Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Начала и правила архитектуры в индивидуальных концепциях философов и архитекторов эпохи Просвещения 14
1.1. Поколение 1700-х 16
1.1.1. Шарль Луи Монтескье (1689-1755): особенности восприятия как источник правил в архитектуре 16
1.1.2. Франсуа-Мари Аруэ, Вольтер (1694-1778): анти-примитивная хижина и идеал «от противного» 20
1.1.3. Жак-Франсуа Блондель (1705/08-1774): система вариаций» и искусство профилирования 24
1.1.4. Марк-Антуан Ложье (1713-1769): «система запретов» неотъемлемое, необходимое и обусловленное капризом 31
1.1.5. Дени Дидро (1713-1784): архитектура как вместилище абстракции 38
1.2. Поколение 1730-х 44
1.2.1. Николя Ле Камю де Мезьер (1721-1789): эмоция и архитектура 44
1.2.2. Этьен-Луи Булле (1728-1799): теория тел и теория света 51
1.2.3. Мари-Жозеф Пейр (1730-1785): удобство и эмоции 56
1.2.4. Клод-Николя Леду (1736-1806): «правило единства» и свобода мастера 60
1.2.5. Луи-Себастьян Мерсье (1740-1814): архитектура как универсальное организующее начало 64
1.3. Поколение 1760-х 67
1.3.1. Жан-Батист Ронделе (1743-1829): материал как начало архитектуры 67
1.3.2. Жан-Николя-Луи Дюран (1760-1835): узел как начало архитектуры 71
1.4. Выводы к Главе 1 74
1.4.1. Индивидуальное видение начал и правил 74
1.4.2. Общие черты и эволюция модели представлений 78
Глава 2. Начала и правила архитектуры в системе понятий эпохи 80
2.1. Ордер-порядок и гармония 81
2.2. Принципы и правила 85
2.3. Гений (дух) и характер 86
2.4. Воображение 87
2.5. Неология-Новаторство 89
2.6. Чувственность и эмпиризм 90
2.7. Зрение 92 2.8. Система и «линейность» 94
2.9. Выводы к Главе 2. «Терминологический словарь» эпохи Просвещения 97
Глава 3. О строении зданий 100
3.1. Аллегория как синтез «функций» и «значений» 102
3.2. Замысел декора 105
3.3. Деление функциональных единиц 110
3.4. Группы помещений 113
3.5. Линейные последовательности 122
3.6. Интерьер и разрез 131
3.7. Выводы к Главе 3. Представление о строении зданий
4. Общие выводы. 139
5. Заключение. Теория, мировоззрение, строение 140
6. Список литературы
- Франсуа-Мари Аруэ, Вольтер (1694-1778): анти-примитивная хижина и идеал «от противного»
- Марк-Антуан Ложье (1713-1769): «система запретов» неотъемлемое, необходимое и обусловленное капризом
- Принципы и правила
- Деление функциональных единиц
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Эпоха, называемая эпохой Просвещения, обладает огромным культурным влиянием на европейскую цивилизацию. Именно Францию обычно связывают с интеллектуальным подъемом, произошедшем в XVIII веке, и все основные идеи Просвещения, до сих пор определяющие вектор развития современного мира, могут быть сведены к французским источникам.
Актуальность работы возрастает сегодня, когда споры об архитектурном наследии XVIII века и его включении в современные культурные практики приобретают характер острой полемики. Влияние французского зодчества и французской мысли на Россию эпохи Просвещения невозможно переоценить, и изучение французских источников поможет лучше понять отечественное зодчество данного периода.
Доминантой большей части научных работ по архитектуре XVIII века всегда оставался стиль. Его понимание могло меняться, однако стиль всегда оставался в центре восприятия архитектуры эпохи, в то время как в других гуманитарных науках доминантой большинства исследований являлось мировоззрение Просвещения. В контексте мировоззрения видят истоки своего становления философия, социология, политология, и этот перечень не ограничивается гуманитарными дисциплинами. Так, с идеями Просвещения связывают свое развитие история техники и технологии.
Такая научная идеология исходит из самосознания Просвещения и напрямую высказывалась некоторыми ее ведущими философами. Специфика к ул ьт у р ы этой эпохи требует «начинать с книги», что предполагает перенос акцента с архитектурных объектов как таковых на мышление архитектора, которое проявляется в его теоретических трудах в той же степени, что и в постройках. Принято считать, что теория следует за практикой, что первично действие, но сам пафос Просвещения – в обратном движении мысли. Это было время, когда теория порождала практику, журналисты и философы предвосхищали будущую революцию, а книги предшествовали действиям. С точки зрения Просвещения именно тексты были первичны, а общественные изменения, произведения искусства и архитектуры были их прямой реализацией.
Особенностью данной диссертации является принципиальная ориентация не на стиль эпохи, а на ее мировоззрение, что влечет за собой изменение всех базовых аспектов научной работы, начиная с объекта и предмета исследования. Во временной промежуток широкой хронологии эпохи Просвещения (от конца XVII до начала XIX века) попадает переход
1 Guillerme, A. Wood versus Iron : The strength of materials in early 19th century France / Andr Guillerme, [translated by Robert Turner] // History and Technology. – Newark : Harwood Academic Publishers, 1988. – Vol. 6. – 239-252 pp.; Timoshenko, S. History of Strength of Materials : With a Brief Account of the History of Theory of Elasticity and Theory of Structures / Stephen Timoshenko. – [s.l.] : Courier Corporation, 1953. – 425 p.
между несколькими стилистическими направлениями архитектуры, крайне несхожими по форме и даже по собственной внутренней идеологии. Мировоззрение периода - единственное, что их объединяет. Однако для исследования в контексте стилеобразования способ мышления эпохи важен только как дополнительный аргумент, важный, но не основополагающий. Культура в таких исследованиях преломляется через стиль, который всегда остается в центре исследования и от которого происходит выход на все разнообразие мировоззрения. Вектор данного исследования полностью противоположен: анализ идет от мировоззрения к проекту, а вопрос, к какому стилю относится здание в рамках принятой методологии является вторичным.
В диссертации предпринята попытка проследить то, как первые интеллектуальные импульсы развивают мышление эпохи и переводятся в архитектурные построения. При этом в работе не утверждается, что влияние теории на архитектуру было всеобъемлющим, а принятый в диссертации новый подход не должен дополняться другими, встречными направлениями исследования. Однако перевод теоретической мысли в проектные решения является особой формой архитектурного мышления и дает новую объяснительную силу архитектурному исследованию. В какой бы степени мировоззрение Просвещения ни отражалось в архитектуре, в тексте раскрывается то, как именно оно переходило из текстов книг в проектные решения.
Степень разработанности: Исследованиями архитектуры XVIII века занимались А.И. Аксельрод, Д.Е. Аркин, А.А. Аронова, Р.М. Байбурова, Е.А. Белецкая, А.Э. Бринкман, Э. Бро, А. Брэхам, М.В. Будылина, А.М. Венедиктов, Э. Видлер, С. Виллари, Л. Водуайе, М. Гале, Ю.Н. Герасимов, Ж. Гильерм, И.Э. Грабарь, Г.Г. Гримм, А.-Н. Дезайе д’Арженвиль, Марк К. Деминг, М.В. Дьяконов, Ф. Дюбуа, Н.А. Евсина, М.А. Ильин, Т.П. Каждан, Е.А. Кантор, Э. Кауфманн, Ю.Г. Клименко, Н.В. Кожар, В.Я. Курбатов, Ж.А. Куссен, Дж-С. Лемани, П.Й. Ли, Ф. Мадек, Р. Миддлтон, М.Б. Михайлова, Н. Молок, М. Моссэ, А.Ж. и Ж.-П. Муйесо, В. Окслин, Л. Откер, Ж.-М. Перуз де Монкло, Д. Рабро, Д. Рамэ, Дж. Рикверт, Х. Розено, Т.Ф. Саваренская, Д. Саммерсон, В. Сзамбьен, Ф. Фише, Б. Фортье, В. Херрманн, Д.О. Швидковский, Ж. Эруар, Р.А. Этлин и др. В большинстве этих работ в рамках всестороннего анализа затрагивается вопрос мировоззрения Просвещения, его философии или культуры, но в центре остается проблема «больших стилей» – классицизма и барокко.
Хотя подход к исследованию, обозначенный выше, во многом является нехарактерным для работ по истории архитектуры, он все же опирается на труды ряда предшественников. Его основоположником можно
2 Во французской историографии распространены исследования «стиля Людовика XV» , «стиля Людовика XVI» и т.п.
считать Э. Кауфманна, который связал изменение архитектуры во второй половине XVIII века напрямую с философией Канта и понятием автономии. Тем не менее, вопрос стиля, возникшего в результате проявления идей «автономии» в архитектуре, оставался для него принципиальным.
Направление диссертации близко к подходу, которого придерживались Р. Этлин («Символическое пространство: архитектура французского Просвещения и ее наследие») и Э. Видлер («Написание стен»). Однако ни один из перечисленных авторов не ставил перед собой цель проследить весь процесс преобразований, идущих от мировоззрения эпохи непосредственно к архитектурным построениям. Они часто ограничивались отдельными наблюдениями и не пытались выстроить единую систему.
Рабочая гипотеза. Сумма идей о началах и правилах архитектуры, выраженная в текстах и трактатах, связана с проектными решениями рядом преобразований-превращений, которые ведут от мировоззрения через промежуточную ступень («умозрительный дом») к проектам конкретных зданий. Эти преобразования могут быть прослежены и описаны.
Цель исследования: выявить присущую эпохе Просвещения систему взаимопереходов от теоретической мысли о началах архитектуры к представлению о строении зданий и, наконец, к проекту.
Задачи:
рассмотреть индивидуальные концепции теоретиков архитектуры эпохи Просвещения в свете их представлений о началах и правилах зодчества;
выявить уровень представлений об архитектуре, объединяющий в единое мировоззрение индивидуальные идеи и концепции;
раскрыть представления о строении зданий в том виде, в каком они выводятся непосредственно из текстов трактатов, и выявить то, как они преобразуются в проектных построениях – планах, разрезах, фасадах.
Границы исследования
В границы работы попадают только французские авторы, относящиеся к «широкому веку Просвещения» (с 1670 по 1820 гг.)
Объектом исследования являются трактаты, доступные на языке оригинала, по возможности, в виде факсимильных копий изданий XVIII века. Рассмотрены архитектурные, научные трактаты и трактаты об искусствах, проекты и комментарии к ним, прочие документы (методические пособия, протоколы заседаний французской
3 Век Просвещения трактует как захватывающий такой временной промежуток, например, Жак Годешо, специалист по французской революции. Однако существует несколько «более узких» хронологий. Одна начинается с 1661 года (восшествие на престол Людовика XIV) и заканчивается 1789 годом. Вторая, несколько более распространенная, включает в себя период от правления Людовика XV до конца Директории (1715-1799). Подход, предполагающий акцент на личностях отдельных философов, считает дату рождения Монтескье началом, а дату смерти Бенжамена Констана концом Просвещения (1689-1830). Наконец, можно встретить синонимичное употребление термина «век Разума» и XVIII век.
Королевской Академии архитектуры и т.д.) и программные постройки.
В качестве объекта детального исследования выбраны теоретические и практические работы Жака-Франсуа Блонделя, Мари-Жозефа Пейра, Николя Ле Камю де Мезьера, Этьена-Луи Булле и Клода-Николя Леду, а также Жана-Батиста Ронделе и Жана-Николя-Луи Дюрана.
Предметом исследования являются представления о началах архитектуры и строении зданий и их связь с проектными идеями и решениями.
Методология и методы диссертационного исследования. Гипотеза исследования требует выработки особой методологии, которая позволяет провести архитектурный анализ, исходящий не из стиля эпохи, а из ее мировоззрения. Данная методика основывается на реконструкции сложной и разветвленной системы преобразований от мысленных конструкций до строения здания. Краеугольным камнем методологии становится поиск подобий между тем, как архитектор мыслит (сам по себе и в рамках «духа эпохи») и тем, как он проектирует. Можно сказать, что такая методика типологически подобна методу работы архитектора, строящемуся на соединении гуманитарной мысли и архитектурных решений. По крайней мере, именно таким он предстает в архитектурных трактатах, ставших объектом данного исследования.
Изучение различных уровней представлений об архитектуре – индивидуального, универсального и «умозрительного дома» – начиналось, как было уже сказано выше, «с книги», с трактата, как первого объекта исследования, и потребовало использования метода комплексного сопоставительного анализа источников. Выбор авторов, чьи тексты разобраны в диссертации, опирается на методы анализа интеллектуальных сетей, разработанные Р. Коллинзом4. Исследование системы понятий Просвещения во многом вдохновлено методами Р. Козеллека. Но все привлеченные методы подчинены общей методологии, которая предполагает, что теоретическая линия Просвещения характеризуется непрерывностью развития на разных уровнях «умозрительности».
Научная новизна.
Впервые раскрыта логика представлений об архитектуре ведущих французских философов, выявлены особенности теоретических концепций Жака-Франсуа Блонделя, Мари-Жозефа Пейра, Николя Ле Камю де Мезьера, Этьена-Луи Булле и Клода-Николя Леду, а также Жана-Батиста Ронделе и Жана-Николя-Луи Дюрана. Эти концепции рассмотрены как несводимые друг к другу, но на временной оси прослежены изменения определенных черт и взглядов между тремя поколениями авторов.
4 Collins, R. The Sociology of Philosophies: A Global Theory of Intellectual Change/ Randall Collins. Cambridge,
Massachusetts : Harvard University Press, 1998. – 1121 P.
5 Koselleck, R. The practice of conceptual history: timing history, spacing concepts / Reinhart Koselleck, Todd
Samuel Presner. – Redwood City, California : Stanford University Press, 2002. – 367 P.
Из изученных текстов впервые выделена система понятий, которые, не являясь строго архитектурными, постоянно возникают в размышлениях архитекторов и зачастую неверно понимаются современным читателем. Разобраны понятия «порядка-ордера», «воображения», «принципов», рассмотрено то, чем они отличались от «правил» и в чем, с точки зрения мировоззрения Просвещения, заключалась разница между «характером» и «гением» («духом») архитектуры. Найдена система связей, которая существовала между этими понятиями и приводила к представлениям о системности и чувственном восприятии. Именно такая система представляет собой уровень, на котором столь разные универсалии и индивидуальные концепции соединялись в единое мировоззрение и картину архитектуры.
Раскрыто, как теоретические построения и связки понятийного аппарата преломляются в представлении о строении здания. В диссертации впервые описано то, каким видели дом в эпоху Просвещения и как это виденье переводилось в проектные решения. Рассмотрено все строение здания от аллегории, соединяющей в себе пучок функций и значений, к замыслу декора как первой материализации умозрительного дома, затем плану как первому проявлению аллегории в структуре дома и, наконец, к разрезу как комплексному отображению представлений о здании.
Таким образом, архитектура эпохи Просвещения получает новую интерпретацию, заново конструируется как система связей между теоретической мыслью и практикой. В исследовании представлена авторская методика, основанная на предположении о связи между строением архитектурной мысли и самим архитектурным строением.
В научный оборот вводятся новые, ранее не переводившиеся тексты, включая избранные фрагменты архитектурных трактатов.
Теоретическая и практическая ценность диссертации. Исследование позволяет понять роль и значение теории в архитектурном проектировании. Методология обладает теоретической ценностью для дальнейших исследований, причем не только эпохи Просвещения. Не исключена возможность ее использования при изучении других исторических периодов, если появляется необходимость понять связь между мышлением эпохи и архитектурными решениями. При этом совершенно не обязательно, чтобы роль теории была для изучаемого времени такой же принципиальной, как для века Разума: даже если мировоззрение влияет на архитектуру в очень малой степени, предложенная методика поможет выявить механизмы и последствия этого воздействия.
Результаты исследования могут быть использованы в развитии методологии научных исследований по теории и истории архитектуры, в преподавании историко-архитектурных, проектных и философских дисциплин. Это придает работе, несмотря на ее «теоретический фокус», также и практическую значимость.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
Индивидуальные представления теоретиков эпохи Просвещения о началах и правилах архитектуры, а также выявленные связи между их зачастую несводимыми друг к другу картинами архитектурного мира;
Представления философов и архитекторов XVIII века о зодчестве, зафиксированные в системе понятий, обеспечивающих единство мировоззрения эпохи Просвещения;
Представления о строении зданий и их переводы в проектные решения.
Степень достоверности и апробация результатов исследования. Все выводы, сделанные в диссертации, не противоречат фактам, уже изложенным как в других научных работах, так и в трактатах и проектах, являющихся объектами данного исследования. Само исследование заключает в себе возможность проверки достоверности имеющихся фактов и правила соотнесения их с уже изложенными в существующем пласте исследований. Работа проверяется и по критериям, которые задает сама, и при экстраполяции на весь массив фактов, находящихся на данный момент в научном обороте. Таким образом, выполняется двойная проверка.
Частные наблюдения касательно расцвета теории, нового символического осмысления пространства, важности понятийного аппарата и т.д. можно найти в опубликованных трудах об архитектуре XVIII века, однако они остаются редкими, непроявленными и разрозненными. В данной работе они встраиваются в единую систему, обнаруживающую структурное единство между мышлением архитектора, мировоззрением эпохи и строением здания.
Основные положения диссертации были апробированы на конференциях: на международных научно-практических конференциях «Наука, образование и экспериментальное проектирование» в ФГБОУ ВПО «Московский архитектурный институт (государственная академия») в 2012-2015 гг.; на Днях Науки в ФГБОУ ВПО «Московский архитектурный институт (государственная академия)» в 2012 г.; на международной научной конференции «Вопросы всеобщей истории архитектуры», организованной Научно-исследовательским институтом теории и истории архитектуры и градостроительства (НИИТИАГ РААСН) (2011 г.); на научно-практической конференции «Световой дизайн – 2014» в Санкт-Петербурге.
Внедрение результатов исследования осуществлено в процессе научной и учебной деятельности кафедры «Советская и современная
6 Среди основных работ можно назвать «Архитектуру века Разума» (Э. Кауфманн; связь теории и практики), «Символическое пространство: французское Просвещение и его наследие» (А. Этлин; наполнение символическим значением общественных пространств), «Написание стен: архитектурная теория в период позднего Просвещения» (Э. Видлер; ведущий характер теории для мышления периода), «Николя ле Камю де Мезьер: пьеса в отеле» (Д. Г. Мацек; повествовательный характер структуры здания).
зарубежная архитектура» ФГБОУ ВПО «Московский архитектурный институт (государственная академия)» в 2012-2015 гг.: в курсовом проектировании (на 5 курсе), на семинарских занятиях и при разработке пособий для студентов по дисциплине «Методология научного исследования» (на 5 курсе).
Публикации: по теме диссертации опубликовано 10 научных работ общим объемом 3,8 п.л. Из них четыре статьи напечатаны в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки России, объем статей 2,2 п.л.
Структура работы: диссертация, представленная в одном томе, включает в себя текстовую часть (153 страницы), состоящую из введения, трех глав, основных выводов и заключения, списка литературы (153 наименования) и иллюстративного материала (24 иллюстрации).
Франсуа-Мари Аруэ, Вольтер (1694-1778): анти-примитивная хижина и идеал «от противного»
Итак, Ложье совершенно неожиданно истолковал «неотъемлемое». Им оказались не двери и окна, не то, что создаст удобство, а то, что создаст красоту и происходит непосредственно из образа примитивной хижины: колонны, антаблемент и скатная крыша с фронтонами.
К этим частям здания автор выдвигал строжайшие, но абсолютно разумные в его системе требования. Колонна, исходя из образа примитивной хижины, «должна быть отдельно стоящей, чтобы естественно выражать свое назначение и происхождение; колонна должна быть круглой, потому что природа не создает ничего квадратного; колонна должна иметь утончение от низа кверху, чтобы подражать природе, которая дарует подобное утончение всем растениям; колонна должна стоять прямо на мостовой, как опоры примитивной хижины стоят прямо на земле». Требования к антаблементу заключаются в том, что он « должен всегда опираться на колонну прямой линией; на своем протяжении он не должен создавать никакого угла или выступов». Фронтон, в свою очередь, «представляет собой щипец крыши; значит, он может идти только по торцу здания. Его форма неотъемлемо треугольная, он всегда должен находиться сверху антаблемента» [90, p. 16, 31-33, 38].
Все эти требования выводятся напрямую из концепции примитивной хижины. Подчеркиваются внешние достоинства элементов системы, сходство с природой (сужение колонны кверху, ее круглая форма), их архитектоничность (отдельно стоящая колонна выражает свою сущность опоры) и, наконец, их разумность (своды должны быть несомыми, значит, не должны нести).
Однако гораздо больше внимания, чем достоинствам, Ложье уделяет недостаткам. Так, в «Заметке 1. О колонне» описание того, какой должна быть колонна, занимает один абзац, на описание же недостатков уходит много страниц причем во многом список «недостатков», недопустимого по Ложье, совпадает с «вариациями» Блонделя. Первым недостатком называется колонна, выступающая из плоскости стены точнее, «утопленная в стену», так как в системе Ложье именно стена вторична.
С точки зрения автора, колонна «бесконечно теряет в изяществе, если хоть одно препятствие мешает ей, стирает ее контур». Элементарные нужды практики, которые заставляют возводить стены, теоретик архитектуры признает, но не считает достаточными поводом для создания полуколонн. Конечно, человек хочет «жить в закрытых помещениях», где он не подвержен внешним влияниям, «а не в залах, открытых со всех сторон». Таким путем и появились стены, которые Ложье считает просто способом «заполнять интерколумнии», что и породило привычку «помещать колонны в стену». Автор понимает, что «в таком случае, колонны в толще стены не рассматриваются как недостаток, эта вольность диктуется необходимостью». Однако при любом отступлении от идеала «надо помнить, что любая вольность такого рода говорит о несовершенстве, что использовать ее надо умеренно и только в том случае, если сделать лучше нельзя». Это понимание, конечно, должно расстраивать архитектора, а значит, ему «не стоит навязывать себе тягостную необходимость использовать колонны в толще стены. Лучше оставить колонны для галерей, где они могут оставаться абсолютно свободно стоящими, и убрать их отовсюду, где необходимость требует встраивать их в стену» [90, p. 17-18].
Итак, первое отступление от образа идеальной примитивной хижины стены, заполняющие промежутки между колоннами, это первый недостаток. Второй недостаток следующее логическое отступление от образа примитивной хижины использование колонн прямоугольных, а не круглых в плане, которые автор называет пилястрами. Его позиция - как раз то строгое отрицание пилястры, с которым не хотел соглашаться Блондель.
По мнению Ложье, «пилястры – просто дурное изображение колонн» [90, p. 20] (а не самостоятельные элемент, играющий отдельную важную роль, как у Блонделя). То есть новый тип колонны столб с прямоугольными гранями для Ложье не представляет самостоятельной ценности. Новый тип колонны, с его точки зрения, это всего лишь попытка вызвать воспоминания о знакомой «правильной» колонне более простыми методами.
К тому же, углы колонны «противоположны сути искусства, они заметно отклоняются от природной простоты. В них есть существенные и неудобные ребра, которые смущают взгляд. Их поверхность, лишенная округлости, придает всему ордеру плоский вид» [90, p. 20-21]. В системе Ложье этот недостаток непростителен. Если стены в промежутках между колоннами объясняются разумной причиной необходимостью жить в закрытых помещениях, то единственное оправдание пилястр, их меньшая стоимость, для Ложье не является достаточным. Ведь разумность в парадигме эпохи это глубокое понимание законов природы, а не прямолинейная прагматичность: «Мне скажут, пилястры мы используем, чтобы избежать слишком больших расходов на колонны. Я отвечу, что если нас останавливают только вопросы расходов, нужно просто принять решение и убрать ордер полностью. И без него можно строить красивые здания. Но если хочется использовать великие архитектурные ордера, я никогда не прощу, если из них уберут колонну, их самую неотъемлемую часть» [90, p. 24-25].
Пилястра это «одно из худших злоупотреблений, когда-либо введенных в архитектуру», и оно влечет за собой другие, т.к. «злоупотребления никогда не бывают единичными» [90, p. 23]. Когда архитектор начинает использовать пилястры, он уже не видит ничего дурного в согнутых пилястрах в углах комнат, пилястрах, утопленных в стену помещений с циркульными планами, и пучках пилястр. Любой недостаток декора он пытается заполнить пилястрами. Наконец, он соединяет пилястру с колонной, хотя не существует пары глупее: «Что значит эта пилястра, утопленная в стену позади отдельно стоящей колонны?… Какой смысл соединять такие несочетаемые вещи? У колонны есть утончения, у пилястр их не бывает, из-за этого они всегда будут казаться либо слишком тонкими внизу, либо слишком широкими наверху» [90, p. 23-24].
Следующим недостатком становятся все прочие возможные эксперименты с формой ствола колонны не столь распространенные, как пилястра, и потому выведенные в отдельную цепочку запретов. К ним относится, прежде всего, практика «вместо обычного утончения колонны придавать ей утолщение на трети высоты их ствола», так как природа не создает ничего, что «может обосновать это утолщение» [90, p. 25]. Следующим недостатком являются «рустованные колонны» «обрубки колонн, нагроможденные один на другой с непостоянным модулем, и таким образом производящие эффект чего-то очень измельченного и бесконечно жесткого» [90, p. 26]. Далее упоминаются витые колонны, колонны с витыми каннелюрами и т.д [90, p. 26-28].
Наконец, последним недостатком называется пьедестал, на который ставится колонна. Он является, во-первых, отходом от образа примитивной хижины, где опоры стоят прямо на земле. Во-вторых, преступлением против здравомыслия эпохи, так как колонны ноги здания, которые «абсурдно выглядят, если давать им самим ноги» [90, p. 28]. Наконец, пьедестал под колонной признак попытки уменьшить стоимость колонны сократив ее длину, а Ложье, как мы уже выяснили из его рассуждений о пилястрах, не признавал экономические доводы достаточными для отступления от первоидеала. Единственное исключение, в котором можно использовать пьедестал, вызвано вопросами безопасности: «Колонны также могут порой иметь маленький отдельный цоколь каждая, если интерколумнии заполнены перилами, как в Версальской капелле и галерее Лувра. Этот прием менее совершенен и мог бы считаться недостатком, если бы не был простителен из-за необходимости делать перила в галерее, возвышающейся над вторым этажом. Но если на первом этаже мы ставим пьедесталы под колоннами, то эту ошибку никак нельзя простить» [90, p. 30]. В целом же пьедестал под колонной находится вне контекста, ведь «пьедесталы хороши для статуй, и нужно обладать очень плохим вкусом, чтобы использовать их иначе» [90, p. 31].
Марк-Антуан Ложье (1713-1769): «система запретов» неотъемлемое, необходимое и обусловленное капризом
Представления Шарля-Луи Монтескье (1689-1755) об архитектуре являются производными от его представлений о свойствах человеческого восприятия, в первую очередь, зрения. В его концепциях в один ряд становятся симметрия и любопытство, разнообразие и сюрприз и т.д. Таким образом, начала архитектуры для Монтескье существуют «в глазах смотрящего», а не внутри здания как такового, благодаря чему свойства объекта и субъекта в ней уравниваются.
В текстах Франсуа Вольтера (1694-1778) обнаружено «антипервоначало архитектуры», анти-примитивная хижина, все элементы которой противоположны идеалу. Если у Монтескье человек смотрит на архитектуру, то у Вольтера человек встроен в ряд архитектурных элементов (план и форма оконных проемов существуют в одном ряду с проектировщиком, заказчиком и зрителем). Представления о правилах архитектуры всегда высказываются в форме доказательств от противного. Напрямую Вольтер проговаривает только требование сочетать в архитектуре красоту и пользу, при этом польза является только наполнением уже законченного архитектурного произведения, и никак не влияет на его формообразование.
Для Марка-Антуана Ложье (1713-1769) вся архитектура происходит от примитивной хижины, которая определяет правила прекрасного и природного в архитектуре. История архитектуры для Ложье это деградация первообраза, «примитивной хижины». Исходя из этого, правила архитектуры даны Ложье через запреты на изменение «неотъемлемого», и вся система архитектуры у Ложье это «система запретов». Лучшее приложение мастерства архитектора он находит в церковном строительстве, объединяющим ордер с пространственной схемой готического храма.
У Дени Дидро (1713-1784) существуют два встречных процесса, касающихся соотношения архитектуры и абстракции. Любое здание для него это вместилище некоей абстракции или общественной проблемы (система нефов в Отель-Дье упомянута, только чтобы показать, как чудовищно находиться в здании больным). С другой стороны, сложные абстрактные построения у Дидро раскрыты через проекцию на архитектуру («божественное единство» или правила прекрасного - «общие», данные от природы, и «частные», выведенные человеком). Архитектура у Дидро в первом случае вместилище идеи, во втором структура, которая придает осмысленность любой идее. В связи с этим у Дидро красота влечет за собой функциональность, а формы архитектуры вплоть до оконных проемов определяются нравами построившей ее нации. У Луи-Себастьяна Мерсье (1740-1814) архитектура представляет собой универсальное организующее начало. На первом уровне архитектура у Мерсье организует общество, а на метауровне она организует сам роман (сюжет и структуру), в котором описывается идеальное общество. Проектирование идеального общества приводит Мерсье к архитектурному проектированию (в частности, он «спроектировал» в своем романе эксплуатируемую кровлю-сад). Для Мерсье архитектура завязана воедино с общественной моралью, и даже качества хорошей архитектуры такие же, как у хорошего гражданина простота и благородство.
Каждый архитектор из рассмотренных нами пытался создать собственную теорию мастерства, понять основания и правила архитектуры. Изучение текстов показывает, что у каждого из них сложилась, в рамках мировоззрения эпохи Просвещения, своя уникальная картина архитектурного мира, свое видение зодчества как системы.
В результате проведенного анализа выявлена присущая каждому из них внутренняя логика: Жак-Франсуа Блондель (1705/08-1774), считавшийся одним из самых строгих теоретиков французского Просвещения, запрещавший создание новых ордеров, раскрывается, если посмотреть на его архитектурную философию как на «систему вариаций» (в противоположность «системе запретов» Ложье). Внутри каждого элемента Блондель допускал бесконечное число вариаций, так что даже список «запрещенного» у Ложье почти полностью совпадает с «вариациями» Блонделя. Блондель предлагал подражать древним мастерам, а не напрямую природе; природные сравнения играют роль не столько начал, сколько правил то есть того, с чем можно соотнестись. Первичным элементом архитектуры для Блонделя был профиль, соотносимый с человеческим лицом и становящийся «лицом ордера».
Представления об архитектуре Мари-Жозефа Пейра (1730-1785) основываются на понимании пустоты как источника: в основе архитектурного ордера лежит для него не соотношение вертикали и радиуса, как для Блонделя, а принцип чередования пустого и заполненного. Архитектура, по мнению Пейра, прежде всего, должна быть удобной и порождать сильные эмоции, не обязательно только положительные. Примером идеальной архитектуры для него была архитектура древнего Рима, основанная на сочетании многочисленных залов-центров (эмоция) и примыкающих ним малых помещений (удобство), выходящих в сад (удобство-эмоция).
У Николя Ле Камю де Мезьера (1721-1789) форма является отражением абстрактного внутреннего первоначала (такого как хитрость, нежность, ловкость) архитектурных и природных объектов. Через форму первоначала влияют на наше восприятие объекта, вызывая эмоции форма становится посредником между сутью архитектурного объекта и человеком. У Ле Камю эта философия обретает и прикладную функцию он переводит основные первоначала архитектурных объектов в конкретные принципы формообразования, позволяющие вызывать нужные эмоции у зрителя
Представления об архитектуре Этьена-Луи Булле (1728-1799) разделяются на два основных элемента: «теорию тел» и «теорию света», которые происходят из восприятия архитектором природы как сочетания геометрии и световых эффектов. Булле первый разделил первое правило архитектуры («регулярность») и ее первую красоту («пропорцию»). Это позволило ему перейти к более открытой (незаданной) системе архитектурного творчества.
У Клода-Николя Леду (1736-1806) существует одно первоначало единство, не относящееся ни к каким областям или элементам архитектуры отдельно (они существуют как свободное перечисление). Отказ от предмета как основы для выведения начал и правил позволяет Леду перейти к максимально открытой системе архитектуры (разнообразию и свободе мастера). Частным проявлением единства как основного начала является у Леду принцип сосуществования человека с природой и общества с архитектурой. Это позволяет архитектуре влиять на общество и воспитывать его.
Жан-Батист Ронделе (1743-1829) начал искать начала и правила не в философии, а в свойствах материалов. Первоначало (или идеал) у него не задан заранее, а собирается из отдельных элементов по правилам работы с архитектурными материалами. Показано, что место поиска главного правила архитектуры у него занял поиск ее главной практической цели, а под теорией, управляющей действиями практики, он подразумевает уже не философию, а математику.
У Жана-Николя-Луи Дюрана (1760-1835) выведение целого из части, а не вывод части из целого, уже декларируется. Составной идеал Дюрана идет не от элемента (материала), а от связки (нематериального узла конструкции, пересечения осей). Зодчество при таком подходе существует на уровне абсолютной нематериальной абстракции, и почти все вопросы архитектуры становятся вторичными по отношению к строению здания: так, по Дюрану, красота является вещью производной и появляется «сама собой».
Принципы и правила
Первым отличием умозрительного дома французского Просвещения от представления о здании, свойственного современному сознанию, является совершенное иное представление о функциональности и предназначении помещений.
Аллегория в архитектуре французского Просвещения играла ту роль, которую мы сегодня отводим функции. Объединяя эмоциональное и прикладное в единый запоминающийся образ-концепцию, французское Просвещение создает смысловой пучок, в котором наша современная «функция» является только одним из элементов. Рассматривая в предыдущей главе систему понятий Просвещения, мы уже констатировали неразрывную связь между чувственным, эмпирическим, фактом и эмоцией. В структуре здания эта связь находит отражение в аллегории-функции.
Таким образом, функция, понятая как метафора, и метафора, определяющая строение, являются первой характеристикой представления об архитектуре французского Просвещения. Пожалуй, наиболее ярко это выражено у Ле Камю де Мезьера в описании «туалетной комнаты». Он называет ее «жилищем граций», и именно грации определяют свойства ее декора и строения:
«Туалетная комната – место, где грации держат совет; они просты и бесхитростны: их очарование идет от природы; исходя из этой идеи, из подобия характеру граций должна быть выполнена их комната. Они легкие, стройные, не высокие и не низкие. Таково должно быть и их убежище. Пропорции его должны быть ионическими, средними между дорическим и коринфским ордерами.
Туалетная комната по природе своей – маленькая. В среднем двенадцать ступней в ширину и пятнадцать в длину, девять в высоту – вот подходящие для нее пропорции… Следует избегать всего пышного, великолепие пугает граций, они любят простоту» [94, p. 126-127].
Как мы видим, функция здесь заменяется или подчеркивается образом «места, где грации держат совет», и комната подстраивается под «потребности» граций, как привередливых заказчиц, то есть форма определяется функцией, но через метафору. Точно так же, описывая купальни, Ле Камю де Мезьер, характеризуя их функцию как «место, куда Диана спускается для купания», определяет важнейшие элементы декора и построения через мифологию Дианы. Цвет занавесей, «белый, как снег» или голубой, зависит от того, как богиня-охотница проводит день, ведь «Диана порой бегает по лесам, и ее кожа темнеет от солнца, а все должно быть предусмотрено – то, что подходит блондинке, не всегда подойдет брюнетке». Необходимость двойной двери объясняется мифом, ведь когда «Диана купается, Актеон не должен застигнуть ее врасплох» [94, p. 137-138].
Подобным же образом личность хозяина, трактуемая через аллегорический образ, задает общие функции и характер здания. Ле Камю де Мезьер выделяет следующие «типы хозяев»: военный, судья, богач, придворный, священник, министр. Он описывает соответствующий каждому из них характер здания, где аллегорическая метафора личности владельца обуславливает форму вплоть до типа архитектурного профиля.
В доме военного «украшение полностью отличается от того, что применили бы в доме судьи: здесь все атрибуты Марса, там – Фемиды. Выявленность контуров должна кардинально различаться в одних и других апартаментах. У военного все должно быть четко, ничего манерного, много квадратных форм и мало округлых. Дрожащей рукой должны мы добавлять несколько миртовых листов, украшающих воина.
Для вторых апартаментов, напротив, нужно, чтобы ансамбль был более слитным, чтобы было больше единства, чтобы характер его был наиболее благородной простоты. Этот тон успокаивает метущуюся душу клиентов. Одним из принципов, на который следует опираться, заключается в том, что за счет гармонии всего и согласия в ансамбле мы понимаем, что сердце того, к кому мы пришли ходатайствовать, чисто, и ему чужд характер крючкотворства, что он сводит вещи к их главным принципам. Чистота профилей способствует подобному ощущению, как и манера освещения: все должно быть пронизано чистым светом, но не слишком оживленным. Это строгая система, основы которой четко установлены» [94, p. 150-151].
По-иному создаются апартаменты «богача». Их особенности «состоят в расточительном и щедром использовании украшений и позолоты. Это – дворец Плутоса, великолепие определяет его характер; но требуется продуманная прогрессия (в декоре Т.К.), чтобы главные комнаты отличались от прочих. Именно градация богатства … создает волшебство и вызывает чувства» [94, p. 152].
«Апартаменты вельможи», человека состоятельного, но благородного, «требуют благородства и величия». Здесь «массы предупреждают чувство, профили – его вызывают, а украшение определяет; великолепные проемы, повторяющиеся зеркала, не слишком, впрочем, умноженные, идут на пользу властвующей там пышности». Она, тем не менее, не раздражает зрителя, так как «титул и ранг оправдывают ее в наших глазах, согласно нашим нравам» [94, p. 152-153].
Если даже дом вельможи отличается от дома просто богача, то что же говорить об апартаментах придворного. «Апартаменты, отведенные для придворного… требуют просторных комнат, больших размеров, простых планировок и широких эффектов. Мелкими деталями следует пожертвовать, небольшие предметы изгнать, необходимость поисков тщательно избегать», [94, p. 153] все здесь укрупнено, как и личность владельца по сравнению с простыми состоятельными гражданами и даже аристократами.
Апартаменты священника, напротив, лишены пышности, и «выполнены примерно так же, как и судьи, только орнаменты должны отличаться. Не имеет смысла даже уточнять, что туалетная комната и будуар не требуются, но нужны задние кабинеты и ораторские: эти помещения говорят о скромности и уединении. Продуманное освещение, гармония масс и профилей вызовут те же ощущения… В общем, каждая комната апартаментов прелата должна вызывать уважение и благочестивое почитание. Нужно, чтобы люди говорили, что это – апартаменты настоящего пастыря, дышащие чувством, диктуемым нашей прекрасной, чистой и простой религией… Ничего пышного, особенно в меблировке. Это пойдет во вред характеру, идущему от одного из главных принципов, которыми мы здесь руководствуемся: это будет грехом против нестяжания » [94, p. 152-154].
Особняком стоит министр, человек, которому должно соединять достоинства судьи, вельможи и пастора. «Апартаменты министра схожи с апартаментами вельможи: они должны представлять своего хозяина, и должны выражать одновременно авторитет, силу, добрую волю, приветливость, желание завладевать сердцами: благородные чувства, достойные человека гуманного». Это непростая задача для архитектора, решить которую помогут «гармоничные гордые профили прекрасных пропорций, единство масс, продуманный свет. Разные стороны света имеют свои свойства, выражающие и вызывающие чувства. Разные времена дня вызывают многие другие эффекты, которым мы придадим характер за счет красивого расположения масс: задача умелого архитектора уметь воспользоваться ими» [94, p. 154].
Как мы видим, функция и эмоция почти не разделяются в описании этих помещений, и часто объединяются аллегориями (Марса, Фемиды, Плутоса, Пастыря). В современном сознании функция связана с утилитарными свойствами помещения, но в представлении французского Просвещения о доме функция как таковая всегда существует в системе символических значений. Она позволяет воспринимать композицию помещения, способы освещения, отопления и, например, сюжет росписей и картин, которые находятся в помещении, как одинаково «функциональные» элементы, ни одно из которых не является вторичным или производным.
Деление функциональных единиц
Присутствие выше в работе параграфов, где подробно излагаются выводы, сделанные на основе проведенного исследования, позволяет здесь ограничиться общей оценкой ситуации, сложившейся в архитектурной мысли Франции эпохи Просвещения.
Просвещение было единой системой свободного обращения идей, поэтому архитектура легко проникала в философские построения и нередко определяла их. Философы хотели быть архитекторами, раскрывающими конструкцию мироздания, а архитекторы в своих теоретических построениях стремились выйти на философский уровень обобщения. Никогда ни до, ни после эти две профессии не сближались друг с другом столь тесно в едином желании познать устройство мира, чтобы созидать его по открытым ими правилам и законам.
После того как философы Просвещения обратились к архитектуре, архитекторы приняли брошенный им вызов, хотя правильнее было бы назвать это вызовом эпохи. Точно так же постулаты эпохи о началах и истоках архитектуры логически предшествуют правилам архитектуры, которые в свою очередь оказываются непосредственно связанными с представлениями о строении здания в его функциональных, технических и символических аспектах.
Наконец, представления о строении здания складываются в некую модель идеального дома, во многом возвращающую нас к исходной (и единой) модели мироздания. Цепочка развития завершается воплощением названных идей уже в конкретных проектах.
Все это может быть названо процессом формирования базовых представлений, системы или модели архитектурного мышления эпохи. В этой системе каждый выполняет свою роль и занимает свое место: философы, литераторы, теоретики архитектуры, архитекторы-практики, просвещенные заказчики.
Следствием их взаимодействия между собой становится выработка общего языка и повестки дня общественной архитектурной дискуссии. Изучая трактаты, мы не только попадаем в лабораторию архитектурной мысли, но как бы присутствуем при нескончаемом разговоре об архитектуре спорах, не прерывавшихся на протяжении всего Sicle des Lumires.
Общую концепцию, как и единый понятийный аппарат, эпохе в полной мере сформировать не удалось, но каждый из теоретиков архитектуры честно пытался превратить свою индивидуальную систему, если не в общепризнанную, то в общедоступную, а, следовательно, универсальную. Это были индивидуальные модели понимания и интерпретации, предназначенные, однако, для сборки архитектурной теории в единую систему.
Теория, в свою очередь, отражала стремление выстроить или достроить необходимыми элементами систему функционирования архитектуры в обществе, пока если не идеальном, то, по крайней мере, разумном.
В теоретических трактатах архитектор чувствовал себя несравненно свободнее, чем в практике, а потому полнее и точнее выражал свое видение, формулировал свою позицию, обращенную к обществу. К этому располагало время, особенность которого состояла в том, что социальный и культурный контекст не требовалось преодолевать, поскольку он скорее помогал, создавая благоприятную обстановку для теоретических изысканий.
Взгляды и концепции теоретиков архитектуры французского Просвещения порой полностью противоположны, но легко соединяются по принципу дополнительности, формируя сложную картину представлений о началах и правилах архитектуры Просвещения.
За выяснением начал и правил архитектуры логично следовал переход к вопросу о том, как следует строить здание, каким должно быть его внутреннее строение, словом, как следует проектировать. В сложившейся системе понятия верхнего уровня воспринимались почти как практические рекомендации, а конкретные рекомендации отсылали к абстрактным построениям. Эта цельность и ясность, присущая Веку Просвещения, впоследствии оказалась утраченной, как и изначальное единство мира, к которому и пытались вернуться теоретики архитектуры французского Просвещения.
Перспективы дальнейшей разработки темы. Дальнейшее исследование должно быть направлено на углубление понимания связи между представлениями о строении зданий и теорией архитектуры. В частности, предварительный просмотр показал, что важные наблюдения по этой теме можно сделать, изучив работы Жана-Луи Вьеля де Сен-Мо, Катримера де Квинси, Жака-Жермена Суффло, Шарля Фурье, Жан-Жака Лек, Жана-Батиста Серу д Аженкура, Пьера Фонтэна и Шарля Персье и др.
При дальнейшем развитии темы целесообразно использовать выводы и методику исследования для анализа архитектуры европейских стран (Англия, Италия, Германия), в которых получили широкое распространение идеи французского Просвещения. Возможно также расширение хронологических границ, которое включает в себя, прежде всего, изучение эволюции философских построений и представлений о строении зданий между «Великим (XVII) веком» и эпохой Просвещения.
Результаты и методы исследования могут быть использованы и развиты при анализе русской архитектуры конца XVIII и начала XIX века, так как, начиная с классических трудов И.Э. Грабаря [17], широко признано, что принципы Просвещения получили в России свое наиболее масштабное и своеобразное воплощение в реальном строительстве.
Рекомендации. В работе предлагается способ перевода исконной для века Разума идеологии в проект. В основе данной методологии лежит представление о том, что текст, картина, чертеж и сам дом это серия взаимопереводов, составляющих единое целое. Отсюда возникает возможность проследить развертывание всей системы представлений об архитектуре от философии до архитектурной детали. Этот подход можно рекомендовать для дальнейшего изучения архитектурного творчества эпохи Просвещения.
Однако такая методология может применяться и шире. Эпоха Просвещения провозглашает первичность теории по отношению к практике в своем наиболее наглядном и явном выражении, однако есть основания утверждать, что сами по себе выводы, полученные в диссертации на основе исследования конкретной страны и временного отрезка, являются достаточно универсальными. Переход от словесных текстов и «мыслеобразов» к архитектурному проекту через некую промежуточную ступень («представление о строении зданий») в той или иной форме может быть обнаружен в архитектуре любого периода. Можно рассчитывать на то, что результаты, выводы и методология исследования окажутся продуктивными при изучении архитектуры не только разных стран, но и различных эпох.