Содержание к диссертации
Введение
1. Фелицитарный аспект человеческой жизни как предмет исследования в философии и лингвистике
1.1. Категориальный анализ счастья как социально-значимого феномена 11
1.2. Объективно-субъективная природа концепта «счастье» 40
1.3. Структура концепта «счастье» в поле фелицитарного знания... 61
2. Антропоцентризм и гуманизм концепта «счастье» в лингвокультурах
2.1. Смысловая вариативность концепта «счастье» как отражение социокультурных ценностей 78
2.2. Аксиологическая кумулятивность паремиологического фонда в лингвокультуре 99 ,
2.3. Аксиологизм концепта «счастье» как воплощение социокультурных ценностей 115
Заключение 135
Список использованной литературы 139
- Категориальный анализ счастья как социально-значимого феномена
- Объективно-субъективная природа концепта «счастье»
- Смысловая вариативность концепта «счастье» как отражение социокультурных ценностей
- Аксиологическая кумулятивность паремиологического фонда в лингвокультуре
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Специфичная для современной эпохи тенденция глобализации порождает целый ряд проблем, приобретающих характер кризиса, т.е. такого противоречия, которое требует от общества и /или человека определенного выбора. Существует ли некое единое основание человеческих предпочтений? Общим знаменателем для всевозможных решений у различных социальных субъектов является их склонность к избеганию того, что субъект считает негативным, и к достижению того, что представляется ему позитивным. По сути, это нераздельное стремление — тяга к лучшей жизни, к тому, что в обыденной речи называется счастьем. То или иное понимание счастья присутствует у людей независимо от того, исследуется данный феномен в науке или нет. Определенные представления о счастье являются одними из ключевых представлений, организующих жизненный мир субъекта, они во многом детерминируют то, как он воспринимает себя и как воспринимает объективную реальность. Человек выстраивает свой мир, каждый для себя и все вместе, исходя из этих представлений о счастье. Люди просто не могут жить без каких-либо соображений и суждений по этому поводу.
Но то, что находится ближе всего, что составляет повседневность человеческого бытия, что растворено в нем, обычно трудно бывает обнаружить, выявить, зафиксировать. Это, прежде всего, относится к обыденным, житейским представлениям о счастье. Ясно, что они культурно опосредованы и оформляются через посредство культуры, в рамках которой живет социальный субъект. Однако космополитизм современной массовой культуры, являющейся одним из следствий глобализации, не означает интернационализации или интеграции культур. В современных российских условиях это не что иное как усиливающееся влияние западной, в особенности американской, культуры и здесь вместо ожидаемого плодотворного диалога разных культурных моделей утверждается нечто
унифицированное и стандартное. Культура же как открытая система жива за
счет многообразия, утрата которого приводит к потере опор развития, к исчезновению возможностей выбора его путей, что лишает бытие его экзистенциальной устойчивости.
Стандартизация образа счастья несет в себе опасность обесценивания личности, поскольку исчезают усилия человека отыскать умиротворенность и радость, придающие жизни ее самый сокровенный, глубинный смысл. Поэтому изучение представлений людей о счастье становится насущной теоретической проблемой. Трудность ее решения связана с природой самого феномена счастья: его неопределенностью, неуловимостью, эфемерностью с одной стороны, и остротой и отчетливостью переживания с другой. Следовательно, необходимо обратиться к тем структурам, в . которых воплощены, и соответственно становятся доступными для анализа, суждения о счастье, выражающие человеческие чувства, представления, мечты, идеалы, оценки. Таким базовым образованием является лингвокультура, объективирующая, сохраняющая и транслирующая посредством языка живой опыт коллективных субъектов. Естественно, что вместе с изменением условий и взглядов зарождается и оформляется новая речь. Лингвокультура — это сложная многоуровневая и динамичная система, в которой существует широкий пласт высказываний, обладающих способностью вопреки определенности своих значений, быть неоднозначными, то есть располагать гибким веером значений. Это — народный фольклор, к которому относится и паремиологический фонд языка. Присущая ему диалектика устойчивой формы и постоянно меняющегося содержания обусловливает особенность его существования в историческом времени, когда старинное высказывание приобретает живой, современный характер. Такая надвременность позволяет проследить, как сам народ, а не идеологи или властители, понимает смысл счастья в качестве одной из важнейших ценностей жизни. Но для того, чтобы осуществить подобное исследование, необходимо помнить о различии между означаемым и означающим. Слово «счастье» по-разному звучит на разных языках, в каждом языке оно имеет свой синонимический ряд. Объединить это
многообразие можно посредством рассмотрения счастья как некоего культурного концепта, другими словами изучать содержание понятия в отвлечении от языковой формы его выражения. Однако при анализе пословиц и поговорок (паремий) невозможно абстрагироваться от языковой формы, так как именно она придает им тот уникальный смысл, который делает их постоянно востребованными.
Поэтому встает вопрос о метатеории, являющейся основанием для исследования той позитивной стороны человеческой жизни, которая закреплена в лингвокультуре в виде концепта «счастье». Из множества подходов, связанных с этой проблемой, наиболее продуктивной представляется антропологическая парадигма в философии культуры, в силу ее ориентации на ценности и смыслы человеческого бытия.
Степень разработанности проблемы. Постижение аксиологического смысла концепта «счастье» распадается на ряд разрозненных проблем, вызванных тем, что факт счастья, представление о нем, и его ценность не идентичны, что порождает многоаспектность и разноуровневость анализа. Поскольку счастье — специфически человеческая особенность, то его исследование присутствует в научных дисциплинах, развивающихся в рамках антропологической парадигмы: философии, психологии, социологии. Его значением и воплощением в языке занимаются филологи, психолингвисты, социолингвисты, а также этнолингвисты. При этом основное внимание, начиная с античности, уделялось категории «счастье» в системе этики, но не самому феномену счастья как существенной стороны человеческого бытия. В философских образовательных изданиях последнего времени проблеме счастья уделяется мало внимания или не уделяется совсем (П.В. Алексеев, Р.Г. Апресян, А.А. Гусейнов и др.), в то время как явления, связанные с негативной стороной жизни прописаны достаточно подробно.
Современное выражение счастья в социуме меняет место и роль последнего в иерархии ценностей, которые и стали основным предметом рефлексии философии культуры и философской антропологии. Развернутое
учение о ценностях впервые дал Р.Г. Лотце. Оно нашло свое продолжение в «философии ценностей» (дуализм имманентного бытия и трансцендентного смысла) представителей баденской школы неокантианства В. Виндельбанда, Б. Бауха, Г. Риккерта, выдвинувших принципа ухода от релятивизма. Попытки понять и выявить ценности через эмоциональные акты были предприняты М. Шелером, Ф. Брентано, А. фон Мейнонгом. Волютивное обоснование ценностей дали представители марбургской школы неокантианства Г. Ко ген и Г. Мюнстерберг, оппозиционируя В. Вундту, Ф. Йодлю, Ф. Паульсену, считавших источником ценностей не волю, а чувство.
Проблема человека и основных ценностей его бытия стояла в центре внимания русской духовной философии: К.С. Аксаков, С.Н. Булгаков, А.И Введенский, Б.П. Вышеславцев, А.И. Ильин, К.Д. Кавелин, И.О. Лосский, П.И. Новгородцев, С.Л. Франк, Л. Шестов, Г.Г. Шпет, П.Д. Юркевич, В.Ф. Эрн. Но для большинства из них высшей ценностью, обладающей онтологическим статусом, признавалась фигура Христа. Она выступала как идеал-образец, на который ориентировались философские изыскания. Поэтому русская религиозная философия размышляла над образом счастья - духовного блаженства, над тем каким оно должно быть, а не над ним самим.
Что касается современных разработок, то сущность, природа и роль ценностей как особого феномена социального бытия исследовалась в работах П.С. Гуревича, Н.С. Розова, А.И. Липкина (духовное ядро цивилизации), В.А. Ддова, А.Г. Здравомыслова (ось сознания), Г.М. Андреевой, М. Рокича, Ш. Шварца, А.Г. Мысливченко (руководящие принципы жизни). Определением места счастья в системе ценностей занимались Д.И. Писарев, А.Т. Москаленко, В. Розанов, В. Франкл, М.И. Бобнева (смыслообразующая цель жизни).
Антропоцентризм в познании определяет и сферу научных интересов мыслителей философии культуры. Культурная среда, в которую погружен человек, диалогично существует с языком. Именно факт взаимодействия
языка и культуры заинтересовал как Запад - В. фон Гумбольдт (онтологическое единство языка и культуры), Ф. Боас, Э. Сепир, Б. Уорф, так и Россию — А.А. Потебня, Д.С. Лихачев, А.Ф.Лосев, М.М. Бахтин и др. К философско-лингвистической проблематике с целью экспликации смыслового богатства языка обращались представители аналитической философии — Д.Э. Мур, Н. Малкольм, Дж. Остин, Р. Чизолм, Б. Страуд и др.
Новые социогуманитарные знания предопределили появление новых дисциплин, изучающих более конкретно онтологию человека в разных сферах его деятельности. Одним из таких перспективных междисциплинарных научных направлений является лингвокулыпурология, которая возникла на стыке философии языка и философии культуры. Лингвокультурология рассматривает язык как систему воплощения культурных ценностей (В.А. Маслова, В.Н. Телия) посредством культурных концептов, которые стали предметом лингвокультурологической рефлексии в трудах Ю.С. Степанова, Ю.Н. Караулова, А.П. Бабушкина, М.М. Малишевской (гендерный подход), В.В. Воробьева (лингвокультурема). Интересна и плодотворна идея эмотивно-этического концепта, включающего концепт «счастье», которую развивают В.И. Карасик и С.Г. Воркачев.
В процессе активного взаимодействия разноязычных культур повышается внимание к тонким нюансам употребления языковых выражений. Герменевтический подход обусловлен не только необходимостью экспликации имманентного смысла текстов, но и тем, что понимание становится одной из фундаментальных характеристик человеческого общежития и самого человека. Данной проблеме посвящены исследования многих философов: В. Дильтея, М. Хайдеггера, Г.Г. Гадамера, М. Франка (экзистенциально-феноменологический и структуралистический синтез), К.О. Апеля (априорные условия коммуникации, трансцендентализм), П. Рикёра, выведшего три уровня возможности понимания — семантический, рефлексивный экзистенциальный.
Идея А.Ф. Лосева о разумно-жизненной сущности человеческого языка, противопоставляемая им асемантической природе структурного анализа, фундирует исследование концепта «счастье» в живой стихии лингвокультуры. Мысль А.А. Потебни о важности языка в процессе самосоздания и самопреобразования человека, а также утверждение Г.Г. Гадамера о порождающей силе языка указывают направление поисков ответа на вопрос о том, какова же экзистенциальная роль концепта «счастье».
Цель и задачи исследования. Экспликация философско-аксиологического смысла концепта «счастье» в различных лингвокультурах и установление возможностей взаимопонимания между ними.
Для реализации данной цели необходимо было решить следующие задачи:
произвести категориальный анализ счастья как социально-значимого феномена;
эксплицировать объективно-субъективную природу концепта «счастья»;
определить структуру концепта «счастье»;
рассмотреть смысловую вариативность концепта «счастье» как отражение социокультурных ценностей, представляющих собой единство в многообразии;
выявить аксиологическое значение кумулятивной функции паремий в различных лингвокультурах.
Объект исследования — концепт «счастье» в лингвокультуре.
Предмет исследования — концепт «счастье» в русском, английском и немецком паремиологическом фонде.
Методологическую основу диссертационного исследования составляют концептуальные положения философии культуры, философской антропологии, понимание человеческого бытия как диалога и полилога, ряд исходных постулатов философии языка, некоторые идеи герменевтики, современные исследования лингвокультурологии и социальной
антропологии. Помимо этой основной базы исследования автор использовал методологические принципы социального и исторического познания, обосновывающие идею человеческой природы концепта «счастье», его смысловой подвижности, многомерности и многокачественности. Сложность и разноплановость избранной темы потребовали привлечения материалов и источников широкого спектра: историко-философских, лингвистических, психологических и социально-психологических. Данное обстоятельство обусловило использование таких методов, как компаративный анализ, социокультурный подход и междисциплинарный синтез, наиболее адекватных цели исследования.
Научная новизна исследования заключается в том, что эксплицирован аксиологический смысл концепта «счастье», состоящий в схватывании, запечатлении жизнеутверждающей стороны человеческого бытия.
Научная новизна работы раскрывается в следующих положениях, выносимых на защиту:
Философский анализ категории «счастье» носит принципиально открытый и незавершенный характер, поскольку сам феномен счастья не только обусловлен изменениями культуры, но и является антропологической ценностью, укореняющей человека в стихии бытия.
Концепт «счастье» в лингвокультуре, отражая социокультурные реалии, дискретно фиксирует позитивные элементы динамичного и текучего процесса человеческой жизни. Благодаря этому человек осознает и сохраняет в памяти ощущения полноты жизни.
Концепт «счастье» в паремиях, накладываемых на реальную жизненную ситуацию, приводит к пониманию многоплановости обстоятельств и событий, помогает вычленить светлую, жизнеутверждающую сторону.
4. Концепт «счастье» в паремиологическом фонде представляет собой
структуру, которая способствует организации индивидуального жизненного
опыта, приобщая его к культуре как этноса, так и человечества в целом.
5. Анализ интерпретативно-смысловой валентности языка позволяет
развенчать миф о пассивности, неагентивности субъектов русской культуры.
6. Анализ концепта счастье, воплощенного в паремиях, показывает, что
всем рассмотренным типам культур свойственна субъектность человека в
достижении счастья. Вместе с тем существуют некоторые смысловые
оттенки, свидетельствующие о дифференцированности целей, путей и
средств человеческой агентивности.
Теоретическая и практическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что его результаты дают новую концептуальную основу для разработки стратегий взаимодействия между различными культурами с опорой на позитивные ценности при сохранении этнокультурной самоидентичности. Выводы и основные положения диссертации могут быть использованы в учебных курсах по культурологии, философии, этике; спецкурсах по философии культуры, философии языка и духовной культуры.
Апробация работы. Материалы исследования отражены в шести научных публикациях, а также обсуждались на ряде конференций и научных лабораторий: Научная конференция «Языковая личность: проблемы межкультурного общения» (Волгоград 2000), Региональная научно-практическая конференция «Проблемы гуманитарного образования в высшей школе» (Волгоград 2001), Научная конференция «Диалог и культура современного общества» (Волгоград 2001), Научно-практическая конференция молодых ученых «Качинские чтения» (Волгоград 2002).
Структура работы. Диссертация включает введение, две главы, заключение и список литературы из 220 наименования. Объем диссертации 156 страниц.
Категориальный анализ счастья как социально-значимого феномена
Счастье, как некая целостность, живущая и развивающаяся по собственным законам, будучи общечеловеческой ценностью, всегда и во все времена вызывало бурные обсуждения на тему о его существовании, о способах его достижения, выбора достойных. Возможно ли дать определение (в духе западного рационализма) или составить некое общее представление (в духе русской философии) об этом сложном и научно неуловимом явлении человеческой жизни? С.Н. Трубецкой однажды сказал: «От прикосновения научного познания все живое, индивидуальное умирает, все конкретное превращается в абстракцию» [С.Н. Трубецкой, 1994: 149]. Не превратить бы в абстракцию это тонкое и почти не поддающееся рационализации явление, несущее в себе особый жизненный опыт, чаще всего не передаваемый вербально, но самою жизнью, душой народа и человека.
В настоящее время большинство энциклопедических источников определяет счастье как «понятие морального сознания» [ФЭС, 1983: 668; ФЭС, 1998: 446], обозначающее состояние человека, которое может соответствовать наибольшей удовлетворенности условиями своего бытия, полноте и осмысленности жизни. Данное определение констатирует различные, хотя и связанные стороны счастья, которое складывается из двух - внутренней и внешней - составляющих: «моральных качеств человека и совокупности факторов, определяющих его жизненное благополучие (здоровье, материальный достаток, везение и т.д.)» [ВЭ, 2001: 1240]. Безусловно, в такой трактовке подчеркивается некий инвариант, общий для всех, вне зависимости от материального положения, статусной позиции, национальной принадлежности и религиозных убеждений. Однако подобный подход формально дефинитивен и нуждается в содержательном развертывании в контексте извечных ценностей человеческого бытия, к которым относятся проблемы жизни и смерти, счастья и страданий, смысла и цели человеческого существования, — то есть подлинно философские вопросы.
Следует отметить, что не только в определенных конкретно-исторических культурах, но и в каждой сфере деятельности (и теоретической, и практической) имеется свое особое понимание счастья. Однако разнообразие в данном случае свидетельствует не о плюрализме и разносторонности подходов, а об отсутствии постижения счастья как самостоятельного и самодостаточного социального феномена.
В связи со сказанным возникает ряд вопросов:
исчерпывается ли сущность счастья отнесением его к системе категорий морального сознания? Не отрицая этического аспекта, не следует ли обратить внимание на жизнеутверждающий смысл счастья, исследование которого всегда присутствует в философии как явная или неявная задача?
является ли счастье универсальным человеческим состоянием, либо, напротив, оно частично и односторонне, проявляется лишь в отдельных случаях, отдельных сторонах жизни и у отдельных людей?
если счастье тесно сопряжено с другими общечеловеческими ценностями, то не становится ли оно связующим звеном между ними, приобретая, условно говоря, межценностный характер?
Конкретно-историческая методология позволяет реализовать современный вариант научного поиска конкретно-всеобщего за рамками универсальной абстракции «счастье». И первое, на что следует обратить внимание - это различие в формах воплощения счастья на разных этапах исторического развития. Кроме того, в теоретическом сознании существует две генеральных линии поссесивности счастья: счастье как телеологическая установка и счастье как причинно-следственный «побочный эффект достижения цели» [В. Франкл, 1990: 56]. (Под поссесивностью имеется в виду не обладание чем-либо, и не интериоризация, в процессе которой происходит преобразование внешнего во внутреннее. Необходимость использования данного спорного и не слишком благозвучного термина объясняется тем, что он обозначает важную для нашего исследования мысль: не человек обладает счастьем, а счастье обладает человеком). И в том и в другом случае размышления о счастье во многом предполагают идеал, возможно даже его чувственно-эмоциональную форму — мечту о наилучшем состоянии человека, т.е. то, к чему следует стремиться. «Мечта» означает устремление личности к идеалу, а «счастье» относительно идеала - реализация этого устремления.
В чем, собственно, заключается счастливая жизнь, как ее достичь и что необходимо человеку, чтобы противостоять неизбежным в жизни каждого страданиям, - вечная проблема философских размышлений и дискуссий. Это и важный практический вопрос, поскольку если счастьем называют то, что обретается человеком благодаря его усилиям, то несчастья, будь то огорчения, боль, мучения, приходят вопреки желанию человека. Счастье не сводится лишь к случаю, так и несчастье люди отличают от неудачи, нереализованного шанса и т.д. Более того, хотя в живой речи несчастьем называют горе, беду, или чрезмерные страдания, действительное несчастье — не в этом. Несчастье - трагично. Оно - в невозможности (объективной или субъективной) человека реализовать себя, т. е. осуществить, или обрести то, к чему он предназначен как человек вообще, или как гражданин, или как личность, потенциально способная к созиданию и творчеству. Теоретические подходы к осмыслению реальности счастья различаются в философии и в психологии. Для философов оно несет в себе многомерный, имплицитно обусловленный, исторически изменчивый характер, в отличие от психологов, считающих счастьем любое состояние, «превышающее «нейтральные» показатели по шкале от прекрасного до ужасного», обозначая подобное мироощущение термином «субъективное благополучие». Нейропсихологи пытаются отыскать в мозге человека, так называемые, центры счастья, хотя, следует отметить, совершенно очевиден на сегодняшний день факт определения гормона счастья - эндерфина. Другими словами, психологи, занимаясь изучением различных явлений психики человека, включая патологию и ее коррекцию, производят сравнение с неким среднестатистическим идеалом, философы с каждым актом экспликации смысла, оставляют возможность многополярности интерпретации счастья.
Существует еще одна причина нашего интереса именно к счастью, а не к его эмотивно-обусловленному дуплету - радости. Одни ученые высказываются за то, что счастье всегда радостно [Н.В. Григорьев, Г.Е. Крейдлин, 2002: 114]. Другие отмечают, что радость и счастье как душевные состояния психологически очень близки: радость связана с переживанием единичного события благоприятного самовыражения индивида, а счастье — длительное переживание радости [А. Лоуэн,1999:455]. В таком случае, счастье -это просто эмоционально более насыщенная и растянутая во времени радость. Вряд ли следует согласиться со сторонниками данной точки зрения, поскольку счастье как состояние переживаемого эмоционального подъема не может длиться продолжительное время, так как в психофизиологической природе человека имеется определенный, причем сравнительно невысокий, порог эмоционального насыщения. Тем не менее, проблема соотношения счастья и радости, оставаясь открытой, имеет весьма существенное значение для постижения основных ценностей человеческой жизни.
Объективно-субъективная природа концепта «счастье»
При исследовании культурных концептов, особенно сравнивая их с концептами другого языка нельзя проигнорировать вопрос, связанный с определением картин мира, в частности национальной картины мира. Мы солидарны с Г.В. Колшанским в том, что язык не образует своими средствами особой картины мира. Однако, он «служит национально-специфическим средством ее моделирования, ее своеобразного видения и выражения» [Н.Ф. Алефиренко, 1997: 12]. Картина мира - это вторичное существование объективного мира, закрепленное и реализованное в своеобразной идеальной форме, которая объективируется в языке.
В настоящее время центром — некоторые сказали бы, основанием — аналитической философии является не просто язык как форма выражения своих мыслей, вербального самовыражения, а философия языка. Главный ее вопрос — что такое значение, каким образом слова означают то, что они означают. Но в подобных исследованиях не ставится задача искать простой «анализ» или редукцию понятия значения в неинтенсиональных терминах. Интерес вызывает то, как значение может наилучшим образом изучаться — какова должна быть теория значения, что она будет объяснять и как. Широко признано, что понимание значения того или иного выражения может получить опору только в контексте ответа на этот общий вопрос. Должны быть некоторые конечные эмпирические ограничения на «анализы», предлагаемые философами, но, как и при любом эмпирическом подтверждении, неизбежно возникают большие вопросы теории. Люди говорят и понимают друг друга, без затруднений произнося предложения, которые они раньше никогда не слышали. Изучение языка должно помочь объяснить такой близкий, но сложный феномен. Именно это является вопросом всеобъемлющей теории; проблема также заключается в том, как это объяснение может быть верифицировано, поэтому, пока неясно или не определено, где кончается лингвистика или психология и начинается философия. Безусловен тот факт, что национально-культурное «присвоение» мира происходит под воздействием родного языка, так как мы можем подумать о мире только в единицах своего языка, пользуясь его концептуальной сетью, т.е. оставаясь в круге, описанным вокруг нас языком [В. Гумбольдт, 1960]. Поэтому разные нации, пользуясь разными инструментами концептообразования, формируют различные картины мира, являющиеся, по сути, основанием национальных культур [Й.Л. Вейсгербер, 1993]. В языковой системе проявляется общечеловеческая, социальная и национальная сущность человека [О.Б. Сиротинина, М.А. Кормилицына, 1995:15]. Поэтому при наложении национальных картин мира могут быть обнаружены зоны совпадения и области смещения, что закономерно связано с фиксацией языками не только уникального опыта народа, но и социокультурного опыта всего человечества. Кроме того, что отдельные лингвокультурные сообщества входят в более обширные образования, могут существовать и другие признаки, объединяющие представителей различных языковых сообществ. Нельзя исключать и фактор разнообразных контактов культур и их представителей. Поэтому при сопоставлении национальных картин мира обнаруживаются универсальные, уникальные и промежуточные категории.
При признании возможности существования национальных картин мира, рассматриваются следующие виды их классификации: понятийная классификация мира, сверхпонятийное содержание, ценностное картирование мира. Первый вид - понятийная классификация, демонстрирует национально- и культурно-специфичную категоризацию действительности в языке. Сверхпонятийное содержание стало предметом исследования у Н.Г. Комлева; Г.Д. Томахина, М.Ф. Виноградова, которые искали культурный компонент значения или, так называемый, лексический фон слова (Е..М. Верещагин, В.Г. Костомаров), или, как называл его Ю.А. Бельчиков, культурно-коннотативный компонент. К этому направлению можно отнести и ряд работ, проводимых под руководством Н.Д. Арутюновой, по выявлению представлений, которые естественно сложились в языке вокруг какого-либо понятия и обозначаемых как культурные концепты. Проблему ценностного картирования мира поднимали Е.М. Вольф; В.Н. Телия, а также Н.Д. Арутюнова.
В настоящем исследовании также особый акцент делается на ценностном аспекте. Мы считаем, что специфика ценностного подхода играет основополагающую роль в формировании национальной картины мира. Это связано с тем, что картина мира «опирается во многом на принцип ценностной ориентированности, который выступает в ней как главный принцип иерархизации предметов» [В.И. Постовалова, 1988:45].
Ценностно-оценочная деятельность занимает огромное место в жизнедеятельности человека. Выделение в науке познавательного и ценностного подходов к действительности можно назвать традиционным [ФЭС, 1983:765]. Г.М.Андреева, рассматривая регулирующую роль ценностей, ссылается на В.А. Ядова и А.Г. Здравомыслова, которые метафорически называют ценности «осью сознания», полагая, что вокруг этой оси организуется восприятие человеком мира [Г.М. Андреева, 2000:173]. В теории универсального содержания и структуры ценностей Н. Рокича и Ш. Шварца, ценности трактуются как представления людей о целях, которые служат руководящими принципами в жизни [S. Schwartz, 1990]. Ценности - не свойства, присущие объекту, а критерии, по которым человек действует и строит свое отношение к миру. По определению Н.Н. Седовой, «под ценностью понимается объективная значимость процессов и явлений в качестве ориентиров человеческой деятельности» [Н.Н. Седова, 1997:63].
Смысловая вариативность концепта «счастье» как отражение социокультурных ценностей
Изучение культурного компонента слов является важным условием успешного понимания иностранной лингвокультуры, однако, в свою очередь он входит в более широкий круг культурно-исторических значений соответствующей социальной действительности, усвоение которой — важное условие использования языка как средства общения. А.А. Потебня заметил, что: «...Человек, высновывая из себя язык, тем же актом вплетает себя в его ткань; каждый народ обведен кругом своего языка и выйти из этого круга можно, только перешедши в другой» [А.А. Потебня, 1989:42]. Подобную мысль высказывал и Л. Витгенштейн, говоря о единых границах языка и мира. В теоретических и прикладных дисциплинах, изучающих процессы социального взаимодействия, давно отмечено, что непременным условием реализации любого коммуникативного акта должно быть «обоюдное знание реалий говорящим и слушающим, являющееся основой языкового общения». [О.С. Ахманова, 1966: 5].
Но язык не только транслятор знаний, чувств, впечатлений, он выступает и средством хранения культурно-исторической информации. Коллекционность и информативность, в любом языке являются теми существенными свойствами языкового знака, которые лежат в основе его важнейшей функции наряду с коммуникативной: функции кумулятивной. Язык в этой функции выступает связующим звеном между поколениями, народами, служит «хранилищем» и средством передачи внеязыкового коллективного опыта. Наиболее ярко кумулятивная функция проявляется в области лексики, так как именно она разнообразно связана с предметами и явлениями действительности. Прежде всего, в лексике отражаются фрагменты социального опыта, обусловленного основной деятельностью и образом жизни данного народа. Существование тех или иных лексических единиц может объясняться как практическими потребностями, так и самостоятельными законами развития языка.
В настоящем исследовании за основу интерпретации смыслов, передающих, а точнее, фокусирующих смысловые значения с ядром «счастье», являющегося уже не феноменом, а концептом, берется идея А.Ф.Лосева о бесконечной семантической валентности, высказанная им в фундаментальном труде «Знак. Символ. Миф».
Любые лексикографические источники в своих словарных статьях содержат лишь те значения, которые могут объяснять или пояснять значения слов, используя, относительно человека читающего статью, апостериорные знания. Другими словами, происходит описание предмета, явления, любого акта посредством других смысловых составляющих слов. В быту такие действия описываются как переформулировка одних слов другими. Зачастую подобного рода действия приводят к подмене понятий и представлений, более того, лексикографические источники не в состоянии передать всю многогранность и бесконечность языкового значения, так как они лимитированы рамками строгой структуры словарной статьи. Но как отмечает А.Ф. Лосев, язык не состоит из слов, разные слова «...только оформляют коммуникативную сущность языка, да и то оформление это не всегда обязательно, не всегда совершенно» [А.Ф. Лосев, 1982: 23]. Он считал архаичной точку зрения, что язык состоит из слов и из звуков, а словопроизводство из словосочетаний, те из слов и, в конечном итоге, морфем. Однако человек не может отказаться от словарей, и даже их несовершенство дает почву для размышления лингвистам и философам. Обращаясь к этимологии слов счастье, happiness, Gltick можно увидеть предпосылки обозначения и называния слов, своего рода праформы, которые впоследствии лягут в основу современного концепта «счастье». И хотя, как справедливо заметил И. Ялом «объяснение слишком часто смешивают с «истоковедением» / «originology» (изучением изначальных причин)» [И. Ялом, 2000: 202], тем не менее обращение к началам, истокам может не только послужить пониманию основных тенденций, но на их основе выстроить путь в будущее. Кроме того, следует отметить большую значимость самого факта наименования для структурирования жизненного мира человека, что важно не только с психологической, но и, прежде всего с социальной точки зрения. «Дать чему-то имя, - отмечалось в упомянутой работе И. Ялома, — выстроить элементы опыта в логический (или паралогический) причинно-следственный ряд означает чувствовать, что мы контролируем это что-то» [там же, с.200]. Поэтому представляется уместным обратиться к первичным смыслам концепта «счастья», присутствующих в рассматриваемых лингвокультурах. Для удобства сопоставления мы сводим их в таблицу этимологических лексем: Русская лексика Английская лексика Немецкая лексика судьба покровительство удачи, Geschick (судьба, рок), удел доля совместное участие. фортуны, наслаждение приспособленность. Schiksal [smacht] (принимать участие, делать свою судьбу), Zufall (случайность, случай), giinstiger Ausgang (благоприятный исход дела), Lebensunterhalt (пропитание, средства к существованию).
Как видно из приведенной таблицы, русское слово счастье имеет корнем «часть», что, помимо прочего, и значило: удел (это легко просматривается в «участь»). По Н.М Шанскому, счастье образовано с помощью приставки съ- (в значении «хороший») и суффикса -HJ- от чАсть. Буквально - «хорошая часть, доля» [Н.М. Шанский, В.В. Иванов, Т.В. Шанская, 1990: 97]. По М. Фасмеру и Бернекеру, счастье предполагало соучастие, что, в свою очередь, подразумевает внутриобъектную деятельность и, по возможности, обладание предметом, а точнее, какой-то его долей.
Английские этимологические источники показывают то, что в английском языке означало счастье, имело прямое отношение к пассивности и отстраненности. Последние являются действиями человека но, на оси активности они находятся на отрицательном векторе - от ноля до бесконечности.
Триада «действие — антидействие - эмпирика» доминирует в немецком Gltick. Под действием подразумевается любой вид активности субъекта, включая его статический антипод. Другими словами, отсутствие деятельности уже есть ее определенный вид. Апелляция к внесубъектным сущностям, ожидание действий со стороны внечеловеческих сил, можно назвать антидействием. Последнее вовсе не является синонимом противодействия. Оно не препятствует какой-либо активности. Выделение эмпирики вполне оправдано ввиду его конкретного воплощения.
Аксиологическая кумулятивность паремиологического фонда в лингвокультуре
Рассуждая о национальных образах мира, исследователи обычно утверждают, что цивилизация сближает современные народы, а национальные культуры различают их. Разнообразие, этническая оригинальность жизни социумов возникает в процессе преобразования природы и в ходе исторического развития. Национальное своеобразие каждого народа осознается и исследуется при сравнении и контактах с другими народами. Именно поэтому представляется целесообразным провести сравнительный анализ универсальных высказываний (пословиц и поговорок), отражающих культурную специфику различных этносов в виде ценностных приоритетов, заложенных в этих речениях.
Фразеологический фонд языка - ценнейший источник сведений о культуре и менталитете народа, в них как бы законсервированы представления народа о мире, человеке, их взаимосвязи, о месте и роли человека в мире. Фразеологизмы всегда косвенно отражают воззрения народа, общественный строй, идеологию своей эпохи.
Современные интеграционные процессы порождают потребность в сближении и диалоге культур, для чего необходимо углубление взаимопонимания между обществами, нациями. Именно поэтому позиция Ю.М. Лотмана - понимание есть перевод с языка моего «я» на язык твоего «ты» - представляется как процесс перекодирования с языков «коллективного» Ты [В.М. Савицкий, 1993:172]. На пути решения данной проблемы стоит идиоматичность языков, которая выражается также в паремиологии, фольклористике. Менталитет каждой нации или индивидуума является выражением системы ценностей. Нравственные ценности апеллируют к свободному выбору человека, подкреплены внутриличностными, более глубокими формами контроля. Совершенно естественно, что между нормами, ценностями возможны конфликты, отсутствует четкая граница. Это объясняется тем, что ценности разных социальных слоев выражают особенности социальных функций, выполняемых той или иной социальной группой, в них представлены желательные для ее представителей варианты общественного устройства. Именно поэтому нередко встречаются пословицы, содержащие мораль и жизненные позиции небольших групп населения, зачастую враждебные по отношению к большинству народа [М.М. Копыленко, З.Д. Попова, 1989: 28].
В рамках данного исследования необходимо вкратце осветить понятия пословицы и поговорки. Перечисленное относится к универсальным высказываниям, обладающим предельно широкой семантикой, отсутствием непосредственной связи с реальностью, с переходом в область «чистой идеи» [Е.Н. Гаврилова, 1986:56-62]. Они не содержат фактологической информации о реальной действительности, а передают некоторые отвлеченные идеи посредством типизированной генерализации реальных предметов, явлений, основанной на предыдущем совокупном опыте. Универсальные высказывания типизируют жизненные явления, придают им вневременной и непространственный характер, т.е. не содержат точного указания на место и время совершения какого-либо действия, вся информация имеет абстрактный характер.
Пословица - образное законченное изречение, имеющее назидательный смысл, и обычно, специфическое ритмо-фонетическое оформление [В.И. Карасик, 1988: 13]. Назначение пословиц - выражать суждения и умозаключения по разнообразным жизненным проблемам. Они — устная энциклопедия народной мудрости [М.М. Копыленко, З.Д. Попова 1989: 28]. Пословица по смыслу всегда двупланова: имеет одновременно прямой план содержания высказывания, точно соответствующий значению слов, образующих его, и иносказательный план содержания высказывания: «Счастливые часов не наблюдают». Буквальное значение пословиц, отражающее первичную ситуацию, рассматривают «как своеобразную деривативную основу, механизм порождения других переосмысленных значений, ситуативных актуальных смыслов» [Н.М. Прохорова, 1996: 113].
Пословицы и фразеологизмы описывают некоторую типичную ситуацию. Одна и та же пословица может употребляться в многочисленных контекстах, что предполагает, во-первых, наличие инвариантных элементов в значении этой пословицы, во-вторых, вариативные черты объясняют возможность употребления данной миниатюры в неопределенном множестве ситуаций. Пословица преследует дидактическую цель (поучать, предостерегать и т.д.).
Будучи художественным произведением малой формы, пословицы широко используются в письменных жанрах, прежде всего в художественных текстах. Их основные функции — оценочная, экспрессивная, обоснование, подкрепление мысли, функция заключительного вывода из ситуации и ряд других. Все это показывает большую культурно-историческую и эстетическую ценность фольклорного наследия. Всякого рода фразеологизмы и пословицы анонимны, являются продуктом народного творчества. Пословицы - маленькие тексты, внутри которых отдельные компоненты развивают и закрепляют переносное значение, а затем вместе с ним начинают самостоятельную жизнь в системе языка. Пословицы как разновидности лингвокультурных текстов характеризуются следующими жанровыми признаками: по содержанию - философская глубина, дидактичность, (претензия на) истинность; по форме - краткость, законченность, структурированность; по функции — автосемантичность, цитатность, широкая употребительность.
Существуют сотни пословиц, имеющих только одно конкретно-ситуативное значение, не получивших широкой известности и распространения в языке, например в русском языке: у счастливого умирает недруг, у бессчастного — друг; родимое пятнышко — к счастью. Нередки пословицы, фиксирующие мораль и жизненные позиции: счастлив медведь, что не попался стрелку, и стрелок счастлив, что не попался медведю; не родись красивой, а родись счастливой.
Поговорка, в отличие от пословицы, характеризуется синтаксической незаконченностью и отсутствием назидательности [В.И. Карасик, 1988:13].
В английской и американской литературе не проводится четкого разграничения между пословицей и поговоркой. Этим объясняется, почему английские словари включают также обороты явно непословичного характера.