Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретический аспект лирической циклизации в поэзии Яна Сатуновского 10
1.1. Проблема дефиниции и дифференциации циклических структур 12
1.2. Градация текстовых ансамблей Яна Сатуновского 28
Глава 2. Ансамблевое единство «Списка» как источник лирической циклизации в поэзии Яна Сатуновского 32
2.1. Хронологический принцип организации «Списка» 34
2.2. Время как философская доминанта в лирике Яна Сатуновского 39
Глава 3. Книга стихов «100 стихотворений из 10 циклов» как переходная циклическая структура 61
3.1. Концепции десяти лирических циклов в аспекте мотивно-образной структуры и композиции 65
3.2. Экзистенциальная проблематика как фактор концептуализации книги стихов «100 стихотворений из 10 циклов» 116
3.3. Книга стихов «100 стихотворений из 10 циклов» в контексте «Списка» 132
Глава 4. Судьба лирической циклизации Яна Сатуновского 136
4.1. Художественное своеобразие лирических циклов «Завод, завод, ибо зовется », «Пять стихов о поэзии», «Илюшка» и их связи с книгой стихов «100 стихотворений из 10 циклов» 136
4.2. Лирическая циклизация как этап эволюции тексто-контекстовых отношений в лирике Яна Сатуновского 162
Заключение 165
Литература
- Градация текстовых ансамблей Яна Сатуновского
- Время как философская доминанта в лирике Яна Сатуновского
- Экзистенциальная проблематика как фактор концептуализации книги стихов «100 стихотворений из 10 циклов»
- Лирическая циклизация как этап эволюции тексто-контекстовых отношений в лирике Яна Сатуновского
Введение к работе
Актуальность диссертационной работы определяется в первую очередь тем, что поэзия Сатуновского – одного из лидеров поэтического авангарда в СССР в 1960-1970-е гг. – почти не изучена к настоящему времени.
Кроме того, мало освещена с точки зрения циклизации русская поэзия после Серебряного века, отсутствуют обобщающие работы о лирической циклизации в советской и эмигрантской литературе.
В теоретическом плане актуальность обусловлена потребностью в изучении книги стихов как самостоятельного жанрового образования, а также потребностью в типологии и классификации текстовых ансамблей.
В качестве объекта исследования выступает поэзия Яна Сатуновского, рассматриваемая в аспекте функционирования текстовых ансамблей (в том числе циклических структур).
Предметом исследования является лирическая циклизация у Яна Сатуновского: книга стихов «100 стихотворений из 10 циклов» и лирические циклы «Завод, завод, ибо зовется…», «Пять стихов о поэзии», «Илюшка».
Цель диссертационной работы – изучить лирическую циклизацию в поэзии Яна Сатуновского в аспектах генезиса, эволюции, архитектонической организации и соотнесенности циклических структур между собой и с другими текстовыми ансамблями.
Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
1) Обосновать «Список» (большой лирический контекст из более чем
1000 стихотворений) Яна Сатуновского как ансамблевую форму, внутри
которой протекают процессы циклизации.
2) Провести структурный анализ и выявить принципы организации
циклического единства книги стихов «100 стихотворений из 10 циклов».
3) Определить характер связей между книгой стихов «100 стихотворений
из 10 циклов» и «Списком».
4) Исследовать лирические циклы, созданные после книги стихов, на
предмет выявления художественного своеобразия и связей с книгой стихов
«100 стихотворений из 10 циклов» и «Списком».
5) Определить значение лирической циклизации в поэзии Яна
Сатуновского.
Теоретико-методологическую основу данного исследования составили труды по теории литературы, истории литературы и философии. В качестве методологической основы использованы работы по теории лирики и анализу художественных произведений М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Л.Я. Гинзбург, С.С. Аверинцева, М.Л. Гаспарова. При рассмотрении цикловедческой проблематики мы ориентировались на труды М.Н. Дарвина («Русский лирический цикл: проблемы истории и теории» (М., 1988); «Художественная циклизация лирики» // Теория литературы: в 4 т. (М., 2003)), И.В. Фоменко («Лирический цикл: становление жанра, поэтика» (Тверь, 1992)), Л.Е. Ляпиной («Циклизация в русской литературе XIX века» (СПб., 1999)). Бесценным подспорьем стали научные труды и статьи В.И. Тюпы, Ю.Б. Орлицкого, А.Г. Коваленко, О.В. Мирошниковой, О.В. Сененко.
Для выявления философской проблематики времени и экзистенциальной проблематики в поэзии Яна Сатуновского мы обращаемся к философским
концепциям А. Бергсона, В. Дильтея, М. Хайдеггера, Ж.П. Сартра, К. Ясперса, Н. Бердяева и др.
В диссертационном исследовании использована комплексная
методология: структурно-семантический и историко-генетический методы с привлечением герменевтического и биографического анализа.
Основные положения, выносимые на защиту:
1) «Список» – это текстовый ансамбль, отражающий на
архитектоническом уровне (форма дневника/летописи) временную сущность
поэзии Яна Сатуновского.
2) Книга стихов «100 стихотворений из 10 циклов» происходит из
ансамблевого единства «Списка», генетически связана с ним. В ее основе лежит
мотивно-образная структура «Списка», а хронологический принцип
организации «Списка» вступает в книге стихов во взаимодействие с
тематическим принципом.
3) Экзистенциальная проблематика является ведущим фактором
концептуализации книги стихов «100 стихотворений из 10 циклов».
-
Книга стихов «100 стихотворений из 10 циклов» и лирические циклы «Завод, завод, ибо зовется…», «Пять стихов о поэзии» и «Илюшка» – это не только разноуровневые, но и разноприродные явления. Источником циклизации в книге стихов является ансамблевое единство «Списка» (книга стихов – результат творческой рефлексии), а в названных лирических циклах – внешнее событие.
-
Циклизация – промежуточный этап в эволюции тексто-контекстовых отношений в лирике Яна Сатуновского. Она обнаруживает качественную избыточность как со стороны крупной формы (книга стихов), так и со стороны малых циклических форм (лирические циклы) по сравнению с большим лирическим контекстом – и поглощается им.
Новизна работы определяется новым подходом к исследованию поэтического наследия Яна Сатуновского – через тексто-контекстовые отношения. Основной корпус стихотворений Сатуновского рассматривается как концептуальная репрезентация поэтического творчества, функционально приближающаяся к явлениям циклизации.
Впервые лирика Яна Сатуновского исследована в аспектах
экзистенциальной проблематики и философской проблемы времени.
Теоретическая значимость заключается в разработке такого аспекта поэтики Сатуновского (тексто-контекстовые отношения), который может стать подспорьем для дальнейших теоретических изысканий. Кроме того, исследование является вкладом в изучение лирической циклизации в литературе после Серебряного века и авангардистской литературе.
Практическая значимость работы состоит в возможности использовать ее результаты в лекционных материалах курсов истории русской литературы, а также в разработке спецкурсов, посвященных лирической циклизации.
Апробация результатов исследования осуществлялась на
Всероссийской научной конференции «Грибоедовские чтения» (2014), на IV Международной научной конференции «Русская литература XX–XXI веков как единый процесс (Проблемы теории и методологии изучения)» (2014) и на Международной научно-практической конференции «XX Шешуковские чтения» – «Отечественная словесность о войне. Проблема национального сознания» (2015). Также результаты работы обсуждались на заседаниях кафедры истории журналистики и литературы НОУ ВПО «Институт международного права и экономики имени А.С. Грибоедова».
Структура диссертационной работы состоит из введения, четырех глав и заключения. Список литературы включает 159 источников.
Градация текстовых ансамблей Яна Сатуновского
До определенного времени циклом называли любую циклическую структуру. Благодаря накоплению научных данных было теоретически разработано в начале 21-го века понятие книги стихов как разновидности циклической структуры. Кроме того, в цикловедении повысилось внимание к переходным и маргинальным циклическим структурам. Все это свидетельствует о смещении исследовательского акцента с лирического цикла на другие формы циклизации. Однако в настоящий момент понятие цикла по инерции часто употребляют, имея в виду циклическую структуру вообще, что приводит к путанице, аналогичной той, которая возникает с определением драмы как рода литературы и как одного из ее видов. Поэтому мы предпочитаем использовать – как родовое понятие – словосочетание «циклическая структура».
Как уже было сказано, в настоящее время не существует унифицированных определений лирического цикла и книги стихов. Более того, проблемой остается различение основных циклических структур, в том числе маргинальных, или переходных40. Об относительности границ между лирическим циклом и книгой стихов (цикл можно развернуть в книгу, а книгу можно свернуть в цикл) аргументированно пишет И. Фоменко41. Однако потребность в разведении близких явлений определяется типологическими потребностями науки.
Поэты Серебряного века первые заговорили о книге стихов как о самостоятельной жанровой форме. А. Белый в предисловии к сборнику «Стихотворения» 1923 года отмечал, что «лирическое творчество каждого поэта отпечатлевается не в ряде разрозненных и замкнутых в себе самом . произведений, а в модуляциях немногих основных тем… Каждый лирик имеет за всеми лирическими отрывками свою ненаписанную лирическую поэму»42. В. Брюсов рассуждает о значении книги стихов применительно к поэтической практике Серебряного века: «Книга стихов должна быть не случайным сборником разнородных стихотворений, а именно книгой, замкнутым целым, объединенным единой мыслью. Как роман, как трактат, книга стихов раскрывает свое содержание последовательно от первой страницы к последней»43. А. Блок при создании «трилогии вочеловечения» акцентирует внимание на художественном единстве: «Многие из них, взятые отдельно, не имеют цены; но каждое стихотворение необходимо для образования главы; из нескольких глав составляется книга; каждая книга есть часть трилогии…»44.
Тем не менее в первый период отечественного цикловедения (1960-е гг.) внимание исследователей было сосредоточено на лирическом цикле, а понятие «книга стихов» не получило литературоведческой разработки. Ситуация изменилась, когда в начале 1970-х годов Э. Эткинд45 разграничил понятия «книга стихов» и «сборник» и дал первое определение жанровой форме книги стихов. Резонанс имела статья поэта и филолога А. Кушнера, в которой он рассуждает о феномене поэтической книги: «Книга стихов, на мой взгляд, дает возможность поэту, не обращаясь к условным персонажам, создать последовательное повествование о собственной жизни, закрепить в стихах процесс, историю развития своей души, а следовательно, и души своего современника. Книга стихов – это возможность лирического поэта в обход большого жанра создать связный рассказ о времени»46. Обратившись
Обращает на себя внимание сходство во взглядах современных ученых и теоретиков-практиков Серебряного века в том, что касается значения книги как проекции авторского мира, как выражения авторской художественной онтологии. И. Фоменко пишет, что «книга претендует на универсализм, на воплощение целостного мировосприятия того периода, который ею представлен. Она претендует на «всеохватность», стремится исчерпать целостность авторского представления о мире во всех его сложностях и противоречиях, то есть претендует на воплощение содержания большего, чем это возможно для нее. Поэтому она всегда остается «незаконченной»47. О. Мирошникова отмечает, что, в отличие от цикла, который является «самозамкнутым явлением, сегментарным по отношению к художественному миру поэта, книга стихов выражает не грань авторского мировидения, а все многосоставное мировидение определенного этапа и значительного объема»48. Эти наблюдения согласуются с приведенными выше теоретическими высказываниями поэтов Серебряного века о значимости книги стихов как этапа поэтического и жизненного пути автора.
Книга стихов постепенно вошла в научный обиход, однако ее статус и жанровая природа долгое время оставались за скобками теории лирической циклизации из-за недостаточности данных. Так, в монографии Л. Ляпиной отмечается, что цикл противостоит книге и сборнику, но при этом книга стихов не выделяется как самостоятельная жанровая форма: «Цикл в «книжном» варианте обретает возможность не только актуализировать ассоциативные связи между произведениями, но и путем продуманной группировки произведений создавать своеобразные «ансамблевые» конструкции…»49. По мнению Р. Фигута, «принципиальное ограничение формата цикла нельзя защитить»50.
Время как философская доминанта в лирике Яна Сатуновского
В современной философии время определяется как «форма протекания всех механических, органических и психических процессов, условие возможности движения, изменения, развития»100. В структуре философского времени выделяют субъективное и объективное время, которое, в свою очередь, делится на физическое и историческое101. Под объективным физическим (реальным) временем понимают текущий процесс необратимых изменений в природе. Объективное историческое (социальное) время обусловлено социальной реальностью, «другой», или второй, по отношению к физической реальности. Историческое время формулируется посредством абстрактных моделей и структур, охватывающих все социальные процессы человеческого бытия. Наконец, субъективное (индивидуальное) время – это отраженное в сознании физическое время, которое переживается субъектом произвольно и потому характеризуется индивидуальными временными параметрами (традиционный пример: несколько минут могут показаться часом, час может показаться минутой).
Структура философского времени, на наш взгляд, может быть продуктивно использована при тематическом анализе времени в лирике Яна Сатуновского. Мы должны уточнить, что не ставим задачу исчерпывающего анализа темы времени, для нас главное – выявить значение времени. В центре внимания оказывается объективное историческое (социальное) и субъективное (психологическое, экзистенциальное) время в лирике Сатуновского. При этом можно разделить историческое время на внутреннее (время личности) и внешнее (время социума), что согласуется с дневниковым и летописным началами в лирике Сатуновского соответственно. Контекст внешнего времени превращается временем индивидуальной жизни в контекст внутреннего времени, образуя биографию. Таким образом, они существуют в неразрывном единстве объективного исторического времени. Однако тема внутреннего исторического времени устроена значительно сложнее, поскольку неминуемо включает в себя субъективное переживание времени.
Тема исторического времени осуществляется, во-первых, как установление и поддержание исторической связи настоящего с прошлым (исторический аспект), во-вторых, как отражение в стихах более и менее значимых событий политической, социальной и культурной жизни (аспект современности).
Историческая память, по Сатуновскому, – это способ противостояния личности идеологическому диктату. Характерной чертой советской действительности в художественном мире Сатуновского оказывается ее как бы вневременное существование: «Прошлого нет. / Но и – непрошлого нет» [243]. Страна «веря в Грядущее / или лицемеря, / отступы к Прошлому пристрелявши… / …всей плотью – в Настоящем» [75].
Лирическое высказывание в этих обстоятельствах – это акт реабилитации социокультурной памяти и установления исторической связи: «За 20 лет… / …как изменился свет! / Нет Мопра, и нет Допра, / нет Вцика, и Лиги Наций тоже нет; / и даже «ЦКК грядущих светлых лет» – / непостижимы, аки обры» [66]. Точка отсчета в этом стихотворении – смерть В. Маяковского (стихотворение написано 13 апреля 1950 года). Перечисленные политические организации – приметы ушедшего революционного времени и революционного духа, которым наполнено творчество Маяковского.
Однако утрата исторического времени приходится на революционный период («Как дали по мистической сущности мессианства… / …ни / нейтралитету, / ни / сувернитету, / ни фига нету» [287]), что заставляет поэта критически переоценивать события прошлых лет: «…но мы не верили в Бога, – / мы… / …верили в Красную кавалерию и мировую Революцию» [334].
Политическая реальность периодов оттепели и застоя (на них приходится основной период поэтической деятельности Яна Сатуновского) изображается в исторической связи с эпохой сталинского правления. Так, тема репрессий проходит через все творчество Сатуновского, несмотря на то что после смерти И. Сталина политика массовых репрессий никогда не возобновлялась: «Бей своих, чтоб чужие боялись! – / этот лозунг / мы слышим давно» [214]; «Говорит Москва. / Новости медицины, / яйца реабилитированы, / виноват сахар, / он не наш кадр» [273]; «Летите, голуби, летите, / глушите, сволочи…» [313]. Особенное значение имеет тема антисемитизма, который в художественном мире Сатуновского является обстоятельством, отделяющим лирического героя от советского общества: «Мой язык славянский – русский. / Мой народ смоленский, курский… / …Руки скрутят за спину, / повалят навзничь, / поллитровкой голову провалят – / ничего другого / я не жду от своего / народа» [146]; «Родился на чужбине. / В 59 лет / выгнали на родину» [334].
Спустя много лет после войны Сатуновский переосмысляет итоги войны: «…оказывается, / победили не мы, / победили они» [372]. Это суждение, независимо от того, к Германии оно относится или к советской власти, от которой демонстративно дистанцируется Сатуновский, свидетельствует о его историческом взгляде на современные события. Социальный аспект исторического времени выявляется уже в вопросе об ответственности русского/советского общества за выбор пути государственного развития. Эта тема является основной в цикле «Завод, завод, ибо зовется…» и будет проанализирована в четвертой главе данной работы. Сатуновский указывает на инертный характер общественной жизни, который исключает возможность осознания народом исторической ответственности за совершенный выбор.
Экзистенциальная проблематика как фактор концептуализации книги стихов «100 стихотворений из 10 циклов»
Цикл состоит из семи стихотворений: «Ночной фиалкой тянет с луга» (1); «Не оттого ли нынче день хорош…» (2); «И ни в сказке сказать…» (3); «Я верю только в труд» (4); «Сто лет тому назад вот этот кедр…» (5); «Я рядом с Ялтой, в Кастрополе» (6); «Дай сердцу волю, отпусти поводья…» (7).
Цикл обращен к человеческому переживанию жизни как таковому. В первом стихотворении летний деревенский вечер пробуждает воспоминания лирического героя о военном времени: «Да, / вот такие краски… / …мы себе и представляли / там, / на каких-нибудь / подступах к Бреслау» [77]. Наблюдаемые зарницы («в мирном пламени зарниц») напоминают зарева и отсветы в период военных действий. Безмятежная атмосфера вечера контрастирует с памятными драматическими переживаниями: «закат нам кровью обливал сердца». Память о прошлом и созерцание природы в настоящем соединяются в пространстве стихотворения как полюсы страдания и умиротворения.
Деревенский вечер полон гармонии: теплый вечерний цвет («темносиреневые срубы»), тишина и безмятежность («спят избы»; «в избе-читальне два окна зажглись»), благоухающий аромат («ночной фиалкой тянет с луга»).
Во втором стихотворении также доминирует гармоничная образность: «день хорош», «светлым кроном / листья тронул дождь», «воздух свеж», «пыль прибита», «в поле жеребенок» [79]. В отличие от первого стихотворения, здесь нет контрастов. Природная гармония соединяется с человеческой: «поспевает рожь, / за ней пойдет ячмень, / затем овес».
Третье стихотворение посвящено теме освоения целины в 1950-е годы: «Нелегко нам далась ты, / казахская степь» [110]. В цикле оно противоположно по настроению предшествующему и следующему стихотворениям. Работа на земле предстает испытанием, оставившим тяжелый след в душе лирического героя, подобно войне: «Я / до дней своих донца / забыть не смогу». Прослеживается циклическая связь между третьим и первым стихотворениями – красный цвет солнца как дисгармоничный мотив в цикле: «закат нам кровью обливал сердца» [77] (1-е стих.) и «багровое солнце» [110] (3-е стих.).
Третье и четвертое стихотворения были написаны, как можно судить, примерно в одно время. Понятие труда выводится из идеологического контекста: «Я верю только в труд… / …Я не смеюсь – нисколько» [111]. Исключение из идеологического контекста в связи с метафорой наступления весны расширяет понятие труда до деятельности на благо страны. Провозглашаемый лозунг «Мир – дело наших рук» в контексте цикла означает призыв к защите мира от войны (1-е стих.) и противопоставление естественного земельного труда (2-е стих.) неестественному освоению целины (3-е стих.).
Образ земли – один из главных в цикле: «основа всех основ – / земля». Он используется в буквальном (почва, поле, урожай, весенний сев) и символическом значениях. В четвертом стихотворении мотив весеннего сева («земля / ждет сева») связан, очевидно, с социально-политическими процессами в период оттепели.
В контексте земли значение приобретают образы жеребенка, кедра и человека. Человек, трудящийся на земле, включен в живописный пейзаж второго стихотворения. Традиции сельской жизни уходят вглубь веков («песню прадедов… / …запел» [79]) и сближают человека с природой и землей.
Жеребенок, земля, кедр связаны с концептом «рождение», с материнским началом. Образ кедра в пятом стихотворении – метафора человеческой жизни. Судьба кедрового семечка заключает в себе идею принадлежности к жизни как высшего блага: «Он был / счастливейшим существом на свете, / когда врос в землю» [446]. «Краски жизни», открывшиеся в кедре, повторяют гармоничные мотивы первых двух стиховорений. Строка «ведь вот чего достигнуть можно на земле» указывает на привязанность человека к почве, то есть истокам.
Образ жеребенка в поле ассоциируется со свободой и волей: «ошалев / от полной воли, / вскачь пошел, / и вверх / метнул / два спаренных копыта» [79]. Образы жеребенка и кедра циклически связаны мотивом гармоничной юной жизни: «Потом он / хлыстиком стал; / подрос, / зазеленел» [446]. В заключительном стихотворении человеческие чувства и переживания, заключенные в метафоре сердца («дай сердцу волю»), сравниваются с конем в поле: «отпусти поводья… / …пускай пасется на свободе… / …Так / конь / на посвист / раздувает ноздри» [445]. Мотивы и образы предшествующих стихотворений повторяются здесь: прежде всего, образ коня в поле как повзрослевшего жеребенка, а также мотивы воли (ср. «дай сердцу волю» и «от полной воли»), ветра (ср. «его [семечко кедра – прим. О.К.] нес ветер» и «чтобы ветра вволю»), песни (ср. 2 и 3-е стих.), степи (ср. «свистящей степью» и «казахская степь»).
Призыв лирического героя обращен к себе и состоит в том, чтобы открыться навстречу трагическим и радостным переживаниям: «все одно – / навстречу счастью / или навстречу боли». Боль и счастье предстают неразрывным жизненным единством.
Лирическая циклизация как этап эволюции тексто-контекстовых отношений в лирике Яна Сатуновского
В динамике конфликта на первый план постепенно выходит мотив смещения центра изображаемого мира от деда к внуку. Композиционно это смещение обнаруживается в количественной пропорции: три предыстории о лирическом герое к девяти стихотворениям о внуке. В 5-8-м стихотворениях развивается мотив смещения центра мира, взрослые изображаются как служебная функция при ребенке: «скорей очки надень: / обкакался / твой государик» [211] (5-е стих.); «дед, сбегай за борной водой» [212] (6-е стих.); «а у нас всего-то делов – / пеленай да перепеленывай» (7-е стих.); «дед, полезай в подпол за мышом» [213] (8-е стих.).
Конфликт возрастов обнаруживается в точках смыслового напряжения, где за комической интонацией спрятано напряжение конфликта. Неологизм «дедство» из стихотворения «Илюшке три дня» [210] является омофоном слова «детство». Одинаковое звучание направлено на сближение смысла слов и отражает на лексическом уровне контаминацию образов деда и внука. Двойной характер, иронический и драматический, носит переименование Илюши в Мордария в стихотворении «Назвали Ильей». Шутливое имя направляет ассоциативный ряд произведения в ироническом сказочном ключе, в результате чего возникает образ матери как драматическое переживание утраты.
В ироническом тоне обыгрывается просторечная лексика: «Что ты вякаешь, Илюшка?» [211]; «у меня есть внук, / кандидат / молокососовских наук» [212]. Словом «молокосос» пренебрежительно называют юного неопытного человека. «Вякать» означает говорить глупости или что-нибудь непозволительное. Комическая интонация создается стилистическими смешениями в употреблении слов и содержит в себе напряжение конфликта.
В цикле происходит разделение старости и юности по критерию органичности. Неорганичной старости («дед никотинный», «очки», «зубами вставными») противопоставлены естественные потребности и намеренно натуралистичные детали («сисек», имя Мордарий (от слова «морда»), «щекастый», «лобастый», «губастый», «горластый», «обкакался», «напудил», «написял», «сисю», «запустил в деда фонтаном»).
Заключительное стихотворение совпадает с кульминацией цикла. Сатуновский прямо противопоставляет внука-младенца и лирического героя как два поколения: «Через 50 лет тебе будет меньше, / чем мне сейчас. / Полвека!» [213]. Конфликт двух возрастов не имеет разрешения, но драма старения и умирания преодолевается посредством смехового начала цикла и отражения сознания в зеркале младенчества.
Тема времени только в заключительном стихотворении возникает не опосредованно, а как главная, однако мотив скоротечности человеческой жизни развивается на протяжении всего цикла. Короткий промежуток в одно стихотворение между жизнью матери во время войны и смертью уже в старости, а также созвучие в предысториях (ср. «чтоб все, что было, прошло, / и чтоб все было хорошо» [17] и «Вот / и месяц прошел» [117]) максимально сгущают время в цикле. При этом в основной части, наоборот, в маленький промежуток времени умещается множество событий. Схожим образом цитата из Пастернака – «Через месяц мне будет пятнадцать» [210] – затрагивает пласт воспоминаний лирического героя о прошлом в контексте переживания старения и умирания, но в то же время относится и к внуку. Отсутствие уточняющей информации («пятнадцать» – чего?) позволяет Сатуновскому «15 лет» подменить «15 днями» из жизни младенца, что усиливает ощущение скоротечности времени.
Мотив скоротечности связан с парадоксом человеческого восприятия времени: «Какая это громада – вон там, впереди! / Как это малость – там вон, позади…» [213]. Осознание времени лирическим героем равносильно осознанию скорого конца собственного жизненного пути. Внука-младенца течение времени лишь приближает к сознательной жизни. В этом смысле цикл является вариацией на библейскую тему: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает знания, умножает скорбь»144.
Мотив скоротечности времени реализуется также на заголовочно-оформительском уровне. Датировка трех стихотворений цикла не точно соотносится с указанными числами в названиях («Илюшке три дня», «Илюшке девять дней», «Илюшке пятнадцать дней»): если ребенку 13 марта исполнилось 3 дня, то 21 марта ему будет 11 дней, а не девять, а 25 марта ему действительно будет 15 дней. Так что можно сделать вывод, что хронология изначально носила выдуманный, точнее, задуманный характер. Числа в названиях – 3, 9, 15 – это арифметическая прогрессия, которая может быть интерпретирована как выражение мотива скоротечности времени.
В цикле возникает ряд мотивов, характерных для позднего творчества Сатуновского: старение и умирание, противостояние старости и юности (смерти и рождения), скоротечность человеческой жизни. Многие темы его стихотворений затягиваются, как в воронку, в тему времени, а основную идею можно сформулировать как противостояние времени. Точка зрения лирического героя Сатуновского состоит не в простом знании о своей будущей смерти, но именно в осознании процесса умирания, схода с временной линии жизни. Тема не смерти, а умирания/старения является одной из главных в цикле «Илюшка».