Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Дефляционизм относительно истины в аналитической философии 17
1. Основные положение дефляционных теорий истины 17
2. Историко-георетические основания дефляционизма относительно истины 35
3. Основные пункты критики дефляционизма относительно истины в аналитической философии 45
Глава 2. Дефляционизм относительно истины в европейской философии 60
1. Теории истины/события 62
2. Основные пункты критики теорий истины/события 75
3. Что значит мыслить истину дефляционно? 88
Заключение 96
Библиография 101
- Основные положение дефляционных теорий истины
- Историко-георетические основания дефляционизма относительно истины
- Теории истины/события
- Основные пункты критики теорий истины/события
Введение к работе
Актуальность исследования.
Тематика истины в истории философии всегда оставалась центральной. Однако историко-философский процесс XX века обозначил проблему истины в новом свете и с новой остротой. Философия после "лингвистического поворота" в отношении тематизации истины избрала иные пути, чем те, которые существовали ранее и получили в новом свете наименование классических. Проблема истины оказалась вовлечена в рамки двойного движения: с одной стороны, трансформации неклассической онтологии, логики и теории познания потребовали переформулирования основных подходов к проблеме истины, но, тем же самым жестом, отложили саму эту проблему на второй план, тогда как исходное теоретическое место теории истины закрепилось за тематикой смысла, значения и эмпирической проверки.
Еще одним существенным фактом философии XX века явилось умножение теорий истины. Если классическая философия знала об истине зачастую не более чем то, что ее суть состоит в соответствии фактам, а значение — в выражении несомненного знания, то неклассика породила известное разнообразие того, что ныне известно под названием "теорий истины".
Теоретическое разнообразие рефлексии над понятием "истина" привело к постановке принципиально нового вопроса об истине следующим образом: что значит для философии иметь понятие истины? Иными словами: существование философской истины ставится под вопрос. Не будет ли лучше для философии, если термин истина будет изъят из философского лексикона, из языка философии?
Под "языком философии" здесь понимается специфический, характерный только для философии и более ни для чего иного, набор терминов, понятий, концептов, категорий, и принципов, по которым они соотносятся, которые используются ею для построения той или иной теории. То есть, мы используем широкую трактовку языка философии, подразумевающую, что сама философия реализуется в "естественном", обыденном языке, который привлекает дополнительные понятийные ресурсы. Такое понимание языка философии мы будем отличать от двух других: первое — техническое значение, которое употребляется в рамках формальной логики и состоит в принятии искусственного символьного языка, необходимого для построения логических теорий (например, язык классической логики предикатов (ЯКЛП)); второе — связанное с попыткой построения индивидуального приватного философского языка, эксте-риорного обыденному. По умолчанию, мы используем исходное понятие языка философии, каждый раз оговаривая употребление иных значений.
Исторически, проблема существования истины (в онтологическом срезе) и познаваемости истины (в срезе гносеологическом) ставилась неоднократно. Номинализм и скептицизм по отношению к истине имели в истории философии достаточно крепкие позиции. Однако XX век поставил современную теорию истины в принципиально иные условия, чем это было в Новое время.
Одной из центральных проблем, вызвавших появление теорий истины нового класса, как, собственно, и самого выражения «теория истины», стала онтологическая неразрешимость "стандартной" (классической, референциальной, корреспондентной) модели "истины как соответствия". Данная теория истины, — Veritas est adaequatio rei et intellectus (истина состоит в соответствии вещей разуму), — ив
этом заключается ее мощный метафизический заряд, предполагает достаточно серьезные онтологические допущения, на которые адекватная современная теория познания не может пойти. Кроме того, в данном контексте теория истины корреспондентного образца не может обходиться без привлечения достаточно сложных и, не исключено, что таящих опасность метафизики, дополнительных теорий, которые объясняли бы, в зависимости от конкретной формулировки классического определения истины, как понимать а) "факт" (положение дел, действительность и т.п.), Ь) в чем должно состоять соответствие, и с) что именно соответствует факту.
Проблемы корреспондентной теории истины привели к появлению целого ряда других концепций истины: когерентной, конвенциональной, прагматистской и пр1. Однако наряду с ними появились взгляды, согласно которым термин "истина" вообще может быть принципиально исключен из значимого философского контекста, ввиду того факта, что понятие истины невозможно ввести таким образом, чтобы оно не предполагало бы никакой метафизической отсылки. И, с другой стороны, понятие истины не несет более никакого собственно философского (в новом, де-метафизированном свете) значения. А потому оно может быть элиминировано, а его теоретические функции могут быть перераспределены между иными компонентами теории. В зависимости от того, каким образом осуществляется данное перераспределение, можно выделить две попытки элиминации истины из философского языка. Элиминирующее перераспределение в сторону онтологии выполняется за счет введения
1 Существует определенное разнообразие в рубрификакции современных теорий истины. Одна из наиболее полных на наш взгляд является предложенная Чудиновым Э.М. и широко распространенная в среде отечественных исследователей [82] В качестве альтернативной можно предложить схематизацию, изложенную в Stanford Encyclopedia of Philosophy (см. URL: ).
теории "истины-события", и в сторону теории познания — в рамках так называемых "дефляционных теорий истины".
Дефляционные теории истины аналитического типа, одним из предметов, обсуждения которых касается эта работа, появились сравнительно недавно. В чистом виде они оформились только к 90-м годам XX века. На данном этапе они переживают процесс бурного обсуждения, как за океаном, так и в Европе. Дефляционные теории истины континентального типа, отсылающие к ресурсам, в том числе онтологии события, имеют несколько более долгую историю, наиболее интересные и проработанные варианты сложились в 30-50-е годы XX века. Контекст, ставящий понятие истины в зависимость от теоретических трансформаций связанных с онтологизацией события, менявшийся на протяжении всего послевоенного периода, тем не менее, не утратил значимости до сих пор.
Собственная актуальность темы подчеркивается не только фактом вовлеченности ее в широкие дискуссии. Скорее сам дискуссионный характер темы обусловлен тем, каким, с одной стороны, образом тематизируется понятие истины в этих теориях, и каким, с другой стороны, является смысл этих тематизаций. Философия XX века потребовала от теории истины реализации дополнительных ресурсов. Если классическая рациональность предполагала понятие истины только как значимое в теоретико-познавательном контексте, то современная теория истины должна нести дополнительную нагрузку либо как компонент адекватной теории значения, либо как составляющая определенной теории перевода, либо она должна иметь некоторое онтологическое представление и т.п. Вопрос "что есть истина?" для философии XX столетия получил также серьезное прагматическое значение. Требования эффективности теории истины, которая теперь есть не только ответ на вопрос о природе истины,
но также и набор дополнительных составляющих, которые специализировали бы ее относительно общетеоретического каркаса2, породили большое разнообразие таких теорий, релевантных тому или иному философскому проекту.
Тем не менее, дефляционные теории истины видятся нам как особенно значимые в данном контексте. Происходит это по тому, что в этих теориях реализуется наибольшая проблематизация самого понятия истины. Часть таких теорий строится таким образом, чтобы не допустить возможности эксплицитного развертывания понятия истины. Тем самым на теоретическом уровне впервые в истории философии радикально проблематизируется собственно философское употребление понятия истина. Все это нами видится в качестве неоспоримой причины актуальности обращения к данной тематике.
Степень разработанности проблемы.
Поскольку сама по себе тема дефляции (представления возможности безболезненной элиминации понятия истина из теоретико-познавательного контекста, или, по меньшей мере, существенное сокращение употребления понятия истина за счет «минимизации» теории истины) в теории истины еще слишком молода, ее разработка на данном этапе еще собственно только начинается. В англо-американской философии существует масса сторонников такого подхода (среди наиболее известных: X. Филд [см. 103, 104, 105], П. Хорвич [см. 115, 116, 117, 118], Д. Стольяр [150], Д. Беал [89], А. Прайор [137]), философов, так или иначе примыкающих к дефляционизму (Д. Дэвидсон [21, 22, 23, 94, 95, 96], X. Патнэм [138, 139, 140, 141], П. Стросон [151] и т.д.), и ее противников
2 Например, для теорий истины марксистского типа дополнительным конструктивным элементом являлась теория общественно-исторической практики.
(Я. Хинтикка [79, 111, 112, 113, 114] и вся финская логическая школа, отчасти М. Даммит [13, 14, 100, 101, 102]). Полемика вокруг де-фляционизма затронула также и наиболее авторитетные журналы, такие как "Mind", "Journal Of Philosophy" "Synthese", который выделяет обсуждению специальные выпуски, "Analysis", отводящий на своих страницах особое место публикациям, касающимся дефля-ционистского проекта.
В рамках европейской (континентальной) философии осуществлялись попытки транспонировать понятие истины в онтологический контекст через отождествление истины и события. И, хотя он-тологизация события велась исходя из попытки решения различных задач в рамках таких гетерогенных подходов как марксизм, феноменология, экзистенциализм, трансформированная в связи с этим движением теория истины вела себя достаточно сходным образом, с одной стороны разрешая ряд серьезных проблем, но, одновременно, порождая определенные, зачастую сходные затруднения. Вплоть до 90-х годов XX века та или иная онтологическая схема с инкорпорированными элементами события и развернутой в сторону него теорией истины (гуссерлианский проект исторической феноменологии, хайдеггерианский проект фундаментальной онтологии Ereignis и aletheia, постальтюссерианская теория революции как "истины-события" и пр.) считалась скорее "незавершенной", чем зашедшей в тупик. В данном вопросе невозможно было бы обойтись без ссылок на труды М. Хайдеггера, А. Бадью, Э. Гуссерля, Ж. Делеза, М. Фуко и др. В качестве литературы, на которую мы так или иначе в даль-
3 Проблему для нас составляет тот факт, что весьма важные материалы, необходимые для адекватного решения задач диссертационного исследования пока еще лишь готовятся к публикации на бумажном носителе, в частности представляющая серьезный интерес дискуссия об эффективности дефляционной теории истины для решения логических парадоксов (Deflationism and Paradoxes. (Ed. by Armour-Garb and J. Beall)). Статьи из этого сборника доступны лишь в Internet с существенными ограничениями для цитирования.
нейшем будем ссылаться в данном вопросе можно упомянуть исследования, которые ведутся с конца 80-х и имеют определенный скептический заряд в отношении вышеперечисленной группы авторов, Ж.-Л. Нанси, С. Жижека, Э. Тугендхата, Ф. Хальбаха, Е. В. Борисова и др.
Из опубликованных в последнее время отечественных работ по близкой нам тематике заслуживает особого внимания книга 3. А. Сокулер. Выводы, к которым приходит автор, во многом сходны с теми, к которым приходим мы. Согласно мнению 3. А. Сокулер, понятие истины в результате его существенной критики в философии XX века транспонируется из философии познания в онтологию: "...философия науки отказывается от понятия истины как неработающего при анализе процессов познания. С другой стороны, философия, отворачивающаяся от теории познания, связывает понятие истины с сокрытостью, тайной или невыразимостью. В одном случае — анализ познания без понятия истины, в другом — понятие истины без процесса познания"5. Функция понятия истины в современном философском языке трактуется, таким образом, как дифференциальная по отношению к науке: "истина призвана ограждать самоценное бытие от познания" . То есть истина — это то, что отличает философию от науки. Наша же постановка вопроса, если выразить его в подобного рода форме, такова, что существует риск философской истине остаться без языка, а языку философии — без понятия истины.
Прежде, чем перейти к дальнейшему изложению, необходимо заметить, что мы отличаем исследуемый нами тезис о возможности дефляционной теории истины как теории, избегающей метафизиче-
4 Сокулер З.А. Знание и власть: наука в обществе модерна. СПб., 2001.
5 Там же, с. 226.
ских отсылок, от постмодернистского тезиса о плюрализме истин. Постмодернизм как таковой не ставит радикального вопроса о том, что значит для философии иметь понятие истины, но скорее, считает данный вопрос "уже" решенным исходя из определенных собственных предпосылок. Тезис о релятивности истины (Р. Рорти)7 или о принципиальной двусмысленности, двойственности философского употребления понятия истины (Ж. Деррида и др.)8 не является предметом нашей работы.
Объект исследования: совокупность теорий истины, разработанных в философии XX века.
Предмет исследования: дефляционные теории истины, а также теории истины, примыкающие к ним.
Цель исследования состоит в том, чтобы путем критического анализа современных дефляционных концепций истины выявить их отличительные особенности, установить перспективы дефляционного подхода к истине в целом.
Для достижения указанной цели требуется решение следующих задач:
1. Выявить наиболее важные отличительные особенности построения дефляционных теорий истины на основании имеющихся на сегодня дефляционных проектов, как в рамках аналитической философии, так и в рамках европейской (континентальной).
6 Там же, с. 223-224.
7 См. об этом в Дэннетт Д. Постмодернизм и истина. Почему нам важно понимать это правильно
// Вопросы философии. 2001, №8, с: 93-100.
"Например Sallis J. Double Truth. N.Y. 1995.
Опираясь на эти принципы, критически проанализировать дефляционистский проект в отношении тематизации истины (способы, при помощи которых алетический дефляцио-низм избегает проблем «стандартных» (корреспондентная, когерентная и др.) теорий истины; собственно дефляционное понятие истины; следствия применения дефляционного понятия истины) и выявить его базисные проблемы.
Осмыслить выявленные в ходе предыдущего анализа проблемы, установить границы дефляционного подхода к истине и обозначить его перспективы. Представить набросок одного из перспективных вариантов тематизации истины в терминах дефляции.
Решение всех этих задач, связанное с разработкой проблемы, требует определения методологических характеристик представляемого исследования. Первым, и наиболее важным принципом является интернализм, суть которого состоит в выявлении внутренней философии логики употребления того или иного концептуального элемента, в данном случае понятия истины, представление о возможности имманентного концептуального движения, логика которого существенным образом отличается от позиции тривиального описания или истории понятия. Данный принцип не входит в противоречие с используемыми нами элементами анализа, предполагающего выделение некоторых "внешних" по отношению к понятию инстанций, которые, тем не менее, оказываются значимыми для определенного концептуального движения (в нашем конкретном случае последовательное отождествление истины и события, а также элиминация понятия истины через схему эквиваленции). Поскольку онтологический дистрибутив данных такого анализа не представля-
ется им самим обязательным, постольку данная практика не вступа
ет в противоречие с высказанным принципом, и поскольку это
"внешнее" не образует никакой собственной локальности, постольку
оно не оказывается зависимым от какого бы то ни было экстернали-
стского (то есть предполагающего наибольшую значимость именно
внешних, неподконтрольных философии факторов ее концептуаль
ну ного движения) объяснения. Кроме того, исследовательский аппарат
нашей работы предполагает задействование обычных философских
методов, как то: логический, языковой анализ, определение скрытых
внутренних предпосылок той или иной теоретической трансформа
ции, сравнительный и исторический подходы.
Положения, выносимые на защиту:
>
1. Наиболее важными отличительными особенностями теорий
истины дефляционного типа являются: попытка дать такое
простое и ясное понятие истины, которое избегало бы в
своем определении каких-либо сложных и неясных отсылок
к фактам, миру, когеренции, корреспонденции и пр. Такое
понятие истины не отсылало бы ни к какой собственной
«природе», «сущности» и не являлось бы свойством, на
їж пример, высказывания. В противоположность «субстанциа-
листским» теориям истины, задающимся вопросом «что есть истина?», дефляционные теории ставят вопрос иначе: «что вообще значит для философии иметь понятие истины?».
Основные положение дефляционных теорий истины
К середине XX века сложился достаточно широкий спектр теорий истины, которые конкурировали между собой. Приверженцы каждой из них (корреспондентной, когерентной, прагматистской и др.) со своей стороны пытались показать то, в чем собственно и состоит истина. Представители ни одной из них не ставили и не ставят задачи устранения понятия "истина" из философского обихода. Но к концу века в англо-американской (аналитической) философии все сильнее стали слышны голоса за такую теорию истины, задачу которой можно было бы определить как редукцию истинности, попытку показать, что это понятие излишне, избыточно и его вполне можно не принимать всерьез. Для таких теорий закрепились названия — redundancy theory, no truth theory, disquotational, disappearance, minimalist, deflationary theory of truth, и т.д. - мы будем в дальнейшем использовать последний вариант, как наиболее закрепившийся [150], оставив остальные наименования для обозначения его разновидностей. Наиболее известными и преданными сторонниками аналитического дефляционизма в строгом виде на данный момент являются ХорвичП. [117], Стольяр Д. [150], ФилдХ.[105] и ряд других. В разной степени они, а также некоторые иные приверженцы дефляционизма подверглись влиянию работ Венского кружка, Л. Витгенштейна, Ф. Рамсея, А. Айера, У. В. О. Куайна и пр. (Более подробно на истории дефляционного движения мы остановимся во втором параграфе этой главы).
В изложении основ дефляционизма относительно истины ниже мы будем пользоваться рядом авторитетных источников, и, в первую очередь приобретшей значительную популярность статью из «Стендфордской философской энциклопедии», написанную Д. Стольяром [150]. Эта статья, появившаяся в 1997 году, приобрела статус своего рода «манифеста» дефляционизма. Дело в том, что эта статья подводит общий знаменатель под целый ряд теорий истины, которые до того времени считались независимыми. Этим знаменателем оказывается термин «дефляция». Русскоязычному читателю более знакомо словосочетание «минимальные теории истины», теперь же, более адекватным на наш взгляд является - «дефляционные теории истины», поскольку охватывает более широкий класс теорий. Научные работы, так или иначе употребляющие понятие «дефляционные теории истины», при этом затрагивающие проблему их существования и возможности этих теорий, как например труд Лебедева и Черняка «Онтологические проблемы референции» [37] непосредственным образом ссылаются на эту статью9.
Другим существенно важным источником для нашей работы является книга Ф. Хальбаха «Семантика и дефляционизм» [110] главы из которой опубликованы и широко известны. Данная работа позволяет пролить свет на семантические аспекты дефляционизма. Она широко апеллирует формально-логическим инструментарием, что позволяет досконально прослеживать те или иные логические аспекты дефляционизма там, где порой это оказывается необходимо. Кроме того, в этой работе делается попытка дать набросок истории дефляционизма. И, хотя с рядом аспектов этой картины истории мы не согласны, в целом, Хальбах нам послужил основанием исторического анализа, проведённого во второй части первой главы (см. ниже).
Разумеется, в своем кратком обзоре основных положений дефляционизма относительно истины в аналитической философии мы пользовались как текстами дефляционистов, так и противников дефляционизма. В частности, небезынтересна на наш взгляд статья П. Хорвича «Истина» из второго издания «Кембриджского словаря по философии» [118]. Интересна она не столько своим содержанием, сколько фактом того, что в авторитетном издании статью об истине заказали стороннику дефляционизма. Хорвич здесь рассматривает дефляционизм («минимализм», в его терминах) как один из наиболее современных подходов к проблеме истины, при этом сам подход не оказывается неким образом «отдельно стоящим» от остальных теорий истины, более привычных, но он вписан в общий контекст полемики вокруг того, что же такое истина.
Суть вопроса об истине для аналитической философии заключается в признании ее «операционального» характера. Мы имеем дело с истиной тогда, когда устанавливаем истинность того или иного высказывания, в котором нечто сообщается как истинное, с претензией на истинность. В основе дефляционного взгляда на истину лежит следующая очевидность: что всякая претензия на истинность высказывания ничего не добавляет к высказанному. То есть высказать относительно некоторого положения истинность его, значит не более, чем высказать само это положение. Если же предложение ложно, или преподносится как ложное, в таком случае речь идёт не более, чем об отрицании предложения. Если мы утверждаем, что "Снег бел" истинно (или истинно, что снег бел), значит, мы утверждаем, что просто снег бел. Таким образом, понятие истины оказывается пустым, бессодержательным, иными словами «избыточным». Такая трактовка употребления понятия истины лишает возможности интерпретировать понятие истины как предикат, как свойство предложения. А сама истина полагается как то, что не имеет никакой собственной природы, экспликацией которой могла бы быть теория истины и развёрнутые определения истины. Для дефляциониста истина не обладает никакой природой, никакой сущностью по ту сторону того, что ухватывается банальными заявлениями о том, что "снег бел" тогда и только тогда, когда снег бел. Последнее выражение: «снег бел» тогда и только тогда, когда снег бел, принято называть «схемой эквиваленции». Эта схема - средоточие большинства дефляционных теорий истины, а их как мы ниже покажем, существует определённое историческое и теоретическое разнообразие. Так или иначе, все они соотносятся друг с другом по отношению к тому, как понимать то, что высказывается в данной схеме, принимать ли данную схему вообще как то, через что можно сказать «всю истину об истине» [150] или не стоит этого делать.
Историко-георетические основания дефляционизма относительно истины
Выше мы показали современное состояние дефляционизма как конкурентоспособной (то есть — широко обсуждаемой) теории истины, какой мы находим ее в англо-американской философии конца XX века. Тем не менее, история дефляционизма имеет отношение далеко не только к аналитической традиции, но также имеет и европейские корни и коннотации.
«Дефляционизм — это один из популярных в XX веке способов подхода к проблематике истины» [150], во всяком случае так считают сами дефляционисты. По мнению М. Даммита [101], и не только его, но, и как будет показано ниже - Я. Хинтикки [79], историю дефляционизма имеет смысл отсчитывать начиная с Г. Фреге: "...предложение "Я вдыхаю аромат фиалки" имеет, по видимому, то же содержание, что и предложение "Истинно, что я вдыхаю аромат фиалки". Таким образом, к мысли ничего не добавляется, когда я ей приписываю свойство быть истинным" [70, с. 328]. Разумеется, Фреге сделал такой вывод исходя из позиций, которые были достаточно далеки сами по себе от дефляционизма. Тем не менее, его вклад в дефляционизм нельзя приуменьшать.
"Истина и ложь приписываются преимущественно пропозициям. Пропозиции, которым они приписываются, могут быть либо даны эксплицитно, либо описаны. Для начала, допустим, что они даны эксплицитно. Тогда очевидно, что "Истинно, что Цезарь был убит" значит не больше, чем Цезарь был убит, и "Это ложь, что Цезарь был убит" значит не больше, чем Цезарь не был убит. Это выражения, которые мы используем иногда для усиления значения или в целях стилистики, или для того, чтобы показать роль выражения в
аргументации... Во втором случае, в котором пропозиция описывается и не дается эксплицитно, возникает больше проблем, поскольку это положения, из которых мы в обычном языке не можем изъять слова "истинно" и "ложно". Так, если я скажу, что "он всегда прав", и я имею в виду, что пропозиции, которые он принимает, всегда истинны, кажется, что нет способа выразить это без употребления слова "истина". Но, если представить это следующим образом: "для всех р, если он принимает р, р истинно", тогда видно, что пропозициональная функция р то же самое, что и просто р, как и в случае "Истинно, что Цезарь был убит" то же самое, что и "Цезарь был убит" [142, р. 157]. Хотя автор этой цитаты, Ф. Рамсей, зачастую считается типичным представителем дефляционизма относительно истины, это в целом не совсем так. Что касается теории истины, которой придерживался Рамсей, скорее это вариант корреспондентной теории. Дело в том, что для Рамсея существовало два рода факторов: первые - объективные, как то пропозиции, факты и т.п., тогда как вторые - субъективные: сознание, его содержания. При этом истина непосредственно не может быть приписанной содержаниям сознания. Утверждение, верование (belief) может быть истинным тогда и только тогда, когда пропозиция, соответствующая ему истинна. Перед Рамсеем тем самым стояло две задачи: интерпретировать, в чем состоит соответствие, и что значит, для пропозиции быть истинной. Для первого случая Рамсей прибегает к ресурсам корреспондентной теории истины, тогда как во втором случае его дефляционизм очевиден. Так или иначе, Рамсей, со своей программой элиминации теоретических терминов из языка науки, совместно Крейгом, оказались «виновны» в такой популяризации дефляционизма еще тогда, когда самого термина не существовало.
Не был в собственном смысле слова дефляционистом и А. Тарский, хотя то, что обычно называется «дисквотационализм» как правило, считается именно его детищем. Предложенная Тарским «конвенция Т» - существенный отправной пункт дефляционных теорий истины в аналитической философии.
Однако между дефляционизмом и позицией Тарского существует определенное важное различие: если Тарский считал, что посредством формулирования Т-предложений он показывает, каким образом можно определять истину в метаязыке для объектного языка, то для дефляциониста «схема эквиваленции» вообще не является никаким определением истины15. Как ни парадоксально, польский философ и логик, выдвигая свою знаменитую семантическую концепцию истины [68] стремился преодолеть скептицизм относительно понятия истины, характерный для Львовско-Варшавской школы и Венского кружка, тогда как результаты его работы имели, в том числе и обратную перспективу.
Позиция П. Стросона, описанная выше как девиантная форма дефляционизма, под названием «экспрессивизм» и тяготеющая к прагматической трактовке истины, тем не менее, имеет и ряд явно дефляционных черт, поэтому не стоит ее исключать из истории дефляционизма в том широком смысле, который мы вкладываем в это понятие. Стросон, как и дефляционисты, не полагает, что истина есть свойство предложения, боле того, это вообще не свойство, поскольку ее не к чему прилагать. В данном пункте он несколько даже более радикален, чем некоторые дефляционисты, например, X. Филд, на концепцию которого в большей степени похож экспрессивизм П. Стросона [110, р. 59]. Стросон предлагает «перформативную» теорию истины. В качестве примера работы такой теории истины предлагаются ситуации ответа «да, это правда» на некоторое положение. Выражение «да, это правда» вполне без потерь можно заменить простым «да» как знаком согласия. Это «да» по сути, не имеет никакого значения, которым нельзя было бы пренебречь. Более того, выражение «да, этот правда» не служит цели высказывания относительно предшествующего утверждения, но не более чем подтверждение его или ответ, если речь идет о вопросе. Разумеется, П. Стросон не может не столкнуться с проблемой элиминации терминов истины в контекстах, отличных от продемонстрированного выше. И единственным способом противостоять критике для него остается полагать, что и другие использования слова «истина» релевантны данному. Столкнувшись со сложностями на этом пути, П. Стросон позднее принял менее радикальный взгляд на природу истинностного предиката.
Теории истины/события
В основание попытки изъятия понятия истины из языка философии, как и в случае с алетическим дефляционизмом, на наш взгляд может быть положено совмещение следующих двух интуиции. Первая, может быть непосредственно не столь очевидная, заключается в исходном двойственном положении философии относительно истины. Заключается оно в том, что с одной стороны, исторически философия сама по себе в своей обобщенной форме выступает как претензия на истину о мире, претензия на истинностную привилегию собственной перспективы рассмотрения, тогда как с другой стороны философия выступает с претензией на продуцирование некоторого истинного знания, необходимого и объективного, независимого от собственно того, что это знание получено посредством философии.
Эта двойственность — между истинностным диспозитивом философии и понятием истины, продуцированным самой же философией, — базовая установка, позволившая, например, М. Мамардашвили, различить два типа философствования: философию как "событие философствования" и собственно профессиональную философию33. Сходным образом можно было бы артикулировать подробное различие через оппозицию философии-как-события и философии-как-знания. Вторая интуиция имеет в качестве своей традиции практически всю историю философии, смысл ее был выражен еще Фалесом: "Истина — это то, что приходит со временем" .
Если фундаментальным историческим условием возможности формулирования дефляционных теорий истины является так называемый "лингвистический поворот", то подобным условием для выдвижения теорий истины/события стал "онтологический поворот". Обе "трансформации философии"35 были вызваны сходными причинами, суть которых, вкратце, может быть выражена в ограниченности представления классических познавательных схем с одной стороны языком, а с другой стороны — неявно принятыми онтологическими предпосылками . Соответственно, смысл философской работы смещается в первом случае в сторону выяснения природы языка, в контексте вопроса об истине — в сторону зависимости истины от того, как она выражается; во втором случае — в сторону онтологии, и, в том числе онтологии истины, мыслимой как некая действенная, самостоятельная инстанция [67], бытийно анга- жированная. В данной главе нас интересует вторая интерпретация истины.
Наше исходное предположение выглядит следующим образом. "Онтологический поворот" в континентальной философии для понятия истины означал двойное движение: первый шаг состоял в атрибуции понятия истины классического типа для нужд познания, то есть понятие истины, практически во всех его вариантах, имеет только теоретико-познавательное значение, тогда как второй шаг состоял в поиске онтологического эквивалента истины, в качестве которого в корпус онтологии нового типа оказалось введенным событие. Таким образом, философия после "онтологического поворота" казалось бы, имеет дело с двояким понятием истины: с понятием истины/знания и понятием истины/события. На деле же, как нам кажется, налицо философская попытка оставить истину вне контекста философии, вне ее языка.
Теоретико-познавательное понятие истины должно оправдываться посредством собственной эпистемологической эффективности ("работать"). Однако современная философия науки, науки, мыслимой как единственный локус знания как такового, "неуклонно шла к выводу о том, что понятие истины бесполезно для современной эпистемологии" [64, с. 206]. И, хотя тема элиминации терминов истины из языка науки и эпистемологии не является для нас в данном контексте центральной, имеет смысл несколько остановиться на ней. Базовая проблема кризиса критериев истины подорвала возможность эффективного использования понятия истины для адекватного описания научной деятельности. Однако по сей день представление об истине как ценностном регулятиве, существенном для реализации научной деятельности как таковой, остается широко распространенным . Аргументы, которые можно было бы высказать против такой позиции можно подразделить на два рода. Первый аргумент отсылает к факту профессионализации и институциональному характеру современной науки . (Современный научный сотрудник выполняет определенную работу и получает за это соответствующую зарплату, которая в большей степени является "нормативом" научного исследования). Вопрос об "истине как регу-лятиве" научной деятельности, тем не менее, не лишается своего значения, однако инстанцией значения уже выступает не методология науки, а этика научной деятельности. Выведение понятия истины за рамки эпистемологии и атрибуция теории научной истины "этосу" (Р. Мертон) науки — основа второго рода аргументов против использования методологического потенциала понятия истины. Однако более подробное освещение данной темы выходит за рамки нашего исследования.
Основные пункты критики теорий истины/события
Несмотря на те явные преимущества, которые дает онтологи-зация события в решении проблемы истины, само по себе отождествление истины и события (а, по сути, реализующаяся подобным образом дефляция понятия истины) проведенное в явной либо неявной форме, обладает, по нашему мнению, рядом существенных проблем, которые, в свою очередь либо выводимы из тех, которые преследуют онтологию события как таковую, либо напрямую связаны с фактом вычеркивания понятия истины из языка философии.
В предыдущей части мы остановились на вариантах, при которых онтология события вычеркивает понятие истины из философского лексикона. Здесь же мы покажем, каким образом вычеркнутое понятие истины ставит под вопрос уже саму онтологию события.
Первая существенная проблема в связи с понятием истины/события возникает, как и в контексте дефляционных теорий истины, с понятием лжи, заблуждения. Если истина обладает событийным статусом, то ложь, критерием которой она является каждый раз для данной ситуации — принадлежит именно к этой ситуации и не имеет событийного характера. То есть ложью является сама ситуация, вызвавшая событие, но сама эта ложность не является непосредственно данной, таковой она становится только в горизонте события. Подобное решение проблемы истины/лжи посредством их онтологического перераспределения к разным порядкам (истина есть со-бытие, тогда как ложь относится к "бытию") нетривиально и на первый взгляд эффективно. Ложь есть сама самопротиворечивая ситуация, очевидность которой наступает только в свете события. Таким образом, событие есть критерий себя (как истины) и ложного.
Однако возникает вопрос: все ли события — истинны, и, соответственно, все ли ситуации события — ложны? Иначе говоря, насколько адекватна замена понятия истины на понятие события? И еще: насколько возможно, что получившие онтологическое распределение истина/событие и ложь ситуации не репродуцируют на каждом своем уровне парную инстанцию, оппозицию?
Речь идет о демаркации события и псевдо-события. Не является ли необходимым в данном случае обращение к отмененной введением онтологии события/истины метафизической оппозиции истины и лжи? Наглядной иллюстрацией типичного различения события и его подделки, псевдособытия является различие между победой нацизма в Германии 1933 года и Октябрьской революцией 1917г .В первом случае мы имеем дело с псевдособытием, имитацией события, тогда как во втором случае — с аутентичным событием/истиной. (В данном вопросе мы это противопоставление берем лишь в качестве примера, не обсуждая тот факт, насколько этот пример истинен сам по себе). Таким образом налицо первая проблема: удвоение инстанций ложного при единственной инстанции истины. Для события в одном случае, как конкретного события, существует вскрываемая им ложь (то есть тот вариант, где событие оказывается критерием ложного, присваивая эту ложь положения вещей, событие тем самым ее снимает), и, в другом случае, проблематичность определения события как события/истины или псевдособытия.
По отношению к псевдособытию как таковому возникает целый ряд вопросов. Во-первых, каков его онтологический статус, то есть к какому онтологическому реестру оно относится? Если оно (первый вариант) со-бытийно, то тогда каким образом можно было бы различать событие/истину и псевдособытие? Не таким ли образом, который приводил бы к артикуляции понятия событие/ложь? Если же оно (второй вариант) не имеет никакого отношения к разряду со-бытия, то тогда каким образом оно существует? Каким образом оно возможно, с учетом того, что само различие как факт проблемы выносится на повестку?
Наиболее адекватная попытка ответить на эти вопросы состоит в апелляции к тому способу, при помощи которого событие относится к ситуации, истину которой оно само по себе представляет. Различие между пролетарской революцией и нацизмом видится в том, что первая эффективно показывая ложь "старого режима" относится к самим основаниям капитализма и, одновременно подрывает их; тогда как суть нацизма в том, чтобы скрыть за косметическим ремонтом фасада реально нетронутый капиталистический порядок. То есть разница между событием/истиной и псевдособытием в том, что последнее консервативно, то есть не приводит ни к каким коренным изменениям.
В данном контексте возникает следующего рода возражение. Оно связано с субъективным фактором события. Каким образом, находясь внутри события возможно определить, событие ли это истины, или псевдособытие? Иначе говоря, каким образом возможно проследить, насколько "качественные" изменения происходят (либо происходили)? Факт существенной популярности как фашизма, так и социализма в равной степени неоспорим. Переворот 1933 года вызвал, возможно, даже большую эйфорию, связанную с надеждами на лучшую жизнь, возрождение нации и т.д. среди населения Германий, чем большевистская революция 1917 года. Если же различие между событием и псевдособытием очевидно только исходя из некоторой исторической перспективы, то, в таком случае, какой смысл будет иметь такое различие? И, что также немаловажно, в таком варианте демаркации истина/событие должны апеллировать к несколько иной инстанции истины, внеположной данной; то есть тогда, когда действие этого события/истины сойдет на нет. То есть: для каждой истины/события должна существовать некоторая истина этой истины, которая и будет ее же и отличать от собственного подобия. И какова бы ни была такая истина, в чем бы она ни заключалась (например, в эффективности каждой конкретной истины/события), суть состоит в принципиальной неразрешимости каждого события истины. Для примера: насколько "Перестройка" является истиной события 25 октября 1917 года? Или: насколько 1945 год есть истина фашизма?
Такова формулировка проблемы в том случае, если сохранять тождество события/истины, в противопоставлении псевдособытию, которое не имело бы истинностного дистрибутива (то есть не было бы "событием/лжи") и определять событие/истину как радикальную трансформацию: до какой степени позволительно, чтобы одно событие могло отсылать к другому в качестве собственной истины, если истина /событие есть истина только для определенной ситуации и только для нее одной?
Наиболее адекватной попыткой реакции на это затруднение, связанное с фактом истинностной взаимосвязи событий, могло бы быть предположение о наличии некоторой логики такой взаимосвязи. Что это значит: 1 Явления событий/истин не спонтанны, но подчинены некоторому закону; 2. Этот закон является дифференциальным принципом события/истины, то есть, возможны только определенные события, и иных просто не существует.
