Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Теоретические основы анализа политических партий и партийных систем в сравнительном контексте 24
1.1. Возникновение и эволюция партий 24
1.2. Функции, выполняемые партиями 40
1.3. Типология партий и партийных систем 55
1.4. Партии в различных политических режимах 72
ГЛАВА 2. Становление и функционирование партийных систем в современных условиях 85
2.1. Основные закономерности становления партийных систем 89
2.2. Многопартийность после ограниченного политического плюрализма 91
2.3. Линейное развитие политического плюрализма 115
2.4. Политические режимы с устойчиво ограниченной ролью партий 166
ГЛАВА 3. Основные закономерности и современные тенденции развития партийных систем 186
3.1. Концептуальная рамка для анализа тенденций 186
3.2. Изменение структуры общественно-политических размежеваний и эволюция партийных систем 192
3.3. Тенденции и закономерности деятельности партий в современных условиях 201
3.4. Ключевое условие эффективности: адаптация партий к новым реалиям 223
Заключение 230
Приложения 243
Список литературы 250
- Функции, выполняемые партиями
- Партии в различных политических режимах
- Линейное развитие политического плюрализма
- Изменение структуры общественно-политических размежеваний и эволюция партийных систем
Функции, выполняемые партиями
Для понимания процессов развития партийных систем в современных, в частности - переходных обществах, необходимо описать основные параметры историко-политического контекста этого процесса.
Хотя в любом государстве в том или ином виде существует борьба за власть и за перераспределение ресурсов, и во многих обществах в разные эпохи можно найти процедуры выборов или иных форм представительства во власти интересов различных сообществ, феномен политических партий проявляется лишь в Новое время, совпадая с началом процессов модернизации, т.е. перехода от традиционных аграрных обществ к современным.
Агрегация и артикуляция политических интересов в античном и средневековом обществах строилась по сословному или территориальному принципу. Партиями в современном смысле такие системы представительства считаться не могут по нескольким причинам. Главная из них – аскриптивный, т.е. заранее предписанный принцип организации, вхождение в них на основании принадлежности к сословию (или, например, ремесленному цеху) или проживанию в определенной местности (провинции, квартале города). Соответственно, отсутствовал и принцип борьбы за симпатии избирателей (он был строго фиксирован). При подобном принципе предметом конкуренции было не завоевание власти, а возможность влияния на нее. В отдельных случаях такие сословные объединения могли напоминать современные партии, как, например, димы (слово, однокоренное греческому «демос») в Константинополе V–VII вв. -политические клубы, представляющие интересы различных сословий, проживавших в столице империи или устойчивые политические объединения в средневековых итальянских городах-республиках с их сложной системой выборных коллегиальных органов власти (например, «башенные союзы» двух–трех родственных семей — консортерии, каковых в ранней Флорентийской республике насчитывалось более ста). Однако подобные «протопартии» могли возникать только в локальном масштабе, чаще всего, в средневековом городе, имущее население которого отличали относительно гармоничные интересы, общие ценности и гомогенная политическая культура, что позволяло относительно легко достигать компромисса71.
Главным препятствием к появлению в средневековом обществе институционализированного политического плюрализма было доминирование политико-правового принципа «единой божественной воли», на котором основывалась легитимность монаршей власти и безусловный авторитет церкви, но он имел и важные следствия. Кажущийся демократическим принцип Vox populi, vox Dei (Глас народа – глас Божий) на самом деле имел прямо противоположное значение: Вышняя воля интерпретировалась как обязательная для всех, а потому возводился в абсолют принцип консенсусного решения, зафиксированный в римском праве (Кодексе Юстиниана): «Все, что в равной степени касается всех, должно быть одобрено всеми». Этот принцип подтверждался всей политической практикой – от выборов папы до функционирования законосовещательных органов европейских монархий. В максималистских вариантах этот принцип доводил работу законосовещательного органа до полного паралича, что проявлялось в практически аналогичных принципах абсолютного вето (один депутат мог заблокировать принятие решений) в деятельности кортесов Арагона и Каталонии (с XIII в.) и польского Сейма (XVI–XVIII вв.)72.
В результате и легитимность, и эффективность таких представительных и по сути – законосовещательных – органов была гораздо ниже по сравнению с сакральной властью монарха, что обеспечивало близкий к абсолютному характер последней.
Предпосылки для появления политических партий как института складываются к началу Нового времени, когда закрепляется автономная (хотя и ограниченная) институциональная роль выборных законодательных или законосовещательных органов власти, имеющих общенациональный характер. Логика этого процесса описана в классической работе Дж. ЛаПаломбара и М. Вайнера «Истоки и развитие политических партий»73. Начавшийся переход от традиционного, аграрного, общества к индустриальному привел к принципиальному усложнению системы отношений в обществе, к тому же этот процесс совпал по времени с глубоким расколом в западном христианстве и ослаблением контроля церкви над светской жизнью. Социально-экономические и социально-культурные роли в таких обществах диверсифицировались, что, с одной стороны, породило желание субэлитных групп более активно влиять на принятие политических решений, а с другой – подорвало сакральную легитимность абсолютной монархической власти и церковной иерархии. Функции государственного 72 Ibid. P. 74–80. 4 LaPalombara J., Weiner M. The Origin and Development of Political Parties // Political Parties and Political Development / Ed. by Joseph LaPalombara and Myron Weiner. Princeton: Princeton University Press, 1966. P. 6–7. принуждения стали давать сбой. Именно это вынудило монархов пойти на уступки элитам. В результате указанных процессов появляются политические партии, которые становятся организаторами интересов ненасильственным путем («снизу») и тем самым обслуживают государство – как институты управления интересами и ненасильственного регулятора конфликтов. Клиентелы вокруг монарха приобретают форму устойчивых ассоциаций групп интересов, а потому их конфликты институционализируются, обретают универсалистские формы и практики разрешения.
Партии в различных политических режимах
Отношения между исполнительной и законодательной властью охватывают деятельность множества институтов, не ограничиваясь проблематикой, связанной с политическими партиями. Подчеркнем лишь основные зависимости деятельности партий, определяемые типом политического режима.
Наиболее полный анализ отношений между президентской и законодательной властью в режимах, в которых президент и парламент обладают независимой друг от друга легитимностью (т.е. избираются напрямую населением), содержится в классической работе М. Шугарта и Д. Кери127. Предметом их исследования и типологий, построенных на его основе, являются 52 политических режима, в которых президент избирается всенародно, однако объем его полномочий и способность влиять на сроки полномочий парламента существенно различаются. В зависимости от этих критериев авторы различают три основных типа таких режимов128.
Президентские, в которых президент является главой исполнительной власти, формирует правительство, и обе ветви власти не могут прекратить срок полномочий друг друга. Типичным примером такой системы являются США и большинство латиноамериканских режимов, построенных по их образцу. Премьер-президентские, в которых президент обладает существенными исполнительными полномочиями, но основной их объем принадлежит кабинету, опирающемуся на доверие парламентского большинства (как во Франции); Президентско-парламентские, в которых кабинет назначается президентом, но требует одобрения парламентским большинством; в таких режимах президент, как правило, обладает правом роспуска парламента и (или) существенными полномочиями в законодательной области (как в России).
За пределами этой типологии остается четвертый тип – парламентские режимы, в которых президент не избирается всенародно (избирается парламентом или режим представляет собой конституционную монархию, как в Великобритании). В наиболее полном виде партии выполняют весь набор своих функций в парламентских или в премьер-президентских системах, т.к. там именно от партийного парламента зависит формирование исполнительной власти, по сути – вся полнота власти на общенациональном уровне. Если правительство является коалиционным, в отправление власти включаются партии, представляющие более широкий спектр общественных сил. Такой режим имеет более гибкий характер, он в большей степени способствует достижению компромиссов129. При парламентских системах более благоприятны условия для складывания консенсусных, а не конфликтных партийных систем, которые стремятся к более широкой агрегации интересов и урегулированию конфликтов130. В неустойчивых демократиях партии, взаимодействующие в парламенте и кабинете, являются движущей силой демократизации, поскольку остальные институты демократии (независимые суды, пресса, политическая культура) развиваются медленнее131. Оборотной стороной столь значимой роли партий становится замедление принятия решений (поскольку достижение компромиссов требует времени), риски дестабилизации в случае распада правящих коалиций и т.д.
В президентских системах, напротив, отправление власти может быть более эффективным. Прямой всенародный мандат обеспечивает власти высокую легитимность и быстроту принятия решений, что снижает риск дестабилизации, характерной для парламентской политики132.
Однако в президентской модели роль партий в агрегации интересов и выработке политического курса ограничена, поскольку президентство обладает значительной автономией от партии в своей деятельности. Роль партии может быть значительной в выдвижении кандидата в президенты и достижении его победы на выборах, однако в гибридных и недемократических политических режимах более часта обратная ситуация: партия становится лишь вспомогательным институтом в достижении и отправлении власти сильным, зачастую – харизматическим – президентом (см. выше описание персоналистских партий).
Линейное развитие политического плюрализма
Из этого консенсуса именно в странах Южной Европы возникла ставшая классической168 схема начала демократизации: компромиссы умеренных в старой и реформаторской элитах, нейтрализующие радикал-реформаторов и реакционные силы, противящиеся переменам. Фактически речь шла о выявлении зоны национального консенсуса, в условиях которого впоследствии происходило развитие политических партий и осуществлялись взаимодействия между ними.
Во-вторых, ни в одной из этих стран авторитарный режим не опирался на сильную доминантную партию, даже испанское Национальное движение (фаланга) к 1970-м гг. представляло собой рыхлое неокорпоративистское объединение169. Партийные системы создавались практически заново, при участии вышедших из подполья левых и других антидиктаторских сил.
В-третьих, все три страны выбрали парламентский или премьер-президентский режим, что создавало условия для активного развития политических партий и заключения гибких коалиций между ними; полномочия президента в Португалии, первоначально – когда во главе
режима стояли военные – достаточно широкие (как гарантия от попыток силового возврата к авторитаризму), были сужены в пользу парламента в 1980-е гг.170
В-четвертых, несмотря на почти консенсусный характер реформ, риски возвращения авторитаризма присутствовали во всех странах: в Испании и Португалии предпринимались попытки военного переворота, в Греции существовал риск установления фактической монополии одной партии. Все это усиливало подозрительность всех субъектов политики по отношению к оппонентам.
В-пятых, во всех странах законодательство, регулирующее деятельность политических партий и выборы, ввело достаточно жесткую регламентацию этих процессов, нехарактерную для «старых» европейских демократий171. Это может, по крайней мере, для Испании и Португалии, объясняться иберийской правовой традицией (те же черты свойственны многим латиноамериканским системам), но не исключено, что таким образом новые власти создавали себе инструменты управления политическим пространством на случай политической дестабилизации. В-шестых, специфической чертой всех стран являлось наличие в них сильных ленинистских партий, отношение к легализации которых было двойственным. С одной стороны, возвращение в политическую жизнь последовательной антидиктаторской силы, подвергавшейся многолетним репрессиям, считалось непременной – даже символической – составляющей процесса демократизации. С другой, радикализм коммунистов, в том числе по преодолению наследия авторитаризма, и зависимость этих партий от Москвы внушали серьезные опасения другим участникам политического процесса. Эти опасения были не беспочвенны: Х. Линц и А. Степан цитируют слова генсека португальской компартии в переходный период временных правительств: «Предстоящие выборы имеют мало общего с динамикой революции. Обещаю Вам, в Португалии не будет парламента»172. Тем не менее, во всех трех странах коммунистические партии были легализованы и вошли в парламенты своих стран. В настоящее время в Испании компартия после ряда расколов утратила значимую роль в национальной политике, в Португалии интегрировалась в национальную политику и набирала около 15 % голосов в 1970–1980-е гг., но после распада СССР ее популярность пошла на спад, и в последнее десятилетие партия в блоке с «зелеными» набирает около 7 % голосов на выборах. В Греции компартия остается на ленинистской платформе, но имеет в парламенте абсолютное меньшинство, уступая другим левым силам.
В Испании демократизация была начата реформаторскими фигурами прежней администрации, особого упоминания из которых заслуживают первый глава правительства Марио Суарес и первый лидер нынешней Народной партии Мануэль Фрага. Вехи демократизации – Закон о политической реформе (1976 г.), конституция (1977 г.) и в особенности «пакт Монклоа» (1977 г.), закреплявший основные принципы деятельности всех легальных политических сил в стране.
Переход к демократии и первые шаги нового правительства, в том числе процесс вступления в Европейское Сообщество, имели практически консенсусный характер. Важным было и то, что демократизация «сверху» включала предоставление широкой автономии Каталонии и Стране Басков, где были сильны центробежные настроения, а в последней действовала сепаратистская террористическая организация ЭТА. Это задало рамку отношений центр – периферия, после чего появление в этих провинциях региональных этнических партий уже не стало сильным дестабилизирующим фактором.
В 1982 г. Народная партия (до 1989 г. называлась «Народный Альянс») проиграла парламентские выборы, и к власти пришла Испанская социалистическая рабочая партия. Обе эти партии, электорально-всеохватные по своему характеру, образовали правый и левый центры. Эффективное число партий в Испании за весь период колебалось незначительно – от 2,33 до 2,93, низкой оставалась и волатильность. Наряду с двумя крупными партиями в парламенте представлены малые, наиболее заметной из которых является региональная партия «Конвергенция и союз», часто оказывающаяся у власти в провинции Каталония. На парламентских выборах 2015 г. впервые за два десятилетия вызов двум традиционным фаворитам выборов бросили сразу две новые политические силы: В Португалии основные субъекты партийной системы проявили себя еще на выборах в Учредительное собрание, которое принимало конституцию страны в 1975 г. Три партии получили заметное большинство как в Учредительном собрании, так и на первых парламентских выборах год спустя: Социал-демократическая (правоцентристская, несмотря на названию), Социалистическая и Коммунистическая; тогда же в парламент вошла и вторая правоцентристская партия – Народная партия.
Изменение структуры общественно-политических размежеваний и эволюция партийных систем
Другая модель – сохранение «ленинистского» характера партии, отказ от принятия социал-демократической идеологии. В чистом виде эта модель имела место в Чешской Республике, где руководство прежней компартии было подвергнуто люстрации и осталось вне национального консенсуса, а социал-демократическая партия создавалась практически с нуля. Тем не менее, воссозданная Коммунистическая партия Богемии и Моравии сохранилась и регулярно проходит в парламент (лучший результат – 18 % на выборах 2002 г.). Хотя попытки создания ортодоксально ленинистских партий имели место в большинстве других стран, лишь в отдельных случаях (Словакия, Украина) такая партия превращалась в электоральную силу, способную пройти в парламент. Во многих случаях сохранение или восстановление электоральной популярности партии «старой» элиты воспринимались «новой» элитой как угроза национальному консенсусу и риск реставрации прежнего режима, а потому такая партия сталкивалась с неприятием в истеблишменте, враждебным отношением СМИ, подвергалась остракизму и маргинализации, против нее объединялись все остальные значимые политические партии страны. В большей степени с этим сталкивались ленинистские партии, которые не рассматривались как потенциальные партнеры по коалициям, в меньшей – социал-демократические. Подобное отношение к ленинистским партиям или их преемницам характерно и для рассмотренных выше партийных систем (компартии Италии, Греции, Франции, «Левая партия» в Германии). Однако во всех этих случаях, кроме итальянского, ленинистские партии пользовались ограниченной популярностью, в посткоммунистических же странах такие партии обладали весомым электоральным потенциалом и политическим влиянием.
Риски и страхи «новой» элиты были заведомо преувеличены: остракизм «старой» элиты использовался как тактический ход в борьбе за власть и пропагандистский прием. Однако в любом случае он способствовал мобилизации электоральной поддержки, причем, в обоих лагерях. И если для «антикоммунистов» пропагандистский эффект был краткосрочным, то для «старой» элиты и ее сторонников в обществе ощущение «гонений на партию» стало сильнейшим стимулом для партийного строительства, сохранения и сплочения своих низовых организаций, что явилось важным конкурентным преимуществом187.
К настоящему времени этот раскол в большинстве стран преодолен, во всяком случае, в отношении социал-демократических партий. Ленинистские партии в Чешской Республике и Молдавии остаются неприемлемыми в качестве коалиционных партнеров для остальных политических партий страны. Специфической вариацией той же тенденции остается аналогичное неприятие партии «Согласие» в Латвии: эта партия на парламентских выборах 2011 и 2014 г. занимала первые места по партийным спискам, ее программа имеет социал-демократический характер, она стоит у власти в столице и занимает прочные позиции в ряде городских муниципалитетах, однако причина ее неприятия в том, что «Согласие» воспринимается партией, за которую голосует русскоязычное меньшинство, т.е. ставится под сомнение ее «национальный характер». Попытки доминирования Хотя в посткоммунистических странах с самого начала чаще всего складывалась конкурентная электоральная среда, в нескольких случаях имела место попытка установления доминирования одной политической силы – либо сохранившей власть преемницы коммунистической партии - Румыния, Сербия (Югославия), Молдавия, либо, напротив, ведущей антикоммунистической силы -Албания, Словакия, Хорватия. Ни одна из этих попыток не оказалась успешной. Причины неудач попыток установить доминирование многоплановы и так или иначе связаны с «европейским вектором» политического развития.
Во-первых, во всех этих странах сложились парламентские или премьер-президентские политические системы и пропорциональная или смешанная избирательная системы. Это предельно затрудняло концентрацию власти: полномочия президента, даже если он избирался всенародно, были ограничены и разделены с парламентом и (или) формируемым им правительством; при пропорциональной системе редки ситуации, когда одна партия получает в парламенте абсолютное большинство. Напротив, при пропорциональной системе малые партии получают дополнительный стимул попытаться добиться успеха и преодолеть отсекающий барьер, «высоту» которого они не могут адекватно оценить в силу отсутствия прошлого электорального опыта, т.е. недостатка рациональности политического мышления188