Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Методологические предпосылки исследования 21-85
1.1 Пространственно-временная образность текста 21-22
1.1.1 Философско-эстетический подход 23-31
1.1.2 Психологический подход 31-39
1.1.3 Общеискусствоведческий подход 40-42
1.1.4 Филологический подход 42-57
1.2 Структурно-семантические исследования сказочного текста 58
1.2.1 Логическое и семантическое измерение сюжета 58-63
1.2.2 Синтагматический анализ 64-67
1.2.3 Парадигматический анализ 67-70
1.3 Эмико-этическое изучение мотивной структуры сказки 70-74
1.4 От функции действующего лица к диктеме 74-85
Выводы по Главе 1 85-87
Глава 2. Язык в свете фрактальной парадигмы 88-140
2.1 Фрактальная концепция языка 94-107
2.2 Фрактальная концепция языкового знака 107-119
2.3 Гносео-онтологическая интерпретация дихотомии «текст/ нарратив» 120-131
2.4 Тематический аспект информационно-текстового комплекса сказки 131-138
Выводы по Главе 2 138-140
Глава 3. Онтологический аспект сказки 141-250
3.1 Информация в свете диктемного изучения повествовательного текста 141-143
3.2 Информационный комплекс диктемы 143-168
3.3 Тематический аспект диктемы в свете теории естественного семантического метаязыка 168-179
3.4 Семантическое пространство диктемы 179-226
3.5 Бинарные стереотипы поведения 227-248
Выводы по Главе 3 248-250
Глава 4. Антропологический аспект сказки 251-279
4.1 Титул диктемы как основа сюжетной перспективы сказочного текста 251-261
4.2 Тематическое значение текста сказки 261-263
4.2.1 Принципы соотнесения диктем и числовых значений в рамках математических зависимостей треугольника Б.Паскаля 263-267
4.2.2 Диктемный анализ сказочных текстов 267-269
4.2.3 Составление диктемограмм сказочных текстов 269-271
4.2.4 Определение тематического значения национального варианта сказки 272-273
4.2.5 Определение тематического значения базисного инварианта сказки 274-277
Выводы по Главе 4 277-279
Глава 5. Гносеологический аспект сказки 280-329
5.1 Коммуникативно-эстетическая функция сказочного дискурса 280-290
5.2 Ролевые реализации актанта в сказке 290-310
5.3 Анализ количественной определенности компонентов в структуре архетипа сказочного персонажа 311-318
5.3.1 Архетипы актантов французской фольклорной сказки 313-318
5.3.2 Архетипы актантов русской фольклорной сказки 318-323
5.3.3 Базисный архетип действующего лица сказки 323-327
Выводы по Главе 5 327-329
Заключение 330-339
Список литературы
- Структурно-семантические исследования сказочного текста
- Фрактальная концепция языкового знака
- Информационный комплекс диктемы
- Диктемный анализ сказочных текстов
Структурно-семантические исследования сказочного текста
Философско-эстетический подход основан на решении гносеологических вопросов. Такой подход демонстрируют Р.А.Зобов и А.М.Мостепенко, авторы задались целью «определить особый статус произведения искусства как эстетического объекта» [116, с.11]. Их основной тезис: произведения искусства – «это особый тип реальности, существующий в отличие от других типов реальности в виде трех слоев, или сфер, каждая из которых локализована в пространстве и времени особого типа» [Там же, с.14].
Была предложена и характеристика сфер-слоев: «В реальном (физическом) пространстве и времени произведение искусства представляет собой обычный материальный объект, вещь наряду с другими вещами; в концептуальном (отвлеченно-логическом) – выступает в виде некоторой модели определенного класса реальных или мыслимых ситуаций и, наконец, в перцептуальном (чувственно-представленческом)– в форме художественного образа». Авторы статьи считают возможным говорить об отличии «реального (физического) пространства и времени», «концептуального пространства и времени» (результат моделирования реальности – «модельное отображение») от «перцептуального пространства и времени» [Там же, с.15]. Если концептуальное, или модельное, пространство и время, по мнению философов, сами по себе еще достаточно объективны – в смысле соответствия реальному пространству и времени, то в «перцептуальном» пространстве-времени локализуются только и исключительно ощущения, восприятия и представления самого субъекта, творца (даже его настроения, сновидения, фантазии). Такое пространство-время обусловлено, «наличием эмоционального фактора».
Логически-отвлеченный, объективный характер пространственно временных отношений реальности («модельное воспроизведение действительности»), по мнению авторов, всего лишь «фон художественных событий», «способ выразить художественный образ». Суть же образности составляет не отображение реальности, а нечто автономное, реальностью не обусловленное, даже не аналогичное физическому пространству и времени. В итоге авторы утверждают: «Всякая попытка свести смысл художественного произведения к изоморфизму (к отображению, сходству, аналогии, подобию, любым видам, формам уподобления) изображенного с реально существующими объектами обречена на неудачу. То, что в произведении искусства составляет его сущность, не имеет никакого аналога в действительности; наоборот, то, что является изоморфным с этой действительностью, играет лишь вспомогательную роль, выполняя функцию условий для формирования на уровне перцептуального пространства-времени тех особенностей, которые составляют сущность художественного произведения и которые лежат за рамками изоморфизма» [116, с.23]. Философски в этой концепции отрицается даже подобие художественной образности в его пространственно-временных свойствах реальному и модельно-логическому пространству-времени. Тут нет вопроса: подобием, изоморфизмом чего является художественный образ? Для него будто бы имеют силу только чувство и представления субъекта. Но откуда берутся у субъекта-творца чувства и представления? Из реальности? Но даже аналогия с реальностью исключается.
В этом отношении концепция весьма уязвима, и дело не только в понятиях-терминах, а в общем отказе творцам искусства в простой реалистической ориентации. Что касается специального искусствоведческого плана, то толкователи художественного сознания грешат разделением структурных элементов образности – в ней допускаются только компоненты ощущения и представления (причем вне присутствия в ней малейших признаков аналогии с реальностью), а логически-понятийный компонент как реальный и объективный хотя и допускается, но от сути художественного сознания начисто отводится. По-другому говоря, абсолютизированы «нереальные» свойства ощущений и представлений в ущерб реальным, логически-понятийным.
Только поверхностному взгляду может показаться, что все изложенное философами не касается основ толкования фольклорного текста. К примеру, в 60 25
70-е годы ХХ века шел спор о том, какое время, какую эпоху отразили былины. Является ли песенно-эпический мир в основах реальностью древней Киевской Руси и северорусских новгородских порядков или это чистая условность, которую нельзя ставить в связь с историческим временем и реальным пространством древнерусского государства? Если бы спор касался лишь вопроса о том, какая из реальных, исторических, пространственно-временных характерностей отразилась в эпосе – киевско-новгородская или «догосударственная», то спор бы носил только специальный историко-фольклорный характер, но дело в том, что столкнулись противоположные мировоззренческие подходы – считать или не считать художественное время и пространство былин («художественный мир») реальным.
В ходе дискуссии В.Я.Пропп написал статью «Фольклор и действительность» [220, с.83-115], где охарактеризовал «три вида отношения фольклора к действительности». Первое: «Фольклор как всякое искусство восходит к действительности. Даже самые фантастические образы фольклора имеют основу в реальной действительности. Материалистическая наука должна найти эти исторические основы фольклора. Это относится ко всей области фольклора без всяких исключений. Показательно осознание философского подхода к решению проблемы («материалистическая наука»). Появление этого тезиса, по внутренней убежденности исследователя, отводило все упреки, высказанные ему в дискуссии, что он отказал эпосу в историзме. Действительно, в философском плане В.Пропп никогда не отрицал общих истин.
Однако дело не в теоретико-методологических декларациях, а в том, как связать философскую посылку с решением конкретных вопросов. Вступает в силу тезис, в котором В.Пропп определил второй вид отношения фольклора к действительности: «Помимо воли создателей и исполнителей народного искусства оно отражает реальную жизнь. Формы и содержание этого отражения различны в зависимости от эпохи и жанра. Они подчинены закономерностям фольклорной поэтики» [220, с.91]. Несомненно, тезис означил, что из рамок отражения «реальной жизни» никому не дано выйти. В сущности, это тоже философский тезис: сознание творцов фольклора поставлено в зависимость от действительности, хотя суждение и соединено с соображением о подчиненности такого отражения поэтике жанра (смысл этого замечания раскрывается в третьем тезисе).
Третий тезис многое раскрывает во взглядах ученого уже в специальной, нефилософской области: в немногих случаях «народный художник ставит себе целью изобразить действительность. Такое стремление в народном творчестве характеризует историческую песню и фольклор рабочих». Из тезиса с несомненностью следует, что цель «изобразить действительность» налицо только в позднем фольклоре, в границах немногих жанров, а во всем остальном фольклоре творцы таких целей не преследуют. В былинах и сказках иная цель и соответственно нет сознательной изобразительности, а есть только неосознанная ориентация на действительность. Что касается художественной сути образности, в фольклоре она будто бы не лежит в плоскости сознательного изображения.
В связи с последним тезисом, в частности, В.Пропп предложил свое решение вопроса о художественном времени и пространстве, предварительно отметив, что сама постановка вопроса «представляет собой особую, большую проблему» [Там же, с.95]. Прямо это сказано о проблеме пространства, но с ним ученый, как и другие исследователи, связывал и проблему времени («неотделима от концепции единства времени»). Суть же взгляда следующая: пространство и время «условны»; условность наблюдается и «в изображении пространства и времени»; и еще: «категория времени и пространства в эпическом фольклоре есть категория условная» [Там же, с.113].
Фрактальная концепция языкового знака
Не менее интересные наблюдения можно получить при применении фрактального подхода к разграничению столь дискутируемых сегодня понятий «текст» и «нарратив».
Для речевого оформления текста определяющими оказываются внешние, коммуникативные факторы. И поэтому формирование и функционирование текста прагматически ориентированы, то есть текст создаётся при возникновении определённой целеустановки и функционирует в определённых коммуникативных условиях.
В тексте заключена речемыслительная деятельность пишущего (говорящего), рассчитанная на восприятие и ответную деятельность читателя (слушателя). Так возникает взаимосвязанная триада: автор (производитель текста) – текст (материальное воплощение речемыслительной деятельности) – читатель (интерпретатор). Таким образом, текст оказывается одновременно и результатом деятельности (автора), и материалом для деятельности (читателя-интерпретатора) [60, с.16].
Прагматический анализ текста вытекает из функционального, логически продолжает и развивает его. Он изучает функционирование языковых знаков в речи. В лингвистическую прагматику включаются вопросы, связанные с субъектом (автором текста), адресатом (читателем) и – главное – с их взаимодействием в акте коммуникации.
Современное научное знание достигло к началу XXI века такого уровня дифференциации, который характеризуется как критический [197, с.44-45]. Разделение знания на дисциплины, доминирование фрагментарности часто делает человека неспособным к соединению частей в целое. Преодоление односторонности предполагает разрушение традиционных междисциплинарных барьеров, возвращение к античной «целостности восприятия», выход на новые способы интерпретации и интеграции того, что, казалось бы, уже распалось на части.
Междисциплинарный подход должен стать не только качеством образования XXI века, но и условием научного познания, способствующим порождению синергетического эффекта.
Сегодня парадигма научного знания видит особенность отношений человека с миром в том, что субъект описывает свое участие в этих отношениях посредством разнообразных языковых форм, раскрывающих внутренние причины его поведения. Такие языковые формы бытуют в виде нарративов [18].
Термин «нарратив» (лат. narrre – рассказывать) как языковый акт, (вербальное изложение), в отличие от представления (рассказывание историй, пересказ, несобственно-прямое говорение) заимствован из историографии, а именно из концепции «нарративной истории» А. Тойнби, согласно которой смысл исторического события не столько существует «объективно», сколько возникает в контексте рассказа о событии и имманентно связан с личностной интерпретацией.
Развитие лингвистики в ХХ веке привело к формированию множества нарратологических теорий93. Кроме того, многоаспектная методологическая основа в исследованиях по нарративу94 заложена аналитической философией, которая отождествляет реальность и текст.
Поэтому разговор о нарративе как моносемичной единице проблематичен. Единственное, что объединяет различные теории нарратива, – это стремление определить его фундаментальные и смыслообразующие принципы.
Для окончательного определения представим термин нарратив в аспекте разных областей научного знания. 93 Теории русских формалистов (В.Пропп, Б.Эйхенбаум, В.Шкловский), диалогической теории нарратива (М.Бахтин), теории «новой критики» (Р.П.Блэкмер), неоаристотелианских теорий (Р.С.Грейн, У.Бут), психоаналитических теорий (К.Берк, Ж.Лакан), герменевтических и феноменологических теорий (Р.Ингарден, П.Рикер, Ж.Пуле), структуралистских семиотических теорий (К.Леви-Строс, Р.Барт, Ц.Тодоров, А.Греймас, Ж.Женетт, Х.Уайт), теорий читательского восприятия (В.Айзер,
Х.Р.Яусс), постструктуралистских и деконструктивистских теорий (Ж. Деррида, П.Де Ман) [275]. 94 Большое влияние на исследование нарратива оказали работы М.М. Бахтина о "чужом слове", о речевых жанрах и др. В нарративе в виде "авторассказа" лингвистически закреплена "социально сконструированная" личность (Б. Слугоский, Дж. Гинзбург); кроме того, нарратив всегда может быть рассказан по-иному; отсюда вытекает постановка ряда исследовательских психологических задач: выявление взаимоотношения между нарративом и действительностью; обнаружение моделей, принимаемых для "руководства действиями"; анализ "модуса самоосмысления и самопонимания" (Дж. Брунер); определение этапа формирования психосоциальной идентичности (Э. Эриксон) и др.
Нарратив в лингвистике. У.Лабов определяет нарратив как «один из способов репрезентации прошлого опыта при помощи последовательности упорядоченных предложений, которые передают временную последовательность событий нарративы функционируют как эквиваленты единичных речевых актов, таких, как ответ, высказывание просьбы, претензии и т.п.»[336].
Нарратив в лингвистике является предметом детального изучения нарратологии95 для которой нарратив – это смысловое наполнение человеческих переживаний через организацию элементов его существования в единое целое. Нарратив, таким образом, упорядочивает эти переживания посредством единого сюжета, представляющим действия и события в единой временной перспективе. Художественное произведение рассматривается как конструкт, элементы которго могут быть описаны в ходе лингвистического анализа96. В этом отношении единица человеческой коммуникации, представленная речевым отрезком, рассматривается либо как сложная семиотическая система97, либо как образование, включающее в себя одновременно адресата и адресанта. При первом подходе рассматривается лингвистическая структура отдельных слов и предложений, при втором многоплановость речевых действий, направленных на достижение прагматических эффектов. В антиструктуралистских напавлениях, таких как теория речевых актов, интенции коммуникантов, позволяют приблизиться к описанию нарратива, выступающего прототипом идеально оформленного речевого акта.
Лингвистический анализ нарратива предполагает рассмотрение текста как результата субъективной интерпретации реального мира, бессознательно оформленной в языковых нормах определенного социума.
Информационный комплекс диктемы
Лингвистическая семантика 40-х и 50-х годов (Ельмслев, Кребер, Лаужбери), из которой было заимствовано представление о компонентной структуре лексических значений (в свою очередь принесенное из фонетики и грамматики, где анализ по дифференциальным признакам – фонологическим и грамматико-семантическим – практиковался в течении десятилетий), послужила основанием для создания теории дифференциальных признаков в относительно простых и замкнутых тематических группах типа терминов родства и названий животных.
Традиционная теория дифференциальных семантических признаков была собственно дополнена в 60-х годах концепцией интегральных признаков [272; 276], в силу которой в значение слова могут входить такие семантические компоненты, по которым оно не противопоставляется никаким другим значениям в пределах тематической группы слов. Пример: для слов сын и дочь признак степени родства является дифференциальным, поскольку именно он лежит в основе противопоставления сын - племянник, дочь - племянница, а для слова дети, этот признак оказывается интегральным, так как противопоставленного детям родового названия для племянников и племянниц в языке нет [5, с.8].
Наряду с существенными семантическими признаками значений (дифференциальными и интегральными) было признано необходимым рассматрение в ряде случаев несущественных признаков, называемых «ассоциативными» [295, с.26] или «потенциальными» [79, с.382]. Пример: для слов бабка и дед, таким признаком является старый возраст. Учет ассоциативных признаков важен, потому что слово может получать новые, не закрепленные словарем, значения в новых контекстах. Иная идея иерархической организации лексического значения обсуждалась позднее [272; 79]. Н.И.Толстой выделяет в составе семантических признаков, или сем, образующих данное значение, семы двух видов – опорные (конкретные и немаркированные) и сопутствующие (абстрактные и маркированные, служащие основой противопоставлений). Пример: березничек = береза + лес + молодость + малая величина, где береза – опорная сема.
По В.Г.Гаку, наоборот, ядром значения лексемы является сема родового значения («архисема»), а дополнительным элементом «дифференциальные семы видового значения».
Иной взгляд на структуру значения имеет языковед М.В.Никитин. Согласно ему, говоря о понятиях и значениях, мы, по существу, имеем дело с одним и тем же предметом – концептуальным уровнем абстрагирующих абстрактных единиц сознания, но рассматриваем эти единицы в разных направлениях и с разными целями, в одном случае нас интересует, что они отражают, в другом – как их выражают. Поскольку значения – те же понятия145, они сохраняют за собой все то, что относится к понятиям: содержание, структуру, системные связи. Но поскольку значения – понятия, связанные знаком, то добавляется еще то, что является следствием этой связи, т.е. значения становятся семантическими единицами – значениями или частями значения (семами). В целом типология лексического значения по М.В.Никитину базируется на выделении в его структуре прагматического и когнитивного: «Прагматическое и когнитивное значения суть части значения, ровно как интенсиональное и контенсиональное значения суть части когнитивного значения, в то время как сигнификативное и денотативное значения являются разновидностями контенсионального значения» [204, с.65].
«Значения словесных знаков – те же понятия, но понятия связанные знаками» [204, с.46]. Современная теория и практика «компонентного анализа значений» признает, что лексическое значение имеет иерархическую организацию на основе дифференциальных признаков и является сложным образованием, непосредственно вплетенным в структуру сознания. Наличие ряда универсалий в семантике, которые представляют собой «фундаментальные человеческие концепты» и составляют «общее ядро»146, можно рассматривать как основу для построения «естественного семантического метаязыка» (ЕСМ)147, при помощи которого можно эффективно описывать значения, передаваемые в любом языке как бы изнутри, используя при этом предложения нашего собственного языка, которые хотя недостаточно идиоматичны, тем не менее непосредственно нами поняты.
Несмотря на критику научных воззрений А.Вежбицкой, которую можно обнаружить в наши дни у некоторых авторитетных исследователей [240, с.30-40], семантическая теория А.Вежбицкой занимает видное место в современной теории познания. «Соединяя абсолютный универсализм и крайний релятивизм эта поразительная теория»148, опираясь на «простые идеи» Дж.Локка, «алфавит человеческих мыслей» Г.Лейбница и «ясные и отчетливые идеи» Р.Декарта, позволяет индивидууму проникнуть в фундаментальные смыслы, лежащие в основании языковой картины мира, на основе субъективных представлений пользователя языка.
Вопреки теории языковой относительности, постулирующей особый способ концептуализации мира, когда пользователь определенного языка видит мир под углом зрения, навязанным родным языком, А.Вежбицкая считает возможным преодолеть различия несовместимых между собой картин мира, при условии перевода «культурно специфических понятий» на естественный семантический метаязык. Решение этой проблемы должно быть сведено к поиску семантических примитивов, представляющих элементарные значения.
Сам факт того, что на протяжении последних тридцати лет число выделенных примитивов варьирует от 15 до 60, свидетельствует о том, что исследователь находится в постоянном поиске этих элементов, и вопрос, кажется, остается все еще открытым.
По мнению А.Вежбицкой исходные интуиции пользователей языка во многом совпадают, поэтому интроспекция и лингвистическая интуиция, хотя и носят субъективный и произвольный характер, являются достаточными при определении семантических примитивов, конечно, при наличии формальной техники трансформаций, позволяющей интерпретировать факты определенного языка (или нескольких языков) в терминах естественного семантического метаязыка.
Все вышесказанное дает нам основания полагать , что лексические значения глаголов-концептов, оформляющих тематическое наполнение парных диктем в тексте французской и русской сказки, могут быть представлены одними и теми же единицами149.
Задачу представлений характеристик глаголов на основе словарных дефиниций мы сводим к поиску примитивов150 в терминах А.Вежбицкой, понимаемый ею как лексически воплощенный неопределяемый концепт, идентифицируемый в качестве семантического компонента внутри одного языка.
В рамках настоящего исследования мы делаем попытку представления такой трансформационной техники применительно к исследованию тематического аспекта диктемы в тексте сказки [46].
Диктемный анализ сказочных текстов
Принимая во внимание суперкумуляционные связи, присутствующие в тексте наряду с кумуляционными отношениями, способствующими образованию диктем, можно проследить функционирование в тексте единиц дискурсематического уровня тематизации. Если рассматривать текст не как простой материальный объект, а как интерпретируемый вербальный объект, за которым можно увидеть протекание дискурса [107, с.95], то становится очевидным, что диктематический уровень связывает с уровнем текста мыслительная интерпретация информации коммуникантом, то есть дискурсематический уровень как уровень протекания логических операций. Высказывание в тексте сказки характеризуется ситуативностью и зависит от окружающей его речевой обстановки. Заглавие высказывания, зафиксированное в титуле диктемы, в относительно развернутом виде, определяет идейно-содержательную сторону речевой ситуации.
Смысловой узел, поданный в определённой последовательности своего раскрытия через центральные звенья, воплощает в себе текст в содержательном отношении. Средством связи центральных звеньев в смысловом узле выступает сюжетная перспектива, основой создания которой может выступать смена тематизаций диктем, образующих текст сказки.
Базируясь на теории диктемной организации текста, предложенной профессором М.Я.Блохом, мы приходим к выводу, что название ситуации, представленное функцией действующего лица непосредственно входит в состав текста сказки, обозначая титул диктемы, и тем самым представляет тематический аспект данной диктемы (диктема – наименьшая тематическая единица текста).
В диктеме выделяются четыре важнейших функционально-знаковых аспекта речи: номинация, предикация, тематизация и стилизация [42]. Все эти аспекты речи характерны и для диктемного имени темы в тексте сказки.
Номинация реализуется через именование заглавием отдельной диктемы. Предикация заглавия диктемы выражается в его динамическом отношении к тексту и через него к действительности. Предикативные значения предполагают наличие в диктемном имени определенной семантики. В отличие от номинации, предикация в диктемном имени ситуации, как правило, находится в импликации, так как титулом выступает слово или словосочетание (титул диктемы в нашем случае не содержит предложения). В титуле диктемы номинация может имплицировать предикацию, а предикация, соответственно, номинацию.
Через диктемное имя ситуаций, образующих текст, в рамках аспекта тематизации реализуются близкие и далекие связи частей текста. Следовательно, все виды информации, а именно фактуальная, интеллективная, эмотивная и импрессивная, включены в аспект тематизации диктемного имени, выступающего как титул функции действующего лица. Фрейм как структура данных [194, с.23] способен моделировать вышеупомянутый контекст. С каждым фреймом ассоциируются информация и ситуации разных видов165.
Функция фрейма состоит в том, чтобы перекинуть мостик между описанием ситуации и глубинными семантическими представлениями. Фрейм выполняет эту задачу путем приписывания семантико-синтаксических ролей конкретным участникам (реальной или воображаемой) ситуации. Это приписывание определяет или ограничивает сюжетное наполнение сказочного рассказа, с помощью движения по иерархической цепи фрейма [244].
Ситуация понимается здесь в обобщенном смысле – это может быть действие, рассуждение, зрительный образ, повествование. Фрейм представляет собой не одну конкретную ситуацию, а наиболее характерные, основные моменты ряда близких ситуаций, принадлежащих одному классу. Одна ее часть указывает, каким образом следует использовать полученную информацию, другая – что предположительно может повлечь за собой выполнение действия, третья, что следует предпринимать, если ожидания не подтвердились.
Фрейм является структурой знания, представляемой в виде сети, в которой выделяется несколько узлов связи. Узлы верхнего уровня заполнены названием ситуации. Не заполненные заданиями узлы нижнего уровня называют терминалами, в них размещаются конкретные данные, в процессе приспособления фрейма к определенной ситуации. Низший по рангу субфрейм имеет свои дочерние вершины. Терминалы фрейма отождествляются со своим тестом166.
Фреймы, связанные со смыслом слов, будь то существительные, глаголы или другие части речи, несомненно, являются центрами концентрированного представления знаний о том, как связаны между собой различные предметы и явления, каким образом они используются и как они друг с другом взаимодействуют167.
Возьмем ориентированный на фреймы сценарий, который представляет собой структуру для понимания смысла повествования. В начале рассказа о нем известно очень мало, фактически то, что он рассказ, но даже этих скудных сведений достаточно. Обычный фрейм рассказа включает в общем случае пробелы, которые необходимо заполнить сведениями об окружающей обстановке, главном герое, основном событии, морали. И в самом деле, в любом правильно построенном повествовании вначале идет речь о действующих лицах и среде, в которой будет развиваться действие.
По мере развития сюжета информация, когда это возможно, передается фреймам более высокого уровня для углубления и конкретизации сценария.
В некоторых случаях к терминалу фрейма (вариант тематизации диктемы) удается присоединить целый субфрейм, например, возвращение героя домой, иногда эта часть сказочного повествования может быть опущена, и тогда герой сразу оказывается дома. Это случается, когда терминал фрейма-рассказа
Задания терминалов следующего по рангу уровня являются боле мелкими и сильнее конкретизированными элементарными действиями. Набор этих элементарных действий соответствует значению теста. Если и эти задания (элементарные действия) не являются конкретными, то фрейм может иметь один еще более низкий уровень [194].
Заимствуя язык гештальт-психологии, можно сказать, что предполагаемый базис знания и практики – сложный фрейм, стоящий за областью словаря, – являет собой общее основание образа, который может быть представлен любым из отдельных слов. Такой фрейм образует особую организацию знания, составляющую необходимое предварительное условие нашей способности к пониманию тесно связанных между собой слов [281, с.51]. согласуется с указателем верхнего уровня фрейма анализируемого предложения. Поэтому анализ каждого предложения следует производить до тех пор, пока содержащиеся в нем сведения могут быть получены для заполнения более крупных структур. Но что произойдет, если не удастся осуществить передачу данных на более высокий уровень? Это возможно, если «слушатель» еще не располагает терминалами, с помощью которых можно было бы усвоить новую информацию168, например непосредственный переход в сюжетной линии сказки от диктемы с титулом «А-нанесение вреда» к диктеме с титулом «Л-ликвидация». Тогда первым шагом явится попытка включить новую информацию в текущий фрейм-рассказ, так совершается необходимое включение промежуточных тематизаций в канву сказочного повествования.
Титул диктемы нацеливает читателя на определенную смысловую выраженность, и происходит это через центробежный вид связи. Тематическое осмысление сказочного произведения читателем осуществляется после его ознакомления с содержанием всего текста. По ходу чтения слушатель (читатель) неоднократно возвращается к заглавию диктем, фиксирующему смену тематизации, и через центростремительный вид связи между текстом и заглавием происходит полное раскрытие концепта произведения. В этом заключается реверсивная связь, объединяющая идейное содержание текста и понимание его читателем: заглавие выступает в качестве отправной точки и конечной инстанции сложного процесса осмысления читателем концепта произведения169.