Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Культура безопасности: общая концептуализация 14
1.1. Теоретико-методологические основания анализа безопасности в ракурсе культуры 14
1.2. Разработка понятия «культура безопасности» 36
Глава II. Структура и динамика культуры безопасности 64
2.1. Структурно-семиотическая модель культуры безопасности 64
2.2. Анализ эволюции западной культуры безопасности (Античность - Новое время) 89
2.3. Репрезентативные практики культуры безопасности в XX веке. Типология структурных уровней культуры безопасности 116
Заключение 144
Библиографический список 147
- Теоретико-методологические основания анализа безопасности в ракурсе культуры
- Разработка понятия «культура безопасности»
- Структурно-семиотическая модель культуры безопасности
- Репрезентативные практики культуры безопасности в XX веке. Типология структурных уровней культуры безопасности
Введение к работе
Актуальность исследования. Возникновение культуры как специфически человеческого способа жизнедеятельности было исторически связано с поиском человеком путей выживания в мире, преисполненном множеством опасностей: освоение планетарного пространства в их неустанном преодолении обернулось для человека конституированием пространства культурного, а с ним и социального. Однако и сам процесс культуро- и социогенеза стал источником генерирования опасностей для человеческого рода, производство которых проявило себя как имманентное социальному и культурному развитию. В итоге, человек оказался обреченным на поиск стратегий обеспечения своего безопасного существования посредством культуры.
Таким образом, проблематика безопасности в контексте форм культурной деятельности человека была актуальной практически всегда. Несмотря на это, специальное ее акцентирование в познающем мышлении началось лишь в ХХ столетии. Две мировые войны и множество локальных, драматическое загрязнение окружающей среды, устрашающие опасности научно-технического прогресса естественно стимулировали развитие теоретических и прикладных изысканий вокруг данной проблематики. Изыскания эти, однако, почти всегда сводились к узкой дисциплинарной области – юридической, политологической, социологической. Фактическое отсутствие единого общезначимого основания в исследованиях безопасности обуславливает высокую актуальность философской рефлексии в данном направлении.
Хотя нельзя сказать, что попытки философского осмысления безопасности отсутствуют вовсе, тем не менее, рефлексия, сфокусированная на глубинных социокультурных основаниях ее как феномена, укорененного в человеческом бытии, предпринималась крайне редко. И хотя доминирование прикладных исследований в рамках данного предметного поля само по себе хорошо объяснимо острым характером проблем безопасности, та же самая причина – насыщенность современной эпохи конфликтами, войнами, социальными потрясениями, манипулятивными влияниями и т.п. – как раз-таки и делает такую углубленную рефлексию чрезвычайно актуальной.
Предпринятое диссертационное исследование было призвано восполнить существующий пробел: его генеральной интенцией стало желание дополнить сложившуюся в научном мире практику узкоспециальных исследований безопасности с их фактуально-описательным характером философско-методологическим осмыслением этого феномена в терминах культуры и ментальности – с выявлением его универсальных оснований и множественных проекций в индивидуальном и коллективном сознании и бессознательном.
В процессе поиска адекватной методологии такого анализа автор пришел к выводу о необходимости введения в этих целях категории «культура безопасности», с тем чтобы попытаться с ее помощью раскрыть структурные особенности и отразить динамику функционирования безопасности в культуре. Редкие, но все же имеющиеся в научной литературе прецеденты употребления понятия «культура безопасности» позволили обосновать использование ее как методологии исследования социокультурных реалий безопасности на основании широкого междисциплинарного синтеза – преимущественно философско-культурологических, семиотических и политологических идей.
Степень разработанности проблемы. Заявленная тема исследования предопределила необходимость обращения к работам различного характера. Сама постановка проблемы укорененности феномена безопасности в культуре стала возможной на основе анализа философских, культурологических (в том числе, лингвокультурологических и семиотических), политологических, социологических и исторических трудов, в совокупности создавших обширную теоретическую базу исследования. При этом главенствующий в работе культурологический дискурс, инструментарий которого объективно сформирован множеством наук, создал благоприятные предпосылки для междисциплинарного синтеза.
В связи с тем, что понятие «безопасность» сформировалось в области политической рефлексии, наибольшую разработанность проблема безопасности имеет в политической науке. Сфокусированной философской традиции осмысления этого феномена не сложилось: идея безопасности присутствует в истории мировой философской мысли лишь косвенно, проявляясь в контексте осмысления близких, смежных и связанных с нею понятий, – таких, как благо, мера, мир, мужество, свобода, – а также в русле общей проблематики государства и общества. Соответствующие представления были почерпнуты для решения задач диссертационного исследования в трудах Платона, Аристотеля, Эпикура, Сенеки, Эпиктета, Ф. Бэкона, Т. Гоббса, Дж. Локка, Ш.Л. Монтескье, И. Канта, Г.Ф.В. Гегеля, О. Конта, Г. Спенсера, К. Маркса, М. Хайдеггера, П. Тиллиха, Г. Марселя, Н. Аббаньяно, А. Камю.
Как уже оговорено выше, степень научной разработанности проблемы безопасности в области обществоведения и, в частности, политологии, достаточно высока. При этом многогранность феномена безопасности обуславливает более частое его рассмотрение по отраслевому принципу, нежели анализ как целостного явления: учеными выделяются и отдельно исследуются военная, социальная, политическая, экономическая, энергетическая, информационная, культурная и другие виды безопасности (В.В. Бушуев, И.С. Даниленко, А.А. Дремков, Е.А. Ерофеев, Е.Д. Кормишкин, В.В. Серебрянников, Ю.С. Уфимцев и др.).
В противовес обилию специальных прикладных исследований в данной области социального знания (сам факт которого говорит о необходимости обобщающего осмысления этого многообразия), теоретических изысканий здесь относительно немного. Среди известных нам – работы Г. В. Бро и Н.М. Пожитного, М.Ю. Захарова, В.Ф. Молчановского, В.С. Поликарпова, Н.Н. Рыбалкина, Е.А. Тюгашева, но они в основном уделяют внимание безопасности определенного уровня (независимо от того, декларируется это напрямую или нет) – чаще всего безопасности социума. Практически отсутствуют исследования, которые были бы обращены к явлению безопасности вообще – как мотивирующему фактору человеческого бытия, его непреходящей интенции. «Безопасность» в работах многих авторов отождествляется с «национальной безопасностью», проблемы которой принадлежат плоскости прикладной политики. Отсутствует терминологический аппарат, необходимый для описания безопасности как социально-культурного феномена, укорененного в человеческом бытии, способный зафиксировать его структурные особенности и отразить динамику функционирования в культуре.
Между тем, факт того, что устремление к безопасности составляет неотъемлемый и неизменно актуальный аспект бытия человека диктует необходимость поиска его общих оснований и объяснения специфики конкретного развертывания в культуре. Симптоматично, что в ХХ веке проблематика культуры вышла на ведущие позиции исследовательских интересов философов, лингвистов, социологов. В связи с этим было введено различение между теориями «акультурными» и «культурными» (Ч. Тэйлор), то есть рассматривающими всякий аспект человеческого бытия как укорененный в различных культурах.
Наряду с тематизацией культуры, в ХХ веке произошла активная тематизация языка, и в 30-е годы на первый план в исследованиях культуры вышел семиотический подход, у истоков которого стояли на Западе – Э. Кассирер, Г. Гадамер; у нас – ученые Тартуско-Московской семиотической школы (В.В. Иванов, Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский). Рассмотрение всего разнообразия культурных феноменов сквозь призму языка стало доминантой зародившегося в ХХ веке структуралистского мышления (Р. Барт, Ж. Лакан, М. Фуко и др.). Наконец, в философии культуры выделился собственно лингвистический пласт проблем, одной из важнейших составляющих которого стал термин «концепт» (Ж. Делез и Ф. Гваттари, А.А. Григорьев, С.С. Неретина, Ю.С. Степанов и др.). Характерно, что в конце ХХ века было достигнуто понимание того, что первичным основанием всех феноменов культуры являются законы смыслообразования, а сама культура представляет собой смысловую систему (А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко). Поэтому, понятый как единство процесса и результата смыслообразования, термин «концепт» оказался актуальным для осмысления происходящих в культуре процессов.
В конце 60-х годов ХХ века в недрах западной культурной антропологии сложилась эпистемологическая установка «культуроцентризма», указавшая на необходимость углубленной рефлексии над культурными основаниями социально значимых явлений (Р. Джонсон, Р. Хогарт, С. Холл и др.). Несмотря на то, что безопасность несомненно относится к числу таковых явлений, культуроцентризм в ее исследовании остается малоосвоенным направлением как в западной, так и в отечественной социогуманитарной мысли.
Так, в западной политической науке в 70-х годах прошлого века была сформулирована парадигма «стратегической культуры» (К. Грэй, П. Катценштейн, Дж. Снайдер, Д. Хоулетт и Дж. Гленн и др.), в рамках которой исследовалось влияние социокультурных факторов на поведение государств в сфере безопасности. В свою очередь, в российской науке известно обширное социологическое исследование культуры безопасности, осуществленное известным ученым, директором Института социально-политических исследований РАН, заведующим кафедрой социологии безопасности МГУ В.Н. Кузнецовым. В.Н. Кузнецов считает культуру безопасности явлением современности, рассматривая этот феномен исключительно в институциональном аспекте и связывая его формирование с институциональными преобразованиями ХХ – начала ХХI веков. Еще один прецедент научного обоснования понятия «культура безопасности» содержится в работах В.В. Чебана, который исследовал с позиций социальной философии специфику культуры национальной безопасности России. Однако исследовательские результаты работ данного ученого не претендуют на всеобщность, будучи ограничены четко определенным – российским социокультурным контекстом.
Таким образом, в науке не зафиксировано понимание культуры безопасности как интегрального сегмента человеческой культуры на всех этапах ее развития. Данный феномен не определен в терминах производства смыслов как ключевой характеристики культуры, хотя очевидно, что оно предшествует конкретным институциональным практикам, является их основой. Вопрос о возможности выявления более или менее универсальных (не связанных с конкретным социальным контекстом) оснований и закономерностей воспроизводства феномена безопасности является открытым как в западной, так и в отечественной науке.
Основная проблема исследования состоит в неразработанности в философии и других гуманитарных науках феномена безопасности с точки зрения его укорененности в культуре. Она может быть конкретизирована в следующих вопросах: В чем сущность и специфика безопасности как социально-культурного феномена? Каковы структурные особенности ее функционирования в культуре и в чем состоит динамическая сторона этого процесса?
Цель диссертационного исследования. Теоретико-методологический анализ социокультурного феномена безопасности, его укорененности в культуре с точки зрения смысловой структурированности и динамичности.
Данная цель обусловила необходимость решения следующих задач:
- зафиксировать методологические проблемы в исследовании и определении безопасности и продемонстрировать эвристическую значимость анализа этого феномена сквозь призму культуры;
- показать продуктивность трактовки безопасности как культурного концепта и обосновать введение на этой основе понятия «культура безопасности», разработать его определение;
- исследовать структурные особенности семиотизации концепта «безопасность» и предложить базовую структурно-семиотическую модель культуры безопасности;
- проанализировать эволюцию культуры безопасности в локальном контексте западной культуры, зафиксировать закономерности ее динамики;
- разработать базовую типологию культуры безопасности на основании специфики структурных уровней.
Методологические основания диссертационного исследования.
Разноплановость базовых категорий диссертационной работы – «культуры» (общефилософская категория) и «безопасности» (понятие, сформировавшееся в рамках политической рефлексии) предопределили необходимость методологического синтеза. При этом общей методологической основой стала установка культуроцентризма и системный подход, позволивший рассматривать культуру безопасности в ее целостном бытии, анализировать составные компоненты и характер их связи. Для решения поставленных задач также использовались:
- понятия «категория культуры» (А.Я. Гуревич) и «концепт культуры» (Ю.С. Степанов), дающие методологическую возможность рассматривать безопасность как культурный концепт;
- диалектический метод, позволивший описать культуру безопасности как диалектическую систему;
- смыслогенетическая концепция культуры А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко;
- идеи структурализма и постструктурализма;
- разработанные в семиотике принципы постижения смыслов, интерпретации знаков и значений;
- исследования в области философии, политологии и социологии, посвященные проблематике безопасности.
Научная новизна исследования:
1) зафиксирована общая специфика безопасности как идеи, функционирующей в рамках человеческой культуры;
2) показана продуктивность трактовки безопасности как культурного концепта с точки зрения уяснения структурных и динамических моментов ее функционирования в качестве языковой (смыслопорождающей) реальности;
3) обосновано введение понятия «культура безопасности» как теоретико-методологического инструмента анализа концепта «безопасность» – его структурированности, контекстуальности и процессуальности в культуре;
4) осмыслена семиотическая составляющая оформления деятельности по обеспечению безопасности: выявлены структурные условия семиотизации концепта «безопасность» и базовая (вне локальных преломлений) семиотическая модель культуры безопасности, структурирующая смысловое поле поведенческих и деятельностных практик (процессуальную сферу);
5) предложена типология культуры безопасности на основании специфики структурных уровней, выявленной в процессе анализа ее исторической эволюции в рамках западной культуры.
Научная новизна исследования конкретизируется через следующие основные положения, выносимые на защиту:
1. Безопасность суть состояние целевое – не существующее объективно, но осознаваемое и оцениваемое сообразно идеальному образу в сознании индивидуального или коллективного субъекта. Идея безопасности имманентно направлена на формирование идеального образа действия. Поэтому классическому пониманию безопасности как состояния целесообразно противопоставить ее понимание как идеала, к которому деятельностно стремится человек и образуемые им формы общежития, причем процесс этот всегда опосредуется культурой.
2. Безопасность как культурно-значимый и в культуре укорененный феномен не обладает четко фиксированным понятийным значением «тотального охвата», но должна быть понята как культурный концепт, что позволит анализировать ее смыслы в их «вписанности» в культуру. Концепт «безопасность» – это функциональная смысловая целостность, содержательно воплощающаяся в структурном комплексе интуитивных, символически-образных и понятийно-дискурсивных представлений, сфокусированных на проблематике выживания и обеспечения благоприятных условий жизни человека.
3. Культура безопасности как теоретико-методологический инструмент анализа социокультурных оснований безопасности суть динамическая по содержанию (методологически акцентирует пространственно-временную контекстуальность), но относительно стабильная по структуре (методологически выявляет семиотическую структурированность) система репрезентаций концепта «безопасность», результирующая в общественной практике, которая эволюционирует вместе с этой системой (методологически фиксирует деятельностное воплощение, процессуальность).
4. Репрезентация концепта «безопасность» в культуре осуществляется через: знаки и символы опасности как маркеры уязвимости (аспект ориентация); знаки и символы безопасности как маркеры силы; поведенческие и деятельностные установки, обозначающие направление движения от символической уязвимости к символической силе (аспект мобилизация).
5. Как интегральные части структуры культуры безопасности, этика и идеология безопасности семиотически актуализируются через «встраивание» ценностных коннотаций и идеологизацию маркеров уязвимости путем преобразования их в маркеры «чуждости» и враждебности.
6. Неотъемлемый элемент семиотической модели культуры безопасности – дистанцирование (территориальное, социальное, личностное) – задача, которую ставит и решает идеология безопасности. Идеал дистанцирования – безграничность (идеологический аналог безопасности). Безграничность может пониматься двояко: в смысле полной закрытости границы (ее отсутствия как зоны взаимоперехода) и в смысле трансграничности (отсутствия границы как ограничителя).
7. В плане типологии структурных уровней культура безопасности в деятельностном аспекте имеет тенденцию проявлять себя либо как охранительная (защитная), либо как превентивная (предупредительная). В аспекте идеологии безопасности выделяются типы интерналистски и экстерналистски ориентированной культуры безопасности, в зависимости от предпочитаемого типа достижения безграничности – по типу отсутствия границы как линии взаимоперехода или трансграничности. На уровне аксиологии безопасности различаются этатистская культура безопасности – основанная на макроэтике (акцент на «выживании» и благополучии абстрактной общности – государства, общества, нации, класса, религии и т.д.) и антропоцентристская – основанная на микроэтике (акцент на человеке).
Теоретическая и практическая значимость работы.
Исследование имеет теоретическое значение в контексте развития методологической базы философского осмысления безопасности, обогащения теоретических подходов к анализу данного феномена. Оно открывает путь для прикладных, в том числе компаративистских, исследований безопасности применительно к контексту разных культур. Результаты работы могут быть использованы при подготовке учебных курсов и спецкурсов по философии культуры, социальной философии, философской, социальной и культурной антропологии. В практическом плане работа может быть также использована при разработке рекомендаций и концептуальных подходов в области обеспечения безопасности.
Апробация диссертационного исследования. Диссертация обсуждена на кафедре философии Омского государственного педагогического университета и рекомендована к защите. Основные положения и результаты диссертационного исследования были изложены в ряде публикаций и выступлений: в рамках Региональной студенческой конференции «Современные политические и технические вызовы ядерному нераспространению: ответственность и интересы России» (Новосибирск, 2006); Международной научной конференции «Исследования мира и миротворческий дискурс в системе образования» (Томск, 2007); Международной научно-практической конференции «Русский вопрос: история и современность» (Омск, 2007); Международной научной конференции «Глобализм и гуманизм. Международный день философии ЮНЕСКО в Кузбассе-2007» (Кемерово, 2007); Международной научной конференции «Nuclear Safeguards and Non-Proliferation» (Испра, Италия, 2007); Сибирской научной конференции «Соединенные Штаты Америки: итоги века; вступая в новый век» (Томск, 2008); Всероссийской научной конференции «Реальность. Человек. Культура: религия и культура» (Омск, 2008). Апробация исследовательских результатов была также проведена в ходе руководства автором междисциплинарным исследовательским проектом «Формирование новых подходов к режиму ядерного нераспространения» (Томск, 2007-2008) по гранту Шведского управления радиационной безопасности (Swedish Radiation Safety Authority). По теме диссертации сделано двенадцать публикаций.
Структура и объем работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав (первая из двух, вторая из трех параграфов), заключения и списка литературы, включающего 177 наименований (из них 8 на английском и 2 на французском языке). Специфика конструирования работы заключается в том, что в первой главе параллельно осуществляется концептуализация феномена культуры безопасности и предлагается общая методология анализа этого феномена, которая содержательно конкретизируется в первом параграфе второй главы. Содержанием двух последующих параграфов этой главы становится апробация разработанной методологии на материале западной культуры. Диссертация изложена на 161 странице.
Теоретико-методологические основания анализа безопасности в ракурсе культуры
Сложность стоящей перед нами задачи, предполагающей построение теоретически последовательной и эмпирически фундированной концепции на основе синтеза категорий, каждая из которых описывает сложный многоаспектный феномен (а именно таковы «безопасность» и, тем более, «культура»), — придает особое значение вводной главе и ее первому параграфу, в котором мы должны будем зафиксировать теоретико-методологические основания, указывающие на то, что подобный синтез не только возможен, но и потенциально продуктивен, актуален, а значит, и - необходим.
Прежде чем обратиться к поиску таковых оснований, следует оговорить общую логику предполагаемого синтеза, определить место в разрабатываемой «синтетической» концепции культуры безопасности каждого из образующих данный понятийный конструкт понятий. Самоочевидно, что содержательно-тематическое ядро здесь - «безопасность», ибо данный социально-культурный феномен составляет непосредственный объект исследования в нашей работе. Соответственно, «культура», привлекаемая нами в качестве объяснительного принципа при исследовании существа феномена безопасности, структурных закономерностей и динамики его функционирования, образует общий методологический каркас концепции. Памятуя об исключительной многогранности данной категории, «каркас» этот можно было бы представить в виде многоугольника, каждый из углов которого стал бы особым ракурсом, формирующим свой особый подход к пониманию культуры, а значит, и задающим свои особые перспективу и параметры концептуализации «культуры безопасности».
Данное обстоятельство делает любую выстраиваемую в методологическом «каркасе» культуры концепцию потенциально поливариантной, много аспектной, ставя исследователя перед необходимостью обосновать предпочитаемый им ракурс (ракурсы) в свете специфики исследуемого феномена и исходных исследовательских посылок. Эта обязывающая логика в нашем случае требует осуществления следующей последовательности шагов: - во-первых, выявить основополагающие (универсальные) характеристики культуры; - во-вторых, уточнить содержание понятия «безопасность» и с учетом выявленных на предыдущем этапе базовых характеристик культуры обосновать продуктивность рассмотрения этого феномена с культуроцентристской позиции; обозначить исходные авторские посылки такого рассмотрения; - в-третьих, конкретизировать методологические основы разрабатываемой концепции, в частности, проанализировать основные подходы к культуре с точки зрения их релевантности для построения концепции культуры безопасности и сформулировать определение последней в ракурсе подходов, сочтенных автором наиболее актуальными в данном конкретном случае. Последовательная реализация вышеобозначенных шагов позволит нам очертить теоретико-методологические рамки диссертационной работы и обосновать избранный методологический инструментарий. Итак, приступая к обоснованию продуктивности анализа безопасности в ракурсе культуры, нам прежде всего необходимо себе четко представлять базовые содержательные характеристики этой категории. При этом дать определение культуре представляется отнюдь не самой простой задачей. Весьма показательно в этом смысле замечание одного из авторов «Современного философского словаря» В.Е. Кемерова, что «...сейчас существуют сотни определений культуры, причем ...среди них есть такие, которые противоречат друг другу»1. Обширные перечни разнообразных определений можно без труда найти в современных научных изданиях по истории, теории и философии культуры2. Мы не будем здесь идти по пути их подробного анализа, сравнения и оценки - это очень объемная задача, которая является излишней в нашем случае, так как она лишь увела бы нас в сторону от интересующего нас здесь методологического аспекта (ведь культура будет рассматриваться нами не сама по себе, а с точки зрения ее эвристического потенциала для раскрытия сущности феномена безопасности). Вместо этого ниже мы попытаемся обозреть те универсальные характеристики культуры, что находят отражение практически во всех ее современных определениях3. Среди таковых можно выделить следующие: - культура представляет собой систему коллективно разделяемых ценностей, образцов и норм поведения; - культура возникла как механизм адаптации, осуществляемой в преобразовательной деятельности на основе идеальной целевой установки; - культура порождается только человеком как биологическим видом; - культура не наследуется биологически, а целенаправленно транслируется обществом от поколения к поколению; - культурные объекты имеют символический характер (являются знаками, обладающими значениями); - культура плюралистична (реализуется во множестве локальных вариантов). Данные характеристики пригодятся нам в дальнейшем в качестве «черновой заготовки» (как первое и самое общее приближение к пониманию существа культуры), обращаться к которой мы будем при необходимости найти объяснение того или иного свойства безопасности в культурной плоскости, по ходу анализа конкретизируя и расширяя это общее представление о ней.
В продолжение реализации намеченной исследовательской программы, теперь нам надлежит уточнить содержание понятия, на котором сосредоточен наш исследовательский интерес, - «безопасности». При кажущейся на первый взгляд простоте, задача эта оказывается едва ли не еще более сложной, чем дать однозначное определение культуре. Несмотря на обилие теоретических и прикладных изысканий в данной области, уже имеющее своим результатом своеобразную «инфляцию идей», большинство из них касается или подходов к обеспечению безопасности, или ее актуальных проблем, но при этом чаще всего обходит стороной, а если и затрагивает, то без основательной проработки, ключевой момент дефиниции самого понятия «безопасность».
Разработка понятия «культура безопасности»
В настоящем параграфе, задуманном как органичное продолжение предыдущего, перед нами стоит чрезвычайно важная для всей последующей работы задача уточнения содержания базового в нашем исследовательском контексте понятия «культура безопасности». Ввиду того, что центральное положение в данном понятийном конструкте занимает категория культуры, и учитывая присущее ей многообразие значений (моменты, оговоренные нами еще в самом начале), первым шагом на пути решения этой задачи должно стать выявление продуктивных для концептуализации «культуры безопасности» ракурсов понимания культуры. Для того, чтобы сообщить разрабатываемому понятию первичную смысловую определенность, следует выявить сначала основные подходы к культуре, а затем значения, которые она способна продуцировать в контексте каждого из них как часть понятийного конструкта «культура безопасности».
Однако до этого имеет смысл закрепить в работе самое общее представление о данном понятии, которое задавало бы рамку всем нашим последующим построениям. Оно заключается в очевидной, на наш взгляд, возможности трактовать культуру безопасности, с одной стороны, как особое вертикальное сечение культуры, пронизывающее все ее уровни (в опоре на схожее понимание «экологической культуры» и культуры «информационной»), с другой стороны, как специализированного функционального сегмента культуры (по аналогии с «экономической культурой», «военной культурой», «религиозной культурой», «культурой торговли» и т.п.) и, с третьей стороны, как своеобразной системы «критериев качества» в оценке осуществления требуемых функций или (видов) деятельности (по аналогии с «культурой быта», «культурой языка», «культурой научного мышления», «культурой художественного творчества» и т.п.). В понятии «культура безопасности», на наш взгляд, органичным образом сочетаются все эти три возможности толкования, что позволяет использовать его максимально широко. Вместе с тем, абсолютно очевидно, что для научной концептуализации такого предельно общего понимания недостаточно - нужны существенные оговорки методологического характера, к которым мы сейчас и приступим, для чего нам потребуется обратиться к обзору существующих в науке подходов к трактовке культуры и спроецировать их на наш понятийный конструкт.
Следует отметить, что в колоссальном массиве разнообразных представлений о культуре прослеживаются, с одной стороны, базисные, основополагающие вектора ее интерпретации и, с другой, множество более конкретных представлений, сформировавшихся под углом зрения той или иной специализированной отрасли научного знания. Любая частная интерпретация, однако, непременно востребует тот или иной базисный «вектор», а значит, авторское самоопределение должно начинаться с выбора позиций по основополагающим проблемам определения культуры. Таковыми, на наш взгляд, являются: 1) решение вопроса о единстве или множественности культурного бытия (выбор между монистической и плюралистической картинами); 2) решение вопроса о реальном существовании культуры (номинализм либо реализм). Первый из вопросов напрямую соотносится с проблемой универсальности истории как социокультурного развития. Фактически здесь сложились два полярных подхода: универсализм и партикуляризм. Первый возник в рамках просветительской философии истории, в лоне идеи однолинейного социокультурного прогресса («"втягивания" всех прошлых и будущих культур в единую цивилизационную лестницу», как писал B.C. Библер43); второй - в философии жизни, где через описание множества разрозненных, рождающихся и умирающих цивилизаций была создана картина полилинейной эволюции культуры. Если с позиции универсализма, которая была представлена, например, философией Ф.М. Вольтера, Ш.Л. Монтескье, Г.Э. Лессинга, И. Канта, И.Г. Гердера и многих других мыслителей, предполагалось, что в многообразии социокультурного мира существует единая линия развития человечества, ведущая к созданию общечеловеческой культуры, то партикуляризм стал исходить из противоположной посылки — что человечество не имеет единой культуры, но история осуществляется в постоянной смене культур, каждая из которых живет собственной самодостаточной жизнью (циклическая модель уникально-автономных культурных организмов О. Шпенглера). Идея культурно-исторических циклов и принцип дискретности локальных культур развивались еще в трудах Платона, Д. Вико и родоначальника циви лизационного подхода Н.Я. Данилевского, а после Шпенглера активно разрабатывались А.Д. Тойнби и П.А. Сорокиным.
Если экстраполировать данные позиции на наш объект исследования, то очевидно, что в универсалистском прочтении культура безопасности может интерпретироваться как некоторое «собрание» культурных универсалий, общечеловеческих «констант» в сфере безопасности, в то время как с позиции партикуляризма, которая требует экстраполяции на данный феномен таких свойств культуры, как историческая самобытность и локальность, культуру безопасности необходимо понимать как пространственно-временную переменную, вписанную в тот или иной локальный контекст. Во втором случае, стало быть, надо вести речь не о культуре, а о культурах безопасности -то есть о многообразии культурных моделей в данной сфере.
Структурно-семиотическая модель культуры безопасности
В данном параграфе нашей задачей является методологическое раскрытие предложенной в прошлой главе концептуальной схемы культуры безопасности - иными словами, очередным этапом исследования должно стать уяснение собственно методологических возможностей разработанного понятийного конструкта. Как было указано в последнем из выводов по первой главе, наиболее значимым моментом для подтверждения методологической продуктивности культуры безопасности как инструмента анализа функционирования безопасности в культуре является выявление структурных закономерностей семиотизации концепта «безопасность», которые, в соответствии с нашим общим видением концепции, представленным в вводной главе, будут находить свое отражение в общем семиотическом строе культуры безопасности. В результате, это должно позволить нам зафиксировать базовую (вне локальных преломлений) семиотическую модель культуры безопасности, структурирующую идейно-смысловое поле поведенческих, деятельностных и институциональных практик в этой сфере.
Как всегда, хотелось бы начать с кратких предварительных замечаний. На этот раз они будут касаться «структуры» и «семиотики» как ключевых в контексте этого параграфа понятий (чтобы понять это, достаточно обратить внимание на его название).
Структуру мы понимаем как инвариантное отношение в динамике системы - следуя в данном случае ее классическому пониманию в рамках структурализма, который, как уже не раз было нами отмечено, направлен на поиск и анализ универсалий в разнообразных областях человеческой культуры. Напомним, что семиотика, которая также сформировалась в лоне структуралистской методологии (точнее, обе позиции уходят своими корнями в структурную лингвистику), специально акцентирует внимание на том, что проявления культуры в любом обществе не просто структурированы, но всегда представляют собой знаковые системы, хранящие и передающие информацию. При этом конкретно семиотика культуры исследует культуру как иерархию знаковых систем, имеющую собственную логику развития, которая фиксируется семиотическими практиками (начало этим исследованиям положила уже упоминавшаяся нами ранее Московско-Тартуская школа).
Этих общих представлений о «структуре» и «семиотике», вкупе с выкладками предыдущей главы, на наш взгляд, достаточно для того, чтобы пояснить, почему универсальное основание культуры безопасности, искомое нами в знаково-символической сфере, именуется здесь в качестве ее «структурно-семиотической модели».
Первое, что бросается в глаза при попытке обнаружить инвариантные отношения (структурное основание) в культуре безопасности как системе репрезентаций концепта «безопасность» в социуме, это то, что, как и в культуре в целом, в ней главенствует принцип дуального смыслополагания. В «конфликтно-дуализованном» мире, как метко было подмечено А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко, культура предстает как пространство смысловых оппозиций . Поэтому наш первый и главный тезис, который по мере движения к концу данного параграфа, по ходу анализа общей семиотической организации концепта «безопасность», будет становиться все более и более очевидным, - это то, что базисным отношением, заключенным в структуре данного концепта, является отношение оппозиции, или противопоставления. Оно будет обнаружено нами на всех уровнях его организации, которых мы выделяем три, - деятельностном, ценностном и идеологическом. Также и структура самой культуры безопасности, как очевидно, соответствует этому делению: в ней можно выделить дея-тельностный уровень (культура безопасности как общественная практика), ценностный уровень (этика безопасности) и уровень идеологический (идеология безопасности).
По какому основанию мы выделяем данные уровни, самоочевидно: они соответствуют трем важнейшим ипостасям культуры и трем подходам к ее пониманию, приверженность которым мы оговорили в предыдущей главе -«традиционным» деятельностному и ценностному, а также совокупности подходов в критической философии XX века (прежде всего, неомарксизме и структурализме), объединенных общим видением культуры как системы, идеологической по своей сути. Таким образом, если сформулировать задачу настоящего параграфа более конкретно, то она будет состоять в выявлении организующих принципов семиотического пространства каждого из выделенных уровней, в совокупности образующих базовую семиотическую модель культуры безопасности.
Начнем мы с анализа деятельностного уровня концепта «безопасность», который можно считать основополагающим уровнем, фундаментом его семиотической организации. Поясним это утверждение, рассмотрев кратко сущностную специфику идеи безопасности как феномена человеческой культуры. Обратиться к этому вопросу уже давно пора, учитывая, что до сих пор, хотя и посетовав на отсутствие подробных теоретических разработок понятия «безопасность» в научной литературе, мы сами не предпринимали попытки восполнить этот пробел. Подчеркнем, что в нашу задачу не будет входить формулировка законченного, исчерпывающего определения (учитывая концептуальность, а не понятийность безопасности, это представляется и не вполне возможным) — для нас сейчас достаточно будет отразить общее понимание и общую специфику безопасности как функционирующей в рамках человеческой культуры идеи.
Итак, каким же образом присутствие идеи безопасности обнаруживается в человеческой культуре и - коррелятивной ей - ментальносте? Классическое, на наш взгляд, понимание этого момента можно позаимствовать из вводной главы монографии «Миграция и безопасность в России», написанной известным отечественным философом и политологом С.А. Панариным.
Согласно этому ученому, «...вне зависимости от того, в какой сфере созна ния локализуется понятие «безопасность», изначально возможны три направления истолкования и акцентуации его смыслов. Одно направление - это подход к безопасности как к многоаспектному состоянию, второе — как к многогранному представлению о том, каким должно быть такое состояние и каково оно на самом деле, третье — как к цели»7 .
Репрезентативные практики культуры безопасности в XX веке. Типология структурных уровней культуры безопасности
В настоящем параграфе нами будут преследоваться две основные задачи: во-первых, это воссоздание картины общей динамики репрезентации концепта «безопасность» в XX веке; во-вторых, построение элементарной типологии структурных уровней культуры безопасности с учетом их специфики, которая будет прослежена нами по ходу анализа данного параграфа, и структурных особенностей репрезентации, выявленных в рамках параграфа предыдущего. Иными словами, будет предпринята попытка обобщающего (ти-пологизирующего) осмысления выявленных закономерностей в воплощении культуры безопасности как этики, идеологии и общественной практики.
Анализ репрезентативных практик культуры безопасности в XX веке мы выносим в отдельный параграф не только в силу объективной необходимости рационально структурировать работу (ибо при продолжении рассмотрения интересующих нас репрезентативных практик в рамках прошлого параграфа этот последний оказался бы в итоге слишком уж тяжеловесным), но и в силу особой специфики репрезентаций концепта «безопасность» в XX веке: потрясения, которые принес с собой этот самый трагический, хотя и самый прогрессивный (имея в виду стремительно восходящую траекторию научно-технического прогресса) в истории человечества век, обусловили обращение ученых к проблеме безопасности в предельно сфокусированном ракурсе — возникли научные направления и школы (главным образом, в рамках политической науки), которые стали специально заниматься производством соответствующих репрезентаций, сформировался институт профессиональных экспертов в данной сфере и, наконец, репрезентацией концепта «безопасность» вплотную занялась собственно политика, в связи с чем проблема безопасности зазвучала как (почти исключительно) политическая проблема. В итоге, мы должны констатировать, что в XX веке наиболее значимыми для культуры безопасности стали дискурсивные построения социологического, политологического и политического, а не «чисто» философского характера.
Тем не менее, наш анализ будет естественно неполным, если упустить из виду такое важнейшее направление философской мысли XX века, оказавшее великое влияние на умы и настроения эпохи (по крайней мере, совершенно очевидно, первой половины века), как экзистенциализм. Философский экзистенциализм, поставивший в центр своего внимания индивидуальные смысложизненные вопросы - вины и ответственности, решения и выбора, жизни и смерти, - способствовал в XX веке прояснению субъективных оснований культуры безопасности.
Так, А. Камю описал внутренний мир человека как «вселенную, где царствуют противоречие, антиномия, тревога или бессилие» . В свою очередь, тревогу хорошо определил П. Тиллих - как «состояние, в котором бытие осознает возможность своего небытия» . Возможность своего небытия обычно принимается как угроза, а угрожаемость, уже по М. Хайдеггеру, должна быть понята не только лишь как представленная во внешнем мире, но и уже присутствующая в угрожаемом. «Не сначала где-то фиксируют буду щее зло (malum futurum), а потом страшно, - разъяснял философ. - Но и страх тоже не просто констатирует приближающееся, а открывает его сперва в его страшности. И, страшась, страх может потом себе, отчетливо вглядываясь, «уяснить» страшное. Усмотрение видит страшное потому, что находится в расположении страха» 82. Таким образом, фундаментальный источник опасности, вторил Хайдеггеру О. фон Больнов, коренится в глубинах сердца: «Область тревожного вновь включает в себя не только окружающий человека внешний мир, не только мир межчеловеческого сообщества, но точно таким же образом еще и духовный мир его собственного сердца, дебри его внутреннего» .
Эти интуиции философов-экзистенциалистов, на наш взгляд, прекрасно высветили коренной момент, заключающийся в том, что опасность («страшное») воспринимается таковой в виду изначальной, подспудной, бессознательной готовности (или подготовленности) человека к такому восприятию, которая проистекает, с одной стороны, из иррационалистических «дебрей внутреннего» (неповторяемой индивидуальности каждого человека), а с другой - из одиозного влияния культурных репрезентаций, опосредующиеся через различные медийные каналы. Это решающим образом влияет и на аспект ориентации (опасное есть уже проявленное в сознании), и на выбор стратегии безопасности: либо предательства (прежде всего, по отношению к самому себе), либо готовности идти на риск. Г. Марсель писал: «...мы живем в мире, где предательство возможно в любой момент и в любых формах: предательство всеми всех и каждого самим собой... кажется, что сама структура нашего мира рекомендует нам предательство. Зрелище смерти как вечный призыв к отступничеству»184.
Альтернатива предательству - решение, которое преобразует угрозу в риск: «Решение делает из неизвестной или скрытой угрозы действительный риск, навстречу которому я должен идти» — писал Н. Аббаньяно . Решимость - самостоятельный и сознательный выбор будущего - конституирует верность экзистенции своей самости, верность самому себе. Таким образом, неопределенность угрожающего снимается переопределением самого человека, и, тем самым, происходит освобождение от угроз как от чего-то несущественного. Но при этом остается риск, а он, как заключал Н. Аббаньяно, «...требует, чтобы я оставался бдительным в предназначении, с которым я себя отождествляю» . Таким образом, по А. Камю (и экзистенциализму в целом), именно «опасность дает человеку незаменимый случай постичь са-мого себя» . В результате, в экзистенциализме был найден путь к снятию внутренней агональности через агональность внешнюю - готовность идти на риск в решительной борьбе за свою «самость» (бунт, по А. Камю).