Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Основы лингвистической теории текста и принцип имплицитности 12
1. Текст как модель речемыслительной деятельности 12
2. Имплицитность / эксплицитность текстовой информации
2.1. Виды информации в тексте 22
2.2. Имплицитная информация и способы ее создания 27
3. Эксплицитная и «имплицитная» грамматики текста 55
3.1. Текст как синтаксическая структура 55
3.2. «Имплицитная грамматика» текста
3.2.1. Понятие имплицитной, или скрытой грамматики 82
3.2.2. Стиль как ведущая категория текста 89
3.2.3. Структура стиля литературного текста 96
Выводы по главе 1 105
Глава 2. Эксплицитные и имплицитные параметры литературного текста: метод анализа 111
1. Принципы анализа литературного текста 111
1.1. Лингвистика и литературоведение в анализе литературного текста 111
1.2. От теории текста к методу его анализа 116
2. Эксплицитные параметры текста 120
2.1. Хронотоп 120
2.2. Субъектно-объектная структура 171
2.3. Диспозиция 198
2.4. Модальная структура 218
3. Имплицитные параметры текста 244
3.1. Сюжет 244
3.2. Композиция 263
3.3. Образ 285
Выводы по главе 2 310
Глава 3. Диахронический аспект анализа: стилистика испанских литературных памятников 314
1. Стилистика литературных памятников как объект лингвистического исследования 314
2. Стилистика эпических жанров
3 2.1. Общая характеристика испанского эпоса 317
2.2. Лингвостилистические особенности эпики 321
2.3. Компрессия в языке испанского эпоса: «Песнь о моем Сиде» 347
2.4. Особенности языка ученого эпоса: «Поэма о Фернане Гонсалесе» 357
2.5. Стилистика эпоса и ранняя проза (историография) 360
3. Стилистика ранней дидактической литературы 375
3.1. Дидактическая поэзия и дидактическая проза XIV в.: «Книга Благой Любви» Хуана Руиса и «Граф Луканор» Дона Хуана Мануэля 375
3.2. Стиль архипресвитера из Талаверы: языковые средства создания иронии 400
4. Стилистика драматизированной прозы: имплицитность «Селестины» Фернандо де Рохаса 404
4.1. «Трагикомедия о Калисто и Мелибее, или Селестина»: общие проблемы исследования 404
4.2. Лингвистический анализ «Селестины»: имплицитные средства 407
5. Имплицитность в стилистике испанской мистики 419
5.1. «Книга о моей жизни» св. Тересы де Хесус: компрессия как основной прием стилистического решения произведения 419
5.2. Стилистика фрай Луиса де Леона: эксплицитность vs. имплицитность 429
5.3. Язык поэзии св. Хуана де ла Крус: поэтический синтез в выражении неизъяснимого 436
5.4. Сопоставительный анализ языка испанских мистиков 445
6. Стилистика романного жанра на пути становления романа нового времени 454
6.1. «Рыцарь Сифар»: особенности становления нарративной техники 454
6.2. «Жизнь Ласарильо с Тормеса»: новаторство стилистики пикарески 467
6.3. Лингвистические особенности стиля Сервантеса: от «Дон Кихота» до «образцового романа» 475
7. Стилистические тенденции в литературе испанского барокко и имплицитность ее языка 490
7.1. Характерные черты культеранизма в поэтическом языке Гонгоры 492
7.2. Язык как персонаж драматургии Кальдерона («Жизнь есть сон») 499
7.3. Консептистская поэзия и фантастико-сатирическая проза Франсиско де Кеведо 507
7.4. «Критикой» Бальтасара Грасиана: эстетика консептистского барокко
и стилистика аллегорико-философского романа 526
Выводы по главе 3 540
Заключение 545
Список литературы
- Эксплицитная и «имплицитная» грамматики текста
- От теории текста к методу его анализа
- Особенности языка ученого эпоса: «Поэма о Фернане Гонсалесе»
- Стилистика фрай Луиса де Леона: эксплицитность vs. имплицитность
Введение к работе
Актуальность исследования определяется тем, что явление
имплицитности, перспективность изучения которого
подтверждается новейшими работами отечественных лингвистов
(М. В. Зеликов, А. В. Бондарко, Ю. С. Мартемьянов,
В. З. Демьянков, Е. В. Ермакова и др.), исследуется в связи с фундаментальными проблемами теории текста, а также частными вопросами становления и развития стилистики испанского литературного текста.
Теоретическая основа исследования представлена в трудах отечественных и зарубежных лингвистов, посвященных различным
1 Е. В. Ермакова. Имплицитность в художественном тексте. Саратов, 2010;
А. А. Масленникова. Скрытые смыслы и их лингвистическая интерпретация. СПб.,
1999; Д. В. Хворостин. Скрытые компоненты смысла высказывания: принцип
выявления. Челябинск, 2006.
2 Имплицитность в языке и речи [Текст] / Под ред. Е. Г. Борисовой,
Ю. С. Мартемьянова. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – 200 с.
3 Ср.: международная конференция «Семантико-дискурсивные исследования языка:
эксплицитность / имплицитность выражения смыслов», 15-17 сентября 2005 г.,
Калининград – Светлогорск.
аспектам языковых и текстовых штудий: общей теории языка
(Л. Витгенштейн, Н. Д. Арутюнова, Ю. С. Степанов, М. В. Никитин,
М. В. Зеликов, Б. М. Гаспаров), теории текста (Т. А. ван Дейк,
В. П. Руднев), проблеме эксплицитности / имплицитности языковой
информации (М. В. Никитин, К. А. Долинин, И. В. Арнольд,
А. В. Бондарко, С. Д. Кацнельсон), теории стиля (Н. Э. Энквист,
М. П. Брандес, Г. Михель, В. Флейшер, Е. А. Гончарова), разработке
лингвистических конценций текстообразования (В. Дресслер,
И. Р. Гальперин, М. Я. Дымарский, С. Г. Ильенко, Л. А. Ноздрина),
методологии анализа и интерпретации текста (Л. Шпитцер,
Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский), исторической поэтики
(А. Н. Веселовский, Р. Менендес Пидаль, Д. С. Лихачев). В
диссертации учитываются теоретические положения,
сформулированные в работах по философской эстетике
(А. Ф. Лосев, М. М. Бахтин), а также по исторической стилистике испанского языка и литературы (В. П. Григорьев, А. А. Смирнов, Б. А. Кржевский, Ф. Ласаро Карретер, Д. Алонсо, М. Алонсо, М. Менендес-и-Пелайо, Х. Хатцфельд).
Объектом исследования являются языковые аспекты
формирования и анализа литературного текста. Предметом исследования выступают текстовые манифестации имплицитности, которые состоят: 1) в создании имплицитной информации: скрытых смыслов и категорий, выполняющих текстообразующую функцию, 2) в формировании методологической основы анализа текста, 3) в развитии стилистики литературного текста.
Материалом исследования послужили разножанровые тексты
испанских литературных памятников XII–XVII вв. (около 40
источников). К анализу также привлекались некоторые
произведения современной литературы, обнаруживающие
стилистическую преемственность по отношению к основному материалу.
Цель исследования состоит в разработке лингвистической концепции текстообразования и метода анализа литературного текста, основанных на имплицитности как факторе его функционирования и эволюции.
В задачи исследования входит:
1. Разработка теоретических основ лингвистического описания информационного и грамматического аспектов текста, что
предполагает: определение специфики текста как объекта
лингвистического исследования, создание типологии текстовой
информации, выявление уровней грамматического описания, а
также установление отношений между разными системами
описания: традиционной (эксплицитной) и «имплицитной
грамматикой» (стилистикой) текста.
2. Определение принципов и общей схемы процедуры анализа
литературного текста, основанной на выделении эксплицитного и
имплицитного уровней смысловой структуры и установлении
параметров их описания.
3. Изучение имплицитности как фактора стилистической
эволюции языка испанского литературного текста путем анализа
литературных памятников.
Методы исследования. Наряду с разрабатываемым
лингвостилистическим методом анализа текста в исследовании использовались также структурно-семантический и функционально-семантический методы.
Научная новизна работы заключается в разработке текстовых
аспектов имплицитности, которые ранее системно не
исследовались. Новым является также предлагаемый метод анализа литературного текста, основанный на установлении параметров описания его смысловой структуры, позволяющих учесть лингвистическую специфику объекта: импликационный потенциал языковых структур, определяемый свойством вариативности, и механизмы формирования и структурной организации скрытых смыслов, обусловленные принципом информативности (экономии языковой материи).
Теоретическая значимость исследования заключается в фокусировании роли имплицитности как важнейшего фактора формирования смысловой структуры текста, определяющего закономерности порождения имплицитной информации и создания текстовой иерархии, вершину которой образует имплицитная категория стиля; диссертация вносит вклад в разработку универсальных принципов и процедуры анализа литературного текста, а также в изучение роли имплицитности в стилистической эволюции языка литературного текста.
Практическая ценность работы заключается в возможности использования разрабатываемого метода и его результатов в
научных исследованиях, а также в учебной деятельности при создании лекционных курсов по стилистике литературного текста и исторической поэтике.
Апробация исследования проводилась в виде докладов на международных и российских научных конференциях и конгрессах: на межвузовской научной конференции «Герценовские чтения» (РГПУ, 1996, 1998, 2000, 2014), на II–IV Международных конгрессах испанистов России (МГЛУ, 1998, 2008, 2013), на международной научной конференции «Испания в мировой истории и культуре: язык, традиции, современность» (РУДН, 2001), на XXXI Всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов (СПбГУ, 2002), на российской научной конференции «Романские языки и культуры: история и современность» (МГУ, 2003, 2005), на Международном конгрессе испанистов в Регенсбурге (университет Регенсбурга, 2003), на VIII и IX Российско-американской научно-практической конференции «Современные проблемы университетского образования» (РГПУ, 2005, 2006), на V и VII Международной конференции «Иберо-романистика в современном мире: научная парадигма и актуальные задачи» (МГУ, 2010, 2014), на XXXIII, XXXIV и XXXVII Сервантесовских чтениях (СПбГУ – ИРЛИ РАН («Пушкинский Дом»), 2011, 2012, 2015), на I Международном конгрессе русистов в Гранаде (университет Гранады, 2011), на Международной научной конференции «Испанские темы и формы: искусство, культура и общество» (СПбГУ, 2013), на XLIV и XLV Международной филологической конференции (СПбГУ, 2015, 2016), на II Международном форуме «Россия и Ибероамерика в глобализирующемся мире: история и современность» (СПбГУ – Институт Беринга-Беллинсгаузена – ИЛА РАН, 2015).
По теме диссертации имеется 51 публикация: одна монография, 36 статей (из них 16 – в ведущих изданиях), 14 материалов конференций и тезисов докладов.
Рабочей гипотезой диссертации является идея о том, что имплицитность представляет собой универсальный принцип текстообразования, а также методологическую основу: а) анализа литературного текста, цель которого состоит в выявлении имплицитной информации, и б) изучения эволюции литературного текста; при этом главным механизмом создания имплицитного
содержания и стилистической эволюции языковых структур выступает компрессия.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Текст представляет собой высший уровень организации языковых структур, действующую модель языкового существования личности. Информационная организация текста характеризуется двумя способами выражения смыслового содержания: эксплицитным и имплицитным. Созданию имплицитной информации служит универсальный механизм сокращения вербального состава текста – компрессия. Релевантными для текстовой организации являются следующие виды компрессии: системная, структурная, структурно-семантическая, семантическая, прагматическая компрессия и символизация.
-
Важнейшим принципом формирования семантической и синтаксической целостности текста выступает иерархичность. Иерархические связи между синтаксическими уровнями текста проявляются в том, что единицы низших уровней выступают строительным материалом текстового целого: структуры 1-го порядка (логико-семантические) служат единицами формирования глобального содержания, или концепции, а структуры 2-го порядка (прагмасемантические) используются в качестве нормативных строевых единиц синтаксиса текста. Иерархия лингвистических средств служит отражением глубинной смысловой структуры текста, для схематичного представления которой могут быть использованы эксплицитные параметры4 описания текстового денотата, общие для всех типов текста: хронотоп, субъектно-объектная структура, диспозиция и модальная структура. Вершину текстовой иерархии образует стиль – имплицитная категория, определяющая способ взаимодействия текстовых параметров, а также их языковое выражение.
3. Стиль литературного текста отличается особой смысловой
организацией, представимой в виде триады образующих ее
4 Термин «параметр» здесь и далее используется в широком смысле, ср: «в общем
случае им называют некоторую величину, характеристику, меньшую, как правило,
лингвистической единицы соответствующего описания и по функции
совпадающую с дифференциальным признаком» (Караулов, Ю.Н. Лингвистическое конструирование и тезаурус литературного языка [Текст] / Ю. Н. Караулов. – М.: Наука, 1981. – С. 44.).
структур: сюжет – композиция – образ, которые являются имплицитными параметрами текста и создаются актуализацией импликационного потенциала языковых средств выражения субъектно-объектной и модальной структур, диспозиции и хронотопа.
4. Импликационный потенциал языковых средств
обеспечивается структурно-семантической и прагматической
вариативностью единиц синтаксиса, т. е. синтаксической
синонимией, которая отличается идиоэтническим характером. Так,
приращение смысла наблюдается при функционировании ряда
синтаксических моделей испанского языка: бытийной и локальной
моделей пропозиции, аспектуальных моделей предиката,
трансформаций и перифраз исходной структурной схемы
пропозиции, модусной рамки высказывания и др.
5. Взаимодействие эксплицитных и имплицитных параметров
текста представляет собой основу анализа литературного текста,
методология которого ориентирована на описание содержательного
аспекта стиля, реализуемого в сюжете, композиции и образной
структуре, и основана на двойной процедуре: 1) извлечении
имплицитной информации, создаваемой различными видами
компрессии, и 2) выявлении импликационного потенциала
языковых средств создания текстовых параметров.
6. Предлагаемый метод анализа имеет универсальный характер,
т. е. применим к изучению литературного текста независимо от его
языка, жанровой принадлежности, эпохи создания, авторства,
литературного направления и т. д., и позволяет решать ряд задач,
связанных как с интерпретацией отдельного литературного
произведения, так и с системным изучением текстов,
принадлежащих к той или иной традиции.
7. Диахронический аспект методологии состоит в ее
применимости к изучению национального литературного процесса.
Так, развитие стилистики языка испанской национальной
литературы XII–XVII вв. проявляется как приспособление языковых
ресурсов для выражения усложняющегося содержания, причем не
только эксплицитного, но и, прежде всего, имплицитного. В связи с
этим в разнообразных и порой противоположных по своей
идеологии литературных памятниках средневековья, Ренессанса и
барокко обнаруживается общая тенденция к использованию
стилистического потенциала языкового механизма компрессии. При этом стилистическая гибкость языка достигает такого высокого уровня, что в литературе испанского барокко имплицитное содержание – если не в количественном, то в качественном отношении – превалирует над эксплицитным (ср. творчество консептистов и культеранистов).
8. Непрерывное развитие стилистических возможностей языковых структур является важнейшим фактором преемственности литературного процесса: заимствование жанровых форм из других национальных и наднациональных литератур авторами, пишущими на испанском языке, сочетается с использованием стилистических ресурсов национального языка, выработанных традицией. Именно языку принадлежит решающая роль в создании новаторских жанровых черт и в формировании стилевой специфики текста, которая проявляется в решении его сюжета, композиции и образа. Таким образом, утверждение В. Ф. Шишмарева о том, что испанская литература до XV в. является ареной внешнего влияния, не находит подтверждения по меньшей мере в отношении языка.
Объем и структура диссертации. Диссертация объемом 600
страниц печатного текста состоит из введения, трех глав,
заключения, списка использованной литературы (487
наименований, из них 102 – на иностранных языках), списка источников (69 наименований) и 5 приложений.
Эксплицитная и «имплицитная» грамматики текста
По мнению автора концепции, наша «жизнь с языком» и «в языке», иными словами, «языковое существование личности представляет собой продолжающийся на протяжении всей жизни процесс взаимодействия с языком» [Гаспаров 1996: 5]. И далее - «всякий акт употребления языка - будь то процесс высокой ценности или мимолетная реплика в разговоре - представляет собой частицу непрерывно движущегося потока человеческого опыта. В этом своем качестве он вбирает в себя и отражает в себе уникальное стечение обстоятельств, при которых и для которых он был создан: коммуникативные намерения автора, всегда множественные и противоречивые и никогда не ясные до конца ему самому; взаимоотношения автора и его непосредственных и потенциальных, близких и отдаленных, известных ему и воображаемых адресатов; всевозможные "обстоятельства" - крупные и мелкие, общезначимые и интимные, определяюще важные или случайные, - так или иначе отпечатавшиеся в данном сообщении; общие идеологические черты и стилистический климат эпохи в целом, и той конкретной среды и конкретных личностей, которым сообщение прямо или косвенно адресовано, в частности; жанровые и стилевые черты как самого сообщения, так и той коммуникативной ситуации, в которую оно включается; и наконец - множество ассоциаций с предыдущим опытом, так или иначе попавших в орбиту данного языкового действия: ассоциаций явных и смутных, близких или отдаленных, прозрачно очевидных и эзотерических, понятийных и образных, относящихся ко всему сообщению как целому или отдельным его частям.» [Там же: 10] (Курсив наш. - И. Ш). Нетрудно заметить, что значительную, львиную долю человеческого опыта составляет организуемый субъектом прагматический фон сообщения, относящийся к имплицитному содержанию речи. Однако в последний включены также элементы иного фонда -личные, субъективные ассоциации, фиксируемые памятью. Вероятно, некоторая переоценка данного психомыслительного компонента приводит автора к следующему выводу: «Наш язык представляется мне гигантским мнемоническим конгломератом, не имеющим единого строения, неопределенным по своим очертаниям, который к тому же находится в состоянии постоянного движения и изменения. ... Наша языковая деятельность осуществляется как непрерывный поток "цитации", черпаемой из конгломерата нашей языковой памяти» [Гаспаров 1996: 11-14]. Ученый предполагает, что данное мнемоническое устройство лишено традиционных парадигматических связей. Для его описания автор вводит понятие коммуникативного фрагмента.
«Коммуникативные фрагменты (КФ) - это отрезки речи различной длины, которые хранятся в памяти говорящего в качестве стационарных частиц его языкового опыта и которыми он оперирует при создании и интерпретации высказывания. ... КФ - это целостный отрезок речи, который говорящий способен непосредственно воспроизвести в качестве готового целого в процессе речевой деятельности и который он непосредственно опознает как целое в высказываниях, поступающих к нему извне.» [Там же: 118-122] КФ обладает следующими свойствами: непосредственная заданность в памяти говорящих; смысловая слитность; динамическая заданность; аллюзионная множественность; коммуникативная заряженность (стиль, жанр, сюжет, перспектива и т. д.); пластичность; уникальность места в языковой памяти (в окружении уникальной конфигурации присущих ему тяготений и ассоциативных понятий); связь КФ не по принципу парадигматического тождества (вариантности), а по принципу наложения и смежности. [Там же: 124-142]
Трудно согласиться с тем, что КФ - единственно возможная единица языка, причем не только в силу консервативности мышления, освоившего и одобрившего парадигматическую модель, но прежде всего ввиду явного несоответствия предложенной Б. М. Гаспаровым модели принципу экономии. Действительно, слишком громоздким должно быть такое устройство, в котором нет и намека на структурную организацию, т. е. не содержится сведений о грамматическом строе языка. Однако подобная КФ форма хранения информации, основанная на смысловых ассоциациях, несомненно, существует, иначе чем объяснить нашу способность удерживать в памяти связные тексты. Неслучайно Б. М. Гаспаров наделяет КФ рядом характеристик (ср. свойства 2, 5, 6), структурно и семантически сближающих его с текстом. Более того, свойства динамической заданности и аллюзионной множественности позволяют считать коммуникативный фрагмент компрессиеной (свернутой) формой текста. Подобное допущение представляется вполне резонным в свете идей Ю. М. Лотмана о трех функциях текста: коммуникативной, творческой и функции памяти [Лотман 2000а: 155-163]. Очевидно, что осуществление двух последних является прерогативой текстового уровня: «Текст - не только генератор новых смыслов, но и конденсатор культурной памяти» [там же: 162]. Итак, концепция Б. М. Гаспарова подтверждает положение о том, что в субъектном аспекте текст представляет собой модель языкового существования личности, модель языка в действии.
Что же касается объектного аспекта, текст - это модель ментального мира, отражающего реальный мир. Важнейшим фактором построения этой модели выступает принцип экономии, выражающийся в сокращении, компрессии материала, отражающего полную картину представляемых явлений. При этом именно моделирующий статус обеспечивает сохранение содержательной полноты компрессивного образования. Отметим, что объяснительная сила текстовой модели состоит в том, что указанный принцип относится не только к текстообразованию, но характерен для языка в целом, универсален.
Как показали исследования (Т. А. ван Дейк, А. Т. Кривоносов, М. В. Никитин и др.), закон экономии является определяющим фактором когнитивной деятельности. Так, согласно концепции М. В. Никитина, структуру лексического значения образуют экстенсионал (денотат, референт) и контенсионал (сигнификат, десигнат), в рамках последнего автор выделяет стабильное ядро семантических признаков - интенсионал и индуцируемую им периферию -импликационал. Причем последний носит сугубо вероятностный характер, состоит из потенциальных сем, но здесь любопытно другое: оказывается, что само «стабильное ядро» - логическое понятие, «логический конструкт, жестко задающий состав и структуру классообразующих признаков» [Никитин 1996: 157], образовано путем редукции эмпирического понятия-стохастизма, непосредственно отражающего «вероятностную природу мира, его текучесть, отсутствие в нем жестких границ, многозначно-стохастический характер логики действительного мира» [там же: 151], и является скрытым стохастизмом. Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что любая номинация, формирующая языковое значение и связанная с систематизирующей, классифицирующей работой мысли, основана на компрессии ряда признаков (сем) денотата, выпадающих из жесткой структуры.
Подобным образом обстоит дело с формированием логических структур -умозаключений в естественном языке. Последние, как отмечает А. Т. Кривоносов, «представлены исключительно в форме сокращенных силлогизмов (энтимем)» [Кривоносов 1996: 562]. Этим термином, введенным Аристотелем для обозначения вывода, формулируемого на основе одной или нескольких подразумеваемых посылок, «в формальной логике называют сокращенный силлогизм, в котором опущено одно из суждений - большая посылка, малая посылка или заключение» [там же: 54]. Т. А. ван Дейк, вводя различение речевого акта (интенсионального объекта) и физического действия (экстенсионального объекта), указывает, что «большинство совершаемых нами действий являются составными или комплексными, но мыслятся и воспринимаются как одно действие (например, открывание двери, написание письма)» [ван Дейк 2001: 117]. Таким образом, можно утверждать, что практически любой интенсиональный объект (языковая интерпретация физического действия) представляет собой компрессию экстенсионального объекта (самого действия). Наиболее ярко этот принцип проявляется в литературном, в частности, художественном тексте, который в качестве изображения находится в отношении двойного подобия: фрагменту изображаемой действительности и реальности в целом. Данное свойство называют метонимичностью художественного текста [Долинин 1985: 143].
От теории текста к методу его анализа
Однако еще до появления указанных работ В. Я. Шабеса и Н. Д. Арутюновой на многоаспектность лингвистической категории события указал В. 3. Демьянков в статье «"Событие" в семантике, прагматике и в координатах интерпретации текста» (1983). Автор выделил три аспекта концепта событие: во-первых, событие как идею («его аналогом, видимо, является интенсионал имени или дескрипции; две неидентичных идеи-события могут в пространстве и времени полностью накладываться друг на друга»), во-вторых, собственно событие, или референтное событие («его аналог - конкретный референт (экстенсионал) имени - конкретный объект, занимающий конкретное же положение в пространстве и времени; это - прообраз для идеи-события, которая в свою очередь дает его интерпретацию; если говорят, что два события происходят одновременно и в одном и том же месте, значит, мы имеем два разных события-идеи, но одно референтное событие, рассматриваемое с разных точек зрения»); в-третьих, текстовое событие «в его атрибутах, осциллирующих в интерпретации (отдаленный аналог его - "звуковая оболочка" имени). Так текстовое событие может устанавливать течение событий плавно, без возвращения на начало и без исправлений, а может быть переполнено противоречивыми деталями, заставляющими выбирать то одну, то другую гипотетическую интерпретацию, т. е. соотнесенность текстового события то с одной идеей-событием, то с другой, при этом то предполагая наличие референтных событий, то полностью осознавая их невозможность» [Демьянков 1983: 321]. Отметим, что, согласно принятой в настоящей работе концепции, под собственно событием понимается событие-идея, второе понятие соответствует референтному, или фабульному событию (подробнее об этом см. в главе 2), и, наконец, то, что цитируемый автор вкладывает в понятие «текстовое событие» представляет собой сложный информативный объект, который зачастую не имеет эксплицитного языкового выражения.
Что же касается информативной основы высказывания, то его виртуальное содержание подлежит актуализации в условиях конкретной речевой ситуации. При этом актуальный смысл высказывания, который, в общем случае, обусловлен широким коммуникативным контекстом, или фоном, включающим паралингвистические и экстралингвистические параметры («смысл же этот всецело зависит как от ближайшей обстановки, непосредственно порождающей высказывание, так и от всех отдаленнейших социальных причин и условий речевого общения» [Бахтин 20006: 544], ср. также понятие речевого смысла А. В. Бондарко: «передаваемая говорящим и воспринимаемая слушающим информация, источниками которой являются 1) план содержания высказывания, формирующийся из семантических функций его элементов в акте предикации; 2) контекстуальная информация, 3) ситуативная информация, 4) энциклопедическая информация» [Бондарко 1996: 56]), вместе с тем, тесно связан с внутренним лингвистическим фактором, а именно рассмотренным выше характером факто-событийного взаимодействия, позволяющим с определенной степенью достоверности эксплицировать его. Так, актуальным смыслом некоторого высказывания, помимо эксплицитного значения его пропозиции и модуса, может быть его «теневая строка» - имплицитная пропозиция, т. е. импликация любого типа, равно как и имплицитный модус. Так, пропозициональная основа высказывания может быть предельно компрессивной, а его актуальный смысл - полностью имплицитным, т. е. функцией контекста. Ср.: «Высказывание может опираться на модель предложения, но не обязательно; оно может представлять собой любую языковую единицу, которая силой интенции говорящего, воплощенной в интонации, наделяется полноценной коммуникативной функцией: Тьфу, пропасть!; Да ну? и т.п.» [Дымарский 2014: 117]. Заметим, что приведенные М. Я. Дымарским языковые единицы наделяются коммуникативной функцией именно благодаря тому, что опираются на имплицитную пропозицию и имплицитный же модус: Да ну?= Я не верю тому, что ты говоришь. Зачастую их интерпретация носит вероятностный характер. К примеру, смысл высказывания: Я думал, что ты в М может скрываться в следующем лингвистическом контексте: «Я (приятно) удивлен (разочарован, раздосадован и т. д.), так как не ожидал, что встречу тебя в N (что узнаю, что ты в О) / Я сожалею, что я не (с)делал ч.-т., потому что (ты мне сказал и я) думал, что ты находишься (живешь, работаешь и т. д.) в М, но я ошибался (ты мне солгал), поскольку я вижу (узнал), что на самом деле ты в N (О)». Важно отметить, что актуальный смысл высказывания может складываться из нескольких препозитивных значений, заключенных в компрессионные формы свернутых (конверсионных) и сокращенных (структурно неполных) пропозиций, включенной в состав диктума. Так, в смысл высказывания: X заметил, что в комнату вошла красивая девушка входит адъективизированная пропозиция-факт: «Девушка была красива». Ср. также: В аэропорту меня встречали с табличкой с моим именем, где в сокращенной форме присутствуют пропозиции: «Меня встречал человек», «Этот человек был мне незнаком», «Он держал в руках табличку», «На табличке значилось мое имя».
Развертывающаяся в реальном времени цепь высказываний образует дискурс. Здесь мы используем данный термин в его предельно узком значении как способ передачи информации, но не средство ее накопления и умножения, коим является текст [Дымарский 2001: 44]. Дискурс - это открытый, не имеющий границ (начала и конца) речевой поток. Такое понимание явления соответствует образному выражению Н. Д. Арутюновой: «Дискурс - это речь, "погруженная в жизнь"» [ЛЭС 1990: 137]. Причем «погружение в жизнь» означает самое полное включение в реальную коммуникативную ситуацию, иными словами, в диалог, в широком смысле этого понятия, поскольку речь, или речевая жизнь, как показал М.М.Бахтин, имеет диалогическую природу [Бахтин 2001: 23]. Как указывал знаменитый филолог, существенной характеристикой диалога является контекст: «Важен контекст индивидуального высказывания (хотя бы и типизированного). Именно такой контекст высказывания связывает слово с действительностью и с действительной оценкой (позицией говорящего), т. е. делает его актуальным и, так сказать, ответным
Особенности языка ученого эпоса: «Поэма о Фернане Гонсалесе»
Указанное свойство, а также опора на ориентирующее человека в окружающей действительности эмпирическое знание, чувственно-наглядное представление мира, а не на научные сведения о нем, обусловливают тот факт, что логическая модель действительности по сути универсальна и представляет собой самое устойчивое информативное измерение языка, его структурный базис. Так, геоцентрическая система прочно утвердилась в языке благодаря своей эмпирической «очевидности» (ср. «восход и закат», sunrise and sunset, Sonnenaufgang und Sonnenuntergang, lever et coucher, salida у puesta, levata e tramonto, etc.). При этом важно помнить, что, во-первых, сама эмпирическая, или перцептивная, основа построения логической модели действительности есть функция многих аргументов. Помимо самих объектов и явлений действительности, к ним относятся форма познания: активная или пассивная, поскольку определенные свойства объектов раскрываются лишь в процессе деятельности, при активном взаимодействии с миром (ср. мысль о том, что Эвклидова модель мира восходит к «строительной деятельности людей, включая прокладывание троп, дорог и путей» [Арутюнова 2002: 7]). Во-вторых, при чувственном восприятии релевантным является предшествующий опыт субъекта, а также существующая модель, базовые характеристики которой, вероятно, заложены в генетической памяти. Таким образом, логическая и перцептивная составляющие взаимообусловлены: как нет логической модели без перцептивной базы, так и чувственное восприятие, незамутненное логикой, дискурсивным мышлением, не возможно. Действительно, хорошо известно, что через органы чувств, в частности, через зрение, мы не только получаем информацию о цвете, свете, форме, расстоянии, плотности, но и одновременно осуществляем логические операции таксономии (классификации), узнавания (идентификации), интерпретации, выявления импликаций [Арутюнова 1999: 419, 422]. Это значит, что «видение-ведение», «слышание-знание», «прикосновение-связь» и т. д. представляют собой комплексные процессы, в которых с необходимостью сочетаются чувственное восприятие и логический анализ. Эту закономерность хорошо отражает семантическая структура перцептивных глаголов в конкретных языках.
Следовательно, можно утверждать, что данные процессы в языковом сознании обеспечивают не только формальное моделирование - отражение мира в логических символах, но и создание наглядной картины, т. е. изображения. Чтобы дать характеристику языковому изображению, необходимо изучить свойства логической модели и, в частности, концептуального хронотопа, средствами которого оно создается. (Логическую модель мира можно также называть по принципу метонимии логическим пространством.)
Нетрудно показать, что отличительными особенностями построения логической модели являются: а) целостность, или первичный синкретизм ее единиц - пропозиций-фактов, которая обеспечивает конденсацию информации, а также возможность аналитического развертывания структуры, это свойство обусловлено эмпирической основой моделирования, природным холизмом (как отмечает Н. Д. Арутюнова, «понятие целого изначально связано с миром природы» [Арутюнова 2002: 7], об онтологической природе целостности см. также [Серио 2001: 293-319]); Ь) фактуалъностъ, так как компонентами логического пространства являются факты - картины фрагментов реальности; с) импликация как логический аналог отношений, существующих в предметном мире (широко понимаемая импликация включает в себя не только отношение причинности, но и пространственно-временные корреляции фактов); d) классификация фактов по двум принципам: во-первых, гомологии, или генетического родства, лежащего в основе таксономии [Серио 2001: 198], во-вторых, аналогии, или функционального сходства, создающего категориальные классификации; е) эвристичностъ системы, вытекающая из отношения импликации; и др.
Переходя к характеристике концептуального хронотопа, отметим прежде всего синкретизм пространственно-временных свойств в структуре факта. Но структура факта, строго говоря, соответствует мыслительному прототипу языковой пропозиции, так называемой глобальной пропозиции, оставляющей фрагмент реальности нерасчлененным [Кацнельсон 1974: 107-108]. Расчленение факта в аналитической структуре языковой пропозиции - «противоположение "предикат / аргумент" вырастает в результате расчлененного отображения фактов действительности, процессов, событий или "положений дел"» [там же: 107] -обусловливает ее линейный характер. А всякая линия - «простейшее и в идеале одномерное геометрическое понятие - маркирует переход из мира Природы к его геометризованной модели» [Арутюнова 2002: 6] и, следовательно, неизбежно упрощает, схематизирует целое, оставляя ряд его свойств имплицитными. Действительно, традиционно логическая бинарная схема пропозиции (S - Р) или ее логико-грамматический тернарный вариант (S - Р - О) соответствует ориентации предиката на его аргументы, прежде всего на субъект, и наоборот. Ср. мысль В. Г. Адмони о том, что субъект и предикат «вводятся в предложение именно для того, чтобы устремиться друг к другу» [Адмони 1994: 42]. При этом факт оказывается изъятым не только из классификационных и импликационных (в частности, причинно-следственных) связей логического пространства, но и лишается своей целостности, определяющей типологическую определенность, идентичность его места в данной модели.
Стилистика фрай Луиса де Леона: эксплицитность vs. имплицитность
Понятие двух видов структурных преобразований: трансформаций и перифраз, введенное Ю. С. Степановым в качестве расширения к таксономии синтаксиса (см. [Степанов 1981: 181-211; Степанов 1989: 129-131]), лежит в основе синонимических отношений между структурными моделями предложений, т. е. синонимии в сфере выражения логического содержания, которая носит ярко выраженный идиоэтнический характер. «Перифраза есть пара (или более) различных предложений, описывающих одну и ту же ситуацию, но различающихся способом представления этой ситуации, т.е. смыслом. ... Трансформация есть пара или более выражений, являющихся преобразованиями одного и того же предложения. ... С семантической точки зрения трансформации - тавтологии. Трансформации - частный случай перифраз» [Степанов 1989: 129-131]. Разумеется, тавтологичность перифраз на уровне выражения пропозиции, т. е. пропозитивного значения, как правило, сочетается с существенными семантическими различиями коммуникативного характера, как это и происходит в парах любых языковых синонимов. Перифразы, в общем случае, представляют собой контекстуальные синонимы.
Итак, трансформации - это структурные преобразования, которые сохраняют пропозицию (логическое содержание, смысл), поскольку не затрагивают ни денотат (референт, внеязыковую ситуацию), ни сигнификат предложения-знака, но меняют синтаксический статус компонентов; перифразы -структурно-смысловые преобразования, основанные на структурной компрессии по типу частичного перекрывания (имбрикации) моделей или системной компрессии - импликациях, в обоих случаях в основе перифразы -метонимические отношения. В основе трансформации также зачастую лежит компрессия. Но если в случае трансформации имплицитными могут стать исходные функции синтаксических компонентов предложения, то в случае перифразы - исходный смысл, т. е. сама пропозиция. К основным типам структурных трансформаций предложения Ю. С. Степанов относит номинализацию (включая ее разновидность - адъективизацию), вербализацию (в частности, пассивизацию), прономинализацию и конверсию [Степанов 1981: 195-199]. Перечисленные явления представляют собой виды функциональных транспозиций. Ср.: «Под транспозицией вообще понимается такое языковое явление, когда языковая единица, или языковой знак, не меняя своего основного "вещественного" значения, изменяет грамматическое значение. Соответственно тому, проявляется ли транспозиция а) лишь в изменении синтаксического окружения и сочетаемости или б) в изменении линейного означающего знака, она разделяется на два вида - имплицитная транспозиция, или гипостаз, и эксплицитная, или функциональная, транспозиция» [там же: 185].
Очевидно, что сохранение пропозиции наблюдается и в ряде других синтаксических преобразований, затрагивающих не структурную схему в целом, а отдельные ее компоненты: сферу субъекта, предиката или объекта. Подобные трансформации, связанные с усложнением семантики исходной структуры за счет дополнительных смыслов, авторы КГРЯ называют модификациями моделей предложений [Золотова и др. 1998: 111-112]. Так, в сфере субъекта исходная, т. е. личная, модель дает определенно-личную, неопределенно-личную, обобщенно-личную и безличную модификации; в сфере предиката различают аспектуальные (в терминологии авторов КГРЯ - фазисные) и модальные (модально-волюнтивные) модификации, в сфере объекта - пассивные модификации; существуют также комплексные субъектно-предикатные и субъектно-объектные модификации [там же: 133].
Следует отметить, что Ю. С. Степанов представляет широкое понимание синтаксической синонимии, основанное на структурно-семиотическом критерии, узкую трактовку данного явления демонстрируют авторы КГРЯ, использующие функционально-грамматический критерий. Общий принцип одноименного, но разнооформленного состава компонентов, по мысли отечественных грамматистов, является недостаточным и требует уточнения. Согласно сформулированному в коллективной монографии коммуникативному критерию, «условием синтаксической синонимичности, обеспечивающим возможность выбора при построении речи, является не только четкая соотнесенность сходств и различий между потенциальными вариантами выражения типового значения, но и сохранность типа, частью которого служит данная конструкция, его коммуникативных характеристик» [там же: 203]. Подобный критерий, как мы отметили, отличается крайней узостью трактовки рассматриваемого феномена, однако его несомненное достоинство состоит в том, что в процессе его выработки авторы КГРЯ сделали ряд ценных наблюдений над семантикой предложения. В частности, как справедливо замечено, в изучении синтаксической синонимии следует делать акцент не столько на сходство, сколько на семантические различия в парадигме синтаксических вариантов выражения инвариантного (типового) значения модели. Действительно, общий смысл предложения складывается из нескольких регулярных семантических составляющих. Во-первых, это типовое значение модели - «обобщенный смысловой результат (в иной терминологии -семантическая структура) предикативного сопряжения субъектного и предикатного компонентов» [там же: 104]; во-вторых, дистинктивное значение -регулярные сопоставимые признаки, заложенные в моделях и позволяющие различать члены синонимической парадигмы, объединенные общим типовым значением [там же: 190]. Причем, если типовое значение модели имеет эксплицитную форму выражения, то ее дистинктивная семантика, как правило, выражается в импликациях и коннотациях структур, т. е. имплицитна. Но именно последняя, регулярно проявляясь в смысловой субъектно-объектной структуре текста, обусловливает многие идиоэтнические особенности построения конкретно-языковой модели пропозиции.