"Механицизм" в новоевропейской культуре Беляев Николай Юрьевич

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Проблема «механицизма» 18

Проблема определения «механицизма» 18

Проблема онтологических оснований мышления 25

История мышления в фамматических формах языка 35

Свидетельства более глубокой детерминации 45

Глава II. Формальная структура «механицизма» 63

«Механистическая» модель мира 63

ДІМир 66

Б) Вещь 68

В) Целое и часть 69

Г) Событийность 70

П) Движение 71

Г2) Изменение 73

Д) Субъект 75

Д1) «Механистический» субъект 75

Д2) Индивид и общество 78

ДЗ) Субъект и объект 80

«Классический механицизм» 86

Декарт 88

Кант 97

Глава III. «Романтический механицизм» 102

Романтическое преобразование субъекта 103

«Романтический механицизм» 113

Философские концепции 114

Марксизм 114

Ницше 125

Фрейд 136

Естественнонаучные концепции 141

Редукционизм и запрет телеологического объяснения 142

Дарвинизм 146

Второе начало термодинамики 160

Глава IV. Основания «механицизма»

и эволюция субъектности 175

Деятельное отношение субъектности 175

Эволюция субъектности и отношение обособления 190

Культурно-психологические истоки

отношения абсолютного обособления 200

Заключение 211

Библиография 215

• История мышления в фамматических формах языка
• «Механистический» субъект
• Романтическое преобразование субъекта
• Редукционизм и запрет телеологического объяснения

Введение к работе

В последнее десятилетие во всех гуманитарных дисциплинах заметен поворот к критическому осмыслению результатов предшествующего развития, к кардинальной переоценке методологических подходов и самого предмета исследования (уже «после» подведения итогов и решительной «переоценки ценностей» в постмарксистско-постмодернистском состоянии). При этом исследователи стремятся ставить вопросы предельно общего характера, принципиально пе-реопределяя проблемное поле своих дисциплин и рассматривая его в контексте общегуманитарпой и общефилософской метатеоретической проблематики.

И причины этого отнюдь не только в естественном желании гуманитариев, в том числе философов, оглянуться на рубеже столетий и тысячелетий. Общий характер текущих публикаций показывает, что гуманитарная наука, философия поворачиваются к исследованию того исторического кризиса, в который мировая культура и цивилизация втягивались последние полвека и который, пожалуй, наиболее верно было бы определить как кризис оснований. «Системный

кризис цивилизации», «конец истории и смерть человека», «конец проекта Про-і

свещения», «конец Универсального проекта» - вот лишь некоторые из названий,

которые дают философы и социологи современной ситуации (см., например, работы Д. Белла, Э. Тоффлера, Ф. Фукуямы А.С. Панарина, А.В. Бузгалина, В.Л. Иноземцева, Г.С. Киселева и других). При этом осознавать происходящее философии приходится в условиях собственного кризиса оснований или, вернее говоря, общего кризиса познавательной деятельности (как только и может быть в ситуации системного кризиса, т.е. такого, когда распадаются не те или иные элементы системы, но вся она и каждая ее часть).

Конечно же, факт системности и какой-то «финальности» современного

кризиса может вызывать сомнения, поскольку проявившийся в конце XIX века и

впервые отчетливо выраженный Ницше кризис новоевропейской культуры и цивилизации является также существенной составляющей и всего XX столетия: «На интеллектуальную жизнь в XX веке совершенно исключительное воздействие (не имеющее, пожалуй, прецедентов в духовной жизни человечества) оказало осознание углубляющегося кризиса цивилизации... грозного и трагического...».¹ Однако ситуация последних десятилетий имеет свои особенные черты. Несмотря на непрояснешюсть природы современного кризиса философы и социологи, анализируя текущие тенденции и факты в культуре, политике, экономике, обнаруживают и всеобъемлющий характер кризиса, свидетельствующий о том, что затронуты важнейшие основания человеческого существования, и глубокую связь происходящего с историческим исчерпанием тенденций, сформулированных еще Просвещением. При этом необычайно высокие темпы нарастания кризисных явлений в последние двадцать лет вместе с отсутствием сколько-нибудь основательной (теоретической, идеологической) альтернативы наблюдаемым дсградационным тенденциям существенно актуализируют проблематику онтологических оснований культуры в самом широком смысле - как цивилиза-ционного целого, включающего духовную культуру, политику, экономику и все другие области человеческой деятельности.

В связи с этим особое значение приобретает проблема истоков и онтологических оснований новоевропейской культуры, ее мышления и мировосприятия, устойчивый интерес к которой все более заметен в последние десятилетия (Ж. Лакан, Р. Барт, М. Фуко, 10. Хабермас, К. Хюбнер, Г.П. Щедровицкий, В.А. Смирнов, Г.С. Батищев и др.). Но истоки новоевропейской культуры в значительной степени лежат в Новом времени (периоде XVII-XVIII столетий), в эпохе Просвещения или, по определению М. Фуко, «классической эпохе». Таким образом, актуальным становится изучение культуры и мышления этого исторического периода, а вместе с этим и феноменов, присутствовавших при зарождении и становлении новоевропейской культуры. Обосновывая необходимость исследования онтологических оснований мышления и культуры, К. Хюбнер пишет: «...Научное "расколдование" мира, развивающееся дальше и дальше, соз-

Капке В.А. Основные философские направления и концепции науки. М,: Логос, 2004. С. 7.

дает вместе с тем гнетущее впечатление пустоты и недостатка чего-то. В будущем видится почти неудержимое технологическое развитие, которое может привести в конце концов к самоуничтожению человека. Поэтому многие впадают... в мифоподобные эрзацрелигии, священные учения или политические доктрины, от которых ждут освобождения... Отнюдь не только маргинальные группы поддаются сегодня широко обсуждаемому "культурному пессимизму"; речь идет, напротив, о явлении, которое возникает из глубин нашей культуры и потому является симптомом ее слабости /курсив наш - Ы.Б./».

Конечно же, было бы наивностью полагать, что столь небольшое по объему исследование как кандидатская диссертация может более или менее полно охватить пусть не все, но хотя бы самые важные аспекты чрезвычайно сложной проблемы онтологических оснований мышления. Поэтому наша работа будет посвящена исследованию только одного аспекта - «механистического» мышления и мировосприятия, с логической точки зрения необходимо вытекающего уже из декартовской манифестации рационализма (из разделения сущего на вещь мыслящую и вещь протяженную), и той роли, которую это мышление и мировосприятие играет в становлении и развитии новоевропейской культуры. Термин «механицизм» мы берем в кавычки потому, что в ходе исследования намерены придать ему несколько другой смысл, чем принято в него вкладывать, - смысл, вытекающий из существа некоторого очень важного, как нам представляется, деятельного отношения человека к миру.

«Классический механицизм» относится, несомненно, к ряду важнейших феноменов новоевропейской культуры XVII-XVIII веков и в значительной степени определяет ее облик. Достаточно указать на сформировавшуюся в эту эпоху картину мира, в которой Вселенная предстает неким колоссальным механизмом, где не только планеты, звезды, неживая материя в целом, но даже живые существа, и человек в том числе (во всяком случае его тело), мыслятся хотя и сложнейшими, тончайшими, но именно машинами, механизмами (в том или ином смысле очень многие мыслители той эпохи, начиная с Декарта, представ-

ХюОперК. Истина мифа. М.: Республика, 1996. С. 3.

ляли живое как машину). Но дело не только в том, что феномен «механицизма» играет важную роль в актуальной для нас прошедшей культурной эпохе, выражая те или иные ее существенные свойства, и не в том, что, оставаясь в прошлом, он опосредованно - через историческую преемственность сменяющихся культурных формаций - оказывает влияние на современность. Вообще неоправданно полагать, что этот феномен отошел в прошлое вместе с классической эпохой. Однако именно такое мнение превалирует в отечественной философской традиции, идущей по преимуществу от марксистской трактовки развития философии и науки и выводящей «механицизм» из абсолютизации законов классической механики, сводя все его содержание почти исключительно к проблеме отношения причины и следствия, необходимого и случайного, т.е. к проблеме детерминизма. Надо сказать, что только при таком сужении предмета и можно считать, что «механицизм» преодолен философией и наукой и необратимо остался в прошлом.

Между тем в западной философской и научной литературе (в основном англоязычной) наблюдается подход, состоящий в прямом отождествлении «механицизма» с редукционизмом и материализмом и поэтому именующий «механицизмом» фактически всякую естественнонаучную дисциплину или теорию. Так, говоря о том, что «логически последовательный механистический принцип эволюционных изменений» был впервые сформулирован Ламарком, авторы (австралийские биологи) не вносят в термин «механицизм» сколько-нибудь отрицательной оценки, но просто сообщают, что Ламарк задолго до Дарвина предложил логически последовательную материалистическую идею эволюции живого. При подобном подходе проблема «механицизма», критика этого типа мышления, начало которой положили еще деятели романтизма, или часто обсуждаемый вопрос преодоления наукой рудиментов «механистического» мышления утрачивают всякий смысл. Но если мы рассматриваем указанный подход как часть общей проблемы «механицизма», то должны будем признать, что последняя оказывается в этом случае актуальной вплоть до настоящего времени.

³ Стил Э., Липдли Р., Блапдэп Р. Что, если Ламарк прав? И мму ноге нетика и эволюция. М.: Мир, 2002. С. 21.

Однако проблема «механицизма» состоит вовсе не в разночтениях в понимании обсуждаемого феномена (тем более что по существу неудовлетворительны оба представленных подхода, ибо ограничивают приложение этого термина естествознанием и другими сближающимися с ним областями, совершенно не затрагивая огромную область культуры как целого). Действительный интерес представляет, по нашему мнению, то обстоятельство, что не только «классический механицизм» или современный редукционизм, признаваемый многими исследователями «механистическим» принципом, но целый ряд важнейших культурных феноменов, далеко выходящих за пределы и классической эпохи, и естествознания, обнаруживают при анализе некоторую структурную общность, некое единое (как мы постараемся показать, «механистическое» по природе) смысловое основание, которое, по всей видимости, и следует понимать если не как центральный, то во всяком случае как один из важнейших элементов онтологических оснований современной культуры и мышления.

Под онтологическими основаниями мышления мы понимаем некоторые «априорные» представления о самых общих свойствах сущего, которыми мы пользуемся по основанию «очевидности». Проблема исследования «очевидности» упирается, однако, в постулируемую рационализмом невозможность обоснования, а зачастую даже осознания нами наших собственных «последних условий восприятия» (позиция эта по существу принимается современной философией), что необходимо приводит к «вынесению сознания за скобки научного описания» .

На наш взгляд, однако, последние условия восприятия все же доступны исследованию, и не в смысле исследования «психофизиологического механизма восприятия» , а именно доступны для сознательной рефлексии, с применением всего классического инструментария философии и логики. Эти последние условия, как мы постараемся показать в работе, есть абстрагированные от конкретных, частных типов реальности и отнесенные к «последним субъектам» («Я» и

Погоияйло А.Г. Философия заводной игрушки, или Апология механицизма. СПб: Изд-во СПбГУ, 1998. С. 132. ⁵ Там же.

Там же.

«Мир») деятельные отношения, генерализуемые в сложное живое целое фундаментальным деятельным отношением личности - отношением субъектно-сти. Формирование и эволюция этого целого протекают в онтогенезе (индивидуальном развитии человеческого субъекта) в «интерсубъективном» взаимодействии с реальной архитектоникой социально-психологических отношений и социально-исторической событийности. Основные закономерности этого процесса, как нам представляется, можно раскрыть с помощью подходов, близких к подходам психологической теории деятельности.

Степень разработанности проблемы. Проблема связи «механицизма» с основаниями новоевропейской культуры имеет по крайней мере два аспекта. С одной стороны, речь идет о «механицизме» в широком смысле слова как о некоторой специфической структуре мышления и мировосприятия. С другой стороны, этот феномен рассматривается в контексте онтологических оснований культуры и мышления, ставится вопрос об онтологических основаниях самого «механицизма». Поэтому затронем оба указанных аспекта.

Первая критика и первое осмысление «механистического» мышления возникают на рубеже XVIII и XIX веков, в трудах теоретиков и деятелей романтизма Ф. Шлегеля, Ф. Гельдерлина, Новалиса и других, для которых принципиальное, воинственное отрицание «механицизма» становится отправной точкой в их самоопределении и миропонимании. Завершает эту критику Г. Гегель. После романтизма «механицизм» оценивается и рассматривается уже на иных и весьма различных основаниях. Здесь можно назвать таких его критиков как К. Маркс и Ф. Энгельс, Я. Икскголь, Г. Дриш, О. Шпанн, Л. фон Берталанфи, И. Пригожий, а также нейтральных исследователей и даже приверженцев - таких как К. Поппер, Н. Винер. Особое место занимает критика «механицизма» русскими философами В.В. Розановым, Л. Шестовым, Л. Циглером, Е.Н. Трубецким, В.Ф. Эрном, А.Ф. Лосевым, осуществлявшаяся с позиций русской религиозной философии в контексте тотальной критики западного общества и его институтов. Значительный вклад в исследование «механицизма» как исторического феномена внесли современные отечественные исследователи. Достаточно указать на работы М.Д. Ахундова, Б.С. Грязнова, В.В. Казютинского, Р.С. Карпинской, Б.М. Кедрова,

Л.Ф. Кузнецова, A.M. Миклина, A.M. Мостепанснко, А.П. Огурцова, А.Н. Павленко, А.Г. Погоняйло, Ю.В. Сачкова, B.C. Степина, А.И. Уемова, М.К. Ште-реиберга.

Вместе с тем в большинстве случаев «механистические» мышление и мировосприятие рассматривались и рассматриваются исследователями в узком смысле, как преходящие феномены исключительно научного мышления и следствие общего уровня развития философии и естествознания Нового времени, как «абсолютизация» законов классической механики, и лишь изредка - в широком смысле, как значительный и самостоятельный феномен культуры, сам выступающий как некоторая предпосылка и основание классической механики. Однако и в последнем случае вопрос о происхождении феномена «механицизма» как такового, в его действительной необходимости, не ставится, а если ставится, то таким образом, что «механицизм» выводится из факта сознания, «чистого мышления», «представления», т.е. оказывается неотменимым и необходимым следствием самого существования человеческого мышления и сознания.

Второй аспект - исследование онтологических оснований культуры и мышления. Устойчивый интерес к этой проблематике наблюдается с самого начала Нового времени, с Р. Декарта, Фр. Бэкона, Г. Лейбница и вплоть до настоящего времени. За четыре столетия в свет вышло множество исследований культуры и исторических форм мышления, затрагивающих и самым различным образом пытающихся решить проблему их оснований. Здесь следует назвать имена таких крупных исследователей как И. Кант, В. Вундт, В. Дильтей, В. Виндель-банд, Л. Леви-Брюль, Г. Зиммель, Э. Гуссерль, А. Уайтхед, М. Вебер, Э. Трельч, Э. Кассирер, О. Шпенглер, К. Юнг, X. Ортега-и-Гассет, Э. Ротхакер, Х.Г. Гада-мер, Ж. Лакан, А. Гелен, Ж. Эллюль, Р. Барт, Ж.-Ф. Лиотар, М. Фуко, Ж. Делез, Ж. Бодрийяр, Ю. Хабермас, К. Хюбнер. К этой проблематике обращался также целый ряд русских философов - Вяч. Иванов, И.И. Лапшин, А.А. Мейер, А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин. Глубокие исследования генезиса культуры и мышления, их внутренних связей и оснований представляют работы современных отечественных мыслителей: М. Мамардашвили, И.С. Алексеева, Г,С. Батищева, М.К. Петрова, ГЛ. Щедровицкого, Г.С. Померанца, Ю.М. Лотмана, Ю.Н. Солонина, СМ. Кагана. Также следует отметить труды западных и отечественных исследовате-

лей современного кризиса культуры и цивилизации - Д. Белла, С. Лема, Э. Тоф-флера, Ф. Фукуямы, А.В. Бузгалина, В.Л. Иноземцева, Г.С. Киселева, А.С. Пана-рина.

Однако при всем богатстве и глубине исследований культуры и мышления, предпринимавшихся указанными мыслителями, весьма трудно назвать те из них, где выявлялись бы онтологические основания этих феноменов. По самому смыслу термина «онтологические основания» к таковым должно быть отнесено нечто первичное, целостное и обладающее порождающими потенциями, И если речь идет о культуре и мышлении, то их онтологические основания должны, с одной стороны, порождать культуру и мышление необходимым образом, с другой стороны, представлять собой некоторое существенное единство индивидуального и социально-исторического, т.е. индивидуальное и социально-историческое должны выступать но отношению к онтологическим основаниям как необходимые стороны порождающего целого. При иных подходах всегда остаются не вполне раскрытыми вопросы целостности исторических культур, их связи с индивидуальным мышлением и мировосприятием, порождения нового и роли индивидуального в этом процессе, т.е. общих закономерностей исторического развития культуры и мышления. Между тем в этих случаях - как и оказывается в огромном большинстве исследований - все подобные вопросы объясняются либо произволом культурных деятелей и мыслителей, либо традицией, либо материальными условиями, либо иными причинами, случайными или внешними по отношению к целостному процессу развития культуры.

Цели и задачи исследования. Основная цель настоящего исследования состоит в прояснении онтологических оснований новоевропейской культуры через установление отношения «механистического» мышления и мировосприятия к этим онтологическим основаниям, а также - места и роли «механицизма» в генезисе новоевропейской культуры. Для достижения этой цели ставились следующие исследовательские задачи:

- определить смысловое содержание термина «механицизм», его логическую структуру, выяснить исторические масштабы бытования «механицизма» в мышлении и культуре;

установить основные критерии для определения онтологических оснований мышления в целом и «механистического» мышления в частности с позиций целостности и взаимосвязи феноменов культуры и структуры человеческой деятельности;

сформулировать онтологическое основание феномена «механицизма» и проанализировать с его помощью обобщенную формальную «механистическую» модель мира (описание ряда общих абстракций - таких как мир, вещь, целое и часть, событийность, субъект, индивид и общество, отношение субъекта и объекта);

рассмотреть логическую структуру важнейших философских и естественнонаучных концепций: рационалистической философии и физики Р. Декарта; философии И. Канта; марксизма; философии Ф. Ницше; философии культуры 3. Фрейда; а также двух фундаментальных принципов естествознания - принципа редукционизма и запрета телеологического объяснения; дарвинизма и второго начала термодинамики с целью установления их изоморфности логической структуре «механистической» модели мира;

проанализировать структуру, содержание и генезис человеческой деятельности, выявить связь и единое основание индивидуального и социально-исторического как таковых, а также в контексте проблемы «механицизма»;

рассмотреть основные онтологические основания новоевропейской культуры, проанализировать их историческую специфику и причины возникновения, установить производность от них «механистического» мышления и мировосприятия.

Источниковедческая база. Диссертационное исследование затрагивает области истории философии, истории науки, религиоведения, философии культуры, онтологии, философской антропологии, психологии. Поэтому источниковедческой базой для исследования послужили нижеследующие работы.

В области исследования культурного феномена «механицизма» использовались труды Р. Декарта, Г. Лейбница, И. Канта, Ф. Шлегеля, Ф. Гельдерлина, Новалиса, Г. Гегеля, К. Маркса, Ф. Энгельса, Ч. Дарвина, Ф. Ницше, Я. Икскюля, Г. Дриша, О. Шпанна, 3. Фрейда, Л. фон Берталанфи, Д. Дьюсбери, И. Пригожи-

на, К. Поппера, Н. Винера, М. Клайна, К. Хгабнера, В.В. Розанова, Л. Шестова, Л. Циглера, Е.Н. Трубедкого, В.Ф. Эрна, А.Ф. Лосева, А.С, Антонова, Р.А. Аро-нова, М.Д. Ахундова, Б.С. Грязнова, В.В. Казютинского, Р.С. Карпинской, Б.М. Кедрова, Л.Ф. Кузнецова, A.M. Миклина, A.M. Мостепаненко, А.П. Огурцова, А.Н. Павленко, Б.Я. Пахомова, А.Г. Погоняйло, Ю.В. Сачкова, B.C. Степина, А.И. Уемова, М.К. Штсренберга, Ф.Ж. Вильфа, Н.Н. Воронцова, В.Л. Гинзбурга, Н.П. Дубинина, Ю.И. Ефимова, А.П. Мозелова, В.И. Стрельчеико, Н.Н. Иорданского, В.А. Канке, Б. Медникова, Н.Н. Моисеева, И.А. Рапопорта, И.С. Шкловского, И.И. Шмальгаузена.

При исследовании онтологических оснований культуры и мышления мы обращались к работам Аристотеля, Р. Декарта, Фр. Бэкона, Г. Лейбница, Д. Юма, И. Канта, В. Вундта, В. Дильтея, В. Виндельбанда, А. Шопенгауэра, Л. Леви-Брюля, Г. Зиммеля, Э. Гуссерля, А. Уайтхеда, М. Вебера, Э. Трельча, Э. Касси-рера, О. Шпенглера, 3. Фрейда, К. Юнга, X. Ортеги-и-Гассета, Э. Ротхакера, Э. Канетти, М. Мид, М. Шелера, X. Плеснера, Х.Г. Гадамера, М. Хайдеггера, Т. де Шардена, Ж. Лакана, А. Гелена, Ж. Эллюля, Р. Барта, Ж.-Ф. Лиотара, М. Фуко, Ж. Делеза, Ж. Бодрийяра, 10. Хабсрмаса, Э. Блоха, К. Хюбнера, Г. Иррлитца, Д. Дьюсбери, О. Меннинга, Вяч. Иванова, И.И. Лапшина, А.А. Мейера, Е.В. Тарле, А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина, М. Мамардашвили, И.С, Алексеева, Г.С. Батищева, М.К. Петрова, Г.П. Щедровицкого, Г.С. Померанца, Ю.М. Лотмана, ІО.Н. Солонина, СМ. Кагана, В.Я. Проппа, М.Г. Бонгард-Левина, А.А. Гусейнова, И.П. Вейнберга, И.А. Акчурина, Р.А. Аронова, О.Е. Баксанского, Д. Белла, С. Лема, Э. Тоффлера, Ф. Фукуямы, А.В. Бузгалина, В.Л. Иноземцева, Г.С. Киселева, А.С. Панарина, Б.А. Грушина, В.П. Белянина, Н.П. Бехтеревой, В.Ф. Петренко, Л.И. Божович, А.В. Брушлинского, Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии, С.Л. Рубинштейна.

Теоретико-методологические основы исследования. Работа в целом основывается на классической рационалистической исследовательской стратегии, в рамках которой используется ряд необходимых подходов и методов, а именно системный подход, структурно-генетический и феноменологический анализ, метод формального моделирования как инструмент установления изоморфности

логических структур различных концепций, историко-философский и историко-культу-рологический анализ. Особое внимание уделяется системному подходу к проблеме исследования, позволяющему анализировать сложные междисциплинарные объекты и реконструировать культурные эпохи с целью выявления генетического единства индивидуального и социально-исторического уровней развивающегося культурного целого. В качестве методологических ориентиров в работе использованы суждения и выводы авторов классических текстов, входящих в состав источниковедческой базы.

Научная новизна исследования состоит в прослеживании онтологических оснований культурного феномена «механицизма» с применением метода формального моделирования как инструмента установления изоморфности логических структур различных философских и естественнонаучных концепций. К научной новизне может быть отнесено также принципиальное расширение дея-тельностного подхода, состоящее в деятельностной, процессуальной трактовке не только всех форм человеческой активности, но и всех элементов структуры человеческого субъекта.

Критерию научной новизны отвечают также следующие выносимые на защиту положения и выводы:

История развития человеческого мышления в значительной степени есть история выявления в реальности субъекта действия. Становление новоевропейской культуры, таким образом, в существенной мере есть становление субъекта действия, обладающего характерными именно для этой культуры специфическими чертами.

Важнейшей оптической инстанцией, составляющей внутреннее строение всякого исторического типа человеческого субъекта, и тем самым - исторического типа мышления и мировосприятия, является деятельное отношение субъ-ектности.

Логический принцип, лежащий в основе «механицизма» и позволяющий выявить формальную «механистическую» модель мира, выводится из деятельного отношения абсолютного обособления и может быть определен как требование рассматривать всякую вещь как абсолютно обособленную и тождественную себе во времени и пространстве.

Реализация логического принципа абсолютного обособления в пассивной форме, предполагающей рядоположешюсть вещей как взаимно безучастных, в целом приводит к модели «классического механицизма».

Применение логического принципа абсолютного обособления в активной форме, подразумевающей обособление вещей самих по себе и из себя, приводит к модели, близкой по своей логической структуре к философским, культурологическим и естественнонаучным концепциям XIX-XX веков.

Отношение абсолютного обособления необходимо порождает феномены пустоты (небытия) и случайности (хаоса) как важнейшие характеристические элементы «механистического» мышления и мировосприятия.

Переход науки от однозначного механического детерминизма к выдвинутому в XIX-XX веках вероятностно-статистическому детерминизму не является актом преодоления «механицизма», т.к. вероятностно-статистический детерминизм представляет собой строго «механистическую» концепцию событийности.

Переход от классического рационализма с его абсолютизацией разума к концепции целостного человеческого субъекта не преодолевает «механицизма» в мышлении и мировосприятии, если при этом сохраняется отношение абсолютного обособления. Так, конституирующим основанием субъекта романтической культуры и романтического мировосприятия является активная форма реализации отношения абсолютного обособления и, следовательно, романтизм может быть причислен к «механистическим» феноменам культуры.

Феномен «механицизма» обнаруживает себя на уровне структурной основы ряда значительных философских, культурологических и естественонауч-ных концепций, таких как философия и физика Р. Декарта; философия И. Канта; марксизм; философия Ф. Ницше; философия культуры 3. Фрейда; а также фундаментальные принципы естествознания - принцип редукционизма и запрет телеологического объяснения; дарвинизм; второе начало термодинамики.

Научно-практическая значимость исследования. Материалы диссертации и полученные результаты позволяют по-новому взглянуть на феномен «механицизма» и глубже понять характер и историческую специфику новоевропейской культуры и цивилизации. Разработанные в ходе исследования методологи-

ческие подходы могут быть применены к анализу различных культурно-исторических феноменов. Положения диссертации могут быть использованы при чтении курсов по теории культуры, философии культуры, культурологи, философской антропологии, философии и истории науки, при составлении и написании учебных пособий, программ и методических разработок по соответствующим разделам общего курса философии и культурологии.

Апробация работы. Основные положения и идеи диссертации обсуждались на теоретических семинарах аспирантов кафедры философии культуры и культурологи философского факультета СПбГУ, а также были изложены в публикациях общим объемом 1,36 п.л., докладах и выступлениях на заседаниях Философского общества Санкт-Петербурга и на международной научной конференции «Планетарный гуманизм для России и мира» (14-18 июня 2000 г., Санкт-Петербург).

Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, содержащих девять параграфов, заключения и списка источников и использованной литературы.

В первой главе рассматриваются а) проблема определения «механицизма», б) проблема онтологических оснований мышления. Здесь же анализируется предыстория современного мышления, зафиксированная в фамматических формах древних и древнейших языков, а также рассматривается такой важный аспект проблемы исторического развития человеческой субъектности как аспект отношения субъекта действия и религиозности.

Во второй главе формулируется онтологическое основание (деятельное отношение абсолютного обособления), «механизирующее» структуру мышления. И далее посредством методического применения этого отношения абсолютного обособления к самым общим абстракциям, составляющим основу любой картины мира (мир; вещь; целое и часть; событийность и ее формы - движение и изменение; субъект в трех важнейших аспектах - собственно субъект, индивид и общество, субъект и объект), описывается формальная «механистическая» модель мира. В завершение главы в контексте построенной модели рассматривается «классический механицизм», в том числе философия и физика Р. Декарта и

одно из центральных основоположений трансцендентальной философии И. Канта.

В третьей главе рассматривается преобразование картины мира и человеческого субъекта, которое происходит в эпоху романтизма, и показывается, что несмотря на это преобразование и мир, и субъект остаются по-прежнему «механистическими». Затем анализируется ряд существенно различающихся между собой и даже противоположных по тем или иным основаниям важнейших философских и научных концепций XIX-XX столетий: марксизм, философия Ницше, философия культуры 3. Фрейда, а также два фундаментальных принципа естествознания (принцип редукционизма и запрет телеологического объяснения), дарвинизм и второе начало термодинамики с целью установления их изоморфности логической структуре «механистической» модели мира. По завершении этого анализа обсуждается достоверность выдвигаемого отношения абсолютного обособления как исходного, т.е. онтологического основания «механицизма».

В четвертой главе более подробно рассматривается феномен субъектно-сти, а также закономерности становления субъектности в индивидуальном развитии человеческой психики и связь онтогенетического и филогенетического развития субъектности, что позволяет в некоторых важных отношениях прояснить проблему онтологических оснований мышления и мировосприятия и установить единство индивидуального и социально-исторического развития. Далее анализируются культурно-психологические истоки специфической формы самоопределения новоевропейского субъекта - отношения абсолютного обособления, а отсюда - «механистического» мышления и мировосприятия.

В заключении диссертационного исследования подводятся его итоги, формулируются выводы и намечаются пути дальнейшего исследования.

Таким образом, наша работа представляет собой, во-первых, исследование логической структуры устойчивого культурного феномена, его онтологических оснований, во-вторых, выявление связи этого феномена с онтологическими основаниями новоевропейской культуры, в-третьих, рассмотрение проблемы происхождения этих последних.

История мышления в фамматических формах языка

Для знакомства с этим вопросом мы обратимся к двум взаимосвязанным работам А.Ф. Лосева - «О пропозициональных функциях древнейших лексических структур» и «О типах грамматического предложения в связи с историей мышления», - вошедшим в сборник его трудов по языкознанию «Знак. Символ. Миф.» (1982). Работы эти весьма значительны по объему и научному материалу, поэтому мы сделаем очень краткую выжимку из них и остановимся только на трех исторических типах грамматического строя, пропуская целый ряд промежуточных форм: на 1) древнейшем из сохранившихся в живой речи инкорпорированном строе; 2) эргативном строе, занимающем промежуточное положение между инкорпорацией и современным грамматическим строем индоевропейских языков; и 3) собственно современном номинативном грамматическом строе. Причем мы будем рассматривать не все стороны обсуждаемых феноменов, но сосредоточимся по преимуществу только на субъекте этих типов синтаксиса, хотя об инкорпорированном строе как наиболее удаленном от нашего мышления нам придется говорить более подробно, Обращение к анализу лосевских работ связано прежде всего с тем, что они имеют, на наш взгляд, существенное отношение к общей постановке проблемы онтологических оснований мышления. Кроме того, мы до сих пор не встречали каких-либо ссылок на эти работы ни в философской, ни в филологической литературе, так что, может быть, это исследование Лосева (как нам представляется, весьма ценное в теоретическом отношении) до сих пор и не входило в широкий научный оборот. Предваряя свое исследование, А.Ф. Лосев так определяет его задачу; «Единственная задача, которой занимается автор, - это анализ не им установленных типов архаического предложения с точки зрения их логических связей с разными типами действительности и разными типами мышления. Эта задача ставилась редко, и если ставилась, то до сих пор нигде еще не получила ясного и определенного решения».24

Инкорпорированный строй (от латинского in corpore - «в целом», «целиком», «без разделения»). Приступая к нему, Лосев указывает, что главной его чертой является отсутствие сколько-нибудь развитых и оформленных частей речи и членов предложения и что «предложение строится здесь путем простого комбинирования разных основ или корней без всякого их морфологического оформления... в результате чего и образующиеся из них предложения являются в то же самое время не чем иным, как одним словом. Инкорпорация есть, таким образом, комплексное слово-предложение».25 И далее приводит примеры, из которых мы воспроизведем два.

«Так, например, в колымском диалекте одульского (юкагирского) языка мы имеем фразу asayuolsoromoh, где asa означает "олень", yuol "видение" и so-romoh "человек". Другими словами, это есть "олень-видение-человек", что в переводе на русский язык означает "человек увидел оленя"... В тундренном диалекте того же одульского языка имеем такое предложение - koriedulendunil - буквально "волко-олене-убивание", что по-русски означает "волк оленя убивает"... Анализируя эти примеры, мы убеждаемся, во-первых, в том, что ни один элемент, входящий в эти предложения, не является тем, что мы могли бы назвать частью речи... Все элементы инкорпорированного предложения в этом смысле совершенно аморфны, так что один и тот же звуковой комплекс может обозначать здесь и "убийство", и "убивать", и "убийственный", и т.д. Во-вторых, ни один из элементов этого инкорпорированного комплекса не является также и членом предложения. Единственным синтаксическим принципом является в приведенных примерах только порядок самих элементов...».

В связи со сказанным Лосев ставит главный вопрос; «...Что же это за мышление, что это за абстрагирующая деятельность и что это за познание, если выражением для всего этого является синтаксис, в котором нет ни частей речи, ни членов предложения, ни даже морфологии, а имеются только непосредственно склеиваемые звуковые комплексы, и если единственным намеком на синтаксис является только порядок в расположении этих значимых, но вполне аморфных звуковых комплексов, и если нет даже и слов или предложений, а есть только единое и бесформенное слово-предложение?».27 И далее он последовательно разбирает логическую структуру мышления, не различающего морфологии, частей речи, членов предложения и упорядочивающего себя только порядком постановки смысловых единиц. При этом он исходит из следующей связи грамматического строя и мышления. Если в грамматике отсутствуют те или иные структуры, те или иные категории, то это означает, что индивид не оформляет и не выражает в общении тех свойств вещей, которые выражаются подобными структурами и категориями, а значит, не имеет внешних (вербальных) и внутренних (смысловых) инструментов для фиксации этих свойств. Иными словами, мышление не различает свойств сущего, для выражения которых оно не имеет грамматических инструментов. «Это не значит, что человек на данной ступени своего развития совсем не фиксирует никаких различий в вещах... Но это значит, что изменения вещей доступны здесь только ощущению и восприятию, а никак не мышлению», - замечает по этому поводу Лосев. Т.е. чувственно, предметно-практически человек воспринимает и познает все эти свойства, но в его мышлении в силу отсутствия логических инструментов, с помощью которых можно было бы различить их, они выступают слитно, нерасчлененно, а значит, как тождественные самой вещи и друг другу.

«Механистический» субъект

Отличая человеческий субъект от человеческого индивида, мы, конечно же, подчеркиваем деятельностный и духовный аспекты человеческой реальности: способность человека к произвольной целенаправленной активности и познавательной деятелыюсти. Таким образом, говоря о субъекте, мы более всего говорим о его структуре: о человеческом «Я», о сознании и мышлении, о духе, воле, чувстве, желании и эмоции. Следовательно, теперь мы должны трактовать с «механистической» точки зрения именно эти явления.

Понятно, что в «механистическом» случае человеческий индивид есть сумма частей и свойств, каждое из которых абсолютно обособлено от всего другого и самотождественно во времени. Но рассмотрим вопрос по порядку. Пассивная форма. Изначально индивид может различить в себе две части: видимую, вещественную - тело - и невидимую, невещественную, но ощущаемую и сознаваемую - дух, разум, сознание. При этом он может заметить, что телесные его части не есть собственно субъект, ибо последний не погибает и не умаляется, если индивид теряет руку, ногу, глаз и т.д. Однако субъект, «Я» ослабевает, искажается или вовсе исчезает, если помутняются дух, разум, сознание индивида. Таким образом, если индивид есть сумма абсолютно обособленных частей, то человеческий субъект необходимо есть его дух, разум, сознание. И поскольку мировой трансцендентный субъект (Бог, трансцендентный по отношению к миру постольку, поскольку, как и все сущее, абсолютно обособлен от него) есть главенствующее мировое начало, разделяющее и соединяющее, созидающее и устраивающее мир по своему произволу и плану, а также поскольку дух, разум, сознание индивида - главенствующие и абсолютно свободные в себе начала, которые, подобно мировому трансцендентному субъекту, созидают и устраивают доступный индивиду мир, то человеческий субъект в силу своей абсолютной обособленности от всего материального необходимо занимает в отношении последнего положение мирового трансцендентного субъекта если не практически, то, во всяком случае, теоретически. При этом человеческие дух, разум, сознание должны подчинять себе и упорядочивать не только окружающий мир, но и остальные части индивида (тело с его потребностями, вожделениями и страстями) подобно тому, как мировой трансцендентный субъект подчиняет себе и упорядочивает косный мир с его стихиями. Тем самым задается противоречие между духом и телом.

В случае отрицания Бога или сведения его к какой-либо идее (нравственной, мироустроительной) трансцендентное положение человеческого субъекта утрачивает твердое обоснование и становится неустойчивым, что приводит к переходу субъекта в активную форму.

Активная форма. В отсутствии мирового трансцендентного субъекта абсолютно обособленный индивид именно в силу своей абсолютной обособленности от мира находит, что является единственным действительным (единственно знаемым) субъектом бытия. Вследствие этого самая глубокая граница возникает не внутри индивида, - при том что он остается внутри себя механической суммой частей, каждая их которых абсолютно обособлена, - а между индивидом и внешним миром, что порождает, вообще говоря, двоякую ситуацию.

С одной стороны, индивид, окруженный мертвой механической пустотой абсолютно чуждого мира, очень остро ощущает себя как живое, имеющее в себе активные начала - душу, дух, сознание, разум; остро чувствует свою собственную жизнь, жизненное двилсение, свою субъектность. Т.е., хотя внутреннее абсолютное обособление частей индивида сохраняет силу, телесные части ощущаются теперь индивидом в контексте его резко обособленного от мира жизненного целого. С другой стороны, над индивидом, над его жизненным целым, над его телом властвует материальная, объективная связь с этим абсолютно отчужденным миром, состоящая в непреодолимой зависимости от средств поддержания жизни - пищи, еды и т.п., - которые он может взять только в этом чужом мире и без которых его жизненное движение иссякает, он гибнет как субъект. Таким образом, индивид безысходно отчужден от мира и безысходно нуждается в нем. В силу этого жизненная, телесная сторона индивида приобретает чрезвычайно существенную роль и все многообразие свойств индивида необходимо относится, стягивается к его объективной связи с миром, а значит, к свойствам неотменяемым и устанавливающим эту его объективную зависимость от вещественного, материального, косного, но «жизнеродного» мира - к элементарным потребностям и инстинктам. Элементарные потребности и инстинкты, таким образом, выступают для субъекта как сущностные - как фундаментальные основания, первичные причины и движущие силы его деятельности. Поэтому противоречие между телом и духом здесь коренным образом преобразуется и выступает как противоречие между жизнью, жизненностью индивида и всем прочим, что таковым не является или выступает лишь как некоторое необязательное, ненужное, а то и мешающее, противоречащее жизни прибавление к ней.

Романтическое преобразование субъекта

Трудно указать другое время, когда «механицизм» критиковался бы более решительно и яростно, чем в период, приходящийся на конец XVIII - начало XIX столетий. Это время разделяет эпоху Просвещения и исторический период, который можно назвать эпохой современной, и если сравнить между собой общий характер мышления и мировосприятия этих сменивших друг друга эпох, то различия покажутся столь яркими, что естественно возникает сомнение в возможности у них какого-либо единого основания.

Мишель Фуко в своей книге «Слова и вещи», посвященной истории европейского мышления, так описывает два ее поворотных момента: «...Археологическое исследование обнаруживает два крупных разрыва в эпистеме западной культуры: во-первых, разрыв, знаменующий начало классической эпохи (около середины XVII века), а во-вторых, тот, которым в начале XIX века обозначается порог нашей современности... Таким образом, анализ раскрыл связь, которая существовала в течение всей классической эпохи между теорией представления и теориями языка, природных классов, богатства и стоимости. Начиная с XIX века именно эта конфигурация радикально изменяется: исчезает теория представления как всеобщая основа всех возможных порядков; язык, как спонтанно сложившаяся таблица и первичная сетка вещей, как необходимый этап между представлением и формами бытия в свою очередь также сходит на нет; в суть вещей проникает глубокая историчность, которая изолирует и определяет их в присущей им связи, придает им обусловленные непрерывностью времени формы порядка... Но по мере того, как вещи замыкаются на самих себе, не требуя в качестве принципа своей умопостигаемости ничего, кроме своего становления, и покидая пространство представления, человек в свою очередь впервые вступает в сферу западного знания».

Однако на вопрос о причинах столь радикальных изменений западной «эпистемы» Фуко отвечает одним только недоумением и безответными вопро сами: «Последние годы XVIII века были разорваны переломом, аналогичным тому, который в начале XVII века сокрушил мысль Возрождения; тогда огромные круги, где заключалось подобие, распались и раскрылись для того, чтобы могла развернуться картина тождеств; а теперь и эта картина в свою очередь разрушается - знание воючаетея в новое пространство. Этот перелом столь же загадочен в своей первооснове /курсив наш - Н.Б./, в своем изначальном разрывающем вторжении, сколь и тот, что отделяет круги Парацельса от картезианского порядка. Но откуда же берется эта неожиданная подвижность эпистемологических диспозиций, отклонение одних позитивностей относительно других, еще глубже - перемена их способа бытия? Как это случилось, что мысль отделяется от мест, где она некогда обитала... и считает химерами, ошибками, невежеством все то, что каких-нибудь двадцать лет назад полагалось и утверждалось в ясном пространстве познания? Какому событию или какому закону повинуются эти изменения, вследствие которых вещи внезапно перестают восприниматься, описываться, выражаться, характеризоваться, классифицироваться и познаваться прежним способом, вследствие которых сквозь прозрачность слов или между слов знанию предстают... существа совсем иные?».2

Между тем хорошо известно, что на границе XVIII и XIX столетий в Европе возникает культурное движение - романтизм. В отечественной традиции в качестве его причины указывается обычно на кризис рационализма Просвещения. Объяснение причин самого кризиса рационализма, помимо соображений о развитии культуры, наук и промышленности, сводится к общему указанию на становление буржуазного общественного уклада. При этом подчеркивается, что романтизм представляет собой прежде всего эстетическую революцию, которая вместо науки и разума (высшей культурной инстанции эпохи Просвещения) ставит на первое место художественное творчество индивида, которое мыслится как образец, «парадигма» для всех видов культурной деятельности.

В качестве основной черты романтизма справедливо выдвигают стремление противопоставить бюргерскому, «филистерскому» миру утилитарного рас судка, закона, индивидуализма и веры в линейный прогресс новую систему ценностей: культ творчества, примат воображения над рассудком, критику логических, эстетических и моральных абстракций, призыв к раскрепощению личностных сил человека, следование природе, стремление к синтезу и обнаружению взаимосвязи всего со всем. Как на важную особенность этого эстетического движения указывается также на его парадоксальность, когда культ личной неповторимости индивидуума соединяется с тяготением к безличному, стихийному, коллективному; повышенная рефлективность творчества - с открытием мира бессознательного; игра, понимаемая как высший смысл творчества, - с призывами к внедрению эстетического в «серьезную» жизнь; индивидуальный бунт- с растворением в народном, родовом, национальном.

При этом исследовали отмечают, что романтизм отнюдь не исчерпывает себя после того, как Просвещение сменяется современной эпохой, но как стиль творчества и мышления остается одной из основных эстетических и мировоззренческих моделей XIX-XX веков.

Вот что пишут, например, о проблеме определения романтизма современные итальянские философы Дж. Реале и Д. Антисери: «Неблагодарное занятие -пытаться определить, что такое романтизм. Кто-то насчитал свыше 150 дефиниций, мы же напомним, что даже Ф. Шлегель, основатель кружка романтиков, отказался отправить почтой свое определение слова "романтик", ввиду того что ему не хватило и 125 листов».

И далее, пытаясь выявить внутренний конфликт, порождающий противоречивость романтизма, они описывают «константы психологического поведения романтического типа»: «Состояние душевного дискомфорта, душевные страдания и метания духа, ищущего и не находящего покоя, ведут к конфликту с реальностью, от которой романтический герой бежит... сам факт чувственности в своей незамысловатой простоте приведен в измерение крайней восприимчивости и раздраженности. "В романтической чувственности доминирует болезненная любовь к неразрешимости и двусмысленности, непреходящей безысходности, самолюбование в страданиях" (L. МШпег)». (Следует заметить, что хотя итальянские исследователи говорят здесь только о немецком романтизме, последний имеет на самом деле общеевропейскую географию и общий для всех национальных форм характер.)

Редукционизм и запрет телеологического объяснения

Теперь мы перейдем к обсуждению некоторых важнейших научных концепций XIX-XX столетий. В отличие от предшествующего раздела наш выбор определялся здесь принадлежностью теоретического материала к эволюционной проблематике. Именно поэтому мы остановились в данном случае на двух основополагающих научных принципах (принципе редукционизма и запрете телеологического объяснения), дарвиновской теории биологической эволюции и втором начале термодинамики.

Редукционизм и запрет телеологического объяснения

Оба этих принципа относятся к ряду фундаментальных и входят в самые основания современного естествознания. О принципе редукционизма мы уже говорили в первой главе, касаясь его связи с «механицизмом» в гегелевском смысле. Кроме того, при рассмотрении марксизма, философии Ницше и психоаналитической философии культуры 3. Фрейда мы обнаружили редукцию человеческой природы к элементарным потребностям и инстинктам как источниками и движущим силам деятельности человека, изоморфную редукции, вытекающей из активных форм реализации отношения абсолютного обособления. Второго принципа - запрета телеологического объяснения - мы до сих пор прямо не касались, однако оба они вытекают из двух следствий механического отношения целого и части, приведенных нами в пункте В «механистической» модели мира. Напомним эти следствия.

Первое. Поскольку всякое тело или система тел есть совокупность абсолютно обособленных и неизменных тел, то все без изъятия свойства этой совокупности необходимо есть механическая сумма свойств составляющих ее частей, ибо кроме этих частей с их свойствами и пустоты, которая в той или иной мерс между этими частями быть должна, в теле или системе тел ничего нет. Отсюда следует, что сущностными свойствами тела и системы, т.е. свойствами, которые выступают как их первичные причины и источники активности, могут быть только свойства их частей.

На наш взгляд, это следствие определяет содержание принципа редукционизма в самом его существе. Все вариации, которые возможны в его рамках и к которым может быть сведена вся без изъятия современная естественнонаучная «идеология» (о которой говорит цитированный нами Н.Н. Моисеев), это декартовское «изменение взаимного расположения частей», взятое в широком смысле слова: «...если в распоряжении исследователя имеется... модель, достаточно полно описывающая свойство микроуровня (свойства элементов системы), то определение всех свойств самой макросистемы ничего неожиданного для нас не содержит».45

Второе. Поскольку всякое тело или система тел абсолютно обособлены от всего другого, а равным образом и их свойства абсолютно обособлены и принадлежат только им, то ничто не преодолевает этого обособления пи извне, ни изнутри и, таким образом, тело или система, будучи механической суммой абсолютно обособленных и самотождественных частей, всегда остаются неизменными по своему составу и набору свойств и тождественными себе по определению. Следовательно, механическое тело или система тел не могут содержать в самих себе потенций к самоизменению.

Теперь, после анализа исторического перехода от ренессансного мышления к протестантскому и к мышлению Нового времени (Декарт), мы можем прибавить, что второе следствие означает также абсолютную, принципиальную безжизненность и неодушевленность материи. Но это только дополнение ко второму следствию, поскольку последнее шире условия безжизненности и неодушевленности, ибо подразумевает любое тело и любую систему тел, в том числе живые. Но рассмотрим это следствие более внимательно.

Если всякое тело или система не содержат в самих себе потенций к самоизменению, то в таком случае понятно, что они не могут самоизменяться. Зато их может изменять внешняя, случайная причина (о чем мы говорили в пункте Г2 «механистической» модели мира), причем она необходимо должна быть именно случайной. А поскольку случайные события по определению не могут порождать выделенного направления в изменениях вещей, то, следовательно, предположение о возможности выделенного направления в изменениях тождественно предположению о наличии в мире некой і{ели. Но т.к. мир тоже есть некоторая вещь, или система, то предполагая это, мы утверждали бы тем самым способность хотя бы одной из существующих систем к целенаправленному самоизменению, что противоречит нашему исходному утверждению.

Сказанное безоговорочно справедливо относительно неживой материи, которая необходимо есть абсолютный объект (т.е. в ней абсолютно отсутствуют какие бы то ни было свойства субъекта). Когда же речь идет о разумном одушевленном существе - человеке, - то наличие у него целей, которые невозможно отрицать, может быть объяснено наличием у него сознания, разума, духа, воли. Однако само по себе наличие у него целей, согласно исходному утверждению, опять же не может приводить к самоизменению человека (как природного, материального существа), но только к изменению его положения. Т.е., несмотря на разумность и одушевленность человека, и для него сохраняется запрет на способность к самоизменению.

Таким образом, можно сказать, что из отсутствия у тела или системы тел потенций к самоизменению необходимо следуют а) невозможность самоизменения тела или системы и б) невозможность выделенного направления в их изменениях, какая бы причина ни вызывала последние.