Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Научная рациональность в контексте идеи нормативности
1. Идеалы познавательной деятельности в исторической ретроспективе: от разума к научной рациональности 23-49
2. Рациональность в структуре философского анализа науки 50-71
3. Нормативный характер научной рациональности и ее динамика 72-89
Глава 2. Нормы науки и идеи эволюционизма
1. Идеалы и нормы в структуре науки 90-117
2. Нормативная функция авторитета в научном познании 118-137
3. Нормативные основания научного познания в свете эволюционистской парадигмы 138-161
Заключение 162-164
Библиографический список 165-181
- Идеалы познавательной деятельности в исторической ретроспективе: от разума к научной рациональности
- Рациональность в структуре философского анализа науки
- Идеалы и нормы в структуре науки
- Нормативная функция авторитета в научном познании
Введение к работе
Проблема рациональности, эксплицитно сформулированная как особая проблема лишь в наши дни, присутствовала в философии на протяжении всей ее истории как составляющая проблемы разума. Философия античности стремилась к сознательному использованию разума как инструмента постижения мира и построения его образа, к обоснованию теоретической способности разума объяснить мир из него самого; рационалистическая философия Нового времени рассматривала разум как сущностную способность человека, а науку - как высшую из возможных ступеней человеческого разума, уступающую только бесконечному разуму и могуществу Бога. В конечном итоге к концу XIX века само понятие разума было сужено, по крайней мере, в науках о природе, до так называемой «научной рациональности». Как это произошло? И нет ли здесь угрозы, в том числе для самой науки? Для этого важно попытаться понять и осмыслить не только истоки нормативности внутри-научных регулятивов различного свойства на фоне эволюции науки как способа деятельности и как социального института, но и основания нормативности науки как оптимального, по мнению многих, способа освоения мира1.
В последние десятилетия философы все активнее обсуждают проблему рациональности, в частности, научной рациональности и ее нормативного характера. В первой половине XX века данную проблему актуализировала критика парадигмы классической науки с узаконенным в ней объектным стилем мышления, предполагающего познавательное освоение предмета самого по себе в его натуралистической естественности и непосредственности. Развитие атомной физики нанесло, в этом смысле, первый существенный удар: «нельзя приписать самостоятельную реальность в обычном физическом смысле ни явлениям, ни средствам наблюдения»".
Под «нормативностью» в данной работе в самом широком смысле будет пониматься свойство чего-либо создавать и утверждать нормы, устанавливать некие принципы и правила. " См.: Бор Н. Избранные научные труды. М., 1972. Т. 2. С. 31.
Именно с этого момента в методологической рефлексии усугубляются сомнения в универсальности объективистской трактовки предметности «самой по себе» без учета способов ее освоения. Выдвигается требование к науке неклассического периода отвергнуть объективизм как идеологию, отбросить представление о реальности как о чем-то не зависящем от средств ее познания, а также от субъективного фактора.
Обсуждение вопроса о рациональности в наши дни имеет, однако, свою специфику. Оно сместилось в сферу собственно эпистемологии, что способствовало внесению новых важных акцентов в характер и способы обсуждения этой проблемы. Если в первой половине XX века наука выступала как образец рациональности, из-за чего сама рациональность сужалась до размеров научной ее разновидности, то сегодня все более преобладает мнение о неоправданности такого узкого понимания рациональности, о невозможности ассоциации ее с научностью. Это объясняется, в том числе, критическим отношением современных исследователей к представлениям об абсолютной универсальности и всеобщности форм мышления и языка, кризисом идеи культурного прогресса, выдвижением на первый план исследовательских установок на уникальность, самобытность, целостную замкнутость и относительную завершенность технологических и мировоззренческих феноменов культуры1.
Еще два десятка лет назад Б.И. Пружинин высказал мысль, что причины, в силу которых обострилась проблема нового осмысления рациональности, требующая, по существу, переосмысления всей структуры познавательной активности в науке, коренятся в серьезных изменениях, произошедших как внутри научного познания, так и в социальном и культурном контекстах. Достаточно указать на научную, а затем и научно-техническую революцию, на процессы, связанные с превращением науки в непосредственную производительную силу, на институализацию науки и прочее, повлекшее за собой существенное возрастание значимости внетеоретических факторов в ходе на-
ем.: Исторические типы рациональности. В 2 т. Т. 2. М., 1995. С. 5.
учного познания, чтобы уяснить, что проблематика методологической рефлексии науки трансформируется, а, соответственно, наука нуждается в обновленных рациональных критериях .
Индустриальная цивилизация - это цивилизация рациональная, ключевую роль в ней играет наука, стимулирующая развитие новых технологий и доказавшая здесь свою состоятельность и успешность. Поэтому вопрос о природе рациональности - не чисто теоретический, но, прежде всего, жизненно-практический вопрос. Актуальность проблемы рациональности вызвана не только желанием увидеть и проанализировать истоки и обстоятельства такой успешности, но и возрастающим беспокойством о судьбе современной цивилизации в целом, не говоря уже о дальнейших перспективах развития науки и техники. Кризисы, порожденные технотронной цивилизацией, - вот что, в конечном счете, стоит за сегодняшним столь широким интересом к проблеме научной рациональности.
Характерной чертой современного этапа развития анализа научного познания является кардинальное его расширение и углубление, приводящее к серьезным качественным сдвигам в понимании природы научно-познавательной деятельности, ее структуры, механизмов, движущих сил, способов исследования, используемых при этом методов. Прежде анализ научного познания был нацелен на исследование его внутренней логики, структуры и форм научного знания. Этим определялась специфика методологии науки в комплексе науковедческих дисциплин. Углубление и развитие этого предмета исследования закономерно приводит к необходимости изучения глубинных детерминант научно-познавательной деятельности, ее предпосылок и оснований, определяющих, в конечном счете, скрытые возможности формирования и развития научного знания.
Важно подчеркнуть, что и эволюция самой науки продемонстрировала и подчеркнула узость «закрытой»2, сциентистской, рациональности, опираю-
' См.: Пружиннії Б.И. Рациональность и историческое единство научного знания. М., 1986. С. 140. " Термин B.C. Швырева. См., например: Швырев B.C. Рациональность в спектре ее возможностей // Исторические типы рациональности. В 2 т. М., 1995. Т. 1. С. 7 - 29 и другие его работы.
6 щейся на опыт классической науки, в первую очередь, механики и физики, на механистическую парадигму. Эта тенденция достаточно четко проявилась, начиная с кризиса оснований классической физики в конце XIX века, все более углубляясь по ходу прошлого века, тем более она реализуется в развитии современной, рубежа тысячелетий, науки. Возникают и стремительно развиваются новые или модернизированные концепции (синергетика, глобальный, или универсальный, эволюционизм), претендующие в настоящее время на роль новой общенаучной парадигмы.
Существенные изменения произошли и происходят в научной картине мира, чему способствовали, в том числе и в первую очередь, успехи науки. В целом можно сказать, что физическая мысль движется от рассмотрения ме-ханоподобных систем к саморегулирующимся или саморазвивающимся системам органического типа, которые не исключают и момента историзма .
Современной проблемой в контексте рассмотрения в данной работе рациональности и научной ее разновидности является и проблема преодоления противостояния человека и природы, общества и природы, существующая издавна в философии как дихотомия субъекта и объекта. Природа, начиная с Нового времени и вплоть до наших дней, выступала как объект, который люди используют в своих целях. Природе было отказано в целесообразности. Не только к неживой, но и к живой природе человек относился и относится не просто как хозяин, но и как ее преобразователь. Начиная с XVIII века становится господствующим мнение, что человек может и даже должен изменять окружающий мир, удовлетворяя свои все возрастающие потребности. Сегодня последствия такого мироотношения становятся очевидными даже для самых непоколебимых сторонников идеи «овладения природой».
«Пока мы не освободимся от мысли, что смысл вносит в мир только человек (человеческое сообщество, человеческая культура), пока не вернем и природе ее онтологическое значение, каким она обладала до того, как технотронная цивилизация превратила ее в «сырье», мы не сможем справиться ни
1 См.: Степин B.C. Научное сознание и ценности техногенной цивилизации // Вопросы философии. 1989. № 10. С. 16-17.
с проблемой рациональности, ни с экологическими и прочими кризисами» . Ведь, к примеру, экологический кризис есть не только результат индустриальной цивилизации в ее чисто предметной форме, но и продукт особого, родившегося в Новое время, типа ментальности, обусловливающего наше отношение к природе и ее пониманию.
От научной рациональности, понятой как техника овладения природой, необходимо вновь обратиться к разуму как той высшей человеческой способности, которая позволяет понимать смысловую связь не только человеческих действий, но и явлений природы, взятых в их целостности и единстве.
Важно понять, что механистическое понимание природы, как и зауженное толкование рациональности, имеют общий корень. Только в том случае, если вернуть рациональности ее изначальное значение, если понять ее как разум, как смысл, можно преодолеть традиционный дуализм наук о природе и наук о культуре, положив в основу единое начало, единый принцип целесообразности.
Само понятие «рациональность», ранее часто отождествляемое с научной рациональностью, принимаемой за некую идеальную и универсальную норму, теперь значительно расширено. Благодаря включению в проблематику рациональности таких аспектов, как человекоразмерность, культурная и историческая обусловленность, многовариантность форм, методов, инструментов, типов постижения окружающего мира, вопросы, связанные с рассмотрением феномена рациональности, представляются весьма современными и актуальными, а понятие «рациональность», раскрывая все новые свои грани, преодолевает отрицательное, нигилистское к себе отношение, и в настоящее время прочно ассимилировано философско-методологической рефлексией, что, прежде всего, объясняется стремлением исследователей рассматривать научное познание в контексте развития истории культуры в качестве одного из ее проявлений2.
' Исторические типы рациональности. В 2 т. М., 1995. Т. 2. С. 11.
" См., например: Байлук В. В. Факторы детерминации научной деятельности // Анализ системы научного
познания. Свердловск, 1984; Каган М. С. О месте науки в системе культуры // Наука и культура. М., 1984;
Обостренное внимание философов к научным революциям, меняющим сами критерии рационального знания, выявило еще одну тенденцию - установление определенной степени плюрализма исторически сменяющих друг друга форм рациональности. Вместо одного разума речь стала вестись о разных типах рациональности, что само по себе стало большим прорывом. Выяснилось, что позитивистский образ науки как системы высказываний, удовлетворяющей определенным логическим критериям типа верифицируемости или осмысленности (точность, ясность, однозначность), является далеко не единственным. Однако именно этот образ науки до сих пор транслируется и закрепляется через систему образования в массовом сознании.
Историю науки оказалось возможным изучать не как некий «архив мудрости», а в плане изменений, трансформаций, столкновений различных систем мышления, и тем самым выявлять наиболее эффективные стратегические ориентации научного мышления.
Анализ научного познания вынужден преодолевать рамки традиционной методологии науки и обращаться к тому социокультурному контексту, в котором возникают, развиваются и функционируют нормы и идеалы, предпосылки и основания, стандарты и критерии научного познания. Они выступают каналом связи науки как деятельности по формированию и развитию научных знаний с миром культуры в целом. С одной стороны, будучи детерминантами формирования и развития научного знания, они интерпретируются как факторы внутренней методологии науки, которые должны быть выявлены в результате имманентного анализа научного знания, с другой стороны, их конструктивная сила определяется социокультурными факторами, лежащими за пределами науки как таковой. Существенные успехи в изучении науки как феномена культуры достигнуты в последнее время в ряде гуманитарных дисциплин - психологии, социологии, социальной психологии науки. Несомненно, полученные данные, наряду с новыми естественнонаучными
Кукушкина Е. И. Познание, язык, культура: Некоторые гносеологические и социальные аспекты проблемы. М., 1984; Степин В. С. Становление научной теории: Содержательные аспекты строения и генезиса теоретических знаний физики. Минск, 1976; Юдин Э. Г. Научное знание как культурный объект // Наука и культура. М., 1984.
сведениями (например, исследования нейрофизиологии), должны быть детально проанализированы и использованы для построения адекватной обновленной теории познания.
Современный этап эволюции научного знания характеризуется накоплением новых результатов, выходящих за рамки неклассической науки. Эти результаты относятся к структуре научного знания, к конкретным областям знания, а также к информационным и компьютерным технологиям. Характеристика нового этапа представлена B.C. Степиным в концепции постнеклас-сической науки, объединяющей представления о трех основных сферах бытия - живом и неживом мире и социуме - в целостную научную картину мира на основе основополагающих научных принципов.
Важнейшим компонентом (или вариантом) постнеклассической науки может явиться универсальный эволюционизм, предусматривающий применение эволюционных идей, утвердившихся и обоснованных в биологии, ко всем трем упоминаемым выше сферам и рассмотрение их как единого универсального процесса эволюции. На рубеже веков эволюционистские представления получили новое дыхание, широко обсуждаются и в философской1, и в специальной научной литературе, а сам эволюционизм в широком его понимании превратился в одну из наиболее перспективных исследовательских программ. Эволюционные идеи востребованы и в программе синергетики", которая также претендует на статус новой общенаучной парадигмы3. Надо отметить, что эти системы взглядов во многом взаимосвязаны. Их серьезные претензии предполагают, безусловно, и новое осмысление теоретико-познавательных вопросов, связанных с местом научной рациональности в структуре познания, в контексте включенности эволюции науки, научного знания в общий эволюционный процесс, и это осмысление может стать весь-
1 См., например: Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999.
" Подробнее см.: Князева Е.Н., Курдюмов СП. Основания синергетики. Режимы с обострением, самоорганизация, темпомиры. СПб., 2002; Рузавин Г.И. Эволюционная эпистемология и самоорганизация // Вопросы философии. 1999. № 11. С. 90-101.
3 См.: ГлейкДж. Хаос. Создание новой науки. СПб., 2001; Пригожім И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. К решению парадокса времени. М., 2001; Они же. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986.
ма плодотворным1. Ясно, что подлинное преодоление многовекового дуализма природы и культуры требует коренного философского переосмысления проблемы рациональности.
Степень разработанности проблемы.
Анализ философской литературы по проблеме научной рациональности и ее нормативного характера показал достаточно высокую степень разработанности данной проблематики как со стороны ученых, работавших в различных отраслях научного знания, так и трудами философов, объектом рефлексии которых является наука в различных ее проявлениях . Однако исследуемые в настоящей работе аспекты отражены в них, на наш взгляд, достаточно фраг-мертарно. Кроме того, анализ проблем, связанных с научной рациональностью, и проблематизация вопросов оснований, идеалов и норм, функционирующих в научном познании3, в основном осуществлялись в отрыве друг от друга, практически не интегрируясь.
Одной из характерных особенностей исследований, посвященных проблеме рациональности, является тенденция к перечислению основных значений этого понятия. К. Хюбнер, к примеру, выделяет четыре вида рациональности: логическую, эмпирическую, оперативную и нормативную, а Г. Ленк приводит двадцать одно значение этого термина4. В отечественной литературе (Н.В. Агафонова, И.Т. Касавин, А.В. Кезин, А.С. Кравец, Л.А. Маркова, Л.А. Микешина, Н.В. Мотрошилова, А.Л. Никифоров, В.Т. Ополев, В.Н. По-
См., например: ВелишаеваН. В. К вопросу востребованности синергетического стиля мышления в науке // Рубикон: Сб. науч. работ молодых ученых. Ростов на Дону, 1999; Медведев Н. В., Пермякова И. Е. Синергетика как стиль научного мышления // IV Державинские чтения: Материалы науч. конф. преподавателей и аспирантов, февр. 1999. Тамбов, 1999.
" Что касается отечественной литературы, то можно отметить следующие работы: Автономова Н.С. Рассудок. Разум. Рациональность. М., 1988; Алексеева Е.А. Рациональность и сознание. Историко-теоретический очерк. Минск, 1991; Исторические типы рациональности: В 2 т. М., 1995; Касавин И.Т., Сокулер З.Д. Рациональность в познании и практике. М., 1989; Никитин СВ. Научная рациональность и свобода. Саратов, 2001; Порус В. Н. Парадоксальная рациональность. М., 1999; Рациональность и ее метаморфозы. Ульяновск, 2000; Рациональность как предмет философского исследования. M., 1995; Рациональность на перепутье: В 2 т. М., 1999; Философия науки. Вып. 1: Проблемы рациональности. М., \995;Хаджаров М.Х. Рациональность научного познания: соотношение общего и особенного. Саратов, 1999 и др.
' Идеалы и нормы научного познания наиболее основательно проанализированы в книгах: Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981; Кезин А.В. Научность: Эталоны, идеалы, критерии. М, 1985; Природа научного познания. Минск, 1979; Степан B.C. Научные революции как «точки» бифуркации в развитии знания // Научные революции в динамике культуры. Минск. 1987 и др. 4 См.: Исторические типы рациональности. В 2 т. М., 1995. Т. 2. С. 12, 13.
11 рус, Б.И. Дружинин, А.И. Ракитов, B.C. Степин, B.C. Швырев) предлагаются, в основном, оригинальные авторские определения, обусловленные научными и философскими интересами авторов, хотя в ряде работ присутствует и ретроспективный анализ морфологии понятия, и различные его классификации .
Как уже отмечалось ранее, проблема рациональности изначально присутствовала в философии как проблема разума. Со времен Платона и Аристотеля через Августина, Фому Аквинского и У. Оккама, позднее - Р. Декарта, Г. Лейбница, Б. Спинозу и Д. Локка вплоть до И. Канта, И. Фихте и Г. Гегеля идея разума была одной из ключевых. Заслуга в различении разума и рассудка (который в общем соответствует нашему, современному, пониманию «научной рациональности») во многом принадлежит И. Канту, показавшему разницу между, соответственно, теоретическим и практическим разумом.
Поиск совершенной рациональности, норм и канонов умозаключений связан с развитием формальной логики XIX века, которая дала новое дыхание идее рационализации научной деятельности, понимаемой как необходимость выработки и формулирования неких методологических идеалов, способных обеспечить эту рационализацию. С расцветом формальной логики связано и конституирование философии науки, которая в качестве особого направления формируется в трудах У. Уэвелла, Дж. С. Милля, О. Конта, Г. Спенсера, Дж. Гершеля, Э. Маха . При этом нормативно-критической задачей стало приведение научно-познавательной деятельности в соответствие с некоторым методологическим идеалом. Свою задачу позитивистская эпистемология видела в том, чтобы прояснить логическими методами отношение между эмпирическим и теоретическим уровнями знания, устранить из языка науки «псевдонаучные» утверждения и способствовать созданию унифицированной науки по образцу математизированного естествознания.
См., в частности, следующие работы: Маркова Л.А. Об истоках рациональности нового научного знания // Эпистемология и философия науки. Т. III. № 1, М., 2005. С. 163-185; Степин В С. Теоретическое знание: Структура, историческая эволюция, М., 2000; Швырев B.C. Рациональность в спектре ее возможностей // Исторические типы рациональности. В 2 т. Т.1. М., 1995. С. 7-29.
" См.: Копт О. Дух позитивной философии. СПб., 1910; Его же. Курс положительной философии В б т. СПб., 1900; Мгтль Дж.С. Система логики силлогической и индуктивной. СПб., 1914; Спенсер Г. Собрания сочинений. В 7 т. СПб., 1897-1900.
Неопозитивистская интерпретация развития науки характеризуется стремлением отмежеваться в том числе и от проблем социальности, рассматривать развитие научных идей, игнорируя социально-культурный контекст ее эволюции, обращая внимание, прежде всего, на логическую структуру знания. Данная точка зрения наиболее свойственна школе логических позитивистов, известных в философской литературе как Венский кружок (Л. Витгенштейн, Р. Карнап, О. Нейрат, М. Шлик).
В позднем неопозитивизме 40-50-х гг. XX в. важное место занимает имманентная критика догм эмпиризма - эмпирического редукционизма и дихотомии аналитических и синтетических суждений. Этому сопутствует тщательное изучение логики научного объяснения, исследование вопроса редукции теорий и построение реалистических и инструменталистских моделей структуры научных теорий (У. Куайн, Э. Нагель, У. Селларс, К. Гемпель, Р. Брейтуэйт, П. Бриджмен) . Понятие науки расширяется, предметом исследования становится история, в частности, статус исторических законов и функции исторического объяснения. К этому же этапу с известными оговорками может быть отнесена и концепция логики научного исследования К. Поппе-ра", центральными моментами которой явились критика психологизма, проблема индукции, разграничение контекста открытия и контекста обоснования, демаркация науки и метафизики, метод фальсификации и теория объективного знания.
Уже в рамках аналитического этапа основные догмы неопозитивизма начинают подвергаться критике. Эта тенденция усиливается к концу 50-х годов XX века, когда обсуждается работа У. Куайна «Две догмы эмпиризма»3, по-
См., например: Куайн У. Онтологическая относительность //Современная философия науки. М., 1994. См. также: Вартофский М. Эвристическая роль метафизики в науке // Структура и развитие науки. Из бостонских исследований по философии науки. М. 1978. С. 43-110, где приводятся примеры плодотворной внутренней критики логического эмпиризма, в частности, К. Гемпелем.
По поводу принадлежности философских взглядов К. Поппера к позитивизму споры ведутся до сих пор. Дело в том, что на протяжении примерно полувека в его работах изначальные принципы эмпирицистской доктрины подвергаются существенной трансформации в сторону все большей теоретизации. Однако то, что философия К.Поппера «выросла» из позитивизма, на наш взгляд, трудно подвергать сомнению. ' У. Куайн показал, что одна из догм заключается в присущем логическому позитивизму разделении всех утверждений на синтетические (эмпирические), истинность которых проверяется в опыте, и аналитические, истинность которых зависит только от значения составляющих их терминов. Другая догма есть редукциони-
является перевод книги К. Поппера «Логика научного исследования» на английский язык, а также работы Т. Куна2, М. Полани3, Н. Гудмена, Н. Хэн-сона.
Параллельно аналитической философии науки выдвигаются различные парадигмы изучения науки как социально-культурного феномена в рамках социологии знания (М. Шелер, К. Манхейм)4 и социологии науки (Л. Флек, Ф. Знанецкий, Р. Мертон, Дж. Гилберт, М. Малкей)5. Предметами исследования становятся связь научного сообщества с определенными стилями мышления, социальные роли и ценностные ориентации ученых, этос науки, амбивалентность научных норм. Предпосылками выдвижения этих задач на первый план явился рост социальной значимости научного труда, профессионализация научной деятельности, становление ее дисциплинарной структуры.
На этом этапе философские исследования из «наддисциплинарных» превращаются в междисциплинарные. Давно зародившаяся тенденция, когда ученые из разных областей естественного и гуманитарного знания «дозревали» до написания философских трудов, посвященных разнообразным вопросам научного творчества, со временем только усиливается.
«Вклад» логического позитивизма XX века в активизацию исследований в области эпистемологии, на наш взгляд, состоит еще и в том, что своей радикально сциентистской направленностью он вызвал к жизни методологические концепции, родившиеся в борьбе с ним как протест против крайнего логицизма, абсолютизации рационализма и надолго определившие, да и сегодня еще во многом определяющие направленность эпистемологических изысканий. Примером может служить появление различных течений, получивших в философской литературе название «постпозитивизм».
стский тезис о том, что каждое осмысленное утверждение эквивалентно некоторой конструкции из терминов, допускающих соотнесение с непосредственным чувственным опытом субъекта.
См.: Поппер К. Логика научного исследования // Поппер К. Логика и рост научного знания. Избранные работы. М., 1983.
" См.: Кун Т. Структура научных революций. М., 1977.
J См.: Полсти М. Личностное знание. На пути к посткритической философии. М., 1985. 4 См.: Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. 700 с.
См.: Гилберт Дж., Малкей М. Открывая ящик Пандоры: социологический анализ высказываний ученых. М., 1987.
Постпозитивистский этап в развитии философии связан с дискуссиями между представителями «исторической школы» и «критического рационализма». Главными темами стали возможность рациональной реконструкции исторической динамики знания и неустранимость социокультурных детерминант познания (Дж. Агасси, М. Вартофский, Т. Кун, И. Лакатос, Л. Лаудан, М. Полани, Ст. Тулмин, П. Фейерабенд, Н. Хэнсон, К. Хюбнер) .
Применительно к теме данной работы важно отметить, что если ранее поиск теории, способной объяснить развитие науки и, главным образом, ее результаты, имел ориентиром так называемые «точные» науки, чаще всего физику, а в ряде случаев еще и математику, то примерно с 60-х годов XX века состояние этой сферы эпистемологии характеризуется смещением акцентов на изучение процессов ее роста как предпосылок ее результативности и, следовательно, все большей популярностью среди исследователей различного рода социально-исторических (Т. Кун, М. Вартофский, Г. Башляр, М. Фуко), натуралистических (У. Куайн, Д. Кэмпбелл), биологических (К. Поппер, Ст. Тулмин, Ж. Пиаже) моделей развития науки, следствием чего явилось появление большого количества относительно новых или уже известных, но по-новому зазвучавших эпистемологических концепций (историческая эпистемология, эволюционная эпистемология, когнитивная эпистемология и множество других). В физику, космологию, экологию начинают проникать понятия системности, эволюции, организации.
Другой характерной особенностью является то, что постепенно и эмпирические, и философские исследования научного творчества выходят на новые уровни понимания проблемы, связывая его с человекоразмерным2, личностным, ценностным, предметным и социальным контекстом научной деятельности. Историки, а затем и социологи науки сосредоточили свое внимаем.: Агасси Дж. Революции в науке - отдельные события или перманентные процессы? // Современная философия науки. М., 1994; Вартофский М. Модели. Репрезентация и научное понимание. М., 1988; Лакя-тос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. Из бостонских исследований по философии науки. М., 1978; Тулмин Ст. Человеческое понимание. М., 1984; Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., \9Ш,Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994. " Термин «человекоразмерность науки» принадлежит M.K. Петрову. См., например: Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991.
ниє на изучении отдельных достижений в истории науки, рассматриваемых ими как уникальные, особенные события. Неслучайно стали так популярны и распространены исследования на основе метода case study . Начинается взаимовлияние философии и ряда социальных и науковедческих дисциплин, в силу чего происходит размывание предметных и методологических границ между эпистемологией, социальной историей науки, социальной психологией и когнитивной социологией науки .
Существует и другой подход к философским проблемам эпистемологии, в том числе и к проблеме осмысления научной рациональности. Представители различных постмодернистских направлений XX века (Ф. Гваттари, Ж. Делез, Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар, Р. Рорти, М. Фуко и другие)3 принципиально не приемлют возможности универсальной философской теории, попутно отказывая в итоге научной рациональности в какой-либо созидающей роли, хотя попытки «найти ей применение» ими предпринимались. В концепции постмодерна с присущим ему антифундаментализмом принцип рациональности, как центральное качество личности, наряду с самим пониманием рациональности, сформировавшимся в XVII-XIX веках, подвергаются критике и сомнению . Следует, по мнению Р. Рорти, выработать новую систему принципов человеческого познания и человеческого действия, предполагающую «развитие особого чувства, которое позволяло бы определять, когда следует забывать о принципах и просто полагаться на know-how»3. Именно вера в неисчерпаемые возможности своего разума, понимаемого, прежде всего, как логическая (рациональная) способность, привело, с точки зрения посмодер-нистов, европейскую культуру к тому печальному состоянию, в котором она
Буквально с англ. - изучение случая. ~ Подробнее об этом см., в частности: Юревич А.В. Социальная психология науки. СПб., 2001. "' См, например: Делез Ж, Гваттари Ф. Что такое философия? М.; СПб., 1998; Лиотар Ж.-Ф. Ситуация постмодерна. СПб., 1998; Рорти Р. Философия и Зеркало Природы. Новосибирск, 1997; Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.
В данной работе не рассматриваются подробно постмодернистские споры о современных концепциях рациональности, однако они достаточно обстоятельно анализируются в отечественной и зарубежной литературе. Творчество Ж. Делеза и Ф. Гваттари, например, освещено в работе Л.А. Марковой (См.: Маркова Л. А. Философия из хаоса. Ж. Делез и постмодернизм в философии, науке, религии. М., 2004). См. Также: Козлов-ски П. Культура постмодерна: Общественно-культурные последствия технического развития. М., 1997.
Рорти Р. Прагматизм без метода//Логос. 1996. № 8. С. 160-161.
16 оказалась к концу XX века. В XVII-XVIII веках процесс выработки рациональных структур, благодаря достижениям великих философов, принял осмысленный характер и воспринимался как безусловное благо, как способ усиления возможностей отдельного эмпирического субъекта в решении индивидуальных и общественных проблем. Однако, как это нередко случается, обретя относительную самостоятельность в процессе отчуждения, эти рациональные структуры стали постепенно превращаться в средство подавления человеческой субъективности и человеческой свободы. В наиболее острой форме эта точка зрения представлена именно в постмодернистских концепциях, хотя данная проблема в явной форме была сформулирована еще в трудах И. Канта.
Современный контекст, на наш взгляд, требует, с точки зрения новых подходов, вызревающих в эпистемологии, вновь обратиться к теме научной рациональности, ее месту и роли в нынешнем мире, ее ценности и адекватности ее вызовам, стоящим перед человеком и человечеством.
Теоретической и методологической основой диссертационного исследования являются философские концепции, учитывающие единство онтологического, методологического, аксиологического подходов в анализе науки, использующие в качестве методов сравнительный анализ, теоретическое моделирование и научное обобщение. В ходе подготовки диссертации были использованы также системно-структурный и когнитивный подходы.
В основу диссертационного исследования были положены как достижения классической европейской философии, прежде всего труды Ф. Бэкона, Р. Декарта, И. Канта, так и современные результаты методологического анализа научной рациональности.
Существенную роль в разработке проблем, поднятых в работе, сыграли идеи зарубежных философов - представителей так называемого «постпозитивистского» направления - М. Вартофского, Т. Куна, И. Лакатоса, М. Пола-ни, П. Фейерабенда. Наиболее значительное влияние на автора оказали идеи
эволюционной эпистемологии, разрабатывавшиеся в трудах Д. Кэмбелла, К. Поппера и Ст. Тулмина.
Были использованы также результаты исследований отечественных философов, в частности, Н.С. Автономовой, П.П. Гайденко, И.Т. Касавина, В.А. Лекторского, Л.А. Марковой, Л.А. Микешиной, СВ. Никитина, А.Л. Никифорова, А.П. Огурцова, В.Н. Поруса, Б.И Пружинина, Т.Б. Романовской, B.C. Степина, B.C. Швырева, конкретизирующие поиск методологических, интеллектуальных, социальных оснований научно-познавательной деятельности.
Междисциплинарный характер современных исследований, не только отвечающий самому духу философии, но и представляющийся необходимым условием успеха изысканий в этой сфере знания, предполагает значительное расширение терминологического арсенала, заимствование простых и понятных большинству терминов из различных областей науки1 и даже из обыденного языка, оправдывает использование в соответствующих работах полезных для определенного контекста известных метафор (например, «естественный отбор», «борьба теорий», «столкновение идей», «революция»). В ряде случаев это позволяет, в том числе, избежать излишней формализации языка текста, сознательного или несознательного его «задымления», в терминологии П. Фейерабенда, оставляя тем самым возможность для всесторонней продуктивной критики. В процессе работы автор, по возможности, старался соблюдать эту теоретическую установку.
Цель диссертационной работы - философский анализ оснований нормативного характера научной рациональности в контексте идеи эволюции науки как феномена культуры посредством исследования процессов производства и воспроизводства знания.
Для реализации цели определены следующие задачи:
«Объяснение... должно пользоваться терминами, которые соответствуют терминам всех связанных с этими вопросами отраслей ...философские проблемы связаны с этими предметами и эти взаимосвязи не принадлежат исключительно ни одной из дисциплин» (См.: Тулмии Ст. Человеческое понимание. М., 1984. С. 32.).
анализ становления научной рациональности классического типа в ее исторической эволюции через исследование ее оснований, в частности, норм и принципов научно-познавательной деятельности;
исследование единства противоположных способов объяснения развития науки через идеи устойчивости, кумулятивности и восприимчивости к изменениям, консерватизма и творческого начала, сохранения, накопления «старого» знания и появления нового посредством анализа идеалов и норм научного мышления как важных элементов того или иного типа научной рациональности;
анализ функционирования авторитета в науке в его интеллектуальном, дисциплинарном и профессиональном аспектах с целью выявления и характеристики его нормативной роли в структуре научного познания;
обоснование ценности эволюционных идей в качестве доказательства плодотворности и продуктивности эволюционной эпистемологии как возможной интегративной философско-научной парадигмы.
Объектом диссертационного исследования являются процессы производства и воспроизводства научного знания в широком культурном контексте.
Предметом исследования выступают реальные и возможные модели науки.
Научная новизна диссертации обусловлена как особенностями самого подхода к предмету исследования, так и некоторыми исследовательскими результатами:
анализ историко-культурных и логических оснований рождения науки классического типа и превращения ее в сферу, определившую формирование и развитие современной цивилизации, осуществлен через призму становления норм и правил научного познания;
аргументирована неадекватность ценностей классической научной рациональности, основанной на исключении субъективных аспектов из рекон-
струкции научно-познавательного процесса, дихотомии субъекта и объекта, глобальным задачам, стоящим перед человечеством;
продуктивность науки как способа человеческого познания объяснена с позиций процесса целенаправленного приспособления человека к окружающей действительности посредством совершенствования познавательных процедур;
постпозитивистский спор о возможности рациональной реконструкции научно-познавательной деятельности рассмотрен с точки зрения сопоставления нормативного и «человекоразмерного» компонентов процесса научного творчества;
дополнительно обоснована продуктивная и позитивная роль авторитета в научном познании как нормативного фактора и как средства оптимизации научно-познавательной деятельности, сохранения преемственности и передачи научного опыта и знания;
современная модель эволюционной эпистемологии интерпретирована не только как одна из объяснительных концепций, но и как междисциплинарная интегративная основа для построения обновленной теории познания на базе новейших достижений научных и философских исследований.
С учетом общих теоретических результатов на защиту выносятся следующие основные положения:
Наука классического типа была рождена в Новое время усилиями великих философов, заложивших ее основания. Исходным положением ее стал рациональный принцип, то есть вера в могущество человеческого разума. Однако в процессе своей трансформации, происходившей на фоне превращения науки в мощную производительную силу и профессионализации занятий наукой, этот принцип переродился в идею научной рациональности. Рационализм уступил свое место узкому сциентизму, доминирующему в науке до настоящего времени.
Нормативность научной рациональности, выраженная в ее принципах и правилах, носит конвенционально-ограничительный, но не жестко импера-
тивный характер. Нормы науки, заданные в определенных условиях более трехсот лет назад, потенциально динамичны, что подразумевает возможность их критики, корректировки и пересмотра посредством конструирования новых принципов научного исследования с целью установления их соответствия современным реалиям.
Искусственная природа науки как феномена культуры соответствует общему направлению когнитивной эволюции человека, идущего по пути все большей специализации. Человеческое мышление, интерпретируемое как биологическая функция, в процессе эволюции приобрело способность к упорядочиванию, к отбору необходимых для существования и воспроизводства свойств, превратившись в селективную по своей сути функцию познания. Возникновение научного метода познания окружающего мира - закономерный этап эволюции человеческого понимания.
Наука представляет собой вид деятельности, ограниченный нормами и правилами, и в этом смысле наука может быть подвергнута рациональному анализу. В то же время она является сферой деятельности людей и их объединений, что, безусловно, определяет ее «человекоразмерный», а, значит, не поддающийся.полной рационализации, характер. В связи с этим спор между сторонниками рационалистического направления в философии науки и его оппонентами представляется не имеющим окончательного решения, так как неполнота изначально заложена в каждом из этих подходов.
Традиция негативного отношения к авторитету берет свои истоки в философии Нового времени и остается практически общепринятой. Однако авторитет выполняет в науке разнообразные функции, адекватные ее сущности, удовлетворяя в том числе потребность в ее саморегуляции. Авторитет научной элиты может явиться мощной силой, способной утвердить в науке обновленные рациональные принципы, а также обосновать ценность этих принципов в глазах общества.
Эволюционные идеи, возникшие и утвердившиеся в биологии, и основанные на них познавательные принципы представляют на сегодняшний день
не только научную, но и философскую ценность. В качестве составляющих интегративной метафизической исследовательской программы они могут стать ядром обновленной эпистемологической модели, учитывающей неоднозначную роль науки в современном мире.
Теоретическая и практическая значимость исследования.
Полученные результаты и выводы диссертационного исследования представляют значимость для философского исследования проблем современной науки, места научной рациональности в научно-познавательной деятельности, определения ее сущности, специфических черт, особенностей функционирования и роли в научном познании.
Практическая значимость исследования проблемы нормативности состоит в том, что оно способствует более полному осмыслению глубинных детерминант интеллектуально-познавательной деятельности с позиций ее культурно-исторической организации с целью дальнейшего развития логики и методологии науки в комплексе науковедческих дисциплин.
Материалы диссертационного исследования могут быть использованы при дальнейшем изучении проблемы нормативного характера научного мышления в научно-исследовательской и преподавательской деятельности, в частности, при разработке курсов лекций по философии, концепциям современного естествознания, по проблемам строения и динамики научного знания, развития науки в современном мире.
Апробация исследования.
Основные результаты исследования, положения и выводы, содержащиеся в работе, отражены в следующих научных публикациях автора:
Авторитет в науке: профессиональный аспект // Духовная сфера деятельности человека. Саратов: «Сигма-плюс», 2001. Вып. 5. С. 75-84.
Интуиция в процессе научного познания // Философия и образование: : интеллектуальные традиции и новации. Саратов: «Научная книга», 2006. Вып. 5. С. 141-147.
Истоки авторитета: коллективная воля и сознание индивида // Духовная сфера деятельности человека. Саратов: Изд-во ПИ СГУ, 2000. Вып. 4. С. 43-48.
О некоторых проявлениях авторитарности в познавательной деятельности // Философия и образование: интеллектуальные традиции и новации. Саратов: «Научная книга», 2005. Вып. 4. С. 5-Ю.
Человеческое познание: от биологической эволюции к культурно-исторической // Вестник Саратовского госагроуниверситета, 2006. №5. Вып. 2. С. 111-114.
Положения диссертации были представлены в виде докладов и сообщений на заседаниях кафедры философии и социально-экономических наук, на итоговых научных конференциях Педагогического института СГУ в 2004-2006 гг., а также использовались при подготовке и чтении лекций, проведении семинарских занятий по учебным курсам «Философия» и «Концепции современного естествознания».
Идеалы познавательной деятельности в исторической ретроспективе: от разума к научной рациональности
Интеллектуальная обстановка рубежа тысячелетий в некотором отношении напоминает ситуацию расцвета античности, когда формировались греческая философия и наука. В наличии множество знаний, по-разному описывающих мир, множество противоположных утверждений о существовании, отсутствие более или менее ясных и точных критериев оценки, выбора подобных знаний и утверждений в качестве верных. Если в античном полисе такую ситуацию создавали софисты, философы, ученые, поэты, жрецы, то в последние столетия -философы, ученые-естественники и ученые-гуманитарии, верующие, мистики и все люди, выступающие с собственными теориями и объяснениями происходящего в мире. В разные времена, в разных условиях и в русле различных научных и философских направлений эту задачу пытались решать многие. Хотя единство мышления провозглашалось довольно часто, на деле этот постулат никогда не удавалось строго провести. И в наше время снова не наблюдается критериев оценки и предпочтения одних знаний и теорий другим.
Древние греки разрешили ситуацию разномыслия путем формирования представления о мышлении, подчиняющемся системе правил и описывающем подлинное устройство мира (уже Аристотель пытался создать нормы, единые для всего мышления). Смысл этих критериев и правил они видели не в проверке какого-либо конкретного рассуждения на принадлежность его истинному или ложному, а в утверждении принципа нормирования самих рассуждений, в требовании строить правильные рассуждения, исходя из некоторых твердых оснований. Именно поэтому в античной культуре научное знание возникает первоначально в виде замкнутого мира неизменных, неподвижных «идеальных сущностей», принципиально противопоставляемых «земной жизни», текучему, неопределенному миру «мнения». А нормы мышления здесь должны были выступать не критериями истины, а инструментами и условиями ее достижения.
Н.В. Агафонова отмечает, что «учение о знании в античной философии выступает как учение о статусе, иерархии различного рода суждений, восходящих к предельным неизменным основаниям - аксиомам» . Аксиомы могли формироваться как на основании рационально осмысливаемой чувственной эмпирии, так и благодаря внерациональным источникам: авторитету, традиции, преобразованному мифу. Прогресс научного знания в античности понимается как логическое развертывание системы суждений, приумножения числа вечных, неизменных истин. Такой образ науки, полагавший возможность существования знания только как окончательного и неизменного, поскольку оно есть познание сущности вещей, прочно утвердился в европейской культуре. Таким образом, знание, добившись такого статуса, то есть статуса окончательной истины, само по себе уже обладало авторитетом.
В раннем античном сознании, как оно получает свою философскую интерпретацию в платоновском идеале теоретического знания как мира «идей», эмпирия не рассматривается в качестве конструктивного фактора. Однако уже у Аристотеля прорываются эти узкие рамки замкнутой теоретической науки, принципиально противопоставляемой в ее платонистской философской интерпретации миру опыта, миру текучих, подвижных вещей и явлений. Исходная посылка критики Аристотелем идеала замкнутой, изолированной от опыта теоретической науки заключается в предметной ограниченности, содержательной бедности такого идеала. У Аристотеля еще нет слова «наука», и чаще всего это слово встречается как перевод терминов «эпистеме» (знание), «дианойа» (размышление), «софия» (мудрость). Тем не менее, рефлексивное рассмотрение самого знания, его гносеологические и социальные оценки оказывали влияние на развитие научного мышления в античности. Наука, с точки зрения Аристотеля, должна исследовать все многообразие реального мира. Любое явление в принципе достойно научного интереса, может и должно стать объектом научного исследования.
Если для всех греческих мыслителей доаристотелевского времени, включая Платона, высшей подлинной реальностью обладают не единичные, преходящие, меняющиеся вещи, а некая вечная первооснова, тем или иным образом определяющая все, что совершается в мире, и выступающая поэтому единственным заслуживающим теоретического интереса предметом исследования, то для Аристотеля окружающие нас чувственно воспринимаемые вещи образуют именно то, что и должно быть подвергнуто изучению. По мнению А.И. Герцена, именно «Аристотель - создатель «спекулятивной эмпирии», то есть высшего философского синтеза»1. На передний план им выдвинуты онтологическая всеобщность разума и основанное на нем познание посредством дискурсивного мышления, требование разумного обоснования любого утверждения. А.С. Ах-манов так охарактеризовал сущность этого требования: «Характерной чертой древнегреческой науки является принцип разумного обоснования, означающий в вопросах знания отказ от всякого религиозного и исторического авторитета и замену его авторитетом человеческого разума, становящегося судьей в вопросах истины. Этот принцип освободил философию и частные науки от религиозного мифа и сообщил философской и научной мысли то движение, которое подняло древнегреческую науку на исключительную для того времени высо-ту» . Требование разумного обоснования не просто способствовало развитию теоретического мышления, оно непосредственно привело античных ученых к идее доказывания и доказывающей науки.
Моделирование и нормирование рассуждения является кардинальным поворотом в усилиях греческих мыслителей. Уже пифагорейцы, подчинив вещи и мироздание числовым отношениям, подготовили почву для этого поворота, Платон сделал первый шаг, Аристотель же превратил нормирование и моделирование рассуждений в регулярный прием. Вслед за Платоном Аристотель, запрещая получение парадоксов, расцениваемых им как ошибки в рассуждениях, приписывает мышлению определенную структуру. Любое рассуждение должно основываться на правилах, а они, в свою очередь, должны устанавливаться и основываться на определенных моделях - представлениях. Если силлогизм, по Аристотелю, - модель элементарного рассуждения, то доказательство представляет собой модель верного, истинного рассуждения. Элементами этой модели являются знания и «начала», то есть исходные истинные знания. Сама же наука представляет собой модель истинных знаний, задающих определенный научный предмет. Научное познание предполагает движение от восприятия данных в наблюдении единичных вещей к последующему все более глубокому их осмыслению и пониманию, благодаря чему они и вписываются в конечном счете в общую научную картину мира. Осмысление же чувственно данных вещей, их теоретическое познание предполагает расчленение непосредственно данного («более ясного для нас», говоря словами Аристотеля), которое приводит к выявлению «начал».
Рациональность в структуре философского анализа науки
Проблематика теории познания и, прежде всего, проблемы формирования и развития научного знания, пути постижения истины, вопросы методологии научного поиска продолжают оставаться актуальными и находятся в центре внимания современной философии. Бум, который начался в области истории и методологии науки в западной философии в 60-х годах прошлого века, продолжается до сих пор. Об этом свидетельствуют, например, непрекращающиеся дискуссии по проблемам взаимосвязи науки и философии, оснований научного знания, формирования и развития научной рациональности, критериев истины и научности. Поиск основополагающих методологических подходов, осуществленный в странах Запада за последние десятилетия с целью «нащупать исходную твердую философскую базу» для научной деятельности , привел к позитивному сдвигу эпистемологии, но не к окончательному решению ее базовых вопросов.
Одним из наиболее популярных направлений работы для исследователей, занимающихся философией и методологией науки, стало разностороннее изучение различных вопросов, связанных с функционированием явления под названием «рациональность» и, в частности, феномена «научной рациональности». Нет сомнения в том, что обсуждение статуса рациональности, ее роли и значения в системе сознания и человеческой жизнедеятельности, отношения к иным формам освоения действительности является в настоящее время одной из наиболее актуальных тем в научной литературе, связанной с изучением сознания и познания. Это относится и к отечественной, и к зарубежной литературе2.
Исследование проблем, связанных с научной рациональностью, происходит на основе трех основных традиций. Первая исходит из того, что рациональность есть характеристика духовно-практической деятельности, направленной на достижение какой-либо цели и осуществляемой с соблюдением общезначимых принципов и норм. Другая традиция основывается на утверждении, что рациональной можно считать ту научную деятельность, результаты которой отвечают некоторому набору критериев (логическому эмпиризму, критическому рационализму). И, наконец, третья традиция имеет отправной точкой идею о несводимости рациональности к некоторому определенному количеству критериев в силу того, что они всегда представляют собой нечто относительное, зависят от множества внутренних и внешних факторов и обусловлены условиями конкретного периода развития науки. Отсюда и релятивистские утверждения о невозможности установления границ науки и ненауки вообще, по крайней мере, об их неизбежной условности.
Эволюция рассмотрения проблемы рациональности в современной философии последних десятилетий в значительной мере определялась дискредитацией неопозитивистской программы исследования науки. Эта программа, как известно, претендовала на то, чтобы дать очень простое и по-своему последовательное решение кардинальных проблем, связанных с природой научного знания, и тем самым научной рациональности. Сами понятия «рациональность» и «научная рациональность» здесь не становились предметом специального анализа, и именно потому, что в контексте концепции знания вообще и научного знания, в частности, его достаточно прозрачное содержание подразумевалось само собой. Выявившаяся в последующей критике неопозитивизма примитивность его исходной концепции имела своим следствием проблематизацию понятий рациональности и научной рациональности1. Оказывается, что содержание этих понятий далеко не самоочевидно, его уяснение требует самого серьезного критико-рефлексивного анализа, опирающегося на историю науки и культуры в целом, рассмотрения соотношения и взаимодействия различных форм духовного, духовно-практического и практического освоения действительности. Если в сциентистски окрашенной эпистемологии рациональность связывалась с соответствием знания и деятельности по его получению определенным нормативам, то теперь на первый план выходит сам факт наличия стандартов, которые могут быть различными, и рациональность оказывается относительной к виду познавательной деятельности.
Важнейшим условием и предпосылкой плодотворности такого критико-рефлексивного анализа выступает рассмотрение проблемы рациональности в широком историко-философском контексте, исследование генезиса и эволюции идеи рациональности в истории философской мысли. Обращение к возникновению и эволюции идеи рациональности в истории философии задает масштаб концептуальной культуры анализа этого феномена, позволяет преодолеть опасность неоправданного ограничения ее содержания, рассмотреть ее в широкой исторической перспективе, в единстве многообразия ее исторических форм. Историко-философский подход к проблеме рациональности способствует осмыслению современных форм истолкования рациональности как реализации определенных познавательных возможностей в спектре более широкого смыслового поля, а неизбежная узость частных истолкований рациональности преодолевается.
В современных философских дискуссиях проблема соотношения рациональности и культуры занимает, пожалуй, одно из центральных мест. Эти дискуссии концентрируются вокруг того, следует ли рассматривать рациональность как результат конвенций, имманентных языковому и культурному сообществу, или же как результат репрезентации инвариантных по отношению к культуре онтологических реалий, имплицитно определяющих собой практики достижения рационального согласия. Такая постановка проблемы создает широкое поле исследований, в которых принимают участие историки науки, эпистемологи, социологи и культурологи, чья работа связана с изучением человеческого познания как целостного общественно-культурного феномена.
Рациональность (в предельно широком ее понимании) в практической и духовной деятельности людей не имеет достаточно отчетливых границ, охватывая как целеполагание, проект, так и совокупность избираемых шагов, позволяющих, в конечном счете, достичь поставленной цели. Известная неопределенность, неоднозначность понятия «рациональность» требует согласованности как в отношении самого понятия, так и в отношении существа проблемы. Потому следует обратиться предварительно к самому понятию рациональности.
Нужно отметить, что попыток дать определение рациональности предпринималось и предпринимается масса. Само по себе понятие «рациональность» чрезвычайно емко. «Единственное, пожалуй, общепризнанное заключение по поводу проблемы рациональности состоит в признании ее дискуссионное» . Несмотря на достаточно большое количество работ, опубликованных по темам, связанным с феноменом рациональности, широкое обсуждение проблемы рациональности, споры и дискуссии, с ней связанные, до сих пор нет общепринятого определения понятия «рациональность». Более того, нет и согласованной формулировки самой проблемы, да и само наличие проблемы не всеми признается. И.Т. Касавин понятие рациональности называет «понятием-проблемой, не существующим вне критической дискуссии или социальной коллизии» . Учитывая многообразие позиций и сложность их сопоставления с точки зрения не всегда совпадающей терминологии, попытки представить более или менее полную картину всего существующего спектра мнений и подходов к проблемам рациональности, даже если ограничить эту задачу рамками экспликации понятия «научной рациональности», едва ли представляется выполнимой.
Идеалы и нормы в структуре науки
Как и всякая деятельность, научное исследование регулируется определенными правилами, образцами, общими принципами, которые выражают идеалы и нормы, принятые в науке на определенном этапе ее исторического развития. В их системе выражены ценностные ориентиры и цели научной деятельности, а также общие представления о способах достижения этих целей. Иногда все эти атрибуты ассоциируют с тем или иным типом рациональности.
В генезисе и развитии научных теорий эту роль играет особый блок, который в отечественной философии науки получил название оснований научного знания.
Несмотря на то, что понятия «идеал» и «норма» в соответствующей литературе употребляются совместно, взаимосвязано, что легко объяснимо, для целей данной работы необходимо, на наш взгляд, дать их разграничение. Различие это нужно показать для прояснения смысла их регулятивности, разграничения познавательной, методологической и аксиологической ориентации в научной деятельности. Имея общие основы (ценностные, регулятивные, познавательные), идеалы и нормы науки могут «перетекать» друг в друга, что приводит к не всегда оправданному использованию их в качестве синонимов. Выделим три признака их разграничения. Во-первых, они имеют разные основы формирования. «Норма» указывает на типичное, усредненное правило, принцип. «Идеал» говорит о нетипичном, предельно-совершенном, выходящем за рамки нормы. Во-вторых, они имеют разную степень реализуемости. Нормы в большей степени и легче реализуемы в сравнении с идеалами, которые выступают в качестве ориентированных в бесконечность целей. Без доказательства как нормы наука невозможна; идеал доказательности задает образ совершенной доказательности в рамках определенной онтологии. В-третьих, они имеют разную меру ценностной насыщенности. Идеалы есть высшие ценности-цели (истина, гуманное использование науки и др.). Нормы являются средством реализации этих целей. Идеал обладает экзистенциональным ценностно-личностным характером, чего нельзя сказать о нормах. Представляется, что превращение нормы в идеал может выступать в двух видах: 1) как совершенная реализация определенной нормы (например, геометрия Эвклида может рассматриваться как относительно совершенная реализация нормы дедуктивного построения знания); 2) как трансформация самой нормы в аспекте ее совершенствования (например, принцип системности обобщается и совершенствуется до «бесконечного идеала системы всех онтологии» (Э. Гуссерль). В силу устремленности идеалов за границу нормы, они ориентируют познание в аспекте желаемого совершенства. Норма же ориентирует познание на «должно-обязательное». В этой разнонаправленности идеалов и норм заключен один из источников динамики науки.
В каждой научной дисциплине можно обнаружить многообразие различных форм знания: эмпирические факты, законы, гипотезы, теории различного типа и различного уровня. Все эти разнообразные виды знания организованы в целостность благодаря основаниям, на которые они опираются. Основания определяют стратегию научного поиска и опосредуют включение его результатов в культуру соответствующей исторической эпохи. Именно в процессе формирования, перестройки и функционирования оснований науки наиболее отчетливо прослеживаются социокультурная размерность научного познания.
Отдельные компоненты и аспекты этих оснований были зафиксированы в понятиях «парадигма» (Т. Кун), «научно-исследовательская программа» (И. Лакатос), «идеалы естественного порядка» (Ст. Тулмин), «тематическое пространство науки» (Дж. Холтон), «исследовательская традиция» (Л. Лаудан) и других, однако ассоциировать их с основаниями науки можно лишь именно как элементы или компоненты.
В трудах отечественных исследователей, при некотором разнообразии истолкования самого понятия «основания», разброс смыслов оказался достаточно небольшим. Основания определяют как «единый с теорией базис, обеспечи вающий возможность генезиса и функционирования теорий» ; «системообразующие факторы, обеспечивающие целостность научных дисциплин»2 и т.д. Последнее определение оказалось одним из наиболее популярных и распространенных в нашей литературе. Компонентами оснований при таком их истолковании оказываются идеалы и нормы научного познания, научная картина мира, философские основания науки. В рамках данной работы наибольший интерес для нас представляет первый из вышеперечисленных компонентов, так как он одновременно может быть рассмотрен и как часть сложного и противоречивого явления, которое принято именовать «научная рациональность».
Процессы возникновения и изменения оснований характеризуются сложным взаимодействием внутринаучных и социокультурных факторов. Выработка новых представлений о реальности, а также новых идеалов и норм исследования предполагает активную роль философских идей и принципов, которые на этом этапе не только стимулируют критический анализ прежних оснований науки, но и помогают выработать эвристические подходы, обеспечивающие формирование новых оснований. Вместе с тем на этот процесс оказывают воздействие образы, ценности и мировоззренческие идеи, вырабатываемые в различных сферах культуры соответствующей исторической эпохи.
Утверждение новых оснований науки может занять достаточно длительный период, когда старые и новые основания сосуществуют и конкурируют между собой. Этот процесс был описан Т. Куном как конкуренция парадигм, а И. Ла-катосом как соперничество исследовательских программ. Однако между старой и новой парадигмами нет абсолютной несоизмеримости. Более того, между различными компонентами старых и новых оснований существует преемственность. Здесь мы можем наблюдать одно из проявлений единства двух процессов - изменчивости и стремления к устойчивости, свойственных любому эволюционному процессу.
Следует отметить, что разработка вопросов, связанных с развитием и функционированием нормативных элементов научно-познавательной деятельности, в отечественной литературе в значительной степени является заслугой минской школы исследователей1. В частности, было выявлено, что идеалы и нормы исследования включают в себя идеалы доказательности и обоснования знания; идеалы объяснения и описания, а также идеалы построения и организации знания". В их содержании было выявлено несколько взаимосвязанных уровней. Первый уровень - это нормативы, общие для всякого научного исследования; те характеристики науки, которые делают науку наукой, отличая ее от всех других форм познания - искусства, мифа, религии, обыденного познания. Речь идет, прежде всего, о требованиях объективности результатов познания и о его предметности. Содержание второго уровня представляет собой конкретизацию этих общих нормативов по отношению к определенному этапу развития науки. «Система таких установок - представлений о нормах объяснения, описания, доказательности, организации знаний и т.д., выражает стиль мышления эпохи и образует второй уровень в содержании идеалов и норм исследования»3. И, наконец, на третьем уровне установки второго уровня конкретизируются применительно к специфике предметной области той или иной научной дисциплины - физике, химии, биологии и других. Так, применительно к познанию в физических науках регулирующая функция методологических норм была сформулирована П.С. Дышлевым следующим образом: «Любая осмысленная деятельность направляется определенными регулятивными принципами, которые аккумулируют в себе предшествующий опыт преобразования и познания человеком мира.
Нормативная функция авторитета в научном познании
Поднимая проблему понимания человеческого фактора в развитии науки, А. Маслоу пишет: «Если идеальная цель науки состоит в том, чтобы свести к минимуму влияние человеческих детерминант, то к этой цели нас приблизит не отрицание человеческого фактора в науке, а постоянное и все более глубокое его познание».
Естественно, проявления этого «человеческого фактора» настолько многообразны, что их изучение - тема не одного исследования и даже не какой-то одной дисциплины. «В действительности рост дисциплин перешел все границы единого возможного схватывания. Ни один мыслитель не способен овладеть всем многообразием существующего знания и интересов, которые характеризуют современную философию, и нет такого специалиста, который мог бы включить в область своих интересов весь спектр знания»2. История науковедения показывает, что эта задача непосильна ни для отдельного исследователя, ни для исследовательской группы, пусть даже очень сильной по составу и состоящей из представителей различных направлений. Поэтому в каждом частном случае возможно говорить только о внесении какого-то минимального вклада в изучение какого-то весьма узкого вопроса.
Здесь речь пойдет о роли и влиянии на научно-познавательный процесс такого противоречивого феномена, как авторитет. Это явление обычно относят к субъективным проявлениям в научно-познавательной деятельности, что в большинстве случаев приводит, благодаря господствующей до сих пор в философии науки позитивистской (а еще ранее - бэконовской) установке, к его элиминации из философского рассмотрения.
Тот факт, что авторитет может выступать не только в качестве позитивного, но и негативного фактора в науке, во многом определил противоречивую оценку его роли в ней. К. Поппер, указав на действительные негативные проявления авторитета в науке (авторитаризм), принял патологические его формы за сущность авторитета как предрассудка, несовместимого с научным познанием.
Здесь предлагается взглянуть на проблему авторитета в науке с позиций вопроса ее саморегуляции и тем самым дополнительно обосновать его необходимый характер в структуре научного познания. Как выясняется, авторитет способствует продуктивности научного метода и росту научного знания как инструмент его накопления, ретрансляции, преемственности, сохранения научной традиции. Представляется интересным также проанализировать авторитет как явление с точки зрения его нормативной ценности в процессе научного познания. Найти ему место в структуре научного познания не представляется возможным без обращения к социокультурным и человекоразмерным детерминантам деятельности ученых.
Довольно часто в научном мире понятия и идеи изучаются отдельно, без обращения к их носителям, личностям, научным коллективам, школам. Историки науки нередко описывают изменение научных идей таким образом, как будто научная мысль развивается абсолютно самостоятельно, совершенно забывая о людях, воплощающих эти идеи, не принимая в расчет имена, индивидуальность и характеры тех, кто коллективно создавал и развивал, поддерживал и критиковал их. Этому способствует и традиционное применение в исследованиях так называемых «маркеров» типа «общеизвестно», «доказано» и т.п.1 Иногда это представляется оправданным, например, в случаях, когда мы рассматриваем исторический рост научных идей как непрерывную рациональную дискуссию, не беспокоясь о том, кто именно выдвигал в ней те или иные аргументы, и, полагаясь на безличный характер наших утверждений, используем его в качестве своеобразного занавеса, скрывающего индивидуальные свойства ученых. Тем не менее, в большинстве случаев такое обезличивание науки не может быть признано правомерным, поскольку целая масса факторов субъективного характера оказывают столь значительное, а иногда и решающее влияние на деятельность как отдельного индивида в науке, так и какого-либо научного института в целом, что мы, исследуя процессы возникновения, развития и распространения научного знания, просто не можем игнорировать данное воздействие. По словам И.Т. Касавина, «научные теории существуют в исторически определенных социокультурных условиях, анализ которых дает дополнительные и часто решающие аргументы для объяснения различных ситуаций в развитии науки».
В связи с этим представляется возможным поставить ряд вопросов следующего толка: «Каково влияние научного сообщества на продвижение тех или иных идей?», «Кто и по каким критериям осуществляет отбор в науке?», «При помощи каких средств ученые добиваются признания своих идей их влиятельными коллегами?», «Как сами ученые становятся авторитетными представителями своей профессии?».
Эти вопросы не представлялись бы столь проблематичными, если бы развитие науки выработало универсальные и однозначные критерии, нормы и принципы научного отбора и понимания, которые в случае необходимости можно было объективно применить. Но так как на современном этапе не существует более или менее достаточных оснований, чтобы верить в существование подобных универсальных критериев, и напротив, есть веские основания полагать, что наши критерии интеллектуального отбора подвержены изменчивости, эволюции, то актуальность изучаемой проблемы не может вызывать сомнений. «Скорее мы должны приготовиться к тому, чтобы от абстрактных объяснений изменений в науке перейти на иной уровень, где все вопросы связаны с людьми, чьи понятия, теории и идеалы объяснения являются предметом дискуссий, с чьей точки зрения обсуждаемые вопросы являются «проблематичными» и в чьих глазах новые варианты должны получить преимущество перед теми, которые считаются «установленными».
Рассматривая понятие научного авторитета с позиции междисциплинарной, следует исходить из того, что совершенно не обязательно и даже вредно ограничиваться при изучении, в частности, этого вопроса рамками понятий и терминологии какой-либо одной дисциплины или традиции, то есть в данном случае мы должны исходить из принципов полезности и целесообразности, ибо законы научной методологии, «канонизированные, загнанные в прокрустово ложе исторических традиций...не только не помогают исследователю, но и связывают его по рукам и ногам».
Зачастую в философских по своей сути исследованиях используется специально-научная терминология из арсенала самых разных дисциплин и сфер науки. Познавательный процесс, действительно, сталкивается с затруднениями, если он осуществляется изолированно, в данном случае, от процессов социального, экономического и политического характера, происходящих в повседневной жизни научного сообщества в целом и отдельных дисциплинарных и профессиональных корпораций в частности. Это представляется справедливым как в отношении целей исследования, так и в отношении его методов.