Содержание к диссертации
Введение 4
Глава 1. История создания и жанровая специфика автобиографической
прозы В.В. Набокова 31
1.1. Мемуаристика русской эмиграции «первой волны» (1917-1940 гг.) 31
Общая характеристика мемуаристики русской эмиграции «первой волны» 31
Мемуары B.C. Яновского «Поля Елисейские. Книга памяти» 37
Книга Н.Н. Берберовой «Курсив мой: Автобиография» 44
1.2. Воспоминания представителей русской эмиграции
«первой волны» в рецепции В.В. Набокова 52
1.3. История создания автобиографической прозы В.В. Набокова.
Поэтика названий «Conclusive Evidence», «Другие берега»,
«Speak, Memory!» 63
1.4. Жанровая специфика автобиографической прозы В.В. Набокова 80
Глава 2. Художественная специфика автобиографической прозы
В.В.Набокова 103
2.1. Модификации текстовых видоизменений «Conclusive Evidence»,
«Других берегов», «Speak, Memory!» как организация целостного
автобиографического комплекса текстов 104
Композиционные модификации автобиографических текстов 105
Экстенсивная модель эволюции текстов 110
Модель неполной идентичности № 1: «Conclusive Evidence»
и «Speak, Memory!» 113
2.1.4. Модель неполной идентичности № 2: «Другие берега»
и «Speak, Memory!» 115
2.1.5. Модель неполной идентичности № 3: «Conclusive Evidence»,
«Speak, Memory!» - «Другие берега» 118
2.1.6. Модель неполной идентичности № 4: «Conclusive Evidence»,
«Другие берега» - «Speak, Memory!» 120
2.2. Уникальные фрагменты книг «Conclusive Evidence»,
«Другие берега», «Speak, Memory!» как проявление художественной
специфики текстов 121
Уникальные фрагменты текста книги «Conclusive Evidence» 122
Уникальные фрагменты текста книги «Другие берега» 130
Уникальные фрагменты текста книги «Speak, Memory!» 148
2.3. Механизм цитатности в автобиографической прозе
В.В. Набокова: традиции русской литературы XIX-XX веков 172
2.3.1. Эксплицитная сторона механизма
цитатности в автобиографической прозе В.В. Набокова 175
Прозаически оформленная цитата 176
Стихотворная цитата 180
2.3.2. Имплицитная сторона механизма
цитатности в автобиографической прозе В.В. Набокова 184
Парафраз 184
Литературный факт и литературный анекдот
как основные формы реализации механизма 188
цитатности в автобиографической прозе В.В. Набокова
2.3.2.3. Цитатность как способ организации художественной
целостности автобиографического комплекса текстов В.В.
Набокова 200
Заключение 206
Литература 212
Введение к работе
Творчество В.В. Набокова - объект пристального внимания русской и зарубежной филологии на протяжении нескольких десятилетий, в течение которых художественные произведения автора рассматривались на разных уровнях, начиная от стилистических исследований, работ по билингвизму писателя и заканчивая концепциями «сознания» Б. Бойда, «возвращения» Д.Б. Джонсон, «метаромана» В. Ерофеева, «потусторонностью» В. Александрова и др., поэтому можно утверждать, что беллетристика В.В. Набокова изучена достаточно подробно.
Однако в литературном наследии писателя существует некая совокупность текстов, оставшаяся в стороне от серьезных литературоведческих изысканий и затрагивавшаяся лишь поверхностно - это автобиографическая проза В.В. Набокова.
Автобиографическое творчество В.В. Набокова уникально и
беспрецедентно, так как автобиографическая проза писателя
репрезентирована в трёх вариантах, «Conclusive Evidence: A Memoir» (1951) («Убедительное доказательство: краткая автобиография» - здесь и далее перевод мой. Е.В.), «Другие берега» (1954), «Speak, Memory! [An Autobiography Revisited]» (1967) («Память говори! [Возвращение к автобиографии]»), и отличается неоднородностью языкового состава: «Conclusive Evidence», «Speak, Memory!» - английский язык, «Другие берега»1 - русский язык.
Также В.В. Набоков планировал создать четвертую книгу автобиографической прозы под названием «Speak on, Memory!» («Память, говори дальше!») или «Speak, America!» («Говори, Америка!»), освещающую американский период жизни, однако написать эти воспоминания так и не удалось.
1 Далее нами будут использоваться следующие сокращения: «Conclusive Evidence» - «СЕ», «Другие берега» - «ДБ», «Speak, Memory!» - «SM».
Особая хронология творческого процесса заслуживает отдельного внимания, поскольку сложная история создания трех книг воспоминаний В.В. Набокова, охватывающих один промежуток времени, но значительно отличающихся друг от друга, непосредственно повлияла на специфику автобиографической прозы писателя1.
Автобиографическая проза Набокова чрезвычайно интересна с позиций ретроспективного жанра и представляет собой актуальную и требующую решения жанровую проблему. Для В.В. Набокова вопрос жанра принципиален, о чем свидетельствуют жанровые подзаголовки, имеющиеся во всех трех книгах. Так, «Conclusive Evidence» содержит подзаголовок «А Memoir» («Краткая автобиография»), в предисловии к русскоязычным «Другим берегам» четко указывается «автобиография», а название последней версии воспоминаний «Speak, Memory!» дополняется следующей формулировкой «An Autobiography Revisited» («Возвращение к автобиографии»). Помимо специального маркирования жанра в произведениях, писатель осмысляет специфику жанра мемуаристики и ее особой формы - автобиографии - в переписке с друзьями и издателями. В письме к издателю К.Д. Мак Кормику от 22 сентября 1946 г. он говорит о своем новом произведении: «It will be a new kind of autobiography.. .It will be a sequence of short essay-like bits, which suddenly gathering momentum will form into something very weird and dynamic: innocent looking ingredients of a quite unexpected brew» [14.C.69-70] («Это будет новый тип автобиографии... Это будет последовательность коротких эссеподобных фрагментов, которые внезапным собирательным импульсом превратятся в нечто очень странное и динамичное: невинные ингредиенты достаточно неожиданного варева»), подчеркивая инновационный характер текста. В процессе написания трех вариантов автобиографии писатель вырабатывает собственную оригинальную концепцию автобиографического жанра, формирование и
1 История создания автобиографической прозы В.В. Набокова рассматривается в главе 1, в разделе 1.3. «История создания автобиографической прозы В.В. Набокова. Поэтика названий «Conclusive Evidence», «Другие берега», «Speak, Memory!»».
6 разработку которой можно проследить, исследуя три текста как некое целостное повествовательное пространство.
Для того чтобы максимально полно выявить жанровую специфику автобиографической прозы В.В. Набокова, следует обратиться непосредственно к жанру мемуаристики и истории его изучения.
Мемуаристика - одно из интереснейших и малоизученных явлений в системе литературных жанров, самобытное и оригинальное, уходящее своими корнями в эпоху Возрождения с её осознанием исторического значения человеческой личности и ценности индивидуального опыта. В качестве первоосновы жанра выделяют несколько произведений: «Исповедь» Св. Августина, «Исповедь» Ж.Ж. Руссо или первую классическую автобиографию В.П. Скаргилла «Автобиография опального министра»1. В России мемуаристика как особая литературная формация возникает в связи с «Житием протопопа Аввакума» в XVII веке, а её развитие и расцвет продолжаются в период петровских реформ и далее.
Актуальность и востребованность жанра, сочетающего «...формализацию искусства с поисками истинной реальности...» [46.С.37], предполагают его серьёзное литературоведческое изучение, так как вопрос о специфике мемуаристики, «непроявленного» [64.С.7] - по мнению А.А. Ахматовой -жанра, о границах его реализации и смысловых особенностях дебатируется исследователями достаточно долго и интенсивно. Так, Н.А. Бугрина утверждает, что «...единого биографического жанра не существует, а есть совокупность разных и самостоятельных жанровых образований...» [41.С.117], а В. Рецептор подчеркивает: «"Мемуары" - не жанр, а поиски жанра...» [61.С.31].
А. Тартаковский определяет мемуаристику как «суть овеществленную историческую память», «средство духовной преемственности поколений» и
1 Сравнительно позднее появление автобиографии как жанровой формы далеко не случайно. Теоретик мемуарного жанра Ж. Гюсдорф утверждает: «It is obvious that autobiography is not possible in a cultural landscape where consciousness of self does not ехІ5Ь>[69.С.30](«Очевидно, что автобиография невозможна в таком культурном контексте, где не существует сознания собственной личности»). Личностное самосознание является одной из причин возникновения мемуаристики.
«показатель уровня цивилизованности общества, его сознательного отношения к своему прошлому - и бытию вообще» [62.С.35] и вычленяет следующие жанрообразующие признаки: «авторскую субъективность», «историческое самосознание личности» и «ретроспективность».
Комплекс перечисленных выше атрибутов мемуарности формирует внутри жанра мемуаристики несколько специальных типов текста, называемых «мемуарами», «автобиографиями», «литературными портретами», «дневниками» и т.д., в зависимости от их более специальных качеств и направленности. Такое разнообразие внутрижанровых форм свидетельствует о крайней сложности и насыщенности самого жанра воспоминаний. Следует отметить, что в качестве базисных внутрижанровых форм мемуаристики чаще всего предъявляются мемуары и автобиография.
Вместе с тем, понятие «мемуаристика» используется широко и не требует, на первый взгляд, каких бы то ни было объяснений. Однако, с точки зрения Д. Данина, «...мемуарность - не такая уж самоочевидная вещь...» [47.С.20]. Этот тезис подтверждается на разных уровнях. Во-первых, потребность в написании мемуаров и автобиографий возникает у их авторов вследствие далеко не одинаковых предпосылок, т.е. причина, побуждающая к созданию воспоминаний, всегда индивидуальна. Например, Г. Бакланов подчеркивает, что «...избавиться (от огромного количества "невыдуманных историй" -прим. мое. Е.В.) можно единственным способом - написать» [37.С.5], а А. Борщаговский в качестве главной движущей силы в процессе появления мемуарного произведения выдвигает такую категорию, как «ложь»: «Ложь, требующая опровержения, парадоксально помогает существованию и относительному подъёму мемуарной литературы» [40.С.22]. Во-вторых, набор изобразительных средств, применяемых авторами при создании текстов, оригинален, что отвечает различным установкам и целям этих работ.
Все это свидетельствует о неоднозначности как самого мемуарного жанра, так и о разнообразии подходов к его изучению и пониманию, поэтому наблюдается множество теоретических концепций, связанных с понятием
«мемуарная литература» и представленных в работах И. О. Шайтанова [64,65], А. Тартаковского [62], Л.Я. Гинзбург [44,45,46], Дж. Олни [72], Ж. Гюсдорфа [69], Е. Брасс [231] и других ученых.
Исследование мемуарного жанра развивалось за рубежом более активно, нежели в СССР и в России, поэтому впервые серьезные научные работы, освещающие проблемы мемуаристики, появились за границей. Основоположником современного теоретического исследования жанра мемуаристики и его форм принято считать Ж. Гюсдорфа, создавшего книги «Открытие "я"» (1948), «Память и личность» (1950) и в 1956 г. написавшего программную статью «Судьба и границы автобиографии», где ученый указывает на важнейшие особенности зарождения жанра: «It is necessary to point out that the genre of autobiography seems to be limited in time and space, it has not always existed nor does it exist everywhere» [69.C.28] («Необходимо отметить, что жанр автобиографии оказывается ограниченным во времени и пространстве, он существовал не всегда и не везде»), возникая лишь с ростом самосознания личности.
Ф. Лежен, обратившийся к автобиографическому жанру в 1969 г. и занимающийся им и историей его изучения несколько десятилетий, опубликовал книгу «В защиту автобиографии» (1998), где отмечал непростой путь становления теоретического исследования жанра мемуаристики: «Вопреки всему на протяжении века вокруг автобиографического жанра мало-помалу кристаллизовался язык литературной критики. До чего болезненно это происходило!» [53.С.115]. С точки зрения Ф. Лежена, проблемы изучения мемуарного жанра были обусловлены специфическим материалом произведений и заключались в следующем: автобиографию либо низводили на уровень документа, полностью исключая из области искусства, либо причисляли к низким жанрам, не достойным специального рассмотрения.
Тем не менее, во второй половине XX века началось настолько активное освоение жанра мемуаристики, что выделилось несколько направлений,
занимающихся проблемами собственно жанра, его определенных форм (автобиография, мемуары, дневники и т.д.), сопоставлением особенностей жанровой реализации у различных авторов и даже тендерной спецификой внутри жанра. Для изучения различных сторон жанра мемуаристики использовались различные практики, начиная от психоаналитического подхода Ж. Лакана, зафиксированного в книге 1968 г. «The Language of Self: The Function of Language in Psychoanalysis» («Язык себя: функция языка в психоанализе»»), и заканчивая дискурсивным анализом Л. Маркуса, продемонстрированным в монографии 1994 г. «Auto/biographical Discourses: Criticism, Theory, Practice» («Авто/биографические дискурсы: критика, теория, практика»»).
В 1980 г. Дж. Олни издал антологию «Autobiography: essays theoretical and critical» («Автобиография: теоретические и критические эссе»), где были собраны лучшие работы различных авторов по теории жанра мемуаристики, освещающие различные аспекты автобиографической прозы - проблемы автобиографического стиля, границ автобиографического произведения и уместности воображения в нем и т.д.: «Autobiography is both the simplest of literary enterprises and the commonest... But if autobiography is the least complicated of writing performances, it is also the most elusive of literary documents» [72.C.3] («Автобиография и наиболее простая из литературных форм, и наиболее распространенная...Но если автобиография наименее сложна в письменном исполнении, то она является наиболее эфемерным из литературных документов»).
В 1990-е годы основное внимание исследователей было сосредоточено на проблеме самоидентификации и самопрезентации автора в жанре мемуаристики, поэтому появились следующие работы: R. Gagnier «Subjectivities: A History of Self-Representation in Britain» (1992) («Субъективности: история саморепрезентации в Британии»), R. Folkenfiik «The Culture of Autobiography: Constructions of Self-Representation» (1993)
(«Культура автобиографии: конструкции саморепрезентации»), P. Gay «Exercises in Self-Definition» (1995) («Упражнения в самоопределении») и др.
В России начало научному изучению жанра мемуаристики положила Л.Я. Гинзбург. В своих книгах «О психологической прозе» (1971), «О старом и новом» (1982) и «Литература в поисках реальности» (1987) она отмечает «острую диалектику» [44.С.137] промежуточных жанров, подчеркивая: «Документальная литература, в том числе мемуарная, не пересаживает готовый характер..., она его строит» [44.С.199] - исследователь акцентирует внимание на творческом процессе создания автобиографии или мемуаров, присущем этим внутрижанровым формам мемуаристики в той же мере, что и беллетристике. Верно уловив творческую природу этого жанра, Л.Я. Гинзбург косвенно указывает на его потенциал: «Модернизму XX века присущ парадокс: провозглашенная им условность, формализация искусства сопрягалась с поисками истинной реальности, которую надо освободить от наслоений обманчивой видимости» [46.С.37] - мемуаристика призвана восстановить реальность в ее подлинном облике и с этой целью способна к ней приблизиться, как ни один другой жанр.
Н.Л. Лейдерман, также занимавшийся проблемами документальных жанров, отмечает уникальную комбинаторную природу мемуаристики: «Художественно-документальным следует считать такое произведение, в котором реализован художественный потенциал документального материала и документальной структуры» [54.С.82].
В 1980-е годы основное внимание исследователей мемуарного жанра было обращено на взаимопроницаемость документального и художественного начал в ретроспективном произведении: «Искусством документ, свидетельство о былом делает эстетическая общеинтересность изображаемого, а документальным искусство становится от особой близости к жизни, ее конкретным фактам, подлинным героям и реальным событиям» [60.С.231].
В 1981 г. в работе «Как было и как вспомнилось» И.О. Шайтанов, один из ведущих российских теоретиков жанра мемуаристики, исследующий непосредственно мемуарный материал, обратил особое внимание на смысловое наполнение жанра: «"Лирическая проза" создается на материале личной биографии, взятой как момент истории» [64. С. 8], задавая исторический контекст исследования каких-либо ретроспективных произведений. Кроме того, ученый предпринял попытку разграничения двух внитрижанровых форм мемуаристики - автобиографии и мемуаров, основываясь на разных повествовательных доминантах, характерных для автобиографии и мемуаров - субъекте и объекте.
В 1990-е годы в потоке «возвращенной литературы» появляется огромное количество воспоминаний, мемуаров и автобиографий, прежде недоступных российском читателю, и, как следствие, повышается интерес к самому жанру мемуаристики. Свидетельством всплеска интереса к ретроспективному жанру служит организация «Круглого стола» в журнале «Вопросы литературы» в 1999-2000 гг., где приняли участие как создатели воспоминаний, так и исследователи этого жанра К. Ваншенкин, Д. Данин, А. Тартаковский, И. Шайтанов, В. Кар дин и др. Филологи и писатели активно обсуждали специфику жанра мемуаристики, дискутировали по поводу его составляющих и предпосылок создания произведений мемуарного плана, соглашаясь лишь в одном: «Мемуаротворчество есть...результат высвобождения личности» [62.С.35]. Категория свободы личности осознается, с одной стороны, как примета времени, новый этап развития России, а с другой, обусловливает активность жанра мемуаристики, ориентированного на самопрезентацию.
Современное литературоведение выделяет две мемуарных структуры -документальную и художественную, что порождает вполне объяснимое стремление к их синтезированию. «Авторская субъективность -неотъемлемая черта любых мемуаров» [62.С.35], поэтому документальная сторона значительно корректируется художественной обработкой текста, что
позволяет говорить о «промежуточности» мемуарного жанра, его неустойчивости и близости другим жанровым системам - проблеме, вызывающей многочисленные научные споры.
Уникальность мемуарной литературы состоит в «...сочетании свободы выражения с несвободой вымысла, ограниченного действительно бывшим» [44.С.137]. Здесь формируется особая атмосфера достоверности, пусть и пронизанная личностным авторским началом, провоцируется специфический коммуникативный эффект, так как произведение ориентировано на аудиторию, а мемуарность и связанная с ней проблема «субъективно-объективного бытия» [45.С.8] предполагает взаимозаменяемость позиций «писатель-читатель». Писательское обращение к реципиенту сталкивается с читательской готовностью занять место создателя воспоминаний: трансформация такого рода осуществима, ибо публика оперирует реальной фактической базой мемуаров, внедряющей ощущение подлинности ситуации и вызывающей впечатление «отождествления» читателя с автором или персонажем. Мемуарный жанр актуализирует одну из важнейших и чрезвычайно специфических категорий - категорию доверия читателя, периферийную в беллетристике, но основополагающую в мемуаристике: «In autobiography, unlike fiction, we expect the work to embody... the truth of the life of the writer. Readers of autobiography do feel that they get to the truth of a person, even if the autobiographer is an egregious liar» [71.C.62-63] («B автобиографии, в отличие от беллетристики, мы ожидаем, что произведение изобразит правду жизни писателя. Читатели автобиографии действительно чувствуют, что они добираются до истинной личности, даже если создатель автобиографии отъявленный лжец»).
В связи с этим, при изучении особенностей мемуарного жанра неизбежно возникает одна из наиболее серьезных проблем мемуаристики - проблема правды и лжи. Существование подобной проблемы подтверждают многочисленные высказывания авторов воспоминаний, пытающихся в своих
текстах зафиксировать единственно верное изображение прошлого, опровергнув другие свидетельства свершившегося или проинтерпретировав их по-своему1.
С одной стороны, мемуаристика оперирует подлинным фактическим материалом и, излагая имевшие место события, повествует о реально существовавших персоналиях, что сближает этот жанр с документальными и создает установку на истинность мемуарного текста. Однако, будучи литературным авторским жанром, мемуаристика несет на себе отпечаток личности создателя той или иной жанровой формы, что сказывается на манере изображения, и авторская субъективность неминуемо искажает объективную действительность, поэтому абсолютная истинность каких-либо отдельных воспоминаний невозможна. К тому же, один из структурообразующих признаков жанра - ретроспективность и стремление к воссозданию прошлого - ставит под сомнение истинность воспоминаний, ибо прошлое наличествует в форме представлений о нем автора текста, оно индивидуально и субъективно, объективного же прошлого не существует. Один и тот же случай описывается и трактуется несколькими людьми по-разному, однако это свидетельствует не об обмане, а об индивидуальности восприятия события. Исследователь Б. Дж. Мандель утверждает: «The past is always an illusion, because it never really existed: it had always been an illusion created by the symbolizing activity of the mind» [71.C.63] («Прошлое всегда иллюзия, потому что оно никогда по-настоящему не существовало: оно всегда было иллюзией, сотворенной символизирующей деятельностью разума»). Иллюзорность прошлого позволяет игнорировать проблему соотношения «истинного-ложного», как игнорирует ее беллетристика, что дает мемуаристике возможность примкнуть к художественным жанрам. Парадоксом же, заключенном в мемуарном жанре, является сохраняющаяся, тем не менее, установка читателя на истинность воспоминаний, то есть,
1 М. Ардов в качестве причины написания воспоминаний называет следующую: существование «многочисленных публикаций, в которых мемуаристы искажают факты» [35.С.4]. А. Борщаговский подчеркивает: «Ложь - именно Ложь с большой буквы - важнейший двигатель мемуаристики» [40.С.12].
текст, изначально не способный к истинности, рассматривается как правдивое свидетельство о прошлом, что отличает мемуаристику от художественной литературы. «The truth of the literature is created as much by the reader as much by the author» [71. С 5 6] («Истинность литературы создается настолько же читателем, насколько и писателем»). Специфический коммуникативный эффект, порождаемый мемуарным жанром, состоит в том, что маркирование жанра автором актуализирует категорию, не использующуюся при чтении художественной литературы, а именно -доверие и готовность отождествиться с автором воспоминаний. Ю.В. Шатин отмечает, что авторское стремление к поименованию жанра произведения вызвано необходимостью «активизировать читательскую установку» [66.С.13].
Таким образом, мемуаристика, тесно связанная с документом благодаря своему материалу, является одновременно и художественным жанром в силу индивидуальной авторской работы с текстом. Ж. Гюсдорф, один из первых теоретиков мемуарного жанра, заявляет: «It is unquestionable a document about a life, but it is also a work of art» [69.C.43] («Несомненно, это документ о жизни, но также это и произведение искусства»), акцентируя внимание на двойственной сущности, имманентной мемуарному жанру. Эта двойственность отразилась и на основных жанровых формах мемуаристики: автобиографии и мемуарах.
Один из подходов при изучении мемуаристки основывается на разграничении в её структуре таких разновидностей, как "мемуары" и "автобиография", что представляет собой отдельную чрезвычайно важную теоретическую проблему. Взаимопроницаемость этих конструкций бурно дискутируется филологами на протяжении многих десятилетий, хотя некоторые учёные, в частности - И.О. Шайтанов, рассматривают бинарную оппозицию, исходя из следующих принципов: «Автобиография -воспоминания о собственной жизни, в то время как мемуары - о людях, с
которыми встречался» [64.С.43]. Такая дифференциация, разумеется, условна.
На первый взгляд, автобиография, оперирующая материалом частной жизни автора, более склонна к художественности, поскольку личностный материал предоставляет относительную свободу его обработки. Мемуары же тяготеют к большей документальности и точности, так как повествуют о посторонних автору людях. Однако автобиография, описывающая жизненный путь ее создателя, не в состоянии ограничиться рассказом лишь об авторском «Я», но включает в себя повествование об окружавших автора людях и исторических событиях, свидетелем которых он стал. В свою очередь, мемуары, рисующие какую-либо эпоху и ее представителей, подчинены логике жизни автора воспоминаний и субъективны, поскольку определяющим началом является все же опыт создателя произведения. Автобиография содержит в себе мемуарные черты, мемуары же обладают некоей автобиографичностью, и именно поэтому до сих пор существует мнение о том, что между этими жанровыми формами невозможно провести демаркационную линию в силу размытости их границ.
Тем не менее, существует возможность работы с автобиографией и мемуарами как двумя внутрижанровыми формами мемуаристики, обладающими общим генезисом и сходным набором жанровых характеристик, но демонстрирующими разные доминанты в жанровых признаках.
Автобиография (от лат. autos - сам, bios — жизнь, grapho - пишу) — литературный прозаический жанр; как правило, последовательное описание автором собственной жизни [56.С.12].
Автобиография представляется специфической литературной формой, ориентированной на самопрезентацию автора, анализ его личностного становления и развития. Б. Дубин, указывая на некоторые специфические моменты автобиографического письма, говорит о надличности любого жанра, в то время как «автобиография - жанр особый: "я" здесь неустранимо,
поскольку лежит в самой основе - и как предмет рассказа, и как его способ» [48.С.110].
В центре автобиографического повествования от первого лица находится субъект, составляющий часть личности автора, но не тождественный ей в силу хронологической дистанции между создателем текста и его героем. «Autobiography is a self-reflexive, a self-critical act» [72.С.25] («Автобиография - это саморефлективный, самокритический акт»), автор сконцентрирован на себе как герое воспоминаний, что позволяет восстановить истоки зарождения и формирования определенной личности и проследить путь ее самореализации, а приватный материал собственной жизни обеспечивает
л максимальную полноту и точность восстановленной картины, поскольку
самые сокровенные мысли и затаенные чувства и ощущения известны автору. Благодаря абсолютному авторскому владению материалом и его демонстрации, автобиография приобретает феноменальную аналитическую чистоту, необходимую для исследования прошлого, где главной темой является человеческая личность. Общественные и политические события, создающие исторический контекст автобиографии и, подчас, круто изменяющие судьбу героя, являются лишь фоном, оттеняющим очередной этап развития индивидуума. Максимальная сосредоточенность на себе позволяет автору открыть универсальные законы личностного становления,
ф что парадоксально по своей сути: подробный анализ индивидуальной
частной жизни приводит к обнаружению общих правил, действующих в социуме и работающих на формирование уникальной человеческой личности. Читательский интерес к автобиографии, несмотря на частный материал, составляющий ее, формируется именно благодаря возможности, анализируя становление героя, через частное выйти к общему и, обратившись к жизни постороннего, познать самого себя.
Таким образом, можно утверждать, что автобиография обладает уникальным потенциалом, организующим процесс самопознания не только
на уровне автора текста, но и на уровне воспринимающего этот текст читателя.
Мемуары (франц. memoires - воспоминания, лат. memoria - память, воспоминания) - повествование от лица автора о реальных событиях прошлого, участником, или очевидцем которых он был [56.С.216].
Мемуары как одна из внутрижанровых форм мемуаристики представляют
собой повествование о конкретных персоналиях, создающих определенную
историческую и культурную эпоху и являющихся ее представителями и
выразителями. Внимание мемуаров сконцентрировано на исторически или
культурно значимом объекте - современнике создателя текста воспоминаний
или событии, повлиявшем на ход истории. Мемуары направлены на
воссоздание какого-то хронологического отрезка, содержащего
экстраординарные события, и рисуют портреты выдающихся личностей определенного временного периода.
Историческая эпоха и ее представители являются в мемуарах взаимоопределяющими категориями: эпоха порождает своих героев, но и герои создают эпоху. В отличие от автобиографии, в мемуарах эпоха - это не просто фон, оттеняющий становление героя, но самостоятельный объект повествования, нуждающийся в реконструкции и анализе. Подчас, именно определенный исторический период является толчком к созданию мемуаров, хотя, как правило, актуализируют создание мемуарного текста все-таки знаменитые современники автора. В зависимости от авторской установки в центре мемуаров оказывается либо событие, либо личность, что приводит к последующему более мелкому жанровому дроблению мемуаров на виды (литературные портреты, «историография» и т.д.).
Интересна практика подбора мемуарного материала. Предмет мемуаров составляет нечто особенное, нетипичное, выделяющееся из общей массы людей и событий, требующее специальной фиксации как уникальный и судьбоносный для культуры и истории феномен. Именно эта характеристика материала вызывает читательский интерес: повествование ведется об
известных, иногда - хрестоматийных, персонажах, успевших превратиться в своеобразный миф о самих себе. Мемуары, в силу индивидуальной авторской позиции, «оживляют» галерею статичных образов, позволяя читателю непосредственно прикоснуться к истории и создавая впечатление реальности свершившегося.
Поскольку мемуары масштабны и обращены вовне, к общему, то их создатель оказывается в чрезвычайно сложной ситуации: отразить эпоху и ее представителей максимально объективно, с точностью документа. «По материалу, его достоверности и отсутствию вымысла большинство мемуаров близко исторической прозе, научным биографиям, документально-историческим очеркам» [56.С.216]. Вместе с тем, авторское начало неминуемо подразумевает некую субъективность, и мемуарист вынужден балансировать между реальной действительностью и собственной интерпретацией этой действительности. Сам способ организации материала воспоминаний, не говоря уже о неизбежных авторских оценках людей и событий, отражает личность создателя мемуаров в той же мере, что и мемуарный текст, воссоздающий рисунок личности своих героев. Именно поэтому П. Басинский утверждает: «Мемуары - жанр очень высокий, сложный и благородный. В нем не спрятаться» [38.С.6], особо выделяя такую характеристику жанровой формы, как «ответственность». Мемуарист, изначально облеченный доверием читателя в силу специфики мемуарной жанровой формы, выступает как свидетель эпохи и рефлектирует по поводу собственной позиции, осознавая ответственность, налагаемую на него ролью очевидца.
Доминирующее в мемуарах исследование реально существовавшего объекта обнаруживает документальную основу мемуарной жанровой формы, а авторская интерпретация событий и характеристика персонажей воспоминаний создает специфический эффект личностного погружения в прошлое.
В целом, автобиография и мемуары обладают комплексом общих черт, благодаря общему происхождению, однако разные векторы направления (субъект и объект) позволяют работать с автобиографией и мемуарами как с двумя различными внутрижанровыми формами мемуаристики.
В ретроспективном контексте автобиографическая проза В.В. Набокова является чрезвычайно плодотворным жанровым материалом, так как писатель изначально декларирует интерес к жанру автобиографии, с одной стороны, и принципиальную новизну при авторской реализации этого жанра, с другой. По мысли Ю.В. Шатина, «сознательное нарушение жанровой конвенции писателем воспринимается как сигнал более глубоко спрятанного художественного смысла» [6669.13], поэтому можно утверждать, что автобиографическая проза Набокова является сложнейшим художественным образованием.
Как и предсказывал Набоков, его автобиографическая проза действительно оказалась неожиданной и выходящей далеко за рамки традиционных автобиографий. Именно поэтому мнения современников, критики и исследователей об автобиографической прозе писателя противоречивы и, подчас, полярны, что подчеркивает самобытность и неповторимость набоковских воспоминаний и указывает на наличие проблемного поля. Так, Р. Левин называет «Speak, Memory!» «курьезным гибридом»: «не то мемуары романиста, не то романизированная автобиография» [172.С.422], а Г. Иванов в письме Р. Гулю заявляет, что от набоковской автобиографии «должно тошнить» [24.С.614]. Э. Джейнуэй считает, что «в «Других берегах» Набоков являет пример классического произведения мемуарного жанра» [140.С.566], и с ней полностью согласен Н. Анастасьев, по мнению которого, автобиографическая проза В.В. Набокова -«и вовсе уж безупречный образец мемуаров как литературы» [34.С.12].
Достаточно долго автобиографическая проза В.В. Набокова находилась на периферии внимания филологов, к ней обращались лишь в связи с исследованиями художественных текстов как к комментарию, способному
прояснить нюансы набоковской беллетристики. Родоначальником такого подхода стал Г. Левинтон. Его статья «The importance of being Russian или Les allusions perdues» («Как важно быть русским, или утраченные иллюзии»), написанная в 1973 г. и посвященная, в основном, художественным текстам писателя, содержит, тем не менее, тезис, принципиальный для изучения автобиографической прозы Набокова: «Автобиография и прежде всего английский ее вариант играет особую роль в корпусе текстов Набокова... Это - главная книга всего корпуса, основной автокомментарий ко всем романам, которые благодаря ему выстраиваются в определенный ряд» [159.С.322].
В 1970-е гг. с автобиографической прозой писателя связаны лишь небольшие зарубежные исследования. В антологии «A book of things about Vladimir Nabokov», изданной в 1974 г., появляется статья Д.Б. Джонсона «Synesthesia, Polychromatism, and Nabokov» («Синэстезия, полихроматизм и Набоков»), оперирующая материалом англоязычных автобиографий писателя и рассматривающая колористический мотив радуги в эстетике Набокова. В этой же антологии П. Брюкман в статье «Echoes of the Pram-Pusher's Knack: some facts in Nabokov's self-fiction» («Отголоски сноровки толкающего коляску: некоторые факты в набоковской автобиографии») пытается рассмотреть структуру «Speak, Memory!», акцентируя внимание на наличии в книге фотографий и указателя.
В 1976 г. публикуется монография Э. Брасс «Autobiographical Acts. The changing situation in the literary genre» («Автобиографические акты. Изменяющаяся ситуация в литературном жанре»). Показательно, что первое серьезное научное исследование автобиографической прозы Набокова ориентировано на круг проблем, связанных с жанром автобиографии. Э. Брасс поднимает изучение воспоминаний писателя на новый уровень, связанный не с поиском пояснений к художественным текстам, но рассматривающий автобиографическую прозу как самоценное образование, обладающее специфической поэтикой и эстетикой. Именно Э. Брасс
выделяет «pattern» - повтор, орнамент в качестве начала, организующего автобиографическое повествование писателя. В дальнейшем этот термин будет многократно использоваться другими исследователями воспоминаний Набокова.
1980-е годы оказались достаточно плодотворными для иностранных филологов, занимавшихся проблемами автобиографий Набокова. Д.Б. Джонсон в 1985 г. издает монографию «Worlds in Regression: some novels of Vladimir Nabokov» («Миры в возвращение: некоторые романы Владимира Набокова»), где развивает положение, высказанное Г. Левинтоном: «The autobiography, Speak, Memory!, is a compendium of Nabokovian themes and motifs» [241.C.8] («Автобиография «Speak, Memory!»- это компендиум набоковских тем и мотивов»). Также Джонсон подчеркивает необычность автобиографии Набокова: «The book is not a traditional autobiography, but a highly selective series of chapters-memoirs, each devoted to a particular topic...It's, all in all, a very strange autobiography for a writer» [241.С10-11] («Эта книга - не традиционная автобиография, но чрезвычайно избирательная серия глав-мемуаров, каждая из которых посвящена определенной теме... В общем, это очень странная автобиография для писателя»). Д.Б. Джонсон не ставил своей задачей анализ жанровых особенностей автобиографической прозы Набокова, но не отметить ее выпадение из общей системы не мог.
Л. Тоукер в книге «Nabokov. The mystery of literary structures» (1989) («Набоков. Загадка литературных структур») продолжает линию, намеченную Э. Брасс и связанную с важнейшей структурой повтора и его функциями в автобиографиях Набокова: «The patterns that he creates are usually imperfect: geometrical completeness is not allowed to conflict with verisimilitude» [248.C.10] («Орнаменты, которые он создает, как правило, несовершенны: геометрической полноте не позволено противоречить правдоподобию»).
В 1990-е годы автобиографическая проза Набокова занимает место рядом с беллетристикой писателя, и появляются новые исследования. Глава в книге М. Вуда «The Magician's doubts; Nabokov and the risks of fiction» (1994) («Сомнения волшебника: Набоков и опасности фантазии») представляет попытку систематизации информации об истории создания автобиографической прозы писателя, а в статье Ж. Ниво из антологии «The Garland Companoin to Vladimir Nabokov» (1995) («Справочник по творчеству Владимира Набокова») рассматриваются основные концептуальные понятия набоковской автобиографической прозы - время и память.
Исследования более позднего периода (2000-е годы) содержат ссылки на автобиографическую прозу В.В. "Набокова, однако монументальных зарубежных трудов, посвященных воспоминаниям, писателя не наблюдается.
В России автобиографическая проза В. В. Набокова, в силу исторических причин, начинает изучаться достаточно поздно, за исключением статьи Г. Левинтона. Первые упоминания автобиографической прозы писателя связаны с книгой «Другие берега», поскольку она была написана на русском языке. Первое собрание сочинений В.В. Набокова, изданное в России в 1990 г., предваряла статья В. Ерофеева «Русская проза Владимира Набокова», где исследователь уделил несколько строк «Другим берегам», имитируя жанр памфлета: «Взяв автобиографическую книгу Набокова «Другие берега», можно с небрежной усмешкой указать на сомнительность кольцевой композиции и интонационный сбой, непростительный для стилиста...или же на доморощенную значительность некоторых философских откровений автора» [142.С.7]. Затем В. Ерофеев, уже отбросив памфлетный тон, резюмирует свои наблюдения по поводу «Других берегов»: «Автобиографическая книга гения...обречена на неудачу в силу (в слабость) фатального одиночества гения, не находящего общей меры между собой и «другими» и потому вынужденного придумывать эту меру, что сказывается на общей фальшивости тона, то излишне доверительного, то сугубо презрительного» [142.С.9]. Аналитическая линия, связанная с
автобиографической прозой писателя, не отличалась от линии исследования художественного творчества автора: первые работы советских и российских филологов, где рассматривались «Приглашение на казнь», «Защита Лужина» и др. романы, имели недоброжелательный характер и обвиняли Набокова в снобизме, эстетстве, невнимании к «маленькому человеку» и т.д., поэтому подобный отзыв В.Ерофеева в потоке других упреков вполне закономерен.
Однако уже в 1991 г. А.С. Мулярчик в статье «Следуя за Набоковым» демонстрирует иной, более вдумчивый и глубокий подход к автобиографии писателя. «Мемуаристика Набокова весьма отлична от более традиционных образцов этого жанра с преимущественным акцентом на конкретике и фактографии. По сути, «Другие берега» принадлежат эссеистской прозе, отмеченной, как правило, повышенной философской нагрузкой и избегающей будь то хроникальных или квазибеллетристических тривиальностей» [176.С. 18-19] - А.С. Мулярчик акцентирует внимание на нестандартной реализации автобиографического жанра и стремится выявить специфику ретроспективной книги В.В. Набокова.
А. Долинин в статье «После Сирина» (1991) указывает на существование нескольких вариантов автобиографии писателя и отмечает, что автобиографические версии отличаются друг от друга, но ограничивается лишь констатацией этого факта, не анализируя различия в русском и английских автобиографических текстах.
Середина и конец 1990-х годов представляют собой всплеск интереса к творчеству В.В. Набокова в России, появляется множество новых исследований, часть из которых посвящена автобиографической прозе писателя. В 2001 г. публикуется монография Н.С. Степановой «Мотив воспоминаний в русских романах В. Набокова», где «Другие берега» трактуются как роман воспоминаний, и Степанова стремится выделить основные особенности этого романа: кольцевую структуру, орнаментальность и т.д.
2002 г. приносит еще одну работу, посвященную автобиографической прозе В.В. Набокова, - монографию М. Маликовой «В. Набоков. Авто-биография». С нашей точки зрения, это - наиболее специальный труд, где анализируется автобиографическая проза писателя, поскольку, в отличие от остальных исследований, М. Маликова упоминает все три ретроспективных текста, хотя в процессе работы обращается лишь к «ДБ» и «SM», отказываясь от анализа «СЕ».
В 2003 г. появляется книга Б. Аверина «Дар Мнемозины», где ученый проводит сопоставительный анализ нескольких произведений-автобиографий, принадлежащих разным авторам. Он обращается к ретроспективным текстам А. Белого, В. Иванова, И. Бунина и В. Набокова в контексте автобиографической традиции русской литературы.
Уязвимой стороной российских и зарубежных исследований, посвященных автобиографической прозе В. В. Набокова, является обращение лишь к одному из вариантов автобиографической прозы писателя: как правило, это либо «ДБ», либо «SM», в зависимости от языковых предпочтений ученого. «СЕ» при проведении подобных работ не учитывается как самый ранний и слабый вариант. Это, безусловно, отражается на качестве получаемых результатов.
Современные набоковедческие работы позволяют выявить любопытную тенденцию: автобиографическая проза писателя, не являясь предметом изучения, получает множество жанровых определений в работах, посвященных иным аспектам набоковского творчества. А.В. Злочевская называет «ДБ» «автобиографическим романом» [145.С.17], а Н. В. Козловская в лингвистическом исследовании присваивает «ДБ» статус художественной автобиографии [154.С.З]: обе формулировки акцентируют внимание на художественном начале автобиографической прозы Набокова. Т.С. Кусаинова [157.С.З] и А.А. Забияко [143.С. 10] именуют «ДБ» романом, Н.С. Степанова, в свою очередь, расценивает «ДБ» как «роман
воспоминаний» [201.С. 138], однако обе трактовки отказывают этому произведению в автобиографичности.
Такое разнообразие жанровых формулировок и отсутствие единой позиции по отношению к трем текстам вызвано, во-первых, спецификой самого жанра мемуаристики, во-вторых, особенностями автобиографической прозы Набокова, комбинирующей черты мемуаристики и беллетристики, и, в-третьих, малым освоением как ретроспективного жанра, так и воспоминаний писателя.
Некоторые исследователи стремятся причислить автобиографическую прозу Набокова к его собственной беллетристике, однако это не представляется возможным, поскольку противоречит как авторским установкам, так и всему его творчеству. Многие произведения писателя имеют автобиографическую основу (см. «Машенька», «Подвиг», «Пнин»), а романы «Дар» и «Смотри на арлекинов!» подчеркнуто автобиографичны, что не мешает им оставаться художественными текстами и принадлежать к художественным жанрам (повесть, роман и т.д.), в то время как «Conclusive Evidence», «Другие берега» и «Speak, Memory!» создаются на ином эстетическом уровне, предполагающем большую возможность философского обобщения.
Актуальность данного исследования определяется усилившимся интересом современного литературоведения к проблемам документальной прозы в аспекте поэтики мемуарных жанров. В этом контексте автобиографическая проза В.В. Набокова представляется чрезвычайно плодотворным материалом благодаря малой изученности и семантической и структурной специфичности.
Исследование осуществляется нами на материале автобиографий писателя «Conclusive Evidence», «Другие берега», «Speak, Memory!». В работе используется переписка, интервью и эстетические статьи писателя, а также не публиковавшиеся ранее материалы набоковских архивов, хранящиеся в США в Berg Collection и Bakhmeteff Archive. Следует подчеркнуть, что книга
V^r «СЕ» впервые переведена на русский язык полностью, и ее материал
использован в данном исследовании в полном объеме.
Для наиболее плодотворного исследования специфики
#
автобиографической прозы В.В. Набокова нами привлекается определенный литературный контекст: это мемуарные произведения, принадлежащие современникам В.В. Набокова, профессиональным писателям «младшего поколения» русской эмиграции «первой волны», а именно - книги Н.Н. Берберовой «Курсив мой: Автобиография» и B.C. Яновского «Поля Елисейские. Книга памяти». Этот литературный контекст позволит выявить как общие черты жанра мемуаристики, характерные для литературы «младшего поколения», наряду с особенностями форм автобиографии и мемуаров, так и индивидуальные свойства автобиографической прозы В.В. Набокова.
Ш)
Основные методологические принципы работы обусловлены материалом исследования. В работе используются культурно-исторический и структурно-типологический методы, сопоставительный анализ ретроспективных произведений различных авторов и текстологический анализ трех автобиографических текстов В.В. Набокова, позволившие выявить художественные и жанровые особенности автобиографической прозы и проследить эволюции эстетических взглядов писателя.
Существование 3-х книг воспоминаний писателя предоставляет особое право выбора научно-исследовательского подхода к их изучению.
Во-первых, возникает возможность придерживаться хронологии создания автобиографий и анализировать их структуру как три части единого автобиографического произведения, с позиций появления с течением времени новых деталей, элементов и эпизодов, усложняющих повествование и делающих его более ярким и зримым, так как три книги автобиографической прозы В.В. Набокова, повествуя об одном временном отрезке, тем не менее, значительно отличаются друг от друга, начиная с композиционного уровня и заканчивая семантическим.
Во-вторых, наблюдается не только хронологическая логика, но и логика языка и культуры, поэтому англоязычные «СЕ» и «SM» воспринимаются как произведения одного порядка, созданные последовательно в американский период творчества писателя, в связи с чем входит тема черновика, роль которого выпадает «СЕ», так как «SM» превосходит первоисточник и объемом, и обилием позднее развитых тем и мотивов. «ДБ» осмысляются здесь автономно, отдельной русской книгой, ибо в момент ее написания в Набокове, по его собственным словам, «вновь зашевелился Сирин» и «память была настроена на один лад - музыкально недоговоренный русский» [5.С.134].
В-третьих, можно рассматривать «СЕ», «ДБ» и «SM» как оригинальные произведения, объединенные общей темой Времени и Памяти.
В нашем исследовании мы осуществляем хронологический подход к исследованию автобиографической прозы В.В. Набокова и анализируем тексты по мере их написания.
Предметом исследования является автобиографическая проза В.В. Набокова в аспекте ее жанровой и художественной специфики.
Научная новизна данной работы заключается в системном подходе к осмыслению автобиографической прозы В.В. Набокова.
Автобиографическая проза В.В. Набокова впервые рассматривается в качестве целостного автобиографического комплекса, нуждающегося в специальных аналитических методах. Как некий комплекс автобиографических текстов, включающий в себя «СЕ», «ДБ» и «SM», в настоящий момент она представляет собой перспективное исследовательское поле, поскольку дает возможность обсуждать трилогию как в аспекте общих принципов жанра мемуаристики, так и в свете авторской индивидуальной реализации этих жанровых особенностей.
Работа вводит в научный оборот не публиковавшиеся ранее документы.
Впервые предметом специального анализа становится история создания автобиографической прозы писателя, непосредственно повлиявшая на специфику каждой из трех книг воспоминаний В.В. Набокова.
Феномен традиции, непосредственно связанный с мемуарным жанром благодаря общей устремленности в прошлое, анализируется как один из наиболее типичных и характерных признаков автобиографической прозы писателя. Традиция реализуется в ретроспективных текстах В.В. Набокова как механизм цитатности, состоящий из различных компонентов (цитата, парафраз, литературный факт и т.д.).
Таким образом, осуществленное в данной работе системное изучение жанровой и художественной специфики автобиографической прозы В.В. Набокова - принципиально новый подход к освоению литературного наследия писателя.
При анализе воспоминаний В.В. Набокова мы, помимо понятий «автобиография» и «автобиографическая проза», будем использовать такой рабочий термин, как «мемо-эпопея», подчеркивающий наличие трех вариантов автобиографической прозы писателя, а также термины «воспоминания» и «ретроспективный текст» - во избежание тавтологий. Кроме того, для обозначения целостности автобиографической прозы писателя, обладающей внутренней динамикой и единым повествовательным пространством, нами будет использоваться специальный термин «автобиографический комплекс текстов».
Цель работы состоит в выявлении художественной и жанровой специфики трех ретроспективных текстов «Conclusive Evidence», «Другие берега», «Speak, Memory!» на основании изучения истории создания автобиографической прозы писателя.
Основные задачи данной работы:
1) рассмотреть автобиографическую прозу В.В. Набокова в контексте мемуаристики русской эмиграции «первой волны»;
выявить оригинальную концепцию автобиографии, принадлежащую В.В. Набокову, и изучить специфику автобиографического жанра на материале книг «Conclusive Evidence», «Другие берега», «Speak, Memory!»;
реконструировать историю создания трех ретроспективных произведений автора;
осуществить текстологический анализ 3-х книг воспоминаний В.В. Набокова с целью выявления эволюции художественных принципов автора и особенностей каждого автобиографического текста;
исследовать автобиографическую прозу В.В. Набокова как комплекс ретроспективных текстов;
выявить особенности цитатности как механизма функционирования русской литературной традиции внутри автобиографической прозы В.В. Набокова и построить типологию ее форм.
Основные положения, выносимые на защиту.
Жанровая и художественная специфика автобиографической прозы В.В. Набокова вызвана репрезентацией трех книг воспоминаний на английском и русском языках и обусловлена оригинальной концепцией автобиографического жанра, созданной писателем.
Три книги автобиографической прозы В.В. Набокова не являются тождественными, несмотря на бытующее в набоковедении противопололшое мнение. Каждая из автобиографий писателя обладает собственной семантической и художественной доминантой, оперирует нигде более не представленным материалом и может рассматриваться как самобытное и оригинальное произведение.
При этом три ретроспективных текста В.В. Набокова представляют собой уникальный автобиографический комплекс, обладающий внутренней динамикой. Подход к трем автобиографиям как к комплексу произведений является наиболее плодотворным, поскольку обеспечивает необходимую целостность аналитической позиции и реконструирует общее
зо ретроспективное повествовательное пространство, внутри которого реализуется набоковская концепция автобиографического жанра.
Книги В.В. Набокова «Conclusive Evidence», «Другие берега» и «Speak, Memory!» по своей жанровой специфике являются автобиографиями.
Структура работы подчинена реализации целей и задач исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы, общим объемом 230 страниц. Список литературы содержит 252 наименования.