Содержание к диссертации
Введение
Глава I. «Новый герой» в прозе младшего поколения русского зарубежья 23
1.1. В.В. Набоков и младшее поколение эмигрантской литературы: поиск героя 23
1.2. Набоковский герой в контексте русской классической традиции 37
Глава II. Эволюция героя «незамеченного поколения» в романах В.В. Набокова 53
2.1. Концепция личности в творчестве В.В. Набокова .53
2.2. Эволюция набоковского героя 69
Глава III. Набоковский герой и особенности поэтики романов «Приглашение на казнь» и «Под знаком незаконнорожденных» 97
3.1. Концепция героя в романах «Приглашение на казнь», «Под знаком незаконнорожденных» 97
3.2. Мотивные связи 136
3.3. Герой – автор – читатель 149
Заключение 161
Список литературы .
- Набоковский герой в контексте русской классической традиции
- Эволюция набоковского героя
- Концепция героя в романах «Приглашение на казнь», «Под знаком незаконнорожденных»
- Герой – автор – читатель
Набоковский герой в контексте русской классической традиции
Писательским словом руководила потребность «ответить» истории, судьбе, людям и себе за положение, в котором приходилось этот ответ давать. Та литература была обусловлена обстоятельствами Неудачи. Под этим определением имеются в виду неудавшиеся попытки большинства представителей молодого поколения состояться, выделиться своим литературным творчеством. Варшавский говорит о том, что повесть «эмигрантских сыновей» слишком грустная. «Они были обречены стать людьми гораздо более лишними, чем все «лишни люди» русского прошлого» [209, 15]. По словам критика, целое поколение людей прошло в изгнании страшную школу одиночества, нищеты и отверженности, но все-таки в этих необычайно трудных условиях они пытались оставаться русскими интеллигентами.
Общая оценка неуспеха «целого поколения» сочетается у исследователей с желанием отыскать его «яркие фигуры»: к младшему поколению, «которое самой историей было обречено на несостоятельность и исчезновение, по всем формальным признакам следует отнести сверхуспешного, сверхпопулярного Набокова» [226, 9]. Творчество В. Набокова отличают две особенности: отсутствие безнадежного мироощущения, свойственного другим представителям «молодого» поколения, и, на наш взгляд, более острое внимание к внутренней жизни героя, которое выходит за рамки личного и обращается к бытийным сверхличностным вопросам. Такую направленность отмечал М. Осоргин, называя набоковские сюжеты интернациональными, находящимися вне прямого влияния русской классической литературы.
По утверждению И. Каспэ, литература «незамеченного поколения», не имея конкретных определений, отличается рядом предикатов, закрепленных за ней, все они обладают значением невыразительности или даже отсутствия: умолчание, подчеркнутая безыскусность письма (В. Набоков – здесь исключение), любовь к полутонам, асоциальность, утрата, умирание: «В целом этому поколению русских зарубежных писателей свойственно постоянное обращение к смерти, апокалипсису, вселенской катастрофе» [226, 386]. В искусстве и в реальности молодым литературным поколением выбирается «сумеречное» погружение в «бездонные глубины души», яркий этому пример – судьба Б. Поплавского, талантливого литератора, отличавшегося странной противоречивой репутацией. Писателей этого поколения отличает показательная незаинтересованность в успехе, стремление к которому определяет рациональное освоение социальной реальности. Сказанное нельзя полностью отнести к яркой фигуре Владимира Набокова, однако все эти признаки легко прочитываются в его героях, немотивированных на внешнюю реализацию, но непрестанно ищущих себя, согласия с собой, стремящихся к экзистенциальному равновесию.
Чтобы заявить о себе, как об особой литературной генерации, молодым литераторам в первую очередь требовалось «свое лицо», – свой персонаж, «антропологическая конструкция», которая бы отличалась от всех других литературных характеров [226]. От русской классической литературы этот герой унаследует память, эта важнейшая категория для эмигрантской словесности. От французской литературной традиции («романтизм», «модернизм», «сюрреализм») он возьмет настроение бунта, независимости от внешних обстоятельств, погруженности во внутреннюю вселенную. Его же новым собственным состоянием станут экзистенциальное переживание собственной неприкаянности, душевной изолированности, в тисках которой он, проникая в глубины своего сознания, прозревает бытие. В своем одиночестве герой произведений «незамеченного поколения» противопоставлен миру, он внимательно прислушивается к себе. Для литературы первой волны эмиграции характерен образ героя, погруженного в себя, отрешенного от социальной действительности. В произведениях писателей «незамеченного поколения» встречается герой, занимающий маргинальную позицию, сходную с положением писателя-эмигранта. Такими персонажами являются: Аполлон Безобразов в одноименном романе Б. Поплавского, главный герой рассказа «Шум Шагов Франсуа Виллона»
В. Варшавского, Вадим Масленников из романа М. Агеева «Роман с кокаином», Федорченко из произведения «Ночные дороги» Г. Газданова и другие. В романах В. Набокова описаны разные формы отчужденности героя от среды: психологические, моральные («Ада»), интеллектуальные, социальные, биологические («Сцены из жизни двойного чудища»), сексуальные «Лолита». Среди таких фигур отчуждения у писателя многочисленные герои-эмигранты, по той или иной причине не вписанные в окружающую действительность.
«Трагическая экзистенциальная проблематика личности в ее отношениях со смертью, с временем, природой, с Богом и богооставленностью, с абсурдом и с «другими» – это было действительно нечто новым, новой нотой, плохо воспринимающейся старшими наставниками» [226, 70]. Отношения «Я – Они» «младших» писателей-эмигрантов показывают, что неумение, как выразился В. Варшавский, «поставить себя» ломает жизни авторов и героев, общий диагноз несостоятельности вредит и герою, и его автору. Они мучаются в запутанных и бестолковых отношениях со своим окружением. В этом состоянии для человека невыносимы все виды человеческого общежития, это особенно подчеркивается в рассматриваемых романах В. Набокова. В этом смысле позиции Набокова и его героев закономерны (как бы он ни пытался обособить свой мир) по отношению к социальной действительности, его персонажи и сам автор развиваются по общим для «незамеченного поколения» законам. В творчестве писателя повествование строится вокруг проблемы несуществования: Цинциннат лишен свободы и возможности быть собой, у Адама Круга отняли самое ценное – ребенка, умерла его жена, у героев нет собеседников, их никто не понимает и не поддерживает, – абсолютное одиночество отделяет их от мира. В этих образах реализованы все маркеры, отличающие «внутреннего эмигранта», героя «незамеченного поколения»: изолированность, слабость, неприятие внешнего мира и сфокусированность на внутренней жизни.
Эволюция набоковского героя
По нашему мнению, произведение привлекает внимание во многих отношениях, особенно сюжетостроением: в романе развиваются две сюжетные линии: первая – внешняя, основанная на противостоянии героя и тюремщиков, вторая – внутренняя борьба Цинцинната Ц., с ними связана динамика развития сюжета. Именно внутренний конфликт – основная тема набоковского творчества, ей посвящены и такие тексты, как «Защита Лужина», «Дар», отчасти «Под знаком незаконнорожденных». Действие романа вращается вокруг Цинцинната, глубокая рефлексия которого поглощает его целиком и «затягивает» и читателя: «Вот тупик тутошней жизни, – и не в ее тесных пределах надо было искать спасения … Я обнаружил дырочку в жизни, – там, где она отломилась, где была спаяна некогда с чем-то другим, по-настоящему живым, значительным и огромным» (Курсив мой. – К.М.) [12, 309].
Мотив жизни как творчества и творчества как жизни – основной в романе «Дар» (1938). Дар – это то, что отличает героя от окружающего мира, Дар защищает его, делает исключительным по полноте и остроте чувствования мира, но он мешает его сближению с окружающей действительности. Духовная слепота писателем высмеивается, метафизическая слепота – непростительное качество в художественном мире автора. Попытки заглянуть за пределы земного существования человека – тщетны, но герой Набокова внимательно всматривается в себя, во внутренне пространство своего «я», там он видит богатое отражение мироздания. В этом произведении появляется новый аспект взаимоотношений автора и героя, который, по мнению Л. Колотневой герой «Дара» выступает двойником автора, но, однако является только его частью, одной из его сторон, ведь автор гораздо богаче, многограннее и сложнее отдельной своей части – героя. «Присутствие двойников позволяет писателю глубже раскрыть своеобразие воплощенного им в разных произведениях образа художника-творца» [102, 93].
Процесс «раздвоения» героев Набокова неотделим от их попыток обрести целостность: разделяясь на несколько вариантов самовоплощения, герой доходит до конечной неделимой точки «я есмь», таким образом, отказываясь от наслоений, от менее настоящего в себе, персонаж обретает себя истинного. По Набокову важно дойти до себя настоящего, дойти до оригинального уникального стержня личности. В этом и есть смысл существования любого из нас – обретение себя. К этой цели протагониста Набокова приближают чувственные переживания, воспоминания, его способность ощущать себя вне времени, интуитивное прозрение бессмертия, озарения. «В контексте набоковского художественного мира процесс раздвоения и поиски своей целостности оказываются аспектами одного процесса – осознания себя как основного сюжета, предмета своей жизни – текста, процесса себяписание, через который ведется освоение реальности» [102, 83].
В романе «Дар» Федор, в отличие от Лужина и Цинцинната Ц. не раздваивается, а приближается к той последней неделимой «точке», означающей его цельность, то есть к единству памяти. Внутренняя неделимость Федора укрепляется переходами памяти от прошлого к настоящему, от России к Берлину. Везде он остается собой. Роль категории памяти – в усилении осознания собственной цельности героя.
О «Даре» Н. Мирошникова делает точное замечание, называя роман «осмыслением феномена творческой личности, понимания гармонии, мотива памяти, воображения, потусторонности, природы творчества» [132, 210]. Главный герой произведения – Годунов-Чердынцев смог в реальности ощутить сопричастность бесконечности, «время и пространство смог сделать своими соучастниками» [132]. Он сумел достичь того, чего не смогли другие персонажи Набокова, он смог выйти за пределы себя, стать своим автором, осознав бесконечность в себе и себя в бесконечности, что сам писатель считал непременным условием творческого процесса. На страницах книги мы двигаемся вспять за героем в прошлое, снова оказываемся в прямом романном времени, иногда проникаем в мир творчества центрального персонажа. Игра со временем – интересный прием, характерный для постмодернизма, он используется Набоковым также в романах «Ада», «Под знаком незаконнорожденных». На страницах романа «Дар» мы видим свободные переходы авторского сознания. Воспоминания Федора Годунова-Чердынцева — есть воспоминания самого писателя. Набоков наделяет своего героя Даром особенного переживания жизни и пересоздания ее с помощью слова, творчество — это единственная настоящая жизнь героя. Мотив творчества как жизни и жизни как творчества — один из главных в художественной системе Набокова.
По мнению исследователей, мир Годунова -Чердынцева – есть текст, он ищет в нем определенный композиционный закон, «ритм», то есть смысл, обретая его, он обретает свою истину. В этом, как и в других романах Набокова, категории существования – несуществования сопряжены с понятиями текст – нетекст, где первое – это свет, бытие, жизнь, дом – все это в противопоставлении внетекстовому пространству – небытие, темная бездна. Текст как некий космос находится в оппозиции к хаосу нетекста по Набокову. Бытие творится «дивным вымыслом» художника – жизнетворца. Мысль о существовании – несуществовании – одна из главных тем Набокова. В произведениях писателя важен процесс «воскрешения былого», процесс воссоздания, творческого переживания того, что было. К примеру, в «Лолите» в центре повествования оказывается не рассказанная жизнь Гумберта, а повествующее о ней сознание, создающее здесь и сейчас свою жизнь как литературный текст. Главным становится переживание событий, их воплощение в слове. Через форму дневниковых записей Набоков вымещает сознание автора за границы текста, тем самым приближая его к читателю.
Любовь к Зине обогащает Федора, в их отношениях автор демонстрирует своеобразное удвоение личности, эти чувства делают героя свободным, окрыляют его. Любовь и творчество раскрывают героя полностью, так воплощается «бесконечность настоящего», что ощущает центральный персонаж. Эта же идея реализуется в романе «Ада».
Для героя «Дара» главным средством самосовершенствования, сохранением индивидуального «вечного равновесия» мира реальности и мира трансцендентного является творчество. Стимулирует творчество Годунова-Чердынцева чувство сопричастности, сопереживания умирающему Александру Яковлевичу Чернышевскому, происходит переоценка отношения к гибели застрелившемуся Яше, Федор чувствует необходимость весь этот эмоциональный опыт применить к себе, к «своей вечности», к своей правде, он ощущает потребность «произрасти по-новому» [132]. Это важный момент в эволюции набоковского художника. Ни один герой романов Набокова не достигал такой глубины понимания и осознания предмета своего вдохновения, как Годунов-Чердынцев. Он научился погружаться на самое дно сути явлений. Он приходит к полному пониманию диалогичной природы своего сознания.
Концепция героя в романах «Приглашение на казнь», «Под знаком незаконнорожденных»
Критики и сам автор указывают на тесную связь романов «Приглашение на казнь» и «Под знаком незаконнорожденных». В поэтике этих двух произведений реализованы мотивы одиночества, памяти, поиска, двойничества, прозрачности. Мотив прозрачности в «Bend Sinister» раскрывается двупланово. Герой живет в мире прозрачных карикатур, за каждой из которых строго закреплен ее функционал, если обязанности выполняются нечетко, ее ликвидируют. Так произошло с Густавом, Линдой, Маком, Мариэттой, в связи с последним образом мотив прозрачности возникает наиболее отчетливо – она ходит по дому полунагой, в ее комнату всегда открыта дверь, на столе, у всех на обозрении, располагается «большой рентгеновский снимок ее легких и позвоночника» [19]. Другой вариант реализации этого мотива возникает во сне Круга, когда он видит, как Ольга снимает с себя одежду, а затем последовательно свои части тела: «Открылась Ольга, сидящая перед зеркалом после бала, снимающая драгоценности. Еще затянутая в вишневый бархат, она закинула назад сильные, неровно светящиеся локти, приподняв их как крылья, и стала расстегивать сверкающий ошейник. Он сознавал, что вместе с ожерельем снимутся и позвонки, – что, в сущности, оно-то и было ее хрустальными позвонками, – и испытывал мучительный стыд при мысли, что каждый в классе увидит и подробно опишет ее неизбежный, жалкий, невинный распад» [19, 365]. В этом отрывке автор показывает, уязвимость Круга, которая теперь, после ухода Ольги, ясна и видна всем. Но в этом эпизоде есть и дополнительный смысл, о нем говорит Набоков в послесловии: «…Сопутствующий образ, еще красноречивее говорящий об Ольге, это видение, в котором она совлекает с себя – себя саму, свои драгоценности, ожерелье и тиару земного существования, сидя перед сверкающим зеркалом. Это картина, возникающая шестикратно в продолжение сна, среди струистых, преломляемых сновидением воспоминаний отрочества Круга» [19, 490].
Эта подсказка писателя связана с одной из главных идей «Приглашения на казнь», о том, что физическая оболочка – тоже, своего рода, тюремная камера, в которую заточено сознание человека, но обрести свободу, расставшись с телом, способна лишь подготовленная душа, осознающая этот Переход, а не Конец. В «Приглашении на казнь» есть аналогичная сцена предельного обнажения героя: «Какое недоразумение! – сказал Цинциннат и вдруг рассмеялся. Он встал, снял халат, ермолку, туфли. Снял полотняные штаны и рубашку. Снял, как парик, голову, снял ключицы, как ремни, снял грудную клетку, как кольчугу. Снял бедра, снял ноги, снял и бросил руки, как рукавицы, в угол. То, что оставалось от него, постепенно рассеялось, едва окрасив воздух…» [12, 185]. Вот так легко, без усилий, герой, осознающий себя автором своих возможностей, выбывает из неприятной роли узника. В романе не сказано, происходит это разоблачение в видении или наяву. В этих двух примерах мотив прозрачности приобретает прямо противоположное значение, по сравнению с его ролью в характеристике примитивных карикатур. Для Круга он – проявление его уязвимости, но одновременно (также как и для Цинцинната) – это возможный выход в потусторонность, за пределы «земного существования».
Мотив поиска в этих двух произведениях связан в одном случае с поиском себя, во втором случае с поиском сына. В диалоге с Кругом его друг Эмбер говорит такие слова: «слава Господня в том, чтобы скрыть, а человечья – сыскать» [19, 384]. Именно это и делает герой Набокова, он уверен в реальности иного мира, где есть «существа подобные ему», где нет картонных кукол, озадаченных лишь «предметным» существованием. В двух вариантах реализации мотива автор дает возможность двойных трактовок: смерть или освобождение.
Главный мотив, объединяющий эти романы, – одиночество. Герои одиноки. Но одиночество Цинцинната носит абсолютный характер, у него никого нет. От Марфиньки он пытался добиться участия, понимания, но она на это неспособна, она сама явная карикатура: «Вероятно, я все-таки принимаю тебя за кого-то другого, – думая, что ты поймешь меня, – как сумасшедший принимает зашедших родственников за звезды, за логарифмы … многого от тебя не требуется, но на миг вырвись и пойми, что меня убивают, что мы окружены куклами и что ты кукла сама…»[12, 263]. Про свою мать герой говорит: «Я же отлично вижу, что вы такая же пародия, как все ...» [12, 255]. Он только сохраняет надежду, что, возможно, еще где-то жив его отец, как говорила о нем мать: «Он тоже, как вы, Цинциннат…» [12, 256]. У героя есть только осознание: «Я есмь» (без которого его окружение проводит весь свой век), во всем остальном он Один. Адам Круг одинок в плоской реальности Падукграда, но метафизически с ним рядом всегда его любимые: жена и сын.
В романе «Bend Sinister», как и в «Приглашении на казнь», реализуется лейтмотив набоковского творчества – мотив Памяти. Воспоминания выполняют три разные задачи в развитии сюжета и смысловом наполнении текста. Первая и самая главная роль мысленных погружений в прошлое Круга – это его успокоение, умиротворение, эти картины дополняют гармоничный образ героя, показывают, как он был счастлив в прошлом: «Все, что он чувствовал, – это неспешное погружение, сгущение тьмы и нежности, мерное нарастание сладостного тепла. Его голова с головою Ольги, щека к щеке, две головы, соединенные парой маленьких испытующих рук, протянутых вверх из тускло светящейся постели, падали (или падала, ибо две головы соединились в одну) вниз и вниз, и вниз к третьей точке, к безмолвно смеющемуся лицу. Послышался мягкий смешок, когда губы, его и ее, достигли прохладного лба и горячей щеки, но спуск на этом не прекратился, и Круг продолжал тонуть в надрывающей сердце нежности…» [19, 478].
Герой – автор – читатель
Новой фигурой писателей-младоэмигрантов предстает герой, названный Г. Шленской «эмигрантом из времени в вечность». Он маркирует новый этап для русской словесности и новый уровень в системе взаимоотношений «читатель – текст». Набоков часто настаивал на отсутствии связи между своим творчеством и культурно-историческими событиями в действительности. Однако, его герой – это порождение сложного, противоречивого времени.
В первой главе рассмотрен тип героя-эмигранта в прозе младшего поколения русского зарубежья первой волны. Новая «антропологическая конструкция» с такими своими особенностями, как отрешенность, одиночество, сосредоточенность на своем внутреннем мире, безразличие к социальной оформленности, – полноценно реализуется в прозе В.Набокова. Эта фигура формируется через притяжение и отталкивание с предшествующей литературной традицией. Преемственные черты: разлад с обществом, одиночество, критицизм, социальная апатия и пессимизм, склонность к самоанализу, крайний индивидуализм, разочарованность и рефлексия, уход от действительности. Связь с традициями русской литературы обусловливает в нем сверхзадачу – духовный поиск, поиск своей сути, что связано, как мы предполагаем, с онтологической характеристикой часть и целое. Отличие же состоит в том, что герой-эмигрант, отворачивается от мира людей, обращается внутрь себя и теперь там ищет истину и Бога.
Для Набокова характерно пародирование традиций русской классической литературы, глубокую идейность которой он не принимал, называя ее «громадными гипсовыми кубами», «затертыми паспортами», однако содержательно его герой преемственно связан с предшествующей литературой с ее гуманистическими идеями.
Во второй главе прослеживается эволюция героя в романах В.В. Набокова, исследуется концепция личности в произведениях писателя, рассматривается вопрос дихотомичности набоковского персонажа. Проблема героя у Набокова раскрывается через концепцию Художника. Творчество, авторство и осознание этой своей роли, вот, что спасает личность от небытия. Эта идея последовательно реализуется в романах Набокова. Далее в работе прослеживается эволюция героя в романах писателя. Ключевыми образами в развитии набоковского героя называются Смуров, как фигура, в которой одновременно реализуются концепты Смерть и Творчество, и Адам Круг – образ ренессансной личности, обладающей исключительными чертами, через любовь к ребенку он преодолевает экзистенциальное одиночество, присущее Цинциннату, Ганину, Лужину, Годунову-Чердынцеву. Если у Поплавского и Агеева герой-эмигрант находится в «пустоте», в «нигде», связь с реальным, «телесным» миром ослаблена, то герой Набокова вплотную приближается к границе материального и идеального миров и преодолевает ее, и этим он уникален. Анализируя образ набоковского героя, мы опираемся на размышления В. Ерофеева об основе набоковской этики – памяти о детстве, как об изначальном, идеальном состоянии мира. Подлинность набоковского Детства дает писателю способность воспринимать свое существование, как изгнание в более сложном и глубоком смысле, чем эмиграция[84].
В третьей главе проанализированы романы «Приглашение на казнь» и «Под знаком незаконнорожденных», выявлена концепция набоковского героя в них, определены особенности поэтики произведений. Если для Цинцинната самым ценным осознанием является «точка» – «Я есмь», то Адам Круг идет дальше – через освоение себя, действительности, он обращается к любимому существу. Адам Круг раскрывается как сверхсознательная личность, понимающая происходящее в своей душе, и этот огромный мир, «объятый сознанием», он посвящает своим любимым. Но, несмотря на это, сознание Круга не способно охватить феномен своего существования до конца, в отличие от Цинцинната, вот почему герой «Приглашения на казнь» встал «и пошел среди пыли, и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему», а Адама Круга перевел в мир потусторонней реальности Автор-создатель [12, 321]. Эти два героя, на наш взгляд, явно выделяются в художественном мире Набокова: они отчаянно противостоят и борются против мира картонных кукол. В образе центрального героя романа «Под знаком незаконнорожденных» сочетаются исключительные черты, отличающие других набоковских героев (творческая одаренность, интеллект, тонко чувствующая душа, оппозиционность всему ненастоящему и пошлому) с жертвенной любовью к маленькому сыну. Любовь к ребенку размыкает закольцованные отношения героя с самим собой. У Круга есть (были) жена и сын, не имея их рядом с собой физически, – ментально и эмоционально он находится в беспрерывной связи с ними, во внутреннем диалоге.
В главе анализируются мотивные связи между двумя романами (мотивы одиночества, памяти, поиска, двойничества, прозрачности), исследуется проблема «герой – автор – читатель». Эти три художественные категории объясняются, как центральные фигуры художественного мира Набокова. Личность, осознавшая себя своим творцом, способна исполнять все три амплуа: герой, проникнутый осознанием своей сути может стать своим автором («Приглашение на казнь», «Машенька», «Дар»), создавая себя, он прочитывает свою жизнь – текст, становясь в этот момент своим читателем. Так, реальность творческой личности осознается тремя типами сознания. Герой Набокова раздвигает границы представлений о возможностях личности, такой же гранью «здешнего» мира для него является Смерть.