь» в фамилии Стечькиных см.: Чуев Ф. Стечкин. М., 1978. С. 7.
поставительное исследование текстов, описательный, культурно-исторический, историко-литературный и типологический методы, а также теоретико-литературные принципы, разработанные в фундаментальных трудах Б. Ф. Егорова, В. В. Прозорова, В. Н. Коновалова, А. М. Штейнгольд, Е. Г. Елиной, В. В. Перхина, В. Н. Крылова, посвященных истории и теории литературной критики.
В основу методологии работы также легла концепция истории отечественной литературной критики, разработанная в трудах ученых Саратовской филологической школы. В основу словарно-энциклопедической базы легли продолжающееся издание «Русские писатели. 1800-1917», «Литературная энциклопедия» в 11 томах, «Краткая литературная энциклопедия» в 9 томах, «Литературная энциклопедия терминов и понятий» под редакцией А. Н. Николю-кина, «Словарь литературоведческих терминов» И. А. Книгина.
Теоретическая значимость исследования заключается в изучении особенностей поэтики литературно-критического текста и особенностей функционирования журнальной критики как самостоятельного литературного явления в рамках «Русского вестника», в изучении характерных особенностей интерпретации критиками-консерваторами литературного творчества. Практическая значимость заключается в возможности использования материалов диссертационного исследования в вузовских курсах и спецкурсах по истории отечественной литературы и журналистики для студентов-филологов и студентов-журналистов, на уроках литературы в средней школе, а также при научном издании трудов по истории русского консерватизма и литературно-критических публикаций, вышедших на страницах «Русского вестника».
Положения, выносимые на защиту:
-
Литературно-критические материалы в журнале «Русский вестник» отмечены жестким неприятием модернистских течений в русской литературе как искажающих отечественную словесность. Стилистическое новаторство модернистов рассматривается исключительно как трюкачество, за которым ничего не стоит, либо как свидетельство нездоровой психики автора. За редким исключением, отрицательно оцениваются любые эксперименты с формой, что служит наглядным отражением консервативных взглядов, проявившихся и в том, что классическая литература воспринимается в качестве эталона, не нуждающегося в глобальном переосмыслении. «Типическое» служит одним из основных критериев качественной литературы.
-
Изменение тональности литературно-критических выступлений напрямую связано со сменой руководства издания. Умеренная агрессивность и осознанное игнорирование неудобных писателей сменяются реакционной журнальной политикой и жестким разделением авторов по принципу «свой» - «чужой». Многообразие точек зрения в отделе «Библиография» сменяется фигурой критика-оратора, выносящего приговор и писателю, и читателю, в связи с чем литературная критика на страницах журнала становится неприкрыто агрессивной, а
оценки носят преимущественно эмоциональный характер. При этом ощутимо обнаруживает себя, с одной стороны, диалогичность, а с другой - заведомая провокационность различных критических материалов.
-
1900-1906-е годы характеризуются сменой жанрово-стилистической ориентации отдела «Библиография» в связи с усилением роли другого отдела - «Литературного обозрения» . Сокращение объема вынуждает критиков переходить от подробных описательных обзоров к коротким рецензиям, отображающим, в первую очередь, личную приязнь или неприязнь критика к произведению и его автору.
-
С выдвижением в качестве главенствующей роли узнаваемого критика-оратора наблюдается появление и вечного раздражителя, в качестве которого выбираются М. Горький и В. В. Розанов. Основным критерием выбора непримиримого врага становится пагубное воздействие на умы читателя, в первую очередь, думающей и не ангажированной молодежи, внимание критика акцентируется на идейном содержании и мотивах, двигавших автором. Смещение акцентов проявляется и в выборе обозреваемых произведений - популярность приобретают «идейные» писатели.
5. Характерными чертами, перенимаемыми литературными критиками
от консервативной идеологии, являются жесткое неприятие западной
«буржуазной» культуры и «еврействующих» авторов.
6. Конфликтность «Русского вестника», чрезмерная субъективность оце
нок, неприятие новых форм в искусстве и подозрения в доноситель
стве продуцировали оппозиционное положение «Русского вестника» в
журнальном мире, когда коллеги из других лагерей предпочитали не
иметь дело с консерваторами.
Апробация основных научных результатов и выводов проходила в рамках работы семинара «Судьбы русской литературы и журналистики конца XIX-XX столетий» под руководством доцента И. А. Книгина (2008-2015 гг.), на заседаниях кафедры общего литературоведения и журналистики Национального исследовательского Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского, а также на научно-практических конференциях различного уровня: Всероссийская конференция молодых ученых «Филология и журналистика в XXI веке» (Саратов, 2009-2015 гг.), Первые Международные Скафтымовские чтения (Саратов, 2013 г.), Всероссийская научная конференция «Орловский текст российской словесности» (Орел, 2014 г.), VIII международная научная конференция «Молодые исследователи Чехова» (Москва, 2015 г.). По теме диссертации опубликовано 11 работ, из них 3 статьи - в журналах, включенных в Перечень ведущих рецензируемых научных изданий, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией при Министерстве образования и науки Российской Федерации, 8 статей - в сборниках по материалам научных конференций.
3 Позже под другими названиями: «Журнальное обозрение», «Журнальное и литературное обозрение».
Структура диссертационной работы обусловлена поставленными задачами и состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 209 наименований.
Литературная критика и отдел «Библиография» в 1900-1902-м годах
Границы нашей работы обозначены 1900-м и 1906-м годами, однако было бы несправедливо не обратить внимание, пускай и кратко, на 1899-й год в истории журнала. Во-первых, это нужно для того, чтобы увидеть, как выглядела литературная критика в «Русском вестнике» до прихода В. Ф. Саводника. Во-вторых, 1899-й год оказался богатым на литературные события: выход в свет «Воскресения» Л. Н. Толстого и «Трех разговоров» В. С. Соловьева, кончина Д. В. Григоровича, наконец, пышные отмечания столетия со дня рождения А. С. Пушкина. Все эти события как ключевые были отмечены в «Синхронистической таблице литературы с 1850 по 1900 гг.» во втором томе «Истории русской литературы XIX столетия» Н. А. Энгельгардта, вышедшей в 1904-м году. Неудивительно, что «Русский вестник», где Энгельгардт станет одним из ведущих сотрудников в XX веке, не мог не откликнуться на некоторые из этих событий, что дает нам возможность проследить вектор литературно-критических интересов журнала. Остановимся подробнее на освещении «Русским вестником» двух событий: празднование 100-летнего юбилея А. С. Пушкина и выхода в свет романа «Воскресение» Л. Н. Толстого как наиболее показательных для характерной реакции издания.
К юбилею Пушкина журнал начал готовиться заранее, отмечая свежие публикации в прессе о писателе. В №5 в отделе «Библиография» анонимный автор пишет о многотомном собрании «Русская классическая литература о произведениях А. С. Пушкина. Хронологический сборник критико-биографических статей» под редакцией В. Зелинского. Автор хвалит Зелинского за намерения и подчеркивает, что, «бесспорно, сборник ценен для каждого образованного человека, но преимущественно необходим для целей учебных» . В то же время в характерной для «Русского вестника» манере он отмечает, что далеко не все публикации о Пушкине нуждаются в том, чтобы они были прочитанными, более того, имеются и откровенно вредящие его репутации и искажающие правильное мнение о нем статьи. Во второй главе диссертационного исследования мы подробнее остановимся на вопросе о том, кого и почему в «Русском вестнике» считали вредящими классику авторами. Что же касается работы самого Зелинского, то она характеризуется в «Русском вестнике» положительно, и автор заметки выражает надежду, что составитель сможет завершить свой многотомный труд до юбилея Пушкина.
Самое же пристальное внимание личности А. С. Пушкина было прогнозируемо уделено в июньском номере журнала: в «Библиографии» рассматривались публикации в прессе о Пушкине, основная же группа материалов, посвященных юбилею, шла блоком в самом начале. Это были стихотворения «Памяти Пушкина» А. А. Венкстерна и «Памяти А. С. Пушкина» М. Д. Языкова, статья Д. Н. Цер-телева «Взгляд Пушкина на поэзию» и вновь напечатанная на страницах «Русского вестника» «Заслуга Пушкина» М. Н. Каткова. Но гвоздем номера, очевидно, должны были стать не они, а открывавшие журнал не издававшиеся ранее семь рисунков поэта и пять писем с примечаниями Г. П. Георгиевского. Все рисунки сопровождались поэтическими отрывками. Скажем, на первом с наброском памятника Петру I без всадника соседствовал отрывок из черновой версии «Галуба», на втором рядом с Царскосельским лицеем находились черновые XXV и XXVI строфы восьмой главы «Евгения Онегина». Среди героев рисунков были и императоры Павел I и Николай I (шестой рисунок), и дядя поэта - В. Л. Пушкин (седьмой рисунок). Г. П. Георгиевский указывал, что рисунки сняты со собственноручных рукописей поэта, хранящихся в Московском публичном и Румянцевском музеях. Далее приводилась информация о том, что Пушкин очень любил иллюстрировать поэтические сочинения, хотя « ... большинство рисунков не имеют видимого отношения к украшенным им словесным произведениям Пушкина»32, после чего автор примечаний выделял четыре основные темы иллюстраций писателя: « ... 1) виды зданий, сооружений и местностей; 2) более или менее законченные и лишь набросанные портреты, головы, профили, бюсты, ножки и т.п.; 3) цельные картины и 4) изображения животных и карикатуры » и сопровождал их примерами, делая акцент на том, что излюбленной темой поэта являлись портреты и автопортреты. Однако все это еще предстояло изучать: « ... рисунки Пушкина должны стать самостоятельным предметом для изучения и послужить к вящей славе его художественного творчества. Нужно заметить, что до сего времени в пушкинской литературе известны из рукописей Пушкина весьма немногие рисунки по изданиям Анненкова и Венкстерна» .
Что касается неизданной переписки, то в «Русском вестнике» были опубликованы по два письма А. С. Пушкина П. А. Вяземскому и писателю, будущему министру народного просвещения А. С. Норову, а также письмо А. А. Дуровой к Пушкину. Все они, за исключением первого письма к Вяземскому, незначительны по объему и являются, скорее, записками. Позже они войдут в полное собрание сочинений Пушкина в 6 томах (1908-1915) - тома 5 и 6. Также эта переписка попадет и в последующие издания, в том числе, и в полное собрание сочинений писателя в 19 томах (1994-1997) - тома 13,15,16.
Мы не будем подробно останавливаться на поздней статье М. Н. Каткова «Заслуга Пушкина» (1880 г.)36 и сразу перейдем к «Взгляду Пушкина на поэзию» старожила и одного из самых почтенных сотрудников журнала князя Д. Н. Цер-телева. Короткая - в пять с половиной страниц - статья известного публициста не ставила перед собой задачу глубокого анализа поэтического творчества и, скорее, лишний раз напоминала о том, что «Пушкин - наше все»: «Есть имена, которые, сделавшись достоянием истории, почти перестают быть именами собственными и воплощают в себе целый тип, целую идею. Одним из таких имен в настоящее время является, несомненно, Пушкин»37. Цертелев подчеркивал, что понятие «поэт» шире, чем «пророк», поскольку любой пророк - поэт, но поэт - не значит только пророк. Сам же поэт подобен эху: « ... это - способность собирать в один фокус разрозненные и неуловимые для других лучи красоты; эта способность позволяет ему за смутными очертаниями быстро мелькающей действительности не только самому видеть неизменные, непреходящие идеалы, но отчасти делать их доступными и другим, освещая их своим внутренним светом и застав-ляя их проходить перед зрителем, как картины волшебного фонаря» .
В. Ф. Саводник - критик «Русского вестника»
«Уже к началу 1890-х годов литературная критика разных направлений и школ остро почувствовала изменение художественной ситуации и сделала вывод об исчерпанности отечественной классической литературы, восходящей к 1840-м годам,- характеризует предшествующую нашему периоду литературную ситуацию И. А. Книгин,- Перед критикой, естественно, встали вопросы, связанные, с одной стороны, с осмыслением и обобщением итогов почти полувекового развития русской литературы, а с другой - с определением магистрального направления его дальнейшего движения»148.
«Серебряный век осмыслял себя и как итог, и как начало новых путей в жизни и искусстве. Это время отмечено противоречивостью идейно-художественных исканий, где были и высокие достижения человеческого духа, и провалы, засилье массового успеха, духа коммерции и наживы... И это не могло не сказаться на изменениях в институте критики. В связи с кризисом "толстого" журнала и большей свободой слова отношение к задачам критики, к сути этой деятельности меняется»149, - пишет В. Н. Крылов. К «Русскому вестнику» как к одному из старожилов и практически олицетворений «толстого» журнала эти слова, безусловно, относятся напрямую. И охранительный орган по-своему активно менялся на рубеже веков. Его сотрудники и сами понимали - время «толстых» журналов уходит, их вытесняют иллюстрированный журнал и газета, которые но вый редактор охранительного издания В. Л. Величко называл «мелочной лавочкой мысли»
В 1902-м году М. М. Катков только в течение первых месяцев оставался издателем и редактором «Русского вестника». Майский номер вышел уже с обращением «К нашим читателям», а так же с врезкой «Об издании журнала "Русский вестник" в 1902 году». Последняя гласила, что «2-го апреля 1902 г. право на издание "Русского вестника" перешло к В. В. Комарову. Долгая, тридцатидвухлетняя издательская деятельность В. В. Комарова ("Русский мир", "С.-Петербургские ведомости", "Свет" и др.) ручается, что все обязательства, лежащие на издании большого журнала, будут выполнены в точности.
Редакторами "Русского вестника" утверждены В. В. Комаров и В. Л. Величко. Редакция журнала переносится в Санкт-Петербург. С переходом издания в Петербург не только не прерывается живая связь его с Москвою, но не иссякнут и те струи патриотического вдохновения, которые русское сердце и русская мысль могут черпать лишь в духовной близости к заветным святыням Первопрестольной, этого многовекового очага русского исторического самосознания.
Лучшие представители изящной словесности, науки и публицистики обещали "Русскому вестнику" свое ценное сотрудничество»151.
Более подробно об установках нового «Русского вестника» рассказывается в обращении "К нашим читателям", в котором безымянный автор, вероятно, В. Л. Величко152, сразу указывает ключевые установки новой редакции.
Публикация начинается с дежурных хвалебных слов в адрес М. Н. Каткова, к которому новая редакция обращаются сходу, минуя всех предшественников и даже предыдущего издателя М. М. Каткова. Подобное игнорирование едва ли должно вызывать далеко идущие выводы и скорее показывает, насколько сильно новые владельцы журнала дорожили свежеприобретенной связью с Катковым-старшим. «Русский вестник» был не просто очередным изданием в их послужном списке, он давал возможность «продолжить» дело Каткова, стать, в некотором роде, его легитимными «наследниками».
Однако Катков - не единственный предшественник, жегший глаголом сердца людей, замечает автор публикации, и обращается к другим литераторам: «Художественная вдумчивость народолюбца Тургенева, пламенная ревность о Господе и широкое русское мессианство Достоевского, гений художника - Толстого, тонкая наблюдательность Мельникова, - словом, заветные мечты, проникновен-нейшие думы многих светочей русского самосознания - являются тем наследием, которое в данное время, при условиях гораздо менее благоприятных, без помощи такой лучезарной плеяды, обязывает нас служить верой и правдой созидательным традициям нашего журнала»153. По сути, эти слова отразят сразу два процесса, характерных, в том числе, и для литературно-критических разборов на страницах «Русского вестника» - преклонение перед литературой XIX века, вернее, перед той литературой, что не вносила смуту в молодые умы, как перед неким идеалом, и, напротив, подчеркнуто скептическое отношение к современным деятелям литературы и их идеям. Однако автор публикации не торопился признавать современность тем, что не достойно внимания, скорее подчеркивал значимость издания и в наступившей эпохе, позиционируя «Русский вестник» как журнал, который « ... должен предвидеть или учуять многое, таящееся покуда в недрах жизненной стихии. Самый язык понятий видоизменился в связи с происшедшей в них переменой: жизнь требует иного обоснования взглядов, иные звуки могут найти отклик в сердцах русского общества, где наслоилось много пережитых впечатлений, и где пустило корни много идей, подлежавших еще сильному спору лет 30-40 тому назад»154. Соответственно, «Русский вестник» должен был взять на себя роль издания, которое будет стоять на охране духовности и нравственности молодого поколения, а для этого « ... надо уметь прежде всего разбираться в различиях между понятиями истинно-коренными и производными, не ставить последних наряду с первыми, не смешивать выводов, отвечающих вопросам дня, с теми незыблемыми жизненными устоями, на которых зиждется историческое бытие, мощь и слава нашего отечества.
Православие, Самодержавие и Народность - вот те незыблемые устои, коренные отступления от которых в исторической жизни поставили бы наше отечество на край погибели, а человека, служащего ему пером, - на край измены вечно созидательным началам русского народа, творческой силе русского духа. ... Православие, Самодержавие, Народность - суть такая же жизненная истина для России, как крылья для птицы, как воздух для тех, кто дышит»1
Литературно-критический облик журнала при В. В. Комарове: критика и полемика. Угасание и исчезновение отдела «Библиография»
Критик весьма благосклонно относился к резонансным «Запискам врача», отмечая, что беллетристу удалось поговорить на тему, прежде не поднимаемую - о шарлатанстве под прикрытием врачебной практики, громких разговорах о науке без собственно науки. Соколов, неизменно скептически относившийся к понятию «интеллигенция», считал слепое преклонение перед наукой и техническим прогрессом одним из симптомов русских интеллигентов, а потому любой выпад в адрес науки воспринимал благосклонно. Очевидно, по этой же причине он весьма высоко оценит рассказ «Мысль» Леонида Андреева, к которому уже спустя год переменит мнение: «Поэты-декаденты ищут новой правды и новых бесов. Горький и Андреев - у босяков, на дне, в тумане и за стеной. Явления совершенно одинаковые. Схема - та же. Им кажется, что они что-то находят. Но это обман зрения ... » . Любопытно, кстати, что хоть Соколов сам и не сравнивал Вересаева с Андреевым, однако некоторые критики проводили параллели между «Мыслью» и обозреваемой критиком повестью «На повороте»: «Герой рассказа г. Андреева во многих отношениях антипод героям повести г. Вересаева. Главное и существенное различие между ними состоит в том, что герои повести Вересаева хотят посвятить себя благу общему и в этом своем стремлении доходят до самоотвержения, а герой рассказа г. Андреева не знает другого Бога, кроме себя само-го»283.
Не стоит, впрочем, предполагать, что Вересаев был оценен Соколовым исключительно за поднимаемую тему. Критик отмечал и владение языком: «Бойкой и уверенной рукой очерченные типы, живые сцены и картины говорили о художественном даровании автора, о его призвании и о его способности наблюдать жизнь и людей. По его "Запискам" можно было предполагать в нем литературный талант. Да он и не начинающий беллетрист» . Тем не менее, тон статьи Н. М. Соколова порицательный, поскольку вышедшую в первых трех книгах «Мира Божьего» за 1902-й год повесть «На повороте» он иначе, чем повестью в кавычках не называет: «Есть действующие лица, есть разговоры, есть описании. Но художественного творчества, увы, нет. Вместо живых людей - олицетворенные книги, книжки и брошюры, вместо сюжета и, по прежней терминологии "действия" - теоретические споры, вместо настоящей повести - шахматная задач-ка с алгебраическими значками и точеными пешками» . Фактически Вересаев обвинялся во всем том, в чем и современная литература упрекалась в вводной статье критика - в главенстве идеи над непосредственно художественными достоинствами произведения: «Итак, схема повести - "слава юности" и "бррр!" лю-дям взрослым» . Соколов такую мысль разделить не мог, замечая, что писатель вообще выходит на скользкий лед, поскольку говорит о молодых людях, соответственно, людях, еще не имеющих большого жизненного опыта, закаленного устоявшегося характера, а, следовательно, не могущих быть типажами. Единственный вариант повести, при котором юношество в качества главного героя могло быть задействовано, - это сатирическое произведение, и критик даже оговаривается, что долгое время ожидал именно такого подхода от Вересаева, более того, не может отделаться от мысли, что мог не понять авторской игры, равно как, впрочем, и Вересаев мог не понять, как развивается настроение его повести: «И автор, очевидно, стоит "на повороте" от дифирамба к сатире, ибо иначе он бы утаил эти факты или заменил их другими» .
Июльский номер продолжает разговор о В. В. Вересаеве и, в большей степени, о «лучшей части нашей интеллигенции», как любил приговаривать Н. М. Соколов. В данном случае критик обращается к публикациям на страницах «Литературного дела». Беллетристикой, появлявшейся в журнале, он был недоволен: «К сожалению, "творчество" вкладчиков почему-то не стоит на высоте литературной критики, и было бы скучно внимательно разбирать эти почти детские, наивные, хотя и претенциозные "бытовые картины", стихотворения, эскизы, очерки и "параллели"» . И, действительно, разбирает произведения Соколов очень неохотно, спешно, в снисходительно-уничижительной манере громя произведения: « ... "бытовые картины" г. Евг. Чирикова написаны по шаблону, которым больше пятидесяти лет пользуются наши маститые и не маститые беллетри-сты, без особенного, впрочем, успеха» ; «Г. Вересаев полагает, что в своем эскизе "На эстраде" он описывает "маловероятный случай". Едва ли он прав»290; «"Творчество" вкладчиков, - т.е. стихотворения, повести и рассказы, - не говорят ничего особенного ни уму, ни сердцу. И если бы весь этот сборник был посвящен одному только "творчеству", то к нему с полным правом подходило бы заглавие не "Литературное дело", а "Макулатурное дело". Тогда, конечно, не стоило бы о нем и говорить».291
В восьмом номере за 1902-й год Соколов обращается к рассказу Леонида Андреева «Мысль», которому целиком была посвящена статья «Литературного обозрения». На тот момент Андреев уже успевает прославиться за счет скандальной «Бездны», на примере которой спустя два года Н. Я. Стечькин аттестует писателя как человека «с несомненными признаками дарования, которое он всячески порочит, употребляя его на изображение гнуснейшей порнографии, не вытекающей даже из первоначальной задачи повествования»292. Любопытно, что Стечькин не называет произведение, хотя пересказ его содержания не оставляет сомнений, о каком рассказе идет речь.
Однако литературная репутация Андреева к тому моменту, когда выходит статья Н. М. Соколова, еще не сложилась. Вероятно, по этой причине оценки критика, в сравнении с теми, которые будет позже давать Н. Я. Стечькин, гораздо более спокойные. Несмотря на то, что у Андреева уже вышла скандальная «Бездна», а сам писатель подвергся обыску, можно предположить, что Соколов еще не был знаком с этими фактами, а потому мог принять писателя если и не за «своего», то, во всяком случае, за человека, который критически воспринимает современную интеллигенцию. Поэтому он пишет, что « ... ответ на этот вопрос все ли можно? - А. С г. Андреев дает в духе старых добрых традиций русской литературы, т.е. в духе тех самых старых великих мастеров в области русского художественного слова, которые не в скороспелых и недолговечных последних книжках, переведенных "с иностранного", но в своей личной жизни и в своей собственной совести искали решения жгучих и тревожных вопросов современной жизни и дейст-вительности» . Именно анализ главного героя - доктора Антона Керженцева -как фигуры, в которой «отразился век, и современный человек изображен довольно верно», станет ключевой задачей критика в этой публикации, недаром цитата из «Евгения Онегина» приводится еще в самом начале статьи.
Дается вводная характеристика и самому Андрееву: «Он умеет глядеть и своими глазами. Правда, и его нельзя назвать вполне самостоятельным. Как фабула, так и основная мысль его рассказа не в первый раз появляются в русской литературе. Но у него есть кое-что и свое. Важно уже то, что внимание его обращено не на пустяки, а наблюдательность не поглощается внешней оболочкой и мишурой будничной жизни. Уже это ставит его над шумною, но безличною толпою наших "писателей", скучно и добросовестно пережевывающих старую журнальную жвачку, уже давно утратившую свежесть и питательность. Он серьезно говорит о серьезном деле, что спасает его от жеманной манерности и праздной болтливости наших так называемых "властителей дум".
Литературно-критические оценки Н. Я. Стечькинав «Русском вестнике»
Не отрицая формально движения литературного процесса, критик не стремился понять и принять иные, модернистские, пути развития, благоволя лишь продолжению тех традиций, которые сложились ранее, в прошлом столетии. Между тем, он не отрицал великую роль ее преобразователей, например, Пушкина. Закономерно поставить следующий вопрос: не стало бы отрицание новых явлений в литературе, шире - искусстве, актом узости и косности консервативных взглядов и нежеланием видеть в нарождающихся явлениях принципиально новое и качественное преобразование, способное в будущем дать жизнь новым течениям? Ставя этот вопрос, мы обязаны ответить, что критик, по большому счету, не задумывался о сущности литературного процесса, его движения, а потому и не понимал и не принимал мысль, что модернистские искания Серебряного века могут не противоречить духу отечественной словесности, а продолжать и в значительной степени преображать ее. Предвзято настроенная консервативная школа не могла оценить перспективы подобного подхода, полагая, что модернизм - это исключительно наносное европейское явление, не способное привести ни к чему положительному. Очевидно, подобная ангажированность не могла не стать причиной насмешек современников и утратой авторитета у определенной группы читателей.
По иронии судьбы, Н. Я. Стечькин, сам того не ведая, однажды заговорил о том, о чем думали многие современники в их сторону: «Для каждого и в каждом положении может наступить тот психологический момент, когда человек должен спросить себя: ко времени ли он или не ко времени. ... Каждый человек и каждое общественное течение совершает чреду свою и, совершив ее, отходит. Надо уметь уйти»364. Тем не менее имевшие слабину позиции консерваторов для критика были незыблемы, и покидать поле боя за сердца читателей он не собирался, хотя, в сущности, война консерваторов с либералами, марксистами, символистами и всеми остальными подходила к своему логическому концу и грозила поражением. Так, А. П.Чехов писал о «Русском вестнике», что его « ... не читают даже критики, не говоря уже о публике»365. Конечно, классик преувеличивал, потому что на критику консерваторов отзывались, - не часто, и практически всегда с пренебрежением, но ее все же не обделяли вниманием: как правило, в те моменты, когда оскорбления консерваторов переходили границы спокойной, академичной полемики и оппонент считал, что сносить молча эти реплики больше не должен. Можно, в свою очередь, понять и агрессивность консерваторов, в т.ч. и Стечькина - их позиции были по-своему честными: кто не с нами, тот против нас, исключений быть не может, врага необходимо уличить в отсутствии таланта или вредном влиянии на умы читателей. И все же Н. Я. Стечькин при всей своей нелюбви к критике представителей других литературных лагерей мог признать талант инакомыслящего. Так, он с теплотой встретил «Книгу отражений» И. Ф. Анненского, « ... тонкого и вдумчивого критика, с которым можно не соглашаться и часто даже не соглашаться, но которого интересно читать»366.
Этот пример показывает, что сотруднику «Русского вестника» не была безразлична форма критических суждений, и порой он мог простить блестяще отточенному стилю возможную или кажущуюся слабость формулировок. В таком случае встает вопрос о важности структурных особенностей литературно-критических статей самого публициста и приметах его индивидуального стиля по отношению к написанию собственного материала.
Б. Ф. Егоров отмечает характерное для того временем «многоаспектное раздробление культуры»367, сказавшееся и на критике. Однако в случае с Н. Я. Стечькиным необходимо говорить о том, что в его творческой манере эта много-аспектность не сыграла важной роли: он был консерватором во всем, в том числе и в подходе к написанию статей и в их именовании. У него нельзя встретить неожиданное определение, не любил он и окказионализмы, считая их совершенно неуместным желанием автора выделиться, прослеживая через них общую безграмотность литератора в отношении терминологии.
Жанры литературно-критических выступлений Н. Я. Стечькина не отличаются многообразием. Он не писал статьи общеметодологического и теоретико-критического характера, видимо, полагая, что в этом направлении все уже давно было сказано до него.
Изредка критик обращался к жанру монографического анализа, когда в центр статьи выдвигались идеи, взгляды, система образов отдельного писателя: в первую очередь, это касается главного труда Н. Я. Стечькина - цикла статей «Максим Горький (Его творчество и его значение в истории русской словесности и в жизни русского общества)».
Центральное место в литературной критике Стечькина занимает жанр литературного и журнального обозрения: под эти рамки подпадает большинство статей критика, опубликованных на страницах «Русского вестника». В этих работах он обращался, в первую очередь, к беллетристическим отделам журналов и, реже, к литературной критике коллег. Тем не менее, у критика неоднократно встречались и обозрения, не затрагивавшие произведений изящной словесности, смешанные обозрения, когда обзор художественных произведений может соседствовать с материалами, прямого отношения к литературе не имеющими. Неизменно любая статья предварялась краткой оценкой издания, а порой и его историей. Так как наполнение журнала или газеты у критика непременно связывалось с его идеологией, то логичным шагом для Стечькина было в конце обозрения подытожить результаты и связать их непосредственно с политикой издания.
Заметим, что сам критик выступал в отделе, носящем название «Журнальное обозрение», что обуславливало жанровое предпочтение. В 1905-м году с июньского номера журнала раздел получил название «Журнального и литературного обозрения», очевидно, чтобы подчеркнуть тот выбор, которым руководствовался Стечькин при освещении материала. На самом деле существенных изменений не произошло, так как критик и до того и после обращал внимание не только на периодику.