Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Поиск самобытного творческого пути в произведениях Н.М. Языкова: поэтически выраженное мировоззрение и конфигурация стиля 26
1.1. Вопрос об источниках поэтического вдохновения в посланиях А.А. Дельвига, А.С. Пушкина и Н.М. Языкова 26
1.2. Развитие самосознания поэта в тригорском цикле Н.М. Языкова 45
1.3. Осмысление духовных основ творчества в лирике и переписке Н.М. Языкова 66
Глава 2. Новаторство Н.М. Языкова в разработке традиционных жанров русской поэзии: структурно-стилевые особенности жанра и авторская индивидуальность 87
2.1. Развитие жанровых традиций застольной песни в студенческой лирике Н.М. Языкова 87
2.2. Трансформация жанра исторической песни в творчестве Н.М. Языкова 107
2.3. Функции пейзажа в лирике Н.М. Языкова 122
Глава 3. Образно-символические особенности поэзии Н.М. Языкова: литературная традиция и внутренняя форма произведения
3.1. Мотив Кастальского источника в стихотворениях Г.Р. Державина, А.С. Пушкина и Н.М. Языкова 144
3.2. Река как символ страны в стихотворениях Н.М. Языкова 156
3.3. Образ пловца в стихотворениях Г.Р. Державина и Н.М. Языкова 178
Заключение 198
Библиография
- Развитие самосознания поэта в тригорском цикле Н.М. Языкова
- Осмысление духовных основ творчества в лирике и переписке Н.М. Языкова
- Трансформация жанра исторической песни в творчестве Н.М. Языкова
- Река как символ страны в стихотворениях Н.М. Языкова
Развитие самосознания поэта в тригорском цикле Н.М. Языкова
Свидетельствуя о желании Языкова обособиться от других поэтов-современников, А.П. Рассадин отмечает: «…в поисках собственной дороги, Языков неизбежно должен был отмежеваться не только от Пушкина, но и от Боратынского, Дельвига, Вяземского, Д. Давыдова и других, более старших по возрасту, поэтов. Это существенный факт, который, в большинстве случаев, обуславливает резкость и непримиримость оценок Языковым своих современников, собратьев по перу»3. Однако исследователь не отмечает, в каких именно аспектах Языков расходится со своими современниками, что крайне важно для определения индивидуальных особенностей его стиля.
Анализируя отношения двух поэтов, М.К. Азадовский, Г.Г. Рамазанова, А.А. Карпов и другие исследователи в первую очередь справедливо обращают внимание на отрицательные отзывы Языкова о произведениях Пушкина. Интерпретируя подобные высказывания Языкова о Пушкине, следует не только учитывать «обстоятельства, при которых была выражена та или иная мысль, возможность изменения взглядов»4, но и принять во внимание тот факт, что критика Языкова была порождена прежде всего художественными поисками, его произведения стали новым шагом в процессе развития тех принципов русского стиха, основы которого были заложены в творчестве предшественников.
А.А. Карпов помимо литературных амбиций Языкова также говорит о «своеобразном инстинкте творческого самосохранения», но, с нашей точки зрения, ошибочно объясняет резкие высказывания в письмах «постоянным эстетическим отставанием от стремительной эволюции Пушкина художника»1. Нам представляется, что данный факт скорее свидетельствует о самостоятельной эволюции самого Языкова и его активном поиске нового. В связи с этим нельзя полностью согласиться с Г.Г. Рамазановой2, которая пишет, что «именно отчаянность сопротивления выявляет меру зависимости сознания Языкова от влияния Пушкина»3. Д.В. Абашева не раз справедливо отмечает доминирующее в художественном творчестве поэта стремление к независимости и при этом утверждает, что данное стремление не произвольно, но всегда находит реальное воплощение в его произведениях4. Диссертация Д.В. Абашевой важна для нашего исследования, поскольку в этой и других своих работах ученый рассматривает отношения Языкова и с другими современниками, констатируя их расхождения. Д.В. Абашева заявляет, что в начале своего творческого пути поэт опирался на достижения предшественников5. Однако расхождения Языкова с современниками в очередной раз отмечены, но не проанализированы детально.
На природу взаимоотношений Н.М. Языкова и А.С. Пушкина существует еще одно мнение, также ценное для данного диссертационного исследования. В.Г. Шершеневич счел возможным заявить, что в определенный момент своей творческой биографии А.С. Пушкин находился под влиянием Языкова, «что особенно сказалось в отношении к слову и в течении повествования в Полтаве»6. Однако эта точка зрения исследователем не была подкреплена сравнительным анализом поэтических текстов.
Из вышесказанного следует, что наличие творческой полемики Языкова с предшественниками и современниками несомненно. Изучение этой полемики необходимо для понимания особенностей творческого поиска самого поэта, своеобразия его стилистики. Сборники «По царству и поэт: Материалы всероссийской научной конференции Н.М. Языков и литература пушкинской эпохи», «Николай Языков и русская литература», где помещены статьи о творческих связях поэта с Н.М. Карамзиным, И.И. Дмитриевым, Ф.В. Булгариным, О.М. Сомовым, Н.В.Гоголем и М.Ю. Лермонтовым, раскрывают важные аспекты в изучении этого вопроса, но не могут считаться исчерпывающими. Работы Ж.А. Трофимова1 содержат ценные материалы о жизни Н.М. Языкова, семейных и дружеских отношениях поэта, исследователь привлекает письма, свидетельства современников, но литературоведческий анализ произведений в этих книгах практически отсутствует. Сравнительный анализ стихотворений Н.М. Языкова и Г.Р. Державина ранее детально не проводился, предпринятое сопоставление произведений Н.М. Языкова и А.С. Пушкина нельзя назвать всесторонним.
Обзор литературы о Державине, Пушкине и Языкове показывает, что данные о творческом взаимодействии поэтов носят разрозненный характер и вопрос о роли традиций в поэзии Языкова остается открытым, это определяет актуальность темы нашего исследования. Научная новизна работы заключается в том, что в диссертации для выявления характерных черт художественно выраженного мировоззрения Языкова и особенностей стиля его лирики привлекается широкий контекст русской поэзии конца XVIII – начала XIX века.
Осмысление духовных основ творчества в лирике и переписке Н.М. Языкова
Конец стихотворения несколько сентиментален («много вспомню я»)2. Няня Пушкина является для Языкова частью того идеального мира, который был описан в стихотворениях тригорского цикла. Арине Родионовне было посвящено и другое стихотворение – «К няне А.С. Пушкина». Начинается эта «шутка стихотворная, плод раздумья сердечного и умственного»3 обращением, которое сопровождает характерный для фольклора эпитет: Свет Родионовна, забуду ли тебя?4 Языков уже не в первый раз проводит параллели между собой и Пушкиным. Оба поэта забывают об общественной жизни и признании: лирический герой сам желает освободиться от ненужной суеты («сельскую свободу возлюбя, / Я покидал для ней и славу, и науки»), его собрата по перу вынужденная ссылка не заставляет отказаться от творчества («Презрев людей, молву, их ласки, их измены, / Священнодействовал при алтаре
Камены…»)1. Языков не считает светскую жизнь необходимой для поэта, более того, она воспринимается как препятствие для творчества. Говоря о Пушкине, автор стихотворения подчеркивает стойкость творца перед лицом испытаний («не сражен суровою судьбой»2). Доминирующим в стихотворении является образ няни Пушкина («благодатная», «добра и весела») и создаваемое ей настроение («сердечная доброта», «святое хлебосольство», «радушие», «бесхитростные суждения и похвалы»)3. В стихотворениях, обращенных к няне, закономерным выглядит использование элементов фольклорной стилистики, которые «служат источником воссоздания неповторимой атмосферы Михайловского и образа Арины Родионовны, символизирующего и для Пушкина, и для Языкова мир народной культуры»4.
В отличие от произведений Пушкина, воссоздающих образ Арины Родионовны («Зимний вечер» (1825), «Подруга дней моих суровых…» (1826)), в стихотворениях Языкова образ героя оказывается отстранен от образа няни, герой удивляется миру, в котором оказался гостем. В послании «К няне А.С. Пушкина» параллельно развиваются два лексических ряда: необходимая для характеристики няни стилизация народного языка («мне здравствовала ты», «набирала нам затейливый обед», «занимала нас» и тому подобное) сочетается со связанными с образом лирического героя условными выражениями языка литературного («изгнанник-поэт», «Ареевых наук питомец молодой», «священнодействовал при алтаре Камены» и тому подобное)5. В произведении «На смерть няни А.С. Пушкина» наряду с вышеназванными присутствует лексический ряд, который связан со смертью и носит возвышенный характер («крест смиренный», «бремя годов», «поминовенье» 1 и тому подобное).
В написанном уже после смерти Пушкина послании «К баронессе Е.Н. Вревской» появляются новые оттенки в отношении к поэту, что показывает детальный анализ использованных эпитетов, принципиальное значение которых признано филологической наукой2. Языков констатирует превосходство старшего современника. Называя Пушкина «опальным пророком свободы»3, автор послания указывает причину ссылки поэта. Слово «пророк» ранее звучало в произведениях тригорского цикла: в послании «А.С. Пушкину» («О ты, чья дружба мне дороже…») Языков называет Пушкина «пророком изящного»4, в «Тригорском» пирующие поэты – «пророки воли божества»5. Наличие уточняющего субстантивированного прилагательного, зависимого от слова «пророк», в первом случае, и употребление словосочетания «пророки воли божества» непосредственно после словосочетания «жрецы высокого искусства»6 (Курсив мой. – А.С.) во втором случае, приглушает и суживает первоначальное значение «пророка» как «озаренного Богом провозвестника»7. На том же принципе основано употребление слова «пророк» в послании «К баронессе Е.Н. Вревской». Снижение, которое придают значению слово «пророк» зависимые от него определения и дополнения, подтверждается анализом стихотворений, где эти определения и дополнения отсутствуют (Н.М. Языков «Гений» (1825), «Поэту» (1831), А.С. Пушкин «Пророк» (1826), «С Гомером долго ты беседовал один…» (1832)). Тот же эффект снижения достигается, когда герой получает звание пророка не от Бога, а от надежды («надежда славы / Меня пророком назвала»1 в послании «А.М. Языкову» («Ты прав, мой брат давно пора…», 1828)) или дружбы («дружба удалая, / Его уча и ободряя, / Своим пророком назвала»2 в стихотворении «На смерть барона А.А. Дельвига» (1831)). Приведенные примеры позволяют говорить о характерности подобного употребления слова «пророк» в поэзии Языкова.
В анализируемом послании «К баронессе Е.Н. Вревской» себя Языков называет «послушником»3 Пушкина, что согласуется с наименованием последнего «пророком». Описывая себя как «избранника»4 Пушкина, Языков Языков подчеркивает то внимание, которое уже известный поэт оказал младшему товарищу. В стихотворениях Языкова и Пушкина слово «избранник» часто связано с характеристикой творческого человека: «избранник Феба»5, «избранник небес»6, «избранник бога песнопенья»7, «небес избранник»8. В данных примерах метафора определяется иерархией «божество – избранный человек», в послании «К баронессе Е.Н. Вревской» возникает иерархия «пророк – избранный пророком».
Трансформация жанра исторической песни в творчестве Н.М. Языкова
По тому же принципу построено стихотворение Державина «Философы, пьяный и трезвый», где каждая строфа представляет собой реплику одного из философов с повторением последних четырех строк.
В «Песне» Давыдова в каждой строфе совпадают две первые и две последние строки. Такое совпадение мы видим и в песне Языкова «Мы любим шумные пиры…» (шестая песня из цикла 1823 года). В «Песне старого гусара» Давыдова первая строфа повторяется в конце стихотворения. Тот же прием использован в песнях Языкова «Полней стаканы, пейте в лад!», «Кто за покалом не поет…» (первая и третья песни из цикла 1823 года). Выше уже было отмечено повторение первых двух строк в конце песни «Мы пьем – так рыцари пивали…» (пятая песня из цикла 1823 года). В более поздних песнях Языков не использует повторы строк.
Основной пафос цикла Языкова «Песни» (1823) заключается в восхвалении вина, что буквально соответствует жанру застольной песни, «общее направление и характер стилистического выражения темы… подсказываются словесно-художественной традицией»2. Главная тема стихотворений определяет их композицию, которая строится на перечислении достоинств вина и призывах к свободному пиру. В ритмическом и строфическом отношении выделяется «Гимн». Другие песни цикла написаны четырехстопным ямбом с часто повторяющимся пиррихием в третьей стопе. Строфы короткие (4, 6 или 7 строк). Рифмовка в первых пяти песнях самая простая (abab, abba, aabb), а в других песнях усложняется незначительно (ababab, aabcbc, aabccb, aababcc). Чередуются мужские и женские рифмы. Все это обеспечивает стремительный темп стихотворений.
Поздние застольные песни Языкова написаны разными стихотворными размерами. «Песня» («Всему человечеству…») – двухстопным амфибрахием с чередование мужских и дактилических рифм. «Разгульна, светла и любовна…» (четвертая песня из цикла 1829 года) – трехстопным амфибрахием с чередованием мужских и женских рифм. В «Песне» («Из страны, страны далекой…») и в «Пусть свободны и легки…» (первая песня из цикла 1829 года) использован четырехстопный хорей. В «Дороже почестей и злата…» (вторая песня из цикла 1829 года) – четырехстопный ямб с часто повторяющимся пиррихием в третьей стопе. В «Когда умру, смиренно совершите…», «В последний раз приволье жизни братской…» (третья и пятая песни из цикла 1829 года) – пятистопный ямб с часто повторяющимся пиррихием в четвертой стопе. Интересный прием использован в песне «Пусть свободны и легки…». Произведение состоит из шести строф, причем в нечетных строфах первая и четвертая строки соединены мужской рифмой, вторая и третья строки – женской, а в четных строфах первая и четвертая строки соединены женской рифмой, вторая и третья – мужской. Так простая кольцевая рифмовка приобретает ритмическое разнообразие.
Одновременно с усложнением ритмики в стихотворениях появляются новые мотивы, отмеченные выше, и меняется образ лирического героя. В цикле песен 1823 года лирический герой является одним из пирующих («И я, как ты, студент лихой»1). Как и в «Кружке» Державина, в текстах Языкова часто звучат местоимения «мы», «наш»: «мы песни призвали в беседы», «веселье – наш кумир»2, «мы пьем пируем и поем», «наш ум – не раб чужих умов»3, «мы вольно, весело живем»4. Призывая собутыльников к веселью, герой подчеркивает, что все они друзья и братья. Даже когда в тексте появляется «я» или «студент», герой не отделяется от пирующей компании, а показан как один из многих. Языков представляет студенческое братство, как представляет гусарское братство Давыдов («Бурцову», «Гусарский пир», «Песня», «Песня старого гусара», «Гусарская исповедь» и другие).
В цикле песен 1823 года родина лирического героя не определена, а в «Песне» («Всему человечеству…») гуляющий с друзьями лирический герой провозглашает тост за «отечество и славу славян»1. В «Песне» («Из страны, страны далекой…») герои пьют за Родину («нашу Русь») и заявляют: «С нами немцев подружило / Откровенное вино»2. В цикле 1829 года помимо мотивов, уже известных по ранним песням, появляются новые темы, которые становятся ведущими в некоторых произведениях. Студент из стихотворения «Душа героев и певцов…» (четвертая песня из цикла 1823 года) «за книгой не скучает»3, а в стихотворении «Пусть свободны и легки…» (первая песня из цикла 1829 года) предлагается тост за «ученость спесивую, / И тяжелую и пустую»4, то есть герой уже скептически смотрит на университетские занятия.
В стихотворении «Когда умру, смиренно совершите…» (третья песня из цикла 1829 года) герой просит своих друзей помянуть его веселым пиром, образ ушедшего друга накладывает грустный отпечаток на традиционные призывы к веселью, а песни и вино оказываются лишь временным спасением от тленности человеческого бытия. В стихотворении «В последний раз приволье жизни братской…» (пятая песня из цикла 1829 года) лирический герой прощается с друзьями. В двух названных произведениях Языкова на смену коллективному лирическому «мы» приходит лирическое «я», образ героя – не собирательный образ веселящегося студента, он приобретает индивидуальные духовные черты и противопоставляется пирующим друзьям.
Река как символ страны в стихотворениях Н.М. Языкова
Выше мы рассматривали пейзажную лирику поэта, здесь же обратимся к названиям конкретных рек, упоминаемых в произведениях изучаемого автора, и исследуем символическое значение, которое приобретают эти названия.
Среди многочисленных упоминаний рек в стихотворениях Языкова особо выделяется Сороть, протекающая недалеко от Тригорского. Как было показано выше, лето, проведенное в имении Осиповых, идеализировано в поэзии Языкова и Сороть представлена как часть гармоничной картины. В стихотворении «А.С. Пушкину» («О ты, чья дружба мне дороже…», 1826) Сороть упомянута как место встречи с адресатом послания. В стихотворении «П.А. Осиповой» («Аминь, аминь! Глаголю вам…», 1826) «Сороти студеной гостеприимные струи»3, символизирующие мир Тригорского, заставляют поэта забывать даже о родном крае. В другом послании «П.А. Осиповой» («Благодарю вас за цветы…», 1827) герой видит во сне «светлой Сороти извивы / Златого месяца в огне»4, упоминается река и в стихотворении «На смерть няни А.С. Пушкина» (1830).
В стихотворении «Тригорское (Посвящается П.А. Осиповой)» (1826) Сороть является неотъемлемой частью пейзажа. Описывая реку в 32–44 строках стихотворения5 Языков использует инверсию: определение стоит после определяемого слова («Сороть голубая», «водами ясными»), сказуемое перед подлежащим («белеется веселый дом») и так далее. Говоря о реке, озерах, пруде, поэт привлекает характерные эпитеты: «голубая», «ясные», «зеркальные», «лазоревый». Как и в «Двух картинах», мы видим контраст между светлой водой и деревьями – «сада темные картины». В целом перед нами идеальный мирный пейзаж, природа, с которой человек не вступает в неравный бой, а терпеливо возделывает («поля», «нивы», «пажити», «сад», «дом», «село»).
Природа в стихотворении не является статичной, что ранее было отмечено исследователями как характерная черта пейзажной лирики Языкова1. Обратим внимание, как изменяются водоемы. На восходе солнца лирический герой видит, как «лучами заиграют / Озер живые зеркала», в утренней тишине рассматривает «круги и ленты вод»2. Во время полуденного зноя «вода чуть движется»3, река спокойна и дарит прохладу, причем это ощущение присутствует не только в описании Сороти, которая находится в гармонии с окружающей природой. Наступает вечер, что отражается в реке, как в зеркале, при этом в описании поэт активно использует звуковые повторы: …От сеней леса над водами, Волнообразными рядами Длиннеет трепетная тень; В реке сверкает блеск зарницы…4 (Курсив мой. – А.С.) Погода меняется, сначала ветер виден по движению деревьев, и Языков сравнивает «раскидистые»5 тени ветвей на реке с упущенным во время бури парусом. Перед читателем сначала возникает воображаемая буря как предвестник настоящей. Шторм на Сороти последует далее («гроза волнует, / взрывает воды и леса»1). Выбранные поэтом глаголы подчеркивают, что от прежней водной глади не осталось и следа. Однако к утру буря утихает, и перед читателем снова появляется «блеск зыбей»2. В послании «А.Н. Вульфу» («Теперь я в Камби, милый мой!», 1827) упоминаются три водоема. Первый водоем, в Камби, где во время написания стихотворения гостил поэт, является частью гармоничного пейзажа. Данное послание поэт цитирует в письме из Камби к А.М. Языкову от 19 августа 1827, когда описывает свой образ жизни: «Короче: потупляю глаза в землю и на вопрос, что я теперь делаю, отвечаю: пишу стихи! Для таковых занятий благородных – здесь полное удобство и холь благодатная. Я так доволен собою, что не думаю вовсе ни о прошедшем, ни о будущем; живу так безмятежно, что, в прям[ом] смысле, не слышу бега часов – зане их здесь нет почти во всем околотке! И благодарю небо за вс это счастие, истинно Горацианское! Да будет же препрославлено время, мною здесь проводимое! Теперь воспеваю урочища Камбийские – места, священные мне по некоторым воспоминаниям и довольно способные (своими красотами дикими и величественными, за недостатком лучших) изображаться стихами»3.
В поэтическом тексте и переписке совпадают даже отдельные подробности. Отсутствие часов (реальный факт, сообщаемый Языковым в письме) для читателя, знакомство которого с перепиской поэта не предполагалось, превращается в метафору, описывающую состояние лирического героя – «Не слышен скорый бег часов»4. Реальная деталь трактуется в соответствии с общим настроением лирического стихотворения. Кроме того, поэт не включает в послание то, что не соответствует общему тону произведения.