Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Рецепция лирики А.А. Фета в творчестве старших символистов 16
1. А. Фет и К. Бальмонт 16
2. А. Фет и В. Брюсов 45
ГЛАВА II. Рецепция лирики А.А. Фета В творчестве младших символистов 93
1. А. Фет и А. Блок 93
2. А. Фет и А. Белый 141
Заключение 167
Примечания 175
Источники 202
Литература 205
Введение к работе
ПРОБЛЕМАТИКА, МЕТОДИКА, МАТЕРИАЛ ИССЛЕДОВАНИЯ
«Символизм в России не был связан с поэтическим наследием Пушкина. Его корни - в романтическом течении русской лирики, восходящем к Жуковскому. От Жуковского через Тютчева, Фета и школу Фета (Ал. Толстой, Полонский и, в особенности, Вл. Соловьев) эта поэтическая традиция передается русским символистам», - писал в 1922 г. В.М. Жирмунский [1]. Однако задолго до Жирмунского эту мысль высказали сами символисты, пережившие сильнейшее увлечение лирикой А.А. Фета и считавшие его одним из своих предтеч. Например, К.Д. Бальмонт в статье «Элементарные слова о символической поэзии» (1900) в числе предшественников русского символизма называл «виртуозного импрессиониста Фета, создавшего полную тонких оттенков символику природы и чувства любви» [2]. А. Белый в рецензии на книгу стихов Блока «Нечаянная Радость» (1907) отметил значительное влияние Фета на поэзию символизма [3]. Эллис в работе «Русские символисты» (1910) написал: «Фет - мудрейший среди наших лириков, и притом (что замечательно) поэт, всего ближе стоящий к современной символической школе» [4].
Многие черты объединяют Фета с символистами. Среди них выделим следующие: интерес к философии А. Шопенгауэра [5]; веру в трансцендентальный мир, одним из средств приобщения к которому является интуиция; взгляд на искусство как на путь постижения прекрасного; изображение мельчайших оттенков чувств и состояний человеческой души; повышенную метафоризацию поэтической речи и др. [6].
Проблема рецепции Фета в лирике поэтов-символистов К.Д. Бальмонта, В.Я. Брюсова, А.А. Блока, А. Белого обратила на себя внимание критиков и деятелей культуры в самом начале XX века, во время творческого расцвета этих поэтов. Одним из первых вопрос о влиянии Фета на лирику символистов, в частности на А. Белого, поставил П.А. Флоренский в 1904 г. в критической статье iV по поводу книги стихов А. Белого «Золото в лазури». Статья Флоренского содержит не только подробный анализ художественных приемов данной книги, но и указание на сходство некоторых стихотворений Фета с произведениями А. Белого, на основании которого был сделан вывод: «Андрей Белый, родной сын Афанасия Афанасьевича Фета, по справедливости должен именоваться Андреем Афанасьевичем Белым» [7]. Но результатов исследования отмеченного им влияния Флоренский не опубликовал.
Далее эту проблему затронул Эллис в указанной выше работе. Наряду с теоретическим обоснованием понятия «символизм», определением его целей и задач, характеристикой основных приемов поэтики символизма в творчестве его наиболее ярких представителей - Бальмонта, Брюсова и А. Белого, Эллис обратился к вопросу о значении фетовского творчества для русского символизма, считая Фета «самым чутким и тонким из предшественников символизма у нас в России» [8]. Автор исследует влияние Фета только в лирике Бальмонта, не обнаруживая его у других поэтов. Так, по мнению Эллиса, Фета и Бальмонта объединяет «музыка теней, невоплощенных и полувоплощенных обликов, тревожное желание, созерцая, высвободиться из-под опеки вещей и постичь бесконечное на ином плане, чем мир конечных явлений, желание не столько познавать, сколько любить вселенную ... » [9]. Помимо общих высказываний о некоторых сходных чертах поэтики этих авторов, Эллис пытается дать конкретное обоснование имеющему место влиянию. Например, он проводит параллель между сонетом Бальмонта «Ласточки», в котором поэт сравнивает «рой» своих воспоминаний с полетом ласточки, и одноименным стихотворением Фета, также навеянным впечатлением от полета этой птицы. Однако дальше такого поверхностного сопоставления Эллис не идет, и этим его анализ рецепции Фета в лирике Бальмонта исчерпывается.
Вслед за работами П.А. Флоренского и Эллиса, в научный обиход были введены труды, с разной степенью конкретизации и с разных позиций освещающие интересующую нас проблему. Весьма обширную литературу по во просу фетовской традиции в поэзии русского символизма мы условно подразделяем на три типа.
К первому типу мы отнесли работы так называемого общего характера, которые посвящены вопросам творческой биографии того или иного поэта, художественным особенностям его поэтики, и в которых проблема фетовской традиции лишь констатируется без должного ее обоснования. Среди них выделяются труды Д.Д. Благого, Л.А. Озерова, В.Н. Орлова, Л.К. Долгополова, Б.И. Соловьева, В.И. Любушина, Е.П. Беренштейна, А.В. Лаврова, B.C. Баевского и др. [10]. В работах З.Г. Минц, Е.В. Ермиловой, А. Пайман, Л.А. Колобаевой, освещающих историю и теорию русского символизма и рассматривающих это литературное течение в широком контексте русской культуры — живописи, музыки, философии, Фет также упоминается в качестве предшественника русского символизма [11].
Ко второму типу принадлежат работы общего характера, в которых имеется исследование некоторых частных аспектов рецепции: тематики, лексики, образной системы, ритмики, метрики, поэтической фоники, которые на материале всего творчества поэта или определенного периода его творчества, или одной книги стихов, или одного стихотворения рассматривают характерные случаи рецепции. Сюда относятся труды В.М. Жирмунского, Д.Е. Максимова, К.В. Мочульского, Б.М. Эйхенбаума, Б.Я. Бухштаба, B.C. Баевского, ставшие фундаментальными для решения исследуемой нами проблемы [12].
Работа Жирмунского, посвященная теоретическому обоснованию метафоры как поэтического тропа, способам реализации ее в поэзии романтизма и символизма, ставит вопрос о влиянии приемов метафорического стиля Фета (прежде всего «одушевляющей метафоры в применении к явлениям природы») в лирике Бальмонта [13].
В исследовании Максимова, помимо вопросов творческой биографии Брюсова, особенностей его поэзии, четко обозначена проблема фетовской традиции в лирике младшего поэта, которую автор называет «свежей» и «художе ственно ценной» [14]. На обширном материале Максимов анализирует влияние Фета на поэзию Брюсова в таких аспектах, как тематика (обращение к темам природы и любви; импрессионистическое изображение природы, связанное с излюбленным поэтами приемом растворения природы в переживании), образный строй (повышенная метафоризация явлений действительности), ритмика («романсная напевность»), метрика («тяготение к трехсложным размерам») и т.п. [15].
В труде Мочульского, обстоятельно излагающем вопросы жизни и творчества трех поэтов-символистов: Блока, А. Белого и Брюсова, - достаточно большое внимание уделено проблеме рецепции Фета в лирике каждого поэта, но с разной долей конкретизации. Так, влияние Фета на поэзию молодого Блока изучено довольно подробно. Проанализировав ряд произведений этих поэтов на тематическом, лексическом, образном и метрическом уровнях, Мочульский выделил несколько черт, их объединяющих: «символику природы», «таинственные соответствия между жизнью мира и жизнью духа», «образ Возлюбленной в блеске дня и в звездах ночи», «параллелизм явлений природы и состояний души», «космические знаки душевных движений», воплощенные в образах «месяца», «звезд», «утренних туманов», «облаков», «туч», «ветра», - и на этом основании заключил: «Фет был восприемником поэзии молодого Блока. Но ученик, овладевая техникой стихотворства, - главным образом четырехстопным ямбом, - усваивая строфические формы и вариации ритма, поет уже своим голосом...» [16]. Применительно к лирике А. Белого автор лишь констатирует влияние на нее поэзии Фета, ограничиваясь высказываниями самого А. Белого о значении для него фетовского творчества [17]. Исследуя поэзию другого символиста - Брюсова, Мочульский отмечает у него характерную для Фета традицию описания природы и приходит к следующему выводу: «Горожанин Брюсов видит поля и леса родины сквозь призму поэзии Тютчева, Вяземского и, особенно, Фета» [18].
Работа Эйхенбаума, посвященная анализу ритмико-синтаксической композиции стихотворений Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Тютчева и Фета -так называемым мелодическим приемам стиха, в состав которых входят различные типы лексических повторов, анафоры, синтаксический параллелизм предложений, длинные музыкальные периоды, обилие восклицательных и вопросительных конструкций, звуковая организация стиха и т.д., затрагивает проблему влияния мелодических приемов Фета на лирику Бальмонта, Блока и др. По словам автора, именно звуковая сторона поэзии Фета послужила образцом для Бальмонта, поскольку в стихах последнего «фоника гораздо богаче и активнее мелодики» [19].
В работе Бухштаба, освещающей наиболее значимые моменты биографии Фета: загадочные обстоятельства его рождения и смерти, перипетии любовных отношений с Марией Лазич, общественно-политические убеждения поэта, а также основные художественные приемы фетовской лирики: импрессиони-стичность, музыкальность стиха, тонкий психологизм, - проблема рецепции Фета в творчестве поэтов-символистов также не обойдена вниманием. Подбором и анализом примеров Бухштаб выделяет некоторые черты, сближающие Фета с лирикой Блока: ассоциативную семантику образов, поэтику символов, -справедливо полагая, что «целый ряд символов, характерных для Блока («метель», «вьюга», «ночь», «сумрак», «заря», «весна», «лазурь»), уже приближается к блоковским значениям в лирике Фета» [20].
В труде B.C. Баевского, представляющем краткое изложение истории русской поэзии на протяжении 250 лет: от 1730 г., когда вышла в свет «Езда в остров любви» В. Тредиаковского - первая поэтическая книга в современном значении этого слова, до 1980 г., когда вполне определилась поэтическая судьба И. Бродского, имеется глава, посвященная анализу жизни и творчества Фета, художественных особенностей его поэзии. В ней автор говорит о влиянии лексического строя фетовской лирики на становление поэтической символики Блока. По мнению Баевского, заимствовав у Фета слово «круг» в значении «иной мир, куда душа попадает после смерти», Блок «сделал его символом важнейшей фазы мистической жизни» [21]. Словосочетания «вступать в круг», «размыкать круги» означают у Блока приобщение к тайнам Прекрасной Дамы, или даже постижение Бога [22].
В недавнее время появилось довольно много работ, тоже обращающихся к некоторым частным аспектам рецепции Фета в поэзии русского символизма. Например, в ряде исследований анализируются семантика и функции фетов-ских реминисценций и аллюзий в лирике символистов [23]. Существуют работы, направленные на изучение семантики и трансформации отдельных значительных для творчества поэтов образов (например, таковыми являются образы розы и окна в поэзии Фета и Блока) [24], а также анализирующие отдельные поэтические тропы, преимущественно метафору, в лирике Фета и символистов. В частности, М.Л. Гаспаров, рассматривая сходство образной системы Фета и Блока на ряде ярких примеров, выделяет две важнейшие черты фетовской поэтики, отразившиеся в лирике младшего поэта, - отрывистую несвязность образов и материализацию метафор, «размывающую границу между основными и вспомогательными образами стихотворения, между предметами, реально присутствующими и попутно упоминаемыми в его художественном мире» [25]. В статье Е.Д. Маркиной, посвященной анализу одного стихотворения Бальмонта на уровнях тематики, образности, метрики, рифменной системы и поэтической фоники, говорится о влиянии Фета на бальмонтовскую лирику в связи со сходством их приемов звуковой организации текста: «По утонченной музыкальности стиха Бальмонта можно сравнить лишь с Фетом, большинство стихотворений которого стремится к предельному выражению "музыкально-неуловимого" эффекта, передавая сам процесс протекания смутных чувств, их переходов и оттенков» [26]. В работе С.Н. Бройтмана сопоставлено стихотворение А. Белого «Мне грустно... Подожди... Рояль...» с произведением Фета «Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали...» на основании сходства тематики (тема двух встреч с героиней и музыкой, разделенных годами), образности (образ открытого рояля) и синтаксиса (наличие синтаксических пауз) [27].
Наконец, третий тип составляют работы специального характера, ставящие во главу угла проблему рецепции Фета в творчестве русских символистов и рассматривающие ее в каких-либо отдельных аспектах. Например, П.П. Громов подробно анализирует содержательную сторону стихотворений Фета и Блока, выявляя их тематическое, лексическое и композиционное сходство [28].
А.П. Авраменко рассматривает не только содержательные аспекты произведений этих поэтов: сходство тематики (чаще всего выраженное темами природы и любви), образной системы (для обоих поэтов характерны образы-символы «ночь», «сумерки», «тень», «весна», «заря» и др.), композиционного строения стихотворений (приемы рефрена, лексического кольца), но и формальные их признаки: одинаковые рифмы, сочетание разноразмерных строк, сочетание разностопных стихов (например, четырех - и трехстопного ямба), звуковые приемы организации стиха (обилие аллитераций и ассонансов, звуковые повторы). Однако автор признает факт влияния Фета только на раннюю поэзию Блока (1898 - 1904): «В своем мироощущении Блок начальной поры настолько близок Фету, что по существу каждое из 600 стихотворений первого тома можно в большей или меньшей степени вывести из прообраза лирики Фета» [29]. В зрелый же период творчества (1904 - 1916), по мнению Авраменко, для Блока характерна не традиция, восходящая к Фету, а «воспринятая у него концепция лиризма как формотворчества, давно уже усвоенная и органично развитая применительно к особенностям своего таланта, лишенная какой бы то ни было подражательности» [30]. На наш взгляд, в зрелой поэзии Блока также наблюдаются черты несомненной близости с Фетом, доказательство которой мы предложим в нашем диссертационном сочинении.
И.С. Жемчужный исследует рецепцию Фета в лирике Бальмонта преимущественно в двух аспектах. Он выделяет: 1) «утонченную музыкальность стиха», под которой понимаются мелодические приемы создания стихотворений;
2) «поэтику неуловимого и таинственного мгноения», связанную с явлением импрессионизма [31].
В работе В.А. Шеншиной, освещающей вопросы жизни и творчества Фета, в частности религиозно-философские и этико-эстетические проблемы его поэзии, отдельная глава посвящена исследованию фетовской традиции в лирике Бальмонта, Брюсова и Блока, которые «взяли многое от поэзии Фета, от его лирического начала, музыкальности и метафизических воззрений» [32]. Автор обращает внимание главным образом на музыкальный и эстетический аспекты влияния, изучая звуковой состав и мелодику произведений названных поэтов.
В недавно защищенной диссертации О.Я. Алексеевой тоже рассматриваются лишь отдельные аспекты рецепции лирики Фета в творчестве Брюсова, Блока и А. Белого. Работа посвящена анализу восприятия Фета в литературной критике, в дневниках, в мемуарной и эпистолярной прозе указанных поэтов, а также выявлению их «тематических перекличек, общих художественных и стилистических приемов» [33]. Большое значение автор придает изучению фетов-ских эпиграфов, цитат-заглавий и реминисценций в лирике символистов. К числу концептуальных положений работы относится исследование некоторых приемов поэтики Фета, заимствованных символистами: принцип постепенной «дематериализации слова»; прием психологического параллелизма; прием «умножения средств обозначения одного и того же предмета речи» (одно через разное); излюбленные фетовские мотивы «мир-тюрьма», «жизнь-сон»; образы «река-стекло», «река-зеркало», «рыдающий рояль» и др. [34]. Однако в данном исследовании оказались совсем не затронутыми такие важные аспекты фетовской традиции, как метрика, рифменная система, поэтическая фоника и стихотворный синтаксис. Также за пределами этой работы остался вопрос о влиянии Фета на поэзию Бальмонта, испытавшего сильнейшее увлечение фетовским творчеством и отразившего в своей лирике многие черты поэтики предшественника.
Проблема рецепции Фета в поэзии русского символизма стала объектом самого пристального внимания не только в отечественном, но и зарубежном литературоведении. К примеру, немецкая исследовательница Сильвия Альтха-ус-Шёнбухер свой труд посвятила выявлению таких аспектов влияния Фета в лирике Бальмонта, как лексика, синтаксис, ритмика, поэтическая фоника [35]. Особую роль автор отводит изучению важнейшей черты их поэтики - импрессионизму. Считая импрессионизм искусством передачи впечатления, мгновенного настроения, Альтхаус-Шёнбухер много рассуждает о природе этих впечатлений и настроений, о механизмах их порождения, а также излагает основные критерии импрессионистичности в лирике поэтов. К ним относятся: запе-чатление мгновения или мгновенного переживания; запечатление настроения, вызванного этим мгновением или мгновенным переживанием, в стихотворении; внушение этого настроения читателю; создание особого языка для передачи данного настроения, в котором главную роль играют звук, мелодия и ритм.
В работе Иоахима Бэра представлен анализ некоторых аспектов заимствования Брюсовым лирики Фета: техники звукописи, музыкальности стиха, образного строя, в результате которого автор выразил мнение о том, что « ... дороже всего для Брюсова был лирический аспект стихотворений Фета. Благодаря их звучности и образности невольно всплывают воспоминания и ассоциации, как будто слушаешь музыку» [36].
Таким образом, проанализировав ряд предшествующих работ, мы пришли к выводу, что вопрос о необходимости создания еще одного специального исследования, посвященного выявлению межтекстуальных связей лирики выбранных нами поэтов на всех уровнях поэтического текста: жанрового образования, сюжетной организации, тематики, лексики, образного строя, метрики, ритмики, строфики, рифменной системы, синтаксиса, поэтической фоники, -стоит необыкновенно остро. Все вышеизложенное делает наше обращение к избранной теме правомерным, а проведенное исследование актуальным, поскольку в настоящее время нет работы, где случаи рецепции Фета в лирике двух поколений русских символистов: Бальмонта, Брюсова, Блока и А. Белого, - рассматриваются в совокупности на всех указанных текстовых уровнях. Учитывая опыт предшествующих исследователей, в нашей диссертационной работе мы подробно остановимся на тех аспектах и случаях рецепции, которые не были ими глубоко изучены.
Цель исследования состоит в описании особенностей рецепции лирики Фета в творчестве русских символистов с опорой на данные, полученные при изучении жанрового образования, сюжетной организации, тематики, лексики, образного строя, метрики, ритмики, строфики, рифменной системы, синтаксиса, поэтической фоники.
Исследование межтекстовых связей произведений Фета и символистов мы проводим в контексте широкой общекультурной традиции - мифологической, фольклорной, религиозной и литературной (например, генезис популярного в эпоху серебряного века сюжета о спящей царевне, нашедшего отражение в стихотворениях Фета, Блока, А. Белого и др., рассматривается на фоне бытования его в мифах и фольклоре разных народов). Не обойдены нашим вниманием и такие важнейшие категории культуры, как музыка, живопись, философия (в частности, отмечается влияние эстетики Рихарда Вагнера на творчество символистов, воздействие живописи М.А. Врубеля на Блока и т.п.).
Во многих случаях мы выходим за рамки анализа фетовской традиции в русском символизме, исследуя текстуальные переклички этих поэтов с другими представителями разных литератур, эпох и направлений. Так, обнаруживаются параллели с произведениями Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Верлена, Пастернака и многих др.
При анализе поставленной проблемы мы отмечаем не только черты сходства стихотворений Фета и символистов, но и черты различия, указывая степень трансформации того или иного приема фетовской поэтики, предпринятой символистами в соответствии со своим поэтическим мировидением, художественными особенностями творчества. Здесь мы согласны с мнением Are А. Хан зен-Лёве, что интертекстуальность имеет место лишь тогда, когда цитируемый чужой текст в основном представляется автономным, т.е. при всей схожести или сравнимости принадлежит иной, самостоятельной эстетической или культурной модели [37].
Методологической основой диссертации послужили труды В.М. Жирмунского, Б.М. Эйхенбаума, Д.Е. Максимова, К.В. Мочульского, К.Ф. Таранов-ского, З.Г. Минц, Б.Я. Бухштаба, B.C. Баевского, М.Л. Гаспарова, А.П. Авра-менко, Н.В. Павлович, В.А. Шеншиной и ряда других исследователей истории русской литературы конца XIX - начала XX века.
Материалом исследования является весь корпус оригинальных произведений Фета, за исключением переводов и «стихотворений на случай»; первые три поэтические книги Бальмонта: «Под северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1898), поскольку ранние произведения поэта в большей степени, чем зрелое творчество, заключают в себе черты влияния фетов-ской лирики; все прижизненные поэтические книги Брюсова (от раннего сборника «Juvenilia» до вершины зрелого творчества - «Меа»); три тома лирики Блока, включающие стихотворения 1898 - 1916 гг.; три книги стихов А. Белого: «Золото в лазури» (1904), «Урна» (1909), «Звезда» (1922), куда вошли стихотворения поэта 1898 - 1918 гг. Такой выбор произведений А. Белого мотивирован тем, что первая книга стихов поэта «Золото в лазури» глубоко связана с традицией романтической поэзии Фета и Вл. Соловьева. Вторая книга «Пепел» (1909), главной темой которой является тема России, продолжает традиции гражданской поэзии Некрасова и не имеет никакой связи с лирикой Фета, вследствие чего она не стала объектом нашего внимания. И это неудивительно, так как Фет сознательно избегал отражения в своих стихах социальной проблематики, прямо об этом говоря: «Я никогда не мог понять, чтобы искусство интересовалось чем-либо, помимо красоты» [38]. Третья книга стихов «Урна» написана в русле традиций философской лирики Пушкина, Баратынского, Тютчева, а также фетовской традиции описания природы. Для книги «Звезда», напол ненной горечью разлуки с возлюбленной поэта Асей Тургеневой, характерны описанные в духе любовной лирики Фета чувства и переживания.
Структура и объем диссертации. Диссертация включает в себя две главы, введение, заключение, примечания, список источников и список использованной литературы.
Введение в диссертацию ставит проблему нашей работы, определяет ее актуальность, описывает методологические основы, характеризует материал исследования. Первая глава посвящена анализу случаев рецепции лирики Фета в творчестве старших символистов Бальмонта и Брюсова в соответствии с выделенными нами аспектами поэтического текста. Во второй главе нашего диссертационного сочинения мы исследуем в тех же аспектах характерные случаи влияния Фета на поэзию младших символистов Блока и А. Белого. Заключение подводит итог диссертации, обобщает выводы.
Проведенное исследование позволило на широком фоне литературной и общекультурной традиции выявить черты сходства и различия интересующих нас поэтов, отметить индивидуальные особенности восприятия фетовского творчества, свойственные каждому из авторов.
Основная часть диссертации изложена на 174 страницах компьютерной распечатки. 27 страниц занимают примечания, 24 страницы - список источников и литературы.
А. Фет и К. Бальмонт
Влияние творчества А. Фета на свое становление как поэта К. Бальмонт испытал в полной мере. Еще современники отметили воздействие на его поэзию фетовской лирики. Так, Эллис в числе предшественников и вдохновителей начинающего поэта называет Фета [1]. В.Я. Брюсов в рецензии на книгу стихов Бальмонта «Будем как Солнце» (1903) пишет: «Различаясь в мировоззрении, различаясь в самом "мироощущении", Бальмонт и Фет совпадают в способности всецело исчезать в данном мгновении, забывая, что было что-то до него и что-то будет после. ... У Фета, более чем у других, учился Бальмонт и технике своего искусства» [2].
Сам Бальмонт в своих статьях и рецензиях, в работах о символизме, в письмах, в оригинальных поэтических произведениях подчеркнул для себя значение Фета и указал те художественные доминанты поэтики этого автора, которые оставили глубокий след в его собственном творчестве. Так, в статье «Элементарные слова о символической поэзии» (1900) поэт, перечисляя имена наиболее выдающихся предшественников символизма в России, говорит о Фете как о «виртуозном импрессионисте, создавшем полную тонких оттенков символику природы и чувства любви» [3]. Анализируя приемы звуковой организации стихотворения Фета «Буря на небе вечернем...» (не позже 1842 г.), автор заключает: «Это магическое песнопение так же построено все на Б, Р и в особенности на немеющем М ... этот волшебник, чародей стиха, был Фет... Это светлое имя я возношу как имя провозвестника тех звуковых гаданий и угаданий стиха, которые через десятки лет воплотились в книгах "Тишина", "Горящие здания", "Будем как Солнце"...» [4]. В статье «О поэзии Фета» (1934), отвечая на вопрос одной французской исследовательницы творчества Фета о том, что значит для него этот поэт, Бальмонт пишет: «У каждого поэта есть любовь,
есть любви и пристрастия. Несколько любвей-пристрастий было у меня с детских и полудетских дней, из них на первом месте, срочно и бессрочно, ибо всегда, стоит Фет...» [5]. Далее поэт делает еще более откровенное признание в том, что Фет был для него истинным учителем в поэзии: «Фет — мой крестный отец в поэзии» [6]. В стихотворении, посвященном памяти Фета, Бальмонт воссоздает творческую манеру любимого поэта посредством нанизывания ряда традиционных фетовских образов: «Никто так не воспринял красоту / Усадьбы старой, сада и балкона, / Вершин древесных вкрадчивого звона, / Явленье звезд в горенье на лету» [7].
Импрессионистический пейзаж, символика природы и любви, звукопись ткани поэтического произведения, образы сада, звона древесных вершин, сгорающих звезд - все эти главенствующие приемы поэтики Фета нашли достойное отражение в ранней лирике Бальмонта.
В соответствии с выделенными нами аспектами поэтического текста рассмотрим подробнее случаи влияния лирики Фета на Бальмонта.
В стихотворении Бальмонта «Уходит светлый Май...» (около 1892 г.) переданы элегические размышления о жизненном пути и грядущей смерти:
Уходит светлый Май. Мой небосклон темнеет. Пять быстрых лет пройдет, — мне минет тридцать лет. Замолкнут соловьи, и холодом повеет, И ясных вешних дней навек угаснет свет. [8] В стихотворении Фета «Теперь» (не позже 1883 г.) также присутствует тема смерти, противопоставление жизненных этапов юности и старости:
Мой прах уснет, забытый и холодный, А для тебя настанет жизни май; О, хоть на миг душою благородной Тогда стихам, звучавшим мне, внимай! [9]
Оба произведения сближает мажорная лирическая тональность - надежда на будущее обретение смысла жизни. Так, лирический субъект стихотворения Бальмонта объявляет о готовности идти вперед в своих духовных поисках:
Пусть так. Но я пойду вперед без колебанья — И в знойный день, и в ночь, и в холод, и в грозу: Хочу я усладить хоть чье-нибудь страданье, Хочу я отереть хотя одну слезу! (14) У Фета надежда на встречу с любимой женщиной после смерти героя представлена в виде оппозиции физическая смерть человека VS бессмертие человеческого чувства :
Приветами, встающими из гроба, Сердечных тайн бессмертье ты проверь. Вневременной повеем жизнью оба, И ты и я - мы встретимся - теперь! (91) В стихотворениях встречается метафора юность — май (жизни) . С некоторой долей вероятности мы можем предположить, что эта метафора заимствована младшим поэтом у старшего, так как, по данным «Словаря поэтических образов» Н.В. Павлович, в котором зафиксированы десятки тысяч образов русских поэтов XVIII - XX вв., этот образ до Фета не обнаруживается ни у кого из поэтов [10].
А. Фет и В. Брюсов
О влиянии Фета на лирику Брюсова свидетельствуют многочисленные эпиграфы, которыми младший поэт предваряет свои произведения. Брюсов -один из самых «эпиграфичных» поэтов серебряного века. По нашим данным, в трех томах его лирики, куда вошли все изданные им поэтические книги, содержится 167 эпиграфов. При этом круг цитируемых Брюсовым авторов весьма широк: от античных поэтов (Катулл, Вергилий, Гораций), великих немецких поэтов Гете и Гейне, французских символистов (Бодлер, Верлен, Малларме) до русских поэтов разных эпох и литературных направлений (Державин, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Хомяков, Фофанов, Бальмонт, Вяч. Иванов и др.). Среди них наиболее частотными являются эпиграфы из Тютчева (27), самого Брюсова (23), Пушкина (20) и Фета (12). Приведенные данные подтверждают устоявшееся мнение о том, что Пушкин, Тютчев и Фет сопровождали творчество Брюсова на протяжении всей его жизни [6]. А.Л. Гришунин выделяет следующие функции эпиграфа: 1) указание на предшественника, которого писатель считает своим учителем; 2) выполнение роли экспозиции, дающей предварительные разъяснения; 3) обладание всеми свойствами цитаты и создание сложного образа, рассчитанного на восприятие того контекста, из которого эпиграф извлечен; 4) выражение основной коллизии, темы, идеи или настроения произведения, способствующее читательскому восприятию [7]. В лирике Брюсова встречаются все перечисленные случаи функционирования эпиграфа. При этом спецификой обращения поэта к фетовским эпиграфам является то, что он соединяет различные функции эпиграфа в один сложный полифункциональный эпиграф, отражающий тематические, лексические, образные, метрические и рифменные связи с поэзией Фета. Рассмотрим подробнее особенности семантики и роль эпиграфов Фета в творчестве Брюсова. Эпиграф «Но в стихе умиленном найдешь/ Эту вечно душистую розу» из стихотворения Фета «Если радует утро тебя...» (не позже 1887 г.), помещенный Брюсовым перед стихотворением «Вечер» (1896), указывает и на поэта-предшественника, и выражает основную тему творчества Фета: Если радует утро тебя, Если в пышную веришь примету, -Хоть на время, на миг полюбя, Подари эту розу поэту. Хоть полюбишь кого, хоть снесешь Не одну ты житейскую грозу, -Но в стихе умиленном найдешь Эту вечно душистую розу. (Фет, 292) Утомленный, сонный вечер Успокоил тишью волны, И померк далекий глетчер, Вечно гордый и безмолвный. Мысль полна глухих предчувствий, Голос будущего слышит... Пусть же в строфах, пусть в искусстве Этот миг навеки дышит! (Брюсов, I, 111-112) Стихотворения Фета и Брюсова сближает тема красоты мгновения, вечность которого способно запечатлеть только искусство. По мнению В.А. Шеншиной, «воспевая красоту мгновения, Фет способен разрушить физические и временные оковы обыденной реальности и войти в другое измерение — искусство...» [8]. В ранее упомянутой нами статье «А.А. Фет. Искусство или жизнь» Брюсов особенно отмечает эту важнейшую тему фетовской лирики, подчеркивая ее значимость для собственного творчества. О том, что Брюсов «проповедует философию мгновения», писал А. Белый [9]. В стихотворении Фета тема вечности искусства воплощена в образе розы, одном из наиболее частотных образов лирики поэта [10], являющимся символом совершенства, любви, красоты и искусства [11]. Недолговечности любви в обыденной жизни Фет противопоставляет вечность благоухающей розы в искусстве. Брюсов также полагает, что красота «утомленного», «тихого» вечера в жизни мгновенна, но вечна в поэзии. Данные стихотворения являются поэтическим выражением афоризма известного древнегреческого врача и естествоиспытателя Гиппократа: «Vita brevis, ars longa» ("Жизнь коротка, искусство обширно") [12]. Таким образом, Брюсов, заимствуя у Фета тему красоты мгновения, вечности искусства, выходит за рамки обыденности и переносится в вечный мир поэзии.
А. Фет и А. Блок
С поэзией Фета Блок познакомился в детские годы: «Он начал подходить к Фету рано — еще в доме матери» [1]. По свидетельству М.А. Бекетовой, сестры матери поэта, вся атмосфера бекетовского дома была пропитана литературностью, проявлявшейся в частом цитировании стихов, особенно Полонского и Фета, в интересе к новым книгам [2]. Большую роль в увлечении Блока лирикой Фета сыграла его мать, сама обладавшая литературным даром. Согласно В.Н. Орлову, именно она указала сыну на Тютчева и Фета, Ап. Григорьева и Вл. Соловьева [3]. Влияние лирики Фета на Блока отмечали многие современники поэта. Например, А. Белый в письме к Блоку от 4 января 1903 г. так пишет о поэтической преемственности, характерной для ранних блоковских стихов: «Вы точно рукоположены Лермонтовым, Фетом, Соловьевым, продолжаете их путь, освещаете, вскрываете их мысли» [4]. СМ. Соловьев, вспоминая молодые годы Блока, отмечает: «Уже его поэтическое призвание вполне обнаружилось [к 1898 г. - О. А.]. Во всем подражал Фету, идей еще не было, но пел. Писал стереотипные стихи о соловьях и розах, воспевал Офелию, но уже что-то мощное и чарующее подымалось в его напевах» [5]. В.Я Брюсов в статье, посвященной анализу блоковской лирики, называет среди литературных учителей поэта имя Фета: «По технике стиха, по приемам творчества Блок - ученик Фета и Вл. Соловьева» [6]. О.Э. Мандельштам также обнаруживает «ученическую зависимость» Блока от Фета, с годами только окрепшую: «Начиная с прямой, почти ученической зависимости от Вл. Соловьева и Фета, Блок до конца не разрывал ни с одним из принятых на себя обязательств, не выбросил ни одного пиетета, не растоптал ни одного канона» [7]. Важность значения Фета для поэзии Блока подтверждает и Л.Д. Блок: «Раз ... спросил Блок меня, что я думаю о его стихах. Я отвечала ему, что я думаю, что он поэт не меньше Фета. Это было для нас громадно: Фет был через каждые два слова» [8]. Сам Блок в своих дневниках, в статьях и рецензиях, в работах о симво лизме, в письмах подчеркивал связь своей лирики с поэзией Фета. Так, в 1901- 1902 гг. в «Набросках статьи о русской поэзии» он в числе своих учителей на зывает Фета [9]. В «Краткой автобиографии» 1907 г. Блок в ряду основных ли тературных влияний называет Фета (VII, 432). В 1915 г., отвечая на вопрос ан кеты: «Какие писатели оказали наибольшее влияние», поэт вновь указывает имя Фета (VII, 436). В 1919 г. вышла книга стихов Блока «За гранью прошлых дней». В названии книги Блок использует начальную строку стихотворения Фе- та «Когда мои мечты за гранью прошлых дней...» (не позже 1844 г.). В преди- словии к этой книге автор данное заимствование объясняет так: «Заглавие книжки заимствовано из стихов Фета, которые некогда были для меня путеводной звездой» (I, 332). По мнению А.П. Авраменко, в этом коротком признании заключена благодарность одного поэта другому, который так много значил для него в трудную и прекрасную пору становления [10]. Исходя из указанных аспектов поэтического текста, рассмотрим подробнее случаи влияния лирики Фета на Блока. Подтекстом стихотворения Блока «Перед грозой» (1899) является стихо- творение Фета «Дождливое лето» (не позже конца 1850-х гг.) [11]. У Блока читаем: Закат горел в последний раз. Светило дня спустилось в тучи, И их края в прощальный час Горели пламенем могучим. (I, 425) В стихотворении Фета также передано состояние природы, но во время затянувшихся дождей: Покрыты слегшими травами, Не зыблют колоса поля, И, пресыщенная дождями, Не верит солнышку земля. (127) В обоих произведениях основная тема акцентируется в заглавии. Кроме того, два стихотворения сближает образ дождь - слезы : Казалось, мир — добыча гроз, Зеницы вскрылись огневые, И ветер ночи к нам донес Впервые - слезы грозовые. (Блок, I, 425) Ни тучки нет на небосклоне, Но крик петуший - бури весть, И в дальном колокольном звоне Как будто слезы неба есть. (Фет, 127) С точки зрения структуры образы Фета и Блока сходны тем, что в текстах стихотворений присутствует только образ сопоставления - «слезы». Основание сопоставления легко восстанавливается из контекста произведений [12]. «Грозовые слезы» — в данном случае дождь, потому что гроза может «плакать» только дождем, а не снегом, градом и т.п. Мысль о том, что «слезы неба» не что иное как дождь, заключена в заглавии стихотворения Фета — «Дождливое лето». С некоторой долей вероятности мы можем предположить, что этот образ заимствован младшим поэтом у старшего, так как, по данным «Словаря поэтических образов» Н.В. Павлович, образ дождь — слезы до Фета не встречается ни у кого из поэтов [13]. Наконец, оба стихотворения написаны четырехстопным ямбом с перекрестной рифмовкой. В произведениях отсутствует лирический субъект, но картины природы даны через его восприятие их [14].
А. Фет и А. Белый
На особый интерес А. Белого к лирике А. Фета обратили внимание многие современники поэта. Так, П.А. Флоренский в критической статье, посвященной анализу творчества А. Белого, провел несколько конкретных параллелей между стихотворениями Фета и А. Белого и отметил их сходство [1]. Сам поэт в статьях и рецензиях, в работах о символизме, в мемуарной и автобиографической прозе пишет об увлеченности поэзией Фета. Начало своего увлечения лирикой Фета А. Белый относит к 1898 г.: « ... вдруг - Фет открылся и на 2 года оттеснил всех других поэтов ... Фет стал песней моей души, особенно отдел "Мелодии"; ... смело скажу, что поэзией Фета окрашено это лето мне» [2]. В своих воспоминаниях он даже указывает конкретное время и место знакомства с поэзией предшественника: «Встреча с поэзией Фета — весна 1898 года; место: вершина березы над прудом: в Дедове; книга Фета - в руках; ветер, качая ветки, связался с ритмами строк, заговоривших впервые» [3]; «Многими воспоминаниями живо мне Дедово. В 1898 году я здесь был крещен в поэзию Фета, слетев ненароком с развесистой ивы в пруд, - дважды (едва ли не с Фетом в руках)» [4]. В статье «Почему я стал символистом...» (1928) А. Белый пишет: « ... В эту эпоху я увлекаюсь стихами Жуковского и Бальмонта; но Фет заслоняет всех прочих поэтов» [5]. В автобиографическом романе «Записки чудака» (1922) автор вспоминает: «Вечером, делая вид, что готовлю уроки, порой замечал, что часами сижу, отдаваясь ничто иль внимая полетам мелодий, звучащим мне издали; ... бросил науки, и вот педагоги отметили, что воспитанник Б. - стал лентяем; он стал пессимистом, буддистом: — и Фет стал любимым поэтом с этих пор...» [6]. Обратимся к рассмотрению случаев влияния Фета на поэзию А. Белого в соответствии с выделенными нами аспектами поэтического текста. Стихотворение А. Белого «Кладбище» (1898) со стихотворением Фета «Севастопольское братское кладбище» (не позже 1887 г.) связывают кладбищенская тематика и жанр элегии: Осенне-серый меркнет день. Вуалью синей сходит тень. Среди могил, где все - обман, вздыхая, стелится туман. (А. Белый) [7] Какой тут дышит мир! Какая славы тризна Средь кипарисов, мирт и каменных гробов! Рукою набожной сложила здесь отчизна Священный прах своих сынов. (Фет, 92) Однако семантика топоса кладбища у поэтов различна. Произведение Фета, навеянное посещением в 1879 г. братского кладбища участников Севастопольской обороны 1854-1855 гг., восходит к элегии В.А. Жуковского «Сельское кладбище» (1802) — переводу стихотворения английского поэта-предромантика Т. Грея (1751). В элегии Жуковского изображаются шумящие стада, шалаш усталого селянина. Все погружено в туманный сумрак, мир озаряет полночная луна, кругом царит тишина. В «гробах уединенных» спят непробудным сном праотцы села. Судьбы бедных поселян поэт сопоставляет с жизненными путями блестящих наперсников судьбы, «любимцев славы». И хотя их судьбы при жизни различны, но перед лицом смерти они равны: На всех ярится смерть - царя, любимца славы, Всех ищет грозная... и некогда найдет; Всемощныя судьбы незыблемы уставы: И путь величия ко гробу нас ведет! [8] B.C. Баевский относит стихотворение Жуковского к жанру элегии-идиллии [9]. С традицией элегии его сближают размышления о смысле жизни и смерти, о скоротечности человеческого бытия (первоначально в античной поэзии элегией была жалобная надгробная песнь), а также классический размер стихотворений этого жанра - шестистопный ямб. С идиллией связаны такие черты, как близость могил и колыбелей, противопоставление нравственной жизни крестьян на лоне природы бессмысленной суете «любимцев славы», традиционные атрибуты идиллического пейзажа (шумящие над рекой стада, звон пастушьих рогов, туманный сумрак, шалаш усталого селянина и т.д.). Стихотворение Фета также можно отнести к жанру элегии-идиллии. Изображая в духе идиллии «дышащее миром» кладбище, окруженное кипарисами и миртами, поэт размышляет об отваге покоящихся в «каменных гробах» защитников Севастополя, о вечной славе, сопровождающей их после смерти: «Они и под землей отвагой прежней дышат... //Боюсь, мои стопы покой их возмутят, / И мнится, все они шаги живого слышат, / Но лишь молитвенно молчат» (92). В стихотворении описан «возвышенный жребий» воинов, бессмертие их подвига, их героизм, служащий назиданием потомкам: «Из каменных гробов их голос вечно слышен, / Им внуков поучать навеки суждено, / Их слава так чиста, их жребий так возвышен, / Что им завидовать грешно...» (92). Кладбищенскую тематику произведения Фета проводят не только «каменные гробы» умерших воинов, надгробные надписи, но и образы кипарисов и мирт - деревьев, имеющих в мифопоэтической традиции траурную символику. Кипарис как дерево скорби, печали в греческой мифологии связан с именем любимца Аполлона - Кипариса. В «Метаморфозах» Овидия рассказана история о привязанности Кипариса к прекрасному оленю, которого он однажды случайно смертельно ранил и горько оплакивал. По просьбе Кипариса боги превратили его в дерево, чтобы он мог вечно тосковать по своему другу [10].