Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблема соотношения творческих индивидуальностей И.А. Бунина и С.А. Есенина
1.1. Взаимовосприятие Бунина и Есенина 16
1.2. Эстетические взгляды художников-современников 30
1.3. Поэтические достижения «золотого» века в восприятии Бунина и Есенина 50
1.4. Тема Родины в лирике Бунина и Есенина 82
Глава 2. Философско-религиозные мотивы в творчестве И.А. Бунина и С.А. Есенина
2.1. «Божественное - природное - человеческое» в художественном мире Бунина и Есенина 116
2.2. Библейские мотивы в художественном восприятии поэтов 131
Глава 3. Лирическое переживание и средства его поэтического воплощения у И.А. Бунина и С.А. Есенина
3.1. Средства художественной выразительности в освоении природного мира И.А. Буниным и С.А. Есениным 158
3.2. Воплощение лирического «я» в поэзии И.А. Бунина и С.А. Есенина 173
Заключение 201
Библиография 204
- Эстетические взгляды художников-современников
- «Божественное - природное - человеческое» в художественном мире Бунина и Есенина
- Библейские мотивы в художественном восприятии поэтов
- Средства художественной выразительности в освоении природного мира И.А. Буниным и С.А. Есениным
Введение к работе
И.А. Бунин и С.А. Есенин - два особых творческих мира, оставивших яркий след в культурной атмосфере начала XX столетия. Внесение их имен в один ряд столь же необычно, сколь неповторимы художественные индивидуальности каждого.
Творческому наследию этих авторов в последние годы посвящено немало интересных исследований (работы Г.Ю. Карпенко, И.Б. Ничипорова, О.В. Сливицкой, О.Е. Вороновой, С.Н. Пяткина, А.Н. Захарова, Н.И. Шубниковой-Гусевой, др.). Однако проблема соотношения поэтических миров Бунина и Есенина не была еще предметом специального изучения.
Некоторые ее аспекты, правда, намечены в трудах Л.В. Занковской. Автор особо заостряет внимание на резко негативном отношении Бунина к своему молодому современнику. Причину подобной позиции видит в «несомненной доле творческой зависти» к тому, кто, якобы, сменил Бунина в «роли выразителя национальной идеи в советской литературе» . Неприязнь «мэтра» исследователь объясняет «дворянским аристократическим происхождением», которое позволяло свысока смотреть на «бесцеремонно пролезшего в литературу крестьянина».
Вместе с тем Л.В. Занковской был очерчен круг возможных точек соприкосновения Бунина и Есенина. При очевидной неравновеликости мировоззренческих установок авторов исследователем отмечаются те потенциально объединяющие их духовные, эстетические ориентиры, посредством выражения которых в творчестве и могут намечаться линии пересечения поэтических миров обоих художников. Однако ни одна из предполагаемых Л.В. Занковской линий исследования не была разработана.
Соотношению языковых особенностей творчества Бунина и Есенина посвящена диссертация М.Н. Крыловой . Материалом для анализа послужили произведения, авторы которых [Бунин и Есенин - Е.К.], как представляется ученому, «творили в рамках примерно одного литературного направления в одном хронологическом срезе»4.
С подобным «обоснованием» трудно согласиться. Такие «неточности» вряд ли допустимы даже в нелитературоведческих работах.
Занковская Л.В. «Большое видится на расстояньи...». С. Есенин, В.Маяковский, Б. Пастернак. - М., 2005. - С. 16.
Там же - С. 16.
Крылова М.Н. Разноуровневые средства выражения сравнения, их функции в языке поэзии и прозы И.А. Бунина и С.А. Есенина: дис. ... канд. филол. наук. - Ростов н/Д, 2003.
Там же - С. 4.
Тема, избранная для диссертации, думается, весьма перспективна, так как дает возможность понять ряд сложных дискуссионных вопросов, связанных с развитием философско-эстетических и нравственных исканий Ив. Бунина и С. Есенина, а в целом - напряженных поисков отечественной поэзии рубежного времени, уникальность и значимость словесного искусства Серебряного века.
Актуальность темы определяется необходимостью дальнейшего постижения единой поэтической картины Серебряного века во всем многообразии неповторимых индивидуальных проявлений. Соотношение, на первый взгляд, разнородных поэтических миров и мировоззренческих позиций дает возможность объективно взглянуть на целостный, динамично организованный литературный процесс, услышать главный аккорд времени, понять самобытное звучание каждого голоса.
Цель настоящей работы заключается в установлении и рассмотрении соотносительных связей поэтических миров И. А. Бунина и С. А. Есенина.
Отсюда вытекают следующие задачи:
— раскрыть проблему взаимовосприятия Бунина и Есенина (до и после Октября 1917 года) с опорой на дневниковые записи, публицистические статьи, воспоминания, письма;
проследить близость позиций авторов по ряду эстетических проблем: понимания цели и назначения искусства, роли поэта в современном мире;
установить точки сближения Бунина и Есенина по линии восприятия ими культурного наследия - достижений классики: А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева;
проследить соотносительные связи творческих феноменов Бунина и Есенина на уровне отношения к России, Дому, реалиям природного мира; в плане постижения сущности национального характера;
рассмотреть особенности сближения поэтов в сфере постижения ими триединства «Божественного - природного - человеческого».
Материалом исследования избраны: поэтические произведения Бунина и Есенина разных лет. Активно привлечены публицистические статьи, отзывы, дневники, письма, устные выступления художников, воспоминания о них современников.
Предметом диссертации стали многообразные линии пересечения поэтических миров Ив. Бунина и С. Есенина.
Методологической основой диссертационного исследования стали научные работы о творчестве Бунина: А.К. Бабореко, Р.С. Спивак, В.В. Нефедова, Ю.В. Мальцева, А.А. Дякиной, О.В. Сливицкой, И.Ю. Андрианова, С.Н. Морозова, Г.Ю. Карпенко, Л.А. Колобаевой, И.Б. Ничипо-рова, др.; о личности и творческом наследии Есенина: А.А. Волкова, ПФ.Юшина, Е.И. Наумова, В.И. Харчевникова, К.Л. Зелинского, В.Базанова, Л.Л. Вельской, A.M. Марченко, О.Е. Вороновой, Л.В. Занков-
ской, Н.И. Шубниковой-Гусевой, А.Н. Захарова, Е.А. Самоделовой, В.А. Игнатьева, В.А. Сухова, С.Н. Пяткина, др.; исследования по истории и теории русской литературы конца XIX-XX века: В.М. Жирмунского, Ю.М. Лотмана, С.К. Маковского, Э.С. Маковского, С.Н. Бройтмана, М.М. Бахтина, В. Иванова, Б.А. Успенского, П.Н. Сакулина, В.Д. Сквозни-кова, Л.Я. Гинзбург, Ю.Н Тынянова, Б.О. Кормана, З.Г. Минц, И.Г. Минераловой; труды русских религиозных философов: Н.А. Бердяева, B.C. Соловьева, С.Н. Булгакова, П.А. Флоренского, Е.Н Трубецкого.
Методы изучения материала базируются на принципах сравнительно-исторического, сравнительно-типологического, содержательно-структурного исследования литературных явлений.
На защиту выносятся следующие положения:
Поэтические миры Бунина и Есенина «внутренне» соотносимы. Единство взглядов художников продиктовано во многом общими нравственно-эстетическими позициями: притяжением к достижениям отечественной классики; глубинным пониманием особенностей духовного мира русского человека; сходным постижением сущности национального характера; тяготением к общим духовным приоритетам.
Отношение Бунина и Есенина к классическому наследию, духовным традициям Отечества позволяет говорить о близости позиций художников слова.
Центром притяжения для Бунина и Есенина на протяжении всей жизни оставалось триединство «Божественного - природного - человеческого».
Общность духовно-нравственных и эстетических взглядов, запечатленная на уровне поэтики Бунина и Есенина, свидетельствует о сложном взаимодействии, синтезе разных тенденций в литературе Серебряного века.
Научная новизна диссертации заключается прежде всего в нахождении самих линий соотнесения творческих индивидуальностей Бунина и Есенина, позволяющих обнаружить точки сближения столь несхожих художников по целому ряду принципиально значимых мировоззренческих позиций. Благодаря этому обнаружены те потаенные духовные нити, которые связывали поэтов: чувство Родины, глубокое переживание ее трагической судьбы, трепетное отношение ко всему живому, неподдельный интерес к Божественному и человеческому в мире. Сопоставление поэтических миров Бунина и Есенина проведено на разных уровнях: проблемно-тематическом, образном, художественно-выразительном. Таким образом, продолжено перспективное направление современного отечественного литературоведения, стремящееся к постижению поэтического процесса Серебряного века как целостного явления, состоящего из множества, чаще лишь внешне разнящихся творческих направлений.
Теоретическая значимость исследования состоит в дальнейшем развитии принципов сопоставительного анализа литературных явлений, позволяющих раскрыть новые грани отдельных творческих индивидуальностей и поэтического процесса рубежа ХГХ-ХХ веков в целом.
Практическая значение настоящего исследования заключается в возможности использования его результатов в практике вузовского и школьного преподавания русской литературы Серебряного века и XX столетия в целом, при рассмотрении тем обобщающего характера и монографическом освещении творческого наследия Ивана Бунина и Сергея Есенина.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, насчитывающего 225 наименований. Текст работы изложен на 224 страницах.
Апробация работы: материалы и теоретические положения диссертации освещены в публикациях по теме. Основные научные положения исследования апробированы в докладах и сообщениях, прочитанных и обсужденных на научных конференциях: Ежегодные научно-практические конференции преподавателей, докторантов, аспирантов и студентов ЕГУ им. И.А. Бунина, Елец, 2005, 2007, 2008; II Всероссийская научная заочная конференция «Актуальные проблемы изучения литературы на перекрёстке эпох. Форма и содержание: категориальный синтез», Белгород, 2007; Международная научная конференция «Нижегородский текст русской словесности», Нижний Новгород, 2007; Региональный научно-практический семинар ученых Липецкой области, посвященный Году русского языка, Елец, 2007; Международная научная конференция «Творчество И.А. Бунина и русская литература ХГХ-ХХ веков», Белгород, 2008; Международная научная конференция «Литературы и журналистика народов России XX-XXI веков в социокультурном и эстетическом контексте» (в рамках XIV Шешуковских чтений), Москва, 2009.
Эстетические взгляды художников-современников
Эстетические взгляды Бунина и Есенина имели существенные различия. Однако мы не можем не отметить ряда точек соприкосновения творческих позиций современников. Особое внимание художники уделяли поэту-творцу-гражданину, его роли в искусстве и жизни. Ни Ив. Бунин, ни С. Есенин не были открывателями темы поэта и поэзии, но каждый из них внес неповторимые эстетические и нравственные оттенки в её звучание, соотнося собственные творческие запросы с трагическими аккордами эпохи. На раннем этапе творчества Бунин активно интересовался проблемой становления поэтического таланта и обращал свои взоры в сторону поэтов-самоучек. В качестве основного критерия, определяющего значимость художественного слова, писатель выдвигал крепкую связь с родной землей, «средой», его породившей и воспитавшей. Понятие «среды» рассматривал широко, включая: 1.«влияние природы на художника»; 2.«принадлежность его к тому или иному обществу»; 3.«условия политической и социальной атмосферы данного времени»; 4.«тот цикл идей, чувств и настроений, которые господствуют в изучаемую эпоху»; 5.«индивидуальные особенности художника, черты его характера, темперамента» [1, IX, с. 507-525]. Эти позиции помогают лучше понять глубинные истоки таланта самого Бунина. Влияние природы на него было изначально определяющим. Поэт вспоминал о детстве как о времени, проведенном «в глубочайшей полевой тишине, летом среди хлебов, подступавших к самым порогам, а зимой среди сугробов», как о беззаботной поре, «полной поэзии печальной и своеобразной» [1, IX, с. 254]. А. Твардовский, несколько романтизируя ситуацию, комментировал: «Поэт, - пишет он, — с юности живет в мире сладчайших воспоминаний — и своих воспоминаний детства, еще осененного «старыми липами», еще лелеемого остатками былого помещичьего довольства, и воспоминаний семьи и всей своей среды об этом былом довольстве и красоте, благообразии и гармонии жизни» [1,1, с. 13]. В статье 1894 года «Памяти сильного человека» Бунин на передний план поставил эстетически-ценностную значимость «среды» в определении нравственного облика поэта. Рисовался образ такого художника - «сильного духом и телом человека», способного воспринимать «своеобразный склад русской литературы, её свежесть, её великую в простоте художественность, её сильный и простой язык, её реализм» [1, IX, с. 505-506]. Определяющим критерием истинного творчества С. Есенин также называл нерасторжимую связь поэта с землей и народом. В статье «Быт и искусство» (1920) он, полемизируя с имажинистами, подчеркнул неразрывную связь искусства с укладом самой жизни: «Понимая искусство во всем его размахе, я хочу указать моим собратьям на то, насколько искусство неотделимо от быта и насколько они заблуждаются, увязая нарочито в тех утверждениях его независимости» [5, V, с. 199]. Свое призвание оба поэта осознали уже в юношеские годы. В письмах к В. Пащенко Бунин признавался: «То, что я стал писателем, вышло как-то само собой, определилось так рано и незаметно, как это бывает только у тех, кому что-нибудь на роду написано» [13, с. 32]. Есенин в автобиографическом наброске заверял, что у него «пробуждение творческих дум началось по сознательной памяти до 8 лет» [5, V, с. 232]. Образ поэта стал рефлексией творчества Бунина и Есенина. В шестнадцатилетнем возрасте Бунин написал романтическое по сути своей стихотворение «Поэт», в котором выразил художественное видение предназначения и судьбы художника. Полный аскетизм, самоотречение и безраздельное служение высокому искусству — вот непременные элементы облика современного творца: Поэт печальный и суровый, Бедняк, задавленный нуждой, Напрасно нищеты оковы Порвать стремишься ты душой [1,1, с. 53]! В соответствии с традицией поэту он предначертал судьбу избранника: с презрением относящегося к земным благам, одолеваемого тяжкой нуждой, изможденного бесконечными страданиями и скорбями и обретающего покой и признание лишь после смерти: Когда ж, измученный скорбями, Забыв бесплодный, тяжкий труд, Умрешь ты с голоду, - цветами Могильный крест твой перевьют [1,1, с. 54]! Миссия истинного художника трудна - «одними словами» нести свет-правды обществу, слепому и глухому к чужим страданиям. В 1889 году в романтической печально-возвышенной тональности Бунин размышлял: Всю душу, с любовью, с мечтами, Все сердце стараться раскрыть — И чем же? - одними словами! И хоть бы в словах-то людских Не так уж все было избито! Значенья не сыщете в них, Значение их позабыто [1,1, с. 74]! А намного раньше в 1887 году в стихотворении «Над могилой С.Я. Надсона» нарисовал обобщенный портрет поэта - благородного, мужественного, талантливого человека, лирой пробуждающего самые высокие чувства, презирающего «корысть и ненависть». В назначении искусства Бунин подчеркивал значимость воздействия на душу читателя правдоподобных картин и образов: «...человек, какими бы словами, в какой форме ни говорил мне, но заставлял видеть перед собою живых людей, чувствовать веяние живой природы, заставлял трепетать лучшие струны моего сердца» [1, IX, с. 505]. Начало творчества С. Есенина также связано с определением места и роли художника слова в современном мире. Облик поэта представлен им в одноименном стихотворении и вполне схож с портретами бунинских персонажей: Он бледен. Мыслей страшный путь. / В его душе живут виденья. / Ударом жизни вбита грудь, / А щеки выпили сомненья; Клоками сбиты волоса, / Чело высокое в морщинах, / Но ясных грёз его краса / Горит в продуманных картинах [5, IV, с. 7]. Есенин оттеняет трагическую обреченность таланта, жизненную необходимость, принуждающую его за целковый продавать выстраданную и пережитую «песню грустных дум». В лирическом герое угадывается сам автор «после долгих жизненных испытаний» [48, с. 41]. В стихотворении «Моя жизнь» (1911 — 1912) «психологическая» атмосфера, окружающая поэта, почти не изменена, но четче обозначена его судьба: Будто жизнь на страданья моя обречёна; Горе вместе с тоской заградили мне путь; Будто с радостью жизнь навсегда разлучена, От тоски и от ран истомилася грудь [5, IV, с. 16]. Осознание трагедийности судьбы поэта в мире как «обратной» стороны божественного дара — общий момент, сближающий творческие концепции ранних Бунина и Есенина. Подобные ощущения, вероятно, связаны с грозной эпохой рубежа веков, годами «испепеляющего» накала. А. Блок неоднажды признавался: «роль поэта не легкая и не веселая; она трагичная» [194, II, с. 347].
«Божественное - природное - человеческое» в художественном мире Бунина и Есенина
Становление и развитие религиозно-философских взглядов Бунина и Есенина проходило в сложной атмосфере духовных поисков, сопряженных с ощущением кризиса, разрушением традиционных форм бытия и культуры, порождавших подчас самый неординарный синтез разнообразных материалистических и идеалистических идей, передающих нестабильность духовно-исторической картины мира. Эпоха религиозно-философских и эстетико-нравственных исканий углубила представления мыслящей общественности о мире и месте человека в необозримом космическом целом. Идея духовной целостности природного начала, заложенная еще в эпоху Возрождения немецким астрологом и врачом Парацельсом, получила развитие и качественно-новое наполнение в идеологической доктрине русского космизма, философии «всеединства» В. Соловьева, П. Флоренского, Н. Бердяева. В десятом «Чтении о богочеловечестве» В. Соловьев излагал концепцию, ставшую знамением времени, обобщенно зафиксировавшую раздумья современных художников: «В природном мире, начиная от самого простого, общего и внешнего, выражающегося в том законе всемирного тяготения, по которому все существующее бессознательным слепым влечением притягивается друг к другу, переходя далее к более сложным способам соединения, выражающимся, например, в законах химического сродства тел...переходя далее к еще более индивидуальной форме единства, которое мы находим в строении растительных и животных организмов, где начало природного единства или мировая душа уже явно, хотя еще неполно и наружно, реализуется в определенных и постоянных образованиях, связывающих материальные элементы в некоторое прочное и устойчивое целое...» [149, III, с. 158]. Космизм, проповедовавший духовную спаянность на гармонических началах индивидуума и всех элементов живой природы, единство ритмов «общего движения», оказался особенно близок мастерам слова, в творческом поиске выражавшим проблемы современного сознания. «Мы в природе и в нас природа» [131, с. 366]. Под этими словами С.Н. Булгакова, вероятно, подписался бы не один художник рубежного времени. Становление религиозно ориентированного «целостного» мироощущения Бунина формировалось в ранние годы его творческого развития. Предтечей этому, думается, послужило домашнее воспитание будущего поэта: влияние матери, брата Юлия, усадебной жизни. Позже он вспоминал: «...в ту пору мне все казалось очаровательно: и люди, и природа, и старинный с цветными окнами дом бабки, и соседние усадьбы, и охота, и книги, один вид которых давал мне почти физическое наслаждение, и каждый цвет, каждый запах...» [1, IX, с. 259]. «Страстное переживание божественной явленности мира, молитвенное созерцание одухотворенной красоты и величия природы» [68, с. 11] нашли свое отражение в ранних произведениях Бунина. Юный поэт воспевал неземную красоту природного мира, желание объять просторы Вселенной: Ты, высокое небо, далекое, Беспредельный простор голубой! Ты, зеленое поле широкое! Только к вам я стремлюся душой [1,1, с. 53]! Такое светлое восприятие природы и человека рождало «прекрасное изумление, взрыв печальных и радостных страстей, сознание необходимости радостного восприятия всего, что она приносит человеку на его кратком пути» [100, с. 238]. Однако чувство безмятежного приятия жизни, первозданной гармонии земного бытия переплетено у Бунина с глубоким осознанием недолговечности всего сущего, одиночества лирического «я». Уже в 1891 году появятся полные печали и тоски лирические строки:
Буду ль снова внимать тебе с грустью глубокой, С тайной грустью в душе, что проходят года, Что весь мир я люблю, но люблю одиноко, Одинокий везде и всегда [1,1, с. 79]?
Проза раннего Бунина также «отягощена» пониманием трагических «изломов» жизни. Рассказы 90-х годов определили то, что будет волновать писателя на протяжении всего творчества, чему постепенно будет придаваться «универсально-философский смысл как коренному свойству бытия, для чего в орбиту всеобъемлющих обобщений будут втянуты образы и мотивы мировых религий, настроения многих метафизических идей» [68, с. 15].
Сознанию Есенина, «с детства пропитанного народной мудростью» [42, с. 7], непосредственно связанного с традициями и верованиями русского крестьянства, также окажется близка идея духовного единства, «однородности» природы и человека. В едином неразложимом синтезе представлялся мир и его составляющие глазам любящего поэта. В подобном взгляде поэта на Вселенную отразились «отголоски очень древнего представления о человеке и природе, надолго удержавшегося в сознании крестьянства» [82, с. 50], а также «древние земледельческие культы, происхождение и бытование которых определялось отношением земледельца к земле и ее порождениями как естественной среде для жизнедеятельности человека» [103, с. 81].
Утверждая общую природную основу всего сущего, поэт, наделяя природу человеческими качествами, «позволял» ей мыслить и чувствовать. Основной чертой, характеризующей есенинский образ природы, Л.Л. Вельская признает ее очеловеченность: «Есенин ощущал себя частицей природы, растворенной в ней...Это слияние особенно полным и органичным станет в зрелом творчестве поэта; поистине природа окажется очеловеченной, а человек «оприродненным» — настолько он растворится в растительном и животном мире» [43, с. 15]. Отсюда неповторимая образность: «туча кружево в роще связала», «пригорюнились девушки-ели», «отговорила роща золотая березовым, веселым языком», «схимник-ветер шагом осторожным мнет листву по выступам дорожным и целует на рябиновом кусту язвы красные незримому Христу» и т.д.
Растительный и животный мир предстал у Есенина универсалией с общей «природной функцией — материнство» [80, с. 49].
Важная роль в художественной картине мира Бунина и Есенина отведена человеку, его положению в общем круговороте жизни. Ведь человек соединил в себе «макро» и «микро» космические начала»:- с одной стороны, он лишь крохотная песчинка в просторах Вселенной, с другой — неотъемлемая часть-«бесконечного и сложного» [158, с. 30] космического целого.
Н. Бердяев писал: «...человек космичен по своей природе, ...он центр бытия...Человек - точка пересечения двух миров...Человек сознает свое величие и мощь...и свое ничтожество и слабость, свою царственную свободу и свою рабскую зависимость, сознает себя образом и подобием Божьим и каплей в море природной необходимости» [124, с. 65-67]. Бунин и Есенин прекрасно чувствовали это и запечатлели в своих произведениях.
Р.С. Спивак справедливо заметила в отношении Бунина: «Мысль о слиянии отдельного с общим в единой мировой жизни, художественная трактовка ее в виде образа объединенного множества, где жизнь каждого существа — малая, но необходимая песчинка в необозримом и вечном космическом целом, составляет суть авторской концепции» [95, с. 140].
Бунинский человек - микроэлемент природы, живо откликающийся на энергетические потоки, идущие от Вселенской гармонии и благодати. Однако при всей масштабности, необъятности, непостижимости мироздания человек, по мысли автора, отнюдь не является «слепым орудием», безотчетно подчиняющимся Верховной Воле всеобъемлющего космического разума. Действительно, «человек безмерно мал, потому что ему противопоставлена огромность космоса», но и «человек безмерно велик, потому что огромность космоса входит в него» [91, с. 55].
Библейские мотивы в художественном восприятии поэтов
Библия - неизменная сокровищница, питавшая и вдохновлявшая творческое сознание многих народов, - в русской литературе имела исключительное значение. К ней обращались в радости, но более всего — «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий». Поэты Серебряного века, а среди них столь не похожие друг на друга Ив. Бунин и С. Есенин, активно включали библейскую образность в свой художественный мир. Притяжение к сходным мотивам, образно-смысловым единицам «Вечной Книги» даёт возможность прояснить особенности художественного мироощущения Бунина и Есенина, а шире — отдельные черты поэтического процесса рубежа XIX-XX веков.
Г.Ю. Карпенко выделил источники, влившиеся в духовное пространство России и участвовавшие в формировании бунинской идеологической концепции, духовным ядром которой, по мнению автора, стало библейское мироощущение. «Образы и настроения религий Ближнего Востока и Индии, идеи и теории многочисленных философских систем, научные открытия и наблюдения, особенно в области физиологии и психологии человека» [68, с. 7] названы стержневыми в художественной картине мира поэта.
Значимость архетипических мировых текстов в эстетической концепции Бунина Р.С. Спивак определила следующим образом: «Разные религиозные системы используются поэтом с одной идейно-художественной целью...Бунин предполагает наиболее безболезненный, не унижающий человека вариант смирения перед силой и законами общего, внеличного мирового начала без отчаяния и ужаса перед неизбежным» [95, с. 176].
Вопрос о бунинском мировоззрении вызывает много споров, зачастую не рождающих истинное представление об особенностях религиозного сознания поэта. Не вполне обоснованно литературоведы приписывают
Бунину язычество, атеизм, пантеизм, индуизм, буддизм, феноменологию и синтез всего вышеперечисленного на православной основе.
Думается, прав Т.А. Кошемчук в утверждении, что «постоянная устремленность поэта к высшему плану бытия, к Богу — есть реальная черта его мировосприятия, и она подтверждает в действительности не феноменологический, а христианский характер» [73, с. 41] бунинского мировоззрения.
Первым подступом к осмыслению тайн мироздания явился сборник молодого автора «Под открытым небом» (М., 1898), отличающийся стройностью и продуманностью композиции. Открывает книгу стихотворение «Вечерняя молитва», запечатлевшее своеобразную «структуру» мира: земля — небо (видимое) — звезды — Престол Божий. Подобную организацию автор воссоздал исходя из традиций отечественной классики (в данном случае, отчетливо слышен «голос» лермонтовской музы) и библейских источников. Строки 18 Псалма, безусловно, не случайно выбраны в качестве эпиграфа, предваряющего поэтические размышления о смысле бытия, в круговороте которого органично сосуществуют природа, человек и Бог. Бунин поет славу Всевышнему, деяниям и творениям его величественной Руки:
И кончают грустною мольбою Пихты, погруженные во мглу: Сестры! Братья! Радуйтесь покою И творите Господу хвалу [3, с. 5]! Продолжением православной тематики звучат стихотворения «В Гефсиманском саду» и «Христос воскрес! Опять с зарею...». В первом из них автор воскрешает библейский сюжет о молении Иисуса Христа перед распятием, о сомнениях, душевных муках и страданиях Спасителя. Стихотворение начинается многоточием, указывающим на существование предшествующего текста. Это обстоятельство весьма показательно. По мнению А.А. Дякиной, данным ресурсом «поэт продолжает заданную в первом произведении и развитую в последующих мысль о взаимосвязи элементов сущего» [52, с. 43]. Мудрая природа преклоняется перед «великим и славным» подвигом Христа, утешает его в грядущих муках: «все преклонилось перед ним», «затихла ночь в благоговенье», «ветер ласковой струей / Его чела в тиши касался». Величественный и сильный голос природы обещает свято хранить славную память подвига Иисуса. Обетом, данным Христу ветром, Бунин завершает стихотворение: Я нежной лаской аромата Твои мученья облегчу, Я от востока до заката Твои глаголы возвещу! [1,1, с. 92]. Стихотворение «Христос воскрес! Опять с зарею...» является своеобразным завершением сюжета предшествующего произведения. Все сущее радуется Христу, восхваляет обетованный день его воскрешения, принесший миру Гармонию, Свет, Истину, Упоение жизнью. Величественная и прекрасная в своем вдохновении природа славит поправшего смерть Спасителя: Они взойдут в красе желанной И возвестят с высот небес, Что день настал обетованный, Что Бог воистину воскрес [1,1, с. 102]! Настроения общественного подъема 1900-х годов отразились в отношении художника к мировоззренческим проблемам. Поэтические тексты Бунина свято хранят память о Творце, однако его религиозность не была связана с ортодоксальным пониманием мира и Бога, она, по справедливому 133 замечанию И.Ю. Адрианова, «сводилась скорее к утверждению общечеловеческих моральных идеалов и вере в определяемую верховным разумом всеобщую гармонию бытия» [40, с. 28]. Религиозному сознанию Бунина чужда вера в мистику, темное суеверие, магические силы и влияния.
Средства художественной выразительности в освоении природного мира И.А. Буниным и С.А. Есениным
Сопоставление поэтических миров И.А. Бунина и С.А. Есенина невозможно без анализа средств художественной выразительности, свойственных авторам.
Творческие пути современников отразили особенности развития русской поэзии первой четверти XX века, когда ее художественные искания во многом определяли различные направления, течения и литературные объединения, но истинные мастера всегда не «вписывались» в их узкие рамки.
Творческое кредо Бунина, специфика избранных им художественных приемов и средств определялись реалистической основой его мировосприятия. По верному замечанию А.А Дякиной, «поэт не принимал любого рода абстракции, которые не соотносились бы с конкретностью и требовали расшифровки» [52, с. 12]. Этими причинами во многом объясняется негативное отношение Бунина к представителям «новой литературы»: Блоку, Есенину, Горькому, др. Поэт не признавал условностей, идущих вразрез с жизненной правдой и реально-конкретной наполняемостью художественного текста, безоговорочно отрицал произведения, в содержании которых видел подобные неточности и «огрехи». Такое искусство художник именовал «лубком» - литературой, нарушающей жизненную правду, предназначенной для читателей примитивно-низкого вкуса. «Лубочная литература» в сознании Бунина ассоциировалась и с «Песнью о Соколе», в которой обнаруживалось немало художественных «погрешностей». В чем они? — В том, что сокол и уж почему-то «очутились» в горах, к тому же уж смертельно ужалил своего «собеседника». Явное несоответствие «жизненной правде» в понимании ее Буниным.
Современный исследователь комментирует: «... бытийная несостоятельность произведения Горького имеет все же не такой очевидный и однозначный характер, как это представлялось Бунину. Стремление к достоверности отображения, к «реализму» в этом смысле, присуще Горькому не меньше Бунина. Неточность в «Песне о соколе» можно объяснить скорее самим жаром этого произведения. Аллегория, басня, а Бунин просто игнорирует сам жанр Горького, пиша с маленькой буквы этого самого Сокола, жанр, как известно, весьма условный и совсем не обязанный отвечать требованиям абсолютной достоверности» [71, с. 129]. Не стоит забывать, что Бунин прекрасно понимал специфику жанров, но и она не оправдывала, по его мнению, такого рода оплошностей. Бунину, требовавшему от себя и других поэтов скрупулезного, вдумчивого отношения к языку, были глубоко чужды «новомодные игры» современных авторов с художественным словом. Основными критериями, составляющими первостепенный показатель поэтического мастерства, Бунин считал простоту, ясность языка, не признавал современного «блудословия», «гениального косноязычия». Он не прощал игры в красивость образов взамен художественной правде. Художнику-традиционалисту «чужда многозначность лирических откровений, неожиданный ассоциативный состав образа» [52, с. 14]. Что впрочем не исключало символичности и разумной ассоциативности его образных единиц. В целом, справедливы замечания В.Н. Афанасьева: «Бунин-поэт исключительно точен в словоупотреблении, образы его характеризуются определенностью и конкретностью, лишены какой бы то ни было импрессионистической расплывчатости, не говоря уже о той «многозначности», которую считали необходимой особенностью поэзии теоретики и практики символизма» [41, с. 28].
Художественному кредо Бунина антагонистична многозначность лирических излияний. Творческие ориентиры поэта всегда соответствовали его неповторимым жизнеощущениям, рождающим лирические откровения характерно реалистической наполняемости.
Поэт старался избегать «необоснованной» отвлеченности, расплывчатости художественных ресурсов, выражая абстрактное через конкретное, не теряя их узнаваемой связи. Созданные таким «способом» поэтические образы «воспринимались правдоподобно» [52, с. 14]. Определенность, «величайшее чувство меры и такта» авторского слова выражали, к примеру, бунинские метафоры: Серп луны в просветы тучи / С грустью тихою глядит, / Под ветвями ив плакучих / Тускло воду золотит [1,1, с. 58]; Как зеркала, стоят озера / И дышат свежестью ночной [1, I, с. 102]; Вечернее алое небо/ Гляделось в зеркальный затон [1, I, с. 103]; Пусть в городе живых, у синего залива, / Гремит и блещет жизнь...Задумчивой толпой / Здесь кипарисы ждут - и строго, молчаливо / Восходит Смерть сюда с добычей роковой [1, I, с. 104]. В художественном отражении реалий действительности поэт не искал вычурных образных ресурсов. Метафорическую составляющую его простого и ясного стиха питали тонко и точно подмеченные явления окружающего мира. Под пером Бунина природа оживала в живой органике многообразных звуков, красок, движений, а средства художественной выразительности «в конечном счете, способствовали воплощению увиденного, прочувствованного, прозреваемого поэтом» [52, с. 24]. Художественную правду строгого таланта Бунина никак нельзя ограничить «бесхитростными картинками родной природы, утренними и вечерними зорями, весенними половодьями, занесенными снегом хуторами, жизнерадостными настроениями молодой здоровой души» [37, с. 251]. Тем более несправедливы упреки в отсутствии «изящества» бунинских художественных форм.
При создании образов Бунин не жалел ярких красок. Ассоциации поэта связаны с постоянными цветами: синим, желтым, зеленым, белым, красным, лиловым, багряным, золотым. Свободно употреблявший всевозможные краски для описания природного мира, Бунин, однако, был чужд их абсолютизации, присущей, к примеру, символистской эстетике. Его разноцветные многокрасочные образы всегда пластичны, четки, гармонично завершены, логично «простроены». Использование цветописи у поэта основано на достижениях лучших классических образцов. А.Н. Афанасьев отмечает: «Бунин воспринял традиции классической русской поэзии, традиции Пушкина и Лермонтова, их стремление к простоте и ясности, их прозрачный, чуждый каких бы то ни было формальных вычурностей стих, их тонкое чувство природы» [41, с. 31-32].