Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Место свободы совести и вероисповедания в европейской системе защиты прав человека и основных свобод 15
1. Концептуально-теоретические основы закрепления свободы совести и вероисповедания в европейском праве 15
2. Компетенция европейских интеграционных объединений в области регулирования свободы совести и вероисповедания. Источники регулирования свободы совести и вероисповедания в европейском праве 33
3. Место свободы совести и вероисповедания в праве, становлении и современном развитии европейской интеграции 42
Глава 2. Регулирование права на свободу совести и вероисповедания в Европейской конвенции по правам человека 53
1. Юридическое закрепление права на свободу совести и вероисповедания в ЕКПЧ и его толкование в практике ЕСПЧ 53
2. Развитие регулирования права на свободу совести и вероисповедания в практике ЕСПЧ: различные формы внешних проявлений 76
Глава 3. Регулирование права на свободу совести и вероисповедания в праве Европейского Союза 113
1. Регулирование права на свободу совести и вероисповедания в первичном праве Европейского Союза 113
2. Регулирование права на свободу совести и вероисповедания во вторичном праве ЕС 129
3. Регулирование свободы совести и вероисповедания в судебной практике ЕС 159
Заключение 170
Библиография 173
- Концептуально-теоретические основы закрепления свободы совести и вероисповедания в европейском праве
- Юридическое закрепление права на свободу совести и вероисповедания в ЕКПЧ и его толкование в практике ЕСПЧ
- Регулирование права на свободу совести и вероисповедания в первичном праве Европейского Союза
- Регулирование свободы совести и вероисповедания в судебной практике ЕС
Концептуально-теоретические основы закрепления свободы совести и вероисповедания в европейском праве
Начнем рассмотрение концептуально-теоретических основ закрепления свободы совести и вероисповедания в европейском праве с анализа термина «свобода совести и вероисповедания». В источниках международного права как универсального, так и регионального европейского уровня эта свобода полностью называется «свободой мысли, совести и религии», на английском языке — «freedom of thought, conscience and religion» (в ст. 18 Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г.1, ст. 18 Международного пакта о гражданских и политических правах, принятого Генеральной Ассамблеей 16 декабря 1966 г.2, ст. 9 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.3 (ЕКПЧ), ст. 10 Хартии Европейского Союза об основных правах4).
В деятельности Европейского Союза в сфере прав человека свободу мысли, совести и религии принято более кратко называть «свободой религии или убеждений», если дословно переводить английское словосочетание «freedom of religion or belief», часто сокращаемое до аббревиатуры «FoRB» 5 . Это же словосочетание используется в текстах англоязычных документов ЕС, например, в тексте «Руководящих принципов ЕС по продвижению и защите свободы вероисповедания и убеждений» (EU Guidelines on the promotion and protection of freedom of religion or belief6). При этом отсутствие упоминания о «мысли» и «совести» в этом словосочетании, как представляется, не искажает смысл называемого им правового понятия, так как право на свободу мысли, совести и религии в основном предполагает возможность любого лица иметь религиозные или иные убеждения и придерживаться их на практике (более подробно содержание этого права и ограничения его осуществления будут рассмотрены в диссертации далее). Краткое название анализируемой свободы «freedom of religion or belief» отражает, что она распространяется на носителей как религиозных, так и иных убеждений.
Вернемся к вопросу перевода полного и краткого названий свободы мысли, совести и религии. На официальных языках ЕКПЧ, английском и французском, название рассматриваемой свободы передается как «freedom of thought, conscience and religion», что уже было отмечено, и «libert de pense, de conscience et de religion», соответственно. Это словосочетание с обоих иностранных языков на русский можно перевести как «свобода мысли, совести и религии». Однако в российской правоведческой и правоприменительной традиции устоялась несколько иная форма передачи того же понятия — «свобода совести и вероисповедания».
Так, в ст. 28 Конституции Российской Федерации7 указано, что «каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания». В тексте Федерального закона Российской Федерации от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях»8 также говорится о «свободе совести» и «свободе вероисповедания», в том числе в контексте международно-правовых обязательств Российской Федерации в области прав человека (см. п. 3 ст. 2 этого федерального закона). Словосочетание «свобода вероисповедания» вызывает критику со стороны некоторых исследователей-конституционалистов, например, А.В. Пчелинцева, который утверждает, что термин «свобода религии» более адекватно отражает сущность соответствующей свободы9 . Несмотря на подобную оценку термин «свобода вероисповедания» продолжает использоваться в российском праве.
Кроме того, слова «религия» и «вероисповедание» являются синонимами10 — в данном случае словами с одним значением11. Таким образом, свобода мысли, совести и религии в предлагаемой диссертации для краткости и удобства, а также в соответствии с отечественной традицией названа «свободой совести и вероисповедания», что не привело к какому-либо искажению значения этого понятия.
Продолжим рассмотрение терминологического аспекта концептуально-теоретических основ закрепления свободы совести и вероисповедания в европейском праве и обратимся к определению «совести» и «вероисповедания» и синонимичных понятий в правовом контексте.
Очевидно, что заключить «совесть» в жесткие рамки исчерпывающего юридического определения не представится возможным. Исходя из терминологии, которая используется в европейском праве, и того, что понятия «свобода совести и вероисповедания» и «свобода религии и убеждений» выступают как синонимичные с полностью совпадающим значением, можно предположить, что понятия «совесть» и «убеждения» также имеют одинаковое значение для целей регулирования анализируемой свободы в европейском праве.
Французский юрист и исследователь в области права на свободу совести и вероисповедания Грегор Пюппанк находит нужным остановиться на определении «совести» и утверждает, что она не представляет собой системы убеждений того или иного лица, но является их источником. Ученый выделяет психологический и моральный аспекты совести. В психологическом аспекте совесть, по его мнению, означает способность человека к самопознанию, осознанию собственной личности и отделению себя от остального мира. Иными словами, это понимание человека того, что он есть и что он делает. Моральный аспект совести заключается в вынесении нравственного суждения о себе и своих действиях: человек не только знает, что он делает, но и оценивает это с позиций морали. Предлагая такой анализ понятия «совесть», Пюппанк отмечает со ссылкой на дело Bayatyan v. Armenia12 (см. п. 110 постановления), что Европейский суд по правам человека строго не разграничивает понятия «совесть» и «убеждения», например, когда затрагивает тему конфликта между военной обязанностью лица и его «совестью или его глубокими и искренними религиозными или иными убеждениями».13
Принятого в международном праве определения религии не существует.14 Попытки разработать на уровне национального права определения «религии», «традиционной религии», «сект», «культов» встречали сложности. В российском праве применение подобных терминов также считается проблемным, на что указывает, например, А.С. Бурьянов, называя их «дискуссионными терминами религиоведческой науки»15.
Выше были приведены разные варианты названия свободы совести и вероисповедания, предполагающие одно и тоже значение и содержание. Однако сравнивая эти варианты: «freedom of thought, conscience and religion» и «freedom of religion or belief», видим, что часть этих названий, содержащая указание на мысль и совесть или убеждения, имеет две формы, тогда как часть с указанием на религию остается неизменной. Приведенное замечание, прежде всего, как представляется, подчеркивает, что свободой совести и вероисповедания пользуются носители различных убеждений, как религиозных, так и не связанных с религий. На это же обращает внимание Хайнер Билефельдт, Специальный докладчик ООН по вопросу о свободе религии или убеждений с августа 2010 г. по октябрь 2016 г.16, анализируя универсальный характер права на свободу совести и вероисповедания.17
Юридическое закрепление права на свободу совести и вероисповедания в ЕКПЧ и его толкование в практике ЕСПЧ
Ч. 1 ст. 9 ЕКПЧ гласит: «Каждый имеет право на свободу мысли, совести и религии…». Как уже было указано, общепринятых правовых определений таких понятий, как мысль, совесть и религия, не существует. Следовательно, как общие принципы, так и частные случаи применения защиты, предусмотренной анализируемой статьей, к конкретному предполагаемому нарушению приходится выводить из текста самой статьи ЕКПЧ и решений ЕСПЧ.
Заметим, что при толковании ст. 9 ЕКПЧ активная роль Суда, который согласно первоначальной редакции Конвенции входил в механизм из трех частей, состоявший, помимо него, из Комиссии по правам человека и Комитета министров Совета Европы80, и гибкость Конвенции как живого и развивающегося организма особенно заметны именно ввиду отсутствия закрепленного определения названных выше понятий. При рассмотрении каждой жалобы Суд фактически оценивает абстрактные философские понятия на предмет того, входят ли они в поле действия конкретных юридических норм.
Рассмотрим, какие убеждения входят в область применения анализируемой статьи. Эти убеждения могут быть как религиозными, так и не связанными с религией. В этом отношении действие норм ст. 9 не предполагает какой-либо избирательности, и создается впечатление, что положения Конвенции охватывают неограниченно широкое поле, однако это не так. Как отмечает Джим Мардок81, Суд выработал своеобразный тест, посредством которого, не входя в философскую или религиоведческую оценку, он определяет, может ли носитель определенного убеждения получить защиту своего права в рамках рассматриваемой статьи или нет, и является ли его убеждение «убеждением» в смысле ст. 9.
Так, первый критерий теста: предлагаемое заявителем мнение должно обладать определенным уровнем убедительности, серьезности, внутренней целостности или связанности и значительности 82 . Второй критерий: совместимость с уважением человеческого достоинства. Таким образом, оба критерия указывают на то, что защиту в соответствии со ст. 9 получают не просто те или иные мнения, суждения, предпочтения или оценки — в поле действия статьи входят действительно значимые в жизни людей убеждения, которые неразрывно связаны с достоинством человеческой личности и могут пронизывать все сферы человеческой жизни и отражаться на любой деятельности. Однако к этому моменту мы вернемся позже.
В соответствии со сказанным выше в ряде случаев органы ЕКПЧ отказывали в признании нарушения прав, предусмотренных нормами ст. 9 Конвенции, в связи с тем, что мнения, которые заявители пытались защитить в их рамках, не рассматриваются в качестве убеждений для целей данной статьи. Рассмотрим примеры из судебной практики.
Яркой иллюстрацией подхода органов Конвенции представляется дело F.P. v. Germany83. Заявителем являлся гражданин Германии, состоявший на военной службе в звании капитана военно-морского флота. Офицер на частном мероприятии в присутствии других военных высказывал следующее мнение по поводу исторических событий. Он заявлял, что Холокоста не было, доказательства преступлений нацистов и документы, содержащие сведения об их жертвах, поддельные, что в концлагерях содержались только преступники, а некоторые лагеря были построены уже после войны в целях дискредитации Германии. Также капитан делал иные заявления по поводу преследований в отношении евреев в том же ключе, подходя к выводу о том, что, с его точки зрения, система образования предлагает ученикам ложный образ истории Германии.
Такие заявления были признаны серьезным дисциплинарным правонарушением. Капитан поддерживал концепцию, подрывающую основы свободного демократического общественного порядка, не исполнял обязанность защищать конституционные принципы Германии. Кроме того, своими высказываниями он дискриминировал евреев и вообще жертв нацистских преступлений, а также порочил честь армии в частной жизни. В данной связи он был сначала понижен в звании, а позже уволен с военной службы.
Бывший военный расценил произошедшее как нарушение его прав, предусмотренных ст. ст. 9 и 10 ЕКПЧ (ст. 10 гарантирует свободу выражения мнения) и подал соответствующее заявление. Однако Европейская комиссия по правам человека единогласно нашла его неприемлемым. В качестве обоснования в части ст. 9 Комиссия указала, что положения указанной статьи имеют своей целью защиту концепций, связанных с универсальными философскими или идеологическими ценностями, взгляды же заявителя не могут быть признаны убеждениями в свете ст. 9.
В приведенном примере мнение заявителя имело философский аспект, но не все заявления, в которых делается ссылка на свободу совести, напрямую касаются философских и / или нравственных вопросов. Такая проблема в числе прочих рассматривалась в деле Boffa and others v. San Marino84 . В нем заявители не согласились с правовыми актами, устанавливающими обязанность жителей Сан-Марино делать прививки. В этой связи они сочли нарушенным целый комплекс своих прав, гарантируемых ЕКПЧ. В части же нарушения права на свободу совести — оно было усмотрено в отсутствии у родителей выбора, прививать ли их детей. Рассматривая вопрос о нарушении права, предусмотренного ст. 9 ЕКПЧ, Комиссия отметила, что названная статья применяется к сфере религиозных и иных внутренних личных убеждений. Однако обязанность пройти вакцинацию относится ко всем независимо от каких-либо личных убеждений, следовательно, свободу совести не затрагивает.
Такой же позиции Комиссия придерживалась в деле V. v. the Netherlands85 при рассмотрении заявления врача общей практики, который отказывался от участия в системе пенсионного обеспечения, где размер пенсионных взносов и самой пенсии зависит от совокупного дохода. Заявитель придерживался антропософских принципов и утверждал, что участие в такой пенсионной системе им противоречит. Комиссия такое мнение не поддержала, указав на два момента. Во-первых, участие в пенсионной системе обязательно для всех врачей общей практики и имеет нейтральное основание. Во-вторых, несмотря на то, что жалоба мотивировалась философскими убеждениями, отказ от участия в пенсионном обеспечении в определенной форме не может служить их выражением.
Следует отметить, что отказ в признании определенного мнения, которое заявитель пытается защитить в рамках ст. 9 ЕКПЧ, убеждением для ее целей, разумеется, не означает, невозможность получить конвенционную защиту в соответствии с нормами других статей.
Завершим обзор значения понятия «убеждения» для целей ст. 9 примерами (на основе анализа сложившейся судебной практики, представленного в Путеводителе по статье 9 ЕКПЧ 86 ) таких религиозных и нерелигиозных убеждений, которые Суд устойчиво признает входящими в сферу применения соответствующей статьи. Принимая во внимание взгляд органов Конвенции, уточним, что в судебной практике они их разделяют (что, впрочем, не влечет какой-либо дифференциации в правовом регулировании) на «мировые» (или «древние») религии, существующие на протяжении нескольких веков или тысячелетий, новые или относительно новые религии и различные последовательные и искренние философские убеждения.
Регулирование права на свободу совести и вероисповедания в первичном праве Европейского Союза
Данная глава посвящена правовому регулированию свободы совести и вероисповедания в Европейском Союзе. В ней будут рассмотрены правовые основы осуществления этой свободы и некоторые отдельные вопросы, возникающие при ее реализации в их взаимосвязи с правоотношениями в различных сферах жизни общества. Будет проанализировано регулирование, предусмотренное первичным и вторичным правом Союза, а также судебная практика.
Прежде чем приступить к рассмотрению регулирования свободы в первичном праве ЕС, начнем с общего обзора регулирования вопросов свободы совести и вероисповедания на уровне Европейского Союза (далее в тексте — также ЕС, Союз). Прежде всего, сделаем несколько ремарок относительно статуса и права этого уникального интеграционного образования, уместных как введение перед погружением в конкретный аспект его правового регулирования.
Представляется, что Европейский Союз прошел исключительный путь интеграционного становления. Несмотря на то, что в течение уже не одного десятка лет параллельно с развитием Союза формируются и эволюционируют иные интеграционные образования в различных организационно-правовых формах, которые также занимают свои места на международной арене и вносят свой вклад в разработку международно-правовой повестки дня как на региональном, так и на глобальном уровне, все же ЕС «приобрел наиболее существенный и … передовой правовой интеграционный опыт, который позволяет рассматривать его модель в качестве эталонной…172».
Как форма экономической интеграции ЕС представляет собой экономический и валютный союз, что означает достижение наивысшей в настоящее время степени интеграции в сфере экономики и денежного регулирования173.
Для понимания правовой природы Европейского Союза также важно отметить наличие у него статуса юридического лица. Это прямо указано в ст.47 Договора о Европейском Союзе 174 (далее в тексте — также ДЕС), которой корреспондирует ст. 335 Договора о функционировании Европейского Союза175 (далее в тексте — также ДФЕС), где предусмотрено, что Союз обладает в каждом из государств-членов максимальной, признаваемой национальным правом за юридическими лицами, правоспособностью. Как отмечает Л. М. Энтин, показательно, что вопрос о правосубъектности отнесен к завершающим положениям, чем подчеркивается, что любые вопросы о правосубъектности Союза давно сняты176.
Кроме того, в перспективе, которая открывается в масштабах мировой арены, в рамках Европейского Союза сложился новый международный правопорядок, обладающий таким важнейшим свойством, как автономия. К этому выводу Суд на тот момент Европейских Сообществ пришел в своем знаковом решении по делу Van Gend & Loos177.
Если же смотреть на право ЕС «изнутри Союза», то в первую очередь можно будет отметить, что оно представляет собой самостоятельную правовую систему, а также обладает верховенством по отношению к национальному праву государств-членов (хотя, если условный наблюдатель переместится «изнутри Союза» во «внешнее пространство», описанная правовая картина не изменится).
Такой подход был предложен Судом Европейских Сообществ в еще одном фундаментальном для права ЕС решении — решении по делу Costa178.
Автономия и верховенство являются неотъемлемыми признаками права ЕС и необходимыми элементами его концепции как такового. Помимо того, что благодаря ним во многом обеспечивается функционирование ЕС как интеграционного образования, они же делают возможной гарантию равенства всех лиц перед законом 179 . Последнее представляется особенно важным в контексте настоящей диссертации. Действительно, если предположить, что государства-члены обладали бы юридической возможностью устанавливать различный статус лиц своей юрисдикции в отношении права ЕС, то о равенстве перед законом, который в данном случае рассматривается сквозь призму права Союза, а следовательно, и об уважении прав человека, как и о запрете дискриминации, просто не могло бы быть речи.
Приведенное выше обращение к общим основам права Европейского Союза позволит, введя исходную информацию, не раскрывать связанных с ними вопросов при рассмотрении отдельных аспектов деятельности интеграционного образования. По общим вопросам права ЕС остается добавить, что изначально экономическая интеграция, в результате которой сформировался сначала общий, а позже единый внутренний рынок со свободами передвижения товаров, лиц, услуг и капиталов180 , вышла на новый уровень, значительно превосходящий только экономические аспекты. Перейдем непосредственно к анализу правового регулирования свободы совести и вероисповедания в ЕС.
Подход права Европейского Союза к проблемам определения, осуществления и ограничения права на свободу совести и вероисповедания, как будет показано далее, во многом базируется на соответствующих положениях ЕКПЧ. Союз разделят правовую традицию Европейской конвенции и ЕСПЧ и в отношении объема права, закрепленного в ст. 9 ЕКПЧ, и в отношении его допустимых ограничений, и в том, что касается толкования данных положений Конвенции. Композиционное построение данного диссертационного исследования отразило факт такой взаимосвязи.
Как можно заключить из анализа материалов, посвященных вопросам права на свободу совести в контексте ЕКПЧ (здесь под материалами имеем в виду весь их спектр: саму Конвенцию с соответствующим нашей тематике Протоколом, судебную практику, доктринальные источники, справочно-правовые материалы, подготовленные структурами Совета Европы и т.п.), проблематика данной правовой области разработана достаточно глубоко, причем как правоприменителями, так и исследователями. Тем не менее, право ЕС не ограничивается ссылкой на подход, сформированный и продолжающий развиваться в системе ЕКПЧ. Союз моделирует собственное правовое поле регулирования свободы совести. Правовые акты, посвященные данному вопросу, мы найдем на всех уровнях: первичного и вторичного права Союза; среди актов прямого действия (которые наделяют правами и обязанностями непосредственно любых лиц в рамках юрисдикции Союза181 ) и требующих имплементации в национальное право государств-членов; среди актов как обладающих, так и не обладающих обязательной юридической силой.
Итак, обратимся к тексту ДЕС. Прежде всего отметим, что после закрепления в этом Договоре положений о правах человека правоприменительной практике в сфере защиты не только экономических, но также гражданских, политических и социальных прав в рамках европейской интеграции был предан новый импульс 182 . Положения, прямо или косвенно связанные со свободой совести, по крайней мере, с принятым на уровне Союза отношением к этой свободе, присутствуют даже в преамбуле. В этой части документа говорится о том, что договаривающиеся Стороны почерпнули вдохновение для заключения своего Союза в культурном, религиозном и гуманистическом наследии Европы, на основе которого сформировались универсальные ценности: «неприкосновенные и неотчуждаемые права человеческой личности, свобода, демократия, равенство и правовое государство».
Регулирование свободы совести и вероисповедания в судебной практике ЕС
Вопросы свободы совести и вероисповедания рассматривались Судом Сообществ задолго до создания Союза и принятия Хартии ЕС об основных правах. Так, в 1974 г. Суд Сообществ вынес преюдициальное постановление по делу Van Duyn v. Home Office228 по запросу Канцлерского отделения Высокого суда правосудия Англии. Английский суд поставил перед Судом Сообществ три вопроса в связи с обращением Госпожи ван Дайн из Нидерландов, которой было отказано во въезде в Великобританию. Целью пересечения границы было устройство на работу в саентологическую организацию, а сама заявитель рассказала на интервью, что она разделяла саентологические убеждения, проходила соотвествующие курсы и имела опыт работы в подобной организации. Деятельность религиозной организации саентологов была признана общественно опасной и противоречащей публичному порядку Великобритании. При этом возникли вопросы о прямом действии ст. 48 Римского договора и ст. 3 (1) Директивы Совета № 64/221 и о толковании их положений на предмет возможности установить ограничения для лица другого государства-члена, если таких же ограничений для собственных лиц не установлено. На все вопросы Суд Сообществ ответил утвердительно, подчеркнув не только принцип прямого действия норм права Сообществ в государствах-членах и возможность их непосредственного применения в национальных судах, но и косвенно коснулся вопроса о предполагаемой дискриминации на почве религии. Аспект дискриминации на основании убеждений не был прямо отражен в вопросах, однако по существу они связаны, так как причиной отказа во въезде послужила цель участия в деятельности религиозной организации.
Следующий пример прямо связан с такой предполагаемой дискриминацией. В деле Vivien Prais v. Council of the European Communities229 заявитель иудейского вероисповедания подала заявку на участие в конкурсе на замещение должности переводчика в Секретариате Совета Сообществ. Конкурсный тест был назначен на день, совпадавший с иудейским праздником, в который заявитель не могла прибыть на испытание и писать, так как это запрещалось религиозными нормами. Она сообщила об этом организаторам отбора кандидатов, но получила отказ в предоставлении ей другой даты для написания теста, ввиду принципиальной важности того, чтобы все кандидаты писали его одновременно. Госпожа Прейз сочла это нарушением своего права на свободу совести и вероисповедания, а также дискриминацией на основании религии.
Суд отклонил жалобу заявителя, указав на несколько аспектов. Во-первых, дискриминация по религиозному признаку не могла иметь места, так как учитывать религиозную принадлежность при подборе кадров было запрещено. Во-вторых, если бы кандидат предупредила организаторов достаточно заблаговременно о том, что не сможет участвовать в тесте по религиозным предписаниям, организаторы должны были бы это учесть и приложить усилия, чтобы выбрать дату, подходящую для всех кандидатов. Однако заявитель не выполнила условия заблаговременного предупреждения.
Рассмотрим недавнюю судебную практику, в которой Суд ЕС исследовал вопросы свободы совести и вероисповедания в контексте конкретных споров.
14 марта 2017 г. Судом ЕС были вынесены преюдициальные постановления по двум делам, в которых при, казалось бы, схожих, но не идентичных обстоятельствах национальными судами были поставлены вопросы о дискриминации на религиозной почве в связи с запретами носить особенную, предписанную религиозными установлениями, одежду на работе. Если приять во внимание приведенные ранее дела, рассмотренные ЕСПЧ, в которых также при различных обстоятельствах фигурировало ношение религиозной одежды, складывается впечатление, что именно это внешнее проявление убеждений оказывается тем камнем, о который чаще всего «претыкается» европейский плюрализм.
Итак, первое из этих дел — Samira Achbita v. G45 Secure Solutions NV230. В нем администратор или секретарь в приемной (receptionist) была уволена из частной компании G45 в связи с отказом следовать внутреннему корпоративному правилу, запрещающему ношение на работе любых видимых символов принадлежности к какой-либо религии, политическому или философскому течению. Заявитель придерживается исламского вероисповедания и с определенного времени решила носить соответствующий платок, о чем сообщила работодателю. Относительно упомянутого корпоративного правила — если на момент приема Заявителя на работу оно было неписанным, но впоследствии оно обрело форму документа компании. Так как госпожа Ахбита многократно настаивала на своем желании носить платок на работе, идущем вразрез с политикой религиозного, философского и политического нейтралитета компании, она была уволена.
Кассационный Суд Бельгии запросил преюдициальное постановление, поставив перед Судом ЕС следующий вопрос: «Означает ли по смыслу толкования пп. а п. 2 ст. 2 Директивы 2000/78/ЕС, что запрет на ношение платка женщиной-мусульманкой на рабочем месте не представляет собой проявление прямой дискриминации, так как принятое у работодателя правило устанавливает запрет на ношение видимых символов политических, философских или религиозных убеждений на рабочем месте для всех работников?»
Разрешая этот вопрос, Суд ЕС, во-первых, подтвердил преемственность правовой традиции ЕС в вопросах защиты прав человека принципам, установленным в ЕКПЧ, и соответствие им права Союза. Конкретно Суд указал, что следует придерживаться такого понимания права на свободу совести и вероисповедания, как оно закреплено в ст. 9 ЕКПЧ, учитывая при этом, что оно (это право) имеет не только аспект forum internum, но также и forum externum (пп. 25–28 постановления). Второй аспект и находится в центре анализируемого вопроса.
Согласно выводам, сделанным Судом, само такое правило о запрете не является проявлением прямой дискриминации, так как оно относится ко всем сотрудникам, и в нем не делается различия между последователями различных убеждений, при том не только религиозных или философских, как не проводится различия между женщинами и мужчинами.
Однако представлять собой проявление косвенной дискриминации такое правило может, если несмотря на его нейтральную формулировку результаты его применения будут иметь конкретное негативное воздействие на представителя определенной религии или последователя определенных убеждений. При этом это корпоративное положение не будет считаться косвенной дискриминацией, если его введение оправдано законной целью, а способы достижения этой цели являются надлежащими и необходимыми. Это обстоятельство подлежит выяснению запрашивающим судом.
Сам Суд ЕС предлагает следующие рассуждения по поводу законности преследуемой цели и соответствия ей мер, предпринимаемых для ее достижения. Цель демонстрировать во взаимодействии с различными клиентами принцип нейтралитета во всех упомянутых отношения Суд предлагает расценивать как законную и вытекающую из ст. 16 Хартии ЕС об основных правах («Свобода ведения бизнеса»). Придерживаясь такого подхода, компания создает и поддерживает свой определенный образ.
Далее, дается оценка способу, которым эта цель достигается. Так как работодатель ввел равное для всех работников рассматриваемое правило до того, как последовало увольнение Заявителя, следует считать, что оно применялось систематически и непротиворечиво. Введенный запрет представляется строго необходимым по отношению к поставленной цели: он распространяется только на сотрудников, имеющих визуальный контакт с клиентами.
Единственное, что еще Суд ЕС предлагает принять во внимание своим бельгийским коллегам — это наличие у работодателя возможности, без возложения на него дополнительного бремени, предложить Заявителю перевод на другую должность, функционал которой не требовал бы визуального контакта с клиентами, а следовательно, и отказа от ношения ее религиозной одежды.
В целом выводы Суда отражают позицию, представленную Генеральным адвокатом Джулиан Кокотт в ее Заключении231 . Следует добавить только те критерии, которые Генеральный адвокат советует учитывать при оценке пропорциональности запрета на ношение религиозной символики или специальной одежды в качестве способа достижения законной цели поддержания идеологического нейтралитета работодателем (пп. 2 п. 141 Закючения). Такими критериями являются:
размер и примечательность (здесь хотелось бы употребить просторечное слово «броскость», которое лучше всего отражает смысл этого критерия) того или иного символа;
характер работы сотрудника, чьи права затронуты;
контекст, в котором эта работа выполняется;
национальная идентичность государства-члена, где имело место предполагаемое нарушение.