Репрезентация субъективности в культуре русской интеллигенции XIX века Иванов Андрей Анатольевич

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Один из основных проблемных пунктов современной философии – вопрос субъекта. Развитие неклассической и постмодернистской философии в ХХ веке происходило под знаком критики и отрицания классического картезианского субъекта, целостного и автономного, полагающего себя и противопоставленного детерминированному миру объектов. В постмодернистской философии возникают сомнения в онтологической достоверности такого субъекта и многочисленные декларации его исчезновения – «смерть автора», «смерть субъекта», «кризис индивидуальности», «кризис субъективности» и т.д. Позднее столь категоричные выводы смягчаются и заменяются требованием концептуального пересмотра понятия «субъект», внесением в его содержание иных оснований и определений, фиксирующих социально-историческую обусловленность субъекта как культурной модели идентичности. Все это одновременно связано с повышением интереса к проблематике субъективности, к исследованию форм репрезентации и идентификации человека в культуре, к анализу индивидуального опыта как воспроизведения социокультурных категорий и моделей человека.

Среди ключевых атрибутов субъекта – его тождественность самому себе, рефлексия своего Я-сознания как равного самому себе в качестве наиболее достоверного доказательства собственного существования. Несомненная реальность субъекта не требует никаких других оснований, стоящих за ней. Она относится к формам выражения себя в культуре как к внешним, подконтрольным и прозрачным инструментам, занимая по отношению к ним трансцендентную позицию.

Современная философия методологически переориентируется на выявление предпосылок субъективности, раскрывает фундамент, ее конституирующий. Психоанализ, структурализм и постструктурализм обратили внимание на внешние по отношению к субъекту структуры бессознательного, языка, дискурса, детерминирующие внутреннее содержание субъекта. Семиоло-гические и лингвистические исследования демонстрируют то, что субъект является функцией языка, грамматической категорией. Утвердившиеся в культуре формы выражения субъективности рассматриваются как факторы, во многом формирующие содержание субъективности независимо от нее самой. Зависимость от знаковых структур репрезентации разрушает представление о тождественности и целостности субъекта, встраивая в его внутреннее пространство конститутивный разрыв между репрезентативными структура-

ми и тем, что остается за их пределами как ускользающая, невысказываемая сущность.

Классический субъект воспринимал себя как онтологическую субстанцию, присутствующую всегда и везде, и, тем самым, утверждал собственную трансцендентность изменяющимся условиям предметного мира. Современный философский дискурс настаивает на исторической относительности и обусловленности картезианского субъекта как социокультурного конструкта, специфического для общества посттрадиционного типа (Модерна) и служащего антропологической моделью-образцом, артикулирующим наиболее общие и приемлемые модусы внутреннего самопереживания и внешнего само-предьявления для членов этого общества. Культурологические, социологические, литературоведческие исследования форм саморепрезентации и самоидентификации в немодерновых типах обществ демонстрируют, что субъект классической метафизики является не единственной антропологической моделью и имеет временные и социальные пределы. Общая картина современного мира, сложившаяся в гуманитарной мысли, включает в качестве необходимых атрибутов признание кризиса модернистского проекта, его преодоление, индексируемое в приставках «пост» и «постпост», соответственно, историческую неактуальность модели классического субъекта для описания и характеристики современного человека.

Однако, несмотря на все критические оценки и свидетельства о «смерти» субъекта, факт серьезной исследовательской заинтересованности говорит о том, что это понятие является основополагающим концептом в языке мышления и описания современного человека. Концептом, продолжающим даже в радикально переосмысленном варианте занимать положение центральной установки в структуре современного мировоззрения.

Обнаружение и обнажение детерминант субъекта, деконструкция иллюзии автономии и самополагания в постструктурализме были прежде всего мотивированы стремлением к реализации абсолютной ценности свободы субъекта путем осознания того, что эту свободу ограничивает. А свобода, способность быть самостоятельной причиной самого себя и собственных поступков – значимый атрибут классического субъекта. Раскрытие репрессивной природы европейского разума служило очерчиванию того пространства в субъекте, которое требуется вывести из-под власти принуждения, наделив его тем самым правом спонтанного и целостного самовыражения. Постмодернистские декларации мозаичности, разомкнутости, процессуальности и даже диссоциативности современной личности иллюстрируют утрату ею це-

лостности, но при этом часто позитивно оценивают отказ от эссенциального понимания человека, от поиска его единой сущности как от ограничивающей формы. Сегодня, как отмечает В.А. Сакутин, онтологизация проблемы человека предполагает не фиксацию сущности или природы человека, но маркировку предельных условий возможности быть человеком. В рамках такого подхода «человек мыслится не как факт, выражаемый в терминах детерминизма, но как акт, артикулированный в терминах спонтанности и свободы»¹.

Проблематизация классического субъекта в современном философском дискурсе направлена на своеобразное «очищение» субъективности от ограничений и репрессивных рамок модели субъекта. Понятие субъективности при этом получает по сравнению с субъектом более универсальное содержание как обозначение формирующихся в различных культурах моделей самосознания и идентичности, усваиваемых и адаптируемых индивидами. Субъективность является лингвистическим, культурным и социальным конструктом, обусловленным властными отношениями, символическими формами культуры, структурой социальных практик и институций.

Субъект классической метафизики является вариантом такого конструкта, антропологической моделью, обусловленной историческими и социокультурными факторами становления и развития общества Модерна в западной Европе в XVII-XIX веках. Эпистемологический субъект философии был теоретической проекцией индивидуализации социальных практик Модерна и тесно связан с утверждением концептов «индивид» и «личность» в социальном пространстве. В принципе, эти три понятия представляют собой единый концепт, характеризующий позицию человека по отношению к природному миру, к обществу и к самому себе.

Субъект как антропологическая модель оформляется и артикулируется в символических системах эпохи Модерна и конкретизируется в различных дискурсах как формах речевой или письменной фиксации и легитимации определенного типа социальной практики. В многообразии форм и вариантов модерновых дискурсов, следовательно, можно выделить специфическое поле, отвечающее за артикуляцию, трансляцию и седиментацию модели субъекта. Это дискурсивное поле представляет собой систему понятий и категорий, риторических конструкций, грамматических и стилевых форм, тематических разделов и проблемных зон, посредством которых конституируется

¹ Сакутин В.А. Проблема целостности человека: дискурсивное и рекурсивное измерения // Когнитивная целостность человека. Комсомольск-на-Амуре, 2012. С. 169.

модель субъекта. Дискурс субъекта не локализован в пределах какой-либо специфической сферы обсуждения и репрезентации, не имеет специально выделенного для него публичного пространства. Само определение дискурса предполагает его дискретность, рассредоточенность по различным корпусам текстов и речевых практик – философских, научных, художественных, критических, журналистских, педагогических, бюрократических, повседневных, интимных и т.д. В силу своей нелокализованности дискурс проникает в систему мотивации социального действия, так сказать, «в неопознанном виде», в виде телесного навыка, несознаваемого габитуса.

Однако, имея дело с эпохой Модерна, можно с большей или меньшей долей вероятности определить границы группы производителей и операторов дискурса – речь идет об интеллектуалах. Интеллектуальный слой производит символическую систему индивидуальной легитимации или делегитимации существующего социального порядка, он артикулирует смыслы и образцы социальных практик и, так или иначе, формулирует позицию агента социального действия. Можно сказать, что модель субъекта, вырастая и подготавливаясь в недрах повседневных массовых практик, обретает структурированную форму универсального образца только в результате ее теоретической обработки и примирения на себя интеллектуалами. В то же время интеллектуалы генерализуют в дискурсе субъективности собственные, характерные для их среды формы саморепрезентации и самопереживания, транслируя таким образом на универсального субъекта собственную социальную позицию.

Отдельной проблемой современной гуманитаристики является изучение исторического становления и социального функционирования концепта субъекта-личности в русской культуре. Эта проблема связана с проблемой Модерна в русской культуре, который являлся результатом культурного влияния западного Модерна и представлял собой специфический вариант парциальной модернизации, сочетающей элементы традиции и модернизации. В русской культуре одним из ключевых трансляторов культуры Модерна, в том числе, антропологической модели субъекта, был интеллектуальный слой, сложившийся в XIX веке и называемый обычно интеллигенцией.

Таким образом, актуальность диссертационного исследования обусловлена наметившимся в современном гуманитарном знании интересом к исследованию дискурса субъективности как вида социальной практики. Сегодня внимание исследователей обращено к аспектам, характеризующим социальные и культурные условия формирования и функционирования дискурсивной модели субъекта, корреляцию ее семантики с различными формами вы-

ражения субъективности в текстах культуры (художественных, публицистических, эгодокументах, эпистолярных текстах). Особый интерес вызывают прагматические аспекты функционирования дискурса субъективности, т.е. то, как универсальная модель субъекта взаимодействует с конкретным индивидуальным опытом, какие отношения выстраиваются между нею и различными сторонами внутренней жизни индивида, как дискурс влияет на личностное самосознание и идентичность. В отношении к исследованию русской культуры и характерных для нее процессов модернизации и субъективации социальных практик существенное место занимает проблема интеллигенции как транслятора и оператора дискурса субъекта, проецирующего в него собственные социальные условия и интересы.

Объект исследования – культура русской интеллигенции XIX века.

Предметом исследования являются формы репрезентации и самосознания интеллектуала как производства и воспроизводства дискурсивной модели субъекта, а также отношения, возникающие в процессе взаимодействия между дискурсивной моделью субъекта и индивидуальным опытом.

Цель исследования – определение социокультурных условий формирования и характеристика процессов функционирования дискурса субъекта в культуре русской интеллигенции, выявление дискурсивных категорий, составляющих семантическую структуру дискурса, и описание прагматических отношений, характеризующих взаимодействие между дискурсивными категориями и индивидуальным опытом представителей русской интеллигенции.

Достижение исследовательской цели невозможно без определения специфики антропологической модели субъекта, условий ее формирования в культуре Модерна в целом и выявления роли интеллектуальных групп в производстве и легитимации модели субъекта.

Задачи исследования:

выявить параметры и семантические характеристики модели субъекта, сформировавшейся в классической новоевропейской философии;

определить основные параметры и характеристики постклассической модели субъекта, основные пункты критики классической модели;

определить социально-исторические и культурные условия формирования и функционирования модели субъекта в обществе Модерна, определить специфику модели;

описать функции интеллектуалов в формировании дискурса субъекта Модерна и определить базовые элементы структуры репрезентации субъективности интеллектуала;

определить социокультурные условия формирования дискурса субъективности в культуре русской интеллигенции XIX в. и выявить детерминированные этими условиями принципы организации дискурсивной модели субъекта;

определить и охарактеризовать основные семантические категории, составляющие структуру дискурса субъекта в культуре русской интеллигенции, выявить тематические поля приоритетной реализации этих категорий;

описать различные варианты комбинации и интерпретации категорий дискурса субъекта, зафиксировать его постоянные и изменяющиеся элементы и типы отношений между ними;

- охарактеризовать коммуникативные (интерсубъективные) аспекты
репрезентации субъекта: типы репрезентации и образы адресата, реализован
ные в этих типах, способы самообозначения и использования семантических
фигур дискурса в контексте коммуникации с другим;

- исследовать структуры внутренней референции субъекта – самопо
знания и самоконструирования в синхроническом (парадигматические эле
менты субъективности) и диахроническом (субъективность в структуре нар-
ратива) измерениях.

Степень изученности проблемы. Междисциплинарный характер поставленной проблемы обращает исследовательский взгляд на ряд научных сфер, связанных с изучением концептуальных оснований, форм репрезентации, социального функционирования дискурса субъективности и антропологической модели субъекта в интеллектуальной культуре Модерна.

Из наиболее существенных научных областей, составивших научно-методологическую основу настоящего исследования, можно выделить философскую антропологию и философию субъекта, культурологические и социологические исследования антропологических моделей, текстологические и искусствоведческие исследования форм репрезентации субъекта-автора в текстах культуры (эгодокументах, художественных текстах, повседневной коммуникации), исследования культуры русской интеллигенции XIX в., социальных аспектов ее существования, производимых ею текстов и идеологий, параметров ментальности. Очевидно, что данные дисциплинарные сферы коррелируют друг с другом и не всегда можно провести четкую грань между ними.

Философский дискурс является преимущественным местом теоретической концептуализации проблемы человека и субъекта как онтологической и эпистемологической сущности. Представление о субъекте, которое сегодня

называется классическим, артикулировалось и оформилось в каноническую форму в философии Р. Декарта, Г.В. Лейбница, И.Г. Фихте. И. Кант и Г.В.Ф. Гегель² – две значительные фигуры, стоявшие в завершении процесса формирования классической модели. Кант последовательно разделил гносеологическую и этически-практическую деятельность, сформулировав принципиальный разрыв между трансцендентальным субъектом мышления и эмпирическим субъектом практического бытия. Гегель создал всеобъемлющую философскую систему, в которой мыслящий и действующий субъекты отождествлены друг с другом, благодаря включению субъективности в диалектику Абсолютного духа.

Критическая традиция по отношению к субъекту классической метафизики начинается с Ф. Ницше³, выдвинувшего идею сконструированности субъекта мышления и плюрализма субъективности. М. Хайдеггер⁴ рассматривал феномен европейского нигилизма как результат развития модели рационального картезианского субъекта; кантианская антиномия трансцендентального и эмпирического субъектов переосмыслена в философии Хайдегге-ра как непреодолимый конфликт между онтологической конечностью мира единичного субъекта и миром культурных универсалий. Целостность и рациональность субъекта подвергнута радикальному сомнению в психоаналитических исследованиях З. Фрейда, в работах основателя структурного психоанализа Ж. Лакана и его последователей⁵.

Субъект как социальный и лингвистический конструкт рассмотрен в трудах ведущих философов-структуралистов. М. Фуко анализировал субъекта как изменчивый результат властных отношений и дискурсивных практик самоконтроля⁶. Ж. Деррида деконструировал иллюзию присутствия субъекта в бытии, конституированную утверждением фонологического письма в классической философии⁷. Ж.-Л. Нанси разработал концепцию телесного субъекта в противовес представлению о непротяженности картезианского субъек-

² Декарт Р. Первоначала философии // Сочинения в 2 томах. Т. 1. М., 1989. 656 с.; Лейбниц Г.-В.
Монадология // Сочинения в 4 томах Т.1. М., 1982. С.413-429; Фихте И.Г. Сочинения в двух томах.
Т.1. СПб, 1993. 687 с.; Кант И. Критика чистого разума. Мн., 1998. 960 с.; Кант И.
Основоположения метафизики нравов // Собрание сочинений в 8 т. Т. 4. М., 1994. С. 153-246.

³ Ницше Ф. Воля к власти: Опыт переоценки всех ценностей. СПб., 2007. 448 с.

⁴ Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993. С. 63-76.

⁵ Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М, 1995. 192 с.

⁶ Фуко М. Герменевтика субъекта: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1981-1982 уч.
году. СПб., 2007. 677 с.

⁷ Деррида, Ж. Письмо и различие. М., 2000. 495 с.

та⁸. В работах Ж. Батая и Э. Левинаса переосмысливаются категории свободы и ответственности субъекта, в текстах П. Рикера концептуализируются интерсубъективные аспекты субъективной идентичности⁹.

В современной западной философской мысли субъективность в ее онтологических, когнитивистских, культурологических и лингвистических измерениях является предметом исследований Ю. Хабермаса, В. Декомба, Д.К. Деннета, Н. Хэмфри, А. Рено, А. Бадью, С. Жижека, Д. Чалмерса и др¹⁰.

В истории отечественной философии оригинальную концепцию субъективности, во многом пересматривающую и критикующую классическую модель субъекта, создал представитель религиозной философии начала ХХ века С.Л. Франк¹¹. Проблемы субъекта в рамках гносеологического, метафизического, деятельностного и других подходов касались в своих работах философы советского времени М.К Мамардашвили, А.М. Пятигорский, М.С. Каган, Э.В. Ильенков и др¹².

В современной отечественной философской мысли прослеживается целый ряд подходов к определению и осмыслению феномена субъективности. В.А. Сакутин, С.Е. Ячин исследовали проблему онтологического обоснования субъективной жизни с позиций феноменологии¹³. И.И. Докучаев в рамках аксиологического подхода рассматривает субъекта как одну из главных ценностей креативной культуры¹⁴. Н.М. Солодухо рассматривает сознание и индивидуальность человека в контексте философии небытия и негационно-

⁸ Нанси Ж.Л. Corpus. М., 1999. 255 с.

⁹ Батай Ж. Внутренний опыт. М., 1997. 336 с.; Левинас Э. Время и Другой. Гуманизм другого
человека. СПб., 1998. 266 с.; Рикер П. Я-сам как Другой. М., 2008. 416 с.

¹⁰ Хабермас Ю. Понятие индивидуальности // Вопросы философии. 1989. №2. С. 35-41; Хабермас
Ю. Философский дискурс о модерне. М., 2003. 416 с.; Декомб В. Дополнение к субъекту.
Исследование феномена действия от первого лица. М., 2011. 576 с.; Деннет Д.К. Онтологическая
проблема сознания // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. С. 361-375;
Humphrey N. The Privatization of Sensation // The Evolution of Cognition. Cambridge, 2000. P. 241-
252; Рено А. Эра индивида. К истории субъективности. СПб., 2002. 473 с.; Бадью А. Апостол
Павел. Обоснование универсализма. СПб., 1999. 93 с.; Жижек С. Возвышенный объект идеологии.
М., 1999. 234 с.; Жижек С. Размышления в красном цвете. М., 2011. 476 с.; Чалмерс Д. Сознающий
ум. В поисках фундаментальной теории. М., 2013. 512 с.

¹¹ Франк С.Л. Предмет знания. Душа человека. СПб., 1995. 656 с.

¹² Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. М., 2009. 288 с.; Каган М.С.
Проблема субъектно-объектных отношений в марксистско-ленинской философии // Избранные
труды в 7 томах. Т. 2. СПб., 2006. С. 552-563; Ильенков Э.В. Философия и культуры. М., 1991. 464
с.

¹³ Ячин С.Е. Аналитика человеческого бытия: введение в опыт самопознания. Систематический
очерк. М., 2014. 210 с.; Сакутин В.А. Проблема целостности человека: дискурсивное и
рекурсивное измерения // Когнитивная целостность человека. Комсомольск-на-Амуре, 2012. С.
167-172.

¹⁴ Докучаев И.И. Аксиологическая структура субъективной реальности // Когнитивная
целостность человека. Комсомольск-на-Амуре, 2012. С. 27-31.

сти¹⁵. Сравнительный анализ моделей субъекта Модерна и субъекта постмодерна представлен в статьях М. Яфарова¹⁶. Концепция рационального субъекта в контексте истории европейской философии содержится в работе Г.В. Телегиной¹⁷. Постструктуралистский и постмодернистский дискурс субъекта является объектом описания и изучения в исследованиях А.С. Колесникова, С.Н. Ставцева, А.В. Дьякова, Д.А. Зубовой, К.Э. Галаниной, М.А. Рябова, В.Н. Поруса¹⁸.

Особый интерес в рамках данного исследования представляет исследовательский проект «Личность – субъект – индивидуум», посвященный изучению концептов «персональности» в истории немецко-русских культурных связей, в котором приняли участие как отечественные, так и зарубежные ученые: Н.С. Плотников, А. Хаардт, А.И. Алешин, А.Т. Бикбов, И.И. Евлам-пиев, В.А. Куренной и др¹⁹.

В 2012 г. опубликована коллективная монография «Субъективность и идентичность», задачи которой были определены как реконструкция философской генеалогии представлений о субъекте, демонстрация ограниченности постмодернистской концепции «смерти субъекта», выявление новых способов экспликации классических проблем субъективности. В монографии приняли участие А.В. Михайловский, В.Н. Брюшинкин, Г.В. Вдовина, С. Шовье, В.П. Зарецкий, В. Карро, А.П. Козырев, З.А. Сокулер и др²⁰.

Утверждение в современной науке представлений о социокультурной сконструированности понятий «субъект», «индивид», «личность» обусловлено также активным обращением к этой проблеме специалистов по истории

¹⁵ Солодухо Н.М. Этические принципы философии небытия // Вестник Казанского
технологического университета. 2010. № 3. С. 370-376.

¹⁶ Яфаров М. Современный человек [Электронный ресурс] // Топос: литературно-философский
журнал. Режим доступа: (дата обращения 17.12.2013).

¹⁷ Телегина Г.В. Метаморфозы европейского Разума: в поисках утраченного смысла. М., 2006. 256
с.

¹⁸ Колесников А.С., Ставцев С.Н. Формы субъективности в философской культуре ХХ века. СПб.,
2000. 112 с.; Дьяков А.В. Проблема субъекта в постструктуралистской перспективе
(Онтологический аспект). М., 2005. 600 с.; Зубова Д.А. Феномен субъектности в пространстве
современной философской рефлексии: Автореферат. Ростов-на-Дону, 2011. 22 с.; Галанина К.Э.
Трансформация концепции субъект в философии // Вопросы философии. 2011. №7. С. 138-147;
Рябов М.А. Субъектность в структурах социальной топологии // Вестник Удмурсткого
университета. 2007.№3. С. 51-64; Порус В.Н. Субъект и культура: Западноевропейская философия
субъекта и русская религиозная философия «всеединства» // Страницы: богословие, культура,
образование. – 2009. – Вып. 2. – С. 215-237.

¹⁹ Личность – Субъект – Индивидуум. Философские концепты «персональности» в истории
русско-немецких культурных связей. [Электронный ресурс] Режим доступа: Персональность. Язык философии в русско-немецком диалоге (Научный
сборник). М., 2007. 480 с.

²⁰ Субъективность и идентичность. М., 2012. 366 с.

культуры, литературы, социологии. Классической является работа Я. Бурк-харта, рассматривавшего Ренессанс как эпоху «открытия индивида», обособляющегося от коллективного целого²¹. Формирование специфического понимания Я в эпоху Возрождения и Нового времени было объектом исследований С. Гринблатта, А.Я. Гуревича, И.С. Кона, Л.М. Баткина, Л. Монроза²².

К процессам субъективации в сфере литературы и искусства обращались М.М. Бахтин, Б.А. Успенский, Б.В. Дубин, Л.Д. Гудков²³. Особой сферой исследований, прямо касающейся вопроса репрезентации субъекта, является изучение так называемых «эгодокументов» (дневников, мемуаров, биографий и автобиографий) в конкретных историко-культурных контекстах. В этой проблематике работают как западные, так и отечественные исследователи: Г.О. Винокур, Ф. Лежен, К. Ульбрих, Г. Янке, К. Грейерц, Е.П. Гречаная, Т.В. Балашова, М.А. Левина-Паркер, М. Михеев, В.А. Подорога, О.Г. Егоров и др²⁴.

Исследование культуры русской интеллигенции имеет долгую историю в отечественной общественной и научной мысли. Концептуально-научный анализ исторических, идеологических, психологических, социальных аспектов русской интеллигенции следует отчитывать с авторов «Вех» С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, М.О. Гершензона, Г.П. Федотова, исследований повсе-

²¹ Буркхардт Я. Культура Возрождения в Италии. М., 1996. 591 с.

²² Гринблатт С. Формирование «я» в эпоху Ренессанса: от Мора до Шекспира // Новое
литературное обозрение. 1999. № 35; Гуревич П.С. Категории средневековой культуры. М., 1984.
350 с.; Кон И.С. Открытие «Я». М., 1978. 367 с.; Баткин Л.М. Итальянское Возрождение в поисках
индивидуальности. М., 1989. 272 с.; Монроз Л. Изучение Ренессанса: политика и поэтика
культуры // Новое литературное обозрение. 2000. №42. С. 13-36.

²³ Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. 504 с.; Успенский Б.А. Поэтика
композиции. СПб., 2000. 352 с.; Гудков Л.Д. Метафора и рациональность как проблема
социальной эпистемологии. М., 1994. 430 с.; Дубин Б.В. Классика, после и рядом:
Социологические очерки и литературе и культуре. М., 2010. 345 с.

²⁴ Винокур Г.О. Биография и культура. М., 2007. 96 с.; Лежен Ф. В защиту автобиографии: Эссе
разных лет // Иностранная литература. 2000. №4; Jancke G., Ulbrich Cl. Vom Individuum zur Person.
Neue Konzepte im Spannungsfeld von Autobiographietheorie und Selbstzeugnisforschung. Gttingen,
2005; Jancke G. Persons, the «Autobiographical Person» and Cultural Concepts of the Person: Early
Modern Self-narratives from German-speaking Areas in Transcultural Perspective // Medieval History
Journal. 2015. №18(2). pp. 346-377; Greyerz K. Ego-documents: the Last Word? // German History. Vol.
28, № 3. pp. 273-282; Smith S. Reading autobiography: A Guide for Interpreting Life Narratives. Min
neapolis, 2010. 392 p.; Гречаная Е.П. Автобиографические тексты российских женщин ХVIII в. на
французском языке // Автобиографическая практика в России и во Франции. М., 2006. С. 30-56;
Балашова Т.В. Изменения автобиографического пространства в процессе генезиса текста: Россия и
авторское «я» в автобиографических зеркалах Арагона // Автобиографическая практика в России и
во Франции. М., 2006. С. 218-242; Михеев М. Дневник как эго-текст (Россия, XIX-XX). М., 2007.
263 с.; Егоров О.Г. Дневники русских писателей XIX века: Исследование. М., 2002. 288 с.

дневной культуры интеллигенции П.Н. Милюкова, Т.А. Богданович²⁵. В советской науке изучением социологических и исторических условий зарождения русской интеллигенции в XIX в. занимались К.Г. Барбакова, В.А. Мансуров, М.Н. Руткевич, В.Р. Лейкина-Свирская, А.В. Ушаков и др²⁶. Из работ постсоветской эпохи значительный научный интерес для нас представляют исследования Л.Д. Гудкова и Б.В. Дубина, сосредоточенные на социологическом анализе символических практик русской интеллигенции, В.М. Живова, посвященные формированию культуры «шестидесятников» в XIX в., М. Мо-гильнер, изучавшей функционирование мифологических структур в коллективном сознании радикальной интеллигенции²⁷.

Прямое отношение в теме данного исследования имеют работы, посвященные анализу дискурса русской интеллигенции и представлений о «личности» в его структуре. Ю.М. Лотман в статье «Интеллигенция и свобода» анализировал категории интеллигентского дискурса²⁸. Л.Я. Гинзбург в книге «О психологической прозе» исследовала формирование концепта «личности» в кружках русских интеллектуалов 1830-40-х годов, оформление концепта в жанрах «человеческих документов» (писем, дневников), мемуаров, психологического романа²⁹. Вопросы репрезентации субъективности представителей русской интеллигенции XIX в. в художественных текстах, «эгодокументах» и «жизнеописаниях» исследовались в работах В.Н. Топорова, И. Паперно, Т.И. Печерской, М.В. Зеленцовой, Д.Я. Калугина, М.В. Дорониной, Н.Н. Родигиной, Т.А. Сабуровой, Е.В. Ишимской и др³⁰.

²⁵ Вехи. Из глубины. М., 1991. 607 с.; Милюков П.Н. Из истории русской интеллигенции: Сборник
статей и этюдов. СПб., 1902. 388 с.; Богданович Т.А. Любовь людей шестидесятых годов.
Ленинград, 1929. 446 с.

²⁶ Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России второй половины XIX века. М., 1971. 368 с.;
Ушаков А.В. Революционное движение демократической интеллигенции в России. 1895-1904. М.,
1976. 242 с.; Руткевич М.Н. Интеллигенция в развитом социалистическом обществе. М., 1977. 196
с.; Барбакова К.Г. Интеллигенция и власть. М., 1991. 194 с.

²⁷ Гудков Л.Д., Дубин Б.В. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. – М.,
Харьков, 1995. 187 с.; Живов В.М. Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции //
Новое литературное обозрение. 1999. №37. С. 37-51; Могильнер М. Мифология «подпольного
человека»: радикальный микрокосм в России как предмет семиотического анализа. М., 1999. 208
с.

²⁸ Лотман Ю.М. Интеллигенция и свобода (к анализу интеллигентского дискурса) // Русская
интеллигенция и западный интеллектуализм. М., 1999. С.122-150.

²⁹ Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. М., 1999. 413 с.

³⁰ Топоров В.Н. Странный Тургенев (Четыре главы). М., 1998. 192 с.; Паперно И. Семиотика
поведения: Николай Чернышевский – человек эпохи реализма. М., 1996. 208 с.; Печерская Т.И.
Разночинцы шестидесятых годов XIX века. Феномен самосознания в аспекте филологической
герменевтики. Новосибирск, 1999; Зеленцова М.В. В.Г. Белинский в восприятии эпохи 1860-х
годов: автореф. дис… канд. филол. наук. Череповец, 2003. 26 с.; Калугин Д.Я. Русские биографии
второй половины XVIII-первой половины XIX. Генеалогия. Структура. Практика. М., 2009. 213 с.;

Тем не менее, существующие исследования форм конструирования и репрезентации субъекта в культуре русской интеллигенции XIX века либо сосредоточены на одной или нескольких значимых фигурах культуры (Станкевич, Белинский, Герцен, Толстой, Чернышевский, Достоевский, Толстой и др.), либо отличаются самыми общими выводами касательно исторического развития понятий субъекта, личности и индивида. В настоящее время в отечественной науке практически отсутствуют работы, которые, с одной стороны, представляли бы комплексный анализ конкретных, персонализованных практик репрезентации субъективности в русской интеллектуальной культуре, с другой – интегрировали бы этот разнородный материал в общую концепцию процесса конструирования и репрезентации субъекта, формирования ценности индивида-личности в интеллектуальной культуре модернизирующейся России.

Источники исследования. Определение круга источников, дающих информацию о дискурсе субъекта и репрезентации субъективности в культуре русской интеллигенции, разделяется на две основные проблемы.

Первая – кого причислять к представителям интеллигенции? Главная сложность здесь заключается в том, что вопрос о содержании концепта «интеллигенция» является продуктом и инструментом символической самолегитимации интеллектуальных групп в условиях русской культуры. Тот, кто определяет интеллигенцию тем или иным способом, даже негативно, уже становится в той или иной мере носителем и проводником интеллигентского дискурса. В данной работе русская интеллигенция XIX в. рассматривается как специфический случай характерной для Модерна социальной группы интеллектуалов, выполняющих социальную функцию операторов и производителей дискурсов и основывающих свой статус на капитале образования и знания. Поэтому первым признаком выделения интеллигентского «круга» будет наличие образования и деятельность по производству когнитивных, определяющих смыслы текущей реальности знаковых структур. Во-вторых, условием интеллектуального производства выступает публичное поле общественного признания производимых интеллектуалами смыслов и дискурсов,

Доронина М.В. Культура повседневности русской разночинной интеллигенции во второй половине XIX в. (Соотношение «идеального» и «реального»): Дисс. канд. ист. наук. М., 2004. 257 с.; Родигина Н.Н., Сабурова Т.А. «Вперед к Герцену»: Репрезентации А.И. Герцена в мемуарах русских интеллектуалов XIX века // Диалог со временем. 2012. Вып. 38. С. 5-24; Сабурова Т.А. Русский интеллектуальный мир/миф (Социокультурные представления интеллигенции в России XIX века). Омск, 2005. 306 с.; Ишимская Е.В. Субстанциональные основания современного дискурса интеллигенции // Интеллигенция и мир. 2011. №3. С.141-156.

а в русской культуре XIX века таким полем был институт литературы, по общему признанию исследователей, компенсирующий неразвитость других институтов общественного мнения и во многом берущий на себя их функции. Поэтому вторым «ограничителем» поля источников будет показатель общественного признания за той или иной фигурой наличия культурного и символического капитала «лидера мнений». В культуре русской интеллигенции XIX века этот показатель выражается в статусе так называемого «властителя дум» – писателя, критика, публициста, за которым признавалась «власть над умами» современников. Вследствие чего нет необходимости для решения поставленных задач изучать объемные, статистически обоснованные выборки всего многообразия форм репрезентации и фиксации субъективного опыта достаточно многочисленного класса интеллигентов. В данном исследовании мы опирались на широкий круг представителей русской интеллигенции, но неизбежно значительное число страниц посвящено таким фигурам, как Н.В. Станкевич, В.Г. Белинский, А.И. Герцен, М.А. Бакунин, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, И.С. Тургенев, Б.Н. Чичерин, И.В. Киреевский, К.С. и И.С. Аксаковы, А.С. Хомяков и др.

Второй проблемой определения круга источников и материалов для анализа является выделение тех форм культуры, в которых воспроизводится дискурс субъекта и осуществляется применение его категорий и грамматических структур к индивидуальному опыту, другими словами, где субъективность репрезентирована с помощью модели субъекта. Эта проблема заключает две составляющих – дискурсивная модель субъекта и ее функционирование в социальной и индивидуальной практике.

Исследование дискурсивной модели в настоящей работе опиралось на корпус различных манифестаций – философских, художественных, публицистических, критических, эгодокументальных текстов, где так или иначе затронута проблематика личности и разные ее аспекты, где буквально артикулированы понятия «личности», «индивида», «субъекта».

Исследование форм репрезентации субъекта предполагает изучение случаев синтеза общего и индивидуального, т.е. применения дискурсивных категорий и структур к конкретному индивидуальному опыту, так как именно в контексте реальной личности раскрывается общность дискурсивных норм, их предписывающая сила и, в то же время, ограниченность. Поэтому в последней главе, посвященной практикам репрезентации субъекта, сделан упор на эгодокументальных текстах (письмах, дневниках, биографиях, мему-

арах), представляющих опыт взаимодействия общей дискурсивной «нормы» индивида и конкретного индивида, мыслящего «от первого лица».

Методология исследования. Методологической основой исследования выступило соединение традиций аксиологического подхода, дискурсивного анализа, герменевтики и семиологии.

Аксиологический подход предполагает рассмотрение антропологической модели как особой ценности, формирующейся в определенных социокультурных условиях в виде набора идеальных, желательных или господствующих характеристик человека. В настоящей работе субъект понимается как одна из главных ценностей культуры Модерна, функционирующая в качестве культурной нормы идентичности и порождаемая социальной потребностью в сведении многообразия индивидов к общей модели ориентации и поведения. Поэтому применение аксиологического подхода в данной работе реализуется, во-первых, в экспликации идеальных характеристик субъекта, ценностных требований к идеальному образу Я, во-вторых, в обнаружении социокультурных детерминант, порождающих потребность в такой ценностной модели

Дискурсивный анализ нацелен на исследование тех знаковых структур, с помощью которых выражается и транслируется аксиологическая модель субъекта. Дискурс формируется как «коммуникативное событие» в определенных социокультурных условиях, отражает в своей семантической структуре и выразительных средствах специфическую социальную позицию производителей дискурса или отношение между таковыми. Дискурс образует уровень взаимодействия, расположенный между мышлением и языком; это социально обусловленная, стандартизированная формация элементов знания (дискурсивно-семантических фигур), связываемых между собой посредством определенных правил предикации³¹. Дискурс проявляется в корпусе разнообразных и разрозненных текстов в виде устойчиво повторяющихся содержательных элементов и правил их связывания, воздействующих на субъективные интенции их производства. Понятие дискурса можно отождествить с понятием «фрейма», «рамки знания» – когнитивной структуры, имеющей «вершину» – основную тему дискурса, макропропозицию и «слоты» – пропозиции, элементы знания, обретающие свои значения внутри определенного

³¹ Буссе Д. История понятий – история дискурса – лингвистическая эпистемология. Философские замечания по поводу теоретических и методологических основ исторической семантики в связи с философией личности // Персональность. Язык философии в русско-немецком диалоге. М., 2007. С. 119.

отношения между собой внутри макропропозиции³². В контексте данного исследования вершиной дискурса выступает субъект, а слотами – дискурсивно-семантические фигуры дескрипции и предикации субъекта, организующие процессы репрезентации и самореференции индивида.

Герменевтическая методология в анализе эго-текстов реализована в исследовании на уровне интерпретации опыта самоописания и самопереживания как способа установления «личного» отношения с дискурсивной моделью. Любая субъективная репрезентация исходит из сопоставления индивидуального опыта с культурными образцами осмысления и универсализации этого опыта. Субъект, описывающий себя или другого субъекта, неизбежно позиционирует свое описание к представляемому им образу «идеального Я». Герменевтический метод как расшифровка смысла, стоящего за очевидным смыслом, направлен в нашем случае на выявление отношения между субъективностью и дискурсивной моделью, детерминирующей структуру и семантику субъективной репрезентации.

Анализ формы репрезентации и конституирования субъекта предполагает применение семиологических процедур, направленных на выявление риторических, логических и эстетических средств выражения субъективных смыслов (семантический уровень), на описание парадигматических и синтагматических способов репрезентации субъекта.

В данном исследовании мы исходим из постструктуралистского представления о фундаментальном разрыве, антагонизме между формой и субстанцией как способе существования субъективности. Дискурс субъекта существует как детерминированная цепь означающих, как автономная, объективная по отношению к конкретному индивиду структура формальных отношений. Символическая репрезентация субъекта включает его в цепь формальных отношений и подчиняет выражаемую им семантику независимой от него синтаксической структуре, собственно дискурсу, тем самым создает эффект «упущения», «ускользания» субъекта из сети репрезентации. Собственно субъективность находится в месте этого разрыва между репрезентируемым и нерепрезентируемым. Методологически этот принцип реализован в особом внимании к логическим или риторическим противоречиям в текстах, к фиксации субъективной невозможности полной идентификации с системой означающих, демонстрирующих ограничивающую власть дискурса.

Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М., 2003. С. 138-139.

Положения, выносимые на защиту:

1. В философии Нового времени классическая парадигма субъекта включает следующее содержание – это самоочевидное начало, трансцендентное предметному миру, наделенное автономией, всеобщностью и сингулярностью, одновременно, познающее и преобразующее окружающий мир. Формирование парадигмы субъекта отражало социокультурные изменения в культуре Западной Европы, приведшие к возникновению общества Модерна и утверждению модели «динамической» личности, трансцендентной внешним условиям.

2. Если в традиционном обществе идентичность человека определялась его принадлежностью к социально-природным общностям, интегрированным между собой посредством гетерогенного нулевого означающего, то в Модерне субъект сам занимает позицию нулевого означающего – неисчерпаемого в своих определениях сочетания антиномий локализованно-сти – нелокализованности, негации – идентификации, сингулярности – универсальности, структурной единицы – интенционального целого, вокруг которого организованы социальные институты Модерна.

3. Интеллектуальные группы в обществе Модерна выполняют функцию репрезентации дистанции между субъектом как автономным сознанием и субъектом социальных практик, вовлеченным в сеть социальных отношений. Интеллектуальные дискурсы являются инструментом интеграции в единую систему идеи сингулярного субъекта, управляющего собой, и «практического» ощущения всеобщего господства абстрактных институтов-посредников, поэтому основное направление деятельности интеллектуала в дискурсе субъекта – интеграция единичного и универсального модусов бытия.

4. Становление дискурса субъекта-личности в культуре русской интеллигенции происходило в период с 1830-х по 1860-е годы в процессе разрешения философско-эстетических противоречий романтического индивидуализма и противоречивой социокультурной позиции интеллектуальных групп. Принципы, определяющие ценностное содержание дискурсивной модели субъекта: определенность в действительности; целостность (консе-квентность); деятельность.

5. Инвариантную структуру дискурса субъекта составляют дискурсивно-семантические фигуры, образующие ряд оппозиций (фреймов), и устойчивые отношения предикации и дистрибуции между ними: внутреннее детерминирует внешнее; нравственность отрицает мораль; разум интегриру-

ется с чувством; индивидуальное отрицает/идентифицирует себя с всеобщим. Статусом интегративной макропропозиции обладает последняя (индивидуальное – всеобщее), т.к. она включает в себя все остальные и определяет отношения внутри остальных, а также предполагает вариативность отношения отрицания/идентификации.

6. В «западническом» варианте дискурса субъекта индивидуальное отвергает всеобщее как окружающий социальный порядок и требует его изменения для удовлетворения интересов личности; внутренняя нравственность личности отрицает власть внешней морали; интеграция разума и чувства осуществляется в подчинении тому члену пары, который обеспечивает независимость субъекта от внешних условий и возможность активного воздействия на них; во взаимодействии внутреннего и внешнего разные векторы детерминации реализуются в познании и деятельности субъекта.

7. В «славянофильском» варианте дискурса субъекта всеобщее получает приоритет над индивидуальным бытием как внутренняя транссубъективная субстанция над внешней формальной сингулярностью, сосредоточенной на эгоистических интересах; нравственность, опирающаяся на веру, отрицает внешний, формальный закон; интеграция разума и чувства осуществляется в подчинении религиозной вере, которая приближается к чувству в результате критики разума.

8. В «разночинском» варианте дискурса субъекта воспроизводятся пропозиции и сценарии «западнического» варианта, однако осуществляется десубъективация дискурса, реализованная в редукции субъекта к безлично-объективному уровню биологического и социального бытия, в биологизации и социализации нравственности, в подчинении чувства разуму, в универсализации идеологической позиции посредством «реалистического» симулякра действительности.

9. Коммуникативные аспекты репрезентации субъективности интеллектуала в русской культуре проявляются в следующих процессах: самообозначение в различных формах репрезентации включает в себя указание на гетерогенность субъекта по отношению к сословно-ранговым формам взаимодействия; образ адресата коммуникации также преодолевает рамки социальной принадлежности и «растягивается» от конкретной, уникальной самости до «Другого с большой буквы» как инстанции абсолютной инаковости; коммуникация адресанта с адресатом в таких условиях представляет собой, прежде всего, взаимодействие между категориями индивидуального и универсального; структура репрезентации характеризуется отношениями отри-

цания закрепленных критериев оценки и совмещения-игры различных точек зрения, позиций и локализаций.

10. Синхроническая структура внутренней референции слагается из дефиниций психологического и физического мира (разум – чувство, душа – тело) и дикурсивного требования их интеграции. Снятие антагонизма между разумом и чувством реализуемо в перформативном акте идентификации с какой-либо культурной формой. Перформативная идентификация обусловливает определение той части самости, которая сопротивляется формирующему воздействию и в своей предельной форме приобретает качество «загадочного» объекта-в-себе. Способами «работы» с неуправляемой сущностью являются апелляция к подтверждающему взгляду Другого и применение социологических предикаций, проецирующих внутренний конфликт вовне и противопоставляющих социальному воздействию внутренне целостную «натуру».

11. Диахроническая (нарративная) структура внутренней референции имеет свое логическое начало в акте перформативной идентификации, позволяющем выстроить из пережитого субъектом опыта субъективно необходимую последовательность. Средством упорядочения и нарративизации жизни является репрезентация серии позитивных самоопределений в интериоризи-руемой культурной форме (принятий) и отрицаний гетерономных культурных форм (отказов), в движении от внешнего к внутреннему и наоборот, в замене моральных предписаний на нравственные самообязательства, в движении от чувства к разуму или их интеграции, в обращении к социальным интересам и встраивании частной биографии в Историю.

12. Секуляризация субъективности как освобождение от трансцендентального, сакрального авторитета оборачивается поиском субстанциальных оснований в историческом процессе, понятом как реализация единой идеи освобождения и достоинства личности и, в то же время, выступающем в качестве сферы реализации объективного духа. Дихотомия объективной исторической стихии, управляющей деятельностью исторических личностей и народных масс вне контроля их сознания, и субъективного знания диалектики и «иронии» истории является вариантом реализации общей дилеммы интеллектуалов Модерна, пытающихся примирить позиции познающего, трансцендентального субъекта и субъекта действующего, исторического.

Научная новизна диссертации заключается в следующем:

В исследовании осуществлен комплексный анализ персонализованных практик репрезентации субъективности в русской интеллектуальной культу-

ре XIX века, которые интегрированы в общую концепцию конструирования и репрезентации антропологической модели субъекта.

Дискурс субъекта Модерна определен как единство теоретического осмысления эпистемологического субъекта и утверждения в социальной системе ценности личности, трансцендентной социальным ролям. Концептуальная пара «субъект-личность» анализируется в работе как форма нулевой знаковой институции – означающего с принципиально неопределенным и парадоксальным значением, структурирующего вокруг себя символические универсумы и социальные институты Модерна.

Осуществлена дескрипция структурных параметров дискурса субъекта в культуре русской интеллигенции как системы инвариантных семантических фигур (категорий) репрезентации субъекта (внутреннее – внешнее, нравственность – мораль, разум – чувство, индивидуальное – всеобщее). Определены предикативные и дистрибутивные отношения между дискурсивно-семантическими фигурами, спектр проблемных полей экспликации дискурса: свобода, нравственная автономия, межсубъектные отношения, социальное действие, проведен анализ различных вариантов реализации дискурса субъекта – «европейцев», «славянофилов», «разночинцев».

Культура русской интеллигенции рассмотрена как фактор трансформации коммуникативных норм и освоения новых способов самообозначения, предполагающих репрезентацию субъекта вне принятых ролевых рамок или в сопоставлении возможных ролевых позиций. Выявлена связь между способами обозначения и образами адресата коммуникации, также выходящего за пределы фиксированных ролевых позиций посредством индивидуализации и универсализации его признаков.

Исследованы практики репрезентации субъективности как реализация дискурса субъекта в применении к индивидуальному опыту представителей русской интеллигенции. Освещены способы взаимодействия индивида с дискурсивными категориями в синхроническом и диахроническом аспектах внутренней референции.

Материалы, тексты, биографические данные о деятелях русской интеллигенции, широко и подробно изученные как в отечественной, так и в зарубежной науке, впервые представлены как элементы общего процесса формирования ценности автономного субъекта-личности в истории Модерна.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что категория субъекта, рассмотренная не в рамках философской гносеологии, но в контексте социокультурных практик Модерна, определена как «нулевая знаковая

институция», включенная в качестве основания в практику символической репрезентации и осмысления социальных процессов. Диссертация на примере русской интеллектуальной культуры XIX века демонстрирует тесную взаимосвязь сфер абстрактного, философского мышления, социальной критики и публицистики, структур повседневного поведения и форм личностного самоосмысления и идентификации. Выводы диссертации позволяют углубить теоретические представления в сфере философской антропологии, теории, истории и социологии культуры.

Практическая значимость работы заключается в том, что материалы диссертации могут быть использованы в различных областях науки, в том числе в философии, культурологии, философии культуры, истории культурологической мысли, эстетике, этике, семиотике, в преподавании гуманитарных дисциплин в современной учебной практике.

Степень достоверности выводов исследования обеспечена, во-первых, анализом аутентичных текстов представителей русской интеллигенции рассматриваемого периода, во-вторых, обоснованностью отбора эмпирического материала исследовательскими задачами, в-третьих, корректностью отбора и добросовестностью применения избранных методов анализа и обобщения материала.

Апробация результатов исследования. Основные положения и результаты представлены автором в монографиях, статьях, материалах, опубликованных в сборниках научных трудов, в выступлениях на научных конференциях, конгрессах и семинарах, среди которых: Международная научно-практическая конференция «Когнитивная целостность человека» (г. Комсомольск-на-Амуре, сентябрь 2012 г.), VIII Всероссийская научная конференция «Культура и интеллигенция России» (Омск, октябрь 2012 г.), IV Российский культурологический конгресс «Личность в пространстве культуры» (Санкт-Петербург, октябрь 2013).