Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. История изучения фольклорных источников дилогии П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» .14
Глава 2. Традиционный посевной календарь в романе «На горах» .40
Глава 3. Обряды завершения жатвы и «день Госпожин» в романе «На горах» .64
Глава 4. Семейная обрядность в романе «На горах» 104
Глава 5. Традиционный кулачный бой в романе «На горах» 120
Заключение .154
Библиография .167
- Традиционный посевной календарь в романе «На горах»
- Обряды завершения жатвы и «день Госпожин» в романе «На горах»
- Семейная обрядность в романе «На горах»
- Традиционный кулачный бой в романе «На горах»
Традиционный посевной календарь в романе «На горах»
«Императрица Екатерина II в Южной части Нижегородской губернии» (1845); «Нижний Новгород в первые годы царствования царя Михаила Феодоровича» (1845); «Соединение Дома Рюриков с царствующим Домом Романовых посредством линии Великих Князей Нижегородских» (1845); «Нижегородская ярмарка в 1366 г.» (1846); «Состояние России и в особенности Нижнего Новгорода в 1606 году» (1846); «События, случившиеся в Нижнем Новгороде от 1462 до 1600г.» (1846); «История Нижнего Новгорода до 1350 г.» (1847); «Нижегородское Великое Княжество» (1847); «История Нижегородской ярмарки» (1845); «Замечания на «Записку о древностях с.Пуреха» (1847); «Историческое обозрение Нижегородской ярмарки» (1847); «Заметки о начале Арзамасской Алексеевской общины» (1848); «Духов монастырь и церковь Св. Духа в доме Нижегородского Военного Губернатора» (1848) «Княгинин. Очерк» (1849); «Балахна. Очерк» (1849); «Несколько новых сведений о Смутном времени, о Козьме Минине, князе Пожарском и патриархе Гермогене» (1850); «Исторический очерк Нижегородской ярмарки» (1850)) и статей о ее современном состоянии («Нижегородский театр» (1840); «Городецкие церкви» (1845); «Несколько слов о ярмарке 1845г.» (1845); «Нижегородская ярмарка в 1843, 1844 и 1845 годах» (1846); «О ходе дел на ярмарке» (1846); «О месте погребения Великого Князя Дмитрия Константиновича. Предложение г.г. редакторам неофициальной части Губернских Ведомостей и Владимирских в особенности» (1847); «Провал земли в Балахнинском уезде» (1847); «Концерты в Нижегородском театре» (1850); «Общественные моления эрзян» (1851); «Заметки о сельско-хозяйственной выставке» (1851); «Павловская промышленность» (1851); «Записки о Нижегородской губернии» (1851)), исторических изысканий («Судьбы древности» (1840); «О праздниках персидских при Сассанидах» (1840); «Реляция о действии русских войск в Польше в 1773 году» (1841); «О изображении Тиридата I на монетах Арзакидских» (1841); «Солнечные затмения, виденные в России до XVI столетия» (1842);) и других публикаций весьма разнородных по жанру и содержанию (например, «Речь над гробом Нижегородского Губернского Предводителя Дворянства Н.В. Шереметева» (1849) и заметка «О Китайской кормовой траве Му–ски» (1851)).
Каждая публикация П.И. Мельникова явилась результатом кропотливого исследования с привлечением печатных и рукописных архивных исторических материалов. «Круг интересов его был широк, открытия ценными, суждения объективными» – пишет об этом периоде исследователь раннего творчества П.И. Мельникова Л.М. Руднева. – «Он стоял на твёрдой позиции научного всестороннего изучения края. Историко-краеведческим изысканиям он предавался всей душой»16.
Еще в 1842 г., будучи преподавателем Александровского дворянского института, П.И. Мельников начал издавать рукописный журнал «Интересы дня», где публиковал самостоятельные изыскания учащихся по вопросам этнографии края. В журнале помещались статьи, воскрешающие забытые имена известных людей Нижегородского края (И.П. Кулибина, А.С. Алябьева и др.) П.И. Мельников сам руководил архивным поиском подопечных.
В 1845 г. Мельникова назначают редактором неофициальной части Нижегородских губернских ведомостей. С этого момента в газете регулярно публикуются статьи исторического, этнографического и краеведческого характера. Первые 10 месяцев П.И Мельников был единственным автором всех статей. Позже круг авторов расширился и насчитывал 19 сотрудников, появились корреспонденты из уездных городов и сел, сообщавшие о местных делах. «Нашей задачей, - говорил Мельников, - является простая запись существующего, каково бы оно ни было, лишь бы освещало предмет, подлежащий исследованию, т.е. народ и землю Нижегородского Поволжья, для того чтобы знать и народ, и землю его, и то, чем народ и земля в Нижегородском Поволжье выделяются из общей физиономии нашего народа и всей нашей земли…»17. К.Н. Бестужев-Рюмин, описывая рабочий процесс своего наставника писал, что его «охватило какое-то жуткое чувство, близкое к ужасу, при виде необъятной массы сырого материала, которой редактор окружил себя. Вырезки из газет, исторические брошюры с отметками на полях, подготовленными для извлечения, тетради с различными выписками, столбы записных книжек и затем тучи отдельных листков, исписанных торопливым и мелким, как бисер почерком»18. В эти годы П.И. Мельников отдавал редакторству все силы. Публикации в столичных изданиях стали редкими. Л.М. Руднева так характеризует плоды его исследовательских трудов в этот период: «бесчисленное множество разнообразнейших статей и заметок хорошо ориентирующегося в массе нового материала исследователя - собирателя фактов»19. Статьи, опубликованные в неофициальной части Нижегородских губернских ведомостей в годы редакторства П.И. Мельникова, Л.М. Руднева делит на пять основных тематических групп: а) История Нижнего Новгорода и Нижегородского Великого княжества; б) Нижний Новгород и Нижегородцы в начале XVII века и их роль в освобождении России от польско-шляхетской интервенции; в) История Нижегородской ярмарки и анализ ее состояния и перспектив в XIX веке; г) История отдельных городов, населенных пунктов и групп населения, монастырей и церковей, характеристика различных фактов местной жизни; д) Исследование церковного раскола в России. Содержание Неофициальной части «Нижегородских губернских ведомостей» отличалось большим разнообразием и было ориентировано на широкий круг читателей. В своей редакторской деятельности П.И. Мельников ярко проявил себя как популяризатор исторической науки и краеведения. В эти годы многие историко-этнографические изыскания писателя стали достоянием публики.
Обряды завершения жатвы и «день Госпожин» в романе «На горах»
Охватывая в своих монографиях огромные пласты фактического материала, И.М. Снегирев не только систематизировал его, но и весьма бережно относился к источникам, на которые опирался. В частности, в монографии «Русские простонародные праздники и суеверные обряды» ученый подробно перечисляет имена лиц, предоставивших ему материалы: профессоров Ф.А. Голубинского, П.М. Терновского, И.И. Давыдова, М.П. Погодина, Ф.Л. Морошкина, С.П. Шевырева, магистра М.С. Гастева, сочленов по Обществу Истории и Древностей Российских А.Ф. Вельтмана, Н.А. Полевого, князя М.А. Оболенского и др. И.М. Снегирев также указывает, что многие материалы по Костромской и Тверской губерниям были собраны для него директорами гимназий Ю.Н. Бартеневым и И.И. Лажечниковым через смотрителей и учителей. Профессор И.Н. Лобойко в Вильне предоставил записки о местных обычаях и поверьях, сделанные его студентами-уроженцами «малой, белой, красной и черной» Руси. М.Я. Диев поделился наблюдениями в Костромской, Ярославской и частью во Владимирской губерниях. Касательно славянских древностей И.М. Снегирев пользовался материалами Ю.И. Венелина и О.М. Бодянского, а в литовских и польских его руководителями были В.Г. Анастасевич и И.Н. Лобойко. Таким образом, в своей монографии И.М. Снегиреву фактически удалось объединить знания крупнейших знатоков русской истории и культуры начала XIX века. Весь собранный обширный материал ученый систематизировал по календарному принципу и сопроводил теоретическим введением, вполне раскрывающим состояние изучения народной обрядности в 30-е гг. XIX в. Процитируем здесь слова И.М. Снегирева, точно отразившие пафос отношения к народным обрядам и праздникам в среде историков, этнографов и краеведов XIX в.: « … одним из обильнейших источников к познанию внешней и внутренней жизни каждого народа служат его праздники с относящимися к ним суеверными обрядами, хороводами и играми. … »87. Мысль эта, питавшая энтузиазм многочисленных собирателей и описателей народных традиций, к концу XIX века прочно обосновалась в головах писателей далевской этнографической школы. П.И. Мельников, реализовавший себя и на стезе историка, и на стезе беллетриста, также не стал исключением. При этом описание народного обрядового комплекса в романе «На горах» несет, с одной стороны, отпечаток литературного и научного контекста эпохи, с другой стороны – имеет специфику, обусловленную художественной структурой романа. Относясь к книжно-поэтическому стилевому пласту, фрагмент представляет собой историографический экскурс и при этом служит ретардации повествования, предваряя ключевые повороты в развитии сюжета. Согласно известным планам романа «В лесах» от 1872 г., подробно исследованным В.Ф. Соколовой88, из праздников «сельщины-деревенщины» П.И. Мельников намеревался изобразить лишь «Ивана Купалу по деревням», а праздник Успенья упоминался в пункте «Сборщики на Успенье». Когда роман вырос в дилогию, и сюжетная линия Смолокуровых получила новое место развития – «на горах», новые сюжетные коллизии обусловили и выбор дожиночного комплекса в качестве «этнографического контекста» событий. Заметим, что если в других эпизодах романа дата народного календаря зачастую обнаруживает определенный параллелизм с происходящими событиями (напр., «Пролетье», «Покров»), то в данном случае приуроченность к дате является обоснованием для событий, развивающих сюжет (встреча Самоквасова с матерью Таисеей, собирающей успенскую милостыню, и приглашение гостей в обычно закрытый барский дом в Луповицах). Если функция столь подробного описания Дожинок заключается прежде всего в ретардации повествования, и структура самого описания не вступает в смыслопорождающие отношения с художественной структурой романа в целом, тогда особую актуальность обретает вопрос: чем обусловлено содержание эпизода и отбор этнографических реалий для его наполнения? В поисках ответа на этот вопрос вернемся к сопоставлению возможных источников этнографических данных о дожинальном обрядовом комплексе «сельщины-деревенщины».
В монографии И.М. Снегирева данные о дожинальной обрядности сосредоточены в разделе «Земледельческие праздники». Четвертый том «Русских простонародных праздников и суеверных обрядов», в котором помещен указанный раздел, увидел свет в 1839 году. Глава содержала пространное перечисление различных региональных обычаев, приуроченных к завершению жатвы, в том числе и Российских: «…в России … в августе празднуются Госпож инки, Оспож инки, или Спож инки, в Торжке Спож иницы, в летописях Госпож ин день – одно из главных земледельческих торжеств»89. Заметим, что, перечисляя региональные варианты названия обряда, И.Снегирев уделяет особое внимание их происхождению и указывает на характерное совмещение двух семантических пластов: с одной стороны, « … название сие происходит от слова Госпожа, т.е. Богоматерь, именуемая в церковном языке Госпож ею, от которой и пост успенский обыкновенно называется Госпож инка ми»90.С другой стороны, « … название Спожинки производят от слов ж ниво, ж нит во»91. Таким образом, по мнению И.Снегирева, «в названии этого торжества совмещены оба понятия по созвучию слов и по связи предметов – религиозного и житейского»92.
В таблице 2-А (см. Приложение) приведены все опубликованные И. Снегиревым этнографические сведения о праздновании славянами окончания жатвы на территории Российской империи. Как видно, описание носит фрагментарный неоднородный характер и, фактически, является перечислением особенностей указанных обрядов, определяющих самобытность обрядового комплекса в каждом регионе. Очевидно и то, что в своем труде И. Снегирев стремится максимально полно отразить картину бытования дожинок, а потому старается упомянуть все известные ему сведения. Разнородность источников, к которым он при этом апеллирует (устный рассказ, письмо, очерк, статья), определяет характер описания. Однако, в случаях, когда исследователь опирается на первоисточники с подробным описанием традиционных обрядов, тогда и повествование Снегирева обрастает подробностями, а описание обряда становится целостным. Ярким примером тому является изложение марийских праздников завершения жатвы, написанное на основе рукописи Вельтмана «Краткое описание народа Мари, называемого Черемиса, с их обыкновениями». Таким образом, очевидным достоинством характеристики дожиночного комплекса в работе И.Снегирева является отсутствие «домысливания» обряда в целях художественности его описания. Исследователь упоминает лишь те обстоятельства праздника, о которых он действительно информирован.
Семейная обрядность в романе «На горах»
Показательно, что на рубеже XX-XXI вв. роман Е.А. Салиаса «Владимирские Мономахи» был опубликован вновь в рамках серии «Нижегородские были». Следом за ним в серии вышли историографические работы, фольклорные тексты, исторические романы и, среди прочих, том «Малоизвестный Павел Мельников», объединивший в себе очерки А.Печерского разных лет. Этот факт любопытен и показателен в контексте нашего исследования как пример функционирования мельниковских текстов в рамках конкретной культурной парадигмы, получившей особую актуальность в 90-х годах ХХ века. Знаковые события начала 1990-х гг. – переименование Горького в Нижний Новгород 22 октября 1990 г. и отмена статуса «закрытого города» 6 сентября 1991 г. – стали первыми весточками начавшейся трансформации нижегородского локального мифа. Процесс этот растянулся на много лет и прошел несколько стадий. Отличительной его чертой стала апробация старых, связанных с нижегородским локусом мифологем в новых культурных условиях. В силу объективных условий, Нижний Новгород так и не превратился в массовом сознании в «карман России». Сказалось и отсутствие Ярмарки в ее дореволюционных масштабах, и утрата Нижегородским отделением Госбанка права на хранение золотого запаса страны. Доминирующий локальный миф в итоге был соотнесен с исторической ролью нижегородского ополчения в смуте 1612 г. Окончательная его кристаллизация завершилась установлением в 2005 г. праздника
Дня народного единства, в контексте которого Нижний Новгород предполагается центром общегосударственных торжеств. На фоне сложного процесса трансформации локального мифа появление серии «Нижегородские были» выглядит особенно показательным. Ее составитель О.А. Рябов, писатель и владелец антикварного магазина «Нижегородская старина», объединил в рамках серии разноплановые тексты, связанные между собой нижегородским хронотопом и образующие региональный литературно-краеведческий дискурс. Вполне логично, что тексты П.И. Мельникова также были отобраны к публикации, ведь А. Печерский – один из основоположников «нижегородского текста» в его литературно-краеведческой парадигме и, по сути, первый популяризатор исторической фигуры Кузьмы Минина как главного культурного бренда Нижегородского края.
Архивный поиск мининских потомков по монаршему поручению Николая I фактически «открыл» Мельникову карьеру историка-архивиста и репутацию знатока нижегородской истории. Апеллируя к единственному архивному документу, содержащему сведения о человеке с именем «Кузьма Захарьев сын Минин Сухорук», П.И. Мельников отождествил его с известным народным героем и в ряде публикаций создал из якобы найденных в архивах фактов выразительный образ нижегородского ополчения. На протяжении второй половины XIX в. его концепция признавалась достоверным отражением исторических реалий. Так, например, именно на нее опирался Н.И. Костомаров, создавая соответствующий раздел в книге «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей»133. Однако в 1916 г. публикация выдающегося нижегородского архивиста А.Я. Садовского «Одно ли лицо Кузьма Минин и Кузьма Захарьев Минин Сухорук»134 поставила под вопрос результаты мельниковских изысканий и открыла в нижегородском краеведении полемику о личности и генеалогических корнях соответствующей исторической фигуры. Окончательную точку в продолжительных дебатах поставил А.Ю. Хачко, разыскавший «Книги купчих записей» нижегородского посада 1602/03 г., куда вошел и список с «купчей 1602 года», процитированной П.И. Мельниковым в статье 1852 г. Оказалось, что в документе речь идет о Кузьме Захарьеве сыне Сухоруке, но нет никакого упоминания его с отчеством Минин135.
В рамках настоящего исследования важно, что уже в начале профессионального пути П.И. Мельникова ссылка на авторитетный источник являлась структурообразующим приемом в его сочинениях. По законам жанра историографического очерка это была ссылка на архивный документ. И если в случае с купчей 1602 г. писатель доказательно уличен в домысливании фактов, то в ряде других его публикаций достоверность источников и цитат до сих пор остается под большим вопросом. Ярким тому примером является Ельнинская рукопись, послужившая одним из источников очерка «Нижний Новгород и Нижегородцы в смутное время»136. Документ известен исключительно в описании П.И. Мельникова. Хронограф якобы был найден им на Нижегородской ярмарке в 1842 году в антикварной лавке купца Головастикова, прочитан, изучен, но не приобретен. В том же 1842 г. рукопись, по свидетельству П.И. Мельникова, была продана неизвестному старообрядцу. Дальнейшая судьба хронографа покрыта тайной, а вместе с ней – степень достоверности мельниковского пересказа. Между тем писатель называл указанную рукопись источником целого ряда опубликованных им сведений о создателе Нижегородского ополчения. Это и рассказ Минина о явлении ему преподобного Сергия137, и описание того, как вдохновитель ополчения принес «свое имение, монисты, пронизи и басмы жены своей Татьяны и даже серебряные и золотые оклады, бывшие на святых иконах»138, и другие истории. Все они не подтверждены другими источниками, но прочно вошли в нижегородский мининский миф из сочинений А. Печерского.
Традиционный кулачный бой в романе «На горах»
Сегодня, в ситуации «умирания» традиционных обрядовых практик в среде русскоязычного сельского населения, значимой становится память об утраченных пластах отечественной культуры. Знакомство с фольклором является инструментом формирования национальной и культурной идентичности. При этом главным источником знаний становятся научно-популярные книги, публикации в Интернете и выступления фольклорных коллективов. В связи со сменой культурных функций традиционного крестьянского фольклора понятие его аутентичности теряет свою актуальность, как для реципиентов, так и для профессиональных ретрансляторов культуры – учителей и артистов. Разработка критериев создания максимально адекватного обобщенного образа утраченных культурных парадигм – одна из наиболее актуальных задач на стыке науки и практики. Роман П. И. Мельникова-Печерского «На горах», созданный в иных исторических обстоятельствах, сегодня становится примером подобного удачного обобщения и его роли в формировании культурной идентичности. Свидетельство тому – восприятие дилогии старообрядцами, а также жителями Семенова и Горбатова, уверенными, что роман «про них и написан». Вопрос об этнографичности романов П. И. Мельникова нуждается в пересмотре именно в этом ключе. Несомненно, их нельзя признать достоверным изображением локальной культуры нагорной части среднего Поволжья и источником данных по его истории. При этом они, определенно, должны быть изучены как пример художественного обобщения фактов и закономерностей традиционной культуры, некогда объединявшей большую часть населения нашего государства. Опора автора на книжные источники этнографических данных не только предоставляет достаточный материал для обобщения, но и делает его метод актуальным в современной культурной ситуации, когда наблюдение аутентичной крестьянской культуры в естественной среде бытования практически недоступно.
Анализируя этнографический план романа «На горах», важно понимать, что книжная традиция народоведения, несомненно, не являлась для писателя единственным источником данных. Дело в том, что отбор П.И. Мельниковым фольклорно-этнографического материала для создания народоведческого плана романа затрагивает грани общественной жизни российского общества, особо актуальные именно в период создания «На горах». Формируя этнографический фон романа, хронологически соотносимый с 1840-ми гг., П.И. Мельников фактически создает художественную предысторию правительственных мер, проводимых в 1870-х гг. Личный опыт службы чиновником особых поручений оказывается для писателя смыслообразующей доминантой при создании «На горах». Глубокая осведомленность в вопросах, касавшихся выполненных в прошлом поручений, выливается на страницы романа обилием этнографических данных. Материалы по статистике и краеведению, скомпонованные ранее в форме отчетов, теперь обретают художественное оформление. В романе «На горах» многочисленные этнографические зарисовки сообщают читателю сведения об истории и быте Нижегородской ярмарки; об экономической организации жизни поволжского крестьянства; о ремеслах и отхожих промыслах Поволжья; о нравах, традициях и корпоративном этикете купечества; о популярных в России мистических сектах; о старообрядчестве как об устойчивой социальной группе со сформированными механизмами культурного воспроизводства и мн. др. Личная библиотека П.И. Мельникова свидетельствует о глубоком изучении писателем озвученных тем в период работы над соответствующими заданиями по служебной надобности. Литература по каждой из них хронологически соотносится со сроками выполнения того или иного поручения. При написании второй части дилогии писатель активно пользуется материалами личной библиотеки, собранными во время работы над отчетами по соответствующим вопросам. И если докладные записки П.И. Мельникова в свое время становились основой для принятия правительственных мер, то художественное изложение тех же материалов в романе «На горах» становится их литературной предысторией.
На первый взгляд дилогия повествует о событиях, предшествующих разорению Керженских скитов. Однако при ближайшем рассмотрении романы предоставляют читателю контекст многих кардинальных правительственных мер от крестьянской реформы 1861 г. до завоевания Хивинского ханства в 1873 г. Причем контекст этот складывается из многочисленных личных историй, описанных во вставных повествованиях очерковой структуры. Именно их совокупность образует идейный посыл произведения. В этом смысле, роман «На горах» является кульминацией многолетней работы П.И. Мельникова с «идеологизированным» дискурсом. От открытой устной полемики с настоятелями старообрядческих скитов в 1840-х годах писатель проходит через опыт написания «заказной» пропагандистской брошюры «О русской правде и польской кривде» к созданию полноценного художественного текста, в котором идейный пафос выражен через многообразие личных историй, вписанных в этнографически детализированные декорации народной жизни.
Временная дистанция дает нам возможность взглянуть на работу П.И. Мельникова с фольклором как на отражение более глобальных культурных процессов его эпохи. Одно из наиболее характерных ее проявлений - отношение к печатному слову, как к более авторитетному источнику, чем наблюдаемый факт. Данное явление было характерно для разных областей науки и не ограничивалось рамками зарождавшейся этнографии. По факту, именно аксиологический приоритет печатного слова приводил к бесконечному «переписыванию» этнографических сведений, как аутентичных, так и явно противоречащих реальной действительности. Возможно, именно влияние эпохи обусловило опору П.И. Мельникова прежде всего на печатные источники этнографических данных.