Электронная библиотека диссертаций и авторефератов России
dslib.net
Библиотека диссертаций
Навигация
Каталог диссертаций России
Англоязычные диссертации
Диссертации бесплатно
Предстоящие защиты
Рецензии на автореферат
Отчисления авторам
Мой кабинет
Заказы: забрать, оплатить
Мой личный счет
Мой профиль
Мой авторский профиль
Подписки на рассылки



расширенный поиск

Онтоантропологические аспекты вербального знака Резвушкин Кирилл Евгеньевич

Онтоантропологические аспекты вербального знака
<
Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака Онтоантропологические аспекты вербального знака
>

Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Автореферат - бесплатно, доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Резвушкин Кирилл Евгеньевич. Онтоантропологические аспекты вербального знака: диссертация ... кандидата философских наук: 09.00.01 / Резвушкин Кирилл Евгеньевич;[Место защиты: Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования "Челябинский государственный университет", официальный сайт организации http://www.csu.ru/].- Челябинск, 2015.- 131 с.

Содержание к диссертации

Введение

ГЛАВА 1. Онтологические аспекты вербального знака 16

1.1. Основания и предпосылки вербального знака 17

1.1.1. Знак как предмет науки и предпосылка искусства 17

1.1.2. Философские подходы к анализу вербального знака 29

1.2. Вербальный знак в культуре 46

1.2.1. Вербальный знак в иерархии семиозиса 47

1.2.2. Вербальный знак в историческом бытии культуры 58

ГЛАВА 2. Антропологические аспекты вербального знака 76

2.1. Духовный аспект вербального знака 76

2.1.1. Вербальный знак в мышлении 77

2.1.2. Вербальный знак в коммуникации 82

2.2. Материальный аспект вербального знака 86

2.2.1. Индивидуальный план функционирования вербального знака 86

2.2.2. Коллективный план функционирования вербального знака 93

Заключение 114

Список литературы

Знак как предмет науки и предпосылка искусства

Рассмотрим положение дел в таких сферах, как языкознание, логика и семиотика по отношению к тому, что в работе понимается под вербальным знаком.

В языкознании существует деление на письменную, устную и внутреннюю речь, если отвлечься от абстракции речевой деятельности как таковой, или от абстракций более высокого уровня «речь» и «язык» в теоретическом языкознании. Каждому из этих типов речи соответствуют специальные разделы науки о языке. Письменная речь изучается орфографией, историей и теорией письма, графологией, каллиграфией; с письменным по преимуществу материалом имеет дело сравнительно-историческое языкознание. Устная речь изучается фонетикой и орфоэпией. Внутренняя речь изучается психолингвистикой. Заметим, что: а) основные виды речи изучаются различными разделами науки о языке и о них, таким образом, не складывается комплексного представления. При этом б) языковеды либо занимаются определёнными разделами науки о языке и касаются в них лишь определённых аспектов устной, письменной и внутренней речи, либо, занимаясь теоретическим языкознанием, оперируют такими абстракциями высокого уровня как «речь» и «язык».

Понятие «речь» оказывается настолько общим, что, с одной стороны, не включает практически никаких содержательных признаков всех трёх видов речи, а с другой, - может наполняться практически любым содержанием.

Следует остановиться на вопросе о выделении трёх видов речи -письменной, устной и внутренней. На первый взгляд, может показаться, что здесь нарушено единство основания деления. Действительно, можно сказать, что письменная и устная речь - внешние, и они противопоставляются внутренней, - в таком случае это и впрямь будет логической ошибкой. Но можно представить, что внутренняя речь, равно как и речь устная и письменная, обладает формой; в случае внутренней речи формой является мысль. Таким образом, три вида речи оказываются выделенными по различию формы. Если взять критерий сравнительной хронологии, то деление снова станет логически ошибочным, а письменное изложение и устная речь снова окажутся противопоставленными внутренней. Ведь в науке считается, что порождению устной либо же письменной речи предшествует её оформление в виде некоей протоструктуры внутренней речи [11, с. 34]. Тому обстоятельству, что внутренняя речь может не становиться письменной или устной, а так и оставаться внутренней, не уделяется специального внимания.

От лингвистики перейдём к лингвистической семиотике. Знак как таковой, но понятый не в духе Ч.С. Пирса как знак в целом, а с лингвистическим уклоном, в духе Ф. де Соссюра - не будет, естественно, учитывать различие вербальных и графических знаков, ибо слишком от многого придётся теоретически отвлекаться. Например, от генезиса и исторической эволюции знака. Однако вербальный и графический знак возникают на различных этапах исторического развития человека.

Рассмотрим понятие «языковой знак», которое в обыденной трактовке нередко мыслится синонимичным по отношению к понятию «вербальный знак». Для этого нужно обратиться к анализу референта данного понятия, то есть - к языковому знаку. Одним из условий проникновения в сущность предмета является анализ его генезиса. При обращении к проблеме происхождения языкового знака (фактически, к проблеме происхождения языка), обнаруживается, что словесная коммуникация фило- и онтогенетически вторична по отношению к несловесной. Рудименты языка (сигналы) возникают как средство выживания - информирование членов группы об опасности. С развитием дискурсивного мышления язык отрывается от контекста непосредственной практической деятельности, с которым был ранее накрепко связан, и обретает свойство «перемещаемости».

«Перемещаемость» означает, что в качестве предмета коммуникации может выступать нечто, не являющееся объектом непосредственного созерцания, а также не находящееся в непосредственной близости. Обычно знаки-сигналы, обозначавшие реакцию на непосредственную опасность, выступали продолжением рефлексов и не могли контролироваться произвольно. Также подобные знаки обычно являлись иконическими - то есть, например, могли представлять собой имитацию действия, которое нужно было совершить при виде угрожающего безопасности группы животного (врага). С развитием дискурсивного мышления, появлением свойства «перемещаемости» вербальные знаки смогли приобретать конвенциональный характер, поскольку уже не было необходимости привязывать их к непосредственному контексту сообщения. Например, вернувшийся с охоты представитель семейства гоминид мог сообщать о результатах уже при помощи конвенциональных знаков.

Как же обстояло дело с графической коммуникацией? Пещерная живопись представляла собой продукт партиципативного мышления (Л. Леви-Брюль). Это понятие введено в оборот Л. Леви-Брюлем. И он понимал под ним совокупность образов и операций над ними, возникающих в рамках непосредственного контакта с объектами, которые этим образам соответствовали. По-видимому, со временем эти образы закреплялись в сознании не как аналоги, а как двойники, клоны одной и той же реальной сущности. Те, чьи социально-религиозные потребности обслуживались данными изображениями, полагали, что, скажем, нарисованное животное в то же самое время является и самым настоящим животным (См. [16]). «Симпатический» характер этого типа мышления выражался в том, что практиковалось изображение сцен удачной охоты. Оно по мысли своих создателей должно было «приманивать» удачу в действительной охоте. Рисунки наскальной живописи могут быть определены как иконические знаки.

Такой вид графической коммуникации, как письменность, мог возникнуть уже в связи с развитием дискурсивного мышления, отвлечённого от непосредственного контекста деятельности. Возникновение идеографических и логографических систем письменности связано с развитием визуального и словесного мышления, а, следовательно, иконических и конвенциональных знаков.

Вербальный знак в культуре

С усложнением биологической организации, с появлением высокодифференцированной нервной системы, обусловившей широкий спектр реакций у животных, на уровне социальных взаимодействий выявляются взаимодействия визуальные и акустические. Если говорить о животных, то они будут оперировать исключительно знаками-иконами и знаками-индексами, которые на ранних стадиях гоминидного развития трудно отделимы от рефлекторной деятельности. Следует отметить, что фактор материальной формы знака здесь, в конечном счёте, не будет релевантным. Различие визуальной и акустической формы важно исключительно в аспекте критерия помехоустойчивости: визуальный знак эффективен в пределах прямой видимости, акустический - в условиях затруднённой видимости.

В случаях особой жизненной значимости референта он может фиксироваться двойным образом - вначале, скажем, акустически, а затем и в визуальной форме. На уровне высших животных события, обеспечиваемые знаковым сопровождением, связаны в основном с их инстинктивной и условно-рефлекторной жизнедеятельностью: предупреждение об опасности, сигнал о наличии еды, установление иерархических отношений, координация полового поведения и др., и направлены, в конечном счете, на обеспечение адаптации и выживания группы (популяции). На сегодняшний день накоплен значительный экспериментальный материал, показывающий, что после специального обучения высшие приматы способны оперировать ограниченным набором (порядка пяти-семи десятков) конвенциональных знаков - «протоязыком» (см. [27]). Эти факты определенно относятся к переходным состояниям от социального уровня к лингвистическому уровню.

Переход к уровню языка связан с ещё большим усложнением знакового поведения. Повсеместный характер приобретает свойство «перемещаемости» -язык уже не привязывается непосредственно к практическому рефлекторному (или инстинктивному) действию. Область приложения знаков резко расширяется, и конвенциональные знаки становятся преобладающими. «Ключевая особенность заключается в том, что язык позволяет тем, кто в нём оперирует, описывать самих себя и свои обстоятельства через лингвистические различения лингвистических различий» [88, с. 186]. На лингвистическом уровне возникает то, что Моррис называет интерпретацией. Интерпретатор способен описывать себя и других. Таким образом, с интерпретатором появляется и самоописание.

Следует уточнить, что вышесказанное относится к одному из подуровней - а именно к подуровню «имён и высказываний». Именно этот подуровень может быть охарактеризован как основной уровень функционирования вербальных знаков. Представляется, что в дополнении к классификации Матураны и Варелы смешиваются грамматический аспект («имена») и прагматический (высказывания). То есть, элементы абстрактно взятого предложения как грамматической единицы и высказывания как фрагмента живой речи. Грамматическое имя может стать - в коммуникативном акте - высказыванием. Высказыванием могут стать и другие грамматические единицы - слова, словосочетания, предложения. Поэтому здесь уместнее прагматическая составляющая, и в этом аспекте всякая единица данного уровня может быть названа высказыванием. Также именно здесь, на единственном из всех уровней, выделенных У. Матураной, Ф. Варелой, а также В.В. Тарасенко, оказывается релевантным различие вербального и графического знака.

Выше было упомянуто о том, что именно на лингвистическом уровне возникают сознание и самоописание, а также о том, что данный уровень является основным для функционирования вербального знака.

Итак, подуровень имен и высказываний отличается релевантностью разделения на вербальный и графический знак, в отличие от следующих уровней. Вербальные знаки как единицы фигурируют и на более высоких уровнях, но на каждом из следующих уровней различие на вербальный и графический знаки снова оказывается нерелевантным.

Перейдём к рассмотрению подуровня «речь, тексты и дискурсы». Если понимать речь как непрерывную цепочку воспроизводства знаков, а тексты как знаковые единства, порождаемые обычно в связи с определёнными общественными практиками, то целесообразно подходить к данному уровню как единому уровню дискурса. Матурана и Варела упоминают о нём в связи с характеристикой лингвистического уровня: «поскольку мы существуем в языке, порождаемые нами дискурсные области (поля суждений)» становятся частью нашей области существования, равно как и фрагменты окружающей среды» [88, с. 207]. Единицы рассмотрения в известной мере пересекаются с единицами предыдущего уровня высказываний. Отсюда и «поля суждений» у Варелы с Матураной даются с оговоркой: суждения, рассматриваемые не в логическом, а в коммуникативном отношении, являются высказываниями.

Идеи Варелы и Матураны перекликаются с суждениями М. Фуко в «Археологии знания». Описывая дискурсивный уровень, Фуко оперирует высказываниями, которые он сближает, если не отождествляет с событиями. Он даже соединяет их в одном термине - события-высказывания [135, с. 75]. Такое совпадение характерно для традиционных, устных культур -значит, можно сказать, что в единицы дискурсивного уровня включается то, что на предыдущем уровне описывалось как вербальные знаки, однако, под иным углом рассмотрения. Именно по этой причине в данном разделе рассмотрению уровня дискурса уделяется наибольшее внимание.

Фуко описывает дискурс так: «Область безграничная, но которую всё же можно определить: она образована совокупностью всех существующих высказываний (неважно, устных или письменных) в их событийном рассеянии и в инстанции, присущей каждому из них» [135, с. 72] (курсив и разрядка наши - К.Р.). Известная индифферентность дискурса по отношению к различиям между вербальным и графическим знаком отмечается и отечественными теоретиками. «Дискурс, - пишет, к примеру, М.Л. Макаров, -понимается широко - как всё, что говорится и пишется, другими словами, как речевая деятельность, являющаяся в то же время и языковым материалом, причём в любой его репрезентации - звуковой или графической» [81, с. 9] (курсив наш - К.Р.).

Вербальный знак в коммуникации

На примере герменевтического подхода Шлейермахера, Бахтина, позднего Гадамера проиллюстрирована возможность субъекта осознанно подойти к графическому знаку как к вербальному: в письменном тексте художественной литературы используется герменевтика устного текста, иначе говоря - субъект изменяет интерпретанту графического знака на интерпретанту вербального: происходит «вживание» в автора, своеобразный диалог с ним.

Продемонстрировав, каким образом осуществляется подход к графическому знаку как к вербальному (смена интерпретанты), необходимо продемонстрировать обратное - подход к вербальному знаку как графическому.

На ранних этапах устного эпического творчества, как отмечает А.Б. Лорд, существенно «то, что произведение слагается в процессе устного исполнения» [74, с. 16]. Поэтому оно будет отличаться от художественного произведения, которое устно лишь исполняется (вспомним в связи с этим приведённое выше мнение позднего Гадамера), своей структурой, способом построения, который «заключается в сложении метрических стихов и полустиший посредством формул и формульных выражений и построением песен с помощью тем» [74, с. 14].

А.Б. Лорд, следуя за своим учителем М. Перри, обращается к записанному тексту гомеровского эпоса, демонстрируя, каким образом его структура обусловлена устным характером его сложения. Присутствие при исполнении эпических произведений живыми на то время носителями устной традиции - югославскими сказителями, помогло Лорду экстраполировать такой тип воспроизведения на гомеровский эпос. Таким образом, А.Б. Лорд, исследуя гомеровский эпос методом сравнительной типологии, с нашей точки зрения, подходил к графическому знаку с интерпретантой вербального знака, равно как и Шлейермахер, опираясь на то же самое положение, что декларировалось Шлейермахером: «Использование письменности для фиксации устных текстов само по себе не оказывает никакого влияния на устную традицию. Это - всего лишь средство записи» [74, с. 147].

Ещё одна иллюстрацией функционирования вербального и графического знака и их интерпретант в социальных практиках может служить театральная практика. Рассмотрим различие между театральной эстетикой К. С. Станиславского («система Станиславского») и Б. Брехта («эпический театр»). В работах [117; 118] театр Брехта семиотически интерпретируется с точки зрения ценностей «культуры значения» (Х.-У. Гумбрехт): демонстрируя отсутствие естественной связи между означающим и означаемым, Брехт указывает на "зазор" между ними и свободу человека, на возможность выбора различных путей социального поведения и устройства социальной жизни.

При помощи дихотомии культур значения и культур присутствия демонстрируется, что критикуемая Брехтом система Станиславского соотносится с культурой присутствия, а «эпический театр» самого Брехта - с культурой значения. Тем самым, если в системе Станиславского знак традиционно воспринимается как вербальный, то Брехт подходит к нему с интерпретантой графического.

Брехт, фактически, говорит о проявлении подлинного модуса существования Dasein в системе Станиславского: «Трезвое рассмотрение системы Станиславского обнаружило её мистический, культовый характер. Здесь человеческая душа оказывалась примерно в таком же положении, как в любой религиозной системе; здесь было "священнодействие" искусства, была "община". Зрителей "зачаровывали". В "слове" было что-то мистически абсолютное» [24]. Заметно практически полное совпадение с описанием эффекта магичности слова (вербального знака) в традиционных устных культурах.

Сам Станиславский пишет: «Надо переживать роль, то есть испытывать аналогичные с ней чувства, каждый раз и при каждом её повторении» [116]. Вспомним пример Х.-У. Гумбрехта, при помощи которого им демонстрируется фундаментальное различие между культурой значения и культурой присутствия: католическая Евхаристия понималась как воспроизведение, повторение тайной Вечери, в то время как с XVII века под влиянием протестантизма происходит глубокий сдвиг, и Евхаристия начинает трактоваться как напоминание об однажды случившейся Тайной Вечери. Реформация в целом была связана в том числе с протестами против чрезмерной ритуализации и бюрократизации Церкви, и забвении подлинного ощущения Бога. Заметим, что «выветривание» экзистенциальных оснований ритуала и превращение его в утилитарные обряд может быть связано не только с религиозными, но и с ритуализованными практиками светской культуры.

Для эпического театра Брехт подчёркивает историзирующий характер исполнения актёром роли: «В игру актёра нужно было как-то ввести некоторую отдалённость от изображаемого им персонажа. Актёр должен был получить возможность критиковать его. Наряду с данным поведением действующего лица нужно было показать и возможность другого поведения, делая, таким образом, возможными выбор и, следовательно, критику» [24]. В то время как Станиславский, по замечанию Брехта, «даёт ряд способов, с помощью которых актёр выключает собственное сознание и заменяет его сознанием воплощаемого им человека» [24]. В данном случае мы видим то же, что и у М. Бубера - Я становится не Оно, а Ты - происходит полное экзистенциальное слияние-отождествление. Подобный метод в качестве герменевтического, как было продемонстрировано, используют Ф. Шлейермахер и М. Бахтин, подходя к графическому знаку с интерпретантой вербального знака и «вживаясь» в образ автора. Как на это смотрит сам Брехт? «Актёр не должен злоупотреблять фантазией. Переходя от реплики к реплике, постепенно примериваясь к изображаемому персонажу, выискивая в каждой сцене. В каждой фразе, которую он должен произносить или выслушивать по ходу действия, всё, что соответствует или противоречит характеру этого персонажа, актёр строит образ. Этот постепенный процесс изучения актёр должен прочно запечатлеть в памяти, чтобы в результате он мог показать зрителю весь сложный путь развития образа» [24].

Индивидуальный план функционирования вербального знака

Dasein в подлинном модусе существования выступает также как предсуществующее идеальное значение вербального знака. Неподлинный модус существования Dasein (Wesein) выступает в качестве значения графического знака. Субъект может придать вербальному знаку интенцию значения. 3. Выделены следующие онтоантропологические аспекты вербального знака. Вербальный знак рассмотрен в синхроническом состоянии и диахроническом развитии культуры, которая понимается как закрепленная в семиотических кодах совокупность программ поведения, общения и других форм человеческой жизнедеятельности.

Вербальный знак может иметь следующие формы выражения: а) внутренняя речь, б) непосредственная устная речь, в) понимающее, «участное» молчание.

Областью бытия вербального знака как сущего является подлинный модус существования Dasein, бытие-с-другими которого проявляется как Я и Ты и предполагает осознание собственной конечности. Вербальный знак сопрягается с представлением о конечности человеческого бытия в современной эпистеме (XVIII-XX вв.).

Вербальный знак среди экзистенциалов Dasein выступает как ставшая подручной речь (Rede) в подлинном модусе существования Dasein (экзистенциальное общение Я и Ты), в противовес толкам (Gerede) и das Man в неподлинном модусе существования Dasein.

Вербальный знак функционирует на уровне имен и высказываний, на котором в классической эпистеме (XVII-XVIII вв.) обнаруживается релевантность различения на вербальный и графический знак.

Вербальный знак порождается сознанием, которое возникает в филогенезе на лингвистическом уровне семиозиса вместе с возможностью самоописания (по классификации У. Матураны и Ф. Варелы).

Первоначальное этимологическое значение слова verbal (индоевропейское wer - говорить, далее латинское verbalis - словесный, глагольный), связанное с устной речью и действием, приобрело в современном английском языке вторичный характер, а на первое место вышло значение словесный; не сопровождающийся действием, что демонстрирует изменение приоритетов устной и письменной речи, в их связи с образом действия.

Вербальный знак порождается сознанием в процессе коммуникации. Основные элементы значений существуют объективно (Э. Гуссерль, Ж. Деррида), подобно идеям Платона, и придание субъектом вербальному знаку интенции значения, при котором происходит самораскрытие объективно существующих частей значений - одно из условий достижения подлинного модуса экзистенции Dasein.

Специфическим элементом для вербального знака является интерпретанта - элемент-посредник между знаком и интерпретатором, обусловливающий определенное восприятие знака. Интерпретатор обладает возможностью управлять своим поведением по отношению к знаку, через интерпретанту влиять на собственное (и не только) восприятие знака. Интерпретанта вербального знака обусловливает то, что интерпретатор находится в подлинном модусе экзистенции Dasein. Он может перенести интерпретанту вербального знака, которой тот обладает «по умолчанию», на графический знак.

Ощущение подлинного модуса экзистенции Dasein, связанное с восприятием вербального знака (Ж. Деррида), характеризуется пространственной близостью собеседника (в том числе рефлектирующего Я в собственном сознании при отсутствии реального Другого) и ощущением непосредственности настоящего, живой жизни. Вербальный знак реализуется в общении в форме диалога находящихся близко и в пределах прямой видимости собеседников, что является одним из факторов, обеспечивающих целостное приобщение бытия одного субъекта к бытию другого - через речь или молчание. Либо это участное молчание в бытии-с-другим, либо умолчание о сакральном.

Также способом достижения подлинного модуса существования Dasein может быть подход к графическому знаку с интерпретантой вербального, когда герменевт, обращаясь к письменному тексту, познает авторский замысел через внутренний диалог с воображаемым в настоящем образом автора.

Подлинный модус существования Dasein может быть сознательно достигнут с использованием интерпретанты вербального знака в конкретных социальных практиках, как то: учебная, психоаналитическая, театральная и т.д., что восстанавливает в правах подлинность бытия в повседневном существовании.

Применение вербального и графического знаков с их аутентичной интерпретантой ярко проявляется в педагогической деятельности. Работая с учебным текстом, с его печатной или компьютерной версией, то есть при обучении посредством графических знаков, ученик испытывает отчуждение. При этом в идеальном случае индивидуального обучения, тесного сотрудничества и общения с преподавателем, то есть при обучении посредством вербальных знаков, знание становится имманентным личности ученика.

Напротив, «отчуждающая» и снимающая эффект подлинного модуса существования Dasein интерпретанта графического знака может быть применена к вербальному знаку - такой подход прослеживается в концепции «эпического театра» Б. Брехта в сравнении с театром К.С. Станиславского.

Использование вербального знака как экзистенциала Dasein в таком психотерапевтическом методе, как Dasein-анализ, позволяет использовать новый метод стимулирования духовного аспекта качества жизни пациента, увеличивая разомкнутость его Dasein по отношению к бытию. Поскольку все экзистенциалы взаимосвязаны, то акцентирование внимания на еще одном из них увеличивает шансы привести индивида к аутентичному модусу существования Dasein.