Демократия в постсоветских государствах Балтии: сравнительный анализ факторов становления и развития Ямалова Эльвира Наилевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Теоретико-методологические основания исследования демократии 28

1.1. Модели демократии в сравнительной ретроспективе 28

1.2. Демократия в контексте постсоветских политических трансформаций 52

Глава 2. Факторы становления и развития демократии в постсоветских государствах: аналитическая рамка исследования 70

2.1. Структурные факторы становления демократии 70

2.2. Политические факторы становления демократии 95

2.3. Развитие демократии: понятие и проблемы измерения 109

Глава 3. Становление демократии в государствах Балтии: анализ структурных и политических факторов 126

3.1. Исторические и структурные факторы демократизации стран Балтии 126

3.2. Политические факторы демократического процесса в государствах Балтии 163

Глава 4. Политическое участие граждан как фактор развития демократии в постсоветских государствах Балтии 199

4.1. Формально-правовые основы политического участия в постсоветских государствах Балтии 203

4.2. Электоральное участие в странах Балтии: сравнительный статистический анализ 240

Глава 5. Динамика электорального контроля как фактор развития демократии в постсоветских государствах Балтии 275

5.1. Электоральный контроль и развитие демократии в постсоветской Литве 278

5.2. Электоральный контроль и развитие демократии в постсоветской Эстонии 295

5.3. Электоральный контроль и развитие демократии в постсоветской Латвии 321

5.4. Развитие демократии в постсоветских государствах Балтии: сравнительный анализ 338

Заключение 349

Библиографический список 359

• Модели демократии в сравнительной ретроспективе
• Исторические и структурные факторы демократизации стран Балтии
• Электоральное участие в странах Балтии: сравнительный статистический анализ
• Развитие демократии в постсоветских государствах Балтии: сравнительный анализ

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Проблематика становления и развития демократии является одним из магистральных исследовательских направлений современной политической науки. Изучение факторов и причин успеха демократических проектов в одних странах и неудачи аналогичных процессов в других продолжают быть в эпицентре внимания политологов разных стран мира. Не менее актуальными являются проблемы многообразия моделей демократического устройства, измерения процесса демократизации, становления и развития демократии, а также решение методологических и методических проблем, связанных с разработкой инструментария, способного оценить развитие демократического процесса.

С этой точки зрения исследование политических процессов в бывших союзных республиках СССР, а ныне суверенных государствах, представляет особую актуальность. Разные векторы развития, которые демонстрируют постсоветские государства в течение последних двадцати пяти лет, позволяют на основе сравнительного анализа протестировать и уточнить ранее выдвинутые теории политического транзита и гипотезы о закономерностях развития процессов демократизации, консолидации демократии. Постсоветские государства как случаи для сравнительного анализа режимных изменений имеют преимущества потому, что их исходные стартовые условия во многом были схожими. Это особенно показательно, если сузить поле анализа и создать выборку исследуемых случаев, ограниченных одним регионом и имеющих минимум политико-исторических, географических, культурных, экономических и иных различий.

В этом смысле постсоветские государства Балтии (Латвия, Литва и Эстония) являются идеальным естественным экспериментальным полигоном, позволяющим исследовать процессы демократизации в сравнительной перспективе. Близость географических, исторических, культурных и других объективных параметров этих стран дает возможность сфокусироваться на сугубо политических условиях демократического транзита. Это не только открывает широкие перспективы учета объективных

структурных детерминант, влияющих на демократический процесс, но и позволяет выявить факторы, обусловленные эффектами решений и действий политиков.

Важно подчеркнуть, что страны Балтии на современном этапе являются одними из последних случаев сравнительно успешной демократизации, укладывающихся в рамки «третьей волны» демократического перехода по С. Хантингтону¹. Относительно недавний опыт их «историй успеха» имеет актуальность для политической науки с точки зрения выявления новых факторов демократизации как глобального феномена с учетом современных реалий.

Безусловно, говоря об успешной демократизации постсоветских стран Балтии, нельзя не учитывать относительность этого успеха. Этот вопрос связан с многогранностью трактовки такого сложного понятия, как «демократия» и многообразием моделей демократического устройства общества. С позиции определенных концептов политический исход развития стран Балтии не может быть оценен как «успешный», скорее наоборот. Тем не менее, видится целесообразным оценивать степень успешности прежде всего по тем задачам и ориентирам, которые ставит конкретное общество на определенном этапе развития. В постсоветский период балтийские общества и политические элиты нашли консенсус относительно конкретной демократической модели, которую они рассматривали как нормативный идеал и к которой стремились. Была четко артикулирована ориентация на западные стандарты и европейские лекала демократического устройства. Подобного рода ориентиры были провозглашены в качестве цели и некоторыми другими постсоветскими странами, например, Молдовой, Украиной, Грузией. Результаты, однако, оказались различными.

При всех издержках и ограничителях страны Балтии, несомненно, достигли больших успехов в деле демократического строительства, чем Украина, Грузия или Молдова, в которых перманентно возникают политические кризисы и даже государственные перевороты.

¹ См.: Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце XX века. М., 2003.

Исследование факторов становления и развития демократических режимов в постсоветских государствах Балтии не только актуально для изучения общих трендов современного политического развития, но и имеет несомненную ценность для российской политической науки. Изучение опыта балтийских государств способствует более глубокому пониманию процессов, происходящих в современной политической системе России. Сравнительный анализ факторов демократизации в государствах Балтии позволяет лучше понять специфические особенности развития демократии в России, научно объяснить их природу и факторы влияния, исходя из того, что при всех различиях в моделях демократии эти модели, тем не менее, имеют и определенную общую основу.

Все это делает проблематику факторов становления и развития демократии в постсоветских государствах Балтии безусловно актуальной на современном этапе.

Степень разработанности проблемы. В современной политологии трудно найти более востребованное направление, чем область исследований, связанная с проблематикой демократии. В XX в. демократия превратилась не просто в политических феномен, но в социальную ценность, что стимулировало бурный рост ее изучения в самых разных социальных и гуманитарных науках: от философии и социологии до экономики и политологии.

Весь объем работ, посвященных проблематике демократии, невозможно представить в рамках одного диссертационного исследовательского направления, поэтому в работе будут обозначены только главные исследования, которые в той или иной мере повлияли на методологические установки и теоретические основы диссертации. В целом весь спектр работ в рамках предметного поля нашего исследования можно условно разделить на пять блоков.

Первый блок представляет собой комплекс общих работ по исследованию сущности демократии как политического явления и описанию ее основных признаков. Первые теоретические труды, посвященные понятию демократии и анализу ее функционирования, принадлежат античным мыслителям. Именно им мы обязаны рождением самого термина «демократия» и первому осмыслению сущности этого типа политического

устройства. Платон и Аристотель выделили демократию как один из базовых типов государственного управления, подвергнув ее критическому анализу¹. Вплоть до средних веков в политической мысли именно античная модель демократии (впоследствии получившая название «прямой демократии») оставалась доминирующей. Истоки новой модели - «представительной демократии» - можно найти у христианского философа Фомы Аквинского². Более завершенные концептуальные модели демократии, близкие по своему пониманию к современным формам демократических режимов, были разработаны мыслителями эпохи Возрождения и Нового времени, такими как А. Токвиль, Дж. Локк, Ш. Л. Монтескье, Дж. Мэдисон и др.³ Из классиков демократической теории XX в. можно выделить И. Шумпетера, Р. Даля и их последователей, которые заложили основы элитарного (минималистского) концепта демократии⁴. На современном этапе теоретические аспекты демократии развивают такие ученые, как Ф. Лимонджи, А. Пшеворский, Б. Гуттенберг, Я. Лэйн, В. Лобер, В. Меркель, А. Круассан, И. Пантин, В. Сергеев, Д. Стур, А. Турэн, Д. Хелд, И. Шапиро, А. Швырков, Ш. Эйзештадт, Э. Ян⁵.

¹ См.: Платон. Государство. СПб., 2005; Аристотель. Политика. М., 2006.

² См.: Аквинский Ф. Сумма теологии. Киев, 2002.

³ См.: Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992; Локк Дж. Два трактата о прав
лении // Соч. В 3 т. Т. 3. М., 1988; Монтескье Ш.Л. О духе законов. М., 1999;
Мэдисон Дж. Федералист № 62 // Теория и практика демократии. Избранные
тексты. М., 2006.С. 165-172.

⁴ См.: Шумпетер Й.А. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995; Даль Р.
Демократия и ее критики. М., 2003.

⁵ См.: Пшеворский А. Демократия и рынок. Политические и экономические ре
формы в Восточной Европе и Латинской Америки. М., 2000; Гуттенберг Б. Тео
рия демократии // Полис. 1991. № 4. С. 136-147; Лэйн Я. Демократия и консти
туционализм // Полис. 1998. № 6. С. Ъ2-А% Лобер В.Л. Демократия: от зарожде
ния идеи до наших дней. М., 1991; Меркель В., Круассан А. Формальные
и неформальные институты в дефектных демократиях (I) // Полис. 2002. № 1.
С. 6-17; Они же. Формальные и неформальные институты в дефектных демо
кратиях (II) // Полис. 2002. № 2. С. 20-30; Пантин И.К. Демократический проект
в современном мире // Полис. 2002. № 1. С. 176-179; Сергеев В.М. Демократия
и региональное неравенство //Полис. 2003. № 5. С. 6-11; Стур Д. Открывая де
мократию заново (I) // Полис. 2003. № 5. С. 12-24; Турэн А. Что означает демо-

Как отдельный, второй блок можно выделить работы, связанные с проблематикой операционализации понятия демократия и оценки качества демократического развития. В данном ряду можно отметить работы М. Алвареса, А. Чейбуба, Ф. Лимонджи, А. Пшеворского, Г. О'Доннела, Дж. Килелла, О. Ияззетты, Ф. Роесслера, Л. Морлино, А. Лейпхарта, Дж. Моллера¹.

К третьему блоку можно отнести работы, в которых ключевой исследовательский вопрос связан с причинами, факторами и детерминантами процесса демократизации и консолидации демократии. Во второй половине XX в. это направление исследований сформировалось в отдельную школу, получившую название «транзитология». К ее наиболее ярким представителям можно отнести Д. Растоу, Л. Даймонда, Г. О'Доннелла, X. Линца, А. Степана, С. Хантингтона и др.²

кратия сегодня? // Международный журнал социальных наук. 1991. № 1. С. 26-35; Хелд Д. Модели демократии. М., 2014; Шапиро И. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // Полис. 2001. № 3. С. 6-15; Шабров О.Ф. Политическая система: демократия и управление обществом // Государство и право. 2004. № 5. С. 19-25; Швырков А.И. Теория демократии как аналог научно-исследовательской программы // Полития. 2015. № 3. С. 121-134; Эй-зенштадт Ш.Н. Парадокс демократических режимов: хрупкость и изменяемость (I) // Полис. 2002. № 2. С. 67-81; Ян Э. Демократия и национализм - единство и противоречия//Полис. 1996. № 1. С. 33^49.

¹ См.: Alvarez М., Cheibub J., Limongi F., Przeworski A. Classifying Political Regimes //
Studies in Comparative International Development. 1996. Vol. 31. № 2. P. 3-36; The
Quality of Democracy: Theory and Applications / Ed. G. O'Donnell, J. Cullel,
O. Iazzetta. South Bend, 2004; Assessing the Quality of Democracy / Ed. by
L. Diamond and L. Morlino. Baltimore, 2005; Lijphart A. Patterns of Democracy: Gov
ernment Forms and Performance in Thirty-Six Countries. New Haven, CT, 1999; Meller
J. Post-communist Regime Change: a comparative study. London and NY, 2009.

² См.: Растоу Д. Переходы к демократии: попытка динамической модели // Полис.

1996. № 5. С. 5-15; Даймонд Л. Прошла ли третья волна демократизации // Полис. 1999. № 1. С. 10-25; О'Доннелл Г. Делегативная демократия // Пределы власти. 1994. №2/3. С. 57-60. URL: . html#_ftnl (дата обращения: 08.05.2017); Они же. Демократизация: концепты, постулаты, гипотезы (Размышления по поводу применимости транзитологиче-ской парадигмы при изучении посткоммунистических трансформаций) // Полис. 2004. № 4. С. 6-27; Шмиттер Ф. Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии // Полис. 1996. № 4. С. 16-27; Linz J., Stepan A. Problems

В России на основе этого подхода исследуют процессы демократизации такие ученые, как В. Гельман, М. Ильин,

A. Мельвиль¹.

Критика транзитологических концептов и попытки анализа демократизации на основе альтернативных теорий представлены в работах Б. Капустина и Т. Карозерса².

Закономерности демократических переходов с точки зрения институционального подхода раскрываются в работах

B. Ачкасова, Б. Грызлова, Д. Горовица, Г. Истера, А. Степана,

C. Скача, А. Лейпхарта, С. Патрушева, В. Меркель, Т. Фрайа,
С. Хантингтона³.

of Democratic Transition and Consolidation: Southern Europe, South America, and Post-Communist Europe. Baltimore, 1996; Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М., 2004; Он же. Третья волна. Демократизация в конце XX века. М., 2003.

¹ См.: Гельман В.Я. Трансформация в России: политический режим
и демократическая оппозиция. М., 1999; Ильин М.В., Мельвиль А.Ю.,
Федоров Ю.Е. Демократия и демократизация // Полис. 1996. № 5. С. 146-162;
Мельвиль А.Ю. Демократические транзиты: теоретико -методологические
и прикладные аспекты. М., 1999; Он же. О траекториях посткоммунистических
трансформаций // Полис. 2004. № 2. С. 64-75; Он же. Методология «воронки
причинности» как промежуточный синтез «структуры и агента» в анализе
демократических транзитов //Полис. 2002. № 5. С. 54-59.

² См.: Капустин Б.Г. Конец «транзитологии»? (О теоретическом осмыслении пер
вого посткоммунистического десятилетия) // Полис. 2001. №4. С. 6-26; Каро-
зерс Т. Конец парадигмы транзита // Политическая наука. 2003. № 2. С. 42-65.

³См.: Ачкасов В.А., Грызлов Б.В. Институты западной представительной демократии в сравнительной перспективе. СПб., 2006; Горовиц Д. Различия демократий // URL: (дата обращения: 17.10.2017); Easter G.M. Preference for Presidentialism: Postcommunist Regime Change in Russia and the NIS // World Politics. 1997. Vol. 49. № 2. P. 184-211; Лейпхарт А. Конституционные альтернативы для новых демократий // Полис. 1995. № 2. С. 135-146; Патрушев СВ. Институционализм в политической науке // Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России. М., 2006; Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях // Полис. 2002. № 1, № 2; Frye Т. A Politics of Institutional Choice: Post-Communist Presidencies // Comparative Political Studies. 1997. Vol. 30. № 5. P. 523-552; Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М., 2004.

Международные факторы, обусловливающие

демократизацию, исследуют в своих работах М. Оренштейн, Л. Вей, А. Никитченко¹.

Географические факторы демократизации раскрываются в работах Дж. Копстейна, Д. Рейлли, Т. Панкиной, Л. Гетачева².

Экономические факторы демократизации исследуются такими авторами, как А. Дауне, С. Липсет, М. Росс, Т. Дюннинг³.

Культурологический подход в изучении процессов демократизации используют Г. Алмонд, С. Верба, Н. Розов, Р. Инглхарт, Р. Патнэм, С. Фиш⁴.

Влияние уровня государственности и эффективности государственного аппарата на становление и консолидацию демократических институтов исследуется В. Комаровским, А. Мельвилем, Д. Стукалом, М. Миронюком, Дж. Фортином⁵.

К четвертому блоку можно отнести работы, в которых

¹ См.: Никитченко А.Н. Транснационализация демократии (Третья волна демокра
тизации в свете теорий международных отношений) // Полис. 1996. № 5. С. 53-69.

² CM.:Kopstein J., Reilly D. Geographic Diffusion and the Transformation of the Post-
communist World // World Politics. 2000. Vol. 53. № 1. P. 1-37; Lankina Т., Get-
achew L. A Geographic Incremental Theory of Democratization: Territory, Aid, and
Democracy in Postcommunist Regions // World Politics. 2006. Vol. 58. № 4. P. 536-
582.

³ См.: Downs A. An Economic Theory of Democracy. N.Y., 1957; Lipset S. Political
Man. Garden City, N.Y., 1960; Lipset S.M. Some Social Requisites of Democracy:
Economic Development and Political Legitimacy // American Political Science Re
view. 1995. № 53. P. 69-105; Ross M. Does Oil Hinder Democracy? // World Poli
tics. 2001. Vol. 53. № 3. P. 325-361; Dunning T. Crude Democracy: Natural Re
source Wealth and Political Regimes. Cambridge, UK, 2008.

⁴ См.: Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии //
Полис. 1992. № 4. С. 122-134; Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности
и изменяющиеся общества // Полис. 1997. № 4. С. 6-32; Патнэм Р. Чтобы демо
кратия сработала: гражданские традиции в современной Италии. М., 1996; Fish
S. Islam and Authoritarianism // World Politics. 2002. Vol. 55. P. 4-37.

⁵ См.: Комаровский B.C. Конфликты и консенсус в процессе модернизации Рос
сии // Власть. 2012. № 3. С. 4-11; Melville A., Stukal D., Mironyuk М. Trajectories
of Regime Transformation and Types of Stateness in Postcommunist Countries // Per
spectives on European Politics and Society. 2013. URL: 15705854.2013.772749 (дата обращения: 21.02.2014); Fortin J. Is There a Neces
sary Condition for Democracy? The Role of State Capacity in Postcommunist Coun
tries // Comparative Political Studies. 2012. Vol. 45. № 7. P. 903-930.

рассматривается проблематика демократизации в контексте постсоветских социально-политических и экономических трансформаций. В рамках этого направления работают такие ученые, как В. Бане, А. Вильсон, В. Гельман, А. Гилев, В. Елизаров, С. Каспэ, В. Комаровский, Е. Коргунюк, Е. Мелешкина, Г. Михалева, Е. Морозова, Г. Китчелт, А. Лукин, М. Макфол, К. Монтгомери, К. Оффе, И. Пантин, К. Росс, А. Салмин, Л. Тимофеева, А. Фалина, С. Фиш, Т. Фрай, Д. Фурман¹.

¹ См.: Bunce V. Rethinking Recent Democratization: Lessons from the Postcommunist Experience // World Politics. 2003. Vol. 55. № 2. P. 167-192; Wilson A. Virtual Politics: Faking Democracy in the Post-Soviet World. New Haven and London, 2005; Рельман В.Я. Постсоветские политические трансформации (Наброски к теории) // Полис. 2001. № 1. С. 15-29; Gel'man V. Post-Soviet Transitions and Democratization: Towards Theory-Building // Democratization. 2003. Vol. 10. № 2. P. 87-104; Тилев A. Политические трансформации на постсоветском пространстве: имеют ли значение «цветные революции»? // Полития. 2010. № 2(57). С. 107-121; Елизаров В.П. Эли-тистская теория демократии и современный российский политический процесс // Полис. 1999. № 1. С. 72-78; Комаровский B.C. Политическая идентификация России: проблемы и перспективы // Социология власти. 2009. № 4. С. 8-15; Каспэ СИ. Демократические шансы и этнополитические риски в современной России // Полис. 1999. № 2. С. 32^13; Коргунюк Е.Ю., Мелешкина Е.Ю., Михалева F.M. Политические партии и политическая конкуренция в демократических и недемократических режимах. М., 2010; Морозова E.F., Фалина А.С. Брексит как новая реальность Европы: мнения и оценки экспертов // Власть. 2017. № 4. С. 160-170; Kitchelt Н. Formation of Party Cleavages in Post-Communist Democracies: Theoretical Propositions//Party Politics. 1995. Vol. 1. №4. P. 447-472; Лукин A.B. Демократизация или кланизация? (Эволюция взглядов западных исследователей на перемены в России) // Полис. 2000. № 3. С. 61-79; McFaul М. Transitions from Postcom-munism // Journal of Democracy. 2005. Vol. 16. № 3. P. 5-19; McFaul M. The Fourth Wave of Democracy and Dictatorship: Noncooperative Transitions in the Postcommunist World // World Politics. 2002. Vol. 54. № 2. P. 212-244; Montgomery K., Remington T. Regime transition and the 1990 Soviet republican elections // Journal of Communist Studies and Transition Politics. 1994. Vol. 10. № 1. P. 55-79; Offe С Capitalism by Democratic Design? Democratic Theory Facing the Triple Transition in East Central Europe // Social Research. 1991. Vol. 58. №4. P. 865-892; Пантин И.К. Демократия в России: противоречия и проблемы // Полис. 2003. № 1. С. 134-148; Росс К. Федерализм и демократизация в России // Полис. 1999. № 3. С. 16-29; Салмин A.M. Метаморфоза российской демократии: от спонтанности к импровизации // Полития. 2003. № 3. С. 4-16; Тимофеева Л.Н. Взаимодействие власти и оппозиции в условиях политической модернизации на постсоветском пространстве // Конфликтология. 2014. № 5. С. 183-184; Fish S. Democratization and Economic Liberalization in the Postcommunist World // Comparative Political Studies.

К пятому блоку можно отнести работы, которые посвящены непосредственно постсоветским государствам Балтии и их опыту социально-политической трансформации в период после распада СССР. В рамках этого направления исследований можно выделить работы А. Ааслэнда, Т. Флоттена, Г. Кинга, Е. Берникера, В. Калмуса, Г. Гинзбурга, К. Давиши, Р. Мисиунаса, Р. Таагаперы, Н. Муизниекса, Т. Рауна, А. Плаканса, Дж. Руса, В. Усакаса, Е. Уразбаева, Р. Симоняна, Д. Фурмана¹.

Исторические аспекты становления демократии в балтийских государствах раскрываются в работах Е. Аннаса, В. Вардуса, Л. Ардавы, Дж. Плаата, А. Сенна². Политическому развитию постсоветской Литвы посвящены работы Р. Алискаунсайса, Р. Баджурануене, Б. Серсневой, Т. Кларка, Н. Клумбиты, А. Крупавичиуса, С. Банкускайте-Григалюнене, Е. Фурман³.

2007. Vol. 40. № 3. Р. 254-282; Frye Т. The Perils of Polarization: Economic Performance in the Postcommunist World // World Politics. 2002. Vol. 54. № 3. P. 308-337; Фурман Д.Е. Движение по спирали. Политическая система России в ряду других систем. М., 2010.

¹ См.: Aasland A., Flotten Т. Ethnicity and Social Exclusion in Estonia and Latvia //
Europe-Asia Studies. 2001. Vol. 53. № 7. P. 1023-1049; Misiunas R.J., Taagapera R.
The Baltic States: Years of dependence, 1980-1986 // Journal of Baltic Studies. 1989.
Vol. 20. № 1. P. 65-88; Muiznieks N. The influence of the Baltic popular movements
on the process of Soviet disintegration // Europe-Asia Studies. 1995. Vol. 47. № 1.
P. 3-25; Raun Т., Plakans A. The Estonian and Latvian national movements: An as
sessment of Miroslav Hroch's model // Journal of Baltic Studies. 1990. Vol. 21. № 2.
P. 131-144; Ruus J., Usackas V. The transition to polyarchy in Lithuania and Estonia
// Journal of Baltic Studies. 1991. Vol. 22. № 1. P. 77-86; Уразбаев E.E. Институ-
ционализация национализма в процессе формирования политических идентич-
ностей населения стран Балтии: дис. ... канд. полит, наук. Калининград, 2017;
Симонян Р.Х. Страны Балтии и распад СССР // Полис. 2002. № 6. С. 151-154;
Фурман Д. Опыт балтийских стран и его значение для России // Страны Балтии
и Россия: общества и государства. М., 2002. С. 3-27.

² См.: Annus Е. The Problem of Soviet Colonialism in the Baltics // Journal of Baltic
Studies. 2012. Vol. 43. № 1. P. 21^15; Vardys V. Democracy in the Baltic states
1918-1934: The stage and the actors // Journal of Baltic Studies. 1979. Vol. 10. №. 4.
P. 321-330; Plaat J. Religious change in Estonia and the Baltic states during the Sovi
et period in comparative perspective // Journal of Baltic Studies. 2003. Vol. 34. № 1.
P. 52-73; Senn A. Lithuania's path to independence // Journal of Baltic Studies. 1991.
Vol. 22. № 3. P. 245-250.

³ См.: Alisauskiene R., Bajaraniene R., Sersniova B. Policy mood and socio-political
attitudes in Lithuania // Journal of Baltic Studies. 1993. Vol. 24. № 2. P. 135-148;

Политико-режимные и социальные трансформации в постсоветской Латвии изучаются М. Голубевой, Р. Гулд, И. Заке, Р. Карклинсом, И. Кудрявцевым, X. Моррисом, Е. Рудинсхиолдом¹. Эстония как отдельный случай постсоветских политических трансформаций находится в фокусе исследовательского внимания М. Ауера, Р. Ветика, К. Халлика, А. Ширяева².

Представленный обзор научной литературы по исследуемой проблематике является лишь частью существующих работ, посвященных теме постсоветской демократизации стран Балтии. Несмотря на большое количество трудов, в которых раскрываются проблемы политического транзита и логика и специфика трансформационных процессов в постсоветских государствах Балтии, до сих пор существует лишь ограниченное число исследований сравнительного анализа становления и развития демократии в Латвии, Литве и Эстонии с использованием единого

Clark Т. Coalition realignment in the Supreme Council of the Republic of Lithuania and the fall of the Vagnorius government // Journal of Baltic Studies. 1993. Vol. 24. № 1. P. 50-66; Klumbyte N. Memory, Identity, and Citizenship in Lithuania // Journal of Baltic Studies. 2010. Vol. 41. № 3. P. 295-313; Krupavicius A. The post-communist Transition and Institutionation of Lithuania's Parties // Political Parties. 1998. Vol. 46. №. 3. P. 465^191; Фурман Е.Д. Становление партийной системы в постсоветской Литве. М., 2009.

¹ См.: Golubeva М., Gould R. Shrinking Citizenship. Discursive Practices that Limit
Democratic Participation in Latvian Politics. 2010. URL:
(дата обращения: 16.05.2014); Zake I. Au
thoritarianism And Political Ideas Of Latvian Nationalist Intellectuals // Journal of
Baltic Studies. 2007. Vol. 38. № 3. P. 291-315; Karklins R. Ethnic integration and
school policies in Latvia // Nationalities Papers. 1998. Vol. 26. № 2. P. 283-302;
Кудрявцев И. Политические процессы в Латвии. Март-апрель 1994 г. URL:
(дата обращения:
10.09.2015); Morris Н. President, party and nationality policy in Latvia, 1991-1999 //
Europe-Asia Studies. 2004. Vol. 56. № 4. P. 543-569; Rudenshiold E. Ethnic dimen
sions in contemporary Latvian politics: Focusing forces for change // Soviet Studies.
1992. Vol. 44. № 4. P. 609-624.

² Cm. : Auer M. Environmental restoration, economic transition and nationalism in Esto
nia // Journal of Baltic Studies. 1992. Vol. 23. № 4. P. 377-386; Vetik R. Multicultur
al Democracy as a New Model of National Integration in Estonia // The Challenge of
the Russian Minority / Lauristin M. & Heidmets M. (eds). Tartu: Tartu University
Press, 2002. P. 55-62; Ширяев A.B. Механизмы этнического контроля
в Эстонской республике // Политэкс. 2007. № 2. URL:
(дата обращения: 12.03.2015).

теоретического концепта. Еще меньше работ, которые рассматривают на примере этих случаев проблематику измерения качества и процесса развития демократии.

Объектом исследования являются политические режимы постсоветских государств Балтии.

Предмет исследования - факторы становления и развития модели демократии в Латвии, Литве и Эстонии в условиях постсоветских политических трансформаций.

Цель исследования - разработать критерии и индекс развития демократии, учитывающий особенности модели ее формирования, предложить аналитический инструментарий его измерения и на этой основе провести сравнительный анализ факторов становления демократии в странах Балтии постсоветского периода.

Задачи исследования:

1. проанализировать основные концепты, теоретические подходы и модели демократии и выявить потенциал использования существующих моделей демократии для анализа постсоветский реалий;

2. систематизировать и раскрыть причинно-следственные связи структурных и политических факторов становления демократии;

3. разработать критерии оценки уровня развития демократии с позиций как их общей (инвариантной) основы, так и страновых особенностей;

4. предложить аналитическую рамку эмпирического анализа процесса демократии на постсоветском пространстве;

5. выявить структурные факторы становления демократии в условиях постсоветских трансформаций стран Балтии;

6. раскрыть политические факторы становления демократии в условиях постсоветских трансформаций стран Балтии;

7. проанализировать формально-правовые основы политического участия в постсоветских государствах Балтии;

8. исследовать динамику электорального участия в постсоветских государствах Балтии как важного параметра оценки уровня развития демократии;

9. описать динамику электорального контроля как фактора развития демократии в постсоветских государствах Балтии;

10. дать обобщенную характеристику процессу становления демократии в странах Балтии как формированию определенной модели;

11. на основе сравнительного анализа выявить общее и особенное демократических процессов в современных странах Балтии и оценить возможности использования их опыта как позитивного, так и негативного демократического строительства на постсоветском пространстве.

Теоретико-методологической основой диссертационного исследования являются системный и структурно-функциональный подходы, позволяющие исследовать такой сложный феномен, как демократия и процессы демократизации целостно и в то же время с учетом всей совокупности функционально взаимосвязанных и взаимозависящих друг от друга элементов (структур).

Для сравнительного анализа структурных параметров исследуемых случаев используется метод индексного анализа. Для разработки аналитической рамки измерения качества демократии используются общие принципы классификационного метода, а также статистические процедуры анализа данных. Метод сравнительного политического анализа используется для кросснационального анализа случаев в виде постсоветских государств Балтии (Латвии, Литвы и Эстонии).

Факторы демократизации рассматриваются на основе теоретических положений А. Кэмпбелла и А. Мельвиля, сформулированных в терминах «воронки причинности» (funnel of causality), которые позволяют осуществлять анализ причинно-следственных связей демократического транзита на основе синтеза исторических, структурных и политических факторов.

В диссертации используются также такие общенаучные методы, как индукция и дедукция, анализ и синтез.

Эмпирической базой диссертационного исследования являются конституционное законодательство постсоветских государств стран Балтии, данные электоральной, экономической и демографической статистики, а также различные базы данных и индексы, позволяющие фиксировать политико-режимные характеристики и динамику политико-режимных форм исследуемых случаев.

Исследовательская гипотеза. Развитие демократических

процессов в современном мире имеет многовекторный характер и характеризуется разнообразием форм, механизмов, версий и моделей демократии. В странах постсоветского пространства, включая страны Балтии, сразу после кардинальной смены политического режима безальтернативным является движение в направлении минималистской элитистской электоральной модели демократии. Для ее анализа требуются новые критерии оценки, инструментарий ее измерения, сочетающие взаимодействие как структурных, так и политических факторов.

Страны Балтии, особенно те, в которых этот набор был наиболее оптимальным, продвинулись дальше, чем остальные страны постсоветского пространства, такие как Украина, Грузия, Молдова, ориентировавшиеся на западные модели развития. Одновременно ориентация элит прибалтийских стран на построение этнического государства является ограничителем и препятствием движения по пути демократического развития, что, в конечном счете, и определяет как ограничения, так и возможности использования опыта построения демократии стран Балтии на постсоветском пространстве.

Научная новизна диссертационного исследования заключаются в следующем:

разработана аналитическая рамка исследования факторов становления демократии, основанная на синтезе структурного и процедурного подходов и позволяющая учесть весь спектр наиболее релевантных детерминант демократизации в условиях постсоветских трансформаций;

разработаны критерии оценки демократического строительства и на их основе сформулирован индекс уровня развития демократии для ее электоральной модели, предложен аналитический инструментарий его измерения;

систематизированы и конкретизированы основные структурные и процедурные факторы, способствующие демократическому развитию, выявлено, как они были представлены в странах Балтии и как это повлияло на сравнительно успешную демократизацию балтийских государств;

- конкретизированы и систематизированы причинно-
следственные связи между внешними и внутренними факторами
развития демократии в постсоветских государствах Балтии;

- предложена обобщенная характеристика модели демокра
тии в странах Балтии как элитистской электоральной демократии,
охарактеризованы ее особенности;

- прослежена динамика демократических процессов
в странах Балтии, определен потенциал их позитивной трансфор
мации и возможности выборочного использования некоторых до
стижений на постсоветском пространстве;

- выявлены общие и особенные характеристики хода демо
кратического процесса в отдельных государствах Балтии на основе
сравнительного анализа динамики электорального участия и элек
торального контроля.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Признание наличия в современном мире нескольких моделей демократии является необходимым, но недостаточным основанием для анализа и оценки демократического строительства в той или иной стране, группе стран. Одна и та же модель может быть представлена несколькими версиями, которые имеют как общую инвариантную основу, так и существенные отличия. Каждая из моделей, а также их версий требует своих критериев для оценки уровня развития демократизации, индикаторов и методов измерения. Подход к оценке уровня развития демократии, основанный на единых для всех стран критериях, может считаться корректным лишь в ограниченном диапазоне. Исходным критерием оценки уровня демократичности политического режима является не соблюдение тех или иных формальных правил, а то, в какой мере политический курс правящей элиты соответствует ожиданиям и настроениям граждан страны.

2. В условиях постсоветских трансформаций (и шире - перехода от авторитарных и тоталитарных режимов к демократическим) выбор той или иной версии модели задается наличием предпосылок как структурных, так и политических - целенаправленным выстраиванием определенного институционального дизайна демократии политической элитой, принявшей соответствующие стратегические решения и обладающей волей и умением воплотить его в жизнь, заручиться поддержкой большинства граждан. При анализе конкретных эмпирических случаев демократизации необходим учет как политических, так и структурных факторов,

что делает целесообразным использование подхода, основанного на синтезе обеих методологических парадигм.

3. Анализ структурных теорий позволяет выделить основные структурные факторы демократизации, являющиеся наиболее релевантными для анализа постсоветских политических трансформаций вообще и государств Балтии в частности. Таковыми являются: 1) фактор урбанизации; 2) фактор благосостояния; 3) сырьевой фактор; 4) географический фактор; 5) религиозный фактор; 6) фактор государственных традиций; 7) фактор советского политического наследия; 8) этнический фактор; 9) уровень этнической и межрегиональной консолидации; 10) уровень национальной консолидации.

4. Анализ неоинституционального подхода, элитизма и теории рационального выбора позволяет выделить ряд политических факторов, роль которых как источников демократизации является значительной. В этом ряду три фактора для анализа постсоветской демократизации государств Балтии представляются наиболее аргументированными: 1) композиция элит, обусловливающая институциональный выбор; 2) институциональный дизайн политической системы, определяющий логику политической игры и дальнейшую трансформацию режима; 3) уровень партизации политического процесса, обусловливающий характер элитного взаимодействия и степень автономии элит от электоральных предпочтений.

5. Развитие демократии в постсоветских государствах Балтии было обусловлено как внешним влиянием со стороны Европейского Союза, так и внутренними политическими факторами, связанными со структурой политических игроков, их ресурсами и стратегиями политической деятельности. Опыт политического развития стран Балтии показывает, что экзогенные факторы являются значимыми только при условии наличия благоприятной структуры внутренних возможностей, обусловленной развитием политического процесса внутри государств. В ином случае сигналы со стороны внешних игроков успешно блокируются политическими элитами. Более того, при смене ситуации некоторые из достигнутых процессов либерализации и демократизации могут быть даже повернуты вспять.

6. Хотя в странах Балтии структурных ограничений было меньше, чем в других странах постсоветского пространства, в совокупности с политическими предпосылками они задали вектор демократического строительства в направлении формирования минималистской элитистско-этнической электоральной демократии. Этнический компонент более полно представлен в Литве и Эстонии и в меньшей мере в Литве. Утверждаемая в странах Балтии модель демократии закрепляет приоритет «титульных» наций, конкретных этнополитических общностей, создавая неравные или дискриминационные условия для этнических меньшинств. В то же время модель демократии Балтийских государств обладает и определенными, хотя и ограниченными, достоинствами. Главным показателем зрелости (при всех изъянах этой модели) является легитимность избирательного процесса в заданных рамках и создание механизма ротации элит в соответствии с изменяющимися запросами избирателей, что чрезвычайно актуально на этапе утверждения данной модели, свидетельством чему являются известные «революции» в Грузии и на Украине - страны Балтии избежали этого сценария.

7. Вопрос оценки реального состояния и развития демократии как «демократии на практике» (термин Эндрю Хейвуда) выходит за рамки фиксации наличия демократических институтов и процедур и требует измерения степени эффективности их функционирования. Операционализацию понятия «развитие демократии» можно осуществить через конкретные связи между электоратом и элитами. Эти связи, в свою очередь, можно разделить на два основных типа. Институт выборов и гражданские свободы позволяют населению оказывать политическое влияние. Однако величина этого влияния зависит от двух переменных: 1) уровня электорального участия граждан; 2) эффективности электорального контроля элит.

8. Несмотря на то, что модель демократии Балтийских государств
обладает определенными, хотя и ограниченными достоинства
ми, включая функциональную устойчивость и некоторый по
тенциал развития, в обозримой перспективе ее трансформации
в сторону более совершенной модели не просматривается.

Теоретическая значимость исследования состоит в концептуализации проблематики становления и развития

демократии в условиях постсоветских трансформаций. Предложенные подходы к анализу факторов демократизации и развитию качественных характеристик демократических режимов позволяют более глубоко понять логику становления и развития демократии в современном мире.

Проведенное исследование является существенным приращением знаний в области изучения демократии и постсоветской политики. Анализ особенностей консолидации и функционирования демократических режимов постсоветских государств Балтии может способствовать развитию общей теории демократизации и более полному раскрытию специфики функционирования демократических режимов в разных странах мира.

Практическая значимость исследования состоит в том, что полученные результаты, а также введенная в научный оборот новая эмпирическая информация могут быть использованы органами государственной власти Российской Федерации и иными государственными институтами, реализующими государственную внешнюю политику, при разработке стратегии взаимодействия с государствами Балтии с учетом их внутриполитической специфики.

Результаты проведенного исследования позволяют
использовать их в деятельности научно-исследовательских
учреждений, преподавании базовых политологических дисциплин
и специальных проблемных курсов в высших учебных заведениях,
при подготовке учебной и методической литературы, при
реализации программ повышения квалификации

и профессиональной переподготовки государственных служащих.

Апробация диссертационного исследования. Выводы и основные положения диссертации изложены автором в монографии. Диссертант имеет 16 статей, которые опубликованы в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК при Министерстве образования и науки РФ для публикации результатов диссертаций. Общее количество публикаций по теме составляет 29 работ, объём публикаций - 35,3 печатных листа.

Результаты исследования апробированы в выступлениях автора на международных, всероссийских и региональных научных конференциях (2005-2017): Международной научно-практической конференции «Вторая мировая война в зеркале

современности» (Уфа, 2005); Всероссийской научно-практической
конференции «Актуальные вопросы государственной

национальной политики: теоретико-методологические, правовые
и гуманитарные аспекты» (Уфа, 2008); Всероссийской научно-
практической конференции «Российский регион: проблемы
развития и управления» (Уфа, 2008); III Всероссийской научно-
практической конференции «Актуальные проблемы
коммуникации: теория и практика» (Уфа, 2011); IV Всероссийском
социологическом конгрессе (Уфа, 2012); Международной научно-
практической конференции «Философия и научная картина мира»
(Уфа, 2012); Всероссийской молодежной научно-практической
конференции «Актуальные вопросы науки и образования» (Уфа,
2013); II Международной научно-практической конференции
«Государство будущего: политико-правовой аспект» (Уфа, 2014);
Международной научно-практической конференции «Наука
и образование в глобализирующемся мире» (Уфа, 2014);
Международной научно-практической конференции «Образ
евразийской интеллигенции в XXI веке: ограничители
и перспективы» (Уфа, 2014); Первом молодежном форуме стран
ШОС и БРИКС, (Уфа, 2015); VII Всероссийском философском
конгрессе (Уфа, 2015); Евразийском гуманистическом форуме
(Уфа, 2015); XIV Международной научно-практической
конференции «Современные концепции научных исследований»
(Москва, 2015); Всероссийской научной конференции РАПН
«Время больших перемен: политика и политики» (Москва, 2017).

Материалы и выводы диссертации применены в учебном процессе кафедры истории и политологии Башкирского государственного университета в рамках дисциплины «Политология» (2014-2017 гг.), кафедры государственного и муниципального управления Башкирского государственного аграрного университета в рамках дисциплины «Политология» (2015-2016 гг.), кафедры политологии, социологии и философии Башкирской академии государственной службы и управления при Президенте Республики Башкортостан в рамках дисциплины «Политология» (2013-2016 гг.).

Диссертация была обсуждена на заседании кафедры политологии и политического управления Института общественных наук ФГБОУ ВО «Российская академия народного

хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации» 5 апреля 2018 года и рекомендована к защите.

Структура диссертации определяется научно-практической значимостью темы и логикой исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, включающих в себя тринадцать параграфов, заключения и библиографического списка.

Модели демократии в сравнительной ретроспективе

Исследование вопросов становления и развития демократии требует предварительного уточнения базовых дефиниций и ответа на вопрос: что такое собственно демократия? Определение критериев для фиксации демократии и четкого различия демократий от авторитарных режимов важно по той причине, что вопрос уровня развития демократии можно ставить только к исследуемым случаям, которые уже соответствуют минимальным критериям демократичности, то есть уже являются демократиями.

Наиболее распространенное понимание демократии заключается в утверждении, что это политический режим, основанный на власти народа. Однако конкретные механизмы реализации народной власти в исторической ретроспективе были самыми различными. Неудивительно, что понимание сущности демократии и отношение к различным демократическим моделям остаются сегодня одними из самых дискуссионных вопросов политической науки. Д. Хелд выделяет четыре классических (античную, республиканскую, либеральную и марксистскую) и пять современных (конкурентную, элитистскую, плюралистическую, правовую, партисипаторскую и совещательную) моделей демократии1.

Как известно, сам термин «демократия» и реальные демократические формы государственного управления имеют античные истоки. Древние греки под демократией понимали такое государственное устройство, при котором все взрослые граждане (но только мужчины) были вовлечены в процесс общественной жизни и принятия судебных решений. При этом участие граждан в государственной жизни не только был допустимым, но даже обязательным. Граждане не только могли посещать регулярные народные собрания, на которых принимались ключевые решения жизни города-государства (полиса), но и посредством жеребьевки занимали властные позиции даже помимо своей воли1. Кроме военных позиций, который требовали особых навыков, другие должности мог занять любой гражданин, минуя траекторию политической карьеры. Такие правила предполагали регулярную сменяемость и чередование у власти одних граждан другими. В этом смысле античную демократию можно определить как «демократию жеребьевки»2.

Подобное положение вещей приводило к ситуации, при которой общественная и частная жизнь не имели строгой разделительной линии. Любой гражданин был вынужден заниматься политикой и поэтому крылатая фраза Аристотеля о «человеке как существе политическом»3 в специфических античных условиях имело самый прямой смысл. Следовательно, для древних греков демократия понималась, прежде всего, как участие граждан в управлении государством. Не случайно изолированная от общества личность, занятая только своими приватными вопросами, воспринималась в античности как ненормальность. Уместно вспомнить, что частное лицо древние греки называли словом , от которого впоследствии произошло современное «идиот»1.

В отличие от современной концепции либеральной демократии, для которой характерно разделение между государственным и частным, в античную эпоху деление проходило по линии публичного и приватного. Под публичным понималось все политическое сообщество в рамках полиса. Вне города-государства находились те, кто был лишен гражданских прав и, соответственно, права участия в политической жизни. К последним относились женщины, свободные неграждане, а также рабы. Как можно понять, вне политики и демократии находилось значительная и даже большая часть общества, что существенно отличает античное понимание демократии от современного. Однако именно это создавало возможности для активного и рутинного участия граждан в политике, которые благодаря труду всех указанных социальных групп были лишены необходимости заниматься другими заботами и могли всецело посвятить себя общественно-государственной деятельности.

Вплоть до XVII–XVIII вв. большинство политических мыслителей весьма критически оценивали демократию вообще и античную демократию, в частности. Именно на основе критики античной демократии появились новые модели и смыслы сути демократического государственного устройства. Одной из главных причин критики античной демократии являлось главенство в принятии решений низших слоев общества. Высшая аристократия была ограничена во власти и нуждалась в постоянной поддержке низших социальных страт. Причем не только в период выборов, как на современном этапе, но на каждом этапе любого принятия решений2.

Новое понимание сущности демократии исследователи связывают с трудами средневекового философа Фомы Аквинского, который в своей работе «Сумма теологий» переосмыслил нормативные функции выборов и политическую роль избирателей. Лучшей формой правления философ называл смешанную систему, в которой избирательные права распространены на все мужское население. Граждане участвуют в управлении, но не прямо, как в античной демократии, а косвенно, посредством выборов высших должностных лиц. Это создает условия для гармоничного сосуществования лучших элементов других форм правления в виде монархии, аристократии и демократии1. Концептуальная революция в понимании демократии Фомой Аквинским заключалось в том, что выборы стали впервые рассматриваться как демократическая процедура. Как уже указывалось выше, ранее со времен античности избирательные процедуры оценивались, скорее, как аристократический элемент и применялись для выборов узкого круга элитарных лиц, например, военных руководителей. Истинно демократической процедурой признавалась жеребьевка, которая исключала возможности влияния на избирателей со стороны более богатых или сильных лиц и уравнивала гипотетическую вероятность быть избранным любому гражданину, вне зависимости от его имущественного достатка или степени влиятельности. Другими словами, в античности критерием демократичности вступал принцип равенства избирателей, а не равенство избираемых. Если использовать системную терминологию Д. Истона2, то можно сказать, что Ф. Аквинский перенес принцип равенства с конечного исхода политической борьбы (выхода) на стартовую позицию политического процесса (входа). Демократия стала пониматься не как принцип равенства шансов быть избранными, но как равенство влияния на избрание компетентных управленцев. Более того, согласно Ф. Аквинскому, избранием временных управленцев политическое участие основной части граждан должно собственно и ограничиваться. Принятие конкретных управленческих решений в идеальной модели мыслителя должно быть выведено из компетенций народа1.

Необходимо отметить, что данный переворот в понимании сущности демократии, впоследствии получивший развитие в трудах других мыслителей и теоретиков более позднего времени2, отражал изменившуюся политическую реальность и новую модель государства, объединяющую миллионные сообщества, в отличие от сравнительно малочисленных античных городов-государств. Большие размеры государства уже не позволяли использовать как регулярное участие граждан в народных собраниях, так и принцип жеребьевки для избрания должностных лиц. В этом смысле учение Ф. Аквинского отражало переход уже не теоретический, а вполне эмпирический от модели прямой демократии к представительной3.

Но наиболее полно основные идеи представительной и либеральной демократии были сформулированы мыслителями более позднего времени. Одним из наиболее влиятельным из них по праву считается Д. Локк, который сформулировал такие демократические принципы как права человека, народного суверенитета, правления большинства, разделения властей и представительной системы парламентского правления4. Теория разделения властей, ставшая стержнем политических идей Ш. Л. Монтескье, также оказала значительное влияние как на развитие теории демократии, так и на политическую практику. Его значительный вклад в развитие современного представления о демократии состоял в том, что он указал на важность институционального устройства демократии. По мысли ученого, поскольку каждый в отдельности индивид стремится к достижению личной выгоды, совокупность корыстных приватных интересов должно быть ограниченно политическими институтами. Правильная институциональная организация государства не только способна избежать хаоса борьбы личных интересов, но даже наоборот, создать основы для эффективного управления и развития общества1. Важная роль институционального ограничения политиков, на которую указал Ш. Л. Монтескье, до сих пор является центральным тезисом многих современных концепций демократии и по-прежнему не теряет актуальности.

Исторические и структурные факторы демократизации стран Балтии

Процесс государственного и национального строительства балтийских стран имел существенную специфику, свойственную почти всем сравнительно малочисленным народам, окруженным более могущественными и развитыми соседями. Уже в XIII в. их государственное образование было прервано внешней экспансией со стороны Дании и немецких рыцарей Ордена меченосцев. Вплоть до XVIII в., когда большая часть Балтии была завоевана Российской Империей, все три балтийских народа представляли собой крестьянское сообщество, подчиненное более высокому иностранному сословию в виде немцев, подчинивших эстонцев и латышей. Поляки были доминирующим сословием на литовских землях.

Имея общий подчиненный статус, три балтийских народа испытывали разное культурное влияние. Эстонцы и латыши, интегрированные в рамки Ливонского ордена, подверглись влиянию немцев, в то время как литовцы оказались частью Речи Посполитой с господством польской культуры. Некоторые исследователи указывают, что западное влияние, выражающееся в доминировании принципов права, свойственное немецкому дворянству и польской шляхте феодальной эпохи, оказало существенное влияние на балтийские народы, которые во многом сохранили культурные нормы своих господ1. В XVI в. разница государственного влияния дополнилась религиозным различием, когда в Ливонском ордене утвердилось лютеранство, а в Речи Посполитой, несмотря на давление со стороны протестантизма, тем не менее, сохранила свои позиции католическая религия.

С XVIII в. Российское господство, хотя и существовало де-ю р е в течение последующих двухсот лет, де-факто не оказывало определяющего культурного и социально-политического влияния. Немецкое и польское дворянство получило подтверждение сословных привилегий, сосредоточило в своих руках административную, судебную и полицейскую власть, влияло на церковные и школьные дела. Местные вопросы решались на собрания дворян. При этом немцы и поляки, представляющие в соответствующих балтийских землях политическую элиту, составляли лишь 2–4% от всего населения. Привилегии, дарованные дворянству в странах Балтии, служили гарантом стабильности и их лояльности по отношению к российской власти. Однако данное статус-кво в течение XIX в. начало рушиться вследствие кризиса крепостной системы, развития капиталистических отношений и роста национального самосознания балтийских обществ.

Вполне справедливо утверждать, что поглощение Балтии Российской империей спасло балтийские народы от ассимиляции со стороны немцев и поляков, как это, например, произошло с литовцами-лютеранами в прусской малой Литве, которые полностью растворились в немецкой среде. Одновременно с этим балтийские народы избежали интенсивной русификации и ассимиляции со стороны русского этноса. Причина этого заключалась в том, что российская власть вплоть до середины XIX в. рассматривала балтийский национализм, скорее, как союзников против немецкого и польского сепаратизма, чем угрозу для имперского универсализма. Это позволяло балтийской интеллигенции и национальным движениям развиваться и консолидироваться. В отличие от малых народностей, интегрированных в одну имперскую общность, более сложная этническая и властная композиция в рамках Российской Империи создала объективные возможности балтийским народностям для лавирования между интересами немецкой, польской и российской элитами, а также позволяло поступательно эволюционировать в сторону национальной интеграции.

Согласно периодизации теоретика национализма М. Хроха, национальные движения в своем развитии проходят три этапа. На первом из них происходит рождение национальной интеллигенции, которая инициирует изучение национальных традиций и культуры. На втором этапе национальная интеллигенция переходит к агитации идеи нации среди широких слоев населения. Третий этап связан с организационным оформлением и политизацией национальных движений1. Опыт развития национальных движений в трех странах Балтии был очень похожим и в целом подтверждает данную периодизацию. Истоки национальных движений в станах Балтии связаны с развитием грамотности и процессами модернизации XIX в. Во вторую половину XIX в. стали наблюдаться процессы, когда интеллектуалы от изучения национальной культуры и истории своего народа стали переходить к патриотической агитации, которая завершилась рождением массовых национальных движений в начале XX в.1

В то же время процесс национальной консолидации у трех балтийских народов происходил неравномерно и имел специфику. Существенной разницей литовской истории в сравнении с эстонцами и латышами, повлиявшей на ход становления национального сознания, можно признать факт существования Великого Княжества Литовского, которое не было покорено поляками, в отличие от протогосударственных образований эстонцев и латышей, которые полностью были завоеваны немцами. В 1569 г., когда было образовано государство Речь Посполитая, литовская элита вошла с равными правами в это новое государственное образование, сохранив наряду с польской шляхтой все свои дворянские привилегии. И хотя в дальнейшем литовская элита подверглась полонизации и утратила свои литовские культурные корни, отдалившись от крестьянского литовского населения, память о существовании великого литовского государства в последствии стало значимым символическим ресурсом литовских националистов, которые борьбу за национальную независимость рассматривали как возвращение к былой исторической славе. Эстонцы и латыши не имели подобного исторического прецедента. Вероятно, этот факт служит одной из причин того, что в деле национального освобождения литовцы часто были первыми и опережали в национальных требованиях своих балтийских соседей.

Еще одним историческим фактором, повлиявшим на ход национального движения, является специфика религиозного выбора, который, как уже указывалось выше, отличался у литовцев с одной стороны и, эстонцев и латышей, с другой. Последние под влиянием немцев в XVI в. приняли одну из форм протестантизма в виде лютеранства. М. Вебер вполне убедительно показал значение протестантизма для развития капитализма и модернизации1. Развитие эстонцев и латышей в XVII–XIX вв. может рассматриваться как эмпирическое подтверждение тезисов немецкого исследователя о влиянии протестантизма на развитие общества. Действительно, в отличии от литовцев, которые сохранили католическую веру, эстонцы и латыши после принятия протестантизма продемонстрировали куда более высокие темпы в модернизационных процессах, выражающихся в распространении грамотности, урбанизации, индустриализации и т.д.

В отличие от католичества, лютеранство требует от верующих чтения и понимания Библии. Этим было обусловлено стремление немецкой знати к распространению грамотности среди крестьян и к созданию ими учебников и словарей. Немаловажно, что немецкие помещики и священнослужители стали распространять грамотность на эстонском и латышском языках, формируя будущую национальную элиту балтийских народов и стимулируя становление национализма этих сообществ. Католическая церковь в меньшей степени способствовала развитию грамотности. В результате, уже к началу XX в. разница трех балтийских народов в уровне грамотности оказалась довольно существенной. Так, если доля грамотных эстонцев к этому периоду составляла 95%, латышей – 92%, то литовцев только 54%2. Процессы индустриализации и рост городов также более интенсивно происходили в Эстонии и Латвии, нежели в Литве. К 1913 г. городское население Литвы составляло только 13%, в то время как в Эстонии этот показатель достиг 19%, а в Латвии – 38%3.

Процессы развития системы образования и расширения грамотности среди населения имели важные долговременные последствия, которые отразились, в том числе, и на современных политических процессах.

Существенную роль играло не только само развитие грамотности, но факт обучения на родном языке, что формировало этническую идентичность и в последствии влияло на рост популярности оппозиционных национальных движений. Как убедительно в своей работе показали К. Дарден и А. М. Грзумма-Бюссе, тот факт, что большая часть балтийских народов прошла первый раунд образования на родном языке в дальнейшем станет одним из значимых факторов роста протестного антисоветского движения и краха коммунистических сил на первых конкурентных выборах 1990 г. Исследователи приводят статистические доказательства наличия сильной корреляции между распространением досоветской грамотности на родном языке и уровнем национальной идентичности как важной детерминанты распространения политизированного национализма1. Первый раунд школьного обучения является решающим в процессе формируя национальной идентичности. Это имеет прямые политические последствия, поскольку существование системы образования в докоммунистический период и формирование национальной идентичности до советизации повышало уровень оппозиционности населения по отношению к режиму. Формирование системы школьного образования в более поздний период уже в рамках СССР и прохождение населением первого раунда школьного обучения на русском языке блокировало формирование этнической идентичности и заменяло национальный проект советской гражданской идентичностью. В дальнейшем это минимизировало возможности оппозиционных национальных движений заручиться массовой народной поддержкой и оказывало влияние на траекторию постсоветских режимных трансформаций.

Электоральное участие в странах Балтии: сравнительный статистический анализ

Как следует из приведенного выше анализа, проблема неграждан сохраняет актуальность на современном этапе для Латвии и Эстонии, но не для Литвы. Поэтому касательно этого аспекта в дальнейшем при анализе статистических данных именно первые страны будут в центре исследовательского внимания.

Говоря о динамике решения проблемы неграждан, следует отметить, что в целом статистические данные говорят о последовательном улучшении состояния дел в этой сфере, как в Латвии, так и в Эстонии.

Так, например, в Латвии количество неграждан последовательно сокращается (см. рис. 1.2).

Если в начале постсоветских трансформаций численность лиц, не имеющих латвийского гражданства, составляла 730 тыс., то уже к 2000 г. эта цифра сократилась до 613 тыс., а к 2010 г. до 344 тыс. К 2015 г. доля неграждан Латвии составляет 262 тыс. человек.

В процентном отношении от числа всего населения доля неграждан к началу независимого развития Латвии составляла почти треть населения. Так, в 1994 г. доля неграждан составляла 29,1%. Уже через пять лет к 2000 г. доля неграждан сократилась до 25,7%. Еще через пять лет это значение стало равно 21,5%. К 2010 г. доля неграждан в структуре населения Латвии составляла 15,2%. По данным 2015 г., доля неграждан в Латвии равняется 13,1%. Таким образом, за 25 лет постсоветского развития доля неграждан в Латвии сократилось более чем в два раза – с 29,1% до 13,1% (см. рис. 1.3.).

Сокращение доли неграждан в Латвии связанно с целым рядом причин и обусловливается как естественной убылью населения в силу смертности, так и миграцией. Однако не менее важный аспект сокращения неграждан связан с совершенствованием и либерализацией процедуры натурализации, о чем речь шла выше.

В динамике количества лиц, прошедших процесс натурализации в Латвии, можно выделить две волны (см. рис. 1.4). Первая волна роста количества лиц, прошедших процедуры натурализации и получивших гражданство Латвии, наблюдалась в период 1995–2000 гг., когда было окончательно принято законодательство в сфере предоставления гражданства и люди впервые начали использовать свое право получения гражданства. В этот период наблюдалась положительная динамика ежегодного роста лиц, прошедших процедуры натурализации. Так, если в 1995 г. это сделали 984 человек, то в 1996 г. уже 3016. В 1998 г. уже 4439 человек прошли процедуры натурализации, в 1999 г. – 12427 человек. В 2000 г. рост этого значения достиг 14900 человек.

Всего в период 1995–2000 гг. гражданство Латвии через процедуры натурализации получили почти 39 тыс. человек. После 2000 г. и вплоть до 2003 г. наступил заметный спад в получении гражданства и прохождения процедур натурализации. Так, в 2001 г. это сделали только 10637 человек, что было почти на 5 тыс. человек меньше, чем годом ранее. В 2002 г. процесс натурализации прошли менее 10 тыс. человек. В 2003 г. наметился некоторый подъем рассматриваемого значения до 10049 человек.

Вторая волна роста получения гражданства Латвии через прохождение процедур натурализации наблюдалась в период 2004–2006 гг. и была связана с вхождением страны в Европейский Союз. Получение латвийского гражданства давало ряд преимуществ для работы и перемещения в едином европейском пространстве, что стало важным стимулом для многих неграждан для прохождения процедур натурализации.

В 2004 г. сразу более чем 16 тыс. человек прошли процесс натурализации, 2005 г. стал в этом смысле рекордным. Рассматриваемое значение достигло 19 тыс. 169 человек. Хотя в 2006 г. процедуру натурализации прошло меньше, показатель этого значения оставался сравнительно высоким на уровне почти 16,5 человек. Всего за 3 года (с 2004 по 2006) гражданство через процедуру натурализации получили 51 тыс. 672 человека.

С 2007 г., когда процедурой натурализации воспользовались только 6826 человек, можно говорить о резком спаде анализируемого показателя. В дальнейшем наблюдалось последовательное падение данного значения. Уже в 2008 г. гражданство Латвии через процедуру натурализации получило только 3 тыс. человек, а в 2009 г. лишь 2080. В последние два года численность упала до менее тысячи человек.

Схожие тенденции в сфере предоставления гражданства и динамики числа неграждан наблюдаются в Эстонии.

Как и в Латвии, количество неграждан в Эстонии с каждым годом последовательно сокращается (см. рис. 1.5.). В 1994 г., когда было принято окончательно законодательство, которое инсталлировало статус неграждан, таковых в Эстонии оказалось 420 тыс. К 2000 г. их количество сократилось достаточно существенно и составило 170 349 человек. Еще через пять лет количество неграждан стало равняться 136 тыс. К 2010 г. это значение сократилось до 96 тыс. По данным 2015 г. численность неграждан в Эстонии составляла 90 тыс. человек.

Если говорить о процентной доли неграждан по отношению ко всему населению Эстонии, то прогресс выглядит еще более показательным (см. рис. 1.6).

В 1992 г. доля неграждан составляла более трети населения – 32%. Через десять лет постсоветского развития это значение сократилось ровно на 10% и составило 12,2%. К 2015 г. доля неграждан сократилась еще на 6% и составила 6,3%. Таким образом, за 25 лет постсоветского развития доля неграждан в Эстонии сократилась более чем в три раза с 32% до 6,3%.

Если сравнить динамику сокращения доли неграждан в Латвии и Эстонии, то обнаруживается тот факт, что, хотя изначально значения этого показателя в обоих случаях были примерно равные, в дальнейшем сокращение доли неграждан в Эстонии оказалось более существенным, чем в Латвии (см. рис 1.7).

Развитие демократии в постсоветских государствах Балтии: сравнительный анализ

После проведенного и представленного выше анализа эмпирических данных, характеризующих уровень и динамику электорального участия и контроля балтийских политий, можно перейти непосредственно к вопросу измерения развития демократий в постсоветских государствах Балтии и их сравнительному исследованию. Как указывалось в теоретической части нашей работы, измерение развития демократии нами предлагается осуществлять по двум ключевым критериям: 1) по уровню электорального участия; 2) по уровню электорального контроля. При этом уровень политического участия оценивается по двум индикаторам:

а) по значению реальной явки от числа всего населения государства;

б) по доли лиц от числа всех граждан, ограниченных в политических правах и лишенных возможности участия в электоральных процессах.

Таким образом, в целом при измерении уровня развития демократии мы учитываем три индикатора: два из которых относятся к параметру электорального участия и один к параметру электорального контроля. Последний индикатор оценивается по данным электоральной статистики, которая позволяет оценить динамику поддержки инкумбентов по результатам выборов.

Все эти три индикатора могут быть использованы для общего индексирования развития демократии. Каждый индикатор может быть оценен бальной оценкой от 0 до 1. Суммирование каждого значения трех индикаторов позволяет вывести композиционный (общий) индекс развития демократии, шкала которого варьируется от 0 до 3, где 0 – это значение минимального уровня развития демократии, а 3 – это максимальное значение, указывающие на высокий уровень демократического процесса.

Конкретные балы и их суммирование осуществляется на основе статистики электоральных исходов по конкретным годам и с опорой на следующие данные:

1. Участие (I). Индикатор измеряется и индексируется на основе расчета реальной электоральной явки от числа всего населения государства. При значении данного показателя, превышающего 50%, индикатор оценивается одним баллом. Это означает, что в избирательных процедурах даже с учетом наличия определенной доли неграждан, не допущенных к выборам, в целом большинство (а не меньшинство) определяет политический курс страны. При значении рассматриваемого показателя ниже 50% выставляется бал равный нулю.

2. Участие (II). Индикатор измеряется и индексируется на основе данных доли лиц (в процентах) от числа всех граждан, ограниченных в политических правах и лишенных возможности участия в электоральных процессах. Эти значения выводятся нами на основе статистических данных о доли неграждан в составе населения страны. При выставлении баллов нами принята условная граница, равная в 10%. Это означает, что если доля неграждан в социальной структуре общества не превышает 10%, то индикатору присваивается бал равный единице. Другими словами, 10% определяется нами как сравнительно незначительная доля лиц, исключенных из электоральных процессов. При превышении этой доли более чем на 10%, данный индикатор оценивается баллом равным нулю, что говорит о проблемах демократического развития.

3. Контроль. Индикатор определяется согласно данным, приведенным в третьей главе настоящего исследование. Конкретно речь идет о проведенных нами расчетах потери электоральной поддержки инкумбетами со стороны населения на каждом последующем электоральном цикле. Если эти значения отрицательные, то есть инкумбенты по результатам текущих выборов в сравнении с предыдущими сокращают долю своей электоральной поддержки, то выставляется бал, равный единице. Это говорит о высоком уровне реализации функции электорального контроля и, соответственно, о более высоком уровне качества демократии. При противоположных данных, то есть если на очередных выборах властвующие силы сохраняют или приумножают долю своей электоральной поддержки, индикатор оценивается нулевым баллом, что трактуется нами как факт слабой реализации функции электорального контроля как значимого индикатора качества демократии. Таким образом, в рамках предложенной методики расчет индекса уровня развития демократии (ИРД) осуществляется по формуле:

ИРД = У(I) + У (II) + К где:

У(I) – реальная электоральная явка от числа всего населения государства;

У(II) – доля лиц от числа всех граждан, ограниченных в политических правах и лишенных возможности участия в электоральных процессах (неграждане);

К – уровень электоральной поддержки инкумбента в сравнении с предыдущими выборами.

Рассчитаем индекс качества демократии для всех исследуемых случаев и сравним полученные результаты.

Динамика индекса уровня развития демократии в Эстонии. Данные по всем трем параметрам оценки уровня развития демократии Эстонии представлены в таблице 44.

Как видно из представленных данных, значения параметра участия по доли явки от числа всего населения (Участие I) в 1990-х гг. в Эстонии не превышали 50%. Явка от числа всего населения на выборах парламента в 1992 г. составила 46%, а в 1995 г. сократилась на один процент (до 45%). На выборах легислатуры от 1999 г. явка возросла на 4 процентных пункта и составила 49%, но, как и прежде, не превысила порог в 50%, поэтому во всех этих случаях данный индикатор оценивается нами значением 0.

Одновременно с этим значения параметра доли неграждан (Участие II) в течение в 1990-х гг. также оставались весьма значительными и превышали 10%. Так, в 1992 г. доля неграждан в Эстонии составляла 32% от численности всего населения страны. В 1995 г. этот показатель сократился до 25%, а к 1999 г. доля неграждан в Эстонии составляла 14%. Все это позволяет оценить данный параметр в указанный период значением 0.

Значения такого параметра как электоральный контроль по результатам первых выборов в Эстонии говорят о высокой реализации электоратом данной функции. По итогам парламентских выборов 1992 г., поддержка инкумбента сократилась на 44%. Электоральный исход выборов легислатуры 1995 г. также показал поражение властной коалиции с сокращением электоральной поддержки на 27%. Примерно столько же (25%) властвующая элита потеряла по итогам выборов 1999 г. Эти данные позволяют оценить параметр электорального контроля в течение 1990-х гг. значением 1.

Суммируя значения индексов этих трех параметров по итогам выборов 1992, 1995 и 1999 гг., мы определяем индекс развития демократии Эстонии того периода, который равняется 1. Как видно, наличие проблемы большой доли неграждан и ограничение их политических прав приводит к низкой явке от числа всего населения страны и потере двух баллов из трех при оценке качества демократии Эстонии периода 1990-х гг.

По итогам выборов эстонского парламента 2003 г. явка от числа всего населения страны впервые превысила 50%. Поэтому данный параметр с этого года мы оцениваем значением 1. Вместе с тем доля неграждан в 2003 г. по-прежнему оставалась значительной и составляла 12%. С точки зрения оценки третьего параметра (уровень электорального контроля) по итогам избирательной кампании 2003 г. инкумбент сократил свою поддержку на 15 процентных пункта, поэтому данный индикатор оценивается нами значением 1. Таким образом, к 2003 г. индекс развития демократии в Эстонии возрос на 1 балл и стал равняться двум.

Выборные кампании 2007 и 2011 гг. сохранили сравнительно высокие показатели явки: 56% и 59% соответственно. Эти выборы также стали первыми, которые прошли в условиях падения уровня доли неграждан в составе всего населения страны ниже планки в 10%. В 2007 г. негражданами оставалось 8% населения Эстонии. К 2011 г. этот показатель сократился до 7%. Одновременно с этим указанные выборные кампании оказались первыми в постсоветской истории Эстонии, когда властвующая элита не сократила, а напротив, увеличила уровень своей электоральной поддержки в сравнении с предыдущими выборами. В 2007 г. правительственная коалиция партий увеличила свой результат на 5%, а в 2011 г. на 10%. Данные формальные показатели позволяют говорить о низком уровне реализации функции электорального контроля и это служит основанием для оценки этого параметра значением 0.

Таким образом, хотя в период 2007–2011 гг. значение параметра Участие II повысилось на один балл, по параметру Контроль значение, напротив, сократилось с 1 до 0. В результате общая сумма трех параметров и индекс развития демократии в Эстонии в указанный период сохранились в рамках значения 2.