Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Современное социальное бытие в понятийных координатах постмодернистской философии .25-113
1.1. Современное общество как мир постмодерна 25-43
1.2. Роль постмодернистской философии в семантическом конструировании социального бытия постмодерна 43-56
1.3. «Узловые» понятия концептосферы постмодерна: постмодернистская матрица 57-99
1.4. Феномен разрастания постмодернистской концептосферы и его значение для информационного события в постмодерне 99-111
Выводы по главе .111-113
Глава 2. Постмодернистская событийная онтология и ее влияние на концептуализацию социального бытия как события 114-201
2.1. Значение концепта «событие» в постмодернистской парадигме современного социального бытия 114-122
2.2. Формирование «события» как семантически многослойного понятия: концепция М.Хайдеггера .122-128
2.3. От экзистенциальной «заботы» о событии к постмодернистской игре в событие: концепция событий-симулякров Ж. Бодрийяра .128-146
2.4. Событие как «парадоксальное» бытия: концепции «идеальных событий» Ж.Делеза и «истинностных событий» А.Бадью .146-181
2.5. Событие как Событие: событийная теория Ж.-Л. Нанси 182-198
Выводы по главе .198-201
Глава 3. Конструирование современного социального бытия как события: событийная тактика и стратегии постмодерна .202-326
3.1. Концептуальная революция постмодерна и ее влияние на конструирование социального бытия как события .202-212
3.2. Событийная тактика в конструировании социального бытия как события: понятийные практики 213-281
3.3. Событийные стратегии постмодерна 281-307
3.4. Событийная трансформация постмодерна и перспективные контуры нового мира .307-323
Выводы по главе .323-326
Заключение 327-331
Список литературы 332-394
- Современное общество как мир постмодерна
- Значение концепта «событие» в постмодернистской парадигме современного социального бытия
- Концептуальная революция постмодерна и ее влияние на конструирование социального бытия как события
- Событийная трансформация постмодерна и перспективные контуры нового мира
Современное общество как мир постмодерна
Человек становится человеком в обществе и культуре. Социальное и культурное настолько взаимосвязаны и взаимозависимы, что следует говорить о единой социокультурной среде, имеющей для человека онтологический статус. Еще в Античности философы осознавали и подчеркивали принципиальное значение социума для человеческого бытия (отсюда концептуальное аристотелевское «Человек – социальное животное»18). Распознать же культуру как сферу бытия, не только производное социальной жизни или способ самовыражения человека, но действенную силу, конструирующую, меняющую бытие, оказалось значительно сложнее. Оформление и развитие социальных и гуманитарных наук в последней четверти XIX – первой четверти ХХ вв. свидетельствовало о гуманитарном повороте, об определении новых акцентов в человеческом бытии; и эти акценты были связаны с постижением смысла и роли культуры в процессе бытия.
Всю первую половину ХХ в. исследователи, философы и ученые с различных оснований 19 постепенно двигались к признанию и обоснованию онтологического статуса культуры во всех ее проявлениях от мифологии до науки, в материальной и нематериальной форме, в виде вербальных и невербальных знаков. Декларацией свершившегося гуманитарного поворота стали два постулата выдающихся мыслителей ХХ столетия, возвестивших переосмысление бытия в новом ракурсе: «Язык – дом Бытия»20 (М. Хайдеггер) и «Человек – символическое животное» 21 (Э. Кассирер). Была постулирована онтологичность символов и слов в бытии человека.22 Отсюда, гуманитарный поворот проявлялся и как «лингвистический переворот»: актуализация, распознание и выявление терминов и понятий, которые становятся инструментами влияния на конкретную социальную действительность. И как поворот символический, организующий бытие в том контексте, который задан во вводимых в оборот символах и знаках, конструирующих социальную действительность.
Но признание различными философскими течениями ХХ столетия онтологического характера символов и знаков, в том числе, вербальных, во всем их многообразии интерпретаций, оказалось чревато проблемами амбивалентности и поливалентности в бытии и его восприятии сознанием. Установка на акценты восприятия, нюансы понимания, контексты и трактовки, обусловленные множественными субъективными факторами, а не стандартными процедурами логико-методологического познания, привели к тому, что картина мира разрывалась, фрагментировалась; утрачивались цельность сознания и целостность бытия. Разорванное сознание теряет возможность не только познания, – адекватного восприятия бытия, т.к. при этом уменьшается возможность ориентации в непредсказуемом и сложном мире; в условиях расколотого бытия и разорванного сознания возникают проблемы подлинности бытия, значимости (приоритета) определенных форм, ценностей и и аспектов бытия перед другими.
Нельзя сказать, что актуальная проблема разорванного сознания и расколотого бытия для человечества, особенно, представителя Западной цивилизации, совершенно новая. Впервые эта тема была заявлена в средневековой христианской теологии, расколовшей целостное и гармоничное бытие, «прорисованное» философами античности, на «ад» и «рай». Учитывая, что одно из дискуссионных направлений средневековой философской мысли – спор между номиналистами и реалистами по поводу онтологической роли понятий, можно считать, что «ад» и «рай» воспринимались в Средние Века как категории бытия (внешние для человека) и одновременно как категории понимания, психической жизни человека (внутренние), по крайней мере, частью теологов. Но средневековые мыслители, расколов одновременно бытие и сознание человека, вовсе не считали эту ситуацию нормальной или справедливой. В процессе теологических/онтологических исканий они стремились вернуть утраченную целостность, найдя новую гармонию, - в Боге. Христианская категория Бога являла собой новый, перспективный, уровень целостности, выступая как горизонт Бытия и потенциал Духа для человечества. Стремление вернуть утраченную гармонию бытия и сознания, природы и духа, проявилось и в попытке разрешить в границах христианской теологии вопрос о соотношении веры и разума. Не останавливаясь подробно на данном вопросе, отмечу, что он так и не был разрешен, скорее, отложен. Так, У. Оккам в конце Средневековья провозглашает, что разум и вера («знание абстрагированное и знание интуитивное») не совпадают. 23 А в дальнейшем, в Новое время, гносеология и онтология сосредотачиваются исключительно на разуме, как одной из составных частей сложной психической жизни человека, почти игнорируя вопрос веры (а, также, проблемы чувств, переживаний, страданий человека). Так в Новое время реализуется поставленная средневековыми теологами задача достижения новой целостности бытия и духа, но за счет фактического отождествления человеческого духа и разума, оставив за «скобками» этого тождества иррациональное. Начинается этот процесс с Р. Декарта, апогеем новой целостности бытия и сознания стала концепция Мирового духа Г. Гегеля. 24 Таким образом, в рационализме Нового времен достигается гармония бытия и сознания (разума) за счет размежевания рационального и иррационального.
В Новейшую эпоху начинается следующий этап: «расслаивается» уже собственно разум 25 , сфера сознания. Тем самым снова раскалывается человеческое бытие, уничтожая даже иллюзию частичной гармонии, которая была актуальна в Новое время. Но, в отличие от христианского Средневековья, бытие раскалывается не на две противоположности, а на множество частей. «Философия жизни», психоанализ, экзистенциализм: эти и многие другие философские течения фиксировали, акцентировали и обосновывали новую, куда более серьезную и множественную, разорванность: бытия и мышления; «внутри» бытия и «внутри» самого мышления. Отсюда и «гуманитарный поворот» современной философии и науки – поворот к человеку. Ведь это современный индивид в духе новейшей установки на «радикальный плюрализм» разрывается на части: между естеством и духом; разумом и чувствами, социальным и индивидуальным и т.д.
Поэтому постскриптумом гуманитарного поворота стали поиски новых путей преодоления постулированного раскола: представители философских течений ХХ в. стремились связать воедино, системно объединив обе сферы человеческого бытия, – «вещное» бытие и семиотико-семантическое, реальное и виртуальное. Эти попытки не были безуспешными. Но конечной цели – возрождения относительной целостности бытия, или хотя бы обеспечения экзистенциальной уверенности в неких принципах бытия как «фокусных точках», стягивающих аморфную реальность в какие-то формы и последовательности, не достигли. Именно об этом возвестила миру постмодернистская философия, одновременно констатировав возможность «с этим жить»: в расколотом мире, с разорванным и дезориентированным сознанием, обозначив такой мир принципиально неопределенными понятиями, начинающимися с приставки «пост»: «постмодерн», «постмодернизм», «постиндустриальное общество», «постструктура».
Постулирование самой возможности принципиально неопределенных понятий 26 стало концептуальной революцией, если рассматривать данное но и «открытой дверью» в Новейшую философию. В Новейшую эпоху философы лишь акцентируют те идеи, которые уже были заявлены их предшественниками, но на протяжении двух столетий остававшимися маргинальными или второстепенными. Здесь и идея «идолов рыночной площади» (проблемы языка) Ф. Бэкона, и идеи субъективности восприятия у Дж. Локка и Дж. Беркли (онтологии субъекта), и идея дифференциации сознания у И. Канта, и др. явление с точки зрения западной рационалистической цивилизации с ее тяготением к точным и четким формулировкам. Осуществлена была концептуальная революция с помощью серии понятийных приемов, которые следует обозначать как «философский постмодернизм». 27 Одновременно это означало переосмысление и преобразование социального бытия в том понятийном ракурсе, который артикулировала и информационно поддерживала постмодернистская философия и гуманитарное знание, переформатированное в призме постмодернистских подходов. Была констатирована ключевая роль понятий не только в познании, но и в бытии. Распространение получает точка зрения, что исследование любых сторон и форм социального бытия необходимо начинать с определения ключевых понятий в качестве семантических «координат», в которых осуществляется жизнь конкретных людей, и лингвистического «инструментария», который помогал бы обосновывать и поддерживать именно этот, конкретный, формат социальной жизни.
В данном исследовании понятия «постмодерн» и «постмодернизм» используются в виде таких смысловых «координат» для обозначения аспектов современной социальной жизни, актуальных социальных форм и форм культуры, социокультурных взаимодействий, - всего того, что вкладывается в понятие «социальное бытие». Иные обозначения современного общества (постиндустриальное, информационное общество) считаю восходящими к указанным выше понятиям как категориям современного бытия.
Значение концепта «событие» в постмодернистской парадигме современного социального бытия
Определение семантических «контуров» («постмодерн» и «постмодернизм»), выявление понятийных «координат» в виде динамичных и емких по смыслу постмодернистских концептов («текст», «дискурс», «нарратив», «ризома», «деконструкция») предваряет распознание современного социального бытия как со-бытия. Понятия предстают как «инструменты» влияния информационной среды на социальную действительность, конструирования социальных реальностей. Но какова методология и технологии воздействия понятийных «инструментов» на социальное бытие (если есть какая то методология)? Поиск ответа на этот вопрос лежит в области анализа постмодернистской онтологии события, в основе которой - постулаты о «событийности» бытия, взаимосвязанности виртуального, семантического пространства понятий и социальной деятельности субъектов. Будучи вполне целостными онтологическими концепциями, постмодернистские событийные теории развенчивают миф о принципиальной не системности постмодернистской философии (в частности, сферы понятий) и предстают развернутыми методологиями влияния концептов на социальное бытие.
Постмодернистская философия в лице ее родоначальников Ж. Лиотара, Р. Барта, Р. Батая, Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Делеза акцентировала существующую между информационной средой (знанием, образованием, информационными технологиями, языком, понятийным пространством) и социальным бытием взаимосвязь в форме парадоксальных понятий нового типа.318 Последователи идеологов постмодернизма Ж. Бодрийяр, Л.-Ж. Нанси, А. Бадью в стремлении выяснить, каким образом связь между понятиями и действиями можно поддерживать, воспроизводить и упрочивать, пошли дальше, обосновывая парадоксальность самого мышления. Но они же задались вопросом о проблемах, возникающих по мере акцентирования понятийных связей в социальном бытии.
Особенность постмодернистских понятий в том, что, вступая в резонанс с социальным бытием, они одновременно его и деструктурируют, и конструируют новые социальные реальности. Так осуществляется деконструкция – сначала в понятийной сфере, информационном пространстве в целом, и, наконец, в социальной действительности. Учитывая влияние в современной жизни масс-медиа, проницаемость и «вездесущность» информационных технологий, сам статус современного мира как информационного общества, этот процесс крайне динамичный и масштабный. 319 Время между внедрением нового термина, расширением пространства его значений, трансформацией термина в концепт, внедрением концепта как набора смыслов в массовое сознание, и воздействием на социальное бытие через поступки, действия социальных субъектов, втянутых в ареал влияния концепта, сжато сегодня до предела.
Понятийное пространство и весь информационный мир напоминают быстро вращающийся на острие «шар». Динамичные изменения, «вращение» (смыслов, знаков) предохраняют от окончательного распада мир и саму социальность320. Но достаточно небольшого сбоя в такой динамичной системе или замедления ее «вращения» - и привычный мир может рухнуть. Ж. Бодрийяр называет такое состояние «имплозией»321 - ситуацией на пределе, на грани или даже уже в процессе информационного взрыва. «Взрыв» обращен вовнутрь социума и выражается не столько в традиционной форме социальных потрясений (войн и революций), сколько в резких сдвигах в сознании людей, в их мировосприятии, происходящих через семантические смещения, понятийные деформации. Но, учитывая сегодняшнее влияние информационной сферы, даже незначительные понятийные деформации впоследствии неизбежно трансформируются в серьезные социальные сдвиги.
Несмотря на усиление центробежных тенденций и динамику изменений, в «состоянии постмодерна» мир может находиться довольно долго, не распадаясь.322 Ровно столько, сколько актуальны будут значения и смыслы, курсирующие в семантических «полях» ключевых концептов 323 и во всем информационном пространстве социокультурного бытия постмодерна: смысловая многозначность, принципиальная «анонимность» и «бессубъектность», прозрачность для взаимопроникновения даже оппозиционных смыслов, установка на преодоление понятийных границ и ценностных доминант. Но что объединяет фрагментированный мир постмодерна в целостность, пусть и мозаичную? Должен быть признак, который делает постмодернистские понятия постмодернистскими: не только разрушающими смысловое пространство и социальное бытие или стимулирующими динамику изменений, но и обеспечивающими связность, системность современного социума и его понятийной сферы, т.е., поддерживающими социокультурный формат бытия как со-бытия.
В постмодернистских концепциях бытия таким признаком считается событийность.324 Речь идет не только о том, что понятие «событие» стало едва ли ни самым часто повторяющимся словом в наше время: в различных научных исследованиях, в средствах массовой информации, в повседневной жизни люди непрерывно упоминают, фиксируют теперь не «факты», «явления», «действия», а «события». 325 В метафизическом плане сегодня «событийность является конфигурацией границы между онтологическим и онтическим» – бытием и сущим.326 В социокультурном ракурсе через категорию события происходит перетекание смыслов из информационного пространства в социальную действительность. Парадигмальный характер «события» как «категории среди категорий» 327 означает, что в данном понятии выражаются наиболее существенные, сущностные отношения социального бытия, связи действительности с ее информационным наполнением, связи и отношения внутри курсирующих в информационном пространстве смыслов, концептов, их значений.328
Событие в постмодерне в равной степени принадлежит семиотико-семантической и социальной сферам 329 , связывая их в единый «клубок», «паутину» взаимодействий, представая в виде множества конкретных событий-знаков, выражающих разнообразные события-смыслы, предстающие, в свою очередь, в виде событий-действий.330 Все «слои» событийной реальности тесно связаны, референтны по отношению друг к другу и воспроизводят друг друга, -«вкруговую», в топологии «ленты Мебиуса». 331 Связь между «слоями» событийной реальности такая прочная, хотя и гибкая, что различать, где заканчивается информационное событие, и начинается событие фактическое, становится невозможно. Как точно подмечает Ж. Бодрийяр, семантико-социальная связанность события делает его «одновременно совершившимся и мнимым»332. В смысловом ракурсе событие то же самое и всегда новое – как история, каждый раз рассказываемая по-новому. Поэтому никогда четко нельзя сказать, о каком событии говорится при рассмотрении конкретного события: оно всегда многослойно и «многолико».333
Концепт события стал «единицей измерения» «нашего времени», «местом сборки различных объяснений бытия, символического и предметного»334. Другие понятия («текст», «дискурс», «ризома», «деконструкция», «нарратив»), вплетающиеся в постмодернистскую сетевую понятийную конструкцию бытия, в той или иной степени связаны с понятием «событие», т.е. со-бытийны.
Событийность можно считать качественной характеристикой современного бытия; находиться в пространстве постмодерна, значит, находится в пространстве событий. Но событийность – это свойство и всех постмодернистских концептов, которое позволяет им влиять на социальное бытие.335 «Мысль должна быть событийна» - подчеркивает Ж. Бодрийяр.336 Имеется в виду, что ввод в оборот в социокультурную среду терминов или понятий представляется как событие, так как это приводит к трансформации бытия: «будучи высказанной, сила уже феномен».337 Ж. Делез и Ф. Гваттари не случайно рассматривают понятийную сферу как «решето», через которое «пропускаются» смыслы. 338 Или пространство («пустыню»), где концепты «конденсируются», актуализуются, проявляются в виде терминов-наименований и связанных с ними «полях» значений. Философы называют это «планом имманенции» или «планом консистенции» (концептов), под которым понимают «образ мышления».339
Концептуальная революция постмодерна и ее влияние на конструирование социального бытия как события
Одной из ключевых задач, которую перед собой ставили философы-постмодернисты, являлось осознание связи между теорией (понятийными моделями) и практикой их внедрения в социокультурную среду. Вводя понятия с подвижными смыслами, конструируя с их помощью концептуальные контуры современного общества, Ж.Ф. Лиотар, Ж. Делез, Ж. Деррида и их последователи стремились распознать онтологические аспекты сложной и динамично развивающейся современности и воплотить их в соответствующей понятийной конфигурации. А также проследить, как «работают» концепты с социальной действительностью, распространяя содержащиеся в них значения и подчиняя их влиянию социальную жизнь, и как социальная действительность вынуждает к поиску имманентных языковых средств и мыслительных технологий для ее выражения. Т.е. выяснить, как связано социальное бытие (конкретного формата постмодерна) и пространство понятий, и как происходит «символический обмен» между ними. 758 И не только выявить условия, особенности такой связанности и обмена, но и обеспечить их информационную поддержку в виде презентаций соответствующих понятийных моделей и языковых технологий в информационной среде.759 Для этого и были введены категории со-бытия и события, а также ключевые постмодернистские концепты (текст, дискурс, нарратив, ризома, деконструкция). 760 Событийные постмодернистские концепции в таком ракурсе являются и онтологией социального бытия, и методологией внедрения смыслов в социокультурную среду.
Со-бытие в русле постмодернистского взгляда на мир определяется как главное, сущностное Событие бытия. Цель со-бытия (как бытия-вместе) – создание сообщества, т.е. такого социокультурного пространства, в котором «паутиной» множественных виртуальных семантических взаимодействий связаны различающиеся социальные субъекты, субъектность которых постепенно уменьшается. Конституирование социального бытия как семантического (информационного, виртуального, понятийного) со-бытия происходит «в парадоксальном дизъюнктивном синтезе, или одновременном соединении-различении» 761 субъектов - уникальных фрагментов бытия различных «Я». Но семантическое со-бытие как «бытие бытия» определяется не только конструированием, но и периодическим разрушением сообществ. 762 Таким образом формируется информационное пространство постмодерна – в процессе непрерывных конструирования (понятийного структурирования) и деструкции (понятийного деструктурирования), «прерывающей» сообщество через хаотизацию и трансформацию его ключевых смыслов. Как выражался Ж. Бодрийяр, предлагая осознавать парадоксальную (неоднозначную и алогичную, на первый взгляд) мысль как событие, «парадоксальное мышление выступает провоцирующей силой». Эта сила управляет иллюзиями современного мира – мифами и мифологемами - посредством иллюзий же.763
Итак, разрушение, выливающееся в разрыв социальных связей и реформацию понятийных контуров, легитимируется в информационном пространстве постмодерна как принципиальный момент со-бытия (наряду с созиданием сообщества, единением). В этом смысле ключевое в событийной онтологии Ж.-Л. Нанси понятие «со-бытие» коннотативно понятию «деконструкции» Ж. Деррида, с тем различием, что деконструкция подается как механизм конструирования понятий, а со-бытие есть процесс и принцип конструирования социального бытия. Но если учесть, что в информационном обществе тон задают высказывания и понятия (что постоянно подчеркивали авторы событийных постмодернистских концепций бытия 764 ), и события воспринимаются исключительно в информационном ракурсе, то феномены события и деконструкции можно считать взаимно референтными. Со-бытие, по сути, деконструктивно, а деконструкция через множественные события обеспечивает со-бытие. С другой стороны, со-бытие распадается на разнородные концепты-события, непрерывно деконструирующие сообщество.
Со-бытие постмодерна ризоморфно – в трактовке «ризомы», данной Ж. Делезом и Ф. Гваттари. Т.е. выглядит как саморазвивающаяся система горизонтально связанных событий, участвующих в них социальных субъектов, актуальных и перспективных «ветвлений» бытия. Взаимодействие социальных субъектов осуществляется в форме дискурса, а сами социальные субъекты выступают в виде нарративов как взаимосвязанных «событийных историй», участниками которых субъекты являлись и являются, и «текстов», которые субъектами были освоены.765 Введенные в социокультурное бытие постмодерна событийные понятия могут быть определены как условия актуализации события. Так обеспечивается соотношение вводимых постмодернистской философией концептов (как семантических координат бытия) и взаимная обратимость обозначаемых ими явлений.
Подчеркну: динамичные постмодернистские концепты-события предстают как пластичные системы смыслов и значений. 766 Поэтому не систематизируют социокультурное и личностное бытие, выступая его концептуальными (и, в определенном смысле, ценностными) контурами, а поддерживают известную хаотизацию767. Жан Бодрийяр, критикуя постмодерн, категорично заявлял, что никаких ценностных ориентиров сегодня нет, потому что само понятие ценности стало слишком индивидуализировано и разнообразно по смыслу. Принципиальное право на различие ценностей аннулировало ценность как значимость объектов окружающего мира для человека, социальной общности, определяемую их вовлеченностью в социальную жизнь, способностью принимать и транслировать условия и нормы социальной жизни. И в отношении понятийных контуров, способных стянуть разнообразную спонтанную деятельность субъектов и самих субъектов в постмодерне в какие-то последовательности, Жан Бодрийяр полон сомнения, обращая внимание на то, что границы между ценностями, сегментами бытия, между реальностью и виртуальностью, стали «слишком прозрачными» и преодолимыми.768 В этом, по его мнению, и проявляется «истинная революция постмодерна»: революция смыслов, в том числе, смыслов ценностей.
Соглашаясь с Ж. Бодрийяром в его критике ценностного устройства современного мира, в то же время, считаю, что «революция постмодерна» проникла куда глубже, затронув не только аксиологические или гносеологические аспекты социальной жизни, но и онтологические: принцип социального как такового. Философы-постмодернисты - «концептуальные революционеры» 769 информационной сферы информационного общества -задекларировав прозрачность и преодолимость (трансгрессию) концептуальных границ, по сути, лишали общество этих границ. Подчинив бытие языку, постулировав язык как «предел бытия», они (явно или неявно, осознанно или случайно) спровоцировали дальнейшую «фантастическую метафоризацию» языка770 и мифологизацию самого бытия.
Действительно, если лишь «мысль есть граница»771 бытия, то это весьма условная, символическая граница. Символизм границ, правомочность отклонений, маргинальность, провокации и «игры» с реальностью акцентируются в постмодерне, провоцируя закономерный вопрос: «Существует ли, реален ли, возможен ли вообще порядок и закон (в мысли и бытии)?» Ведь, согласно Бодрийяру, «имитация уравнивает повиновение и неповиновение закону», что «сводит на нет различие, на котором основывается закон». 772 Симуляция же закон игнорирует, возводя в норму отсутствие устойчивых норм и институтов, в закон - беззаконие. Постмодернистская философия этот допуск производит лишь в понятийном плане, как «окно» возможностей понимания. Но не следует ли из предположения возможности симулировать или игнорировать закон (пусть для начала речь о законах мышления и формирования понятий), симуляция и игнорирование любого закона? Современность с ее двусмысленной и концептуально неустойчивой политикой, игнорированием сложившихся и прописанных международных норм человеческого общежития заставляет согласиться с Жаном Бодрийяром: «дискурс никогда не бывает невинным»773.
Таким образом, «истинная революция постмодерна» - концептуальная, не только в преодолении границы между реальностью и ирреальностью через внедрение событий-симулякров (как полагал Ж. Бодрийяр), но в понимании «реальности», как и других концептов – семантических координат бытия.774 Более того, это революция в понимании самого концепта. В парадигме постмодернистского мировосприятия концепт перестает быть не только гносеологической «точкой», но и «рамкой», стягивающей множественные смыслы. Концепт теперь - подвижное лабиринтообразное 775 «пространство» курсирующих саморазвивающихся смыслов и значений («живых», имманентных бытию, а не трансцендентных), терминологических знаков. По Ж. Делезу и Ф. Гваттари, «концепт определяется как неразделимость конечного числа разнородных составляющих, пробегаемых некоторой точкой в состоянии абсолютного парения с бесконечной скоростью»776. Эта «сингулярная точка» -гносеологический «странный аттрактор», семантический парадокс или «точка нонсенса».
Событийная трансформация постмодерна и перспективные контуры нового мира
В свете постмодернистских тактик и стратегий по обеспечению сингулярности, транспарентности, фрагментарности и связанности, трансгрессии (в информационной сфере и социальном бытии), являющихся условиями распространения неомифологического мировоззрения, актуален вопрос о перспективах постмодерна. Контекстом данного вопроса является пропагандируемая постмодернизмом креативность, т.е. хаотизация мышления и концептосферы, объявленная война устойчивым понятиям и понятийным системам (метанарративам), что неизбежно должно было бы вылиться в глобальную дестабилизацию социального бытия. Мы это отчасти наблюдаем сейчас, когда мир оказался в состоянии самого масштабного цивилизационного кризиса с конца Второй мировой войны. Но одновременно высвечиваются и совершенно иные процессы и явления (конструирование мифологем как новых метанарративов), идущие вразрез и с модернистскими постулатами, и с постмодернистскими. Именно эти новые, оппозиционные и модерну, и постмодерну, явления, в обосновании и, в некотором роде, провоцировании принципов демократии на Западе,. И чем больше распространяется этот миф, тем неизбежнее такой исход. Миф о толерантности западного общества прерывается сейчас, в связи с волной беженцев и терактов в Европе. То же происходит с мифом о «европейском выборе Украины». Миф, будучи самореферентной системой, никогда не прерывается извне. И только когда конкретный миф окончательно «зацикливается» на себя, оторвавшись от реальности, возникают условия для его саморазрушения. Думаю, концепция перманентного «прерванного мифа» (одновременно, разрушенного сообщества) не лишена основания в свете последних событий, связанных с повсеместным разрушением мифов Запада/модерна. Прежде всего, прерывается главный модернистский миф о цивилизационном (технологическом, социально-политическом, культурном) приоритете Запада над остальным миром. которых участвовала постмодернистская философия, способны удержать, и как показывает практика, уже удерживают всю глобальную социальную конструкцию от распада. Они же выступают той «мягкой» силой, которая исподволь, изнутри, переформатирует постмодерн в иной формат социокультурного бытия, контуры которого прорисовываются пока только пунктирно.
Проанализированные выше тенденции изменений в современной концептосфере, информационной среде и социальном бытии, указывают на то, что сутью постмодерна является не сама деструкция или хаотизация (мышления и бытия): глобальный хаос не может быть конечной целью для вменяемого человека или ориентирующегося на перспективы общества. Понятийный хаос (как и социальный, экономический, политический) может быть использован, только если он локальный и управляемый. Поэтому, напр., Ж. Делез и Ф. Гваттари, постулируя, что «мир стал хаосом»1171, для дефиниции имманентных такому миру понятий и мышления использовали термин «хаоидность» вместо «хаотичность», 1172 что предполагает некоторую организованность хаоса в концептуальном аспекте. 1173 Философы постмодернистского направления стремились использовать присущую хаосу творческую энергию, облечь ее в понятия, но так, чтобы разбуженные силы оставались под контролем. (Хотя это и нелегко, на что постоянно обращали внимание Делез, Деррида, Бодрийяр, Бадью, балансируя на зыбкой границе между хаосом и системой, дезорганизацией и организацией, реальностью и ирреальностью, которую сами и очертили). Полагаю, что создание локального пространства хаоса – это не стратегия, а одна из тактик постмодерна, эффективно использовавшаяся во всех постмодернистских событийных практиках. Но какова же тогда генеральная стратегия постмодерна? Ведь установки на сингулярность, транспарентность, трансгрессию, неомифологизацию в бытии и мышлении важны не сами по себе, выполняя определенные социокультурные реформаторские функции.
Считаю, что генеральной стратегией, концептууальной целью постмодерна является не только ликвидация модерна, его принципов и установок, но и самой Западной цивилизации –в том виде, в котором мир привык воспринимать Запад. Но как это можно сделать, если модерн как величайший цивилизационный проект Запада, с его научно-технической революцией, либеральной демократией и задекларированными правами человека, с мощнейшими стимулами развития стал за пятьсот лет привлекательным для всего мира? Сюда можно добавить социальное государство1174 , величайшие образцы мировой культуры и искусства, философии: никогда еще мир не получал так много за такой короткий промежуток времени. Культурно и исторически модерн связан и ассоциируется с вестернизацией – это доминантный проект западной культуры. Но всему приходит конец: экономические, государственные, информационные ресурсы Запада, его цивилизационная энергия уже к началу ХХ в. оказались исчерпаны (что возвестил О. Шпенглер столетие назад и объяснил А.Тойнби чуть позже1175). В то же время, «догоняющий» Запад незападный мир все еще не смог стать той внешней силой, которая отправила бы на «свалку истории» социокультурный проект модерна - не было ни ресурсов для этого, ни желания: слишком большие соблазны открыл этот формат бытия для всего человечества. Поэтому «могильщиком» модерна (и западного формата бытия) могла стать только система взглядов, выросшая в самом модерне, как «вирус», постепенно уничтожая взрастивший ее социальный организм. Или радикально перерождая: перспективы пока неопределенные. Таким «могильщиком» модерна стал постмодерн – плоть от плоти генетически западный проект, модифицировавшийся в совершенно иную понятийную парадигму. В этом плане постмодерн прекрасно оправдывает собственный термин - это переходный период; время цивилизационного кризиса, стагнации западной цивилизации, прорастания в ней контуров нового мира.
В таком аспекте интересны культурно-исторические коннотации нынешней эпохи с концом Античности, произведенные итальянским историком-медиевистом Умберто Эко. Явно тяготея к философскому постмодернизму, Эко фиксирует преобразование постмодерна в неосредневековый социальный формат. 1176 Он отмечает схожесть той социокультурной ситуации, которая сложилась в конце существования Римской империи и отличает наше время: разваливается «огромная мировая империя, мощная интернациональная государственная власть, которая в свое время объединила часть мира с точки зрения языка, обычаев, идеологии, религии и технологии».1177 Империя рушится по внутренним причинам (чрезмерное усложнение собственной структуры), а также под натиском наседающих «варваров», которые «необязательно не образованны, но несут новые обычаи и новое видение мира»1178, точечными ударами ослабляя геополитического гиганта на периферии и, внедряясь в его социальную и культурную материю, подтачивая изнутри. Параллели с современностью, по Эко, очевидны: «Что сегодня мы живем в эпоху кризиса Великой Американской империи, стало уже общим местом в историографии нашего времени».1179
Концепция будущего как «Нового Средневековья»1180 завоевывает все больше поклонников среди современных обществоведов. Польско-английский социолог З. Бауман, немецкий социолог У. Бек, немецко-американский социолог И. Валлерстайн, российские политологи А.И. Неклесса, А.Г. Дугин, историк А.И. Фурсов1181 – лишь немногие, кто, как и У. Эко, свидетельствуют о совершенно новых социокультурных тенденциях, все откровеннее проявляющихся в современном мире.1182
Тенденция к неомифологическому творчеству идет вразрез с базовыми модернистскими презумпциями каузальности, объективации истины, активного познания и переустройства мира и сближает с характерной для классического Средневековья установкой на совмещение «веры и разума», необходимой для конструирования и распространения мифического мировоззрения, мифологем. Но внедрение в социальное сознание мифологем с их программами навязываемого социального поведения – это и «анти-постмодернистская» тенденция, противоречит базовым презумпциям постмодерна: ироничному отношению к устойчивым теоретическим конструкциям и доминантным социокультурным образцам; радикальной множественности понятий и понимания бытия. Современная все более откровенная, не нуждающаяся в исторических и социально-политических оправданиях, панмифологизация действительности в информационном пространстве - четко выраженный тренд к новому миру, пока еще весьма неопределенному постпостмодерну.