Содержание к диссертации
Введение
I. Принцип рекурсии в истории философии
1. Анаксагор; фрактальный космос 13
2. Неоплатоники: онтологическое самоподобие и связь аналогии 19
3. Николай КузанскиЙ: развертывание минимума-максимума 32
4. Лейбниц: монадология и феноменология 39
4.1. Жизнь «зеркального» универсума 39
4.2. Динамика монадологической интерсубъективности 47
5. Гегель: рекурсия диалектического метода 50
6. Б. Мандельброт и эпистемологические возможности понятия фрактала... 66
6.1. Структура-процесс 66
6.2. Фракталы как познавательная модель 74
II. Онтология рекурсии
1. Рекурсивность радикального конструктивизма 87
2. Рекурсия онтологических категорий М. Хайдеггера и ритурнель 105
2.1. Мир, четверица, язык, пересчет . 105
2.2, Ритурнели. Ритурнель бытия 120
3. Онтология шума 127
3.1. Смысловая распаковка и семантический вакуум 127
3.2. Понятие шума 131
3.3. Познавательные траектории 143
III. Рекурсия и структура
1. Структура и ее онтологический статус 153
2. Аналогическое бытие 162
1. Целое и «демон аналогии» 162
2. Теория аналогии У. Десмонда 180
Заключение , 187
Литература 192
- Анаксагор; фрактальный космос
- Неоплатоники: онтологическое самоподобие и связь аналогии
- Рекурсивность радикального конструктивизма
- Структура и ее онтологический статус
Введение к работе
Актуальность темы. Слово «структура» используется в речи как нечто очевидное — структуры классифицируются, противопоставляются друг другу и выступают в роли инстанции, на которую ссылаются для объяснения предмета: так, говорят о структуре рассуждения, которая может определить весь его ход. Однако само это понятие, как правило, применяется без осмысления. Что означает отсылка к структуре, и почему она возможна? Отнюдь нельзя считать, что эта тема исчерпана онтологическим структурализмом, который, поместив структуру в центр всякого рассуждения и превратив ее в «код», избегает необходимости определять, каким образом и благодаря чему этот код накладывается на вещи. То же самое происходит, если структура сводится к совокупности наших операций как процедура структурирования (Барт). Мы с неизбежностью имеем дело с тем, что не можем охарактеризовать, отталкиваемся от этого и снова возвращаемся, когда говорим, что познание «устроено (т.е. структурировано) так, что...» — в итоге заполняя структурами все вокруг нас и в нас самих. Полагается, что если нам известно, как устроено нечто, то на этой фазе все вопросы должны прекратиться; однако остается непонятным, как можно зафиксировать эту «устроенность».
То же самое относится к фрактальным структурам, которые вышли на первый план в естественных науках. Как следует интерпретировать появление фрактальн ости в столь обширном множестве областей знания?
Необходимость разобраться в этих проблемах, которые на деле представляют собой стороны одной и той же проблемы существования структур, становится тем серьезнее, чем глубже мы стремимся понять собственное движение в познании. Так, Гуссерль обнаруживает «всеобщие структуры чистого сознания», когда переходит от естественной установки к опыту как таковому; Хайдеггер описывает необходимые структуры нашего присутст-вия-в-мире; и в простой попытке описать нечто незнакомое мы сталкиваемся с ограничениями «структур» понимания и языка. Рассмотрение структур, та-
ким образом, стягивает в одной тематической точке основополагающие онтологические и гносеологические вопросы.
Мы приступаем к этой задаче, не опираясь на конкретную теорию структур или определение того, что означает «структура» — напротив, подступ к пониманию структуры является в настоящей работе искомым. Этим обусловлена композиция исследования, которое не отталкивается от заранее очерченного контекста (что больше свойственно научному подходу), а устроено по модели смысловых концентрических кругов, постепенно выводящих нас к пониманию того, с чем же мы имеем дело.
Предметом исследования выступают рекурсивные структуры в предельно широком контексте их реализации.
Термин «рекурсия» заимствуется из математической логики и теории множеств, Рекурсивные структуры — это самовоспроизводящиеся, усложняющиеся структуры, включающие в себя алгоритм собственного разворачивания через самоповтор. Главным отличием их от других (статичных) структур является способность к бесконечному усложнению по собственной закономерности — конечному (но допускающему изменения) правилу, которое доступно рациональному познанию. Это самодостраивание до некой динамичной целостности делает принцип рекурсии подобным принципу действия голограммы.
Рекурсивная структура рассматривается в данной работе как обобщение понятия фрактала, которое относится преимущественно к естественнонаучному познанию. Это позволяет говорить, например, о «фрактальном космосе» у Анаксагора, философия которого неотделима от космологии. Если ранее мы устанавливали простые соответствия различных рекурсивных структур (в гуманитарном познании) и фрактальных форм (в математике и физике) для использования их эпистемологических возможностей1, то в настоящем исследовании сам принцип аналогии исследуется как рекурсивное отноше-
1 Опенков М. Ю., Личутин А. В. Дополнительность естественнонаучного и гуманитарного языков культуры // Язык науки двадцать первого века: Сб. науч. статей / Сост. Т. В. Петрова, Т. В. Винниченко. — Архангельск: Кира, 2004. — С. 83-84.
ниє, которое имеет определенный онтологический смысл (см. 2 части I, а также часть III).
По А. В. Аиисимову, рекурсия — это способ организации сложной системы, при которой: выделяется некоторый набор базовых подсистем; система способна в процессе своего функционирования создавать неограниченное число копий базовых систем, осуществлять взаимодействие между ними, и если необходимо, уничтожать их; функционирование сложной системы заключается в функционировании активных копий базовых подсистем; при вызове копий допустимо ее изменение, определяемое ситуационной обстановкой в момент вызова. С одной стороны, рекурсивная система за счет создания собственных копий получает возможность неограниченного роста и усложнения, с другой стороны, эта сложность имеет организованный вид, определяемый локальными правилами функционирования2.
По отношению к вводимому нами понятию это определение избыточно (поскольку включает кибернетические связи) и при этом сужает круг тех явлений, которые могут быть исследованы через рекурсию — например, в 6 части I будет показано, что отношения части и целого («подсистемы» и «системы») в отношении фракталов теряют свою значимость. А. В. Анисимов дает и более общее определение рекурсии как того, что создает самоопределяемые объекты. Требуется более полное выявление смысла такого вида определений и контекста существования того, что мыслится таким образом.
Цель работы — экспликация онтологического статуса структуры через понятие рекурсии.
Вопросы, на которые необходимо ответить в связи с полаганием рекурсивных структур, очевидны:
1. Какова природа рекурсивной бесконечности и что она означает для познания данного конкретного явления, структура которого была определена как рекурсивная?
" Анисимов А. В. Информатика, творчество, рекурсия / Отв. ред. А. Г, Ивахненко. — Киев: Наукова думка, 1988.
Каким образом существуют сами структуры этого вида, если обнаружить их можно и в строении теоретических, текстовых, понятийных систем, и в физической природе, т.е. какова природа самих структур?
Какова та реальность, в которой происходит процесс структурирования, — т.е. над чем и с помощью каких процедур он совершается?
Что позволяет выявить структурные совпадения в рекурсивной организации разнородных реальностей?
Прояснение этих вопросов соответствует главным задачам работы.
Для этого мы должны проследить историко-философскую традицию самого принципа рекурсии — принципа, задающего любую такую структуру — чтобы понять, как он мыслился ранее и какие возможности в себе заключает. Мы покажем, что само определение рекурсивной структуры имеет принципиальное онтологическое значение и теснейшим образом связано с определением структуры как таковой.
Степень разработанности проблемы. Практически невозможно отделить тексты, в которых рекурсия исследуется с той или иной стороны, от текстов, в которых она напрямую реализована: такое единство было глубоко продумано Гегелем. Поэтому назовем авторов основных работ, так или иначе вовлеченных в осмысление этого предмета.
В античности самоподобные структуры появляются в учениях Анаксагора, Платона (в первых высказываниях об аналогии), неоплатоников, среди которых они особо продуманы у Прокла. В дальнейшем они выражаются в развертывании универсума Николая Кузанского и в бесконечно отражающемся в себе мире монад Лейбница.
Для истолкования Анаксагора мы обращаемся к работам И. Д. Рожанско-го и В. А. Янкова. Среди трактовок неоплатоников в рамках нашей темы наиболее важны работы А. В. Петрова, Д. Дж. О'Миры, Р. С, Брумбауха, С, И. Герша, Г. Р. Морроу и Дж. М. Диллона, Дж. Э. Коултера, М. Ф. Вагнера, С. Раппе; среди трактовок Николая Кузанского — работы В. С. Библе-
pa, П. П. Гайденко, Дж.-М. Николь, Б. Мойзиша; среди трактовок Лейбница — идеи К. Фишера, Ж. Делеза, М. Серра, П. Фемистер, М. Ласкала, Д. М. Харрисона и Дж. Гейла.
Вокруг идей Гегеля сконцентрировано большое число интересных для нашей темы работ: интерпретация А. Кожева; описание циркулярного познания Т. Рокмора, Г. Кейнца, Д. Бертольд-Бонда; «фрактальная» интерпретация гегелевской системы К. Фроба. Самостоятельное значение имеет критика Ж. Батая.
X. фон Ферстер применил (гегелевскую) кругообразность к знанию в «кибернетике кибернетики», а в различных направлениях конструктивизма— Ф. Варела, У. Матурана, Э. фон Глазерсфельд, П. Ватцлавик, Н. Думай — она появляется в виде автопоэзиса, варианты которого тщательно изучены С. А. Цоколовым. Особая кругообразность, свойственная феноменологии, отмечена Э. Гуссерлем и Э. Левииасом.
В ключевых онтологических суждениях мы опирались на труды М. Хайдеггера, Ж.-Л. Нанси и У. Десмонда, интерпретаторов Хайдеггера: Г. Вальтера, К. Де Боер, В. А. Брогана, а также на тексты неоплатоников. Во всех аспектах рассмотрения нашего предмета весьма ценным является фундаментальное произведение У. Десмонда «Бытие и между», не переведенное пока на русский язык. Особенностью самой своей тематизации эта работа завершает триаду книг о бытии («Бытие и время», «Бытие и ничто», «Бытие и между»), обращая внимание на способ соединения («и») в предыдущих подступах к проблеме бытия и таким образом осуществляя в ней кругообразное замыкание.
Начала онтологии хаотического шума, которому свойственна фракталь-ность, заложены В. В. Налимовым. Понятие шума фигурирует в текстах Р. Барта, Р. Кайуа, Д. Делилло, Дж. Сибрука, А. Бадью, а также у создателя фрактальной геометрии — Б. Мандельброта.
Интерпретацией и применением средств фрактальной геометрии в естественнонаучных дисциплинах занимались М. Бернсли, Дж. Хаббард,
Дж. Глик, Д. Дойч, И. Пригожий, Дж. Николис, Б. Г. Сидхарт, римская группа М. Джойса, А. Д. Линде и другие исследователи; идеям Линде близки работы М. А. Маркова. Самоподобные структуры в модели клеточных автоматов описаны С. Я. Еерковичем, Т, Тоффоли и Н. Марголусом.
Значимые положения о природе структур сформулированы Р. Бартом, У. Эко, Ж. Делезом, К. Воутом и др.
Начиная с Аристотеля принцип аналогии получает самостоятельное развитие и постепенно разделяется на разные формы, в которых она изучалась и задействовалась Проклом, Дионисием Ареопагитом, Гильомом из Конша, Дунсом Скотом, Фомой Аквинским; мыслители Средних веков и Возрождения, віслючая Николая Кузанского, использовали аналогическое подобие как познавательный принцип. Он ясно обобщен у М. Фуко. Среди современных трудов об аналогии важны работы Г. Геффдинга, Д. Шона, У. Десмонда, а также понятие «демона аналогии» Р. Кайуа.
В наши дни изучением, рекурсии занимаются М. Шредер, А. В. Анисимов, В. В. Тарасенко и др. Однако в трудах этих авторов рекурсия не получила онтологической трактовки и не была приведена в смысловую связь с философской традицией, позволяющей осмыслить значение этого феномена. Никогда не исследовалось специально отношение рекурсивного развертывания к аналогии, а также к феномену «между». Эти вопросы раскрываются в настоящей работе.
Методология работы определена предметом, который находится в его центре, поэтому в состав перечисленных ниже методов включены типы рекурсии, которые подробно исследуются в дальнейшем:
1. Феноменологический метод. Введенное выше понятие рекурсивной структуры оказывается близко к гегелевскому понятию предмета^ который «сам развертывает свои определения»3, а также к хайдеггеровскому понятию феномена (о родстве этих вариантов феноменологии пойдет речь в 5 части I).
Гайденко П. П. Николай Кузанский и принцип совпадения противоположностей // Вопросы философии. — 2002, — №7. — С. 142.
Феномен, как он определен в «Бытии и времени», — это «себя-в-себе-самом-показывание»4, такое сущее, которое с необходимостью выступает из себя. Известно, что Хайдеггер противопоставлял феномену явление, которое всегда есть явление чего-то, что не является им самим. Феномен же определяет собственное самораскрытие, не имея «за» собой ничего другого, в том числе и внешнего ему способа развертывания. Когда А. В. Анисимов говорит о рекурсии как задающей объекты, определяемые через себя, то он, по сути, сжато формулирует одну из версий феноменологического подхода (сам «объект» в данной процедуре его усмотрения будет, конечно, подвергнут трансформации — а точнее, феноменологической редукции — поскольку будет выведен из статичного способа данности). Рекурсивная структура состоит из воспроизводящихся самоотсылок. Возможно, именно благодаря рекурсии «объект» и становится феноменом.
Исследование таких структур, следовательно, отвечает феноменологической задаче усмотрения сущности, а не объекта: «интуиция сущностей касается — по ту сторону объектов — условий их существования».5 Нечто дано; но какова должна быть специфика этого данного и нашего взаимодействия с ним, чтобы оно могло выводиться в «несокрытость» (Хайдеггер)? Призыв У. Десмонда к «динамизации» категорий онтологии, очевидно, принадлежит тому же руслу феноменологической мысли. Настоящая работа должна дать описание, в том числе, и самой этой динамизации.
2. Метод циркулярной эпистемологии (Т. Рокмор). Подход «кругообразного замыкания» знания подробно изложен в 5 части I. Слова Хайдеггера «не объяснять, а прояснять» также применяются в настоящем тексте как методологический принцип, вытекающий из этой концепции. Для циркулярного подхода невозможно указать на финальное «объяснение» чего бы то ни было в виде конечного набора аксиом: можно лишь прояснять данное знание в системе всего знания в целом. Поэтому математические и физические ана-
4 Хайдеггер М. Бытие и время/Пер. с нем. В. В. Бибихина. — СПб.: Наука, 2002. — С. 31.
5 Левинас Э. Избранное; Трудная свобода / Пер. с фр. Г. В. Вдовииой, Н. Б. Маньковской, А. В. Ямпольской.
Под ред. С. Я. Левита. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. — С. 176.
логии, которые приводятся в работе, и фрактальность как таковая не выступают объясняющими знаками, под которые познание должно быть подведено. Они играют роль фрагмента познания, проясняющего остальные, — но не исключительно, а лишь таким образом, что и каждый из остальных фрагментов также содержит в себе ключ к другим. В этом и состоит рекурсивность организации знания.
3. Метод исторической эпистемологии. Этот метод позволяет соотносить разнородное знание в качестве опытов-прототипов, диктующих свою часть правил обращения с конкретным феноменом. Событие мышления может служить образцом, дающим возможность войти в ранее не испытанные регионы знания. Этот образец никогда не может повториться в точности — его историческая развертка неизбежно приводит к отклонениям, поскольку мы всегда изменяем имеющиеся ресурсы. Такое событие является не обобщением или итогом всех вариантов своего совершения, а условием их будущего появления. История познания вообще и исторические трансформации отдельного феномена — не последовательное суммирование, а исторические коллизии, открывающие новые континенты знания. В терминах фрактально-сти (6 части I) это можно описать следующим рбразом: они становятся генератором, запускающим дальнейшие коллизии. Если классическая теория познания исходила из своих положений, привлекая для обоснования данные наук, то в исторической эпистемологии процесс меняет направление. Теперь результаты всех форм знания могут быть проинтерпретированы философски. Этот метод дает нам возможность онтологического прочтения нефилософского знания.
Новизна исследования состоит в следующем:
1. Выявлены возможности единого рассмотрения и описания различных типов рекурсивных структур, включая их реализации в естественнонаучном и гуманитарном познании.
1 Касании И, Т. Традиции и интерпретации: Фрагменты исторической эпистемологии. — М., СПб.: Издательство РХГИ, 2000. —С. 10-13.
Показаны ключевые идеи онтологии шума как одного из вариантов современной «фундаментальной онтологии».
Дана феноменологическая трактовка понятия аналогии, сыгравшего важную роль в историческом развитии европейской онтологии.
Теоретическая и практическая значимость. В настоящей работе, насколько можно судить по доступному кругу источников, впервые с опорой на историко-философскую традицию дано онтологическое истолкование рекурсии. «Ритурнели» мышления и фрактальные формы в различных регионах познания сведены в едином описательном инструментарии, На основе работ У. Десмонда сделан дальнейший ход в понимании феномена «между», данного через рекурсивное удвоение. Разработка этой темы для современной философии относится к фронтиру онтологической мысли. Благодаря обращению к «между» и рекурсии даны предпосылки теоретической реабилитации так называемого «мышления по аналогии», которое по большей части оценивается как поиск «глубоких параллелей» между явлениями. Пониманию самого феномена этого «параллелизма» и его «глубины», по сути, посвящена основная часть диссертации. Материалы исследования могут быть важны для становления междисциплинарных исследований и неклассических познавательных стратегий, а также использоваться для составления специальных курсов по философии науки, онтологии и теории познания.
Апробация исследования проходила на Ломоносовских, чтениях (Архангельск, 2000), теоретическом семинаре кафедры философии Поморского государственного университета им. М. В. Ломоносова «Интенциональность и субъективность» (Архангельск, 2004-2005), международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов-2004» (Москва), международной научной конференции «Антропологические конфигурации современной философии» (Москва, 2004), IV Российском философском конгрессе (Москва, 2005). Результаты исследования опубликованы в изданных материалах этих мероприятий, а также в «Вестнике Поморского универ-
>
ситета» и сборниках статей: «Мир и человек в философии и искусстве» (Архангельск, 2001); «Язык науки XXI века» (Архангельск, 2004).
Структура работы: диссертация состоит из введения, трех глав, включающих шесть, три и два параграфа соответственно, заключения и списка использованной литературы.
Автор выражает признательность Е. И. Преловской и П. Д. Андрееву за содержательные консультации.
*
№
Анаксагор; фрактальный космос
Принцип структурного самоподобия восходит к древнейшей интуиции о всеединстве сущего и прямой связи человека со всеми стихиями, действующими в мире. Единство предписывает всему один и тот же закон. Невозможно, чтобы жизнь небесных светил управлялась иначе, нежели жизнь смертных. Следовательно, во всех вещах должно повторяться устроение космоса.
Это приводит к тождеству микрокосма и макрокосма, которое понималось и символически, и буквально. Человек не противостоит космосу, рас падаясь с ним в разные масштабы, как, например, для Нового времени, но соразмерен ему, пребывая во всеобъемлющем единстве. Потому мир всюду имеет единую меру, что иногда считают «правовым антропоморфизмом» античности или асимметрией с перевесом в сторону человека.7 Напротив, следование одному закону (гармонии пифагорейцев) только подтверждает симметрию человека и космоса. Эта симметрия означает, что каждое образование, устроенное согласно единой гармонии, несет в себе универсум. Микрокосм — это также и полис, поскольку жизнь человека античности неразрывна с ним. Поэтому полис воплощает собой все, что есть в мире; он закончен и полон, и нет ничего, что отсутствовало бы в полисе как микрокосме.
В виде принципа это можно обозначить словами «все во всем». Восточная традиция хуайен выражает тот же взгляд следующим образом: «Од-но во всем; все в одном; одно в одном; все во всем». Его формы находят еще в ранней космогонической поэзии (у поэта Лиина, жившего еще до Гомера) и у Гераклита. Лин сказал, что на небе существует всего семь звезд, которые видны в течение всего года. Число семь стало важным первоприн-ципом, тем самым единым «законом», который властвует повсюду. Существует трактат неизвестного милетского автора «О седмицах», который относят к VI в. до н. э. В нем говорится, что миром правит семерка: «таково число мира, семичастна всякая форма в нем, семичастен порядок каждой из частей». Соответствие семи частей души друг другу (правильное их «составление») дарует здоровье. Ю. В. Чайковский пишет, что с появлением фрактальной геометрии и нахождением повсюду фрактальных форм нам легче, чем предыдущим комментаторам, понять догадку гептадора («семе-рочника»), который указал на единообразное членение всех вещей в мире: «Тела и растения, которые суть на земле, и самые маленькие, и большие, имеют природу, подобную миру. Ибо части мира, коль скоро все одинаково, должны быть сравнимы с миром, так как они состоят из частей, равных и подобных миру».50
Первую обстоятельную разработку идеи самоподобия как всеобщего принципа мы находим у Анаксагора из Клазомен. Принцип универсальной смеси бесконечного множества первоначал считают определяющим, проходящим сквозь все его учение. Этот принцип задает и исходное состояние материи («все вместе»), и устройство каждой вещи. В смеси содержится беспредельное число малых частиц. Они, в свою очередь, так же беспредельны по составу. В процессе космогенеза родственные частицы стремятся друг к другу, образуя вещества (подобное к подобному), но полностью однородных частиц или вещей не существует: «[Ничто] не может быть по отдельности, но все содержит долю всего. Так как наименьшей величины быть не может, то она не могла бы обособиться или стать сама по себе, но как вначале, так и теперь: все вперемешку. Во всех [вещах] содержится много [веществ], и причем как в больших, так и в меньших [вещах] содержится равное количество [веществ], выделяющихся [из смеси]».1.
В изложении Аристотеля стихии Анаксагора не элементарны, как у Эм-педокла, а являются скоплениями, «панспермиями» всевозможных подобо-частиых. Применительно к Анаксагору слово «гомеомерия» (подобочастное) встречается раньше всего в поэме Лукреция (в единственном числе) и обозначает такое устройство вещества, при котором оно составлено из мельчайших подобных частичек. Но в дальнейшем этим словом стали пользоваться (во множественном числе) для описания самих частиц, т.е. придавать слову тот смысл, который имеют «семена» во фрагментах самого Анаксагора. Исследования говорят о том, что словом «гомеомерия» он, скорее всего, не пользовался.
Семена обладают формой, не проникают друг в друга, и совокупность семян одного рода образует качественно определенное вещество. Природа семян весьма интересна. С одной стороны, «у малого нет наименьшего», т.е. материя безгранично делима. С другой стороны, вещи должны состоять из минимальных элементов — на этом и основана критика Анаксагора Аристотелем.
И. Д. Рожанский предложил решение этой дилеммы, показав, что семена Анаксагора могут рассматриваться как бесконечно малые в современном значении. Они являются реальными структурными единицами материи, причем сколь угодно малый объем пространства может заключать в себе бесконечное множество семян. В силу этого сами семена бесструктурны (по крайней мере, Анаксагор не считает нужным говорить что-либо об их структуре).
Неоплатоники: онтологическое самоподобие и связь аналогии
Неоплатонизм, рассматривая отношения в иерархии сверхбытийных и бытийных начал (ипостасей), дает практически полную формулировку понятия рекурсии. Здесь можно выделить реализацию принципа рекурсивности в двух направлениях: онтологическое самоподобие и принцип аналогии, который соединяет развернутое сущее. Оба этих варианта дают очень важные идеи для разработки самого понятия рекурсивной структуры.
Так, Плотин обстоятельно исследует вопрос об отношении всеобщей Души и Ума к отдельным умам и душам, и для этого переопределяет-понятие целого и части. Согласно Плотину, чтобы существовали конкретные души, должна существовать абсолютная Душа как принцип, которая не является душой космоса и вообще чьей-либо, но при этом способна творить такие души. Значит, «речь идет о части такого тела, все части которого одинаковы».20 Поскольку Душа не определима количественно, ее нельзя уменьшить делением, и каждая часть эквивалентна всей Душе целиком.
«Ум есть множество только многоразличное, но не разделенное по месту, и он всегда и везде весь в целости. То же самое следует сказать о душах»; «существует одна тождественная душа, и каждое отдельное проявление является этой полноценной душой».21 Это такое множество, в котором появление новых одушевленных существ не означает увеличение количества душ, ибо все они остаются одной душой. «Душа..., будучи единой, в то же время и множественна, в равной мере присутствуя как в единой природе, так и в разделенном материальном мире». " В современных терминах плотииова Душа устроена топографически (поэтому слова «иерархия» или «цепь бытия» признают слишком грубыми для описания онтологии Плотина: в общей структуре зависимостей причины содержатся «в» следствиях, а следствия «в» причинах).23 Прокл же полагал, что если бы высшая душа целиком нисходила в низшие, то человек уже пребывал бы в состоянии высшего блаженства.
Ум, по Плотину, тождествен с Первоединым по единству, но в то же время отличен от него — прежде всего своей множественностью. Следовательно, Ум есть едино-миоггш. «Содержащееся в этом бытии [Уме] множество должно представлять собой одно совокупное целое всех сущностей, обладающих единством, потому что это множество содержится в одном и том же начале, так что части его существуют все вместе и не могут друг от друга отделяться, причем каждая из них, происходя из этого начала, насколько обладает бытием и жизнью, в свою очередь также есть едино-многое, но, конечно, не есть единое-все». 5 Приведенное описание точно соответствует самоподобной структуре, которая в силу единого алгоритма самоповтора неразрывно и внутренне связана, но в силу того же самого алгоритма образует множество (а именно множество аналогичных едино-многих структур).
В системе Прокла принцип рекурсии реализован последовательнее и тоньше: здесь природа причастности всего всему максимально детализирована и прояснена, а общая триадическая структура рекурсивного развертывания способна описать как доноуменальный, так и ноуменальный и феноменальный мир. Более того, у Прокла мы встречаем принцип обратного соеди-нения разнокачественных реальностей — аналогию. Все его учение пронизано самоподобием.
По Проклу, первично сущее уделяет всему предел и беспредельность, жизнь уделяет свойственное ей движение, ум уделяет познание. В итоге каждое наличное существующее причастно сначала сущему, через его посредство жизни, и через посредство жизни — уму, хотя не все сущее живет и мыслит: «Все — во всем. Однако в каждом — особым образом. Действительно, в сущем — и жизнь и ум, в жизни — и бытие и мышление, в уме — и бытие и жизнь; но все существует в одном случае мыслительно, в другом жизненно и в третьем сущно».36 А. Ф. Лосев поясняет это следующим образом. Сущее есть причина для жизни и ума; ум причастен и жизни и сущему; а лшзнь причастна сущему и есть причина для ума. Поэтому в первичном (в сущем) вторичное и третичное существуют сообразно причине, в третичном (в уме) первичное и вторичное существуют сообразно причастности, и во вторичном (в жизни) первичное существует сообразно причастности и третичное — сообразно причине. Разное участие бытия, ума и жизни определяет каждое сущее, делая его самим собой, например, бытие ума — познавательное, и жизнь ума — познание.
Это послужило основой сопоставления философии Прокла с идеями теории множеств. Определение множества у Кантора (совокупность, которую можно мыслить единой, состоящая из набора элементов такого рода, что возможно найти один критерий для сведения их вместе) фактически совпадает со словами Прокла о целом, которое рождено совместностью своих частей. Критерий или определяющий атрибут множества соответствует понятию холопа или эйдоса у Прокла. Однако в классической теории множеств принадлежность элементов множеству задана строго: элемент либо обладает данным атрибутом А и принадлежит множеству А, либо не обладает и тогда прийадлежит комплементарному множеству А . У Прокла же некоторые части целого могут быть частями «только по случаю», то есть не повторяющими целостность в той мере, в какой другие части. Эти отношения позволяет передать теория нечетких множеств. В ней принадлежность элемента подмножеству данного множеству может принимать ряд значений, которые указывают на степень принадлежности. Понятие части в теории нечетких множеств ближе к Проклу, нежели к Кантору.28
Именно с именем Кантора связан один из первых- математических фракталов, а в теории множеств была описана парадоксальность рекурсивных структур, которые включают самих себя в качестве своих частей. У Прокла фактически присутствуют эквиваленты понятия мощности множества и трансфинитного числа: каждое бесконечное является таковым только для природ, которые ниже его, а для природ, которые выше его и в которые оно входит, оно будет конечным. Так, Единое Провидения обладает силой в бесконечно большей степени, чем любой конечный и бесконечный союз. Ведь если нечто превосходит бесконечное и поглощает его, то это бесконечное по отношению к превосходящему не будет таковым; оно не бесконечно и само по себе, ибо то, что бесконечно для себя, не объемлет себя, и, следовательно, не может себя сохранять и к себе возвращаться. Так что бесконечное является бесконечным лишь для сущих, следующих за ним. А бесконечная сила Провидения, вмещая в себя все силы тех природ, которые суть предметы его провиденциальной энергии, порождает и содержит их согласно самому глубокому союзу в глубинах своей бесконечности.29
Чтобы понять отношения части-целого и причастности, необходимо проследовать за рассуждением Прокла в его Комментарии на «Парменид». Прокл возражает против того, что «каждая вещь есть все вещи», и каждая часть вещи в той же мере есть все вещи, что и целая вещь. Если каждая часть в последовательном делении участвовала бы во всех вещах, то идеи были бы бесконечны по числу, и каждая из них также была бы внутренне бесконечна. Но то, что близко Единому, не может быть актуально множественным; не может быть множество идей для одного постигаемого рода — наоборот, должна быть одна идея для бесконечного числа сущих (в платонизме единство всегда предшествует множеству). Если бы все вещи были тождественны, то противоположности были бы лишь именами для одного сущего, и вещи, происходящие из противоположных начал, были бы одним и тем же.
Рекурсивность радикального конструктивизма
Радикальный конструктивизм характеризуется не как отдельная теория или гомогенный подход, а как сложный междисциплинарный контекст. Он сформировался в 1970-80-х гг. в работах Фр. Варелы и У. Матураны, которые стремились найти фундаментальные качества живого, под влиянием концепции «кибернетики второго порядка» X. фон Ферстера — «кибернетики кибернетики».
В отличие от традиционных дисциплинарных областей, кибернетика обретает свойство само применимости. Сама кибернетика становится предметом исследования средствами кибернетики. Согласно фон Ферстеру, если кибернетика I порядка делит мир на независимое познаваемое и того, кто его познает, то кибернетика II порядка является циклической. В ней человек научается понимать себя частью мира, который он наблюдает, и «принимает на себя ответственность за свои собственные наблюдения».195
Ситуация системного описания смещается в область познания. Здесь появляется известный образ дороги, которая прокладывается в ходе движения по ней, — в конструктивизме это и есть выражение сути знания как такового.
В дальнейшем и само представление о «части мира» было трансформировано. В радикальном конструктивизме, скорее, мир является частью познающего существа. Нас интересуют теоретико-познавательные следствия радикального конструктивизма, оформившиеся благодаря Э. фон Глазерс-фельду. Мы будем рассматривать конструктивизм именно в том ракурсе, в котором он задействует и придает дополнительные значения принципу кругообразности и рекурсии; как будет показано ниже, радикальный конструктивизм является вырожденным случаем циркулярной эпистемологии, требующем существенного расширения для того, чтобы стать собственно теоретико-познавательным подходом.
По словам С. А. Цоколова, понятия радикального конструктивизма определяются рекурсивным образом — одно через другое, а изложение учения об автопоэзисе напоминает замкнутый круг. «Сама логика построения теории познания радикального конструктивизма носит рекурсивный характер, допуская парадоксальность нашего мышления».196 Но еще фон Ферстер провозглашал своей задачей возвести порочный круг в положение созидающей кругообразности.
По Э. фон Глазерсфельду, этот эпистемологический подход сводится к двум утверждениям: «(а) знание не обретается пассивным образом, оно активно конструируется познающим субъектом; (Ь) функция познания носит адаптивный характер и служит для организации опытного мира, а не для открытия онтологической реальности».1 7 Очевидно, что при искусственном разграничении «активного» и «пассивного», «опытного мира» и «онтологической реальности», которые не определяются иначе как в биологической лексике, эти основы конструктивизма уже становятся весьма шаткими. Как, например, возможна адаптация к чему-либо без открытия непосредственной реальности того, по отношению к чему она происходит — пусть даже это открытие совершается в виде самой адаптации?
У. Матурана описывает посылки конструктивизма в более ясных терминах. Ключевым его тезисом можно назвать следующий: все сказанное сказано наблюдателем. Но наблюдатель для конструктивистов — это всегда живая система. Познание свойственно только живому, оно, следовательно, есть биологическое явление, и чтобы понять его как таковое, требуется описать роль наблюдателя и его окружения. Окружение, в свою очередь, выявляется (специфицируется) самой живой системой, т.к. только через нее нам и доступны сведения о среде. Ниша и организм взаимно определяют друг друга. Никаких заключений о том, что находится за этими взаимодействиями, сделать нельзя.
Фон Глазерсфельд описал конструктивистскую доктрину словами «эпистемология без онтологии», познание без бытия. Здесь знание ничему не соответствует, кроме себя. Кроме того, оно является лцшь процессом без знания как продукта. С точки зрения У. Матураны, «никакого объекта познания нет. Знать —- значит уметь вести себя адекватным образом в ситуациях, связанных с индивидуальными актами или кооперативным взаимодействиями». Все, что мы называем знанием, — это исключительно внутренняя функция живого, конструируемая в когнитивном поле самого организма, определенный способ организации опыта (фон Глазерсфельд). В радикальном виде этот взгляд выражен в словах Г. Рота: «Действительность, в которой я живу, является конструкцией мозга».
Живой организм должен сохранять динамический гомеостаз, т.е. открытость при функциональной и организационной замкнутости. Замкнутость когнитивной системы подразумевает замкнутость процесса познания; конструктивисты даже не говорят о познании как таковом, заменяя его «расширением области взаимодействий» данной когнитивной системы. Нет никакой действительности, которая бы обнаруживалась системой, — есть только «среда» (ниша) данного организма. Но она задается самим организмом, его структурой и способностями к различению чего-либо. Ниша живого организма включена в его собственную когнитивную область, будучи органически вписанной в циклическую структуру всей автопоэтической системы. Она располагается между сенсорной и эффекторной поверхностями.
Получающуюся модель кругообразной организацией живого, его самозамкнутости Матурана называет рекурсивное/пью.
Описывая живые организмы, мы невольно подчиняем наше понимание представлениям, которые действительны только для созданных человеком систем. Это аляореферентные системы, где «входы» и «выходы» обладают первостепенной важностью ввиду того, что их роль целенаправленно определена в контексте более крупных систем. Живое, напротив, автореферентно и не включено в какие-либо иные системы как часть. Поэтому познание, присущее только живому, обращается на себя. В этом состоит основа концепции автопоэзиса, т.е. «самопроизводства».
У. Матурана руководствовался двумя вопросами: что представляет собой организация живого? И что представляет собой восприятие? Он пришел к выводу, что нервная система функционирует как замкнутая сеть интеракций, в которой каждое изменение интерактивных отношений между компонентами всегда приводит к изменению отношений в других или тех же компонентах. Живые системы организованы в замкнутый причинный круговой процесс. Это дает возможность эволюционных изменений способа поддержания кругообразности без потери самой кругообразности. Нервная система не только организует себя, но и «ссылается» сама на себя. Поэтому восприятие не есть представление внешнего (внешней реальности). Это конструирование, замкнутое в автопоэзис, Автопоэзис, по мнению конструктивистов, является всеобщим для всех живых систем способом организации.
Структура и ее онтологический статус
Чтобы понять, каким образом можно прийти к трактовке структуры в феноменологическом ключе, достаточно простой интуиции: все встречаемое нами в опыте как-то устроено. Феноменологический метод требует сгустить эту интуицию до предельной конкретности. Этот путь, однако, должен привести нас к выводам онтологического порядка, поскольку такова специфика самого предмета; мы должны помнить вывод Хайдеггера: онтология возможна только как феноменология, Каким может быть непосредственный опыт столкновения со структурой и понимания ее природы?
С точки зрения радикального конструктивизма, каждая структура есть принуждение. Мы существуем как люди в сети структурных связей, которую непрерывно плетем.335 Но можно высказать и антитезис; только наличие структуры позволяет организму трансформироваться и менять ее. Отличить прошлое от будущего в бесструктурном было бы невозможно. Возможность внутренних изменений и разноречивых описаний одной и той же структуры указывает на ее динамический характер. Возможно даже, структура и есть то, чем вещь «выступает из себя», вступая в среду других вещей и становясь познаваемой.
Группа Н. Бурбаки представляла математический мир как иерархию структур, в центре которой находятся порождающие структуры. «"Структуры" являются орудиями математика; каждый раз, когда он замечает, что между изучаемыми им элементами имеют место отношения, удовлетворяющие аксиомам структуры определенного типа, он сразу может воспользоваться всем арсеналом общих теорем, относящихся к структурам этого типа».336 Эта способность охвата, определения (внешних и внутренних) отношений, заложенная в структуре, делает ее предметом особого внимания и вывода за пределы вещей.
Следовательно, требуется отказаться от интерпретации структуры как формы, эйдоса: эйдос однозначен и уникален, структура же может усматриваться по-разному и охватывать множества (подобного). У. Эко последовательно отказывается и от других вариантов: структура как модель вещи; как вещь наряду с иными вещами; схема действия и т.д. «Структура имеет значение, если она функционирует как код, способный порождать различные сообщения. (...) Понимание структуры как системы различий оказывается плодотворным, только если структура понимается так же, как возможность транспозиции, на основе которой становится возможным и построение системы трансформаций». Но не станем сводить структуру к различиям, поскольку она может быть феноменологически усмотрена и как система сходств. Необходим более широкий взгляд на то, чем является структура, которая служит предельно общим понятием, применимым ко всему сущему, и в то же время всегда есть структура чего-то.
Предварительное определение может быть таким: структура — это дис-позицш отношений. Как можно описать отношение? Почему мы вообще считаем, что нечто относится к чему-то? Если мы оглянемся вокруг, то среди вещей никогда не застанем тот момент, когда они связывались бы или начинали устанавливать отношения, чтобы оказаться после этого «связанными» и «относящимися» друг к другу. Есть вещи (в статике); и совокупность вещей находится в становлении. Можно ли абстрагировать от них само отношениє, — пусть даже столь «сильное» отношение, как аналогическое подобие, речь о котором пойдет ниже, — если оно не способно эволюционировать, т.е. устанавливаться и распадаться? Может быть, отношение тоже наделено событийным бытием в смысле Делеза, которое есть постольку, поскольку свершается? «Отношение — это не то, что связывает, а скорее то, что завязывает-ся». Момент процессуальное, свершения в отношении свидетельствует о его принадлежности плану имманенции, т.е. смысловой поверхности.
Этим только обозначен подступ к не-вещному слою реальности. Более того, мы можем отслоить еще один пласт, который, как кажется, до сих пор был закрыт слоем отношений: это совокупность уже не существительных («вещей»), не прилагательных, причастий и глаголов («событий» — по Деле-зу), а предлогов. Можно переключить внимание, например, на предлоги в гегелевский определениях: в себе, для себя; на значение предлога в описании вещи у фон Херрмана: вещь из мира и т.д. Очевидно, что здесь мы сталкиваемся уже не с отношениями, а скорее с тем, что «прикрепляет» отношения к вещам.339 «Предлог», рассматриваемый как часть речи, показывает некое отступление на шаг назад от вещи или отношения, чтобы сразу лее вернуться к нему. В музицировании этому соответствует не знак лиги (который, скорее, отсылает к отношениям), а мелизм. Назовем этот слой пред-бытием. Для этого слоя характерно то, что он, в отличие от отношений, имеет только одну сторону, действует в одном направлении.
Если воспользоваться выражением Э. Мейерсона, которое он применяет к общим понятиям, то отношения, связи, «пред-бытие» — это «волокна реальности». 4 Продолжая метафору, мы могли бы сказать, что «волокна» отношений бесконечно растяжимы, коль скоро они простираются через всю реальность, а «волокна» пред-бытия бесконечно тонки, т.е, просачиваются сквозь любую сеть понятий. Это волокна разного рода. Ткань реального идеального не сплетается из одного или двух материалов. Число этих материалов есть функция «разрешающей способности» сознания. Количество итераций расслоения потенциально бесконечно. В каждом из них могут быть найдены дополнительные слои и зазоры, которые в следующей итерации окажутся заполненными другими слоями. Это фрактальная структура в духе Анаксагора, и число слоев здесь так же не ограничено, как не ограничено у Анаксагора число стихий.
Значит ли это, что структура никогда не отвлечена от вещи, не приходит к статике и должна бесконечно детализироваться? Структурализм занят систематизацией только крупных составляющих и игнорирует детали. Барт полагал, что если стараться включить в структуру мельчайшие элементы и переходы в тексте, то мы столкнемся с их неоправданностью: кажется, что малые детали лишь нарушают порядок и структуру. Конкретная деталь рождается в прямом смыкании референта с означающим, при котором означаемое исключено из знака. Детали означают реальность, а не отдельные ее элементы.341 Иначе говоря, деталь — «малая ритурнель», один точный образ — присоединяет описания к реальности, в которой происходит описываемое, или к «большой ритурнели», целостность которой возвращается в перепрочтениях, и интерпретациях. Структуры сплетаются из совокупности ритурнелей. Они не знают исключений и даже, напротив, обладая динамикой, всегда стремятся к тотальности (по формуле: «как только сущее — так сразу структурировано»).