Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Онтолого-герменевтические аспекты темпоральной модализации в языке и культуре . 14
1.1. Проблема времени в западноевропейской культуре ифилософской традиции . 15
1.2. Соотношение интерпретативных моделей национальногоязыка и мира. 56
1.3. Экспликация феномена времени в языке . 73
Глава 2. Специфика отношения к будущему времени в традиционной культуре Японии . 91
2.1. Отражение категории времени в японском языке . 92
2.2. Поэтика будущего в произведениях японского классическогоискусства. 114
2.3. Особенности образа времени, отраженного в религиозно-философских учениях Японии. 135
Заключение 158
Список литературы 167
- Проблема времени в западноевропейской культуре ифилософской традиции
- Экспликация феномена времени в языке
- Отражение категории времени в японском языке
- Поэтика будущего в произведениях японского классическогоискусства.
Введение к работе
Актуальность исследования Смысловое поле традиционной культуры Японии, ввиду ее продолжительной изолированности и значительной пространственной и культурантропологической дистанцированное, неизменно остается объектом пристального интереса западных исследователей. Указанная специфика японской культуры открывает также простор для большого числа противоречивых интерпретаций, в свете которых особую значимость приобретает вопрос об онтологическом статусе различных темпоральных модализаций в японском мировосприятии. Время в качестве модуса самораскрытия смысла бытия априорно выступает универсальной категорией, определяющей онтологические основания всех моделей описания мира. Процесс «автоселекции бытия» (Н.Луман), фиксируемый указанными моделями, охватывает смену различных состояний мира в горизонте множества альтернативных бытийных возможностей, время же объединяет бытийные модальности в границах интерпретативной системы, доступной и понятной определенному социо-культурному сообществу. Соответственно, чем шире и дифференцированней временные горизонты смысловой системы, тем более высокой, более богатой возможностями становится степень сложности обращенного к этому сообществу мира1. Эта же смысловая структура организует событийность человеческого присутствия, проступающую на стыке временных горизонтов его личной жизненной «истории», согласно этой же смысловой структуре сообществом выдается «аттестат аутентичности прожитой жизни» по ее прекращении.
Матрица селективности, о которой идет речь, определяется совокупностью культурных феноменов, ибо только в формах культуры антропологическому субъекту открывается возможность ухватить собственное бытие и присвоить себе его смысл, ускользающий в потоке повседневного временения. Утверждение, что конституирование человеческой самости,
1 Луман Н. Мировое время и история систем //Логос. - 2004. - № 5. - С. 137
достоинства человека и его самоуважения происходит только в области культуры , уже давно воспринимается как самоочевидное. Тем не менее, вопрос о том, до каких пределов простирается онтологическое «родство» разных типов культур и в какой степени присущее той или иной культуре мировидение, компонентом которого является проживание времени, фундирует уникальность человеческого способа быть, остается открытым. Можно лишь констатировать, что способность понять мировоззренческую позицию представителей разных культур и успешность коммуникации между этими представителями определяется степенью общности темпоральных координат и наличием в их культурах адекватных способов артикуляции представлений о времени.
Тип восприятия времени, преобладающий в той или иной культуре и выражаемый в национальном языке, зачастую используется в качестве классифицирующего фактора для разграничения типов культур, наиболее общим из которых является деление на культуры Запада и Востока. В этой связи изучение путей организации межкультурного диалога Западной Европы и Японии вызывает особый интерес, так как в отношении к различным временным модусам эти культуры демонстрируют почти полное несовпадение ценностных ориентации. Для западного мировосприятия органично восприятие временных горизонтов как горизонтов возможного, иными словами, селективность будущего здесь важнее селективности прошлого. Социально-политическая установка современности, которую Э. Фромм называл «отчаянием и страстью к будущему», пробрасывает человека Запада мимо его настоящего; занятый колонизацией грядущего, практически ежедневно он осознанно принимает решения, влияющие на его будущее, «обустраивающие» его завтрашнюю жизнь3.
По контрасту мировосприятие японцев в классический период оказывается в большой степени «безразличным» к сфере будущего. С этой точки зрения культура современной Японии являет примечательную попытку
2 Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995,416с. 3Савельева, И. M. История и время. В поисках утраченного / И. М. Савельева, А. В. Полетаев. - M.: Языки русской культуры, 1997.-С.248
совмещения разнонаправленных временных перспектив, успешность которой еще только предстоит оценить, исходя из анализа основополагающих характеристик «традиционно-японского» восприятия времени, в особенности -отношение к будущему времени.
Целью нашей диссертационной работы является исследование отношения к временной модальности будущего в японской культуре. Поставленная цель и логика исследования определили необходимость решения следующих задач:
раскрыть теоретико-методологические основания изучения соотношения между культурными формами, отражающими специфику проживания времени, и философскими представлениями о сущности времени;
исследовать закономерности связи интерпретативных моделей языка и действительности;
определить основные способы экспликации восприятия времени в языке;
провести концептуальный анализ единиц японского языка, относящихся к сфере темпоральности;
изучить специфику отражения разных форм и способов временного синтеза посредством конкретных художественных приемов и изобразительных средств в произведениях традиционного искусства Японии;
рассмотреть религиозно-философские положения, оформившиеся в Японии классического периода и связанные с восприятием времени.
Объектом исследования являются феноменологический статус темпоральных модализаций и аксиолого-герменевтические модели темпоральности, формирующие специфику паттернов японской культуры.
Предметом исследования выступает экспликация проживания времени как конститутивного элемента типа культуры, находящего свое выражение в феноменах языка, произведениях искусства и религиозно-философских представлениях традиционной культуры Японии.
Степень разработанности проблемы
Учитывая, что интерес к проблематике исследований времени сохранялся на протяжении всей истории становления философской и научной мысли Запада, можно констатировать, что к настоящему моменту накоплен колоссальный корпус работ, посвященных рассмотрению особенностей данного феномена в контексте разных исследовательских перспектив. Все эти исследовательские труды можно распределить в соответствии с тремя аспектами рассматриваемой проблематики: 1) онтологический статус феномена времени; 2) взаимосвязь времени и культуры; 3) специфика ориенталистского мировосприятия.
Главенствующее место среди работ первого направления занимают философские труды, посвященные описанию различных подходов к трактовке понятия времени и определению основных его характеристик; среди авторов, произведения которых фиксируют этапы становления идущей от Платона и Аристотеля западной философской традиции осмысления феномена времени, необходимо выделить Августина Блаженного, Фому Аквинского, Л. Альберти, Р. Декарта, Г.В. Лейбница, Д. Юма, И. Канта, А. Бергсона, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Э. Левинаса. Значительный вклад в разработку проблематики образа времени внесли работы отечественных исследователей, таких как Н.А. Бердяев, П.П. Гайденко, Л.Н. Любинская и СВ. Лепилин, Г.П. Аксенов, И.М. Савельева и А.В. Полетаев. Объединяющим моментом данных исследований является поиск основополагающих универсальных категорий и структур темпоральности, вследствие чего вне поля рассмотрения оказывается роль восприятия времени в формировании уникальности национального мировидения.
Пристальное внимание к различным аспектам межкультурной коммуникации и взаимодействия культур, а также причинам возникновения культурных барьеров стимулировало появление большого количества исследований, направленных на выявление компонентов, из которых в сознании носителей разных культур складывается целостный, в том числе -
временной образ мира. Проблема взаимодействия языка и бытия/времени при описании этого целостного мира, является одним из узловых пунктов, в котором скрещиваются интересы различных отраслей знания. Исследование указанного вопроса предпринималось в рамках лингвистики и теории языка (В. Гумбольдт, Й.Л. Вайсгербер, А. Вежбицкая, О.А. Корнилов), культурологии (Э. Кассирер, Э. Холл), антропологии (К. Леви-Стросс, Э. Сепир, Б. Уорф), этнопсихологии (А.Г. Стефаненко, Н.Б. Мечковская), лингвокультурологии (Н.И. Маслова), философии (П. Рикер, М. Фуко, У. Эко) и тд.
Как правило, объектом подобных исследований становятся «разрывы» или лакуны в концептуально-понятийной сети, с помощью которой представителями разных культур улавливается и категоризируется окружающий мир. Поиск этих лакун, которые могут актуализироваться на разных уровнях (от когнитивного до языкового), в большинстве случаев 'проводится на материале сопоставления двух культур, отличающихся по ряду фундаментальных параметров, при этом не всегда удается избежать необоснованной экстраполяции категорий одной культуры на категории другой. В результате подобных сопоставлений культура, принимаемая за «эталонный» образец изучаемой пары, зачастую утрачивает определенность своих характеристик при подстановке нового противопоставленного элемента.
Существенным также является и метод обнаружения «лакунизированных» представлений, что становится очевидным при рассмотрении работ, посвященных исследованию феномена времени с точки зрения лингвистики (Н.К. Рябцева, Б.Ю Норман, И.Б. Ушакова), психолингвистики (И.Ю. Марковина, А.Ю Сорокин, С.А. Борисова), лингвокультурологии (М.Г. Лебедько, Л.Н. Михеева, Л. Броснахан) и этнопсихологии (М. Коул, С. Скрибнер, О.А. Леонтович). Необходимо отметить, что в вопросах методологии анализа культурных особенностей осмысления базовых феноменов мира до сих пор нет единого мнения, что в свою очередь свидетельствует о недостаточной сформированности исследовательского аппарата. По нашему мнению фрагментарность подобных
исследований может быть преодолена лишь с помощью междисциплинарного подхода, объединяющего методы анализа, используемые в лингвокультурологии, философской антропологии и философии культуры. Основание такого подхода к исследованию феномена времени коренится в осознании сущностной связи времени со всеми бытийными модусами существования человека и всеми его специфически-человеческими способностями, фундирующим философские системы М. Хайдеггера и О. Розенштока - Хюсси.
В отношении изучения культурного своеобразия Востока, можно констатировать что, несмотря на существование довольно большого корпуса работ, посвященных рассмотрению особенностей культур данного региона и Японии в частности, последовательного анализа онтологических оснований своеобразия ориентального мировоззрения до сих пор не было произведено. Проводимые в этой области исследования группируются вокруг отдельных аспектов социально-бытового уклада, истории, традиций, обычаев, морально-этических норм и психологических особенностей носителей японской культуры. Например, изучению специфики японского языка посвящены работы В.М. Алпатова Т.М. Гуревич, С.А. Арутюнова; эстетические категории и принципы традиционного японского искусства и литературы подробно рассмотрены в трудах Н.И. Конрада, Н.С. Николаевой, Дж. Стэнли- Бейкер; особенностям философско-религиозных воззрений посвящены исследования О.О. Розенберга, Ф.И. Щербатского, Дж. Нидема, Т.Д. Судзуки, А. Уоттса, Д.Г. Главевы, А.А. Накорчевского, Ю.Б. Козловского; анализ географических, исторических, социально-бытовых, этнопсихологических факторов, повлиявших на формирование японской культуры предпринят в работах А.Н. Мещерякова, Т.П. Григорьевой, Р. Бенедикт, Р. Барта, Ли О-Юнга, Д. Такео. Отмечая несомненные заслуги исследователей - японоведов, совершивших колоссальную работу по описанию и систематизации фактов японской культуры, тем не менее, следует отметить немногочисленность и разрозненность попыток выявить и интерпретировать единство
фундаментальных оснований способа осмысления базовых феноменов мира, присущего данному культурному сообществу. Одним из следствий сложившейся ситуации является асимметрия и фрагментарность исследовательской парадигмы изучения восприятия пространства и времени, в рамках которой темпоральной сфере уделяется незначительное внимание по сравнению с пространственной. Многие публикации, посвященные Японии, по-прежнему носят характер «заметок путешественника» и имеют своей целью скорее поразить воображение читателя, но не вскрыть закономерности существования рассматриваемых феноменов.
Методология и исследования
В качестве методологического инструментария при интерпретации культурных феноменов использовался онтолого-герменевтический метод, сформулированный М. Хайдеггером, который получил свое развитие в трудах П. Рикера. При анализе фактов языка использовался метод концептуального анализа, описанный в работах Е.Г. Беляевской и М.Г. Лебедько, а также метод компонентного анализа и методы комплексного лингвистического и когнитивного анализа языковых единиц, используемые в психолингвистических и лингвокультурологических исследованиях. Изучение особенностей произведений искусства проводилось с использованием семиологического метода, раскрытого в трудах У. Эко, М. Фуко, Б. Успенского, а также методы композиционного и иконологического анализа, сформулированные в работах Г. Вёльфлина, Э. Панофски, П. Флоренского, М. Бахтина, Б. Раушенбаха, В. Кандинского.
Теоретическая база исследования
В осмыслении статуса феномена времени в контексте онтологической ситуации человека мы следовали сформулированной М. Хайдеггером трактовке сущности времени как горизонта раскрывающейся в [человеческом] присутствии понятности бытия и языка как артикуляции этой понятности. На наш подход к указанной проблеме также повлияло высказывание О. Розенштока —Хюсси о том, что говорением человек укрепляет временную и
пространственную оси цивилизации, поскольку занимает место в ее центре . Рассматривая функцию времени и различных его модусов в процессе конституирования смысла, мы основывались на теоретических положениях о связи смыслообразования и временной / вневременной структуры бытия человека, сформулированных Н. Луманом.
Существенным при изучении изоморфизма элементов культуры и специфики проживания времени в определенную историческую эпоху является подход Л. Гольдмана, согласно которому при анализе концептуального видения и системы ценностей, составляющих основу определенного мировидения, необходимо учитывать отношения между группами общества и их общественной и естественной средой, контекст социальной жизни и историческую ситуацию5.
В качестве операционального базиса изучения связи национального языка и культуры мы использовали положения релятивистского направления философии языка, в частности - гипотезу Н. Гудмена о Мире как совокупности множества его версий-описаний. Ключевым в рамках данного подхода также является утверждение А.Г. Максапетяна о том, что каждая культура обладает своим модифицирующим языком и соответствующей ему моделью мира.
При исследовании способов экспликации отношения ко времени в языке мы опирались на предложенную О. Розенштоком - Хюсси концепцию «креста реальности», которая была переосмыслена и переформулирована с позиций рассмотрения онтологического измерения языковой системы.
Наше понимание коррелятивности фактов языка, форм искусства и философско-религиозной мысли развивается в русле направления, заданного А.Ф. Лосевым, Э. Кассирером, П. Рикером, П. Флоренским, Б. Успенским. В качестве основополагающих здесь мы выделяем утверждение П. Рикера о соотнесенности модальностей символического выражения, в число которых он включает «космические символы (религия), символы сновидений... со всеми их
4 Розеншток - Хюсси О. Речь и действительность. М., 1994, с 63.
5 Гольдман, Л. Сокровенный Бог/Л. Гольдман. -М.: Логос, 2001, с. 27
эквивалентами в фольклоре, легендах, поговорках, мифах, символику пространства и времени»6; тезис П. Флоренского о параллелизме философии и искусства7; предложенную Б. Успенским концепцию иерархической организации элементов произведений искусства, подобной иерархии элементов системы языка8.
Положения, выносимые на защиту
в рамках западной философской традиции и культуре представления о времени достигли предела дифференциации временных модальностей и вместе с тем претерпели существенный сдвиг в сторону смыслового «опустошения» темпоральных модусов в пользу ширящегося горизонта будущего. Будущее приобретает статус первичного феномена как поле «ждущих сбыться» смыслов и экзистенциальных возможностей самоактуализации субъекта;
время мыслится в' качестве условия, фундирующего общность ментального и когнитивного пространства субъектов, поэтому выступает одним из онтологических оснований культурного своеобразия;
универсальные и специфичные черты сферы темпоральности отражаются в языковой системе в единицах разных уровней и обнаруживают коррелятивное соответствие элементам других систем описания мира, в частности - искусства и философско-религиозных учений;
проживание времени в традиционной культуре Японии демонстрирует синкретизм темпоральных характеристик времени и вневременности /вечности; время воспринимается как замкнутая и циклически воспроизводимая последовательность определенных периодов, наследующих друг другу в момент окончания одного и начала другого, в пределах которого все возможности целиком явлены в каждом моменте;
6 Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995, с 19.
7 Флоренский П. А. Абсолютность пространственности. // Статьи и исследования по истории и
философии искусства и археологии. М., 2000, с. 272.
8 Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб., 2000, 352с.
в японской культуре осмысление времени как феномена,
содержащего в каждом моменте потенции всех возможных способов бытия, обусловило следующие особенности
- асимметрию временных модусов,
- финитный характер сферы будущего и невыраженность ее
аксиологического содержания,
- размывание границ субъективности и особое отношение к смерти.
Научная новизна исследования
Предложена схема, позволяющая совместить онтологическую, когнитивную и лингвистическую перспективы исследования экспликации времени в языке, учитывающую априорные определения времени и уровни онтологических измерений языка.
Сформулирована и обоснована гипотеза о том, что асимметрия ценностного осмысления временных модусов, определяющая метафорико-метафизический базис культуры, находит отражение в особенностях национального языка и других систем описания мира, включающих искусство и религиозно-философские концепции.
Впервые проведен анализ традиционной японской культуры и языка с точки зрения способов экспликации проживания времени и осмысления его темпоральных характеристик.
Выявлено смысловое содержание отношения к модальности будущего в японской культуре и изучены культурно-значимые особенности японского видения мира, сложившиеся под влиянием специфичного отношения к сфере будущего.
Теоретическая и практическая значимость исследования видится в возможности использовать полученные результаты в теоретических и практических курсах по философии культуры, теории языка, востоковедению, истории религий Востока, истории культуры Японии, межкультурной коммуникации, в спецкурсах по культурологии и культурной антропологии. Одной из сфер применения результатов исследования также является
составление этнопсихологического портрета и описания способа мировосприятия, социокультурных стереотипов, предпочтений и коммуникативных практик представителей японской культуры для целей планирования сотрудничества в сфере международного бизнеса.
Апробация работы.
Основные результаты работы были отражены в публикациях в печати, а также в докладах и выступлениях на следующих конференциях: международная научно-практическая конференция «Новое видение культуры мира в XXI веке», Владивосток, 2003, 2005; региональная научно-практическая конференция «Гуманитарные науки и современность», Комсомольск-на-Амуре, 2003; международная научная конференция «Лингвистика и межкультурная коммуникация: история, современность, перспективы», Хабаровск, 2003; региональная научно-практическая конференция «Актуальные проблемы образования и культуры в контексте XXI века», Владивосток, 2003; международный симпозиум «Философская модель построения мира на пути сотрудничества в Северовосточной Азии», Владивосток, 2003; научная конференция «Вологдинские чтения. Процессы гуманизации и гуманитаризации», Владивосток, 2004; международный форум стран АТР, Владивосток, 2005;
Структура диссертационного исследования
Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, общий объем которых составил 166 страниц, и списка литературы из 218 наименований.
Проблема времени в западноевропейской культуре ифилософской традиции
Интерес к феномену времени фундирует развитие западной системы научной и философской мысли на протяжении всей ее истории, способствуя оформлению смыслового поля метафизики с самого момента ее зарождения. Содержание темпоральных характеристик, равно как и ценностное переживание отдельных модусов времени, изменялось не только в зависимости от понятийного аппарата и методологического инструментария, с помощью которых их описывали в разных областях научного знания, но и от общей направленности осмысления базовых категорий человеческого существования, господствовавшей в культуре в ту или иную историческую эпоху. С целью обозначить ключевые тенденции исследования указанного феномена и наметить границы проблематизации, в данном параграфе нам представляется необходимым дать обзор основных подходов к осмыслению времени, сложившихся в рамках европейской культуры и философской традиции .
В качестве операциональной категории при исследовании форм осмысления и выражения проживания времени в той или иной культурной и философской ситуации необходимо ввести разработанное Л. Гольдманом понимание совокупности культурных фактов как особого типа реальности, организованной определенным видением мира: «Видение мира - это... совокупность надежд, чаяний, чувств, идей, объединяющих членов группы... и противопоставляющих их другим группам... Формы видения мира являются выражением отношений между некоторыми группами общества и их общественной и естественной средой, и число этих форм в определенном историческом периоде ограниченно» [40, с. 24-28]. Формы видения мира в целом соответствуют тому, что многими исследователями (О. Шпенглер, А. Гуревич, Г. Гачев, О. Корнилов) понимается в качестве «модели», «образа» или «картины» мира. Эти модели мира представляют собой особым способом упорядоченное соотношение базовых универсалий (или категорий), которыми оперирует человек в опыте освоения мира, и которые исподволь формируют обязательные для данной культуры понятия и представления, без которых невозможно построение никаких идей, теорий, философских, эстетических, политических или религиозных концепций и систем.
Таким образом, видение мира - это сущностная тенденция, необходимая для определения каждой фундаментальной проблемы в общем комплексе, не только концептуальная экстраполяция проживания и осмысления неких феноменов, но и особый способ их выражения и изображения. Соответственно, наиболее отчетливо эту тенденцию можно ощутить при анализе философии и искусства. Искусство призвано оформить первично ощущаемое им бытие, чувственное содержание опыта нации и перевести его вовне, на язык символьных формул - образов, в символьную структуру, с каковой целью оно усложняет и модифицирует, сгущает бытие; философия же предоставляет интерпретативный механизм, концептуально оформляющий опыт проживания фундаментальных феноменов мира и фиксирующий логические формулы жизнепонимания. В этом отношении и формулы искусства, и формулы философии будут смыкаться на общей почве - на пространстве смысла, который объемлет обе области и к которому они стремятся используемыми в каждой из них способами и приемами3. Видение мира, таким образом, вскрывает внутри бытийного потока качества, свойства, феномены, имеющие первостепенное значение в данном бытийном регионе, а искусство и философия предоставляют некое «тело» для этих первичных интуиции4. При этом обе указанные области скрепляются проблемой человеческого времени, «функция которого заключается в том, чтобы определять природу внедрения человека в мир... Философия и искусство... всегда выражают такую историческую {выделено нами — O.K.) ситуацию, такие фундаментальные общечеловеческие проблемы, которые отражают отношения человека с другими людьми и вселенной» [40, с. 27]. О. Шпенглер также отмечает, что нет вечных истин: каждая философия есть выражение своего, и только своего, времени, и нет двух эпох, которые имели бы одинаковые философские интенции [185, с. 60]. Отсюда, по мысли А. Крёбера, историческая смена направлений в философии, в гуманитарных науках, в математике, в чистой или фундаментальной науке очень похожа на изменения в стилях изящных искусств [84, с. 264].
Обращаясь к эмпирическому материалу, исследуемому в антропологических, культурологических и этнографических работах, можно обнаружить примеры необычайно разнообразных форм представлений о времени: календарей самого причудливого вида, недель разной длины, неординарного структурирования времени суток, фантасмагорических мифологических образов времени у разных племен и народов [136, с. 486 87]. Данное обстоятельство позволяет предположить, что «каждая цивилизация, каждая социальная система характеризуется не только своим особым видением мира, но и специфической аксиологической структурой оценки времени» [191, с. 43], следовательно, проживание времени само является принципом, детерминирующим культурное своеобразие. Время при таком понимании выступает в качестве общедоступного смысла, упорядочивающего взаимодействие членов одного культурного сообщества5. Указанное положение открывает возможность «поисков времени», а именно -возможных типов представлений о времени и знаковых символов самого времени, особым образом претворяемых в искусстве и философии на разных исторических этапах существования культурного сообщества. Таким образом, в общих чертах это соотношение культуры и времени можно выразить через установление двух темпоральных систем, которые с долей условности рассматриваются как «символическое» и «воплощенное» время культуры.
Первой темпоральной структуре соответствует концептуализированное время часов и календарей - конкретные виды и формы темпорального сознания, образы и представления о времени; вторая структура описывает время, воплощенное в событиях, вещах, условиях6.
Взаимосвязь культуры и времени являет себя на разных уровнях бытийного устройства: в модусе «эпохи», «периода» время выступает объективно фиксируемой оболочкой элементов культуры, располагающихся вокруг некоего принципа или смыслового вектора7. «Воистину поразительно и таинственно то тесное внутреннее единство, которое каждая историческая эпоха сохраняет во всех своих проявлениях. Единое вдохновение, один и тот же жизненный стиль пульсируют в искусствах, столь несходных между собою» [123, с. 216]. В этом смысле художественная форма есть факт исторический, но художественное время, будучи эстетически осовенным временем, не может быть лишь подобием реального времени. Взаимовлияние истории культуры, искусства и истории как темпорального горизонта предполагает различные модальности: искусство подчиняется времени (что свидетельствует о том, что время обладает силой и полнотой содержания, и столь же сильное и полноправное искусство без принуждения идет в ногу со временем), искусство по различным причинам противостоит и противоречит времени в своих проявлениях, и, наконец, искусство выходит за пределы, в которые хотело бы его втиснуть время, и выражает содержание будущего [73, с. 192]. Соответственно этому существуют различные способы воспринимать, понимать и изображать время в разные исторические эпохи и в разных художественных стилях в зависимости от духовного характера эпохи. Можно сказать, что важнейшую основу стилистического своеобразия и художественный дух века определяет выбор господственной координаты в разных типах искусств.
Экспликация феномена времени в языке
Явленность времени в основании онтологического измерения призванного бытием и выговаривающего себя человеческого присутствия с неизбежностью ставит вопрос о способах экспликации времени в языке. Методология «обнаружения» данного феномена, применяемая в современных гуманитарных направлениях, по необходимости ограничена задачами исследования, а получаемые с помощью этих методов модели «времени в языке» не вполне адекватны сущности предмета изучения и с трудом поддаются систематизации. Основной недостаток таких попыток, на наш взгляд, заключается в их неспособности охватить одновременно и черты феномена времени как объективной данности мира, и отражения этого феномена сквозь призму психологически и культурно детерминированного сознания носителей языка. Преодоление этой проблемы мы видим на пути синтеза онтологической, когнитивной и лингвистической перспектив исследования, который позволит описать как универсальные, так и специфические параметры исследуемого явления. В соответствии с этим в данном параграфе мы рассмотрим существующие языковые модели времени и предложим новую модель экспликации темпоральности в языке46.
Попытки связать язык и время предпринимались еще до возникновения собственно лингвистических теорий темпоральности; так, М. Фуко приводит существовавшую в средневековье классификацию языков по направлению письма, каждое из которых, якобы, должно было отражать определенное направление течения времени Мира47. Однако подобные построения почти всегда основывались на внешних характеристиках и не затрагивали существо связи языка и времени.
В настоящее время весь корпус исследований проблематики времени в языке можно разделить на несколько направлений в соответствии с целями и методами изучения данного феномена.
В традиционной лингвистике общепринятым считается положение об изоморфизме категорий времени как объективного феномена и его языковых репрезентаций, поэтому темпоральность в лингвистических исследованиях выступает в виде совокупности поляризованных характеристик. В число категорий времени, обнаруживаемых в системе языка, входят статика и динамика, синхрония и диахрония (т.е. одновременность и последовательность), фиксированная направленность временного потока и скорость его протекания. В свою очередь каждая из этих категорий эксплицируется по-разному в зависимости от уровня языковой системы. Так, например, статика и динамика, взятые на уровне частей речи, будут предполагать деление на имя и глагол (как противопоставление субстанциональности действию и изменению); когда эти же категории рассматриваются на уровне языковой системы в целом, они маркируют оппозицию стабильности языковой системы, обеспечивающей взаимопонимание носителей языка в пределах одной исторической эпохи, и языковых изменений, обусловленных социальным и научно-техническим развитием общества.
Подобным образом скорость (длительность), рассматриваемая на фонетическом уровне, будет реализовываться в оппозиции долгих и кратких звуков (гласных и согласных), а на уровне языковой системы в целом — в скорости языковых изменений. В наибольшей степени «субстанция времени» обнаруживает себя в глаголе; как часть речи, обозначающая действие или состояние, с которого начинается изменение, глагол представляется непосредственным носителем временных характеристик. В силу данного обстоятельства, традиционные лингвистические модели темпоральности, рассматриваемые в работах О. Есперсена, В.Д. Аракина, Л.Н. Михеевой, Б.А. Серебренникова, берут за основу глагольные грамматические категории времени, вида и залога. Основной недостаток данного подхода проявился в том, что неучтенным оказался фактор «кто говорит?».
Новое измерение темпоральности, впервые учитывающее субъекта речи, открыла психолингвистика; с развитием этой науки, помимо того, что выделяется время говорения и время восприятия речи, появляется оппозиция времени интралингвистического (фиксированного в языковых единицах) и времени экстралингвистического (оформляющего развертывание высказывания во времени). Экстралингвистичность времени проявляется в величине временного отрезка самой коммуникации, в учете темпа речи говорящих, психологического восприятия времени говорящим и пр. Субъект речи становится точкой отсчета, относительно которой формируются векторные направления времени и последовательность событий. Высказывание превращается в коммуникативный акт, а время становится фактором, организующим процесс понимания и взаимодействия коммуникантов. В центре психолингвистических исследований оказываются в основном лексические единицы и их сочетаемость и ассоциированность друг с другом. К числу моделей, появившихся в рамках указанного подхода можно отнести модель индоевропейского времени, разработанную К.Г. Красухиным, согласно которой выделяется внешнее время (соотносимое с пространством), внутреннее время (ассоциируемое с жизненной силой) и субъективное время (имеющее отношение к сфере желания, мысли индивида) (См. [112, с. 41]).
Проблема понимания в процессе коммуникации, обнажившаяся благодаря развитию психолингвистических учений, выводит на поверхность вопрос о конституировании смысла во времени, а также поиск аксиоматических аспектов отражения проживания времени в языке, которые становятся предметом изучения множества дисциплин антропологического направления. Данные исследования открывают широкое пространство для герменевтики текста и сравнительного анализа фразеологических и мифологических систем разных языков и культур. В этой связи следует упомянуть аксиологическую модель Н.К. Рябцевой, выделяющую физическое (природное, естественное), метафизическое (философское), бытовое (субъективное), духовное (поэтическое, религиозное) время [112, с. 104]; типологию хронотопа литературных текстов разных жанров М.М. Бахтина [14] и типологию времени художественного произведения Б.А. Успенского [163]. Многие исследователи — антропологи также считают основополагающим в структурировании темпоральной сферы языка взаимопроникновение двух базисных моделей социального времени: циклической (мифологической, телеологической, пассивной, консервативной, ориентированной на прошлое) и линейной (эсхатологической, активной, ориентированной на будущее). С позиций этих исследователей именно степень присутствия, преобладание той или другой модели времени, отраженной в лексико-грамматическом строе языка, определяет специфику языковой картины мира разных народов48. Одним из вариантов разработки указанной концепции является модель монохроматических и полихроматических культур, предложенная Э. Холлом на основе анализа отношения ко времени в обыденной жизни. Первый тип культур характеризуется значительным фокусом на времени, тенденцией делить время на отдельные сегменты, четко ограничение времени расписанием, разделение собственного и несобственного времени субъекта. Второй тип характеризуется фокусом на отношениях, акцент делается на поддержание транзакций с людьми, нет четкого разделения личного и неличного времени субъекта [См. 87, с. 121-127] .
Отражение категории времени в японском языке
Метафизическое различие западного и восточного способов осмысления окружающего мира, по мнению многих исследователей (М. Хайдеггера, Э. Кассирера, В. Гумбольдта, Ли О-Юнга), определяется господствующим типом письменности. В то время как присущий алфавитному письму Запада «разрыв точного параллелизма между представлением и графическим изображением позволяет поместить весь язык, даже письменный, в общую сферу анализа и подкрепить прогресс письма прогрессом мышления, символическое письмо [Востока]... следует неясному закону подобий и отклоняет язык от форм рефлективного мышления, не воспроизводит в горизонтальных линиях ускользающий полет голоса; оно воздвигает в вертикальных столбцах неподвижный и все же опознаваемый образ самих вещей» [174, с. 31].
Действительно, иероглифы являют уникальный пример «открытости истоков смысла», ибо состоят из элементов - ключей, имеющих неизменное значение, комбинация которых повествовательным порядком описывает смысловое поле данного знака. Это и знак, и одновременно - его дефиниция54, продукт «стягивания гетерогенных смыслов». Именно поэтому иероглиф может функционировать в качестве самостоятельного художественного произведения (например, как в коане-иероглифе «Смерть» 5Е мастера Хакуина), в качестве предмета для медитации: разлагая иероглиф на составляющие, можно находить
все новые смыслы, все новые ассоциативные ряды, которые обогащают понятие, выражаемое целым иероглифом .
С другой стороны, вне контекста знаки-иероглифы оказываются пусты. Им недостает той степени самостоятельности выражаемого словом смысла, которое характерно для четкого во всех проявлениях, юридически выверенного западного дискурса. Неуловимость значения отдельного слова, сопряженная с развитой омонимией японских лексических единиц, указывает на низкую степень абстрактности понятий, на недостаточность японского языка в отношении разграничительной силы, необходимой для того, чтобы представлять предметы в однозначной взаимоупорядоченности друг с другом [176, с. 274]. Мы предполагаем, что специфика выражения понятия времени в японском языке также будет испытывать на себе влияние указанных особенностей языковой системы.
Если проанализировать иероглифы, входящие в состав слов, связанных со сферой темпоралыюсти56, грамматические особенности частей речи, а также примеры их употребления, можно увидеть соответствие выделенным ранее универсальным априорным определениям времени57: в японском языке также можно выделить единицы, отражающие временной ряд, содержание времени, порядок времени и совокупное время; специфичные черты восприятия времени, обусловленные уникальным культурным субстратом, проявляются во внутреннем наполнении этих категорий и особенностях их формирования и употребления.
На семантическом уровне с точки зрения этимологии все слова, относящиеся к сфере темпоралыюсти, и в частности выражающие содержание времени и дискретность временного ряда, связаны с природными ритмами смены темного и светлого времени суток (т.е. включают элементы 0 «солнце/ день», И «луна, месяц», Ш «свет/ Ян», Ш «тень, мрак/Инь»), поэтому время в самом абстрактном виде представляется как последовательность лун и солнц, причем единицами этого времени могут быть как дни, так и годы (В Я "время, дни и годы»). Периодичность временного континуума является одной из базовых характеристик, так как лексема Щ ji, приводимая в качестве эквивалента «времени», обозначает прежде всего временной промежуток [заполненный каким-то занятием], в большинстве же случаев она входит в состав сложного слова, где другой элемент обозначает характеристику этого промежутка, маркированного, как правило, каким-нибудь действием ( ЕНтр "время смерти", В# "время цветения"). Иероглиф Н# также имеет значение "час", когда употребляется отдельно, однако необходимо помнить о том, что отдельно он стал употребляться сравнительно недавно. В традиционной Японии сутки были поделены на двенадцать отрезков, т.е. "японскому" часу соответствовали два "общеевропейских" часа; при этом каждому из этих отрезков было присвоено имя одного из двенадцати животных астрологического цикла: час быка, час крысы, час тигра, - т.е. каждый час имел "собственное имя", включающее помимо иероглифа й# иероглиф названия животного. Время, таким образом, обретает значение инвестированной энергии, субстанции, не существующей самостоятельно (понятие "свободное время" выражается другим иероглифом, имеющим значение "безделье")58. Одно из основных занятий, в которое "инвестируется" эта [жизненная]энергия -выращивание риса: элементы Щ «рисовое поле», І. «земля, почва», Ж «рис», 7fc «дерево / кустарник» встречаются практически во всех иероглифах, связанных со сферой темпоральности. Данное обстоятельство совпадает со свидетельством китайских летописей, утверждающих, что древние японцы не различали четырех сезонов, зная лишь время посева и жатвы риса [30, с. 226].
Концептуальная метафора выращивания риса моделирует и особый язык описания Мира. В системе земледельческого и растительного языков и в рамках формируемой ими вегетативно-аграрной модели Мира на первый план выступают принципы регулярности и цикличности; при этом Мир описывается терминами типа сев, жатва, цветение, созревание, увядание [203, с. 75]. Временная организация описываемого Мира предстает в виде замкнутых повторяемых циклов, состоящих из последовательности временных периодов и совпадающих с определенными фазами жизни поколения. Смысловая наполненность и ценность каждого временного промежутка в такой модели задается его назначением и положением по отношению к другим периодам, поэтому они воспринимаются как монолитные статичные отрезки различной величины и нелегко поддаются квантованию. При «вторжении» в обозначенный период времени какого - либо действия употребляются послелоги, которые специфицируют лишь, имеется ли ввиду весь временной промежуток или же один момент посреди прочих60. Непрерывность циклического повторения временных периодов обеспечивается преемственностью транслирующих жизненную субстанцию поколений, при которой завершение жизненного цикла одних является началом жизни других.
Поэтика будущего в произведениях японского классическогоискусства.
Будучи частью культуры, представляя «формы, чувства, сходство, контрасты, обнаруженные в мире или встроенные в мир» [47, с. 252], искусство сближается с языком в функции конструирования особой реальности смысла и также может быть рассмотрено как система описания мира. С этой точки зрения, элементы произведений искусства принимают значения, соответствующие семантическому, грамматическому, риторическому и поэтическому уровням этой системы, а все многообразие произведений искусства оказывается связано с выражением определенного типа восприятия времени как одной из смыслообразующих категорий культуры, которая организует выбор художественных средств и следование определенным эстетическим принципам. Данный раздел будет посвящен исследованию указанных аспектов на материале произведений классического японского искусства.
В русле традиции понимания культуры как особого типа реальности, вмещающей различные интерпретационные модели мира75, произведение искусства определяется как самозамкнутое пространство иконических схем духовных ценностей культуры. Принимая такую интерпретацию, мы следуем взглядам П. Флоренского; он полагал, что возникновение символического пространства произведения искусства подготавливается художником, который «насыщает некоторым содержанием известную область, силою нагнетая туда содержание, заставляя пространство поддаться и уместить больше, чем оно обычно вмещает без этого усилия» [167, с. 112]. Путем создания и упорядочивания зрительных и других образов, подлежащих эстетическому созерцанию, художник инициирует зияние действительности, открывает символическую «реальность, которая больше себя самой, которая говорит и дает нам больше, чем она есть чувственно и непосредственно» [167, с. 361]. Организация пространства художественного произведения подчинена определенным правилам передачи пространственности, сложившимся под влиянием культурной среды, в которой работает художник. Эти правила и способы передачи пространственности транслируют национально-специфичный способ восприятия мира и ведут к однотипности художественных произведений для каждой отдельно взятой культуры, в силу чего система произведений искусства несет на себе четкий отпечаток духовной культуры народа, определенного внутреннего содержания нации: «Те стороны и особенности жизни, которые закрепляются логическими символами в философии и науке, находят себе в искусстве символические формулы, выраженные образами... образы искусства суть формулы жизнепонимания, параллельные таковым же науки и философии... Всегда можно указать к данной формуле искусства равную ему форму отвлеченной мысли: между тою и другой нет равенства, но есть соответствие. Указываемый параллелизм философии и искусства вырастает непосредственно на общем корне их - самой жизни» [169, с. 272].
Функционирование произведения искусства в качестве символической формы, выражающей и организующей универсум культурно-значимых смыслов, наделяет каждый элемент его семантической и синтаксической плотностью, делает его риторически убедительным и поэтически насыщенным. Иными словами, элементы произведения искусства образуют иерархию, уровни которой соответствуют уровням языковой системы; при этом «семантический уровень исследует отношение описания к описываемой действительности (отношение изображения к изображаемому); синтаксический уровень исследует внутренние структурные закономерности построения описания; прагматика композиции [риторика] исследует отношение описания к человеку, для которого оно предназначается» [164, с. 212], а поэтика выявляет общие стилистические особенности и эстетические принципы, определяющие содержательное своеобразие произведений искусства. Целостность и гармоническое единство данной иерархической системе придает особое темпоральное измерение произведения, его причастность времени.
Категория времени является не просто одной из характеристик художественной реальности, она выступает ее конституирующим фактором; произведение искусства становится таковым, лишь когда оно прочитано или осуществлено во времени как произведение искусства. Именно время, его течение может «очистить» некий объект - кусок холста, камня - от всех других функций и наделить его символической глубиной и эстетической ценностью, либо же скрыть эту ценность и вернуть его в разряд инструментов и подручных средств. Иными словами, каждое произведение искусства имеет временную координату и реальность произведения «распростерта в направлении времени ничуть не менее, чем она распростерта по каждому из трех направлений пространства» [167, с. 197].
В организации особого темпорального измерения произведения искусства участвуют несколько временных пластов: это и время творения, вмещающее определенный путь художника, его духовный рост, углубление в изображаемый предмет; это и время созерцания, вмещающее путь зрителя в направлении понимания содержания художественного сообщения; и, наконец, это внутреннее время самого произведения, образов, запечатленных в нем. «Время внутри произведения может выступать как внутренняя последовательность, порядок элементов (штрихов, мазков и пятен)... Этот порядок делает эстетически принудительным выступание отдельных элементов созерцателю в определенном временном порядке.
Каждый образ обладает своим, замкнутым внутри него временем. О времени данного образа нельзя судить из времени других вещей, ему посторонних, необходимо войти в собственное время данного образа и рассматривать его как замкнутое в себя единство» [167, с. 218].
Разные виды и способы временного синтеза, соответствующие указанным выше временным пластам произведения, осуществляются с помощью специфических художественных приемов, выразительных и изобразительных средств, манеры, стиля, которые, в свою очередь, соответствуют разным уровням иерархии элементов произведения.
С точки зрения семантики временная координата произведения искусства задается посредством изображения объектов, прямо или косвенно указующих на определенный момент или период [исторического или природного] времени. В качестве таких объектов могут выступать декоративные элементы (детали костюма, архитектурных сооружений); природные объекты (например, сезонные осадки, растения, животные); аллегорические, метафорические или мифологические образы (изображение весны в образе юной девы, или же аллегория времени в образе Кроноса, пожирающего своих детей); определенные события-действия, имеющие четкую локализацию во времени (жатва, пасхальный крестный ход). Очевидно, что выбор предмета изображения определяется всей совокупностью ассоциативных связей данного объекта с другими образами и феноменами культуры.